Матильда

Бегство
  Бегать нужно быстро.
  Если ты «спортсмен», будь первым или хотя бы предпоследним. В противном случае, а случай действительно противный, зачем эта отдышка, завтрашняя боль в мышцах и потные спины пришедших раньше?
  А если бежишь так, по вине обстоятельств, пусть обстоятельства будут чуть-чуть позади.

  Глухой хлопок и звон разбитого стекла напугали её не так сильно, как пронзительный крик, граничащий с ультразвуком.
  Бежать – это была даже не мысль, а состояние всего тела ищущего укрытия от неизвестной угрозы, от того ещё более страшной, сбивающей дыхание щекоткой пульсирующего спазма.
  Она бросилась в проём раскрытой двери и свернула не направо к выходу, а зачем-то налево, где в конце коридора была лестница, ведущая в подвал.
- Стой, падла! Ускребётся же! – Гудело где-то далеко сзади, перемешиваясь с треском и звуком окончательного падения матерящегося тела. Но она уже летела вниз по лестнице, задевая боком шершавую штукатурку.
  Свет сменился прохладной темнотой бетонного лабиринта, уводя всё дальше от тревожащих звуков, пока от них осталось лишь неясное бубнение. Собственно, бежать уже было некуда, всё, тупик, глухой угол, глухая неизвестность и тревожные ожидания в объятиях этого угла.
  Липкие от страха минуты скользили своей чередой, складываясь в бесконечность.
  Что о ней сказать? Бесконечность она и есть бесконечность, пока не наступит конец. Вот тогда-то она и станет настоящей бесконечностью.
  Она уже не тряслась, привыкнув к темноте, оглядывала корявые стены. Преследования не было. Вероятно там, наверху, решили, что она выскользнула на улицу. Но возвращаться обратным путём нельзя.
  Посреди одной из стен, на приличной высоте, поблёскивало стеклом небольшое окошечко. Оно подёргивалось от ветра, иногда приоткрываясь на узкую щёлочку. Если забраться по сваленным тут же пустым ящикам, то можно попытаться пролезть в него.
Однако прошло ещё какое-то время, прежде чем она покинула свой угол и, добравшись до окошка, втиснулась в его узкое пространство, вывалившись наружу прямо на мокрый от дождя асфальт внутреннего дворика.

  Так бывает почти всегда. Выбравшись из одной «матрёшки» попадаешь в другую, пусть даже чуть большую, но всё же «матрёшку». Можно потратить всю жизнь, добираясь до звёздного неба, которое, собственно, такая же «матрёшка» только очень-очень большая.

  Ей снова повезло. В нескольких метрах правее окошка к стене здания примыкали раздвижные ворота, и они были открыты.
  Сыпал дождь, ветер посвистывал по металлическим рёбрам ворот, раскачивая колпак фонаря освещающего две фигуры в плащах с головастыми капюшонами. «Капюшоны» что-то сосредоточенно обсуждали, взмахивая крыльями широких рукавов и она, прижимаясь к стене, выскочила за пределы дворика, устремившись через пустырь к темнеющим пучкам кустарника, обрамляющим мокрые ряды молчаливых тополей.

  Так уж мы устроены. Получив долгожданную волю, начинаем требовать тепла и пищи, затем, много тепла и пищи называя это «свободой», подразумевая владычество над всем теплом и пищей, с радостью отнимая тепло у тех, кто в нём нуждается.
  «Не корысти ради, а токмо волею проведений, мя создавших!»

  Она промокла как мышь. Постоянный бег ещё согревал, но запасы энергии таяли, призывая их пополнить, в виде, хотя бы, корочки хлеба. Поэтому запах дыма сразу привлёк её обоняние, направив к развалинам дома за прогнившим деревянным забором.
Там, под куском нависающего перекрытия, в ущелье между битым кирпичом, красновато белел трепещущий огонь, разбрызгивая хлопья серого дыма.

