Ангелы, глава 5

Хельги, неизвестно где

Мгла – бесцветная, обволакивающая. Я в этой мгле.
Это вирт?..
Это вирт. Неизвестный, непонятный вирт, который я не умею прочитать. Не умею просто увидеть его. Сейчас я не актер, я одинокий зритель в огромном зале. Слепой зритель. Лишенный возможности оценить декорации, свет, игру актеров, вынужденный полагаться только на неверный, искаженный слух – пьеса написана на непонятном мне языке.
Мне не нравится эта игра. Неизвестный, давай играть во что-нибудь другое. Или ты – просто цепочка кодов?
Или – такой же актер, как и я? Дорого я бы дал за то, чтобы увидеть то, что ты сейчас хочешь показать мне… Чтобы понять. Но кто бы ты ни был, у нас с тобой нет ничего общего, кроме самой игры.
Что ж, давай играть друг для друга. Ты знаешь, мне даже понравилось играть себя – да и тебе, видимо, тоже, раз ты перехватил управление вирт-двойником. Кого же ты играл, неизвестный мой приятель, соглашаясь на предложение нашего Дракулы? Себя? Или все-таки меня? Неважно. Нынче я играю себя, а если ты не поймешь моей игры, если ты в том же положении, что и я – кто знает, может это и к лучшему. Играть себя честно – не самое приятное занятие, да и зрителям оно приносит маловато удовольствия… Но тут уж имеет значение только честность, а поймут ли тебя, закидают ли цветами или тухлыми яйцами – в сущности, совершенно неважно. Итак…
Монгол.
Да, Монгол. Уж не знаю, кто его так окрестил – но только не было в нем ничего монгольского, если не считать абсолютной непроницаемости. Что ему понадобилось в том Бантустане под блеклым северным небом, чем привлек его юный придурок с африканской дешевкой, вживленной в мозги, с паршивеньким глюкавым «комбайном» через плечо, полусвихнувшийся от алкоголя, квазиморфинов и синтемеска – не знаю. Он об этом не говорил – даже если спросить его напрямую. Может, при случае ты сам его спросишь. Может, с тобой он окажется откровеннее, чем со мной, своим учеником. Кто знает? Уж точно не я.
Слов он особо не тратил. Просто взял меня, пьяного, злого, не видящего впереди ни малейшего просвета – взял за шкирку, как дрисливого кутенка и попросту показал мне, каким может быть вирт. И позволил самому внести некоторые коррективы. А на следующий день я уже оказался в наркологической клинике, и не в Бантустане – в Бантустанах таких клиник просто нет… Так я от него и не дознался, сколько ему стоило мое там пребывание, сколько – установка нормального импланта, какими правдами и неправдами он через пару лет добыл мне временное гражданство. При этом личности, менее склонной к благотворительности, мне встречать не доводилось.
Чтобы он гордился мной, как делом рук своих – тоже незаметно. Он не столько учил, сколько позволял учиться у себя. Сумеешь – твое счастье, нет – вали обратно в свой вонючий Бантустан, а там работай бытовуху про тихое счастье для нищих и грезы о дворцах и пляжах для мелких гангстеров…  В общем, какой-то гордости за меня он не выказывал. Это я до сих пор горжусь, что в моей жизни был и есть Монгол.
А больше-то гордиться, пожалуй, и нечем. Был первый самостоятельный вирт, первый контракт, чувство, что ты всего достиг и стал мастером, творческой (тьфу!) личностью, и был застарелый голод Бантустана, стремление хапнуть побыстрей и побольше – неважно, как… Короче, был тогда Хельги (уже Хельги!) обычным и типичным самовлюбленным идиотиком, вообразившим себя звездой. Умница Сандра (знаешь ли, неведомый и невидимый коллега, мы как-то реже всего слушаем именно умных людей) предсказывала, что я за это поплачусь. И свойственное нам, вирт-актерам, предвиденье тут вовсе ни при чем, предсказать такое мог любой неглупый человек…
Что ж, я действительно поплатился, но это было потом. А тогда расстались мы с ней, и плохо расстались, и – никуда не деться от этого – кругом виноват был именно я, звездун недоделанный… Не люблю себя-тогдашнего. Не хочу больше его вспоминать.
Не получается у меня честно. Получается сплошной сумбур. И получается он потому, что я – не я, а просто играю себя, как заученную роль, работаю, как вирт-персонажа. Ты знаешь, пожалуй, я был собой именно тогда, когда ты решил стать мной, моей куклой, моим двойником. Когда я стал твоей ролью. Совпадение?
