Купание черного кота

Эмр прокашлялся и сплюнул нечто неприятное и твердое. То ли это был сучок, то ли камешек, то ли его собственный зуб. Не до этого теперь было. Надо было встать и идти отсюда подобру-поздорову. Лес он, конечно, лес, родной дом и все такое, но Эмр тут и так провалялся с ночи, а солнце уже круглилось над горизонтом. Да и нет у него дома, так-то.

Ноги ломило после вчерашнего бега, а в груди до сих пор покалывало при дыхании. След удалось запутать. Теперь можно спокойно путать дальше – добраться до какого-нибудь города, а то в лесу ему проходу не дадут. В городе всем по барабану, кто мимо прошел и кто рядом живет, а в лесу ты как голенький, заметят, обнюхают, да растащат на кусочки.

Эмр вполне себе бодро стал на четвереньки, но наткнулся глазами на пару ног в кожаной обувке. Ноги тонули во мху, кроме обувки на них были серые чулки с орнаментом, а дальше все закрывал ярко-красный подол. Пришлось поднять глаза и напрячь их – слепило солнце и красная ткань.
- А, привет. А я думала, тебя надо нести.

Это была совсем небольшая и хрупкая девочка, вернее, девушка. С длинными темно-русыми волосами, ямками на щеках и лукошком. Это была явно не крестьянка – деревенские девушки не носят столько украшений из камешков, высушенных ягод и косточек и уж точно не наряжаются в мешковатые красные платья с широкими рукавами, такими широкими, что в них можно складывать всякие мелочи. Это была лесная ведьма.
- Ты кто? – все-таки решил уточнить Эмр.
- Нотта. Ходить можешь?
- Да я дойду, дойду, иди себе, куда шла…
Нотта только надула губки от такого высказывания, и повела указательным пальцем, как будто манила к себе. Эмра тут же дернуло вперед, какая-то штука на шее. Он поднял руки и с ужасом нащупал ошейник.
- А-а-а-а, дурра-а-а, сними немедленно!!!
- Не-а. Со мной пойдешь.
- Помешанная, что ли?! Зачем?
- Мне видение было, - она уже отвернулась и пожала плечами. – Так что тебе со мной надо. И не безобразничай, а то…
Эмра волоком потащило по земле, кое-как он встал и пустился вдогонку за ведьмой, чтобы снова не упасть и не нагрести за пазуху мусора.
- Какое еще видение?! Отпусти меня, эй, хуже будет!
- Ведение надо исполнить, - торжественно протянула Нотта. – Оборотень? А когти где?
Эмр уставился на свои руки. Каждый палец был замотан крошечной тряпочкой, они чудом держались.
- Выпали, - съехидничал Эмр. – Чесался сильно.
- Тебя как зовут?
- Эмр.
- Эмр, - произнесла Нотта, да с таким хорошим акцентом, что оборотень немного вздрогнул. – Хата моя. Заходи.
- Но…
- Заходи, говорю.

Ведьмины манеры раздражали, мало того, что она посмела надеть на него ошейник, так еще и обращалась теперь как с домашней зверушкой. Хотя у нее был симпатичный, немного покосившийся домик из необтесанных бревен. Больше Эмра, конечно, занимали окна и двери – он решил не оставаться тут ни часа и сбежать при первой же возможности.
- Ты сам виноват, - Нотта затолкала его внутрь, посадила и пошла шуршать по полкам и шкафчикам – у любой порядочной ведьмы все стены ими утыканы, а как же? – Зашел в лес? Зашел. Спать там плюхнулся? Плюхнулся. Дрыхнущий оборотень тушке не хозяин.
- Эта пословица звучит иначе. Там говорится, пьяная баба…
- Руки на стол!
Эмр даже не мог пояснить, зачем он повинуется, и почему позволяет ей срывать повязочки с пальцев одну за другой.
- Вырвали, - Нотта поморщилась на плачевно выглядящие раны. – Через месяцок отрастут, а пока…

