Альби. глава 24

Он не знал, сколько раз он просыпался и засыпал снова. Окружающее пространство оставалось неизменным: темнота, вонь, мягкий луч света, проникавший сквозь оконце под потолком. Болело все тело. Рубашка присохла к ранам, каждое движение причиняло страдания. Вдобавок ко всему, он обнаружил, что сидит на цепи. Что это за тюрьма, он не знал, поэтому просто стал ждать развития событий. Наконец, к нему пришли. Это был священник и с ним двое солдат. Солдаты говорили по-испански. Жан не стал выяснять, знают ли они франкский. Священник знал, но выслушивать проповеди Жану не хотелось.

Он улегся поудобнее и закрыл глаза.

Вопрос как он здесь оказался, не слишком занимал его. Он был жив. Предстояло выяснить, можно ли отсюда выбраться, и где Монфор.

- Вы говорите о душе, святой отец, - произнес Жан.

- Да… да… О вашей бессмертной душе, граф.

- Ха! Как странно слышать это здесь, в этих стенах!

- Что ж поделаешь, - священник развел руками, - пути господни неисповедимы.

- Всегда одна и та же тема. С ума можно сойти!

- Не упорствуйте, сын мой. Я предлагаю вам причаститься.

- Что, сюда уже идут палачи?

- Нет, но…подумайте о своей душе. Какой она предстанет пред очи его? Я хочу помочь вам.

- Хотите помочь? Так сделайте что-нибудь! Хоть на минуту забудьте о своей болтовне.

- Ваша светлость, мне очень жаль… душа ваша бродит в потемках.

- К черту душу! О теле, позаботьтесь о теле, святой отец. Просто не закрывайте дверь. Не так уж много я и прошу.

Священник прижал писание к груди и сдержанно кашлянул.

- Сын мой, это невозможно, - наконец произнес он.

Жан вытянул ноги, зазвенела цепь.

- Тогда убирайтесь.

Священник растерянно посмотрел на Жана, затем на испанских наемников и, наконец, улыбнувшись, сказал:

- Поверьте, я хочу помочь.

- Было бы лучше, если бы на вашем месте оказался лекарь, - ответил Жан.

Он заметил, что в коридоре толпятся вооруженные люди. Это совсем не радовало. Дверь с воем закрылась. Он провел рукой по лицу. Уже успела отрасти щетина.
Сказывалось истощение – он стал терять сознание. Однажды обнаружил, что раны его аккуратно перевязаны, а у двери на подносе мясная похлебка и кувшин с водой.
Он не имел понятия, сколько находится здесь, зарешеченный квадрат под потолком то мерк, то разгорался снова. Для кого-то это означало смену дня и ночи, но существование Жана сводилось к бессмысленному сидению в тесной камере. От охранника Жан узнал, что находится в тюрьме Каркассона, что армия северян и сам Монфор в городе.

Жану было тяжело думать об этом. Он не убил своего врага. Он заживо гниет в каменном мешке, в крови и грязи, сожалея, что не удалось умереть самому. Никто, кроме охранников и глухонемого лекаря его не посещал. Жан чувствовал, что неспроста его оставили в покое, что есть в этом какой-то замысел Монфора. Но что ему нужно, он пока не понимал. Он предвидел ту деградацию, которую неизменно совершит, лежа на прелой подстилке. Может быть, в этом и есть ключ к отгадке? Монфор хочет увидеть его таким, дезориентированным идиотом, чтобы насладиться победой. Убить – слишком просто. Кто в наши дни боится смерти?

Лежа на подстилке, завернувшись в рогожу, Жан восстанавливал в памяти события, начиная с бойни в Альби. Уже столько раз он мог погибнуть, но все же упорно продолжает жить, а все, кто был ему дорог – мертвы.

Можно размозжить себе голову о стену, ударить покрепче – и полетела душа в рай. Такие мысли тоже приходили на ум, но он отгонял их. Шли дни, ничего не менялось. Жан впал в отчаяние. Весь Прованс в руках Монфора. Вряд ли кто-то еще из графов рискнет противостоять ему. Верный пес отнесет добычу своему хозяину – папе римскому. Прованс будет разорен, выжат, как лимон, и никто не посмеет оказать сопротивление. Никто.