Матюха

  Прозвище «Матюха» к нему приклеилось на рынке. В самом деле, не называть же сорокалетнего ребёнка Матвеем Борисовичем?!
  Вот, Матвей Борисович, катит свою тележку, упираясь в широкую дугу ручки дребезжа губами – б-р-р-р, б-р, б-р б-р б-р – словно это не тележка, а грузовик, маневрирующий по проходам между контейнерами-лавками к своему адресату. Например, контейнер №130, и «грузовик» прибудет вовремя, сделав п-с-с, выбрасывая излишки воздуха из пневматической системы. Так что, «Матюха», на самом деле не так уж плохо, даже ласково.
   Попал он сюда случайно. Настойчивые уговоры его престарелой матушки к соседу по лестничной площадке Алику по кличке «Горбатый», типу неприятному, с колючими холодными глазами, говорящими о недоверии ко всему, дали неожиданно-положительный результат. То  ли Алику надоело выслушивать стенания старушки, то ли он здраво рассудил, что Матюха подойдёт для этой работы, а скорее всего почуяв выгоду, тот согласился взять Матвея Борисовича в свою бригаду грузчиков. Бригаду, сплошь состоящую из законченных алкашей, потому часто меняющуюся в своём составе оставляя неизменностью лишь Алика, которого заочно боялись за его связи с местным криминалом. Да и сам «Горбатый» мог так угрожающе цыкнуть, что у возражающего сразу отпадало желание возражать, не смотря на то, что физическое воздействие не применялось.
  Матюха занимал самую нижнюю ступень в бригаде. Работал много, без перекуров, потому что не курил. Пить ему не предлагали – не выгодно. После первой же рюмки он сворачивался калачиком прямо там, где выпил и, обхватив коленки руками, засыпал.  Денег ему почти не давали,  в основном продукты, да и те не первой свежести, но старушка мать была всё равно довольна. После смерти мужа, пенсии и выплат по инвалидности  сына хронически не хватало. Кроме того, Матюха стал больше проводить времени на свежем воздухе, перестав просиживать кресло за «чтением» книг. Собственно он их не читал, и если спросить, то он вряд ли рассказал бы, что там написано. Его больше интересовали сложенные в брусочки буквы, пробелы между брусочками, красота и ритм этих нагромождений. Изредка, особенно понравившиеся буквы, он произносил, как бы нанизывая каждую деревянным диском на штырёк игрушечной пирамидки.
  Мамы не стало в начале лета. Он чувствовал её последний раз, когда утром уходил на рынок, чувствовал, что она перекрестила его, уходящего, в спину. Теперь не чувствовал. И когда Алик вечером повёл его не домой, сказав, что он теперь будет жить в другом месте, не заплакал. Место теперь, не имело ни какого значения. Щемящая пустота, расширяясь своими боками, стремилась за горизонт, одновременно сжавшись маленьким комочком где-то в середине тела. Весь мир теперь был в этом комочке, и его нужно было беречь. Зачем? Да просто потому, что он есть.
