Концерт

-   А что, эти придурки ещё не репетируют?  -  спросила заведующая местным сельским клубом, обращаясь ни к кому.  -  Ушлёпки, идите сюда. Чё петь-то будете? По аккордам слышу, что антикоммунистическую. Ну смотрите, придут к власти коммунисты, вас первых повесят.

-   А вас, Захаровна, во-вторых. Слова к песне, кто сочинил? А мы так и скажем...

-   Гаврила, от ты злой... Прямо, весь ненавистный. Одно имя твоё, что стоит:  "Гав" и  "р-р-р", так и лаял бы на всех. Разве можно жить на свете с таким именем? Ума не приложу, как это у тебя получается?... А где этот, как его по батюшке? Ну, который у нас дона Педро всё время играет? Не надо зубоскалить, между прочим, лучше всех играет. На сто процентов натурально.

-   Я тут, Захаровна, уже бегу. Да такая пробка образовалась возле Заречной, еле раскидал эти телеги с тракторами, своим великом.

-   Заткнись, звезда Голливуда! Я у тебя не спрашиваю, кого и чем ты кидал, я хочу знать, почему не вовремя? Понял?

-   Так точно. Я сразу всё так и вразумею.

-   От видишь, Гаврила, видишь? И не обижается человек. А тебя, подумаешь, ублюдком ласково назвала. Да чтоб я так жила, если бы ко мне вот так, по-матерински... Ладно, жертвы Хиросимы и Нагасаки, занимайтесь своим делом, а я что-то чувствую, что ещё кого-то не хватает.

Билан так и не приехал? Да как он мог? Это же генеральная репетиция перед таким праздником. А ещё:  "Я бесплатно спою, я бесплатно станцую, куда вас убогих денешь?"

Что ты там шепчешь, Кузьмич? При чём здесь его машина и наши дороги? Не поняла связующего. А, вон ты куда... Слышь, аксакал, инопланетяне прекрасно к нам долетают и не жалуются люди... Да кто там у двери застыл? Заходи - не бойся, выходи - не плачь. Дима? Ну наконец-то!

-   Вот именно. Наконец-то я точно чувствую, что ещё жив. Дурак, надо было географию хорошо в школе учить, а у меня "пение" было любимым предметом.

-   Всё это замечательно, дорогой, но поплачешь потом. Подойди, что-то покажу. Залезай на сцену. Кузьмич, твою мать, где лестница? О, Димасик, да ты акробат! Так вот, на этой досочке здорово не взбрыкивай, как ты обычно это делаешь, а то она прогнила. Отсюда, сам понимаешь, спонсоров нету и помочь нам, несчастным, некому... Поэтому не надо трюков на этой дощечке, опять же, спонсоров выглядываем-выглядываем...

-   Хорошо, я понял.

-   Правда? Вот и умничка, всегда знала...

-   Да ясно всё. В этом месте работают каскадёры, а я ещё не они, только учусь.

-   Боюсь, ты недальновидно понял... Сколько я про меценатов да про бедных, а ты...

-   Захаровна, я про вашу шею и конечности. Ну вся в золоте! Такое не позволяет себе даже моя мама, а она - моя мама! Вот я и говорю, насчёт нищих... По вам не скажешь.

-   Ой, Дима, не завидуй! Ещё пару концертов в тайге и купишь себе нормальную машину.
Так, всё, не отвлекаемся. Начнём с главного, с частушек. Где Петро с Антоном?

-   Захаровна, так мы это, так себе... Готовы значит.

-   Прекрасно! А куда вас понесло? Для кого Кузьмич лестницу поставил? Вы по верёвочкам? Та мне всё равно. Начинайте!
Что такое, что за игра в молчанку?

-   Захаровна, мы не будем выступать.