Он часами лежал без движения, глядя в темноту, что нависала как свод над его головой. В этой тесной камере у него было два союзника – сон и воспоминания. В мыслях Жан вновь и вновь проживал утраченную навсегда жизнь. Это укрепляло в нем ненависть. Куда бы Монфор ни пошел, Жан последует за ним, станет его тенью, настигнет, как настигает черный дым. Как гигантская волна обрушится на Монфора его ненависть, и потечет из глаз его врага синим пламенем. А потом Жан вырвет его сердце.


***


Это было странное время. Природа как будто оцепенела. Ночи стояли жаркие, отравленные ароматом увядания. На рассвете с залива приходил легкий бриз. Несколько последних ночей Мари не спала. Когда в замке зажигались факелы, она начинала прислушиваться к шагам на лестнице. Монфор приходил, как черный призрак замка, любил ее исступленно, как будто сражался, как будто ненавидел и боялся ее. Иногда… Бывает такая форма нежности, когда чувствуешь себя махаоном в закрытой ладони, целиком окруженной теплом плоти.

Потом он уходил, и Мари оставалась одна, подолгу стояла у окна, глядя, как розовеет мраморный воздух.

Так было и на этот раз. Глядя сквозь толстое стекло, на расстилавшийся далеко внизу город, она впервые по-настоящему почувствовала, что наступила осень. Под сине-зеленым небом, на котором висел красный диск солнца, земля выглядела как пестрый ковер желтых, оливковых и багряных оттенков.

Время шло. Все большее количество дней отделяло Мари от битвы за замок Дюваля. Когда Мари смотрела на осень, ей становилось не по себе. Осень напоминала ей о многих утратах. Но какое-то странное ощущение родилось в животе и побежало по венам. Пугающее, потому что необъяснимое. И связано это было… Откуда-то слышалась музыка, смутные голоса, которые как будто сливались в монотонный гул. Связано это было с Жаном.

Полдня она провела в седле. Чуть не загнала лошадь. Солдаты, сопровождавшие ее, были не просто злы. День клонился к вечеру. Стояла жара, над землей дрожало сухое марево.

- Башни Каркассона, - прошептала Мари, поставив ладонь козырьком, чтобы защитить глаза от солнца. – Лучше всего они смотрятся на фоне осени.

- Вот дьявол! – сказал старший охраны. – Бессмысленные скачки, бессмысленная болтовня.

- Многие думают, что эти башни стояли еще в те времена, когда среди франков жили эльфы. Это правда?

- Может быть.

- Я верю в это.

- Представь себе, я тоже.

- Когда стоишь на краю пропасти, надо хоть во что-то верить, - сказала Мари. – Если вам не нравится сопровождать меня, скажите об этом Монфору, - добавила она.
Он побледнел.

- Ладно, - сказал он. – Я готов извиниться.
 
- Не обязательно.

Дальше они ехали в полном молчании. Город приближался, а сухая равнина, усыпанная розовыми цветами, не казалась такой бескрайней, как в зимние месяцы. Лес постепенно поредел и отклонился в сторону, унося собой свои спутанные тени.
Тут она поняла, что единственное, чего она хочет на самом деле – оказаться далеко отсюда, дальше, чем облака, исчезающие за холмами. Чтобы поскорее иссякла страсть Монфора, которой он захлебнулся, как морской водой.

Городские ворота были раскрыты – кого бояться завоевателю?

***


За ним пришли. Как обычно двое охранников, на этот раз с ними был офицер. С ноги Жана сняли цепь, и офицер кивком головы указал на дверь.

- Пошли.

- Куда? – спросил Жан.

- Пошли, - повторил он.

Коридоры тюрьмы были очень запутаны, удивительно, что охранники не пропадали здесь без вести. Жан с интересом разглядывал помещения, хотя смотреть особо было не на что. Просто, когда его притащили сюда, он был без сознания. Никаких перекрытых выходов. Но вскоре они натолкнулись на дубовую дверь. Когда стражник взглянул на них исподлобья, офицер указал на Жана и спросил:

- Понятно?

