***

В ожидании Рождества

Лёшка, проснувшись, не спешил вылезать из-под одеяла. Укрытый с головой, он сначала  отодвинул краешек одеяла, посмотрел одним глазом, обсмотрелся, потом  подключил и второй. Искоса кинул взгляд на окно. Небольшое по размеру, оно и в ясный день пропускало то не очень много света, а сейчас, разрисованные морозным узором стёкла, и совсем выглядели как при самом раннем рассвете. Осторожно освободив рот, легонько дохнул вверх. Клубы пара, как из гейзера,  поднялись столбом к потолку комнаты. « Ух, холодно!- мелькнула мысль,- как же выбраться наружу?» Когда мама была по утрам дома, она пораньше растапливала печку и, прежде чем Лёшка собирался вылезть из тёплой кровати, грела ему над плитой одежду. Он быстренько одевался и тут же лез на лежанку, тесня при этом кота Кузю в дальний холодный угол. Кот недовольно мяучил, упирался, но сопротивляться воле хозяина не смел, и смирялся со своей участью. Свернувшись калачиком и уткнув нос в свой живот, снова засыпал, мурлыча свою бесконечную песенку. Лёшка натягивал на ноги чулки, обувал валенки-бурки, сшитые со старой фуфайки и, спрыгнув на пол, бежал к рукомойнику. Быстро умывшись, садился за стол и вот мама ему, как принцу, подавала горячий завтрак.
Сегодня же было совсем по другому, не так как обычно. Мамы дома не было. Она ещё с вечера говорила, что поедет в город. Собиралась достать что-нибудь к Рождеству. Обещала зайти к тёте Ксении, надеясь, что та чем-нибудь поможет. Тётя Ксюша работала на заводе и ей по карточкам иногда выдавали дефицитные продукты, а проще говоря, сладости. Когда была жива бабушка Марфа, а особенно, когда та болела, она приезжала к ним. В голодный сорок седьмой привозила иногда продукты. Но то было, когда была жива бабушка, а как та умерла – всё изменилось. Да и тётя вышла замуж. У неё теперь была своя семья. «Ах, какая жалость, - подумал Лёшка, - и что у этих взрослых за заморочки такие – то замуж, то жениться? Он вот совсем не собирается жениться. Нужны ему эти хлопоты? Семья, дети. Одним словом – проблемы.
Он ещё раз обвёл взглядом комнату. В углу, возле печки, лежала груда дров, заготовленных мамой ещё с вечера, но она строго настрого приказала ему не трогать дрова, печку не топить. А то, как она говорила: «У тебя в голове один ветер. Убежишь гулять, забудешь про печку, так и до беды не далеко. Останемся среди зимы без крыши над головой». Да Лёшка и сам не очень претендовал на роль истопника. Сидеть и греться у горящей печки приятно конечно, но топить и постоянно следить, чтобы дрова не прогорели, а потом ещё дожидаться, когда дрова догорят и не станет больше жара, закрыть задвижку в трубе, чтобы тепло  не так быстро уходило из дома. Ух, какая скукота! Нет, это не по его характеру.
Скользнув взглядом по печке, посмотрел на лежанку. Кузи не было. «И где бы он мог быть? Да оно и понятно – какой дурак будет на холодной лежанке вылёживаться?» Попытавшись пошевелиться, почувствовал тяжесть на своих ногах.
- Ах, вот ты где!
Кот лежал на его ногах поверх одеяла и тихонько мурлыкал, закрыв глаза.
- Кузя, Кузенька, иди сюда. Ну, иди же скорей, чего ждёшь?
Лёшка поднял край одеяла и ласково звал кота к себе. Кузя сначала открыл один глаз, потом другой. Пригревшись, ему так не хотелось покидать своё лежбище, но заманчивое тепло дохнуло от Лёшкиного тела и он не сразу, а с достоинством потянувшись до хруста всех косточек, нырнул к хозяину под бок. Тот радостно засмеявшись, обнял кота. Тот совсем был не против такого гостеприимства. Устроившись поудобней, он опять завёл свою бесконечную кошачью песню. Лёшка, пригревшись рядом с котом, снова задремал. Через какое-то время сон окончательно покинул его. Кузя, положив свою голову на шею Лёшки, спокойно спал. «Пора вставать» - решил он. Осторожно сняв кота со своей шеи, положил его на подушку. Кузя только приоткрыл глаза, да глубоко вздохнув, снова заснул.
Выбираться из-под тёплого одеяла на холод было одним сплошным мучением. Одним рывком вскочив с кровати, повизгивая и охая от прикосновения холодной одежды, стал одеваться, да с такой прытью, что ему позавидовал бы любой первогодок, попавший в армию. И вот он уже стоит одетый по всей форме, как солдат на посту, потихоньку привыкая к холодной одежде. Но одеться – это пол беды, а вот как быть с пустым желудком, который уже давал о себе знать периодическим урчанием? Обычно, если мама куда-то рано утром, она оставляла на столе завтрак, но сегодня не было на столе привычной горки, накрытой полотенцем. «Ах, да! Мама же говорила, что сегодня сочельник, предрождественский день, шестое января и сегодня строгий пост, так что кушать сегодня не положено до первой звёздочки на небе. Надо же! И кто это всё придумал? И что же теперь целый день ходить с урчащим  брюхом и глотать слюну от одной мысли о самой сухой корочке хлеба? Мама говорила, что так Боженька велел. А вот интересно, он тоже целый день будет ходить голодным? Навряд ли. А-а-а! Мама же говорила, что он дух, что он бестелесный, это когда одежда есть, - как же без одежды – а под одеждой ничего. Хорошо ему – не нужно ни хлеба, ни картошки, а он может хребет почесать через живот, так подтянуло». С такими невесёлыми мыслями Лёшка осмотрел всю комнату, соображая, где бы мама могла запрятать хлеб? А что хлеб оставался, он видел, как мама вчера вечером завернула оставшуюся горбушку в чистое полотенце и куда-то спрятала. Он даже не успел заметить, да тогда, на полный желудок, он и не подумал об этом. Это уже потом, когда мама сказала ему, что завтра до вечера нельзя будет есть, он невольно поскрёб пятернёй свой затылок. Но сразу же забыл об этом. С полным желудком грустные мысли не держались в голове. Ох, как он теперь жалел об этом. Побродив , для очистки совести, по комнате, заглянув в кухонный стол и во все боле менее вероятные места, где мама могла спрятать такую вожделенную горбушку хлеба, смирился. А тут ещё, взглянув в святой угол, встретился с суровым взглядом. Глаза, которые не раз остерегали его от, скажем так, нехороших поступков, и сейчас с укором смотрели на него. Лёшка поёжился, как будто ему за ворот кинули горсть снега. Быстро надел шапку и пальто, всунул валенки в резиновые калоши и выскочил, от греха подальше, из дома.
На улице была не погода, а сказка. Красота! Тишина полнейшая. Ни одна веточка не шелохнулась на деревьях. Молочный туман полупрозрачной дымкой окутал дома, деревья в саду, видневшийся не вдалеке лес. Лёгкий мороз, который даже не трогал ни голых пальцев, ни раскрасневшихся щёк, разукрасил пушистым инеем всё вокруг: крыши домов, бурьян в огороде, деревья в саду и лес. Лес выглядел , как в сказке, которую он видел в кино. Его привозили ещё до Нового года к ним в село. Да! Это было так красиво. Одним дыханием  дед Мороз обсыпал деревья инеем, одним ударом своего посоха замораживал воду на реке. Раз – и готовый каток. Одним словом – чудеса!