Ну что ж, брат по игре, вирту, роли, думаю, условия игры тебе ясны? Твой ход. Не оглядывайся на то, пойму я тебя или нет. Просто сыграй мне – себя. Пусть не правдиво, но хотя бы правдоподобно. Сейчас ты актер, а я зритель. Одинокий слепой зритель в огромном пустом зале…

Станция компании «Солярис», центральный терминал

Нет, Лимон, погоди. Что значит – «лопухнулись»? Кто еще лопухнулся… Ну да, ну да, недооценил я гребаного мутанта – и что? Ни фига еще не проиграно, а свой козырь он нам уже засветил…
Какой козырь? Ты что, не понял еще, что он в руках держал? Не распознал? «Гасилка», брат. Да, да, она. ЭМ-импульс на сверхвысоких частотах – и хана всем имплатнам в радиусе сотни метров. Выгорают на хрен. Запретили эту пакость еще до того, как мы с тобой в пеленки срать начали – мол, негуманно… Не знаю уж, как ты, а я без моих «игрушек» себя буду чувствовать, как без рук и без ног.
Не рискнет? Лимон, да ты мозг наконец включи! Этот урод против Департамента попереть рискнул, я уж не говорю о законе! Нас-то с тобой по-любому срисуют, если мы в сектор ворваться попробуем, и Гремлин там, не Гремлин, а «Солярис» с нас с живых не слезет, точно тебе говорю… И комиссар отопрется – на кой шут ему такой геморрой? Нас же, считай, засветили заранее, чтобы побольше безопасников из «Соляриса» сюда привлечь, а они при любом раскладе против нас свидетели. Уж не знаю, что там этот мутант поганый задумал, но Департамент в любом случае окажется по уши замазан, не говоря о нас с тобой.
А Маркус? Если не свалит, так отбрешется. Ну что против его слов слова двух «сгоревших» ликвидаторов? А «сожжет» он нас запросто – хотя бы для того, чтобы время выгадать. Сколько, как думаешь, мы проваляемся, прежде чем хотя бы показания сможем дать? Страховку-то нам, может, и выплатят, но о возвращении в Департамент и думать тогда забудь. Доживай век «лысым», без того, что тебе «игрушки» дают…
Что делать? Да просто на момент начала операции оказаться подальше отсюда. И не просто так – а по делу. Скажем, что-то Гремлина спугнуло, он покинул сектор… соображаешь? Что, боишься, уйдет, сволочь? А «сгореть» ты не боишься – не для дела, а для того, чтобы видун, чтобы мутант какой-то паршивый мог безболезненно свое дельце провернуть?.. Уйдет – значит, судьба такой. Кисмет. Но мы-то постараемся, чтобы не ушел, а?
Сама операция?.. Никуда она не денется. Я тебе скажу, сука-Маркус – он не всеведущий, кое-что он проглядел, а докладывать ему мы подождем. Сейчас сюда на полной скорости прет Мясник со своей группой, он со мной только что связался. Будут где-то через час. Вот пусть они и геройствуют… в тех рамках, что мы им поставим. Вдвоем идти – шутишь? Да там, в секторе, только измененных, вроде нас с тобой, штук шесть, и «игрушки» у них не хуже наших будут… Нет уж, случись чего, по Мяснику и его оболтусам я точно плакать не стану…
Почему Маркус не знает? Я тебе скажу, не так у нас с тобой плохо все. Кто-то этого мутанта расколол, просек его игру – и как-то умудрился Мясника и его костоломов спрятать. А кто у нас может от видуна объект закрыть? А? Сообразил? Вот то-то же. Нас с тобой эти ребята прикрывать вряд ли станут, мелкая мы для них сошка, но ведь топить не станут – и уже хорошо…
Что он там задумал? Да вот не знаю, братуха. Он же мутант, мозги у него с рождения набекрень, поди пойми, что в них творится… Но уж то, что задумал – уж тут можешь даже не сомневаться…

Станция компании «Солярис», сектор Гамма

Агентурист, конечно понимал, что вляпался он – крепче некуда. Но чтобы настолько глубоко и крепко, ему б не приснилось даже в кошмаре – подумать только, а он-то искренне считал свою службу и свою жизнь куда менее нервными, чем у какого-нибудь менеджера из крупной корпорации!..
«Конспиративная квартира» (на самом-то деле – крошечная клетушка в транзитном секторе) явно не была рассчитана на то, чтобы в ней с удобствами разместились семь человек. Да еще такого калибра, с мрачным юмором отметил про себя шпион. Из собравшихся, не считая Маркуса, он лично встречал только одного – но знал всех. Просто по долгу службы. Просто потому, что в лицо и по имени «серых кардиналов» корпораций сотрудник Департамента с его уровнем допуска знать обязан.
