Что слышат стены?

Амуру стоит ли стрелять по разложившимся трупам?

ТОЛЬКО БЫ УСПЕТЬ!!! На механических часах, некогда подаренных отцом на день рождения, уже и минутная стрелка была близка к тому, чтобы покорить вершину. Оставалось максимум пять минут, и попытка убедить себя в том, что добраться вовремя все же удастся, в голове звучала нелепо, очень нелепо, как попытка оправдаться перед Богом. Мол, смотри, Господи, я сделал все, что мог. Я нервно перебирал в руках монеты: два пятёрика и одну номиналом в два рубля. Насколько все же человек зависим от денег, ему не обязательно помнить и чувствовать, насколько тепло и трепетно прикосновение самого любимого и самого важного, холод вечно бренчащей в кармане мелочи и омертвелость бумажных ассигнаций воспоминаний оставляет больше…

С Лизой я был знаком еще с далекого студенческого юношества. Я, как доводилось многим студентам, вел весьма разгульную и веселую жизнь, и на одной из малобюджетных вечеринок познакомился с ней. Утром. После секса, воспоминания от которого, возможно остались только у пружинчатой кровати. В то время я, а точнее мои родители, могли позволить снимать мне однушку в спальном районе, чтобы я «не приобщился к «общажной» культуре и не спился, не доучившись до второго курса». Да-да. Так вот, ни у Лизы, ни у меня в памяти не оставалось ничего, кроме распитой на двоих литровой бутылки White horse, что было для тех лет непозволительной роскошью. Но, если и что-то томило меня на утро, так это не голодовка, которую объявил мне бумажник, а вероятность того, что вчерашний секс был небезопасным. Она сидела на кухне, пытаясь взглядом сжечь и без того тлеющую между ее тонких пальчиков сигарету.
- Что-то перебрали мы вчера… - с типичным безразличием подытожила она. Эту фразу и другие производные от нее мне доводилось слышать гораздо чаще, чем «Доброе утро!» или «Я рада тебя видеть».
- Не то слово. Слушай, ты не видела мой телефон? Что-то не могу найти его. – Я не мог вспомнить, как зовут эту очаровательную хрупкую, длинноногую девушку, что сидела, поджав одну ногу под себя, а вторую вытянула по струнке так, словно рассматривала только что сделанный педикюр.
- Что, хочешь вызвать мне такси? Ох уж эти современные джентльмены.… Да ладно, не переживай, сейчас соберусь и уйду сама. – Только после этих слов она познакомила меня со своей обаятельной улыбкой, приподняв уголки тонких и весьма сексуальных губ и выстрелив взглядом точно в мои зрачки. В меня плевали взглядом, вытесняли из тела душу, пытались сжечь, но ее взгляд, не иначе как выстрел я назвать не могу. Боже, как она была красива в то утро, а нюансы в виде растрепанных огненно рыжих волос с секущимися кончиками, чуть сдвинутых вперед плеч в попытке защититься от  всего мира, футболки, в которой бы уместились две девушки такой фактуры, из рукавов которой вытягивались ее тоненькие ручки, только придавали ей сексуальности. Знаете, есть такие категории девушек с природным обаянием, которые, в каком бы состоянии не находились, непричесанные, неприпудренные, с отяготившей от хвори кожу лица бледностью,  всегда остаются желанными, желанными до помутнения рассудка.
Она не ушла этим утром, не ушла и следующим. Мы были молоды, полны энтузиазма и умели мечтать.

Да чтоб ее… Чёртова пробка! Асфальт покрылся тончайшей корочкой льда, которая коварно шуршала от синхронных ласок шин сотен автомобилей, растянувшихся по всему Старому Ангарскому мосту. Казалось, что весь город на мгновение замер в бесконечности. Не было слышно ни возгласов возмущенных и протяжных сигналов авто, ни фонового шума от новостных радиоволн, ни всплесков причитаний от уставших водителей. Только тихий хруст наледи.

Лиза была из той категории девушек, которые сразу же рождались женами. Притом женами состоятельных и успешных мужчин, костюмы которых стоили дороже, чем жизнь такого неудачника, как я. В старших классах я понял, что мое призвание быть писателем. У Бога на меня были другие планы. Закончив факультет философии, я перебивался с подработки на подработку, вычитывая курсы лекций в коммерческих колледжах несостоявшимся Сартрам и Ницше. А ночью, черпая вдохновение в контуре ее изящного стана, предававшегося с некой детской беззаботностью самому сладкому из сновидений, я пытался выпытать у своей фантазии новые сюжеты для романа, начатого еще на том самом первом курсе университета. Но тщетно.
- Опять не спишь… - она обняла меня за плечи с необходимой концентрацией нежности,  нежно прильнув свои губками к моей щеке, беспроигрышный вариант. Лиза всегда чувствовала, какую комбинацию нежностей нужно применить по отношению ко мне, и это делало ее по-настоящему особенной. – Знаешь, хозяйка говорит, что уже не может ждать. Нужно оплатить за три месяца. Мииш, я все понимаю, но, может все-таки займем у Максима… - и она понимала, что эта фраза не меняет погоды глобально, но в то же время ведет к обильным снегопадам внутри меня, выбора не было. Я ненавидел этого мудака ровно настолько, насколько я любил Лизу. Максим относился к той категории мужчин, про чьи костюмы мне уже доводилось говорить вам. А еще он был ее школьным товарищем, ныне ни в чем не нуждавшемся, кроме желания поиметь мою благоверную. Уж лучше быть законсервированным в ящик, чем обратиться к нему. Она прекрасно понимала то, как я отреагирую, и, не дожидаясь ответа, вновь порхнула в кровать, изящным движением птицы,   Я был от нее без ума, но ум в сложившейся ситуации был необходим. Так больше не могло продолжаться.

ЧЁРТ! ЧЁРТ! ЧЁРТ! Скорее всего, вагон, в котором сейчас обремененная миллиардами мыслей, упершись локтями в колени, отрезав свое ангельское личико от всего окружающего ладонями, томится Любовь всей моей жизни, уже тронулся на запад. Минутная стрелка на часах уже покорила вершину и  готовилась к спуску, где ей будет уютнее. Всем будет уютнее. Лизе - в родительском доме, мне – в угрызениях совести и муках. Я не смог, не смог обеспечить даже возможность достойной жизни для нее. Я не смог даже завезти на вокзал последний чемодан с ее вещами, которые она упаковывала с неприсущей для нее небрежностью. Я видел, как она страдала, в сотни или тысячи раз сильнее меня. Глупо, но и здесь я все перевожу в числа. Мне двадцать восемь, а я перемещаюсь по этому маленькому и холодному городу, где зимой греют только сердца любящих, на автобусах и маршрутках. ЭТИ ЧЁРТОВЫ ПРОБКИ!!!

Спустя пятнадцать минут я стоял у дверей вокзала, но идти дальше не было смысла. Под куполом голодного до зрелищ города редки моменты подлинного счастья. Возле остановки собралось с десяток зевак, уставившихся на труп юной и прекрасной девушки.