Wasserreinigung -1946. В новом 1947 году

                Wasserreinigung -1946. В новом 1947 году

     Последние дни 1946 года. Стоят морозы, много снега, много даже по русским меркам. Немцы в недоумении - такой  суровой зимы они  не припоминают. Мой отъезд на Родину всё затягивается и затягивается. Похоже, придётся встречать Новый 1947 год здесь, за границей,  вдалеке от родных и знакомых. Накануне Нового года меня вызвал  начальник объекта полковник Корнеев.
- Имеется срочное задание, Вы должны ехать в Берлин. Много разговаривать не пришлось, и через час я мчался в штабном  «Адлере» с пакетом в кармане кожанки и наганом на поясе в Управление по экономическому разоружению Германии.
Поблёскивает  ровная стрела автострады, скрип мёрзлого снега сливается воедино с ровным жужжанием мотора, стрелка на спидометре показывает 90 км в час. Я погрузился в размышления. Вечер. Зима. Чужая страна, рядом немец-шофёр, бывший некогда личным шофёром  генерального директора «Сольвэ». Он устремлён вперёд. Всё его внимание занято управлением этой чудной машиной, в которую он влюблён. Времена он, как будто, ругается, так как недоволен  небольшой неровностью дороги. А кто его знает, о чём он ещё думает?  Я смотрю в полузамёршее окно авто: мелькают деревья, словно часовые, стоящие по обеим сторонам дороги, небольшие сугробы на обочине, а временами, в лучах фар, перебегает дорогу заяц.  Становится как-то жутковато,  и рука невольно скользит по борту кожанки, упирается в холодный металл  револьвера.  От сердца  что-то откатывается, становится легче. Закуриваю.
    Через пару  часов я  в Управлении. Быстро всё оформил. До Нового года оставался  ровно час. А встречу – ка  я  его в Берлине!   Пусть один, пусть на улице, но только в поверженной немецкой столице. Шофёру приказал ровно в двенадцать быть у рейхстага. Он недоумевающее взглянул на меня, но затем сообразил, что я  желаю:
     -Вирд гемахт инженер!
Без пяти двенадцать моя машина  проехала Бранденбургские ворота и остановилась у  рейхстага. Справа виднелось полуразрушенное здание, которое отбрасывало  длинную тень. Где-то вблизи забили часы, кажется, на Королевской Кирхе. Двенадцать! В эту минуту я хотел бы быть на Красной площади и глядеть на Спасскую башню Кремля, слушать бой кремлёвских курантов!! Выпили по рюмке с шофёром  и  по Ост-Вест аксен  двинулись на юг Германии. Мелькают разноцветные огни, слышатся гудки авто, самые разнообразные. Приятная теплота расходится по всему телу. Хочется уснуть.


                * * *
     Январь пролетел почти незаметно. Работаю в техбюро с майором Афиногеновым. Изучаю чертежи металлоконструкций цеха Каустик.  Владимир Иванович Афиногенов, инженер - строитель Гипрохима , приятный симпатичный человек, для которого весь мир это фермы, балки, пролёты и пр.  Пока я  работал с документацией, он руководил немецкими инженерами, мастерившими модель завода «Дойче Сольвэ Веркэ». Модель требовали  в Министерство в Москве.
     В последних числах января штаб генерала Трунова направил запрос  Министру путей сообщения Польской Республики  на пропуск моего транспорта на смешанном торможении. Итак, мой отъезд из Германии, вернее, дата этого отъезда, теперь зависела  от польского Министра. Правда, на этот раз наши союзники  оказались пунктуальны, как никогда, и уже тридцатого января копия телеграммы была у меня в руках. Еду!
     Принял документацию по  демонтажу Бернбургского содового завода. Полковник дал мне  в помощники по эшелону  парня из Сталиногорска. В то время, как я занимался приёмкой  эшелона, мой Сашка, по моему указанию, начал организацию бумаги.( по-видимому, речь идёт о чистой  писчей бумаге, которой не хватало в послевоенной стране Ред.)  В архиве №4 подвального этажа нашей конторы было много коммерческих книг. Их он и начал «просматривать».  На второй день его работы я зашёл к нему в архив. Смотрю, в середине полки какая-то железная дверь. В голове молниеносно промелькнула мысль – сейф.
    - Ты открывал  эту дверь, Саша? – спросил я его.
    - Нет, а что? – ответил он.
    - Здесь же сейф, несомненно…
Я открыл дверь. За ней вторая, открыл и её. Перед моими глазами открылось  тёмное, небольшое пространство, сделанное в капитальной стене и искусно замаскированное полкой, где лежал  коммерческий архив  фирмы за … 1905 и 1904 г.г.  Интересно! Рассматриваю с осторожностью. Вроде один мусор, обрезки бумаги, старые папки, какие – то старые книги  с готическим шрифтом. Я с трудом, вспоминая Академию, по  складам прочитываю их заглавия. Чепуха!
     Первые минуты я испытал чувство разочарования, но сердце почему-то билось учащённо.
     - Полезай-ка, Саша!
 На его лице я прочитал недовольство.
     - Опасно, мне подобное уже случалось в Порт-Артуре, когда я чуть-чуть не подорвался на мине…
     - Правильно! – подумал я, но нельзя же было закрыть  эти две стальные дверцы этого тайного уголка, о котором, несомненно, никто не знал, хотя после окончания войны прошло полтора года.
     - Давай, давай, только осторожно! – ответил я ему.
Неохотно, но полез.
Слышится шорох бумаги, папок, книг.  И через минуту один тюк за другим полетели из тайного хранилища. А вот и чемодан, другой… Я закрыл дверь в архив, призвал Сашку трудиться потише, так как на этаж выше стояли часовые трофейного батальона…
     Быстро вскрыли несколько тюков:  костюмы, бельё. Часы, гардины, ковры , обувь… Хе-хе-хе! Напрасно надеялись фашисты припрятать. Саша сразу же вооружился золотыми карманными часами.
     По чемодану сразу сплавили на мою квартиру, мимо часовых, под их носом! Пришли опять в архив, Примерно прикинули масштаб. Для двоих это было не под силу, да и опасность провалить это дело была реальной. Этими мыслями я поделился с Александром.
     - Да, пожалуй, ты прав – согласился он.
 Через пару минут мы были в кабинете полковника. Доложили. Всё было сделано так, как нужно.   

                *  *  *
     В  два часа ночи, семнадцатого февраля 1947 года мой транспорт  с технической документацией, без которой всё отгруженное ранее не более, чем груда металла,   тронулся в далёкий путь. Прощай,  славный  город Бернбург! За девять месяцев он стал мне каким-то своим, ибо, как бы то ни было,  всё это время я пользовался, образно выражаясь, его кровом и очагом.  Немного грустно, но дело  сделано, пора  на Родину, в далёкую Башкирию.  Город спал крепким сном, и только мерцание ночных огней напоминало о присутствии  жизни.  В последний раз я посмотрел на темневшие, высокие  трубы, стоявшие там, где год назад был крупнейший в мире содовый комбинат  фирмы «Дойче Сольвэ Верке».