Современники о Брусилове. ч. 5 Развал армии

Развал «самой революционной армии мира».

После отставки со своего  поста, Брусилов больше никакого реального участия в политической и военной жизни страны не принимал. Однако, говоря о нем нельзя не вспомнить полный развал «самой революционной армии мира», начавшийся при нем, и продолжившийся после его отставки.
Несколько малоизвестных примеров этой трагедии стоит привести.

Бунт в гвардии 1-м стрелковом полку.
 
«Основная болезнь армии выражалась в утере воинской дисциплины и чувства долга. Поспешное отступление армии от Тарнополя и Калуша, часто переходившее в позорное бегство, сопровождалось погромами и разбоями. Развал армии и разнузданность солдат при этом особенно ярко сказались. Донесения начальников и комиссаров были переполнены фактами позорного бегства революционных войск и их возмутительных зверств по отношении мирного населения. Вся печать пестрела подробностями озверения армии; общественное мнение было возмущено…» - писал в своих воспоминаниях командир гвардейской дивизии Э.А.
Верцинский.
Вот что он вспоминал о своем собственном опыте командования 3-й Гвардейской дивизией:
«13 июля я представился в Каменец-Подольске командующему Юго-западным фронтом генералу Корнилову, от которого узнал, о возстановлении военно-полевых судов и о предъявленных им к Временному правительству требованиях для проведения действительных мер по оздоровлению армии…
Предстояло проводить свои требования с полной настойчивостью и со всею непреклонностью воли, проявляя одновременно большой такт, чтобы не перетянуть струну, и лавируя между новыми установлениями в армии.
Я ясно сознавал, что при преследовании лени, трусости,
распущенности и разнузданности я встречу сильное сопротивление, но надеялся его сломить, разсчитывая на укрепление власти начальников возстановленным на фронте военно-полевым судом и на поддержке свыше.
Я обещал своим прямым начальникам сделать все возможное для возстановления боевой способности дивизии, но предусматривал и оговаривался, если дивизия не сломит меня.
15-го июля я прибыл в штаб гвардейской стрелковой дивизии в дер. Юрковцы (Подольской губернии) и вступил в командование гвардейскими стрелками. Я решил сразу принять определенную твердую линии и придерживаться ее до конца.
Объявляя о своем вступлении в командование дивизией, я потребовал безпрекословного исполнения всех приказаний, угрожая в противном случае вновь возстановленным военно-полевым судом до смертной казни включительно.
16 июля я принимал командиров частей и представителей дивизионного и полкового комитетов, которые обещали мне свою энергичную поддержку.
Общее состояние дивизии оказалось хуже, чем я ожидал.
В значительной степени это объяснялось тем, что большинство старых стрелков, участников многих славных боев дивизии, ушли с фронта в запасные батальоны в Царское Село, откуда полки получили взамен распропагандированные под Петроградом и разнузданные укомплектования. В наихудшем cocтoянии находились гвардии 1-й и 4-й стрелковые полки.
В гвардии 1 стрелковом полку во время только что закончившегося отступления половина рот соглашалась воевать и следовала с полковым знаменем, а половина рот отказывалась воевать и на походе шла отдельно.
Связь между обеими частями полка поддерживалась лишь его хозяйственной частью, довольствовавшей тех и других.
Временное командование гвардии 1-м полком было возложено на полковника Быкова. Последний был молод, очень энергичен и смел. Одновременно с моим приездом ему удалось весь полк объединить и поставить на позицию, где я частично обошел полк 18 июля.
Затем полковник Быков решил освободиться от наиболее разлагающего полк элемента. С этой целью, находясь на позиции, он вызвал всех агитаторов к определенному часу к штабу полка, где им было приказано составить ружья и оправиться. Вслед затем из-за кустов вышла команда разведчиков и арестовала их, примерно в числе 80 человек.
Всех их полковник Быков, как ненадежный элемент, отправил под конвоем в тыл из paйoнa полка и дивизии. Конечно, эта мepa многим не понравилась и их соучастники затаили против командующего полком злобу…»


