Альби. глава 25

В шатре короля Педро Арагонского догорали свечи. Внутрь крался новый рассвет. Вокруг оплавленных огарков трепетала ночная бабочка, металась ее гигантская мягкая тень. Король хлопнул ладонями, одним движением превратив ее в прах.

- Мы уничтожим Монфора одним ударом! Сравняем с землей Каркассон, оскверненный дьяволом! Вот так будет, господа.

Находящиеся в шатре графы переглянулись. Вчера король Арагона переусердствовал в винопитии и постельных сражениях. Одолевавшая его головная боль была ужасна. Под стать настроению.

Незадолго до рассвета графы были приглашены в королевский шатер – ночь насмарку.
Любимец короля граф Франсуа де Санда поспешил согласиться с милым его сердцу Педро.

- Да, мой король, – сказал он. – Это разумно. Монфор теперь не так силен, как в первые годы войны. Последние успехи усыпили его бдительность. Он тщеславен, и именно тщеславие его ахиллесова пята. Мы сыграем на этом, господа. Пусть римский пес думает, что он непобедим. Тем хуже для него. Мы сломаем ему хребет!

Санда был прирожденным оратором, это следовало признать. Графы заулыбались. Но Раймунд Тулузский все испортил. В столь прекрасную речь вмешался его раздражающий голос. Он был подобен маслу, пролитому в открытый огонь.

- Ваше величество, позвольте не согласиться. Думаю, что куда благоразумнее дать Монфору атаковать, чем штурмовать его бастионы. Каркассон хорошо укреплен. Да, да, это настоящая крепость, господа! – воскликнул Раймунд, услыхав неодобрительный шепот. – Мы потеряем много людей, если двинемся навстречу Монфору. Или затянем эту кампанию на радость нашему врагу. Наступит зима, и тогда нам придется туго.

- Уймитесь, сударь, - проронил Санда.

- Простите, но вопрос серьезный, - сказал Раймунд взволнованно. – Куда благоразумнее дать Монфору атаковать, чем нападать первыми. Здесь у нас прекрасные позиции. Зачем делать себя беззащитными, играть на руку врагу? Если мы оставим эти позиции, то только ослабим себя.

Раймунд Тулузский обернулся к своим советникам, ожидая поддержки. Молодой рыцарь Доминик Кассель скрестил на груди руки. Он признавал обоснованность утверждений своего сюзерена. Раймунд во многом ошибался, но теперь он прав. Надо вынудить Монфора самому прийти сюда.

- Господа, - проговорил Кассель, - я полностью поддерживаю графа Раймунда. Мы обязаны использовать  любую возможность, которая ослабит нашего противника и сыграет нам на руку. Надо заставить Монфора сыграть по нашим правилам. Мой сюзерен…

- Ваш сюзерен имеет одно неприятное качество, - перебил его Санда. – Как только потянет жареным, он тут же…

- Как вы смеете, сударь! – Кассель вскочил, опрокинув стул, и наполовину обнажил меч. Рука Раймунда остановила его.

Графы поднялись со своих мест. Довольный король с интересом наблюдал за происходящим.

Доминик Кассель был бел, как полотно. Уже не в первый раз в его присутствии Раймунда обвиняют в трусости. Не в открытую, конечно, нет! Но надо быть дураком, чтобы не понять подтекста.

- Вы молоды и вспыльчивы, - произнес Дидье Рено, наполовину француз, наполовину испанец. Голос его был как труба Иерихона. – Вам надо научиться быть более сдержанным.

- Сударь, задета честь моего сюзерена, - парировал Кассель.

- Благодарю, Доминик, - сказал Раймунд, - но здесь все свои. Не надо так горячиться.

- Да, да, господа, довольно собачиться, - сказал король, немного разочарованный тем, что все так быстро закончилось. – Вернемся к нашим делам.

Рыцари Прованса, Арьежа и Арагона расселись по местам.

- С Монфором шутки плохи, - начал Рено. – Скажу так, господин Раймунд в чем-то прав. Предложение его мне кажется разумным – нужно заставить Монфора принять наши условия. С той лишь поправкой, что, так или иначе, но мы обязаны овладеть Каркассоном.

- Клянусь телом Христовым, наша армия вдвое больше его! – воскликнул Франсуа де Санда. – Господа, говорю вам, надо нанести удар по Монфору прямо сейчас. Взять Каркассон с ходу! Каждый день отсрочки может дорого обойтись нам! Я не стану прятаться от врага, как перепуганная девка!