-   Это ещё через почему? Какого... вы тогда на сцене делаете? Специально залезли, чтоб цену понабивать, как девственница перед хирургическим вмешательством? Дима, не обращай внимания на наш лекси-жаргон. Мы тут между собой изъясняемся на никому не доступном, но нам понятном языке... Дитё, да защёлкни ты рот, а то я так и шарю по твоим тридцати двум, в поисках бриллиантов...
Так что струсилось, пресмыкающиеся, только не знаю к кому?!

-   Потому что уберите с первого ряда, вон того оленя.

-   А кто там? Ванька, что ли дурак? А я и думаю, чего это мне рога мешают на сцену смотреть? Давай, Ванька, мигрируй на задний ряд, нечего у артистов под ногами путаться. Но стесняюсь спросить, чем вам не угодил этот рогатый недоумок?

-   Он нам рожицы корчит.

-   О, Господи, Ванька, тебе ли рожицы? Да ты и без них, Пресвятая Богородица, спаси и сохрани.

-   Ладно, нонче я уйду отседова, но на концерте всё равно сяду на первый ряд.

-   Хлопцы, да вы не переживайте! Пускай садится, он вас не собьёт с панталыку, я ему противогаз надену.

-   Спасибо, Кузьмич, удружил... Если мы увидим эту рожу да ещё в противогазе, мы тут же сразу и ляжем. Низкий тебе поклон, Кузьмич.

-   О, пацаны, я сам придумал себе маскировку, чтоб вас не конфузить. Надену маску гамадрилью, ту, что с клыками, как у вампира.

-   Ты что, тварь, скотина бесподобная, хочешь, чтоб мы тут обделались при всём честном народе?

-   Пацаны, так всё-таки кто я: тварь или бесподобный?

-   И то и другое. И всё в отрицательном виде.

-   А ну-ка, хватит разговоры разговаривать! Уже вечер, а я ещё даже не завтракала. Вы меня довели, что о ста пятидесяти килограммах приходится только мечтать. Осталось каких-то несчастных сто сорок девять, но ламбада всё равно моя. Ламбаду я танцую! Кстати, а где тот армянский... Вислоух или Большеух?

-   Захаровна джан, у меня все части тела большие, а вот уши... холодные.

-   И что, так заледенели, что вчера на репетицию не явился?

-   Нет. Пил коньяк.

-   Я тебя умоляю... Где Ереван, а где ты? Коньяк он пил... Небось, у хохла горилку на что-то выменял?

-   Нет. Брат привёз. Коньяк на горилку не меняю.

-   Ашот, а на самогон меняешь? Я как раз два баллончика выгнала... Дима, детка, прищурь глаза, а то ты их так вытаращил, как будто впервые слышишь такие названия... Так что, Ашот?

-   Нет. И на самогонку тоже нет. Меня моя нация не поймёт.

-   Ашотик, ты знаешь почему мамонты вымерли?

-   Нет. Что-то около этого. Ну там, ледниковый период, природные катаклизмы...

-   Наплюй и забудь. Период, клизмы... Ашот, специально для тебя: идут мамонты, самец и самка. Он ей: - у? А она: - нет! Он опять: - у? Она снова: - нет!
Так они, Ашотик, и вымерли. Понял?

-   Нет. Не дошла суть. Та, которая между коньяком и мамонтом. Такое название впервые слышу. Вот "Арарат" - это знаю, а "Мамонт" не знаю.

-   А суть в том, Ашотик, если не будешь делиться коньяком, то сопьётся вся Армения.

-   Нет. У нас могут пить, в отличие от некоторых.

-   А что ж такое? В России не в той ноге рюмку поднимают?

-   Нет. Большое количество поднимают и ноги при этом бессильны. По-армянски, быстро устают.

-   Извиняюсь, конечно, что прерываю вашу милую беседу, но я гадом буду, а не Кузьмичом, если Петро с Антохой артисты. Артист завсегда должон быть в роли, а тут не успели из зала дулю показать - всё, заменьжурились. Какие они, в чертях, артисты?