Требуется небольшой комментарий всего этого безобразия.
- реальное положение дел в Гвардейской (!!!) дивизии оказалось НАМНОГО хуже, чем это представлялось «наверху», впрочем, привычка к очковтирательству и нежелание «выносить сор из избы» были старой болезнью царской армии;
- два полка этой дивизии УЖЕ фактически  были неуправляемы. От того, чтобы разбежаться по домам,  половину рот гвардии 1-го стрелкового полка удерживала только привычка получать еду на полковой кухне.  Отказ воевать целых рот, батальонов и полков был обыденным, никого не удивлявшим, явлением.
- «НАИБОЛЕЕ  разлагающих агитаторов, которых необходимо было любой ценой изолировать, в этом полку оказалось целых 80 человек!!! Остается только догадываться, сколько там ЕЩЁ было других агитаторов. Да и мера эта только озлобила солдат:

 
«Подозрительность и недоверие к офицерскому составу часто доходили до смешного. Самым заурядным было обвинение в измене и открытии фронта немцам. Командующий 7-й apмией, генерал Селивачев, однажды предпринял полет на аэроплане для ознакомления с немецкими позициями, а про него распустили слух, что он летал, чтобы сигнализировать немцам и указать места для прорывов. Не было столь нелепых слухов, которым не верили бы….
1-го августа гвардейская стрелковая дивизия продолжала занимать позиции по реке Збручь в Подольской губернии. Гвардии 2 Царскосельский и 4-й стрелковые полки находились на позиции, а гвардии 1-й и 3-й стрелковые полки были в дивизионном резерве…
В это время были изменнически убиты своими солдатами два достойнейших офицера: командующий гвардии 1 стрелковым полком полковник Владимир Михайлович Быков и командующий 2 баталионом того же полка капитан Александр Сергеевич Колобов.
Эти печальныя сведения стали выясняться в следующей последовательности. Вскоре после полуночи меня разбудил начальник штаба дивизии полковник Шишкин и доложил, что из 1 полка передали по телефону, что командующий полком полковник Быков застрелился, но подробностей никаких не сообщили. Мне сразу это показалось крайне подозрительным, так как накануне я видел полковника Быкова веселым, жизнерадостным и очень заинтересованным в сделанном мною представлении об утверждении его в должности командира гвардии 1 стрелкового полка.
Через некоторое время стало известно, что в полку был арестован под видом шпиона врач Криг, передового перевязочнаго отряда Красного Креста имени Родзянко, что в связи с этим произошли безпорядки, при усмирении которых сверх того не то убит, не то застрелился командующий 2 баталионом того же полка капитан Колобов.