Король поморщился.

- Давайте не будем трогать женщин. Они здесь ни при чем.

- У нас действительно перевес в силе, но, тем не менее… - попытался возразить Доминик Кассель.

- Тем не менее, сударь, мы бежим от врага! – закричал Санда. – Вы типичный провансалец, Кассель, и вы во многом схожи с графом Монваланом. Кстати, что с ним, а? Разорен, опозорен, убит? А, что скажете?

- Скажу, что вы забываетесь, сударь, - проронил Кассель. Уже во второй раз слова Санда заставили его положить ладонь на рукоятку меча. – Жан де Монвалан был моим другом.

Губы Санда растянулись в улыбке.

- Мне это известно, - сказал он.

Кассель поджал губы. Его голубые глаза засветились недобрым огнем. Презрительно фыркнув, Санда отвернулся от Доминика.

- Господа, мы примем во внимание каждую точку зрения и придем к правильному решению. Единственно правильному! – король Педро поднял указательный палец. – Я по-прежнему считаю, что нечего нам отсиживаться. Монфор думает, что мы его боимся и не хотим вступать в открытую схватку. Пора доказать ему, что это не так! – Король окинул взглядом собравшуюся в шатре знать. – Что бы ни предпринял этот ублюдок, он получит достойный отпор.

Одобрительный гул приветствовал его слова. Раймунд бросил на присутствующих мрачный взгляд.

- Что ж, господа, я вижу, вы остались при своем, - мрачно проронил он. – По-прежнему хотите идти в Каркассон. Тогда отправляйтесь без меня. Я не желаю вести своих людей на убой.
 
Взбешенный, он направился к выходу. За ним проталкивались его советники – молодые вассалы во главе с Домиником Касселем. Сын Раймунда слышал оскорбительные выкрики: Трусы! Слезы ярости и унижения сверкали в темных глазах мальчика, вскочившего на лошадь.

- Отец прав! – воскликнул он. – Знаю, что прав!

Но кто бы принял это всерьез? – подумал Доминик. Раймунд не отличился храбростью на этой войне, а то, что теперь он с позором покидает лагерь, еще больше испортило его репутацию.

- Что будем делать с армией? – спросил Доминик, обращаясь к Раймунду.

- Армию держать в боевой готовности! – ответил граф. – Все это плохо кончится. Как мне все осточертело! – добавил он.

Он пришпорил коня и понесся прочь. Глядя вслед удаляющемуся отцу, его сын с мрачным видом изрек:

- Теперь пройдет немало времени, прежде чем он успокоится.

- Да, граф прав. Но они не станут его слушать, - отозвался Доминик. Он чувствовал жалость и раздражение по отношению к своему сюзерену.

- Что же делать? Они уверены, что отец пытается уклониться от сражения. Но, если им удастся взять Каркассон, он еще больше в их глазах будет выглядеть трусом. У него ничего не останется. Возвращайся к королю, Доминик, преломи копье за Тулузу. Сегодня ты – наш голос и наша честь.

Молодые люди пристально посмотрели друг на друга. Доминик развернул коня.


***


Мари сидела в своей комнате, в широкой постели. Она никуда не выходила, ничего не ела и не пила. Прошло уже два дня. Да, кажется два…

Монфор хотел приручить ее, хотел, чтобы она целиком принадлежала ему, чтобы забыла Жана. Но жестокость, с которой он добивался своего, потрясла ее. Ему мало было тех страданий, которые она перенесла. Он добивался большего, чтобы сердце ее оледенело, а душа умерла. Чтобы Жана там никогда не было. Но разве поймет он всего? Даже она сама не в силах этого сделать. Тогда кто? Теперь, по крайней мере, она точно знает, что возлюбленный ее жив. Что это дает ей?
Надежду!

То, чего ей недоставало все это время. Она не плакала. Все ее тело было слабо, как будто его лишили скелета. И эта странная дрожь, и шум в голове, и видения, видения. Яркие, полные объемов, красок и запахов. Она куда-то уплывала, как будто ее поразила внезапная душевная болезнь.

Но Мари была неглупой девушкой. Она поняла беспокойство Монфора. Она чувствовала, что имеет над ним какую-то власть. И это чувство было ей приятно. По крайней мере, шансы их равны. Она еще может побороться за Жана, сделать хоть что-то.
Она любила его. Повторяла: люблю. Но слово это не могло отразить и сотой доли того, что она чувствовала к Жану. Он был ее сердцем? Да. Ее дыханием? Да. Ее жизнью?