Находиться не на своем уровне и так-то весьма неуютно (а куратор агентуры, несмотря на ответственный пост, свою значимость отнюдь не переоценивал), но с учетом того, что все присутствующие, кроме него самого, были видунами – еще и несколько боязно. Конечно, агентурист безжалостно высмеивал у подчиненных всякого рода «предрассудки», но сам – перед собой-то к чему притворяться! – относился к видунам с изрядной долей суеверного страха. Да чего уж там, откровенно не любил этих мутантов вместе с их мутировавшей логикой. Хоть он и стыдился подобных мыслей, но порой жалел, что погромы последнего Конца Света не вывели эту заразу под корень. А сейчас, втиснувшись в закуток между металлопластовым столиком и узкой выдвижной койкой, он жалел об этом вдвойне – и без какого-либо стыда.
Сейчас он прикидывал, кто из собравшихся также знает его по долгу службы, а не по смутным (тайна за семью печатями) видениям и прозрениям. Аронсон, главный менеджер по персоналу корпорации «Солярис», похожий на игуану, страдающую от изжоги –  безусловно. Собственно, вычислением, перевербовкой, покупкой, дезинформацией агентуры Департамента на станциях «Соляриса» ведал именно этот морщинистый лысый брюзга, но руководствовался в этом какими-то высшими соображениями, простым смертным недоступными. Шпион привык относиться к нему с опасливым уважением – и знал о нем многое, включая даже список препаратов, которые Аронсон употребляет для своих прозрений. Хотелось бы знать все – но всего о видунах такого уровня не знает никто, включая их самих.
Знал он немного и Хитченса – заместителя шефа СБ «Скайлайна» (контролирующего добрую половину каналов телеприсутствия). Этот грузный, с моржовыми усами дедуган, по данным агентуриста, был натуральной белой вороной среди видунов – хотя бы потому, что характером отличался прямым и незатейливым, как дубина. Его шпик боялся меньше других – хотя и напоминал себе, что от таких типов можно ожидать самых поганых сюрпризов.
Еще двое, Матье и Янковский из «Стар-трека» и «Эдемских врат» (соответственно, реклама и сеть продовольственной торговли), держались здесь явно на положении подростков, допущенных во взрослую компанию. Один длинный и тощий, второй – низенький крепыш, они все же были чем-то неуловимо друг на друга похожи. Возможно, какой-то общей приниженностью? – задал себе вопрос агентурист. В меру хитры, в меру непредсказуемы, в меру опасны – но до уровня Аронсона или Маркуса им еще расти и расти. А вот пятый из явившихся на встречу… Вот пятый действительно был загадкой.
Он сидел на краю стола и небрежно поигрывал пижонской тросточкой – шпион даже и не пытался гадать, какие «игрушки» в нее заряжены. Господин Лао Ченг собственной персоной, шеф безопасности корпорации «Нирвана», самой закрытой из всех корпораций. Информационные технологии и системы связи – это то, что на поверхности, а вот чем они занимались помимо этого… Агентурист не завидовал своему коллеге, курировавшему агентуру в «Нирване». Тамошняя СБ не разменивалась на мелочи, вроде подкупа или перевербовки чужой агентуры – «несчастные случаи» с внедренкой Департамента там происходили с печальной регулярностью, вербовать же сотрудников самой корпорации возможности практически не было. «Нирвана» набирала штат исключительно из Восточно-азиатского анклава – а какими методами она обеспечивала их почти стопроцентную лояльность, шпион предпочитал не думать.
По лицу господина Ченга – маленького, изящного, с вечной непроницаемо-вежливой улыбкой на тонких губах – возраст не угадывался, ему могло быть как сорок лет, так и семьдесят. Даже такой малости Департамент о нем узнать не сумел (как, впрочем и о Маркусе – спасибо сетевой чуме). Поговаривали, что для своих прозрений он пользуется не наркотиками, как прочие видуны, а ЭМ-стимуляцией мозга, но за достоверность этих данных агентурист не дал бы и ломаного гроша – как, впрочем, и за достоверность любой информации относительно «Нирваны». Очень, очень опасен, отметил он про себя.
И за каким чертом Маркус меня сюда притащил? – думал он. А главное – почему прочие видуны воспринимают мое присутствие как должное? Ни вопросов, ни удивленных взглядов, ни пренебрежения – напротив, все вежливы и предупредительны, даже старая бестия Аронсон, с которым мы друг дружке, что ни говори, немало крови попортили… Такое впечатление, что они заранее все между собой согласовали – по-своему, по-видунски, то есть, черт его знает, как… Что ж, обреченно усмехнулся он про себя, по крайней мере, ясно, ради чего Маркус затеял все эти танцы с бубном – действительно, привлекал внимание. Вот и привлек. Общий сбор таких шишек – событие беспрецедентное… а стало быть, чреватое беспрецедентными неприятностями.