Лёха, оглянувшись по сторонам и не найдя никого для себя интересного, улица была пустынна, потопал мимо Валькиного дома к пруду. Надо же проверить лёд. Может быть уже можно кататься? А это такое удовольствие! Он даже подпрыгнул от предвкушения  разогнаться от самого берега, прокатиться через весь пруд. А хоккей!? Это же ни с чем не сравнимая игра! Миновав Валькин дом, завернул вниз, к водоёму. Ёлочная роща, возвышавшаяся справа, была так же красива, как та из сказки. Окутанная инеем, тёмно-зелёная хвоя и редкий туман создавали неземную красоту. Скрип его шагов по мерзлому снежку эхом возвращался к нему. Остановившись, заворожённый такой красотой, вдруг услышал: «Чирк-чирк-чирк, -  а потом как автоматная очередь, -Та-та-та-та-та!» Через короткое мгновение ответило эхо: «Та-та-та-та-та!» - и с замиранием запряталось далеко в лесу. Лёшка, с замиранием сердца дослушав последнее затихающее «Та-та!» - закричал во всю глотку: «О-го-го-го-го! – через мгновение ещё раз, - «О-го-го-го-го!» И опять с открытым ртом и замирающим сердцем слушал, многократно повторяющееся, эхо.
Дятел, испугавшийся Лёшкиного крика, от греха подальше, перелетел в глубь рощи. И вскоре опять послышалась его весёлая дробь и эхо, охотно ему вторящее. «Ох, как хорошо!» - Лёшка от удовольствия даже глаза закрыл, потом, встряхнувшись, галопом помчал к пруду. И как лошадь, которая почуяла приближение жилья, убыстряет шаг, так и он бежал всё быстрее и быстрее.
У самого берега затормозил, как вороной, которому резко натянули поводья и он, заржав, крепко закусил удила. «Так, сейчас попробуем ледок. Если выдержит, побегу к Вальке, может хоть один конёк даст. Не плохо было бы прокатиться через весь ставок» - размечтался Лёха.
Осторожно ступив на прозрачный лёд у самого берега сначала одной ногой, попробовал попрыгать – всё в порядке – и даже ни одной трещинки не появилось на гладком льду. Потом потихоньку поставил другую ногу, и в такой позе на время застыл. Лёд держал весь его вес. «Отлично!» - и медленно стал передвигать ноги, не отрывая их от гладкой поверхности. Вот такими маленькими шажками, каждый раз замирая от каждого постороннего звука, прошёл метра три-четыре. И вот первый звонок – лёгкий треск прозвучал, как выстрел. Лёшка замер. Что делать? Он знал, что здесь глубоко и лёд ещё очень тонкий. До противоположного берега было ещё метров двадцать. У него хватило ума не переться на середину, а попробовать лёд на мелкоте. По существу, это был ещё не пруд, а мелкий залив с канавой. Вот над этой канавой и начал потрескивать лёд. И в этот момент у него появился азарт – главное пробежать канаву – она не широкая, метра три. Он знал это наверняка. Летом он в этом мелком, хорошо прогреваемом, тёплом заливе, ловил раков просто руками. Да всё было очень просто. Взбаламутив воду и расставив ладони, хватал их руками. В такой мутной воде раки становились беспомощными и, ничего не видя, тыкались во все стороны, становясь лёгкой добычей. Вот только эта канава портила охоту. Глубина была выше Лёшкиной головы и здесь впору, было самому выбраться. Вода в канаве была холодной даже в самый жаркий день. Донные, холодные ключи постоянно разбавляли тёплые воды залива. На самом дне даже ноги сводило судорогой.
Ясное дело, нужно пробежать как можно быстрее это место, иначе, провалившись в эту канаву, ему не выбраться. Он, раскинув руки и расставив ноги шире плеч, как гусь, размахивая руками, быстро побежал. Лёд под ним затрещал, стал прогибаться и волной подымался сзади по мере его продвижения. Несколько секунд хватило, чтобы пробежать опасный участок. Лёд перестал прогибаться и трещать. До берега оставались считанные метры. И вот спасительные ветки лозы у него в руках. «Ух! Всё!» Ноги дрожали, как после хорошего «драпа» из сада, когда их застукал сторож. Выбравшись на берег, Лёшка потопал домой. Здесь ему делать пока нечего. Дня два ещё надо, чтобы хороший морозец укрепил молодой ледок. Ба-а-а! Навстречу двигал дружок Валька. В том, что он продвигался тоже к пруду, ничего удивительного не было. Самое главное – в руке он держал горбушку хлеба. Откусив от него изрядный кусок, жевал на обе щеки. Такое испытание Лёха вынести уже не мог. Желудок его сжался от спазм и начал издавать такие звуки, что трактор позавидовал бы. Рот мгновенно наполнился слюной, к горлу подкатил комок, который он проглотить никак не мог, а голова слегка закружилась. А Валька шёл навстречу, улыбался и при этом не переставал жевать. Подойдя поближе, дружок с набитым ртом промычал что-то нечленораздельное, но Лёха понял:
- Привет, Лёшка! Как дела? Чего кислый, такой?
А Лёшка смотрел на дружка и никак не мог проглотить комок в горле. Потянув носом воздух, он учуял этот запах, запах свежего подсолнечного масла. Сил терпеть больше не оставалось, и он прохрипел сиплым голосом:
- Дай укусить
- На, но только один раз.
Валька поднёс чёрный, ржаной хлеб ко рту друга. Тот раскрыл рот пошире, чтобы откусить побольше, но не тут то было. Горбушка была толстой и много откусить не удавалось, как Лёха не старался. Смирившись, он откусил сколько смог. Закрыв глаза, стал жевать. «Какая вкуснятина!» Казалось, вкусней в жизни он никогда ничего не ел. В общем, так оно и было. Как проглотил кусок, он и не заметил. Просто понял, что его во рту уже нет. А Валька, болтая, не замечал, какими глазами его друг смотрел на хлеб.
- А можно ещё?
Тот запнулся на полуслове. Молча протянул руку и Лёшка откусил ещё один кусок. Теперь он поступил умней. У надгрызенной горбушки выступал большой угол. Вот его то Лёха и засунул в рот, да ещё слегка помог себе рукой. Откус получился порядочный. Валька даже невольно руку отдёрнул, а потом поняв наконец состояние дружка, спросил:
- Ты что, Лёха, не ел ещё сегодня?
- Ага, - промычал тот, прожевывая хлеб.
- А чё так?
- Да мамка в город уехала за харчами, а мне наказала ничего не есть до первой звёздочки на небе. Завтра ведь Рождество. Говорит, что потерпеть нужно. Я искал жратву, да она куда-то запрятала. Я везде обшарил – не нашёл.
-Ну, твоя мать даёт! А ты разве не знаешь, что Бога нет? Что попы дурят всем головы?
- Может есть, а может нет. Бабушка говорила, что без Бога ни одна травинка не вырастет, ни один комар не пожужжит. Тебе хорошо – у тебя матушка училка. Да ей и нельзя верить в Бога, а моя мамка постоянно молится и просит у Бога помощи и защиты. Так что я думою, что Бог есть, только мы его не видим.
- Ха! Чудак ты, Лёха, и уши у тебя солёные. Ну да ладно, а что там на ставке? Лёд как?
- Нормальный. Хочешь, можешь сам проверить.
Лёшка соврал, сам не зная зачем, хотел было сказать, что пошутил, но Валька, засовывая последний кусок хлеба в рот, промычал:
- Айда ещё раз проверим. Скорей бы замёрз ставок, а то я сегодня смотрел – коньки заржавели. Но батя мои «снегури» наточил, а ещё пообещал купить мне «дутыши».