  Новое место оказалось заброшенным домом с единственной ещё застеклённой комнатой. Там имелась даже мебель и развалившийся диван. Не было только света, но был большой глазастый фонарь, надо было только менять батарейки. Это просто. Правда, очень просто. Попробуйте сами.
  Жизнь состоит из простых мелочей, достаточно не делать многозначительных заявлений, скрывающих затаённую алчность, и всё изменится, до неузнаваемости.
  Большую часть лета он прожил спокойно. Погода стояла жаркая и претендующих укрыться под крышей заброшенного дома не было. К тому же тот так зарос буйной зеленью, что пробиваться к нему ни кому не хотелось, тем более, что рядом располагался обширный пруд где можно купаться, жарить шашлыки, запивая их обильно вином, сбрасывая отходы жизни в зарослях малинника со жгучей крапивой ещё больше отбивая охоту идти вглубь к прогнившей рухляди.
  Но однажды, вернувшись с рынка, Матюха увидел, его дом рушат, наезжая бульдозером на стены. Он спрятался у забора и наблюдал как рабочие лениво растаскивают обломки. Как рычит бульдозер, как хрустно скрипит крыша, заваливаясь на один бок.
  Пошёл дождь. Не сильный, но надоедливый. Рабочие довольно бросили своё занятие, разожгли костёр из костей дома и, распечатав припасённое заранее, с шумом и матерком, обсудили текущую загогулину жизни. Потом приехал автобус, забрав разогретую компанию до будущего благоприятного дня.
  В этот вечер Матюхе достался:  не потушенный костёр, буханка хлеба и копчёная скумбрия ароматного амбре четвёртой свежести. Устроившись поближе к огню, он долго наблюдал за язычками пламени, излучая испарения от промокшей спецовки. Не понятные мысли корчились в его голове, замирая на те мгновения, когда куски скумбрии, смешиваясь с хлебом, наполняли его теплом толкающим сознание в дремоту.
  Тут Матюха вздрогнул. На обломе кирпичной кладки сидела, разглядывая костёр, некогда белая крыса, обтекая капельками грязной воды. Свесив ладошки передних лапок, она вытягивала пимпочку носа, принюхиваясь к запахам костра и  Матюхиной буханки, и вдруг чихнула. – Ксе!
- Матильда, - сразу определил Матюха.
- Во, блин! Почему Матильда!? – Обидевшись, подумала Матильда.
- Потому что Ксе, К-с-е-ш-и-н-с-к-а-я, - не обращая внимания на безответную тишину, рассудил он, растягивая каждую букву для образования просветов между ними.
- На, поешь. Это вкусно, - спохватился Матюха, отщипывая от буханки хрустящий уголок, и поднявшись, протянул его ближе к Матильдовой мордочке.
  Та решила не придерживаться неуместного этикета и быстро, зацепив зубами кусочек за край, стала порывисто обгрызать его бока удерживая передними ладошками.
  Маленькие пальчики дрожали, вращая прыгающий кусочек, а движения рта были настолько стремительны, что казалось, хлеб исчезает, словно тает изнутри. Матюха довольно улыбнулся и, откинувшись на борт лежащего за спиной ящика, спокойно уснул.