Немедленно по получении известий о безпорядках в полку полковник Крейтон, исполнявший должность командира бригады и находившиеся при штабе дивизии, обратился ко мне по собственному почину с просьбой о разрешении вернуться ему в полк для возстановления там возможного порядка. По прибытии в полк полковник Крейтон был лишен возможности непосредственно подробно донести мне по телефону о происшедшем и только позже ночью прислал для доклада офицера из штаба полка, которого сопровождали несколько стрелков, в качестве депутатов и соглядатаев.
Из доклада присланного офицера, связанного присутствием стрелков, истинной картины узнать не удалось, но было ясно, что в полку произошли крупные безпорядки.
На следующее утро я предполагал сам поехать в полк и присутствовать на панихиде по убиенным, но полковник Крейтон очень просил этого не делать, так как в полку возбуждение еще слишком велико и панихиды служить нельзя.
Срочно вызванный из штаба корпуса военный следователь утром следующего дня не был допущен в полк для производства следствия. Одновременно я вел усиленные переговоры с штабом корпуса о высылке мне какой-нибудь части в сопровождении комиссара или членов корпусного комитета, которые помогли бы мне возстановить в полку порядок. Около двух часов дня прибыли ко мне два офицера 1 полка, которых полковник Крейтон незаметно выслал из полка, боясь новых эксцессов и которые подробнее доложили о всем происшедшем.
Через них выяснилось, что бунт в полку продолжается, что тела убитых офицеров бунтующие не выдают, и что полковник Крейтон умоляет меня без вооруженной силы не показываться в полку, так как он ни за что не может поручиться.
Находясь с дивизией на боевой позиции, я своими силами не мог подавить бунт в полку, в виду чего я решил с присланными офицерами 1 полка срочно съездить к командиру корпуса и просить его об ускорении присылки каких-нибудь сил для водворения порядка в полку.
В штабе корпуса я убедился, что никаких средств мне дать не могут, а в лице прибывшего вскоре комиссара армии я встретил человека, предубежденного против командного состава вообще и ищущего причины безпорядков не в разлагающей системе, а в персональных винах офицеров, не умеющих влиять на солдат.
Руководствуясь приказом главнокомандующего о возстановлении военно-полевых судов и смертной казни на фронте, я разсчитывал на общую и радикальную перемену курса во Временном Правительстве и среди его представителей - комиссаров армии. В связи с этим я предъявил офицерам дивизии ряд требований по возстановлению дисциплины в частях. В таком же духe я докладывал командующему 7-й армией и командиру 2-го гвардейского корпуса перед вступлением в командование дивизией.
При первом же преступном нарушении дисциплины я оказался изолированным, безсильным и неспособным защитить подчиненных мне офицеров. Мог ли я при таких условиях в дальнейшем принести дивизии какую-либо пользу? Предъявлять своим подчиненным серьезные требования я не считал себя болee вправe, только поддакивать толпе и подлаживаться под ее нacтpoeния и тем способствовать дальнейшему развалу армии я не имел ни малейшего желания.
В виду означенного, я просил командира корпуса генерала Вирановского о моем отчислении в резерв чинов Петроградского военного округа. Взамен меня был назначен на должность начальника дивизии бывший ранее командир лейб-гвардии 1-го стрелкового Его Величества полка генерал майор Левстрем, который недели через три-четыре также был вынужден сдать дивизию…
Только 4 августа комиссар армии поехал в 1 полк. Он с места, с революционной точки зрения незаконно, накричал на стрелков, что они в присутствии его, правительственного комиссара, не встают, говорил речи и в сущности ничего не добился.
Следствие производить они не допустили и не только убийц, но и тела убитых офицеров не выдали. Я комиссару советовал действовать энергично - окружить полк, потребовать выдачи зачинщиков, а если таковое не последует, обстрелять артиллерией. На такие мероприятия он не решился.

Вместе с тем комиссару армии очень хотелось найти незакономерность в моих распоряжениях, якобы вызвавших безпорядки. А потому, 5 августа, в присутствии представителя судебной власти штаба армии он мне сделал допрос, но, ознакомившись с моими распоряжениями, немедленно должен был отказаться от всяких обвинений лично против меня.
В пояснение своих распоряжений мною был представлен командующему 7-й apмией рапорт, от 4 августа 1917 года за № 123, следующего содержания:

Штаб 7-й армии.
Командующему 7-ой apмией.
РАПОРТ.

…Деревня Теремковцы по западному берегу реки Жванчик была назначена для оказания помощи по сбору хлеба средствами гвардии 1-го стрелкового полка, по восточному берегу - передового перевязочного отряда Красного Креста имени Родзянко.
Вечером 1-го августа представитель отряда Родзянки доктор Криг, ведший переговоры о содействии в уборке хлеба с сельским комитетом дер. Теремковцы, был арестован стрелками 1-го полка, как агитатор и шпион, несмотря на наличие при нем соответствующих удостоверений личности и приказа по дивизии № 105.
В полковом комитете, куда был приведен арестованный доктор Криг, командовавшим гвардии 1-м стрелковым полком полковником Быковым была разъяснена личность доктора Криг, которого полковник Быков лично знал.
Требование полковника Быкова об освобождении доктора Криг, к каковому присоединился и полковой комитет, собравшейся толпой солдат исполнено не было; в виду настойчивых требований солдат об оставлении доктора Криг в полку под арестом полковник Быков был вынужден согласиться на оставлениe доктора Криг под арестом до утра в расположении 7-й роты. На другой день доктор Криг был освобожден.