Лёшка молча слушал разглагольствования друга, а сам думал: «И батя есть, и мамка есть, и дед с бабушкой через дорогу живут, а у него был один человек, который оберегал и защищал, да и тот недавно умер. Эх, бабушка Марфа, как плохо без тебя.»
- Ну, ты чего, как столб, стоишь? Погнали на пруд. Попробуем покататься, что-то ноги сами просятся.
Валька сытно икнул. У Лёшки желудок отозвался урчанием. Те два кусочка , что он откусил от Валькиной горбушки, только разбередили аппетит и, наверное, оказавшись в желудке, гонялись друг за другом, создавая грохот и урчание, слышное за целый метр. Он не стал возражать и топал за дружком сзади. А тот, не оглядываясь, бежал рысцой вниз. В предвкушении удовольствия, он даже не остановился на берегу, а с разгона вскочил на лёд и, визжа от удовольствия, скользил по нему. Лёшка не успел даже рта раскрыть, чтобы предупредить Вальку об опасности, как лёд под ним затрещал и он, достигнув канавы, провалился. Лёд под ним не выдержал и он оказался  почти по самую шею в воде. Сначала он даже не сообразил, что с ним произошло. Он только вытаращил глаза и хватал ртом воздух. Потом  до него дошел смысл ситуации, в которую он попал и Валька заорал во всю глотку:
- Лёха, помоги! Лёха, спасай! – а сам, размахивая руками, пытался вылезть на лёд  Кромка льда под ним ломалась и он опять проваливался. Лёшка, сначала от неожиданности,  тупо смотревший на трагедию, потом, сообразив, крутнулся вокруг своей оси, ища что-нибудь подходящее. К счастью, на глаза попалась ветка, одиноко валявшаяся на берегу. Не раздумывая, он схватил подручное средство и кинулся на помощь.
- Ложись, Лёшка! Ложись, а то сам провалишься! – орал Валька, а сам делал ещё попытку вылезть на кромку льда. И опять попытка оказалась неудачной. Он с надеждой и мольбой смотрел на друга. Лёшка машинально подчинился Валькиному крику – мгновенно распластался на льду и, елозя по пластунски, толкал перед собой ветку. Дружок уже не барахтался, а с надеждой смотрел на спасателя. Лёшка подбирался всё ближе и ближе и вот уже друг ухватился за ветку. Лёха остановился, пытаясь подтянуть ветку к себе. Но Валька был тяжелее его, да ещё в намокшей одежде, так что спасатель сам пополз к нему.
- Лежи на месте, не двигайся! – заорал пострадавший, - Лежи тихо, я попробую сам!
Он, держась одной рукой за ветку, другой помогал себе выбраться на твёрдый лёд. Ему это удалось. Спасло его то, что он своими ногами, всё таки, доставал до илистого дна и, проломив несколькими попытками лёд, оказался ближе к берегу и убрался от глубокой канавы. Дальше дело пошло быстрее. Вот он уже лежит, распластавшись на льду, а потом с помощью Лёшки, который подтягивал потихоньку ветку, пополз к берегу. И вот они уже оказались нос к носу и, вытаращив с перепугу глаза, тупо смотрели друг на друга.
- Ух! Ну и дела! – выдохнул из себя Валька, - а ты почему не предупредил меня, Клоп? Я же утонуть мог. Ну, ты и Клопище! Да я тебе это ещё припомню.
- Ха! Да ты же, как телёнок, который сорвался с привязи, рванул на лёд. Я даже не успел глазом моргнуть, как ты уже орал в воде. Я что, должен тебя на ошейнике водить? А у самого мозги где?
- Да ты же сказал, что лёд в порядке.
- Да, в порядке, если на него не лезть, как баран. А то сорвался, как с цепи и прямиком на середину. Да тебе ещё повезло, что ты провалился не на середине канавы. Ты, что , забыл, какая там глубина? Нужно было бросить тебя, чтобы сам выбирался.
- Ну ладно не гунди, не дуйся. Но мог бы вовремя предупредить.
- Да иди ты знаешь куда?
Лёшка стал отползать к берегу, Валька за ним. И вот они уже стоят на берегу. Валька весь мокрый, только шапка сухая.
- Давай, беги уже домой, а то твоя фуфайка скоро задубеет. Но, сначала падай на спину и задирай ноги повыше, вылей из сапог воду, а то твои кирзачи примёрзнут к ногам.
Валька без лишних слов лёг на спину, вылил воду и, вскочив на ноги, изрёк:
- Ну, я это, побежал, а то уже колотун пробирает. Наверное, заболею. Ты, это, если меня завтра не будет, приходи, проведай.
- Ладно, не переживай, может ещё пронесёт. Твоя мать умеет врачевать, несмотря, что училка. Знается на травах.
-Да я не об этом, я о бате своём. Он мне так просто это не подарит, - и Валька провёл руками от шеи и до колен. – Видишь, какая кольчуга? Ну, побежал, а то точно , скоро руки не подыму, примёрзнут к фуфайке.
В развалку, как косолапый медведь, Валька, шелестя замёрзшей одеждой, потопал домой. Лёшка шагал за ним сзади, готовый придти дружку на помощь, если что случится.
«Да, ему хорошо. Сейчас придёт домой, в доме тепло. Мать сейчас накормит, напоит горячим. Ясное дело, поругает. Батя, конечно, может и чертей дать за зимнее плавание. Но то всё, в конце концов, закончится, а всё хорошее останется. Останутся коньки «снегири», а скоро вот и «дутыши» будут. Везёт же Вальке. Прошлой зимой ему купили настоящие фабричные лыжи. Ни у кого таких нет. Многие пацаны приспосабливали под лыжи доски со старых рассохшихся и развалившихся бочек. А некоторым, у кого были отцы, делали из ясеня. Мороки, правда, было много, но лыжи получались лёгкие и прочные. У Лёшки ничего этого не было. Сделать было некому, а у самого не хватало ума, да и сил тоже»
С такими грустными мыслями он и двигался за дружком. Поравнявшись со своим домом, Валька попытался помахать ему рукой, но это ему не удалось, и он только пошевелил, посиневшими от холода, пальцами руки. Лёшка машинально махнул ему в ответ, а сам стал думать, что делать дальше.
- Лёха, привет! Ты чего стоишь, как снеговик? Метлу тебе в руку и точная копия. Ведра только на голове не хватает. Чем занимаешься, куда намылился?
У Лёшки потеплело на душе. Ему так не хотелось оставаться одному. Голодное урчание в желудке и перспектива остаться одному – нет, это уже слишком. А тут вот судьба подкинула Кольку Мазю. Это его дружок – сосед. Младший от него. Так что почти во всём всегда его слушает, как Лёха Вальку. А как же!? Субординация в пацанячем кругу соблюдалась строго. Он живёт между ним и Валькой, а батя его, дядя Кузьма – Лёшкин крёстный. «Вот повезло», - обрадовался он. Настроение его начало быстро подыматься.
- Привет, Мазя! Ты чего, как блин, лыбишься?
- А, да так. Вовремя ушился из дома, а то бы получил по полной.
- А, чё так? Наоборот, не до смеха. Всё равно домой надо возвращаться, так что ещё не вечер – получишь сполна. А что ты натворил, что тебя «крёстный» обещает «отблагодарить?»