Аронсон, до того глядевший перед собой, словно в трансе, повернул наконец голову на тощей кадыкастой шее:
- Ладно, Маркус. А теперь расскажи наконец, ради чего ты нас всех собрал – желательно понятными словами. И какого дьявола затеял на моей – моей! – станции?
- Вы все прекрасно знаете, что я здесь делаю, - холодный, невыразительный голос Маркуса прозвучал еще холодней и невыразительней обычного. – Не зря же вы здесь собрались.
- Мы знаем, - манера Ченга чуть растягивать слоги почему-то с первой же минуты просто бесила агентуриста. – И тем не менее, просим тебя, Маркус, рассказать нам об этом. Нам бы очень хотелось услышать твою… версию, облеченную в слова, - при этом он даже не покосился в сторону шпиона, но тот не сомневался – реплика адресована именно ему. Значит, видунам зачем-то понадобился свидетель этого сговора?.. Но зачем?
- Я считаю, что то с чем нам предстоит столкнуться, представляет угрозу. Не локальную, как Гремлин, а куда более страшную, потому что физически она никак не проявится…
- Так уж и не проявится, - промурлыкал Ченг. – Ладно, ладно, продолжай…
Смотрел он при этом на шпиона, и улыбался так ласково-понимающе, что того аж озноб продрал. Кто их, поганцев, знает, с тревогой подумал он, а может, эта сволочь с тросточкой меня как открытую книгу читает, видит насквозь – и еще через три переборки… Скверное ощущение, неуютное крайне. Ох, не доделали фанатики-погромщики дело, не додавили, не выкорчевали эту заразу…
- Я знаю также, - монотонно продолжил Маркус, - что Гремлина намерен использовать кое-кто из вас. И я прошу вас одолжить его мне.
- Не много ли хочешь? – буркнул Аронсон.
- В самый раз, - хриплый бас Хитченса, казалось, заставляет вибрировать переборки. – Только почему тебе, Маркус? Ты крутишь.
- У меня есть способы его… уговорить.
- Как и у всех нас. А кое-кто его уже уговорил…
- Давайте не будем играть словами, - Ченг (сколько же у него улыбок на все случаи жизни?) улыбнулся вежливо-непроницаемо. – В конце концов, среди нас присутствует молодой человек, которому не терпится донести о нашем разговоре своему непосредственному начальству. Ну, не надо смущаться, в конце концов, это ваша прямая обязанность… Так вот, выслушав нас, вы уж сами решите, стоит ли об этом кому-то докладывать…
- И будет ли, кому, - чуть слышно буркнул Аронсон.
- Будет, - неожиданно жестко припечатал Ченг. – Мы, друзья, слишком заигрались в наши игры и возомнили, что кроме нас, других игроков на поле и вовсе нет. А они есть, и весьма активные. И посягать на их самостоятельность отнюдь не в наших интересах.
- Ты хочешь сказать…
- Что я хочу сказать, молодой человек выяснит сам – надо же и ему чем-то заняться? А пока о главном: Маркус, ты ведь хочешь нас попросить, чтобы мы максимально ускорили Конец Света?
Дар речи утратил не только агентурист, но, кажется, все прочие тоже. Аронсон – тот даже головой покачал, словно Ченг сморозил какое-то непотребство – но вслух ничего не сказал. Унылая физиономия Маркуса стала еще более унылой – шпик даже не представлял себе, что подобное возможно:
- Да. Я прошу об этом… хотя стоило бы потребовать. Сейчас я имею на это право.
- Итак, - продолжал давить Ченг, - ты хочешь, чтобы в суматохе Конца Света некое… явление извне прошло незамеченным. Хочешь использовать его в своих…
- Не в своих.
- Хорошо-хорошо, в наших интересах, или же нейтрализовать – иначе для чего б тебе Гремлин?.. Ты даже пошел на то, чтобы нарушить наш кодекс – предал своего нанимателя…
- Я его не предавал. Просто здесь, вблизи, я вижу гораздо яснее – и вижу, что нам надо торопиться.
- Больше, чем ты думаешь, - улыбка Ченга стала совсем уж безмятежной. – Друзья мои, кажется, наш друг Маркус кое-что проглядел: как раз в этот момент к станции пристыковался челнок с отрядом штурмовиков-модификантов…
- Ч-т?..
