Женькины истории. 22. Праздник Севера

  Однако 12 апреля 1982 года в Ненецком автономном округе отмечался праздник «День ворона». Праздник был с гонками на оленьих упряжках, и вот этот самый ворон, своим чёрным клювом постучался в весеннюю дверь общежития Тульского политехнического института. Целиком и полностью приветствуя дружбу всех малых народов Российского Севера и всех малочисленных этнических групп Земли, Женька и Николай Серёгин (по прозвищу "Серёга") с искренней радостью готовились отметить этот праздник. Тем более в общежитии института проживало несколько студентов. То ли это были чукчи, то ли эскимосы, а может ненцы. Да и это было не столь важно. Главное то, что был праздник, и были люди, которых можно было поздравить с этим праздником!
На целую неделю, отложены в ящик под замок циничные анекдоты про чукчей, и раскосые глаза братьев наших меньших, теперь круглыми семикопеечными монетами  радостно рдели, смотря на окружающий их мир, цивилизовано и деловито. Ввалившись по-простому, с северным жестом, то есть, широко и дружелюбно, в комнату общежития к первокурсникам из солнечного Магадана, Николай с порога громко, транспарантным языком, выдал:
- С праздником, ромалэ!
- Мы нивхи,- в один голос произнесли четыре парня, и пять девушек или наоборот, Женька сразу не определил, кто есть кто, в смысле по их половой принадлежности, так как они были все на одно лицо, просто близнецы, да и только.
- Да и какая разница, нивхи или ещё где кто?
- Чукчи тоже разные бывают,- весело продолжал Николай.
- С праздником Вас наши «женьшеневые корешки»!
- Сипасибо,- ответили женьшеневые корешки.
Женька и Николай выставили на стол четыре бутылки водки «Пшеничная» и четыре бутылки пива «Бархатное». Северяне заметно оживились и, как мураши, быстро начали сновать между казённой мебелью, доставая всевозможные рыбные консервы, репчатый лук и, наконец, её – эту зернистую, эту пробойную, эту трёхлитровую банку красной икры. Не лукавя, скажу, за этой вот красной икрой и пришли два весельчака. Очень уж им хотелось вдоволь угоститься дарами северного моря от хлебосольных аборигенов дальнего востока. Усевшись тесным кругом за столом, «винегретная» компания с горячим тульским и горячим северным настроем быстро уговорили спиртное, и им показалось, что этого мало. Сеня или Саня. Нет, Сёма, а может Тёма из чемодана, лежащего под кроватью, достал две полулитровые бутылки с жёлтыми этикетками, на которых было написано мелкими буквами: «Спирт питьевой», далее, содержание спирта 85%.
- Всё. Это петля,- сказал Женька и опустил голову.
Вкусив деликатесный продукт вожделения, и запив его спиртом вперемешку с пивом, Женька тихо сопел в уголке панцирной кровати, оглядывая прыгающим зрением, дружеские обнимания и щедрые поцелуи народов побратимах. Девчонки: Валя, Соня, Люся, Поля и Варя. Нет, кажется, их звали по-другому: Вера, Света, Люба, Оля и Лиля заводными детскими игрушками в течение полутора часов переходили из рук в руки от оружейников к оленеводам и окончательно устав переходить, пригрелись рядком на разложенных матрасах вдоль комнатной батареи, с развратно торчащими трусами из-под блудливо задранных платьев и сползших на бок юбок. Разложив, «поленницу чурок» из северных ребят по кроватям, Женька и Николай горячими утюгами приложились на свободные матрасы и провалились в искусственный сон.
***
(- Женька, Женька потерпи немного, до заимки осталось каких-то полкилометра, а там тепло, там еда,- кричал, глотая морозный воздух, Николай, из последних сил неся на себе Женьку с переломанными ногами".
- Больно, как больно,- стонал Женька, слизывая с меховой шапки Николая колючий снег. Боль от переломанных ног жгла раскалённым металлом Женькин живот и сильно давила на его плод утех. Холодный пот и мурашки пробежали по спине Женьки, и он проснулся).
***
В помещении было темно. С переменно-доминирующим надрывом, из разных углов комнаты, доносился мужской и женский храп. Что-то горячее и мягкое приятно давило на Женькин возбуждённый плод. Ощупав рукой, предмет, нёсший тепло и приятную нагрузку понял – это была голая попка. Проводя осторожно, не спеша пальцами руки по ней и проникая ими между гладких ягодиц, Женька повторно понял, что попка женская. Две лохматых гусеницы промежности острекали его подушечки пальцев, и слегка пустив их погреться, плотно сомкнулись к низу живота. Решив, что он настоящий гость, а гостю по «северным обычаям» можно всё, вплоть до утех с чужой женой, Женька, выпрямив калёный жезл из ширинки брюк, с рабоче-крестьянским энтузиазмом вложил его внутрь ночного сюрприза, раздвигая меховых гусениц. Введя прейскурант в холл, Женька замер. Попка легонько вздрогнула. Чья-то рука, обхватила калёный жезл Женьки, и испуганным, но строгим голосом донёсся вопрос:
- Чей фуй, чей фуй!?
- Тихо ты, не кричи.
- Что, разве нельзя?- еле слышно спросил Женька.
- Мозино,- ответил добреющий женский голос.
- Толико сипирашиваться надо, однако…
- А так мозино, мозино…
Женьку неимоверно затрясло от смеха. Он еле сдерживал его, продолжая глубоко сидеть в северном уголке и греться своим животом о подушку гостеприимной хозяйки. Девчонка дёргалась заводным цыплёнком, лёжа на боку. Крутила своей игрушечной попкой, то по часовой, а потом против часовой стрелки, замирая несколько раз подряд на мгновение, чтобы сказать: "Твоя фуй хороший. Очень, твоя фуй хороший! Ещё давай, ещё давай!".
Разогнавшись на Женькиной флейте, северянка вдруг соскочила с неё и, быстро встав, побежала по комнате к выходу, наступая на спящие тела, повторяя: "Русский фуй большая, фуй большая. Моя баба осень маленькая, щипит баба, однако! Ой, щипит баба!".
Женька продолжал смеяться, убирая свой прибор в прореху брюк. Потом он встал, разбудил Николая и, выйдя с ним из общежития обнявшись, пошли ранним утром по трамвайным путям вдоль улицы имени Фридриха Энгельса в сторону центра. А где-то далеко, на Дальнем Востоке уже наступил  поздний вечер. Уставшие оленеводы крепко спали, и им, наверняка, снился сон про чёрного ворона.