- Да, нет. Бати дома нет – он на работе. У мамки попал под раздачу. Понимаешь, какое дело, кот у нас, Васька, ну ты знаешь. Ну, так вот, этот идиот лохматый до того обленился, что мыши пешком ходят и ничего не боятся. Я и наставил мышеловок по углам. Мыши, естественно, ловятся, а я отдаю их этому жлобу – Ваське, а он, гад, только и ждёт, когда я ему лакомство принесу. А сегодня его, как чёрт укусил. Только мышеловка сработала, он как с цепи сорвался – схватил мышу вместе с мышеловкой, я за ним, он на посудный шкафчик, я на стул, он со шкафа на стол, а там бутыль с маслом стояла. Этот придурок лохматый толкает бутыль, та падает на пол и в дребезги. Батя только вчера с маслобойки её привёз. Ну, тут и началось. Мамка за налыгачь и за мной. Я драпать – только и успел кусок макухи ухватить. А что будет вечером, когда батя придёт с работы, я даже думать боюсь. Ты же его знаешь, рука у него тяжелая.
Колька замолчал. Лёшка так же стоял молча.
- На, пожуй, а то меня от одного запаха мутит, как подумаю, что вечером будет.
Лёху просить дважды не пришлось. От тех двух Валькиных кусочков хлеба даже вкуса во рту не осталось, а тут такой подарок – целый кусок свежее макухи. Не долго думая, он запустил зубы в, пахнущий свежим маслом, жмых. Даже глаза закрыл от удовольствия. И не беда, что макуха была твёрдой, как камень – молодые зубы и голод быстро стали расправляться с ней.
- Оставь немного, а то я из-за этого проклятущего кота и пообедать не успел, есть хочется.
Лёшка повертел в руке небольшой кусочек, оставшийся от куска, с сожалением протянул Кольке. Тот нехотя, без особой жадности, стал жевать недоеденный кусок.
- Мазя, ну что будем делать? Куда пойдём?
- А, не знаю. Пойдём, погуляем. Может, сходим на ставок? Лёд, наверное, уже крепкий?
- Ага, я недавно такого умника, как ты, вытащил из воды на берег. Скорее всего, сидит на печке, отогревается.
- Да, ну! А кто? Неужели Валентин? Ну, и что?
Лёха, спрятав хитроватую ухмылку, небрежно передёрнув плечами, кивнул головой.
- Ну, и как, сильно?
- Во! – провёл ребром ладони чуть ниже шеи, - Вот так как и ты, выпучив глаза, как баран, вскочил по самое не могу. Хорошо, палка валялась рядом. Еле вытащил. Повезло – провалился недалеко от берега, а то бы конец.
- Ну, ладно, тогда давай в ельник пойдём. Я там видел тьму заячьих следов. Может, петли поставим? А? Мне батя принёс с работы классный кусок троса. Жилы тонкие, но крепкие и лиса вскочит – не вырвется. Ты подожди меня – я сейчас, я мигом, только заскочу домой, возьму проволоку.
Лёшку такое предложение устраивало. Домой идти не хотелось – там холодно, мамы нет, харчей нет, а с Колькой, всё-таки, веселей. Лёгкое покалывание в правом боку потревожило его в самый неподходящий момент. Со двора выскочил дружок с пучком поволоки в одной руке и со щипцами – в другой. Лёшка согнувшись, держался за живот. «Наверное, от голода, а может быть от этой проклятой макухи. Ведь он только что  набил пустой живот почти четвертиной круга подсолнечного жмыха. Какой желудок это выдержит?» Он глубоко вдохнул в себя воздух, задержал, как можно, дольше его в груди и потихоньку стал его выпускать. Он это проделывал не один раз. Этому его научила ещё покойная бабушка Марфа. И сейчас он повторил эту процедуру. Колька, ничего не понимая, молча смотрел на друга.
- Ты чего корчишься, как карась на сковородке?
- Да, живот что-то, ответил тот. – Наверное, обожрался твоей макухой. Ладно, не дрейф, уже всё в порядке.
Сделав ещё несколько глубоких вздохов, махнул рукой.
- Всё, пойдём. Порядок.
Дружбаны, толкаясь и, пытаясь обогнать друг друга, двигались навстречу новым приключениям. Ели, такие же стройные и разукрашенные пушистым инеем, стояли, как невесты, как снежные королевы. Вот, только вместо корон, на верхушках уселись чёрные вороны и портили это сказочное восприятие своей суетой. Их карканье раздавалось в утренней тишине многоголосьем, многократно повторяемое эхом. Это был оркестр не хуже симфонического, только перед выступлением каждый играл в свою дудку и каждый слушал только самого себя. Лёшка с завистью смотрел на это крикливое сборище. «Эх! – думал он, - если бы я мог вот так – расправил крылья и вперёд над лесом, над селом – красота!» Но тут Лёшкины мечтания перебил случившийся конфуз – ворона птица глупая и живот у неё набит всякой всячиной, добытой на помойках. Лёха услышал лёгкий шлепок по голове. Ещё не поняв, провёл рукой по шапке. Ладонь была вся в вонючей и слизкой дряни. Ну, это уже было слишком! Терпеть такое хамство? Не-е-е-т! Он засуетился, схватил несколько шишек и стал бомбить ими ворон. Но, это, как мёртвому припарки. Только разноголосое карканье потревоженной стаи разнеслось по округе, ещё больше усиленное эхом. Чёрная туча пернатой братии поднялась на крыло и полетела в район свинарника. Там для них намечалось пиршество – началась вывозка навоза. С нескрываемым отвращением вытер шапку о снег, глянул на Кольку.
- Ну, что рот раскрыл? Давай свои петли.
Колька, сдерживая смех, стараясь не обидеть дружка, а то и побаиваясь получить по шее, протянул ему пучок проволоки.
- Бери. Только нужно их ещё сделать. Я вот и щипцы приволок.
- Ну, ты и фрукт. Ну, да ладно – приступили, а то меня начинает холод доставать.
Совместными усилиями соорудили несколько петель. Вопрос – где их пристроить? Колька потянул Лёху за рукав.
- Пойдём, пойдём. Вон там, за кустами бузины и шиповника, есть полянка.
Они пролезли сквозь заросли. Обширная поляна сверкала снежной белизной, и только строчки заячьих следов нарушали эту красоту. Зайцы большие мастера плести запутанные кружева. Это их очень часто спасает от вездесущей лисы. Даже эта хитрая рыжая бестия зачастую бывает посрамлена хитростью зайца. Казалось бы, заяц - глупое животное. Но не тут то было. Покружив по поляне, и, нарисовав целые серпантины следов, он делает большой прыжок в сторону и всё. Лиса, уткнувшись мордой в снег, выписывает такие же кружева, как только что недавно заяц. Дойдя до конца цепочки следов, начинает метаться по сторонам. Даже её изворотливому уму невдомёк, что заяц может сделать такой финт. Но то лиса, а то человек. Пацаны чётко проследили, откуда появился заяц и куда спрыгнул, на каких кустиках остались  его небольшие клочки шерсти. Хитёр то «бобёр», но одну глупость он делал постоянно – он бегал по одних и тех же тропках. Даже в бесснежные поры года, эти натоптанные тропки хорошо были видны, а на снежном покрове проследить было совсем просто.
Аккуратно подвесив петли на уровне приблизительного роста зайца, горе-охотники выбрались из чащи. Лёгкий туман, который обволакивал округу с самого утра, стал понемногу рассеиваться, а вскоре и совсем исчез. Сквозь тучи стало проблёскивать зимнее солнце, повеял лёгкий ветерок и столбики дымов, тянувшиеся вертикально вверх, стали наклоняться и рассеиваться, не успев образовать какую ни будь причудливую фигурку, как это часто бывает.