Смотреть, как она стальными скребочком чистит ранки, было куда страшнее и больнее, чем Эмр хотел, он виду подавать было нельзя. Вместо этого он украдкой осматривался. Дом был крепкий, и окна и двери у него были надежными. Вот в трубу над очагом можно было проскользнуть.
- Ну вот, - довольная Нотта любовалась забинтованными пальцами. – Теперь ты можешь…
- Уйти?
- Нет. Работать! Даже в воде возиться можно, даже тесто месить можно!
- Какое нахрен тесто?!!
- Дрожжевое. Песочное, - Нотта убирала стол и расставляла склянки по местам. – Бездельничать плохо. У меня тут полно работы.
- А смолы горячей? – Эмр теперь угрожающе шипел.
- Ты посмотри на себя, - Нотта вдруг приблизилась к нему и уставилась прямо в глаза. – Рубаха в клочья, ноги босые, обратиться не можешь, а то давно бы это сделал. Фингал под глазом, ухо, вон, рваное. Когти повыдрали. Ты где был вообще? Ты откуда такой пришел? А искать начнут? Не убежишь далеко. Найдут. А я тебя не выдам. У меня тоже свой интерес.
- Какой еще интерес?
- Видение мне было.
- Да какое видение?
- Не скажу, - у ведьмы были серые льдистые глаза со свинцовой каемкой, и сейчас они вспыхивали маленькими серебряными молниями. – Ты – тут. Все.

Эта мелкая егоза, кажется, имела за спиной лет 200 ведовства. По сравнению с ней Эмр был кем-то вроде котенка, особенно после того места и побега из него.  Тягаться с ней силами было бы опасно, вон, ошейник наглухо заклепан, Эмр знал, как такие делаются, и что происходит, если пытаешься его повредить. Режешь его – а порезы появляются на шее, крутишь, хочешь разорвать – удушье мучает. Подносишь свечу, думаешь, перегорит и дело с концом – а на горле волдыри вскакивают и боль такая, что повесился бы на этом ошейнике.

- Спать будешь тут… Вот тут у меня кладовка… - тем временем лепетала Нотта. – Эй! Иди кладовку смотреть. А то залезешь и будешь шариться, как слепой.
Уж лучше идти, чем тащиться за ошейником, и Эмр нехотя спустился в темный сырой подвал.
- Вот тут все – лекарства, без меня не трогать, понял? Вот тут топленое сало. Это варенье. Это масло…
- А это? – Эмр ткнул пальцем в здоровенный чан, который мало что был закрыт крышкой, так еще и замазан воском.
- А, это вода. Просто вода. Наговоренная.
Эмр поморщился. Он не видел, как Нотта побледнела и отступила в сумрак.
- А теперь – марш наверх. Надо коренья в ступке натолочь.
- Бабья работа, - Эмр сморщился, покидая погреб.
- Работа – она и есть работа. Рожать – бабья работа. Остальное и ты сможешь.
- Что-о-о-о?!
- Ступу – на, пестик – на, корни – на, чтобы было как пыль, понял? – Нотта выставила перед ним указанные предметы. Эрм только смахнул их со стола одним движением руки. Благо ступка и пестик были каменные, а то разлетелись бы вдребезги. Нотта смотрела себе под ноги, на упавшую посуду и рассыпавшиеся корешки.
- Думаешь, пошкодишь – и я тебя выгоню? – сказала она вполголоса, как будто ледяной воды тонкой струйкой за шиворот налила. – Думаешь, можно так со мной обращаться, с утварью моей, с домом моим? А вот как я тебе…
- Что? – Эмр выпятил подбородок.
- …Жрать не дам?
- Дашь, куда ты денешься!
- А вот не дам!

На самом деле, при такой поправке нахальничать в глубине души не хотелось. Голодный оборотень – это обычный голодный зверь. Ослабший и голодный оборотень – это зрелище совсем плачевное.
- Ну ладно. Только за еду, поняла?
По крайней мере, можно было выместить свой гнев на корешках.

Нотта свое обещание сдержала и вечером поставила на стол большую глиняную миску с печеной тыквой и кусками ягодного пирога.
- А мясо?
- Мясо не дам. Пузо крутить будет.
- Чего это?
- А ты когда его последний раз его ел?
Эмр промолчал. Мясо он видел и правда давно.

Зато после ужина куда как сладко спалось до самого утра! То есть, сладко было ровно до того момента, когда Эмра растолкали.
- Вставай, хворост на исходе.
Отбиваться удавалось до тех пор, пока Эмра не стащило на пол с тюфяка за ошейник.
- Вставай, а то в лес так потащу. По земле.
- Да шла бы ты…
- Через лужи потащу, через болота и ручьи. И в каждый макать буду, пока ножки твои слабенькие не окрепнут.