-   Дедуня, да ты не умничай! Взял бы, да и показал пример. С места оно, ясное дело, сподручнее чужими руками жар загребать. А ты выйди вместо нас и поучи, как надо?

-   Да, что ли проблема? Щас, как выступлю, век будете помнить и завидовать. А ну, несите меня на сцену!

-   Кузьмич, а может пешком прогуляешься-пройдёшься?

-   Не хочу "пройдёшься", хочу, хоть разок, "на руках проедешься." Захаровна, распорядись!

-   Это мы, запросто можно... Давайте, приматы, скучковались по-быстрому... Димочка, ты куда? Тебя это не касается, ты ж бесплатный концерт даёшь. Ванька, да подтолкни ты старика под зад. Чем-нибудь. Я сказала, нежно! Ну ничего нельзя, тем более Кузьмича доверить.

-   А чё он совсем обнаглел? Если старый, так что, монтана? На хребтину можно залезть и ножки свесить?

-   Ты, Антоха, танцуй, пока молодой. Состаришься, начнёшь, как я - давление на всех концах измерять. Я вот давеча тебе говорил:

-   Не ездий, Антоха, так часто на мотоцикле, банан атрофируется и станет кривой.
А ты как мне ответил?

-   Мне что, из него стрелять?

А хочь и так, это тоже надо уметь.

-   Кузьмич, алё, я - Захаровна. Ничего, что мне хочется тебя придушить, потому что рот раззявила и не дождусь, когда ты начнёшь, раз уж тебя на сцену закинули?  По-хорошему спрашиваю, я тебе не мешаю?

-   Не, Захаровна, сама ты - не. А вот твои глаза мешают. В них молнии мельтешат, как у дракона. И я бы был тебе премного благодарен, если б ты взяла тёмные очки у того мальчика, что рядом с тобой. Заранее спасибо... Так вот, Антоха, я знаю ты не хочешь, но тему я всё ж таки продолжу. Артист, чтоб ты знал, обязан отключиться от зала и хоть камни с неба, а роль свою доиграть!
В эту самую минуту, раздался треск и грохот падающей штукатурки. Кузьмич взвизгнул и рванул было за кулисы, но там камнепад был ещё сильнее. Он подпрыгнул, как заяц, и кубарем скатился по своей лесенке. Все в шоковом состоянии смотрели на небо, которое образовалось вместо потолка.

-   Твою мать...  -  прошептала Захаровна.  -  Не, Дим, я не про твою. Твоя не заслуживает, такого песняра родила! Кузьмич, а ваша мама была порядочной женщиной? А где он есть?

-   Да вон он, под сиденьем заднего ряда.  -  не к месту засмеялся Антон.  -  Кузьмич, а как насчёт артиста, которому пофиг камни с неба?

-   Твою дивизию...  -   не унималась Захаровна,  -  Как же теперь на этой сцене нормальный певец выступит? Кузьмич, отвечай немедленно!

-   Захаровна, почему это я? А может, я не крайний.

-   Ещё какой крайний, накаркал кто, Билан, по-твоему?

-   Простите, раз уж вы обо мне... Совсем забыл, у меня сегодня бенефис в Кремле, так что, я, наверное, поеду. Заболтался тут с вами...

-   Ну, если в Кремле... Дорогу к машине найдёшь? Ванька, дай ему компас на всякий случай.

Народ, это снова я, Захаровна. Кто мне напомнит, по какому поводу мы затеяли всю эту свистопляску?

-   Так, Кузьмичу ж сто один год.

-   А-а-а, ну тогда для всех амнистия - никакого концерта. Слышал, Кузьмич, не заработал. Обойдёшься, старый наводчик. Навёл тут нам порядков, за год не объедешь. И вообще, на руках тебя носили? Носили. Вот и хватит, хорошего понемножку, а ему торжество подавай! Была бы круглая дата, а то так, сто один... Придёшь через четыре года, лады?

-   Не, Захаровна, я думаю, за четыре вы не управитесь, так что лучше я приду через девять!