Стражнику все было понятно, и они двинулись дальше. Некоторые коридоры были похожи на прямую кишку кита, другие состояли, казалось, из одних только дверей. Тесные камеры, откуда не доносилось ни звука.

Солнце ударило по глазам так, что Жан зажмурился. Зрелый день дышал зноем, уже крались вечерние тени. За воротами тюрьмы обычный городской поток понес их по узким улицам.

К охране Жана присоединилось еще несколько солдат. Он шел, держа перед собой связанные руки, все время пытаясь отвернуться от солнца. Никто бы не узнал в этом изможденном узнике блистательного графа де Монвалана. На нем был грязный плащ, за несколько месяцев отросли волосы и борода, а кожа приобрела землистый оттенок.
Вели его в замок – он понял это сразу. Гигантское строение нависало над городом, видимое с любой его точки. На жаре Жана сморило, а свежий ветер, от которого он отвык, кружил голову. Он был уверен, что совсем скоро увидит Монфора.

Предводитель крестоносцев, высокий и суровый человек с сильным характером, смуглый лицом, синеглазый, с тонким ртом, где притаилась ухмылка. В тот день он бросился на Жана как бешеный вепрь, радуясь вызову на поединок. Жан мог убить его, и это ему чуть не удалось, если бы не глупая ошибка.

Думая о Монфоре, Жан понимал, что желает его смерти, что не успокоится, пока не убьет его – если только Монфор не сделает это первым. Он неосознанно глядел на грязный, унавоженный тротуар, по которому во все стороны разбегались чужие башмаки, чувствуя, что только ради своего врага он остался жив.

Когда он поднял глаза, дыхание его на секунду остановилось, и сердце чуть не вырвалось из груди. Мимо проезжала женщина на лошади изабелловой масти в сопровождении верховых. Взгляд ее рассеянно скользнул по лицу Жана, и она отвернулась.

Это была Мари.

Он уже и забыл, как она прекрасна.

Голубые глаза, сощуренные на солнце, длинные, густые и темные волосы, вся как будто в золотом ореоле сексуальной притягательности. На ней было серое платье с серебряным отливом, белым шелком были обшиты стоячий воротник и манжеты, на руках – черные перчатки. Черный полупрозрачный шарф обнимал прелестную шею и облаком плыл по воздуху. Жан не заметил на ней никаких украшений, они ей были ни к чему – Мари сама была бриллиантом.

Глядя на нее, он как будто смотрел в зеркало, но видел не себя, а все, что утратил.

Она дала лошади шпоры и поскакала вперед, за ней последовала ее охрана. Еще пару секунд он видел шарф, летящий по ветру, пока она не скрылась из виду. Это заставило его глаза наполниться слезами. Мари живет в замке. Без сомнения, она – любовница его врага. Так имеет это для него значение? Он любил ее, продолжает любить и теперь. Даже если волосы ее поредеют, превратятся в пух, кожа потемнеет, а тело станет, как высохший овощ, все равно он будет любоваться ею.  И ее нежное имя останется для него магическим.

Мари!

Это имя волновало его. Оно было частью Жана, а Жан – частью его. С этим именем были связаны чувства, а от воспоминаний таяло сердце. Время как будто остановилось, перестало существовать для Жана. Долго ли они шли до замка, он не помнил, и вернулся в реальность, когда стражник толкнул его в спину и велел остановиться.

Здесь охрана сменилась. Они прошли в ворота, потом миновали еще двое ворот, расположенных к югу относительно друг друга, пока, наконец, не оказались во внутреннем дворе. В глаза бросалось архитектурное несовершенство замка, вычурность его деталей, и все-таки по-своему он был хорош, как бывает хорош горбатый ребенок с глазами чистыми, словно летнее небо.

Поднялись по лестнице, прошли широким коридором и остановились у большой темной двери с серебряными ручками.

Охранник постучал.

Изнутри донесся глухой голос, и они вошли.

Того, кто находился в комнате, Жан заметил не сразу. Слишком много здесь было пестроты. На полу и стенах – узорные ковры, повсюду оружие, мебель расставлена в художественном беспорядке, а между двух витражных окон начищенные до блеска доспехи римского легионера.