Поход в лес чуть не закончился побегом, но Эмр отбежал только на пять саженей, когда его сильно дернуло за шею и повалило наземь. Нотта смотрела на него с легким удивлением, как будто он делал что-то совершенно нелепое.
Потом эта ведьмища (вот уж точно) заставила таскать воду из ручья. Вот это было совсем пыткой! Надо же заставить кошачьего оборотня таскать воду?! Даже то, что на этой воде будет вариться вкуснейший бульон из костей, поначалу не действовало.
Затем пришлось помогать ей смешивать белила для красоток из ближайшего селения – ну вот что за ерунда такая? Вот белилами он еще не занимался! Может, еще за ягодками сходить? Сходить – ответила Нотта, и они пошли за ягодками… Эмр набрал горсточку мятой облепихи, которую в результате и съел. Остальные дела он делал с таким же сомнительным успехом.

По утрам тем временем начались заморозки. Лес хорошел несмотря ни на что. Нотта заготавливала припасы на зиму, собирала сезонные травы и ягоды, выменяла в деревне моток шерсти, пряла и вязала по вечерам. Эмр все еще ленился, огрызался, но каждый уголок в ее доме знал.
- Когда ты меня отпустишь? – спросил он в один из таких вечеров.
- Пока лучше не станешь – до тех пор не отпущу.
- Дурная, что ли? – Эмр замахнулся в нее деревянной чуркой, которую шлифовал  – заготовкой под оберег. Но Нотта шевельнула бровью, и чурка сменила траекторию и прилетела ему же в лоб.
- Сказала лучше – значит, лучше.
- Это ты миссию сама себе выбрала?
- Видение мне было.
- Да лярвы его забирай… Что за блажь еще тебе привиделась?
- Почему же блажь-то?
Эмр помолчал, подкинул чурку в руке, поймал.
- Не стану я лучше.
- Чего?
- Гнилой я. Порченый. Меня хоть люби – хоть лупи. Не изменишь уже.
- А ты сам? Лучше стать не хочешь?
- Не-а. Вот еще…
- И не гнусно-то на душе?
- Ну гнусно. А что поделать. Погнусишь – и стерпится.
Нотта отставила в сторону кружку с отваром.
- Плохо это. Когда гнусь внутри селится. Избывать ее надо. Она душу тяготит, особо когда знаешь, что без нее можно. Скоблить надо, с корнем рвать. Избавишься – и дышать легче, и люди добрее кажутся. Вот ты. Я же вижу – вокруг тебя лес как дымок клубится. Следит за тобой, хотя знает, чей ошейник на тебе. Не нравишься ты ему. А ведь лес тебе родной. Нянчил тебя, воспитывал. Что ж ты натворил такого?
- А что ж он меня на защиту не взял?! – чурка полетела прочь. – Что ж он дал меня увезти?! Что ж он бросил меня? Видать, я ему не нравился.
- Когда тебя схватили и увезли?
- Давно. Мелкий был. Думал, не пропаду, прутья перегрызу, убегу. Так нет, слабый был, то жрать хотел, то били больно… Клятвы свои предавать начал. Гнилой я был, изначально. А мне палками да плетками эту гниль повсюду размазали. Уже в клетке попривык, и что кругом ходят прицениваются, тоже привык. Кто на бои, кто на охоту, кто так, с цепи спустить да пострелять в спину…
- Как когти потерял?
- Купец один затеял страсть какую-то… Хотел мне дрянь какую-то давать и смотреть, что мне от ней будет. А как осматривал меня, так я его цапнул – сам не знаю, отчего. Так он приказал – вот выдери ему когти, тогда куплю, без разговоров. Вот выдрали их, я чуть себе вены не перегрыз тогда. Клетку некрепко заперли, я и сбежал. Соображать только тут уж начал понемногу.
- Видишь – лес тебе помогать начал…
- Да будь он неладен, этот лес! Не могу я тут больше жить! Я в городе дольше проживу! – слишком увлеченный своими эмоциями, Эмр не заметил, как ему на голову опустилась рука. Полежала на макушке, скользнула к затылку, опять переместилась на макушку. Кажется, это называлось «гладить». Эмр отмахнулся от этой руки.
- Оставь. Пусти лучше. Пожалеешь ведь. Я тебе непременно гадость устрою – как на духу говорю. Я умею. Вот окрепну – вспомню, чему меня морды из соседних клеток учили… Да и сами-то звероловы – я хоть и дрянь, да сообразительная.