Жан. Жан. Жан. Повсюду он. Спасибо Монфору, мир больше не пуст.

Все для тебя, Жан. Если только мы встретимся снова… Я уверена, что эта встреча произойдет. И никто не будет нам мешать.

Монфор этого понять не мог.

В дверь постучали, но Мари не беспокоилась. Кто это мог быть? Служанка? К черту ее! Или Монфор?

Это был Монфор.

Твердой поступью он прошел через комнату и остановился у кровати. Она не повернула головы. Тогда он сел и заглянул в ее лицо.

- Мари, - нежно позвал он.

Уйти из жизни можно разными способами. Но, если тебе не страшно довериться врагу, можешь быть с ним нежен.

- Мари, – повторил он, - давай поговорим. Я хочу, чтобы ты убедилась в моей правоте. Ты принадлежишь мне, ты – моя собственность. Ты нужна мне. Это необъяснимо, Мари, и поэтому страшно.

Она покачала головой. Улыбнулась, чтобы показать, как уверена в себе.
- Что тебе надо от меня?

- Ты уже задавала этот вопрос, и я ответил на него.

- Этого недостаточно. Слова пусты, и ничего не значат. Ты лжец, Симон, а взамен требуешь откровенности. Что, если  ты ошибаешься, и граф Монвалан страдает безвинно?

Она посеяла в нем зерно сомнения. Он выпрямился и расправил плечи.  Сомнения появились в его глазах и отразились на лице. На секунду он почувствовал себя идиотом.

- Ты ошибся, Симон, - сказала она.

- Нет!

Он вскочил, взял со стола глиняную кружку, швырнул об пол. Схватил табурет, и стал крушить им, что попало, упиваясь грохотом и звоном стекла. Слова Мари напугали его. Но, он окончательно убедился в своей правоте. И еще он совершенно ясно осознал: что бы он ни сделал для нее, она не станет любить его так же сильно, как теперь ненавидит.

- Нет, Мари, не лги мне, слышишь! – кричал он. – Я знаю правду! У меня нюх на это! Ты любишь его, этого щенка. За что? Он спекся, ни на что не годен. Ты видела его, он похож на скота. И все равно, ты продолжаешь его любить!

Монфор задыхался. Красный, бешеный, он метался по комнате, не находя точки опоры. Он зашел за кресло и вцепился в его спинку.

- Мари, - прохрипел он, - за что? Почему, скажи.

И она поняла, что наконец-то обошла его.

- Я убью тебя, Симон, - сказала она просто. – Ты не оставляешь мне выбора, и поэтому тебе лучше приготовиться к смерти.

- И не мечтай, - сказал он, и вышел, хлопнув дверью.

Мари окинула взглядом разгромленную комнату. Это было восхитительно. Все, что разбивалось, было разбито, разорвано, перевернуто. Она быстро встала и раскрыла шкаф. Ни служанки, ни охрана не видели, как она выскользнула из комнаты.
К городской тюрьме Мари неслась, сломя голову, наделав паники на улицах. Около часа объезжала мрачное каменное здание, надеясь хоть мельком увидеть Жана. Наконец, при въезде на площадь она заметила солдат. Ее искали. Она развернула лошадь и поскакала к замку.

Монфор сидел за столом в обеденном зале. Перед ним стояло блюдо с говядиной и кувшин вина. По правую руку лежал обнаженный меч, слева – кинжал.
Он бросил в тарелку недоеденный кусок, вытер пальцы.

- Вернулась? – произнес он.

- Вернулась.

Он засмеялся. Встал, с шумом отодвинув стул. Сам дьявол плясал в его синих глазах.

- Не боишься довериться врагу?

- Не боюсь, Симон.

- На завтра объявляю охоту.

Он впился в ее губы страстным поцелуем.
 
- Будет интересно, в этом я уверен.

Он повернул ее к себе спиной и овладел ею.

Ночью сеял мелкий дождь. Мари лежала в темноте, слушая его смутный монотонный шорох. Она думала о Жане. О прошлом, о будущем, обо всем сразу. Монфор оставил ее минуту назад. Она даже не взглянула ему вслед.

Прошло около десяти дней. Несколько раз Мари удавалось обмануть охрану и проехать мимо тюрьмы. Но она ни разу не видела Жана. Ни разу.