Билет до Берлина

(по воспоминаниям летчика-истребителя В.Н. Дубровского)

Буркин Александр Владимирович,  1917 г.р., в РККА с 1938 г., на фронте с 15.11.42 г., мл. лейтенант, командир звена 169 иап (Ла-5) 210 иад 1 иак 3 ВА. Наградной лист на орден Ленина – за 6 сбитых лично.

    Младший лейтенант Александр Буркин в одном бою сбил два самолёта противника.
    Звено майора А. А. Федотова, вторую пару в котором возглавлял младший лейтенант Буркин, входило в группу прикрытия. Неожиданно со стороны  солнца  последовала  атака «фокке-вульфов». Федотов принял бой, о чём доложил командиру полка майору Иванову.
    «Фокке-вульфы», которых было значительно больше, спешили расправиться с нашими лётчиками до подхода группы Иванова. Атаковали гитлеровцы стремительно. «По всему чувствовалось, – рассказывал после боя Федотов, – что действуют опытные и хорошо подготовленные немецкие лётчики».
    Наши истребители тоже держали повышенную скорость, что позволило им навязать противнику бой на вертикалях.
    Буркин, отлично владевший своим самолётом и имевший опыт боёв с «фокке-вульфами», быстро овладел инициативой. В первые же минуты боя ему удалось сбить одного «фокке-вульфа». Выбрав удачный момент, он стал преследовать второй истребитель противника и вскоре нагнал его. Прежде чем прицелиться, младший лейтенант оглянулся на своего ведомого – в бою он никогда не забывал этого делать. Ведомый был здесь, только немного отстал и спешил занять свое место.
    Буркин снова перевёл взгляд на вражеский истребитель, прицелился и открыл огонь. Две-три короткие очереди – и противник закувыркался к земле.
Майор Федотов одобрительно заметил:
– Молодец, Саша! Ты, кажется, уже второго сбил.
   
Буркин уже хотел было ответить, но прежде, по укоренившейся привычке, снова оглянулся на ведомого. И в следующее мгновение сердце лётчика сжалось от тоскливого предчувствия: вместо «лавочкина» в хвосте висел «Фокке-Вульф-190», внешне очень похожий, особенно в полёте, на самолет Ла-5.

    Александр попытался разворотом в сторону противника выйти из-под атаки. Он резко переложил свой самолёт в правый вираж. Но было поздно – фашист уже открыл прицельный огонь. Очередь пришлась по кабине и мотору советского истребителя.
    Лётчик был тяжело ранен: оказались перебитыми ноги и руки. Истекая кровью, теряя сознание, младший лейтенант всё же нашёл в себе силы посадить повреждённый самолёт на фюзеляж.
    Больше года Буркин пролежал в госпитале, пока не затянулись раны. Медицинская комиссия признала лётчика негодным к военной службе, и он мог теперь ехать в тыл и заниматься мирным трудом.
    Но Александр твёрдо решил возвратиться в полк и продолжать летать, бить фашистов. Его не смущало отсутствие ампутированной правой ноги. Он знал, что в их же полку лётчик Алексей Петрович Маресьев без обеих ног успешно сражается на боевом истребителе.
    Однополчане тепло приняли Александра Буркина. Командование полка предложило ему должность адъютанта эскадрильи. Но младший лейтенант наотрез отказался от этого предложения. Он горячо доказывал, что лётчик, несмотря ни на что, должен летать; и пока видят глаза, руки держат штурвал и бьётся сердце, он может и должен летать. А что касается ног, то теперь уже доказано, что летать можно и без них. Он сказал командиру полка Герою Советского Союза гвардии майору Е. М. Горбатюку:
    – Товарищ командир, вы хорошо знаете, что Алексей Петрович Маресьев без обеих ног успешно летает, и вы с ним не один раз участвовали в воздушном бою, знаете, как он смело, тактически грамотно ведёт бой, как он виртуозно пилотирует современный истребитель Ла-5. Обещаю, что я с одной ногой буду летать не хуже моих боевых друзей. К тому же я прошу дать мне возможность отомстить немецко-фашистским захватчикам за пролитую кровь.
   