Лёшка с завистью смотрел на эти столбики дыма, признаки человеческого жилья и уюта. «Наверное, там хорошо, тепло, а у него, скорее всего, и Кузя от холода сбежал к кому ни будь на чердак, к тёплому буравку. Когда же мама приедет?» Желудок опять начал напоминать о себе лёгким урчанием. – «Скорей бы приехала».
С тоской, посмотрев ещё раз в сторону своего жилья, спросил дружка, молча стоявшего рядом:
- И что же будем делать дальше?

- Айда на гору кататься. Наверное, спуск уже замёрз. Ты же помнишь, вчера заливали? Только вот за санками нужно домой заскочить. Подождёшь? Я мигом.
Не дождавшись ответа, побежал по тропке на дорогу. Не успел Лёшка чем ни будь заняться, как Мазя был тут как тут.
- Порядок! Ну, двигаем. Смотри, кто-то там уже пытается носом лёд пахать. Подгоняемые спортивным азартом, два дружка рысцой побежали к бугру, где уже слышался смех и визг игравшей оравы. Здесь уже были многие дружки: Колька Рыжий, Ванька Половинко, Вовка Нашиван, братья  (Романчуки). Из девчонок – Маня Мурая, Надя Рябченко, Люба Герасименко. Крик и визг стоял несусветный.
Вперёд, вперёд! Вперёд, на вершину. Ощущение близкого старта, когда ветер в лицо, слёзы на глазах от скорости, морозного воздуха, подталкивало, подбадривало, давало предчувствие свободы вольного полёта. Ты несёшься с бешеной скоростью, из-под полозьев саней вылетают искры. Казалось – лёд и искры несовместимое понятие, но так оно и бывает, когда под полозья попадают камушки.
Навстречу, с горы, неслась толпа пацанов, облепившая большие деревянные сани, которые и затащить наверх одному или двоим не под силу. Их сидело не меньше восьми. Спереди сидели Колька рыжий и Ванька Половинко, как два керманыча, как два быка в ярме и стоило только сказать «цоб» или «цобэ» и сани послушно поворачивались то влево, то вправо.
- Побереги-и-сь! Лёха, Мазя, привет. Что дыбаете, как две шкапы!?
Сани с огромной скоростью промчались мимо, оставив после себя тучу снега и, через мгновенье крики и визги уже были слышны далеко внизу. Вот они проскочили трамплин, выскочили на лёд. Это был отстойник, очень мелкий, а потому вода здесь промёрзла почти до самого дна. Сани на гладкой поверхности потеряли управление, их стало кружить вокруг оси и они, пролетев юлой через весь водоём, ударились боком о противоположный берег и, перекинувшись на бок, высыпали кучу ездоков на снег. Заработав шишки и царапины на физиях, орава, тем не менее, не потеряла задора и с криками «давай, кантуй», поставила сани на полозья и потащила их обратно для следующего заезда.
Лёшка с Колькой с трудом  забрались наверх и, отдышавшись, стали готовиться к спуску. Предчувствие удовольствия и азарт распирали дыхание обоим. И вот всё готово. Колька садится спереди, Лёха сзади, держа верёвку от санок, как вожжи. И вот толчок – санки с нарастающей скоростью понеслись вниз. Непередаваемое впечатление. Ветер в лицо, мороз щиплет за щёки и уши, а впереди орава тащит навстречу тяжёлые сани. Лёха сообразил поздно. Начав тормозить одной ногой, что бы избежать столкновения, он сделал ещё хуже. Их санки начало крутить вокруг оси и они, потеряв управление, понеслись прямо на, подымающихся вверх, пацанов. Толпа, помогая один другому – кто тянул за канат, кто толкал сзади – так же не заметили во время приближающуюся опасность. Заметив, бросили свою телегу и кинулись врассыпную. Сани на мгновение остановились, и в этот момент Колька с Лёшкой со всей дури врезались в боковину, но так как масса саней была  во много раз больше транспорта друзей, то их отбросило в сторону и они, сделав кувырок, вместе с санками оказались в овраге, в сугробе снега. Лёшка застрял задом, только голова и валенки выглядывали, Колька уткнулся головой и теперь дрыгал ногами в воздухе. Пацаны кинулись их выручать. Лёшку освободили быстро – дёрнув за руки, а вот с Колькой пришлось повозиться. Его нужно было откапывать, а уж потом вытаскивать.
           И вот показалась его голова. Сначала он молчал и только хлопал заснеженными ресницами, но через мгновенье заорал, как будто ему шило воткнули в мягкое место.
- Лёха, идиот, ты куда рулил? Ты мне, наверное, ногу сломал? Ай-ай-ай! Да не тащите вы меня, ноге больно!
- Дай, посмотрю. Да не пыхти ты, как мех кузнечный. Давай стащу сапог. О-о-о! Классный синяк. Да не скули ты, ничего страшного нет. Попробуй встать. Вот и хорошо. Обопрись на меня. Ну, как?
- Немного больно, но терпеть можно.
Колька, немного хромая, прошёл с помощью друга несколько шагов. На его физиономии появилась довольная улыбка. Он вытер рукавом остатки снега и, бросив Лёшкино плечо, потопал вниз, за своими санками. Лёшка собрался, было вернуться на вершину бугра, но, оглянувшись на свой дом, крыша которого виднелась за верхушками деревьев, увидел белый дымок над трубой. Сердце ёкнуло. «Мама уже дома», - мелькнула мысль. Он моментально потерял интерес к друзьям, к катку, ко всем игрищам.
- Всё, с меня хватит. Я потопал домой. Мамка приехала домой. Попадёт за то, что дом бросил.
Он тут же, разогнавшись, поехал на ногах с горы. Не удержавшись, грохнулся на обледенелый каток и спуск свой закончил уже, вытирая задом каток. Колька, который тащил свой убежавший транспорт, спросил его, куда он несётся, как паровоз. Тот только махнул рукой и помчал вниз.
Во дворе мама, рубая дрова, не сразу заметила своё убоище, а, узрев, даже не стала его ругать, а, только виновато улыбнувшись, сказала:
- Долго задержалась, но ты, сыночек, не сердись. Тётя Ксения передавала тебе большой привет и ещё кое-что. В доме уже тепло, сейчас добавим дровишек, и будем ждать первую звёздочку. Уже не долго осталось. Смотри, начало вечереть.
От этих маминых слов у Лёшки потеплело внутри, сразу забылись и чувство голода, и холод, который к вечеру донимал всё сильнее. Он понял, что, наконец-то и у них будет праздник. Радостно засмеявшись, он юркнул мимо мамы в дом. Приятным теплом дохнула на него открывшаяся дверь. А запахи, запахи какие? У него даже дух перехватило и опять засосало под ложечкой. Голодный желудок давал о себе знать. На печке, в кастрюле что-то булькало. Он осторожно поднял крышку и заглянул в посудину. Там булькала, дозревая, пшенная каша. Крышка оказалась горячей и он, разжав пальцы, машинально её выронил. Та, соскочив с кастрюли, полетела вниз и по полу. А «шкодливый кот», схватившись пальцами за холодное ухо, прыгал на одной ноге. С охапкой дров в дом вошла мама.
- Ну, что ты, горе моё, уже успел натворить? – и, увидев на полу крышку от кастрюли, с горечью вздохнула, - Ну, чего ты полез? Я же тебе сказала, всему своё время. Потерпи немножко. Я сейчас освобожусь. Раздевайся – быстрей согреешься. Темнеть уже начало. Скоро будем встречать Рождество Христово. Так, давай, раздевайся, раздевайся. Садись у окна и, как только увидишь первую звёздочку, так и начнём.