Матильда.

  Утро встретило день птичьей трескотнёй и жужжанием ошалевшего комара, всю ночь пытавшегося преодолеть завесу едкого дыма. Теперь он  тыкался в заросли свитера в надежде найти подходящее расстояние соответствующее его носу. Матильде надоело такое нахальство, ведь это был теперь её свитер. Она широко зевнула показав два желтоватых зуба и шлёпнулась на брюхо вдавив комара в мякоть шерсти, оставив того трепыхаться в окончательных непонятках. Несмотря на малый вес Матильды, Матюха проснулся от этой суеты.
- Как спалось? – Спросила Матильда.
- Спасибо. Хорошо, - подумал Матюха.
- Я тут подумала… Вам следует умыться. Вы ведь, обычно, моетесь по утрам? Вон, Вы какой заросший, - тараторила Матильда.
- У вас прекрасный свитер. Позвольте, я заберусь под него. В утренние часы особенно прохладно и мне не хотелось бы окончательно простыть.
  Не дожидаясь ответа, она втянулась в заранее проделанное отверстие, тем самым освободив  стремительно сорвавшегося с места комара, улетевшего прочь, с трёхэтажным воем.
  Свитер качнулся влево, потом вправо, взметнулся вверх, заставив Матильду вцепиться лапками в ткань под свитером. Вот так, раскачиваясь она болталась, изредка фыркая от щекочущей нос шерсти.
- Ну, уж нет, так не интересно, – подумала Матильда и, улучив момент затишья, быстро прогрызла отверстие в свитере, высунув мордочку наружу.
- Так, что это у нас? Хрень какая-то. Тут же мокро!
  Матюха продирался сквозь кусты, осыпая себя градом капель срывающихся с намокших листьев. Но скоро он выбрался на асфальтовую дорожку, открыв Матильде перспективу парковой аллеи, освещаемую вдали ярким пятном света, от пробившегося сквозь кучку облаков, утреннего солнца. Мимо проплывали стволы деревьев, упирающиеся своими шевелюрами в похолодевшую синеву далёкого неба. Затем, лентой побежал остроконечный ряд ограды, рябя палками железок так часто, что у Матильды закружилось в голове, отчего она свесилась вниз, обнаружив огромный карман спецовки, заманчиво оттопыривающий свой край прямо по центру Матюхиного живота. И она рухнула в этот карман, вращая в полёте шершавым хвостом.
- Прикольный мешочек, - прикинула Матильда, лёжа на спине в положении «бублик». – И пахнет тут ничевошно. Зуб даю, хавкой пахнет!
  Она крутанула головой в сторону, зацепив зубами продолговатый предмет в серую полоску на чёрном фоне или, наоборот, в чёрную полоску на сером фоне.
- Интересненький тут хавчик, в упаковочке, - рассуждала Матильда, аккуратно освобождая содержимое предмета.
   Предмет оказался семечкой,  их тут было много, видимо они остались от предыдущего хозяина. И пока она не сжевала дюжину крупных экземпляров, происходящее за пределами кармана её не интересовало.
 А за «пределами» уже шевелился рынок, уже скрипели тележки, уже торговцы овощной и фруктовой продукцией принимали товар с бортов огромной фуры, оживлённо и непонятно (без переводчика) споря, кому какой товар и в каком количестве полагается.
  Матюха грузил товар для Акифа – гражданина в кепке, не вмещающим живот пиджаке и чёрных ботинках с загнутыми в длину носками, когда Матильда «слюбопытствовала» появившись носом с усами из Матюхиного кармана.
- Вай Матюха, у тебя крыс в кармане! – Взвизгнул Акиф.
- Ма-тиль-да, - утвердительно улыбнулся Матюха, успокоив панику в зародыше.
- Матильда? Твой крыс? – удивился Акиф.
- Ма- тиль-да, - повторил Матюха.
- Твой Матильд виноград кушает? – обнаружив природное любопытство, засуетился гражданин в кепке, отщипнув одну виноградину о ветки.
- Кушает, не кушает. Что за вопрос?! Откуда я знаю. Ты дай сюда! Что, не видишь? Мне же не достать!
  Матильда гипнотизировала виноградину бусинками глаз, подтягивая её всё ближе и ближе к себе.
- Ца! Смотри, умный крыс, как мы кушает!? Дресированный? – изумился Акиф, отрывая ещё одну.
  Но Матильда сбросила её в глубину кармана, всем своим видом показывая, что представление окончено.
  Так они и стали жить вместе, Матюха сам собой, а Матильда на нём, изредка покидая его по делам любопытства.
  Благожелательное лето сменилось колючей осенью и ночевать на свежем воздухе стало беспокойно. К тому же Матюхин свитер теперь грел плохо, прогрызанный во всех местах, он больше напоминал рыболовную сеть.
- Не кипишуй Матя, - бодрилась Матильда, - щас нароем клеевое место. Видишь вот ту многоэтажку? Дуй туда.
  Матюха послушался, теперь он вообще совершал странные вещи, даже капризничал. Отказывался возить мануфактуру, признавая только продукты питания. Вот и сейчас, зайдя в парадную, он стал монотонно подниматься на последний этаж, пока не упёрся в металлическую решётку, отгораживающую последний марш от чердачных помещений.
- Нет, ну не падлы ли?! – возмутилась Матильда.
- Везде решёток понаставили. Постой-ка, видишь, там наверху щель есть? Если встать на перила, пролезем.
  Матюха послушно взобрался на верхотуру перил и, с трудом он всё же проник за ограду. На последней площадке имелся двухрядный радиатор, значит, будет тепло, и даже кусок оргалита заботливо прислоненный к стене.
- Живём, Матя!! – обрадовалась Матильда.
- Стели картонку, - заёрзала она в кармане, деловито добавив, - на зуб что ни будь кинуть надо.