Таким образом солдаты полка сразу отказались подчиниться требованиям командира полка и своего полкового комитета, а, пользуясь темнотой, некоторые ораторы полка возбуждали солдат против полковника Быкова, старавшегося внести порядок и дисциплину в полк, другие, чтобы внести побольше сумятицы, кричали, что немцы прорвали фронт, что нас атакует немецкая кавалерия и т. п., как это имело место в 3-м батальоне полка.
Со слов гвардии 1-го стрелкового полка штабс-капитана барона Будберга, после ухода солдат с арестованным доктором Криг полковник Быков продолжал сидеть в избe с полковым комитетом, имея вокруг себя под окнами возбужденную толпу солдат, выкрикивавших разные угрозы по адресу полковника Быкова.
По имеющимся сведениям полковник Быков пытался уйти из избы, стараясь бежать через кукурузное поле, но был остановлен вооруженной толпой и убит, или под угрозой быть убитым застрелился сам, что в конце концов делает мало разницы. Капитан Колобов самоотверженно вышел усмирять и успокаивать солдат, и также был убит ими.
Считаю, что возмущение среди солдат гвардии 1-го стрелкового полка с убийством командующего полком полковника Быкова и командующего 2-м баталионом капитана Колобова явилось последствием систематического унижения и дискредитирования офицерского достоинства, полной безнаказанности солдат и утери армией даже слабых признаков дисциплины. Приказ по дивизии № 105 никакого значения для этого не имел и был использован зловредными элементами как повод, каковых всегда легко найти при желании.
Генерал-майор Верцинский…
 