- Не он один проглядел, - проворчал Аронсон, остро глянув на Ченга из-под нависших бровей. Тот развел руками с видом заправского фокусника («Ну откуда мне знать, как в моей шляпе завелся кролик?»):
- Вы, конечно, можете мне не верить… Но я бы на вашем месте задумался о тех, кто прикрыл этот отряд от нас. По счастью, видением наши возможности не исчерпываются.
Кажется, он один остался спокойным – остальные пятеро видунов разом, словно получив неслышимую команду, поднялись с мест. Встал и агентурист, совершенно ошарашенный обрушенной ему на голову лавиной информации. Уже незавуалированных признаний в том, что пятеро «серых кардиналов» используют Гремлина в своих интересах и готовят покушение на комиссара, достаточно для парочки смертных приговоров каждому (хотя этих приговоришь, как же!)… А тут еще и рукотворный Конец Света (о чем-то подобном агентурист подозревал), какой-то непонятный кодекс видунов (и кто б мог подумать, что подобное вообще существует?), а главное – загадочное нечто, которое предстоит не то использовать, не то нейтрализовать… На этом фоне прибытие группы штурмовиков – событие для любой станции, принадлежащей корпорациям, небывалое! – можно счесть доброй новостью…
- По местам, по местам, парни! – зычно рявкнул Хитченс. – Держимся и отслеживаем, попробуем прорвать защиту…
На его слова никто толком не отреагировал – словно бы он провозгласил нечто само собой разумеющееся. Просто потянулись к дверям – внешне вальяжно, не торопясь. Маркус, вопреки ожиданиям, не вылетел из «конспиративной квартиры» бомбой – наоборот, сейчас он выглядел еще более холодным и собранным, чем перед встречей, и вышел последним из видунов – агентурист почтительно пропустил его вперед.
Уже на пороге он резко обернулся, почувствовав странных холод – хребтом, лопатками, спинным мозгом… Подобное чутье уже спасало ему жизнь во время операций. Ченг, так и оставшийся сидеть на столе, целил в него из своей трости. Агентурист замер – ждать можно было чего угодно, вплоть до ультразвукового разряда, до испепеляющей молнии, до мгновенного превращения в слюнявого идиота…
- Паф!.. – негромко произнес господин Ченг. И улыбнулся.

Станция компании «Солярис», центральный терминал

Не, Лимон, ты видел?! Видел, как резво тут зону очистили? Классно у них СБ работает, все бы так. С чего, спрашиваешь, загоношились? Так ведь Маркус, хоть и сволочь, явно клювом не щелкал. Точно тебе говорю, все эти шишки из Департамента и станционных СБ между собой вась-вась, не то что мы, серая скотинка… Вот тебе нравится, что мы с тобой сейчас торчим тут, как воши на блюде? И мне не нравится.
Да точно тебе говорю, Маркус постарался. Ну всех ведь из сектора поперли, только нас с тобой не тронули – думаешь, это рожи наши с тобой им глянулись? А я вот думаю, нам с тобой тут тоже лишнего отсвечивать незачем совершенно. У нас с тобой, понимаешь, важное дело – нам еще команду Мясника проинструктировать. Они здесь уже.
Замок? Ты шутишь? Стандартный «щелкунчик», моя прошивка такие открывает на ста метрах. Кстати, я открыл его уже. А с охраной пусть Мясник разбирается, ежели сам Маркус не разберется. Ты как хочешь, а я на это любоваться не хочу. Во-первых, у Маркуса ЭМ-гасилка, а я от этой штуки хочу быть как можно дальше, а во-вторых…
Да, что ты спрашиваешь?! Ну ясно, кровищи тут скоро до потолка будет – ну ты что, Мясника не знаешь? Это ж тварь безбашенная, на всю башку отмороженная – помнишь ведь, что он в Южном Бантустане исполнил? И вся бригада у него такая – псих на психе, вместо мозгов сплошной кремний с полупроводниками.. С такими помощничками никакие враги не нужны. Ведь додумался же кто-то этих бешеных роботов на подмогу прислать…
Да не нам, конечно, мы-то так, поссать вышли, никто толком и не знает, что именно нас на дело отобрали. Маркусу. Видно, любит его кто-то в Департаменте до невозможности. Вот и ладненько, а нам-то с тобой что за радость в эту любовь влезать? От такого чем дальше стоишь, тем здоровее будешь. Гремлин? Какой там Гремлин, когда Мясник со своими засранцами этот сектор прочешет, там не то что Гремлина, микробов живых не останется. Ну, гражданские там, и что? Мяснику-то оно до балды. Он, как обычно, сухим из воды выскочит, а я вот не хочу, чтоб меня в такое замазало. Просто не хочу, и все тут. Ладно, чует моя задница, Маркус сейчас появится, а с ним лишний раз видеться тоже как-то охоты нет. Все, Лимон, все, ноги в руки – и на причал!..