  Кто знает, как сложилась бы их жизнь, если бы ей, в тот вечер не взбрело пошастать по плоской, пахнущей рубероидом, крыше. Не то чтобы сюда так уж надо было  лезть, просто дверца выхода на неё заманчиво приоткрылась и когда та вдруг захлопнулась от порыва ветра, Матильда поняла, что сморозила глупость.
- Вот дурра, - подумала она, осмотревшись, - теперь я здесь околею, а Матя даже не узнает, где это случилось.
  С каждой минутой крыша становилась всё более отвратительной. Подул затяжной ветер с примесью водяной пыли, и она перебежала к торчащему из крыши бетонному бруску с дырочками наверху, за которым ветра не было.
  То, что это каналы вентиляции Матильда не знала, откуда, но из них веяло тёплом со всевозможными запахами, это-то она учуяла сразу.
- Мне туда, - вычислила она обстановку.
- Туда-то туда, но как? До дырочек высоко, а бетонный брусок гладкий.
  Матильда пробежала вдоль него, высунув нос за угол. Ветер тут же хлестнул по носу, явно набирая обороты. И, подумав про себя всякие нехорошие слова, рванулась против ветра.
  Конечно, крысы могут лазить по стенам, если есть за что зацепиться. Но сейчас?!
  Но сейчас… ей помог ветер.
  Карабкаясь всеми лапками и упираясь хвостом, Матильда ползла к отверстию, прижимаемая к бетону плотной подушкой потока воздуха, пока почти не влетела в вертикальный прямоугольник вентиляции. Дальше случился скользкий полёт вниз, но не долго. Ей повезло, это была вентиляция девятого этажа, закончившаяся шлепком в мягкую кучу мусора.
- Ой, ля-ля, - выдохнула Матильда, разглядывая тусклый свет в проёме вздёрнутых выше головы ног, - приехали. Ну чего ещё можно было ожидать? Опять решётки! Почему всё время решётки?! Фу, пакость какая-то.
  Так размышляла она, перевернувшись на живот, и подобралась к отверстию. За решёткой было тихо. Пахло бумагой, деревом и ещё какой-то дрянью, смутно напоминавшей ей былое время, проведённое в застенках.
- Нет, это не железка, - определила она, попробовав решётку на зуб. – Сейчас мы её…
  Но договорить Матильда не успела. Вспыхнул ослепительный свет, загоняя её в угол тесного пространства.
   Лязгнуло с металлическим скрипом, воздух, всё время текущий навстречу, метнулся назад, а потом вернулся, но уже с новой силой. Послышались шаркающие звуки, кряхтение, хлопок чего-то твёрдого об твёрдое, журчание воды, а потом целый её поток, затем снова лязг и, наконец, свет пропал.
  Матильда выждала ещё какое-то время, прислушиваясь к удаляющимся шагам.
- Как я их не просекла? Вот лохушка!
  И вернувшись к решётке, разделалась с той за считанные минуты. Дальше было просто. Прямо под ней располагалась полка заставленная рулонами с туалетной бумагой, коробки с железками и всякие там баночки и бутылочки. Под этой полкой – следующая. Под последней виднелась труба, уходящая в стену, но проложенная так не аккуратно, что Матильда сразу учуяла лестничный запах. Оставалось только расширить щель возле трубы, отгрызая по кусочкам мягкий материал, примыкавший к ней. Правда эта работа затянулась, так что ей приходилось периодически замирать, дожидаясь, когда очередной посетитель покинет туалет. Да, да, это был именно туалет. А что же ещё, по-вашему?
  Когда ей, наконец, удалось выбраться, она чуть ли не взлетела на последнюю площадку в надежде «обнять» Матюху не сдерживая беснующую радость, смешанную с чувством вины за свою беспечную глупость. Площадка была пуста, Матюхи не было и видимо давно. Занятая своим спасеньем она не считала, сколько прошло дней, да и как считать, когда дней не видно. Оставалось только ждать. В углу за радиатором лежал оставленный Матюхой пакет с четвертинкой хлеба и куском окаменевшей халвы, что вселяло надежду на возможность ожидания.

Матюха

  Утром Матвей Борисович проснулся опустошённым, словно его выпотрошили, оставив только оболочку. Не особенно желая, выбирался через лаз решётки и поплёлся по привычному маршруту мучительно стараясь зацепиться за проплывавшие в мозгу брусочки, склеенные сегодня без пробелов. Не было между ними расстояния, значит, не было и радости, не покидающей его последние дни. Безмолвно каталась тележка никак не желавшая стать грузовиком, безмолвно падал первый снег тут же таявший в чёрной  грязи, безмолвно отвисал наружный карман спецовки, глотая пролетающий снег. Так прошёл день. Матвей Борисович сдал тележку намереваясь уйти, когда к нему подлетел Алик, пропадавший сегодня с самого утра.
- Матюха, быстро, пошли со мной. – Выпалил он, сбиваясь на паузы.
- Ма-тиль-да, - капризно протрубил Матвей Борисович пытаясь вырваться от вцепившегося в лямку спецовки Алика.
- Какая на**й Матильда! Тебя ищут! – прокричал тот и потащил Матюху вдоль контейнеров в угол рынка.
- Вот, здесь подождёшь, пока я не вернусь, - приказал он, вталкивая Матюху в последний в ряду железный ящик. 
- На, выпей, здесь холодно, замёрзнешь, - включая всю мощь своего влияния, распорядился Алик, насильно вливая жидкость из пластикового стаканчика прямо в рот Матвею Борисовичу, - и не дури.
  Створки контейнера скрипнув громыхнули, погрузив Матвея Борисовича во тьму.

