Голодное утро

Сон и покой оставили меня. Казалось навсегда. Я ворочался в постели с боку набок. Меня терзали насущные вопросы жизни: о безвозвратно ушедшем прошлом и ещё не наступившем настоящем, об утраченной Родине и будущем моих детей в Германии, о знании "немецкого", требующего самого радикального решения вопроса - промедление было смерти подобно.

Пуховое одеяло стало свинцовым: оно не грело, а давило неимоверной тяжёстью. Встал, взял в руки книгу, другую с намерением, что найду успокоение в чтении. Но и книги тоже не смогли отвлечь меня от грустных мыслей. Я лишь машинально перелистывал страницы печатных изданий, содержание так и оставалось для меня непонятным.

Домочадцы, в противоположность мне, за исключением младшего сынишки, посапывали мирным сном. Он, как и я, ворочался в своей кроватке, отгороженной детской ширмой в разноцветных тонах. Его сон тоже был неспокоен: у него проклевывались первые зубки. Эта проблема разрешится уже через несколько месяцев. В этом я был уверен. Мне же в совершенстве грамматикой немецкого языка так быстро не овладеть.
 
  Размышляя над этими проблемами, стал ловить себя на мысли, что меня стали притягивать самые малейшие шорохи в квартире и на улице. В сумерках восходящего солнца тишина ночи стала наполняться особенными звуками пробуждающейся природы. Я распахнул створки окна и по моей коже пробежалась легкая дрожь свежести раннего утра. Свет, набиравшего силу дня, был ещё далеко на востоке, но он постепенно заполнял окружающее. Из тумана вырисовывались нарядные ёлки и ели, темные дома и мост через дорогу. Нарастающий свет отмывал постепенно серость и подарил небу голубую краску. Легкий ветерок коснулся верхушек деревьев, разбудил молодые листочки, пробежался по лужайке и стал легонько передвигать облака.

Воздух подарил мне запах полевых цветов и скошенной травы. Хорошо, что хаусмайстер (дворник, домоправитель) оставил её лежать на лужайке перед домом. Звонко и чисто, как в студии звукозаписи, пели птицы. И я не мог себе представить, что концерт пичужек может быть так прекрасен и нежен. Их серенады и воскресили в памяти несколько эпизодов из прошлой жизни: маленький дом родителей, где появились на свет я, сестрёнка и братишка; кровать–качалка, которую смастерил отец и которая, когда братик вырос из этого возраста, была подарена родственникам; красочная кукла сестры, длительное время с нежностью хранившаяся в семье, а с переездом — просто оставленная в Казахстане; школа, в которой я в совершенстве овладел русским языком; пионерский лагерь "Артек" у черного моря, где провел два месяца за активную юнкоровскую работу и первые опубликованные заметки; университет, первый главный редактор и первая газета, где смог набраться опыта по специальности... Что же в этом всём было главным, я так и не смог понять. Мне хотелось сказать что–то важное, нужные слова вертелись на языке, а построить правильные предложения, я так и не смог.

Проснувшаяся природа разбудила не только вольный ветер, свободных птиц и голубые облака, милое солнышко и весенние деревья. От сна пробуждалось всё окружающее и мне показалось, что и дома стали двигаться в этой предутренней дымке тумана.

  За всем этим непременно стоял кто–то Главный, который и дал команду для пробуждения. На дороге появился сначала один, затем второй – автомобили. В считанные минуты по дороге уже двигались транспортные средства в обоих направлениях, и движение это напомнило течение бурлящей реки, переполнявшее окружающее. Рокот Современного заглушил звучные песни птиц. Возможно, свои серенады они пели как прежде, но в непомерно растущем грохоте уже не слышалась эта музыкальная гармония. И утро было уже не таким торжественным, каким оно было ещё несколько минут назад. Новый рабочий день вступил в свою реальную действительность и проглотил своим голодным нутром чудеса природы, а с ним и мои мысли.

  Спокойствие и хорошее настроение улетучились. Я захлопнул створку окна, собственно, прожорливую пасть этого голодного утра. Что принесёт мне неожиданного и нового этот наступающий, новый рабочий день?