Всю ночь после этого Эмр не мог уснуть, все мучился – ну что ей надо от меня? Чего пристала так? Кормит, поит, ну работу дает, но ведь плевая работа, если так посмотреть.
В светелке, где ночевала Нотта и куда оборотню ходить было нельзя, тоже сна не было. Нотта затихла под одеялом. Хотелось спуститься в погреб и поплакать – но не дай небесный владыка Эмр услышит или даже увидит назавтра покрасневшие глаза… Ему нельзя было даже догадываться.

Работой, однако, Нотта не ограничилась. Взяла однажды Эмра за рукав и потянула в свою светелку. У того уже различные мысли в голове зароились – скабрезные и не очень, но Нотта подвела его к книжному шкафу. Эмр знал, что такое книги, и видел несколько. Но читать так и не обучился, не в тех условиях в город попал.
- Надо тебя грамоте учить, - заявила Нотта. – Ты ж не дурак неграмотным ходить?
- Пол-леса неграмотные, и ничего! – буркнул оборотень. – Чего тут читать, в лесу?
- А вдруг понадобится? А ты ни репа, ни баран, а и того хуже.
- Обойдусь!
- Не упрямься.
- Ну вот еще!
- Эмр…
- Не хочу. Не буду. Глупости какие. Закорючки всякие, как малоумный, разбирать! И книжки твои – сплошь дурость да пустозвоние!
Нотта дернула бровью. Книжки шустро спрыгнули с полки и градом обрушились на Эмра. Тот только пискнул, как был погребен под кучей томов.
- Книги есть сила великая! – провозгласила Нотта, рубя воздух пальцем. В ответ на каждое движение пальцем, книги становились все тяжелее и грозили расплющить оборотня, который уже хрипел. – Сила знания, пища ума! Или у тебя ума только на ругань? Ась? Ругаться любой дурак может! Ладно. Выбирайся. Книжки расставь, а одну из них, толстую и красную, неси мне.

Толстая и красная книжка оказалась букварем для детей. Толстой она была потому, что буквы в ней были огромными, в начале так вообще по две-три штуки помещались на странице. Нотта знала, какая память у оборотней, и отговоркам «это долго» и «я столько не запомню» не верила.  Затолкала Эмру в голову алфавит, указала на стишок и велела читать, пока не пропадут запинки.

Эмр озлился – тут уж ничего не скажешь. Мало того, что она его выставляет несмышленышем, так еще и стишок оказался дурацким – про то, как в лесу весной проклюнулась первая травка и запели первые птички. Смех да и только! Оборотень так рассердился на Ноту, на глупый стишок и буквы, что просидел над книжкой полночи. Потом тщательно, буква в букву, проверил все чтение, вломился в светелку и растормошил Нотту.
Та беспрекословно села и уставилась на него сонными глазами.
- Стих! – рявкнул Эмр, картинно открыл книгу и четко, как королевский глашатай, прочитал стишок, потом одну маленькую сказку про горное озеро, потом даже то, что было в самом конце книжки, про авторов.
Нотта терпеливо и бесстрастно выслушала его, пробормотала «умница» и плюхнулась обратно на подушку. Эмр в ответ только глухо зарычал, шарахнул книгу о стол и ушел спать. Вот только заснул не сразу – мучил вопрос, про что в этой книге другие стихи и сказки.

Совсем скоро Эмр окончательно обжился в домике Нотты. Даже воду начал таскать без напоминаний, ягоды во время сбора больше не трескал, посудой не бросался, ошейник на прочность не испытывал. Его ругань сменилась простой молчаливой насупленностью. Нотта иногда тянула к нему руку – погладить – но на полпути останавливалась. Останавливалась до тех пор, пока он не потянулся и сам не ткнулся ей макушкой в ладонь. Девушка только улыбнулась и зарылась пальчиками в черные вихры. «Так и мурчать скоро начнешь» - довольно думала она.

