Василий чеботарёв мои любимые продолжение

        Через Таю я посылал Шуре письма-записки, описывая своё состояние, свою радость, своё счастье. И ждал, ждал ответа от Шуры. Наконец первое письмо от неё пришло, Это был листок, вырванный из тетрадки в клеточку (наверное по арифметике — Шура училась в шестом классе). И ничего особенного не было написано — всего лишь несколько слов. А на другой стороне листка на всю страницу бледными цветными карандашами не очень выразительно нарисованы какие-то цветочки. Я смотрел на эти цветочки и они мне казались самыми красивыми цветами!
        А потом Шура прислала мне свою фотографию. Не большую. Чуть больше паспортной. На ней Шура широко улыбалась, видны были каштановые локоны, но смотрела она куда-то в сторону и немножко вверх. Я учился во вторую смену. И садился всегда на самую последнюю парту и рассматривал эту фотокарточку, положив в тетрадку или в учебник. Как хотелось мне всё бросить и бежать туда, в Таганрог, в этот небольшой тесный двор, прыгнуть хоть ещё один раз в эту небольшую ямку вместе с Шурой и... И ничего этого не могло произойти, по крайней мере до следующего лета, до следующих каникул...
        И полетели письма к Шуре! Сначала маленькие записочки, а потом все больше и больше, всё объёмистее, всё значительнее, как мне казалось. В них я описывал себя, свою теперешнюю жизнь, своё отношение к Шуре, школу, уроки, наше село, своего друга Митьку, природу, наши деревенские места, криницы, как я пас деревенское небольшое стадо, походы в кино. Да о чём я только не писал. И всё это я как-то связывал с Шурой, с моим отношением к ней. Сколько было радости в этих моих романтических письмах, и огорчений, что так трудно свидеться, и разных мечтаний и грёз! И до чего же я не дописывался в этих письмах! А их было множество! Иногда количество одного письма с продолжением доходило до шести: «первое письмо» - было написано на конверте, второе, третье и т. д.

         Раздался стук в дверь.
- Входите! - пригласил кого-то Валентин, мой двоюродный брат. Он, как и я приехал на каникулы - учился в Ленинградской военно-морской академии. А я ещё спал на полу в другой комнате. Но тут же проснулся и услышал весёлый, но чуть стеснительный голос Шуры. Она смущённо поздоровалась с Валентином.
- Да проходи, проходи! Чего ты стесняешься? А он ещё спит. Спит, - заулыбался Валентин, - Какой там спит!
         Да разве ж я мог спать в это раннее летнее утро — я знал, что Шура придёт к нам в гости. А тётя Катя со всей семьёй жили уже на другой квартире, но не далеко от прежней. И вчера, Тая — она дружила с Шурой, сообщила ей о моём приезде и пригласила придти к нам. Почему-то никого не было дома, только мы с Валентином.
Шура! Шура! Вот она! Здесь! Сейчас я её увижу. Сердечко моё забилось сильнее. Но я боялся выглядеть сонным, да и вообще, стеснялся самого себя деревенского мальчишку с обветренным почти чёрным лицом и облупленным от летнего солнышка носом.
Всё же я встал, натянул штаны, надел рубашку, попрятал постель и вышел к Шуре.
А дальше, именно момент встречи, не помню совершенно, забыл.
Мы сели играть втроём в карты, в простого русского «дурака». И сыграли лишь один раз. Валентин быстро разбросал свои карты и мы остались вдвоём с Шурой. У нас было всего лишь по две карты. Мой ход. Я мог решить исход игры в любую сторону… Сколько же ошибок я наделал в тот и другие моменты моей любви к Шуре. Каким же простым дураком - идеалистом был я тогда, а может быть остался и до сих пор. Передо мной промелькнули все мои письма, в которых, в конце – концов, мы поссорились с Шурой, промелькнуло и то, что наверняка у Шуры, как я думал, есть здесь парень. О чём я думал? Да ведь на самом-то деле она была ещё девчушечкой молоденькой-молоденькой. Может тогда она и не думала ни о каких парнях, возможно, даже, и кроме меня... И я сделал ход картой, а сам подумал "Оставайся лучше ты ...". Мы не стали из этого делать какие-то выводы или восторги и вскоре Шура засобиралась домой.
 
        А я пошёл её проводить. И вот мы наедине. Надо бы что-то хорошее говорить ей, но я не знал даже с чего начать. Но взял её под ручку. И это, мне казалось, уже чем-то таким хорошим. Я иду с Шурой под ручку! Днём! И она не обижается - только чуть смущается, вдруг знакомые попадутся, а её здесь знают все! Шура бросила школу в шестом классе и стала работать почтальоном, надо родителям помогать. Но как прекрасно она одевалась и тогда и всё время, когда (редко!) я встречался с ней. А сейчас мы договорились с ней о встрече - завтра в воскресенье - все-все дети! и её братья и сестрёнки и мы втроём (Валентин не в счёт) пойдем в парк!