Впоследствии письма от офицера гвардии 1 стрелкового полка, бывшего во время убийства адютантом при командире 2-го гвардейского корпуса, генералe Вирановском, и находившегося в курсе всех событий в полку.
Полковник Быков, собрав полковой комитет, стал его после долгих прений склонять к освобождению доктора Криг. Во время заседания, происходившего вечером, изба была окружена толпою протестующих стрелков, главным образом 2-го баталиона. 
Услышав гул толпы и протесты, полковник Быков вышел на крыльцо избы и приказал стрелкам разойтись. Они не только не исполнили этого приказания, но еще громче загудели. Тогда полковник Быков пригрозил вызвать пулеметную команду для разгона неповинующейся толпы. Этим видимо воспользовались руководители бунта. Полковнику Быкову и подоспевшему ему на помощь капитану Колобову было нанесено около 15 штыковых ран. Остальные офицеры, почти сплошь состоявшие из прапорщиков, не могли ничего сделать с разбушевавшейся cтиxиeй.
Тела убитых были выброшены на берег реки и в течение ночи и ближайших дней подвергались оскорблениям со стороны толпы стрелков, плясавшей, игравшей на гармониках и т. п.
Полковнику Крейтону, вступившему после убийства вновь в командование полком, только через несколько дней удалось через полковой комитет уговорить солдат выдать тела убитых.
Они были перевезены в дивизионный лазарет, гдe была отслужена панихида, после которой их отправили в Царское Село. Во время панихиды появились стрелки, демонстративно не снимая фуражек и отплевываясь в сторону гробов.
Конечно все это проделывалось безнаказанно.
Одновременно комитет запасного баталиона полка в Царском Селе постановил воспретить привоз останков "врагов революции" в полковую церковь и похороны убитых на полковом кладбище. Тем не менее, минуя полковую церковь, удалось жертвы "безкровной революции" предать земле рядом с их доблестными полковыми товарищами, павшими в боях.
На требование начальства о необходимости применения строгих наказаний к зачинщикам следовали многоречивые телеграммы Керенского о недопустимости в свободной армии подобной расправы солдатами и угрозы применения самых строгих мер.
Так продолжалось болee недели. Наконец после долгих совещаний, было решено, под видом перехода дивизии в другой район расположения, окружить отрядом казаков на большом привале гвардии 1 стрелковый полк, обезоружить его и потребовать выдачи зачинщиков. Диспозиция для походного движения была так составлена, чтобы другие части дивизии шли в большом отдалении от подлежащего экзекуции полка, и чтобы они не могли ему оказать содействие при разоружении.
Когда наступил день перехода дивизии в другой район, то все части дивизии неохотно исполнили приказ. Деревни были удобны в смысле расквартирования и стрелки говорили, что не к чему их менять. Все же после долгих уговоров удалось дивизии сдвинуть и части выступили.
Гвардии 1 стрелковый полк был остановлен на большом привале в лощине у шоссе, не доходя моста. Стали раздавать пищу. Неожиданно полк был окружен бригадой казаков с батареей. Начальник отряда потребовал сдачи opyжия к мосту на шоссе и выдачи зачинщиков. После некоторых колебаний, прекращенных очередью шрапнелей с высокими разрывами по бунтовщикам, полк повиновался. Сдали opyжиe и выдали человек 15-20 зачинщиков, отправленных в штаб армии для cодepжaния под арестом, следствия и суда. Последнего не было. Через некоторое время полку было возвращено оружие и он продолжал доживать свое существование, подобно прочим частям. С вoцapeниeм большевиков один из главных зачинщиков и убийц был выбран на должность командира гвардии 1 стрелкового полка.
8-го августа я представился генералу Корнилову в Ставке и подробно доложил о безправном положении командных лиц. В это время Корнилов усиленно вел переговоры о проведении ряда мер для оздоровления армии, при видимом сочувствии военного министра Савинкова, и сильно надеялся на успешность их прохождения.
К сожалению, Kepeнский не понял благородных порывов Корнилова, а сам не был способен подняться выше вопросов личного самолюбия и интересов сохранения за собою власти. В поезде из Ставки в Петроград я ехал в одном купе с социал революционером Фонвизином, помощником военного комиссара Филоненко при Главнокомандующем.
В ответ на нападки на Керенского, Фонвизин сказал мне, что Керенский уже выдохся и что сами социал-революционеры решили его заменить Савинковым, причем из его разговора вытекало, что Савинков и Филоненко вполне сочувствуют предполагаемым мероприятиям Корнилова.
Несмотря на явную несостоятельность Керенского, он еще после корниловского выступления даже среди военных находил себе сторонников. Горячо заступался за него честнейший, но увлекающийся генерал князь Георгий Николаевич Туманов, бывший во время революции помощником военного министра и зверски убитый при большевицком перевороте; незадолго до октябрьского переворота мне пришлось слышать убежденную защиту Керенского из уст генерала Багратуни, начальника штаба Петроградского военного округа в дни переворота».

Прошу прощения за столь длинную цитату из воспоминаний генерала Верцинского.  Даже через прошедшее столетие в них чувствуется нерв и боль той эпохи. Рука не поднимается сокращать эти горькие слова…
 Открытое неповиновение тысяч солдат, БЕЗНАКАЗАННЫЕ  убийства (штыками) тех офицеров,  кто пытался призвать буйную и полупьяную толпу к порядку, издевательства над телами убитых и т.д. 
Удивительно, но некоторые до сих пор думают, что Россия, имевшая летом 1917 года ТАКУЮ АРМИЮ,  была тогда «в шаге от победы», имея основным противником мощный германский рейхсвер…