  Его нашли утром. Долго сокрушались, обвиняя собачью жизнь, но здраво рассудив, что другой нет, погрузили в серый ПАЗик даже не попытавшись разогнуть скрюченное тело.

Матильда

  Она ждала его уже несколько дней, ждала бы ещё, если бы не одно НО. НО проступило внезапно и настойчиво. НО требовало найти себе место, это не годилось. И Матильда, толкаемая НО, перебралась в некогда покинутый «туалет». Но НО сказало, что это место тоже не подходит. Подошло другое, сразу за туалетом имелась тёмная сухая «пещера» непонятного назначения, но зато с двумя выходами. Один, через который  попала Матильда, другой, изучать который ей сейчас некогда.
  НО требовало нарвать туалетной бумаги, пуха с Матильдового живота, устроив из всего этого мягкую кучу и ждать, когда НО появится.
  Ждать пришлось недолго, НО появилось в виде трёх розовых комочков, отдалённо напоминая то, что Матильда подумала.
  Теперь, ей хотелось есть за четверых, и она решительно проникла во вторую дыру. Там были стенки каких-то шкафов. В пространстве за ними можно было свободно передвигаться по проложенным там трубам. Это передвижение привело её к большому ведру, заполненному всякой всячиной. Тут имелись и картофельные очистки, и кусочки хлеба, и всякая там рыбная требуха. Одним словом – рай, да и только. Матильда выбрасывала ненужное, подбирая всё наиболее подходящее. Так что, пролезая обратно, она подумала, - есть надо меньше.
  Комочки росли прямо на глазах, напиваясь жирным Матильдовым молоком. Однако она испытывала недостаток воды, хотя чувствовала воду повсюду. Та текла, шипела и булькала по всем разным трубочкам и трубам. Ночью, выбравшись к ведру, она надкусила одну из мягких трубочек. Видимо этого не стоило делать, потому, что из трубочки ударила тонкая, но очень сильная струя, чуть не сбившая её на пол. Вся мокрая она примчалась назад, долго слизывая воду с намокшей шерсти.
 Между тем, за стеной происходила суета, ругань и грохот посуды. Всю ночь Матильда просидела в тревоге, ведь крысы очень не любят шума, решив, что больше туда не вернётся.
- Надо проверить Матю! – осенило Матильду, – он наверняка меня ждёт.
  Дождавшись следующей ночи, она отправилась в путь тут же закончившийся у дыры, которую она уже когда-то прогрызла. Та была замазана твёрдой штуковиной, во всяком случае, зуб её не брал.
- Во, блин! – испугалась Матильда тут же успокоив себя, что выход всегда найдётся. Надо только правильно выстроить план. Есть же ещё вентиляция. Конечно, сейчас о ней не может быть и речи. Надо переждать, а пока придётся воспользоваться проверенным ведром.
  Накормив комочки, Матильда осторожно пробралась за шкафы. Прогрызанную трубку заменили на новую. Ведро стояло на месте, но оно было пустым и даже, кажется, тщательно вымытым. Но она чувствовала, что еда где-то есть. Запах настойчиво манил в угол ведёрного отделения. В самом деле, там, в углу лежала дощечка, посреди которой был приколот кусочек колбасы.
-  Выпал из ведра и не заметили? – подумала Матильда. – Странно. Впрочем, выбора всё равно нет.
  Она осторожно зацепила кусочек, стягивая его с иголочки, но тут раздался треск, и наступила тьма.