Авиакатастрофа изнутри
Родных погибших не успокоишь никакими выводами причин трагедии. Они никогда не поймут, почему самолеты стали «рулеткой». Один рейс –все пассажиры живы, десятый- все мертвы. Ведь умерли вместе с пассажирами злосчастного рейса все близкие и родные этих пассажиров.
Нет, тела будут жить: есть и пить, дышать, работать, а душа будет от боли плакать и ныть. Никакие годы жизни не сотрут картины опознания обугленных останков,которые были до катастрофы их красивыми детьми, любимыми мужьями, женами, женихами и невестами.
И сейчас сердце сжимается от боли при воспоминании о тех первых днях жизни с известием о гибели сына в авиакатастрофе.
Пока мы с мужем и невесткой ехали на опознание в плацкартном вагоне до Иркутска, я все время молила бога, чтобы это была ошибка, что сын все-таки выжил, может же быть чудо. Таксист развеял наши надежды, сказав: «Нет, погибли все. Самолет загорелся, шансов выжить не было ни у кого». И все-таки внутри еще теплилась надежда. В списке погибших в конце нашей фамилии стояла буква «д», вместо « т». Судорожно цепляясь за ускользающую соломинку, я тихо уточняю: «Но ведь фамилия не наша? Может это и не наш сын?»
Сидящие за столом члены комиссии по чрезвычайным ситуациям, разом посмотрели на меня, понимая, вот сейчас будет добивающий приговор, ошибки нет, данные паспорта в регистрационных бумагах были с нашей фамилией. Слышу, отстраненный от нашей боли, комментарий председателя комиссии: «Легкая смерть. Большинство погибших спали, даже и не поняли, что с ними случилось». Фраза мне показалась кощунственной, как можно не чувствовать, летящей навстречу им смерти?
Когда формальная часть опознания по бумагам закончилась, нам предстояло самое жуткое: опознание тела. Нас, еще не знающих что это такое, предупредили: "Лучше приходите завтра, сегодня поздно, вы только с поезда». Но неизвестность была невыносима. Вопреки всем фактам, нам не хотелось верить в них.
Работа следователей заканчивалась, мы ждали когда кто-то из них освободится. Дождавшись своей очереди, мы присаживаемся за стол к молодому, с волнистыми русыми волосами следователю. Заполнив в карточке наши данные, он стал задавать вопросы для уточнения примет, по которым можно опознать тело. Я, глядя на него, описываю все: где родинки, где шрамы, вспоминая даже контур мочек уха. Как утверждающий аргумент, я выдаю: «Он чем-то похож на Вас. Ему ведь только двадцать шесть лет. Как он может быть некрасивым?» В глазах следователя смятение и растерянность от сравнения с ним. Его оно испугало.
Он поднимает список примет каждого погибшего, сравнивая наши описания с ними. Перечисляет фрагменты одежды, по которым можно найти совпадения с нашими описаниями. Невестка узнала по описанию кусочек ткани галстука, принадлежащего сыну. Она очень подробно дописала весь его рисунок. Но почему-то следователь не находит эту примету существенной. Он утверждает, что погибший по росту не соответствует росту нашего сына. Зная о нашей фамильной особенности фигуры с укороченной длиной спинки, я пытаюсь его убедить, что если они делали оценку его роста по длине ног, то наш сын мог быть и выше, если бы у него была пропорциональная фигура.
Следователь устал сопротивляться и пошел с нами на опознание. Только войдя в холодильную камеру с черными мешками, я поняла настойчивость следователя отсрочить опознание до утра. Раскрывая один за другим мешки с останками, разглядывая то, что мне показывали, я не понимала: « Где же он, мой сын?»
Меня подвели к первому телу, фрагменты оставшейся одежды которого совпадали с одеждой сына. Следователь говорит спокойным, усталым голосом: «Вот он был в белой рубашке,черных брюках, рост такой же, как у вашего сына». Я стою, неотрывно смотрю на него, пытаясь почувствовать сердцем, он это или не он. Мной овладело отчаяние от возможности не найти сына среди тел погибших. Меня же торопит следователь, настойчиво убеждая: «Вот это и есть ваш сын».