    Когда мне Саша сказал, что потерял правую ногу, у меня сердце ёкнуло, душа в пятки ушла. Это ужасно для лётчика. Ноги – это педаль, а педали – руль поворота. У Алексея Маресьева были целы обе коленки, так что он спокойно работал педалями.
    Саша снова попробовал летать на истребителе, но ему надо было ёрзать, чтоб левой ногой нажимать на педаль, неудобно, а когда он ёрзает, то рука дёргается, а истребитель ведь чуткий на движения руки, полёт получается смешным, беспорядочным, и в прицел трудно поймать вражеский самолёт.
    Он всё-таки не оставил мысль летать и пересел в дивизионный связной ПО-2. А ведь это всё-таки геройство! 600 км/час скорость у Мессершмитта и Фокки-Вульф-190 и вооружение, а он – беззащитный, никакого оружия, пергамент и фанера, скорость 100 км, и солнышко светит. А если встречный ветерок скоростью под 40 км, то скорость самолёта снижалась по отношению к земле до 40-60  км.
    Мы удивлялись, он даже садился между домами в деревне на фронте. Мы стояли на разных аэродромах в разных деревнях. На наших глазах садился, а ведь ПО-2 тормозов не имеет. У него нет совершенно тормоза. Только под хвостом на костыль, который чертит по земле, наваривалась каждый раз техниками пятка. Она стиралась о землю. Как сотрётся пятка, они наваривали новую. А лётчик должен рассчитывать, пятка цепляется о землю и за счёт этого тормозит самолёт.
    Я пролетал после истребителя более 30 лет в гражданской авиации после войны и даже на этом ПО-2 имею знак за безаварийный налёт на нём 300 тысяч километров, такой оригинальный знак, их всего 400 штук на весь Советский Союз.
А о Саше Буркине нигде ни слова, а я о нём написал стихи:

Саня Буркин, сменив истребитель
 На всепогодный красавец ПО-2,
Стал полей, деревень покоритель.
Не геройство ли это, братва!

Без ноги, но с горячей душою
Продолжал на войне воевать.
Ему тяжко бывало порою,
Но не стал богатырь отступать.

До Берлина пошёл он безногий,
Победил все невзгоды в пути,
За плечами остались тревоги,
И звенят ордена на груди.

    Когда я прочитал ему эти строки, он меня схватил, поднял и на одной ноге давай крутить. Я ему говорю:
– Уронишь! Разобьёшь, и я больше ничего не напишу! Опускай. Он опустил меня на землю.
    У него был деревянный протез, он, когда садился на ПО-2, ставил левую ногу, брался рукой за край второй кабины, подтягивался и деревяшку ставил на центроплан, на крыло, затем продвигался вперёд потихонечку по деревянным полоскам, вроде трапа, специально установленным, чтобы не скользить лётчику, и после этого брал за брюки правую деревянную ногу и её забрасывал в кабину, а потом двумя руками брался за края кабины и туда подтягивался сам. Деревянную ногу он привязывал лентой из толстого грубого брезента и перебрасывал через левое плечо, нога держалась. Ходил без костылей.
    Когда мы находились во время войны в Германии, Саша увлекался, как и я, мотоциклами. У меня мотоцикл был без коляски, а у него с коляской. Он меня много раз возил, я сидел у него в коляске. А потом ребята ему сделали прицеп. Для прицепа использовали от истребителя два колеса. Прицеп получился довольно солидный квадратный, авиатехники постарались. Мы посоветовали ему. Он пошёл к Васе Сталину, и тот сразу, ничего не говоря (этот поступок сам говорит за себя пользу Василия Сталина), написал ему справку, что он дарит ему этот мотоцикл такой-то марки, номер, всё, как положено, ему написал. Печать в дивизии поставили. Саша один на этом мотоцикле с прицепом отправился в Москву.
    Прошло не более 4 – 5 дней, нам, как обычно, в часть приносили газеты и журналы, привезли свежий номер журнала «Огонёк». Если взять  подшивки  за те старые  годы,  можно  увидеть  на одном  из «Огоньков» на самой последней странице написано: «Московская милиция встречает победителя капитана-артиллериста  с цветами, который на собственном мотоцикле своим ходом приехал из Берлина в Москву». Но тот был  с ногами. А Саня без ноги! О нём ни слова.
    Когда я перешёл в аэрофлот, меня командировали в Ригу. Я двадцать лет восстанавливал гражданскую авиацию в Латвии. Когда вернулся обратно в Москву переводом, то узнал от товарищей нашего  полка, что Саня Буркин сидит кассиром в подземном переходе на радиальной линии в центре метро на Комсомольской недалеко от выхода на Казанский вокзал. Там с левой стороны в этом переходе была не одна касса, а, наверное, четыре или пять окошек. Я пошёл туда. Смотрю, действительно,  в самой крайней с левой стороны сидит «мордашка». Я взял пятачок. Человека два-три было в очереди. Подошла моя очередь, я даю ему пять копеек и говорю:
– Билет до Берлина!
    Он увидел меня, как заорёт, окошко закрыл, выскочил в коридор. А люди идут плотным потоком. Обнялись с ним, расцеловались. Вот такая встреча через двадцать лет – в 1966 году.
    В последние годы вместе с ним много раз ездили в школу № 89 имени А. Маресьева, набиралось по пятнадцать и больше человек. От метро «Щукинская» сядем и половину трамвая занимали. Но сейчас нас осталось очень мало. Умер Александр лет 6-7 назад.