Тени Вечности падают на землю

  «Тени вечности падают на землю, в их сплетении начертаны тайны Вселенной». Так назывался его рассказ. Зимние вечера и мысли, упования и муки, и любовь неизвестно к кому – из всего этого он создавался. Дин вспоминал стылые ночи на городских улицах:

Пепельно-синий, вырвавшись, гибнул,
Пуст и звучен, как слово смерть,
Зимний вечер…
Как кровью истекая печальным холодом снегов
Он плакал мне:
«Ведь ты не знаешь
Переживёшь ли эту ночь…».

  Стеклянный мир. Любой предмет, человек был  хрупок, об него можно было пораниться. В ледяных чулках бежали мимо городские тротуары. Вместе с деревьями и столбами электрического освещения в заиндевевшем полумраке шагали безучастные прохожие.
  Всегда один, в постоянном поиске необычных впечатлений и красоты, он находил их больше в неживом - камни представлялись Дину ближе людей, подросток искал родство со стенами и рано зажигавшимися декабрьскими огнями. И в его ночных пьесах старые городские здания были главными действующими лицами. Их окна. Синие, чёрные, рубиновые, слепяще-белые. Они теплили промёрзшие стены и глаза.

Полночь разодрала пьяной кошкой
Лихорадки окон – щёки ночи
В струпья голых зимних ветвей.
Любимая,
Я очень люблю животных,
Я тоже жертва бешенства корчи.
Надтреснутый черепа фарфоровый горшочек
Молю Тебя,
Добей!

  В разного цвета оконных огнях Дин старался угадать наглухо закрытые для него, как ему представлялось тогда, чужие жизни. Такие же яркие, непохожие на прозрачную безликость улиц. Уходили в память секунды блещущих чудес, не существующих в действительности, воображаемых жизней. Счастье видеть несуществующее. Но если Дин их видел, значит, они были в действительности. Были…
  А стены!? Особенно любил он белые, похожие на маски мимов, залитые слезами стёкол. Они подставляли свои лики звёздному шёпоту, хрустальной морозности или тёплым, ласковым языкам весенних ветров. Как натянутые паруса кораблей реяли они, наполненные солнцем в какой-нибудь безграничный, восторженный майский день. И качались светлыми айсбергами в осеннее ненастье.
  И внутри каждого из таких домов крылось что-то неповторимое. Порой в них можно было обнаружить несколько входов-подъездов. Одних - с деревянными полами, ступенями и перилами - уютных и тёплых. Других – словно каменных часовен - больших, просторно-торжественных, стройных и гулких. С широкими дверями, с лестничными пролётами, от взгляда в которые кружилась голова. С высокими, расчерченными переплётами окнами. У них у всех были свои лица и глаза. Глаза-окна в потусторонний ночной город и небо – разноцветные или прозрачные, скучные или веселящие, полные звёзд или пустые. И город из каждого окна смотрелся по- особенному. Тоскливо или празднично. Но одинаково загадочно. Ведь время в каждом доме  текло по-разному. В одном мимолётно, скорее бы выйти. В другом - притягательно, порождая неожиданные и странные мысли и чувства. Сколько жизней было принято и вытолкнуто из этих проходов в старых каменных чревах. Сколько голосов, возникавших из ниоткуда и исчезавших в обманчивой тишине. Дин вслушивался в каждый из них. Как в стук сердца человека, оказавшегося случайно прижатым к тебе. И он влюблялся в такие дома, как в людей, шептал им стихи, в которых камни оживали, обретали душу.

Город
С горя
В крови мёртвой ночи
Это утро зачал.
Оттого, быть может,
Губами прижаться к дрожащему сердцу
Не сумев,
Какой жестокости богами
Брошен я у людей под ногами
Целовать камни
Для них – мостовых,
Для меня – святых
Распятий бездомной любви?..

  Дин видел красоту города. Красота была его Богом, смотревшим из каждого окна-неба-тени-звука. После таких прогулок Дин возвращался домой уставший, опьянённый новыми картинами замирающего от зимы города,  долго продолжавшими жить в его сознании, чтобы затем уйти во сны и на страницы рассказа.
  Но тени и египетская луна в белом степном небе, без которых не был бы написан Рассказ, навсегда очаровали Дина ещё осенью. В быстро наступавшие, насыщенные многоцветными бликами октябрьские сумерки, он укладывал в сумку книгу, кое-какую одежду и отправлялся через весь Го в свой второй дом. Дин выходил на улицу, медленно пересекал двор, поднимался на пригорок и пробирался между заасфальтированным  футбольным полем и усыпанным звёздами небом. С трёх сторон всё это было окружено домами апельсинового цвета, а с четвёртой - светлой полосой лежала тихая, задумчивая улица. За ней темнел и приглушённо огнился городской сквер. Он входил в него и брёл полуосвещёнными аллеями, вдыхая запах, касаясь телом рябин и елей, акаций и берёз. Ветви шевелились, освобождённые от листьев, укачивали взгляд. Посреди всего сквера, проблескивая сквозь чёрные растопыренные пальцы деревьев,  багровел «вечный огонь» впившегося в небо гранитного обелиска на братской могиле. Зимой с этого внушительного холма, укрывшего чьи-то кости, радостно катили на санках дети. Осенью у бурного пламени, с рёвом вырывавшегося из чугунной звезды, грелась и курила шпана. 
Потом сквер заканчивался, но рядом ярко и густо продолжала течь луна - ночная фея Дина. Раскинувшись над всей каменной немотой города и шахт, она одна была притягательна и жива. Луна вдыхала какой-то смысл в его прогулки, одухотворяла безлюдье. А редкие прохожие становились не такими случайными. Безмолвные здания, трущиеся о стены и чёрный бриллиант неба пики деревьев, всё, казалось, стремилось к ней, как к материнской груди. Луна их согревала.

В глубоком разрезе окна,
По-женски бела и нежна,
Грудь луны обнажена,
Прекрасна.
Всю долгую ночь отдана
Тёмным губам влюблённых крыш.

  А в Дине луна пробуждала невероятные мечты и веру в то, что всё не зря. Вот появится на мокром асфальте хорошенькая девочка. А он подумает, что та послана ему луной. Сорвётся под порывом ветра последний жухлый лист - это задышала, заволновалась загадочная спутница земли. И главное, главное - тени. Это чудо! Они были живые, сомнамбулические. Дин мог смотреть на них очень долго; остановившись, наблюдать за каждым переменчивым образом минутами. Чего в них только нельзя было увидеть и прочитать! И лица и судьбы, и сказки. Тени учили относиться к миру трепетно, потому что они зависели от каждой мелочи. Водосточная труба. Обломленная ветвь. Горит ли фонарь или только луна. Зажжён ли свет в окне рядом. Ветер ли. Не было ни одного вечера с одним и тем же отпечатком на земле. И Дин читал эти отпечатки. Вглядывался в них до бесконечности. Потому, что они таили тогда смысл его жизни, его любовь…






2001 г.