Нет, у меня идет какой-то холод к сердцу, кроме жалости ничего не испытываю. Прошу показать того, кто с галстуком с рисунком неба. Рядом с нами стоял врач-криминалист. Он отводит меня в сторону и спрашивает: «Вы вспомните, какие зубы он лечил или, может, вставлял? Сейчас вы сможете только по зубам узнать своего сына. Знайте, его уже опознали родственники из "Артема". Они утверждают, что это их сын, у него были протезы на левый клык».
Я подхожу к погибшему и стою, я ничего не чувствую, но разглядывая обугленный скелет, скольжу взглядом от его лба до кончиков ног, почему-то представляю отчаяние и ужас, испытанный им при падении. Пытаюсь лихорадочно вспомнить, на какой зуб сын ставил коронку, на левую или правую сторону.
Я хожу от погибшего, показанного первым, до второго и стою, прислушиваясь к себе, что скажет сердце. Но уже вижу сына во втором, характерные лобные складки, мощные ноги футболиста, я уже уверена, что это он. Но следователь просит окончательный выбор сделать завтра. От внутреннего напряжения мои мышцы лица свело судорогой, я уже боялась, что у меня отберут и тело сына.
В гостинице всю ночь я плакала, я все сравнивала и сравнивала тела показанных мне погибших, я боялась сделать ошибку и увезти не тело своего сына. Невестка тоже подтверждала мой выбор. Наутро, внутренне подготовившись быстрее увезти сына домой, мы оформляли документы на доставку гроба с телом в наш город. Только сейчас я стала видеть других людей, приезжающих на опознание.
В кабинете, где были собраны вещи погибших, нам отдали его ботинки. Я прижала их к себе, будто чувствуя еще тепло сына. Рядом стоял седой, еще не старый мужчина. Он на наш вопрос: «Кто? - ответил: - Сын. Военнослужащий. Летел на свою свадьбу». Рядом стояла бабушка, к ней в гости летела молодая семейная пара с внучкой. Родственники летного состава держались особняком. Со стороны это выглядело так, будто они прятались от расспросов и упреков родственников пассажиров этого рейса.
Опустошенные мы летели домой. Я смотрела на пролетающие облака, так напоминающих пассажиров неба, провожающих в последний путь моего сына. Я думала: «Как? Вот как такое может быть? Почему, доверенная авиаперевозчикам жизнь пассажиров, становится невесомой для них? Самолет перед полетом готовят, заправляют, пилоты все с опытом, маршрут им знакомый, все должно быть на автомате. Почему стало возможным не долетать, а отлетать в мир иной?
Кто и когда остановит этот поток бесконтрольной халатности при выполнении томов инструкций по техобслуживанию, по допустимым срокам эксплуатации самолета?
До тех пор, пока принципиальная настойчивость надзорных органов о снятии с рейса самолета за малейшее отклонение от нормативных параметров, не будет выполняться, риск не долететь, будет только возрастать.
Начавшийся в день приезда дождик, постепенно перерос в сильный ливень. Он лил без остановки всю неделю, пока мы оформляли документы о гибели сына. Улицы превратились в реки. Мы шли прямо наперерез ливневым потокам, не обращая внимания на мокрую обувь и одежду. Никакие зонтики не спасали от косых и мощных струй дождя. Мы были мокрые снаружи и внутри, мы состояли из слез и воды. Это было так похоже на плач неба, казалось, что и дождь был соленым, как падающие в него наши слезы.
Свидетельство о публикации №213112100422
Семяшкин Григорий 28.05.2020 17:57 Заявить о нарушении
Утраченных детей еще больше идеализируешь, теряя связь с теми, кто рядом. Даже не знаю, кто гибнет мучительнее, они или мы. Спасибо за соболезнование. Пусть минует такая участь всех, любящих своих детей, родителей. Наталья.
Шишок 02.06.2020 08:20 Заявить о нарушении