Комиссар Колин, Бантустан-18, Северо-запад

Стекол в окнах уже давно не было, и прохладный ветер ерошил волосы – поредевшие, увы. Командир группы поглядывал на комиссара несколько настороженно: проверяющий в таком ранге его явно нервировал. Комиссар успокаивающе кивнул ему –  мол, все в порядке, парень, командуй, я мешать не буду – и снова уставился в окно на пустующий квартал «санитарной зоны».
Дома здесь были очень старые, построенные, а не выращенные – эта технология, как он смутно помнил, появилась уже после Второй глобализации. Впрочем, практически любой Бантустан был рукотворным – программируемые наномодули, растящие целые кварталы этаж за этажом, для Бантустана удовольствие слишком дорогое, там подновляют и латают вот такое же бетонное старье, разбирают его на стройматериалы и строят новые жилища с помощью такой же древней, давно списанной техники… Уж что-что, а это он помнил очень хорошо.
Конечно, и сам комиссар чувствовал себя не очень-то спокойно: знать, что тебя, вполне вероятно, постараются убрать и не беспокоиться – это, знаете ли, никакая не смелость, а тупость самая настоящая. Впрочем, «беспокой» был какой-то нестрашный, скорее, возбуждающий, заставляющий кровь кипеть, как в молодости. И даже желудок утихомирился и не напоминал о себе вот уже сутки. Комиссар сдержал усмешку – не к лицу перед подчиненными в разгар операции несерьезность проявлять. Засиделся, понимаешь, по кабинетам, бантустанский шпаненок, самое время косточки размять…
Он мотался с разными оперативными группами, меняя часовые и климатические пояса, вот уже сутки – и так же мотались по его приказу наиболее амбициозные из заместителей, те, которые не прочь под шумок влезть в нагретое комиссарское кресло. Со стороны посмотреть – обычная штатная проверка, только комиссар Департамента ей лично заняться решил. Имеет, знаете ли, право… «Солярис», конечно, контора мощная, но отследить все маршруты оперативных групп и посадить в каждой нужной точке по киллеру – задачка даже для них непосильная.
Официального смещения он не опасался: нужный компромат, давно ждавший своего часа, ушел по назначению сразу после встречи с Шестиглазым – и трое одуревших, ничего не понимающих сенаторов от «Соляриса» были с треском лишены иммунитета и взяты за жабры. Еще шестеро вынуждены были как раз сейчас давать крайне неприятные объяснения – прессе, коллегам-политикам от других корпораций, своим боссам, в конце концов… Комиссар смутно пожалел, что не может вживую увидеть эти сытенькие рожи, скомканные страхом – нехорошо, конечно, злорадствовать, но слишком долго эти наемные говоруны считали себя надежно прикрытыми со всех сторон, обеспеченными, закрепившимися на теплом местечке… Конечно, это означало обострение отношений с «Солярисом», считай, войну – но комиссар твердо положил себе считать, что сами напросились. Не верить Шестиглазому оснований не было.
Пожалуй, куда больше его нервировал неприметный, с сереньким каким-то личиком, молчаливый телохранитель Контроля Снов. Опять-таки дружище Шестиглазый настоял – вроде бы, его ребята способны прикрыть объект от прозрений даже самых мощных видунов. Сколько в нем на самом деле было от телохранителя, а сколько – от соглядатая, комиссар даже судить не брался. Шестиглазый явно вел какую-то свою игру, которой он не понимал, да и понять, в общем, не стремился. Что видуны, что Контроль Снов – один черт, сумасшедшие с альтернативной логикой…
Командир группы вполголоса пробормотал что-то – явно некий приказ, транслируемый напрямую на слуховые импланты бойцов. Движения в развалинах комиссар не видел – скорее, чувствовал, чувствовал как фантомную боль – удаленными годы назад имплантами, чувствовал притупившейся за время административной работы привычкой. Высотка, где засели анархи-радикалы, отсюда просматривалась отлично. Небольшая, с десяток человек, группешка, явно намеренная с наступлением темноты прорываться в Бантустан.