Лёшка уселся на табуретку и упёрся взглядом в темнеющий небосвод. Согревшись в тепле, он начал дремать. Вдруг вздрогнув как от толчка, открыв глаза, увидел над горизонтом звезду, которая слегка мигала, как будто говоря Лёшке, «Смотри, я уже здесь. Я жду». Тот, ещё не поверив, потёр глаза. «Так и есть – горит и подмигивает».
- Мама! Мама! Звезда! Первая звезда зажглась!
Мама, улыбаясь, подошла к нему и, обняв, поцеловала его непокорные, не стриженые кудри.
- Вот, сыночек, Христос родился! Радуемся. А теперь прошу к столу – будем праздновать.
Мама, пока Лёшка, сидя у окна, задремал, приготовила на стол. Оттуда пахло пшенной кашей и ёщё чем-то. Он не заставил себя долго ждать, да и живот постоянно напоминал, быстро уселся за стол. Схватив ложку в руку, размахивал ею, как саблей, предвкушая удовольствие.
- Не маши ложкой, как Чапаев шашкой. Успеешь! Всё наше будет.
Нет, мама не ругалась. Это она так, для порядка. Видно было, что она и сама довольна, что может своему, как она говорит, оболтусу сделать приятное, порадовать его вкусненьким.
В тарелку, с горячей кашей, она положила кусочек чего-то белого, похожего на сметану, только твёрдого.
- А что это, мама?
- Сыночек, это маргарин. Это почти что коровье масло, но только не совсем оно. Да вот попробуешь, узнаешь, - говорила она, а сама помешивала ложкой в тарелке, пока белый кусочек не растаял совсем. Что такое масло коровье, он знал. Когда ещё Тоська жила с ними, она один раз приносила от своей тёти Маруси кусочек. Вкуснятина! У него от этого воспоминания  рот наполнился слюной.
- Давай, приступай. Только не спеши, во рту не пожги – каша очень горячая.
Набрав полную ложку, Лёшка поднёс её ко рту и, затаив дыхание, потянул носом воздух. Знакомого запаха масла он не услышал, но, всё равно, пахло чем-то вкусным и приятным. Осторожно, чтобы не обжечься, взял губами немного каши. «О-о, какая вкуснотища!» И теперь уже,  не обращая внимания на то, что каша обжигала губы и рот, Лёшка хватал её не хуже борова, которому наложили корм в корыто.
Каша исчезла с тарелки в считанные минуты. Тщательно выгреб ложкой всё, что было возможно, он вылизал тарелку языком. С сожалением, поставив тарелку на стол, с немым вопросом смотрел на маму.
- Ух, ты! Как корова языком слизала. Вкусно, сыночек? – мама, улыбнувшись,  ласково погладила его по голове.
- Ага, только…
Лёшка замялся. Но он знал, если мама положила в тарелку столько, значит больше нельзя или больше нет.
- Поняла, поняла. Но ты не горюй, - мама с загадочной улыбкой вышла в другую комнату. Через минуту появилась, что-то держа в руке. – Держи, с улыбкой протянула к нему руку.
- Пряник!?
Лёшка осторожно взял с маминой руки драгоценный гостинец. Продолговатый, политый сверху эмульсией сахарной пудры, он манил к себе полузабытым вкусом. Такую вкусноту Лёшка на своей памяти ел только один раз. А было это ещё, когда они жили в городе, сразу после войны. Тот вкус мяты опять всплыл в его памяти. Как давно это было. Лёшка с вожделением смотрел на это кулинарное чудо.
Осторожно поднёс к губам и ещё не кусая, вдыхал его запах. Потом, осторожно придавив зубами, откусил немножко. Пряник был свежим и мягким, но немножко упругим, как мягкая резина. Сначала сладкий кусочек погонял во рту языком. Потом стал потихоньку жевать, стараясь продлить удовольствие.
Мама, дуя на ложку с горячей кашей, смотрела на его довольную мордашку, улыбаясь какой-то виновато-счастливой улыбкой с налётом грусти. Наверное, она думала о том, что жизнь заставила принимать обыкновенный пряник, как какое-то чудо, появившееся с небес, как предел мечтаний. Наверное, вспомнила то время, когда сама была в таком же возрасте и как папашка, каждый раз возвращаясь из поездки на базар, высыпал на стол кучу гостинцев и честно делил их между всеми, пресекая всякое недовольство по поводу «кому больше, кому меньше». Счастливые времена, счастливое детство! И куда всё подевалось? Исчезло, как утренний туман.
Мама не торопясь, смаковала кашу, а Лёшка, закрыв глаза, наслаждался мятным вкусом пряника. Но всё когда ни будь заканчивается. Остался маленький кусочек. «А, маме!» - вдруг подумал он. С виноватой улыбкой протянул руку маме с оставшимся кусочком.
- Вкусно, Клопик? Знаю, что вкусно. Ты ешь, ешь – мне не надо. Знаю, что мало, - с грустью сказала мама. – Но ты не расстраивайся, тётя Ксюша передала два пряничка, так что второй будет на завтра. Доедай этот. И не вздумай, больше не проси, дам только завтра.
Лёшка от избытка чувств, взвизгнув, подпрыгнул на стуле и весело засмеялся.
- Давай, давай, сыночек, радуйся. Завтра будет день, будет и пища. А сейчас умывай физию и в кровать, а я ещё  немножко покочегарю, проверю печку, закрою задвижку. Иди, иди спать. Утро вечера мудреней. Помнишь такую сказку? Вот и хорошо.
Она стала убирать со стола, а Лёшка быстренько смочив мордаху водой, нырнул в кровать под одеяло. Через минуту блаженное тепло, окутав его, заставило закрыть глаза. Он заснул с улыбкой на лице. Такой трудный и суматошный день и так хорошо закончился…
…Лёшка внимательно смотрит на небо, боясь пропустить восход первой звёздочки. И вот она появилась, и он хочет крикнуть маме, но вдруг звёздочка начала увеличиваться. И вот она становится всё больше и больше, и… превратилась в улыбающееся лицо мамы. Он от внезапности и радости засмеялся громким смехом. Наталья с удивлением обернулась к кровати, откуда шёл Лёшкин сонный смех. Перевернувшись на другой бок, счастье её затихло. С облегчением вздохнув, стала заканчивать свои дела. Завтра праздник. Завтра Рождество Христово.
Ещё не открыв глаза, Лёшка почувствовал присутствие праздника. Во-первых, чувствовалось тепло и не нужно, было пулей вскакивать и быстро натягивать штаны и рубашку. Во-вторых, слышался дразнящий запах чего-то вкусного, а в-третьих, и это самое главное, мама была дома и, первое, что он увидел, открыв глаза, было её улыбающееся лицо.
-С Рождеством Христовым тебя, сынок. Иисус Христос сегодня родился.
-Мама, а откуда ты знаешь? Ведь ты же сама говорила, что это было так давно, что даже бабушка Марфа не знала, а она была старая и много прожила и, как она сама говорила, много чего видела и слышала на своём веку.
Лёшка знал историю рождения Сына Божьего, покойная бабушка Марфа постаралась вдолбить ему в голову эту историю. Ведь это тебе не молитвы учить, а почти что сказка, а сказки Лёха ох как любил. Наталья, занятая хлопотами, не сразу поняла подвоха и скрытой насмешки со стороны Лёшки, но когда до неё дошёл смысл его болтовни, она, обладая от природы, горячим характером, сразу завелась с пол оборота.