Но мурчания она не дождалась. Это был как раз тот день, когда Эмр наконец решил снять с пальцев повязочки. Все это время они выглядели странно, то есть, что бы он ни делал, они не сползали, не трепались и не пачкались. Но с пальцев сдернулись легко. Лунки ногтей бледно розовели новенькими коготками. Острия пока выступали над кончиком пальца не сильно, но уже обладали изрядной царапучестью. Оборотень сжал руку в кулак и снова выпрямил. Когти с упоением голодного зверька впились в ладонь и оставили вмятины. Нотта не проверяла его раны, забыла, наверное. До чего беспечная девчонка, а еще наивная. Совсем не знает, какая бывает жизнь, и как она может взбрыкнуть на самом ровном участке своей дороги.

Нотта же безмятежно дремала у себя в светелке. Почти до восхода ей пришлось продежурить в деревне над больной девочкой, гнать от нее хворь и звать добрых духов на защиту. Придя домой, она так и упала на постель, в чем была.
Но вот что кто-то крадется по одеялу – она тут же почувствовала и открыла глаза. К ней, принюхиваясь и тараща желтоватые глаза, крался черный котенок.
- Ты чего это? – спросонья поинтересовалась Нотта. Котенок подобрался вплотную к ее лицу, потоптался на месте и прыгнул куда-то ей за спину. Это можно было бы принять за игру, но игрой это не было – Нотта тут же ощутила, как голова словно наливается свинцом, и оторвать ее от подушки совсем невозможно.
«Так вот чему тебя морды из соседних клеток научили» - грустно подумала она, глядя, как котенок безбоязненно карабкается через нее, чтобы улепетнуть из светелки, а то из дома вообще. И из леса тоже, наверное…

Она не почувствовала ни обиды, ни горечи, ни разочарования. Тут бы плакать, руки заламывать, да настрадалась уже. Сполна настрадалась. Слез налила достаточно. Поэтому Нотта просто уперлась руками в кровать и поднялась.
Заклинание Эмра было не то что слабым – оно было слишком простым. Как простой засов по сравнению с амбарным замком при зубчатом ключе. Впрочем, что с тех «морд» можно было взять?..

Нотта пошарила у кровати и нашла свою заплечную сумку, вытряхнула содержимое и надвинулась на котенка. У того глаза вытаращились еще больше – наверное, он не ожидал, что девушка встанет. А та тем временем методично подхватила его за шкирку и сунула в мешок, затянув следом узел на горловине. Котенок заорал.

- Сиди теперь… Еще не то тебе уготовано… - проворчала Нотта. Происходящее само по себе вызывало у нее мало радости, и голова к тому же начала болеть. На пути ей попался сиротливо валяющийся на полу ошейник, его девушка походя отшвырнула ногой – не нужен больше.

Она спустилась в погреб, игнорируя вопли и барахтанье в мешке, который повесила на плечо. Нашла чан, залепленный воском и вытащила его на свет. Содрала воск, отлепила крышку. Котел был больше чем наполовину заполнен чистейшей водой – она только потому и была заметна, что колыхалась и рябила. Нотта перелила ее в кадку, подхватила и понесла наверх.

Котенок тем временем нашел себе неблаговидное занятие – пытался впиться когтями в девушку сквозь мешок и ее рубашку. Но Нотта вынул его – все так же, за шкирку – перехватила покрепче и опустила в корыто для купания. Зачерпнула кружкой из кадки и полила оборотню прямо на спину.

Эмр вцепился ей в руку передними лапами так сильно, словно тонул, хотя воды было на палец, не больше. Кричал, царапался, вертелся. Нотта самоотверженно отмывала его, мимоходом лишь отмечая, что вода в корыте скапливается мутная, серо-коричневая, как в отстойной яме. Она терла его везде, даже под хвостом, даже между пальчиков на лапах, стараясь не обращать внимания на усиливающуюся головную боль и резь в свежих ранках от соленой воды.

Когда кадка опустела, а корыто напротив, наполнилось, ведьма все ж выпустила котенка, который тут же скрылся где-то под мебелью, оставляя влажные следы и дрыгая лапами. Нотта второй раз за утро еле добралась до своей постели и свалилась на нее. Тяжелая ночь ни в какое сравнение не шла с только что пережитым.  Заклинание решило отыграться за свою слабину, и тяжесть теперь навалилась куда сильнее, да еще и распространилась на все тело. Расцарапанные руки начали гореть. Хотелось пить и знобило. Нотта то просыпалась, то засыпала, не зная, сколько времени она уже так лежит.