Вот как намазано им там, в Бантустане. Можно подумать, их там кто-то ждет… Хотя на самом-то деле они там попросту не выживут, эти городские революционеры, не умеют они там выживать. Что б они там не проповедовали, местным плевать на проповеди – в особенности на проповеди чужаков. А полиция любого Бантустана, из тех же местных формирующаяся, знает, что миновав «санитарную зону», эти ребята окажутся вне гражданского закона – и в этих случаях очень скора на расправу…
Но все эти радикально настроенные мальчики и девочки, стоит им попасться на горячем, почему-то упорно рвутся в Бантустан, почему-то считают, что там их поймут и спрячут. И бесполезно им что-то объяснять. Да комиссар и не хотел кому-либо что-либо объяснять. Его бы воля, дал бы им зеленую улицу – катитесь, родные, не жалко…
Он жестко усмехнулся, представив себе этих университетских революционеров – чистеньких, воспитанных гражданским обществом, не признающим насилия, привыкших расплачиваться кредитками, всех таких социально-гарантированных – на  улицах Бантустана. Для вихрастого шпанца с погонялой Грузовик и его шайки они оказались бы вполне законной дичью – со всей их идеологией, со всеми лозунгами, со всеми благими намерениями, со всеми идеями, как бы им облагодетельствовать благодарное человечество…  А те из них, кому посчастливилось бы выжить, забыли бы и про лозунги, и про идеологию. Нет, серьезно, жаль, что нельзя просто отпустить их. Закон не позволяет – они пока еще граждане, а барьер между гражданами и Бантустаном надлежит блюсти. Убить при задержании их можно, пропустить в Бантустан (что означает то же самое) – нет. Комиссар не задумывался, почему это так. Он просто знал, что так должно быть.
Он снова покосился на неприметного телохранителя-соглядатая – тот словно бы даже подремывал. Операция, проходящая внизу, ни в малейшей степени его не интересовала – но комиссар чувствовал буквально всей кожей его пристальное внимание. Вот так, значит, дружище Шестиглазый? Решил прощупать старого приятеля? Интересно, зачем тебе это? Проверить, не балуется ли друган Грузовик запретным эскапизмом?.. Что-то слабовато верится… Впрочем, что с Шестиглазого взять – всегда он был со странностями. Другого такого тихоню Бантустан бы сожрал, отправил на самое дно иерархии – а этот всегда выходил сух из воды, а теперь смотрите-ка, куда взлетел!..
Додумать комиссар не успел – неприметный человечек вскочил рывком, вскидывая руку в каком-то странном жесте. Не закончив движения, вдруг согнулся, словно получив удар под дых, сломанной куклой осел на заваленный обломками и мусором пол, разевая рот в беззвучном вопле. Командир группы рванул из кобуры разрядник, шарахнувшись в сторону от черного дверного проема.
Рефлексы никуда не делись – комиссар отпрыгнул в сторону и вжался в стену как раз вовремя, чтобы его не задело, как раз вовремя, чтобы уйти из-под удара – как некогда успевал уйти двадцатилетний оперативник Безопасности в таких же трущобах. Зубы заныли от неслышимой, совсем рядом прошедшей смерти, сжатой в узкий пучок на ультразвуковой частоте. Разрядник… Рука словно сама по себе метнулась к наплечной кобуре – разрядников комиссар не любил, предпочитая проверенное веками оружие, «голд» с тремя десятками безгильзовых патронов калибра 0,12. Значит, подловили все же… Ну что ж, заходите, ребята, потолкуем.
И они зашли. Движения комиссар не уловил – просто командир, здоровенный и тренированный, закаленный в сшибках боец, впечатался в стену, сметенный живым тараном, за которым невозможно уследить. Измененный, с ледяной ясностью понял комиссар. Какая-то последняя модификация, какой у меня в Департаменте нет. Интересно, этот – из лабораторий «Соляриса», или еще откуда-то?.. Мысли текли как то вяло, словно густой сироп, да и само время стало вязким, поглотило, будто смола неосторожную муху, сковывая движения, не давая пошевелиться . Все с той же холодной отчетливостью комиссар понял, что сейчас он умрет.
Почему-то эта мысль его не испугала, даже не заставила двигаться быстрее. «Ну что, дружище Грузовик, вот и твоя очередь», - подумал он без горечи и иронии. Хорошо ты жил? Нет? А какая, собственно, разница? Главное, сейчас ты встречаешь свою смерть на ногах, глаза в глаза…
Измененный повернулся к нему. Сейчас он не очень-то торопился – к чему? Комиссар вскинул руку с пистолетом, уже зная, что это бесполезно, что этот… человек?.. или уже что-то другое?.. со своими нечеловеческими реакциями, со своими нейроусилителями, возможно даже, с вживленной под кожу броней либо уйдет от пуль, играючи, либо встретит их грудью без всякого вреда для себя. Пусть. Неважно. Грузовик, крысеныш из того самого Бантустана, который можно разглядеть сквозь выбитое окно, должен был умереть, сражаясь…
Нет, все-таки не этот день был назначен комиссару. Измененный неуловимо быстро крутнулся к двери – и в следующий миг (или куда меньший промежуток) среди громадной комнаты, взметая годами не тревожимую пыль, уже крутился вихрь. Зрение как-то болезненно обострилось, и комиссар понял, что в этом вихре он смутно различает две стремительные фигуры: громадную, длиннорукую (тот самый измененный?) и маленькую, верткую, кажется, чем-то странным (хлыст?..) вооруженную. А потом все вдруг закончилось.