-Ах ты, безбожник. Как ты можешь так богохульствовать? Да как же у тебя язык поворачивается такое говорить? Сколько бабушка вдалбливала в твою бестолковую голову, прежде чем  сказать что-то о Боге, нужно сначала перекреститься, потом подумать своей дурной головой, а уж потом открывать рот. Господи, прости за сказанное. Прости ради праздника.
Сама же, подняла руку, чтобы наказать богохульника и шлёпнуть его по шее, она, тем не менее, промахнулась, только зацепила вихорь на его белобрысой макушке. Лёшка этот мамин приём знал и подготовился. Ему не составляло большого труда уклониться от подзатыльника.
-Мама, да я пошутил. Я ведь знаю и про Вефлием, и про ясли, в которых родился Иисус, и про звезду. Мам, я больше не буду. Ты прости меня.
Улыбаясь, он заглядывал ей в глаза. Ну, разве можно было обижаться на такого подлизу? Ещё с сердитым лицом, но смеющимися глазами, она для проформы ещё побурчала.
-Садись, богохульник, кушать будем.
В этой комедийной суматохе Лёшка даже позабыл, что ему хочется есть. Запахи опять ударили ему в нос непередаваемым вкусным ароматом. В желудке, как всегда, заурчало. Даже Наталья услышала музыку в его утробе.
-Садись, садись, Клопик, а то кишки твои в узел завяжутся. Да ты хоть глаза промой, не кот же. Это только кот умывается после еды.
-Ма, а чего так? Я тоже заметил, Кузя, как только что-нибудь слопает, так сразу и начинает умывать себя лапкой?
-А это есть такая притча про кота. Как-то кот поймал воробья. И только хотел им пообедать, как воробей, видя скорую свою кончину, обратился к коту с такими словами: «Слушай, кот, ты ведь среди людей живёшь? Так? Так. А людских обычаев не знаешь.
-Как это? – спросил кот.
-Ты же видел, люди, прежде чем приняться за еду, всегда умываются и моют руки. А ты, весь в пыли, паутине, собираешься трапезничать? Как-то не по-людски. Кот задумался. «А ведь и, правда. Как я об этом не подумал». Оставив воробья, принялся умываться. Пока кот умывался, воробей упорхнул. Кот с досады плюнул и дал себе зарок – умываться только после принятия пищи. Вот такая, Клопик, сказка. Но есть умная поговорка – Сказка ложь, да в ней намёк. Так и в этой сказке сказано – люди должны быть людьми, а коты котами. Так что, давай, будь человеком – быстро к рукомойнику и садись к столу, а то остынет всё.
Лёшка долго просить себя не стал. Быстро смочил свою физиономию, промыл глаза и вот уже сидит с мокрым чубом за столом. Каша была такая же, как и вчера вечером, но приправа была совсем другая. Поджаренный на подсолнечном масле лук, издавал обалденный запах. Наложив Лёшке каши, а сверху ещё и жаренного лука, Наталья поставила дымящуюся тарелку перед Лёшкой. Тот даже закрыл глаза от предвкушения удовольствия. Не медля, зачерпнул с горой ложку каши.
-А-а-а-а! Горячее!
-Выплюнь! Быстро выплюнь. Лёшенька, сыночек проглотить не успел?
Лёшка , со слезящимися глазами, мотал головой, как лошадь, со стороны в сторону и раскидывал кашу по столу.
-Не, не  успел, - еле выдавил из себя он – ух и горячая, зараза, ну её к чёрту.
-Не болтай ерунды, - рассердилась Наталья. Поняв, что ничего страшного не произошло, у неё отлегло от сердца. Вернулась обычная напускная строгость.
-Предупреждала же тебя, балбеса – горячая. Ты уши сегодня мыл? Чем слушал? Убоище ты моё.
Лёшка сидел молча и, только раскрыв рот, усердно хукал, чтобы остудить рот. Из глаз всё ещё капали слёзы.
-Ну, что, Клопик, всё в порядке? Всё прошло? А, ну ка, давай, языком погоняй во рту. Ну? Больно?
Он, осторожно ворочая языком во рту, со страхом ожидал боли. Но, видать, сегодня ему повезло.
-М-м-м. Да, нет! Кажется всё в порядке.
-Тогда доедай кашу. А если горячее – дуй сильней, дураче. – засмеялась Наталья.
Не заставляя себя долго просить, быстро управился с кашей. Облизал ложку и стал невинными глазами смотреть на мать.
Та, как будто, не замечая его взгляда, молча возилась возле печки. Лёшка тихонько кашлянул. Мать с хитрецой, через плечо, посмотрела на своё сокровище.
-Поел? Ну, чего смотришь? Можешь идти гулять – праздник сегодня.
-Мам, ну, мам.
-Ах! Я и забыла. Сейчас, Клопик, сейчас дам. Держи. Да, не беги на улицу. Здесь съежь.
-Да ладно, мам. Ты же знаешь. Побежал я.
Наталья улыбнулась. «Вот пострел. Ему обязательно нужно похвастать пряником перед друзьяками. Да и пусть. В кои-то веки дитё гостинец получило? Вот только сам же не съест. Повыдурят пацаны. Да, ладно, разберутся».
Убрав за Лёшкой тарелку, села и сама завтракать. А Лёха, тем временем, выскочив на улицу, шагал вдоль Колькиного забора, заглядывая в окна. Не узрев никого, несколько раз свистнул. Обозвался собака, но никто не вышел.
«Жаль, - мелькнула мысль, - что-то Мазя долго спит. Пойду возле Вальки поброжу».
Подойдя к забору дружка, стал заглядывать во двор. Свистеть не стал. Очень уж злой собака у Вальки. Побродил по тротуару туда сюда, как пёс на цепи. Пряник в кармане прямо жег ладонь. Как можно слопать такую вкуснятину и не похвастать перед пацанами? Потоптавшись ещё немного, он, наклонившись к забору, опёрся о трубу, которая служила верхней латой. От нечего делать, лизнул кончиком языка мёрзлое от мороза железо. И, о кошмар! Кончик языка прилип к трубе. От перепуга хотел моментально оторвать язык, но не тут то было. Язык, прилипший к железу, не отрывался. Лёшка стоял в положении мыши, попавшей носом в капкан.
В голове мелькнуло: «Всё, останусь без языка». С глаз ручьём побежали слёзы толи от боли, толи от жалости к себе. Кому же охота остаться без языка? «И как это он так глупо попался, как муха на липучку?»
Постояв ещё какое-то время в такой позе, повертел, насколько это было возможным, головой то в одну сторону, то в другую. Никого! «Ну, что за жизнь? Когда не нужно – шляется кто не попадя, а сейчас ни одной живой души».
Лёшка от безысходности стал стучать руками по трубе. Грохот разбудил Валькиного собаку. Пёс поднял такой лай, что и на другом конце села было слышно. А Лёха, тем временем, всё старался освободиться от «капкана». В конце концов, это ему удалось. Скорее всего, тёплое дыхание со рта и тёплая слюна с языка разогрели немного трубу и, язык оторвался. Правда, произошло это не без потерь. Маленький кусочек кожи с самого кончика языка всё же остался на трубе. Но, как говорится, на войне не без потерь. Так и у Лёхи. Правда, язык немного болел, но это всё мелочи по сравнению с тем, что он был свободен.
Бешенный, захлёбывающийся лай пса заставил Вальку посмотреть, кого это черти принесли так рано. И вот он в сапогах на босую ногу и в фуфайке, накинутой на одну майку, высунул голову в калитку.