Посмотрим,  как   «наступали» части двух других, считавшихся  ЛУЧШИМИ дивизий (28 и 29 п.д.):
"Части 28-й пех. дивизии подошли для занятия исходного положения лишь за 4 часа до атаки, причем из 109-го полка дошло лишь две с половиной роты с 4-мя пулеметами и 30 офицерами; 110-й полк дошел в половинном составе; два батальона 111-го полка, занявших щели, отказались от наступления; в 112-м полку солдаты целыми десятками уходили в тыл…
Части 29-й дивизии не успели своевременно занять исходное положение, так как солдаты, вследствие изменившегося настроения, шли неохотно вперед. За четверть часа до назначенного начала атаки правофланговый 114-й полк отказался наступать; пришлось двинуть на его место Эриванский полк из корпусного резерва. По невыясненным еще причинам 116-й и 113-й полки также своевременно не двинулись...
После неудачи утечка солдат стала все возрастать и к наступлению темноты достигла огромных размеров. Солдаты, усталые, изнервничавшиеся, не привыкшие к боям и грохоту орудий после стольких месяцев затишья, бездеятельности, братания и митингов, толпами покидали окопы, бросая пулеметы, оружие и уходили в тыл...
"Трусость и недисциплинированность некоторых частей дошла до того, что начальствующие лица вынуждены были просить нашу артиллерию не стрелять, так как стрельба своих орудий вызывала панику среди солдат"...
Но пришла ночь...
"Тотчас стали поступать ко мне тревожные заявления начальников боевых участков о массовом, толпами и целыми ротами, самовольном уходе солдат с неатакованной первой линии. Некоторые из них доносили, что в полках боевая линия занята лишь командиром полка, со своим штабом и несколькими солдатами"...
Эта бесславная операция, тем не менее, повлекла серьезные потери, которые теперь, когда каждый день возвращаются толпы беглецов, установить трудно. Через головные эвакуационные пункты прошло до 20 тысяч раненых. Я пока воздержусь от заключения по этому поводу, но процентное отношение рода ранения показательно: 10% тяжелораненых, 30% в пальцы и кисть руки, 40% прочих легкораненых, с которых повязок на пунктах не снимали (вероятно, много симулянтов) и 20% контуженных и больных. Так кончилась операция».

Из 16 рот полка на исходные позиции вышло только 2,5 роты. Стрельба СВОИХ ОРУДИЙ вызывала ПАНИКУ среди наших солдат…
Удивляться тому, что около половины раненых оказывались «самострелами» при этом уже не приходится.

Говоря о развале русской армии весной-летом 1917 года, необходимо, хотя бы вкратце, рассказать о возникших тогда частях «ударников», батальонах смерти» и т.п. формированиях.
Генералы А. И. Деникин и А. П. Будберг в своих воспоминаниях, считали  различные «революционные» воинские формирования, во множестве возникшие после февраля 1917 года, симптомами  разложения русской армии.
После Февраля  1917 года параллельно с «частями смерти» возникали различные «революционные батальоны» из волонтеров тыла, женские ударные батальоны и разнообразные национальные формирования, «части 18 июня», формирования «Народной свободы», партизанские и многие другие подразделения.
В книге «Великая Окопная война» Алексея Ардашева достаточно подробно описывается история этих формирований:

«Инициатива создания подобных частей преимущественно шла снизу, причем революционная власть таким настроениям, как правило, не препятствовала.
С апреля 1917 года, когда схлынула первая волна опьянения от полученных гражданских и политических свобод, в противовес увеличивающемуся разложению армии на фронтах начали возникать добровольческие части, в названиях большинства которых присутствовали эпитеты «ударный», «революционный» или «смерти».
В мае 1917 года военные власти в лице верховного главнокомандующего А. А. Брусилова попытались взять под контроль нарастающее ударное движение: развернулась работа по созданию «Армии Народной свободы» (другое название — «Народная армия свободной России») из воинских частей, принимавших участие в февральских событиях, а вскоре начали издаваться приказы, придавшие процессу формирования добровольческих частей законодательную основу…
Современники зачастую употребляли слова «ударные» и «смерти» как синонимы, а в приказе Верховного Главнокомандующего № 547 эти понятия были прямо приравнены друг к другу, в реальной жизни имело место определенное различие: далеко не все ударные добровольческие и кадровые формирования числились в приказах главковерха «частями смерти» и имели соответствующее название и отличительные знаки…
Возникавшие на фронте и в тылу добровольческие формирования — штурмовые, ударные, революционные, смерти и т. д. — разумеется, не могли иметь единой установленной формы одежды, но при самостоятельной разработке своих отличительных знаков опирались на традиции. Отсюда — красные банты и знамена, как дань европейской революционной символике. Другими популярными в русской армии символами, отражавшими жертвенность, бескомпромиссное отношение к врагам и бессмертие в памяти потомков, были красный, черный и белый цвета в различных сочетаниях и «адамова голова» — атрибут православной иконописи. Но в основном вычурные и даже нелепые варианты одежды стали плодом «свободного творчества», желанием выделяться внешним видом не только из серой армейской массы, но и среди своих».
Ротмистр А. А. Столыпин наблюдал подобную картину 27 июня 1917 года в Могилеве, после чего записал в своем дневнике: «В особенности забавны «батальоны смерти». У некоторых не только шевроны на рукавах, но еще нашивки и на погонах, и на груди. Один с целой красной лентой через плечо с надписью: «Драгун смерти» (!), а у одного офицера на рукаве нашита анненская лента (плечевая) в ладонь шириной, обшитая по бокам двумя георгиевскими лентами, и все это небрежно завязано бантиком».
Надписи на знаменах отличались характерной для того смутного времени напыщенностью, а порой и двусмысленным толкованием: например, 23-й стрелковый полк смерти получил от Временного правительства почетное знамя с лозунгом «Рожденный на заре Свободы — за нее умрет».

Отметим, что инициатором ударных фронтовых частей, как официально одобренных и организованных воинских единиц, стал главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал А. А. Брусилов.
«Ударные батальоны были успешно использованы командованием для усмирения нескольких крупных военных мятежей: например, на Румынском фронте они обезвредили бунтующие войска 163-й пехотной дивизии, создавшие, под руководством прапорщика Филиппова, независимую «социалистическую республику» со столицей в г. Калуге. На Юго-Западном фронте они разгромили мятеж VII Сибирского корпуса», подчеркивает А. Ардашев.
«Наиболее известной и долговечной ударной частью оказался Корниловский ударный полк, после Октябрьского переворота перешедший в белый стан, в котором он провоевал всю Гражданскую войну, вплоть до эвакуации из Крыма в ноябре 1920 года. Приказом от 19 мая 1917 года по 8-й армии ген. Корнилов разрешил формирование «1-го Ударного отряда при 8-й армии». Основной офицерский костяк отряда составили только что окончившие обучение прапорщики. К середине июня отряд состоял из двух батальонов, трех пулеметных команд, команды пеших разведчиков (сформированной из пленных добровольцев — чехов) и сотни донских казаков для конных разведок.
Боевое крещение Корниловский ударный отряд получил 25 июня у деревни Павелечье, во время наступления 8-й армии. В бою отряд показал себя превосходно и взял у неприятеля много трофеев. Его стали посылать на особо угрожаемые участки фронта. Но началось отступление русских частей, быстро перешедшее в паническое бегство.
22 июля Корниловский отряд стал на отдых в г. Проскурове. К этому времени он усилился двумя более мелкими частями: Пермским батальоном чести поручика Канышевского и Легионом смерти поручика Кондратьева. Корнилов подписал 11 августа приказ о переформировании отряда в четырехбатальонный полк. Так родился последний полк Российской армии и первый — армии Добровольческой».
О знаменитом «выступлении» Л.Г. Корнилова в августе 1917 года, речь и пойдет в следующей главе.

Окончание: http://www.proza.ru/2013/11/25/439