Краем глаза она заметила, что по комнате скачет котенок. Пушистый и серый, как комочек пыли, с такой же мягкой и щекотный шерстью. Его было сложно сравнить с тем, черным, гладким, глазастым зверьком, что недавно так ей напакостил. «Э, друг, да ты серый, - подумала Нотта. – Ничего себе ты испачкался-то…» И она провалилась в тяжелое забытье.

Проснуться было трудно, но пришлось. Потому что кто-то очень хотел, чтобы она проснулась. Сидел у кровати, смотрел на нее и иногда трогал за руку чем-то мокрым и теплым, аккуратно и коротко, как незнакомую, хрупкую на вид вещь.
- Ну ты чего? – Нотта открыла глаза и сощурилась от света – за окном было, кажется, солнечно.
- Это ты чего! – рявкнул в ответ Эмр, но тут же осекся. – Ну то есть это… Я вот… Я хотел…
- Так чего?
Вместо ответа Эмр уткнулся в одеяло лицом.
- Ты прости меня. Я вон какой грязный был. Спасибо, что отмыла.
Голос его звучал глухо из-за одеяла. Эмр еще посидел вот так, лицом в постель, потом с опаской и недоумением поднял глаза – Нотта, наверное, сердилась, раз не отвечала так долго. Но она мечтательно улыбалась в потолок.
- Чем это ты меня… так? – наконец, осмелился он спросить.
- Слезами, - ответила Нотта так просто, как будто оборотень спросил, чем она мажет сковородку, чтобы пышки на ней не пригорали, а она в ответ: «маслом коровьим».
- Ведьмины слезы… - беззвучно прошептал Эмр. Об этом снадобье он слышал мало, и почитал его название какой-то глупой аллегорией. Кто мог знать, что ведьмиными слезами и называются ведьмины слезы… Оборотень ненадолго задумался, затем решительно лизнул ближайшую к себе царапину на руках девушки. Нотта это прикосновение узнала – вот за каким занятием он  коротал время до ее пробуждения.
- Гнать меня можешь, сколько хочешь, - заявил тем временем Эмр. – Но пока на ноги не встанешь – не уйду.
- А когда встану?
- А вот когда встанешь… Вот встанешь, и… - Эмр захлопал было ртом, подыскивая слова, но сбился и потупился. – Тогда как хочешь – хоть гони, хоть… оставляй.
Нотта улыбалась сама себе.
- А погонишь – все равно вокруг крутиться буду. Я в лес ходил, он меня теперь принимает, выживу.
Нотта все так же улыбалась.
- Крутиться буду и замучаю, пока в дом не впустишь и не…
- Так ты ж в доме уже.
Эмр тут же переменился в настроении и забрался на кровать с ногами. Уходить ему, и правда не хотелось, и позволять себя гнать не хотелось. Это все равно, что отпустить свою добычу. Все равно, что вылить горшок сметаны в помойную яму. Но раз уже эта самая русоволосая и сероглазая «добыча» (или «сметана») остается у него – так и должно быть.

- А! – опомнился он. – А что ж за видение-то про меня тебе было?
- Видение? – Нотта нахмурилась и поводила взглядом по потолку. – Так про все это и было…
- Ха, кудесница! – Эмр наклонился и чмокнул ее в нос. – Отвар твой поспел, сейчас пить будешь.
«Он даже не спросил, хочу ли я отвара, и буду ли я его пить, - подумала Нотта, глядя ему вслед. – Он даже не сказал, какой это отвар, и вообще, что он там заварил, может, бурду какую-то». Подумала и ощутила полнейшее счастье.
Ни к чему ему было знать о ее сомнениях насчет отвара и… И еще о некоторых вещах. Например, о том, что никакого видения не было. О том, что валяющийся на земле грязный и оборванный оборотень может так запасть в сердце, что скребком не отскоблишь. И о том, как скверно прожить двести лет в одиночестве, соприкасаясь с людьми и наблюдая их счастье в любви и семейной жизни. О том, как горько плачется над всем этим, а слезы скатываются одна за другой в огромный чан. Это человеческие девки полили слезы да забыли. А ведьме каждая слезинка дорого дается. Человеческими слезами ничего не отмоешь, а тут – совсем другое дело. Можно и поплакать, раз так.