Комиссар обнаружил, что до сих пор стоит, нелепо вскинув руку с пистолетом (уже в учебке за такую стойку по ушам бы нащелкали!), все мышцы свинцово затекли – хотя умом он понимал, что с того момента, как вскинулся неприметный, прошло секунд пять, не больше. А посреди комнаты невысокий коренастый человечек в накидке с капюшоном душил громилу в маскировке… Да никакой это не хлыст, с тупым удивлением понял комиссар. Это у него самое натуральное щупальце!
Невысокий человек – кажется, азиат, под капюшоном не очень-то разберешь – разжал захват, и здоровяк как-то неправдоподобно мягко, словно надувная фигура, опустился в пыль. В углу копошился и скреб ногами соглядатай Шестиглазого – ну, жив, и ладно… Командир группы так и лежал навзничь у стены, и под затылком его, пропитывая пылевой ковер, быстро набегала темная лужа. Сообщить семье, отстраненно подумал комиссар. Придется лично…
Он в упор уставился на азиата. Хотелось посмотреть ему в глаза, но взгляд притягивало щупальце на месте правой руки – нежданный спаситель то свивал его в кольцо, то выписывал какие-то невообразимые спирали. Не настоящее щупальце, конечно, биоинженерный протез, наконец дошло до комиссара. Зачем ему это? Ну, бывают всякие несчастные случаи – так сделал бы уж себе новую руку, как все нормальные люди…
- Там, снаружи, вы найдете еще двоих, - невыразительным голосом сообщил азиат. – Один из них тоже измененный.
- Кого мне благодарить? – комиссар удивился своему голосу – кажется, не измененного, а его самого душили этим гипнотизирующим щупальцем.
- Вам скажут, - все тем же блеклым голосом произнес невысокий. – Запомните, комиссар, вы теперь должник. И в один прекрасный день этот долг вам придется вернуть…

Станция компании «Солярис», сектор Бета

- Вы что-нибудь поняли, святой отец?
- Боюсь, что да.
- Боитесь?..
- Сбывшихся надежд всегда стоит опасаться.
- И какая же надежда сбылась, когда нас из той чудесной декорации выбросило? Царствие небесное на всей земле, насколько я понимаю, не наступило.
- Я и сам не понял, с чем мы в последний момент соприкоснулись. Но… Вам не показалось, что этому миру оно не принадлежит?
- Хм-м… Святой отец, а вы, часом, не латентный видун? Во всяком случае, с чем бы мы ни столкнулись, на ангела эта штука походила мало. Впрочем, где уж мне, грешному, в ангелах разбираться – это скорее по вашей части.
- Мне кажется, вы тоже боитесь… Но что гадать? Лучше спросить у самого вирт-мастера, когда он очнется.
- Лучше бы ему очнуться побыстрее. Скажите-ка, вы не чуете в воздухе ничего… этакого? Серного душка, скажем?
- Зло где-то поблизости…
- Еще как поблизости-то, святой отец! Вы, полагаю, не вооружены?
- Мое оружие – вера.
- Эть!.. Нет уж, тех, кто по нашу душу припожалует, ни верой, ни кротостью не остановишь.  И будет с нами то же, что и с группой Доктора.
- Я все же попробую их остановить.
- Слушайте, отец, вы либо святой, либо дурак… Либо не так уж простодушны, как пытаетесь казаться, и заявились сюда с полными рукавами тузов.
- Это уж как вам больше нравится… Впрочем, какое-то время у нас еще есть. Думаю, с нами сперва захочет встретиться… кто-то. Точнее, не с нами, а с господином Хельги. И лучше бы нам на этой встрече присутствовать.
- И уберечь нежную творческую душу от тлетворного влияния?.. Значит, по-вашему, этот «кто-то» еще похуже меня?
- Значительно. Вы, несмотря на показной цинизм, всего лишь человек. Как и я.
- Спасибо на добром слове, пастырь… Ладно, согласен, держаться стоит группой… и пуще глаза нашего актера беречь. Интересно, а этого самого «кого-то» вы тоже к добру обратить попытаетесь? Ладно, ладно, умолкаю…