Симон де Монфор сидел в кресле с высокой спинкой, худой и прямой, как шест, в багряном халате, отороченным куньим мехом. Его аккуратная курчавая бородка исчезла, теперь он был гладко выбрит и выглядел моложе. По всем стандартам он был очень привлекательным мужчиной. Он положил кинжал, который разглядывал, на низкий стол, стоящий тут же, и поднялся. Жан заметил, что под халатом у него белая рубашка и черные штаны, а на широком поясе висит кинжал с красивой рукояткой в виде головы собаки.

Монфор с интересом посмотрел на Жана, потом обратил взгляд на охранников, и те удалились.

Мужчины взглядом примерились друг к другу. Монфор широко улыбнулся, вздохнул и опустился в кресло.

- Вы выглядите старше, граф, - обратился Монфор к Жану.

- Это из-за бороды, - ответил тот.

- Замечу к слову, борода вам не идет.

- Не могу возразить вам, виконт. Я давно не видел своего отражения.

Монфор усмехнулся.

- Простите, что заставил вас так долго ждать приглашения, граф. Но надеюсь, время, проведенное наедине с собой, пошло вам на пользу.

- Вы очень любезны, но говорите прямо, чего вам нужно.

- Это правильно! За этим вы здесь, Монвалан. Давайте выпьем с вами по стаканчику, и я удовлетворю ваше любопытство.

Жан показал связанные руки. Монфор поцокал языком, потом быстро приблизился, вытащил из-за пояса кинжал и разрезал веревки. Жан с удовольствием растер затекшие запястья.

Вино было неразбавленное, густое, как кровь.

Монфор рассказал о своих планах. Жан не перебивал, но ни на секунду не отводил взгляда от лица этого человека. Ему нужны храбрые рыцари, единомышленники, он ничуть не сомневается в благородстве графа Монвалана, и мог бы предложить ему свободу и свое покровительство в обмен на преданность, но…

Кто-то без стука вошел в комнату и обратился к Монфору голосом, от которого Жан вздрогнул. Зашумели юбки, она обошла Жана стороной и встала рядом с Монфором. Жан глядел на нее, ничего не соображая, не видя ничего вокруг. Ничего, кроме Мари. Она стояла близко, в трех шагах, но как никогда была далека.

- Взгляни на этого узника, нимфа. Ты узнаешь его? – спросил Монфор.

Она покачала головой.

- Нет, кто это? Он мне незнаком.

- Неужели у женщин и вправду такая короткая память? Или он так сильно изменился? Посмотри хорошенько, Мари.

По лицу ее что-то пробежало. Какая-то тень. Она побледнела.

- Этого человека ты считала погибшим, не так ли?

- Ты сказал мне об этом, Симон. Ты сказал, что убил его. Ты солгал мне. Уже дважды.

С каждым словом голос ее слабел.

- А он жив, как видишь. Помнишь, я обещал тебе сюрприз? Вот он. Жан де Монвалан к твоим услугам.

- Жан, - повторила Мари и потеряла сознание.

Монфор поддержал ее, поднял на руки. Волосы ее рассыпались, юбка свисала широкими складками. Она была похожа на мертвую бабочку. Он осторожно уложил ее на диван.
Жан был подавлен. Да, существует нечто, что страшнее смерти. Он не мог пошевелиться. Он завис где-то между молотом и наковальней. Настало время платить. Но этот хитрый черт заставлял его платить за собственную боль.

Монфор подошел вплотную, приблизил к нему свое лицо.

- Я мог бы предложить вам сокровища мира, юный граф, и не покривил бы душой, - зашептал Монфор. На лбу у него вздулись вены. – Но, существует что-то, что мешает мне сделать это. Ведь вы понимаете меня, граф, правда? Вы неглупый мальчик. Она – моя, а свое я не отдаю никому. - Указательным пальцем он толкнул Жана в грудь и продолжил:

- Чтобы стать умнее, граф, играйте с самым умным противником. Хотя вам этот совет вряд ли пригодится. Вас ждет виселица.

Появились стражники.

- Уберите эту падаль из моего замка, - сказал Монфор.