          Прошло более трёх лет. Встреч с Шурой было мало. Тётя Катя со своей семьёй переехала уже в Ростов. И я, после окончания школы жил в семье тёти Кати и работал на заводе сначала учеником, а потом токарем. О Шуре я всё время думал. И любил её вот так, как-то мысленно. Перед моим взором постоянно стоял её образ, её то, школьноё лицо, которое увидел я в старинном красивом зеркале. В себе я был не уверен. Ну, кто полюбит меня такого простого молчаливого чудака? - думал я. Им же нужны развязные бойкие стиляги. А мне так хотелось каждый день, постоянно встречаться с Шурой, ходить с ней в кино, разговаривать, да просто хотя бы смотреть на неё. Но я чувствовал, понимал — Шура всё дальше и дальше уходит от меня, как бы отделяется, удаляется, становится для меня недосягаемой. Мне было тоскливо без неё. Больно. Но ничего поделать я не мог.

          И, однажды, в субботнее раннее утро электричкой я примчался в этот городок, где жила она!

          Я решил идти пешком, а не на трамвае №1, 22-й переулок, дом №??, куда летели мои письма одна за одной, был не так далеко от вокзала. По дороге попалась «Фотография» и уже была открыта. Я знал, что обязательно будет на витрине портрет Шуры. И как только вошёл, в здание сразу увидел её. Какой же красивой девушкой она стала! Большое цветное фото с таким знакомым и родным для меня лицом, может украшать любое общественное зведение или красоваться на любой витрине. Я долго стоял и смотрел на Шуру, пока фотограф не заговорил со мной и сказал, что это фотография местной самой красивой в их городе девушки. Я, молча, угрюмо кивнул и вышел из фотографии.
У калитки стоял Костик, Шурин младший братишка. Я его сразу узнал, хотя прошло вон сколько времени и Костя повзрослел, окреп.
- Ты меня знаешь? - спросил я у него.
- Нет! А кто ты?
- Я - знакомый твоей сестрички Шуры.
- А-а, знаю. Ты - Вася.
Я очень удивился. А Костик сказал, что он слышал обо мне, когда Шура разговаривала с мамой и называла моё имя
- И что же они говорили?
- Да я уже забыл, а как звать не забыл - Вася, Костик посмотрел на меня и улыбнулся.
- А ты чем занимаешься? - спросил я Костика.
- А я работаю, ящички разные склеиваю. Мне и денежку платят.
- А Шура дома?
- Ага, заходите.

          В прихожей было темновато, и везде была разбросана одежда. Шура в руках держала сумочку.
- Вот хорошо, что ты пришёл. Сейчас со мной поедем в город.
Шура надела новенькую короткую шубку, и мы пошли к трамвайной остановке. Трамваем мы долго ехали. По дороге я узнал, что Шура собирается идти на какой-то вечер встречи. А сейчас она идёт в парикмахерскую, чтобы привести себя в порядок, сделать маникюр, завивку и ещё что-то. Я спросил у неё, нельзя ли это отложить на другой раз, а сегодня погулять со мной целый день. Шура потупила взор, и ответила, что, конечно, можно, но она этого не сделает. Мне стало грустно. Наконец мы приехали к парикмахерской — небольшое одноэтажное здание с крыльцом в три-четыре ступени. (Прошло лет сорок. И однажды по телевизору показали, как в Таганроге арестовывали бандитов во главе, которых стоял милицейский работник в чине не ниже майора, который руководил отделом по борьбе с бандитизмом. Они захватили сына банкира и держали его прикованным к батарее на окраине Таганрога. В один момент, когда остался присматривать за ним только один бандит — остальные были где-то на грабеже — прикованный предложил сыграть в карты. Бандит был навеселе. И продолжал прикладываться к бутылке с водкой. Он молотком, разбил как-то одно звено цепи и освободил заложника. Тот долго не думал, изловчился и выхватил пистолет и в момент борьбы выстрелил в бандита. А сам выскочил и убежал. Он уже знал тайну милиционера и вот этот момент, ареста всех бандитов, и показывали по телевизору. И выводили их из этого домика, в котором когда-то находилась парикмахерская. Я сразу же узнал: и этот домик, и это небольшое крыльцо, где мы с Шурой стояли в очереди.

         Людей в очереди было много, как мне казалось. Мы с Шурой о чём-то разговаривали.  Я хмурился, понимал, что это всё не для меня ни маникюр, ни завивка. Да и Шура почти не улыбалась. И когда в очереди оставалось всего две-три женщины, я робко предложил Шуре уйти отсюда, не делать сегодня маникюр. Шура ещё больше помрачнела, ничего не ответила, но стала торопиться - вскоре ей надо заходить в зал. И тогда, не стесняясь ни кого, я взял её руку и твёрдо и громко сказал: «Выбирай, Шура, или я или маникюр!» Кровь прилила к её лицу, она покраснела и тихо произнесла: «А маникюр я всё-таки сделаю». «Тогда - прощай!», - я пожал ей руку и ушёл. Навсегда!

         В Ростове, на вокзале, я купил почтовые листки бумаги и написал Шуре последнее прощальное письмо в стихах. Заголовок был - «Прощай!» Сейчас ни строчки не помню. Знаю, что идея этих стихов была — прощай навсегда!