-Привет, Лёха! Чего это тебя носит так рано по улице? Собак раздразнил по всей улице. Вот, послушай, какой концерт завели
-Да я это так. Надоело дома сидеть. Каникулы ведь. Да и праздник сегодня. Рождество ведь! Да и праздник сегодня. Рождество ведь!
-Не трепись, Клоп. Никакого Бога нет. Ты что, не знаешь? И чему вас учат на уроках?
-Тебе нужно так говорить. Твоя матушка – училка. А моя говорит, чтобы я никого не слушал. Бог был, есть и будет. Да и бабушка моя, Марфа, всегда говорила мне, что всё от Бога, всё создал Бог, а бабушке я верил всегда. Она у меня была старая и очень мудрая. Ладно, давай не будем трепаться. Ты, почему ещё не одетый? Айда гулять.
-Хорошо, сейчас оденусь. Моих дома нет, так что я быстро.
Валька захлопнул калитку и быстро потопал в дом. Не заставляя себя долго ждать, через короткое время явился в полном боевом. А Лёха, пока дружок бегал одеваться, не утерпел и откусил маленький кусочек от пряника. Когда Валька вышел на улицу, он уже дожевал и проглотил вкуснятину и теперь только облизывал губы. Валька с подозрением поглядел на дружка.
-Ты чего это облизываешься как кот? Что жевал?
Лёшка, сначала, хотел признаться и похвастать пряником, но здесь его как какой-то бес укусил.
-Да это я трубу лизал. Сладкая, не поверишь.
-Да, ну! Что ты мелешь. Железо есть железо.
-Так это иней сладкий. Не веришь? Попробуй.
Валька, всё ещё с некоторым недоверием, потрогал пальцем трубу. На пальце ничего не осталось. К пальцу иней не прилипал. Постоял ещё в раздумье, поглядывая на свой палец, потом резко наклонился и всем языком лизнул трубу, да, к тому же ещё и губами обхватил трубу, как при поцелуе. В этот момент Лёшка испугался не на шутку. Валька стоял в положении буквы «Г». Его язык и губы прилипли к трубе. Глаза, как у рака, от напряжения вылезли из орбит. Сказать он ничего не мог, а только мычал носом. Из его глотки через нос вылетали звуки, похожие на гарчание собаки, мяуканье кота и мычание коровы. Валька махал руками, подавая Лёшке какие-то знаки, но тот так растерялся, что не мог сообразить, что тому нужно. В это время, на беду или на счастье, со своего двора вынырнул Колька Мазя. Лёшка замахал руками, подзывая его к себе. Тот, ещё ничего не поняв, с улыбкой на всю физиономию, не спеша, подошел к ним.
-Давай, быстрей! Быстрей, быстрей!
-Ну, что тут у вас? А чего это Валька целуется с трубой?
Присмотревшись повнимательней, и услышав нечленораздельные звуки, исходившие из Валькиной утробы, он с недоумением глядел на эту комическую ситуацию.
-Чего это он целуется с трубой? – повторил он свой вопрос
-Да тихо ты, не ори. Видишь,  человек прилип, как муха на липучку? Это Валька трубу на вкус пробовал. Мазя, быстрей домой и тащи сюда кружку тёплой воды.
Колька убежал, как будто его ветром сдуло. Валька, тем временем, что-то мычал и махал рукою. Можно было понять, что он подзывает Лёшку к себе.
-Тихо, Валька, не дёргайся. Сейчас Мазя воды тёплой притарабанит. Польём, и ты отлипнешь.
В это время из ворот выскочил Колька с чайником в руке, а следом слышался голос его матери:
-Шибенык, чайник  принёси домой, а то задницу надеру!
Довольный Колька с, пышущим паром, чайником в руке и с весёлой улыбкой на конопатой физии, подбежал к друзьям.
-Ух! Держи, Лёха!
-Ну, что, тёплая? Ты, случайно, не кипятку приволок? А то, не дай Бог, ещё сварим Вальку, как рака.
Лёшка попробовал воду в чайнике пальцем. Она была горячая, но не настолько, чтобы обжечь тело. В общем, то, что надо. Потихоньку, тонкой струйкой, стал поливать трубу то с одной стороны рта, то с другой. Иней мгновенно растаял. Труба почернела и над ней  поднялась тонкая струйка пара. Валькины губы освободились, но язык был ещё одним целым с трубой. Пытаясь что-то сказать, Валька тыкал пальцем в трубу возле языка. Лёшка понял его манипуляции. Струйка воды поилась на язык, попадая ему в рот. Наконец язык освободился от плена и Валька заорал толи от страха, толи от унижения, которому подвёргся с подачи дружка.
-Ты, Клоп засушенный, я тебя удавлю за такую подлянку! Мне ты больше не друг! Ну, ничего, я ещё отыграюсь! Ты ещё не раз попомнишь эту трубу!
Трогая пальце свои губы и тихонько ворочая языком во рту, он говорил это нечленораздельно, а глотая окончания слов и всё время кривился, как будто проглотил ложку уксуса.
-Колька, барбос, неси домой чайник, - послышался голос Колькиной матери.
-Всё, Лёха, я побежал. Мамка зовёт. Куда пойдём сегодня гулять?
-Да, не знаю. Может, проверим наши капканы? Там, наверное, по зайцу в каждой петле, - вымолвил с хитроватой улыбкой Лёшка. Колька, не поняв иронии в его словах, с радостью согласился.
-Ух, ты! Ну, так я побежал. Отпрошусь у мамки и айда. Может и правда, там полно зайцев?
Колька мгновенно исчез, только снежная пыль за ним поднялась. Лёшка постоял ещё немного, обдумывая, чем бы ещё заняться.
«О! А пряник. Как я мог забыть? Валька со своей проблемой совсем заморочил голову».
Осторожно, с благоговением, вытащил своё сокровище из кармана. Откушенный пряник выглядел уже не так, как утром, когда мама достала его из своей заначки. Сахарная сладкая корочка местами отшелушилась, вид был помятый и немного грязный от пыли, которая всегда находилась в его карманах. Вывернув карман, он стряхнул сладкие крошки в ладонь и с удовольствием отправил их в рот. О! Блаженное мгновение. От сладостей по телу побежало приятное ощущение удовольствия. Постояв ещё некоторое время, он посмотрел на пряник, махнул рукой, засунул его в рот и откусил почти половину, «Что уж там хвастать? Да и перед кем? Вальки нет. Ушел обиженный, а с Колькой необязательно делиться». Разжевав кусок пряника, с удовольствием проглотил его и немедленно отправил в рот оставшийся кусок. И этот исчез так же быстро. Со двора выбежал Колька, махая рукой, в которой держал горбушку хлеба. Лёшка потянул носом воздух и учуял тонкий запах чеснока. Подбежавший дружок с гордостью похвастался своим скарбом.
-Хочешь? – спросил, с безмятежным видом, дружок Лёшка дёрнул плечом
«Заманчиво съесть ещё и кусок хлеба с чесноком, - но, мелькнула мысль, - а как же он? Слопал пряник и даже не поделился с другом». Чувство вины и неловкости не дало ему возможности  согласиться сразу. Но Колька с таким наивным и непосредственным видом предлагал вкуснятину, что отказаться не хватило сил
-Давай, - махнул рукой и тут же стал обладателем немалого куска, вкусно пахнущей горбушки хлеба.
Дружки ещё какое-то время потоптались на месте, жуя Колькин гостинец, а потом, довольные жизнью, подгоняемые мыслями о скорых приключениях, потопали в сосновый бор. Приключения продолжались.