         Вскоре, я узнал, что Шура вышла замуж. И мне стало так тоскливо, совсем не вмоготу. Тут и мне пришла пора жениться. Девушку я видел всего один раз. И договорился переписываться с ней. И в один из дней конца декабря месяца я с мамой поехал свататься к своей будущей жене. Иду я по улице, и такое у меня было безразличие и к сватовству и ко всему на свете. Будто и не я это — через несколько дней стану семейным человеком ...

        Любовь! Любовь? Любовь... Что же это такое? Что же это вселяется в тебя? Туда, внутрь: в душу, в сердце в печёнки - селезёнки, в кровь, во всё-всё твоё тело! И сидит там! И бродит, там! И наплывает, вдруг, обволакивает тебя всего-всего мягким белым туманом. Или сжимает твоё сердечко так, что кажется, наступает этот самый нежданный конец. Или отзовётся, вдруг, такою радостью, что хотелось бы, чтобы это не кончалось никогда! И ты думаешь, думаешь, думаешь об этом человеке, и представляешь его милое, родное лицо! И ты разговариваешь, разговариваешь с ним, как будто вот он, рядом! И ты представляешь будущую такую долгожданную встречу с ним! Вот он подойдёт к тебе или ты к нему, и вы встретитесь! И вы возьмётесь за руки. И пойдёте тихим ровным шагом по такой красивой аллее, где кроме вас двоих никого и нет! А на самом деле людей полным-полно, но вы просто никого не замечаете, да вам сейчас и дела ни до кого нет. И сколько же красивых слов ты говоришь ей или она тебе. Только ни кто не слышит этих прекрасных этих сердечных слов. Даже рядом идущий с тобой человек. Лишь, когда вы обменяетесь очередным любящим взглядом, вам обоим становится ясно, о чём идет разговор.
Хорошо, если Вы любите друг друга и уже знаете об этом, уже произнесли эти заветные три слова: «Я люблю тебя!». И сколько же радости приносят вам долгожданные встречи! А потом вы вместе …  И, счастливые, идёте по жизни.

           А то, вдруг, какая-то заминка, какая-то совсем пустяковая размолква. В чём-то самом простом вы не согласны друг с другом. И уступить бы кому-то из вас двоих. Нет! Пошла коса на камень. Аж, искры летят! А любовь? А она-то, бедняжечка, одна и страдает. И наступает … разрыв.

           Вот так и у меня всё было. И влюблялся я, и мучился, обычно, этой любовью, и, почти, не говорил об этом, кому надо бы говорить и говорить. А всё мысленно! А всё — мечтанья-страданья! Я люблю! «Да кто меня может полюбить?», - хоть и не произносил я этих слов, но именно так и считал. Да, в сущности, так оно и происходило. Ведь, за всю жизнь я и не услышал эти три заветных слова ни разу. А любили ли меня мои любимые? Тогда, когда надо бы знать об этом - я и не знал! А они, наверное, стеснялись говорить мне это.

           А сколько же раз можно влюбляться? Один раз и на всю жизнь? Не знаю? Я влюблялся много раз. Может потому что не знал, что меня тоже кто-то любил, а мне очень этого хотелось? А, может, действительно, любовь приходит один раз и на всю жизнь!?

           Вот я женился. Живём мы с женой год, два, три. Вот у нас уже долгожданная дочурка! Мы, правда, счастливы! А мы разве говорили с женой друг другу: «Я люблю тебя!». Жили и всё! Семья есть семья! К жене я относился, как к самому родному человеку! Она для меня была самым дорогим, самым близким человеком. Жена и мать! И бабушка! И тётя Катя и все мои двоюродные (самые родные!) братья. И сестричка Тая! И жена! Вот так я относился к своей жене. И для меня она стала всем! И бросить её, разойтись с ней - да у меня и в мыслях этого никогда не было. А любил ли я её?
Кажется всё! По жизни я успокоился. Жена есть, дочурка растёт, уже большая. Работаю… Что ещё надо? А не тут, то было! Какой-то слух о Шуре, или случайная мимолётная встреча, даже без слов, и всё сначала! Нет! И всё продолжается. И снова пожар разгорается! И горит всё внутри!
 
           И наклоняюсь я среди ночи над женой и прошу Боженьку, чтобы он перенёс это мою любовь вот на неё! Чтобы я так же полюбил свою родную жёнушку, как Шуру! И слёзы текут и текут у меня. И такая безисходность, что и не знаешь, что дальше делать. И поворачиваюсь я на спину, ложусь на подушку, а взор туда, в темноту и вижу я там в этой темноте её...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Обращение к НЕИЗВЕСТНЫМ ЧИТАТЕЛЯМ! Дорогие друзья, кто вы? Думаю, что мои знакомые. Отзовитесь! Напишите мне, что были у меня в гостях, понравилось ли то, что прочли? Пишите мне на электронные адреса: vasilievch@mail.ru  или vas.chebotariov@yandex.ru  С нетерпением жду весточки от Вас.