Город

Солнце уходило в закат. Наступали сумерки. Разумнее было бы вернуться. Это понимали все. Но чувство, похожее на азарт, толкало их вперед. Они ни от кого не убегали, и ни за кем не гнались, никакая цель, притаившись,  не ждала их за очередным изгибом узкой горной тропы. Просто им хотелось глотнуть свободы, почувствовать, как сильнее бьется сердце от новых ощущений. А потом, вскарабкавшись  на скалистый откос, набрать в грудь чистейшего воздуха и проникнуться  таинством мироздания, синевой неба и величием молчаливых гор.
        Вот уже почти неделю они были обитателями пансионата «Горная долина», тихого и укромного местечка. У подножия заснеженной горной цепи разбросал свои корпуса пансионат, один из многих в этой местности, бывших привлекательными для выходцев из разных стран. И причиной тому были первозданной чистоты воздух, живописные пейзажи, звенящая тишина. В их здешней компании были двое поляков, супруги Барбара и Стефан, занимавшиеся научными изысканиями, русский бизнесмен Михаил, художник из Франции Пьер и румынка Элеонора. Все они приехали почти в одно и то же время, да и комнаты их были по-соседству. Наверное, именно поэтому и возникли между ними приятельские отношения. В общем-то, человек, оказавшись в чужом месте, людей, живущих рядом, с которыми он часто видится, склонен воспринимать едва ли не как родных.
За неделю они привыкли к распорядку дня, заведенному здесь, и он, после суеты их городов поначалу убаюкивающий их в неге покоя, теперь им был даже немного в тягость. Вдруг захотелось им покинуть ненадолго этот приют отдыха и вырваться на горные просторы, маячившие день и ночь за каждым окном.  Поэтому, когда Михаил и Пьер предложили всем пойти на прогулку в горы, вся компания согласилась. Кое-кто, правда, немного колебался. Стефан и Элеонора, как люди осторожные и осмотрительные,  засомневались, стоит ли. А вот Барбара поддержала вылазку в горы сразу и безоговорочно.
- А что,  это даже интересно, – обрадовано отозвалась Барбара в ответ на предложение. – Мы засиделись в этом пансионате.  Прогулки по расписанию, завтраки, обеды и ужины тоже. К черту расписание! Да здравствует свобода!
- Но, может быть, лучше все-таки пойти утром, - засомневался Стефан, заботливый муж Барбары. - Скоро стемнеет. Прогулку лучше устроить утром. Ты так не считаешь, дорогая?
- Нет, нет и нет, - упорствовала Барбара, - в этом-то и есть романтика. Вечер, горы, закат.
Горная тропа вела их куда-то  ввысь. Склон стал таким крутым, что  трудно было идти. Галька шелестела под ногами. Все порядком устали. Хотелось пить. Каждый понимал, что теперь-то уж точно пора повернуть обратно. Но никто не сказал этого вслух. Они продолжали свое восхождение в надежде найти в действительности нарисованную в воображении картину. Они надеялись увидеть раскинувшиеся как на ладони горы. Но  горы  медленно погружались во мрак. Краски теряли свою сочность и становились серыми.
В это время тропинка вдруг начала свой спуск. Несмотря на усталость, всех это крайне заинтересовало. Ну, сейчас наконец-то они увидят всё. Они вглядывались в ставшую серой даль, надеясь рассмотреть там какие-то детали местности, как вдруг раздался удивленный голос Михаила:
- Здесь пещера!..
- Нет, нет, - решительно запротестовал осторожный Стефан, - я вас умоляю, никаких пещер! Мы и так уже порядком увлеклись. Идем обратно!
- Дорогой, только одним глазком, - ласково просила Барбара мужа, - только одним глазком и обратно. Ты же знаешь, я никогда не бывала в пещерах. Я их видела только в кино. Ты не представляешь, как мне хочется там побывать. Ну, пожалуйста, сделай это ради меня.
- Это запрещенный прием, - проворчал Стефан, - знаешь же, что ради тебя я готов на всё.
- Вот и прекрасно! – Барбара от восторга захлопала в ладоши. – Что же мы стоим? Идем!
Больше никто не произнес ни слова. Элеонора и Пьер переглянулись. Она пожала плечами и шагнула в черноту. Все потянулись вслед за оживленно беседовавшими Михаилом и Барбарой. В пещере их голоса звучали гулко и мрачно.  Михаил держал горящую зажигалку, она кое-как освещала им дорогу. Они двигались по узкому коридору, над которым тяжело нависали  каменные стены, плавно переходящие в сводчатый потолок. Местами потолок спадал настолько низко, что казалось недалеко та точка, где он сольется с полом. Но нет, он постепенно вновь приподнимался выше и выше, насколько хватало пространства пещеры. Неожиданно вдали забрезжил свет. Узкий коридор вылился в свободное пространство. Это был выход. Здесь кончалась пещера, но в двух шагах темнел еще один узкий сводчатый вход, что-то вроде ее продолжения.
Путешествие становилось все увлекательнее. И даже те, кто еще недавно пребывал в сомнениях, идти или нет, теперь вдруг превратились в азартных исследователей. Неизвестно почему, но им страстно захотелось узнать, а что же там, дальше.
- В конце концов, - тихо сказал Михаил, выражая, тем самым, общее мнение, - мы шли прямой дорогой, в пещере не было никаких лабиринтов, так что мы точно не заблудимся. Просто пойдем по прямой и всё. Посмотрим на эту пещеру. Если там нам встретится хотя бы один боковой ход, сразу же повернем обратно. Согласны?
Все были согласны. Они вновь шагнули в прохладную черноту. Пройдя несколько шагов, они услышали шум нежданно начавшегося дождя и раскаты грома. В воздухе резко запахло озоном. Должно быть, гроза была сильной. Это их немного огорчило: возвращаться по  дождю будет неприятно.
- Вот видите, как хорошо, что мы забрели в эти пещеры, - сказала Барбара, - а иначе бы дождь застал нас в пути. Предлагаю здесь переждать дождь, а потом вернуться.
- Боюсь, что ничего другого нам не остается, - поддержала Барбару  Элеонора. – А откуда взялся этот дождь?.. На небе ведь не было ни тучки.
- Дорогая моя, неприятности всегда приходят неожиданно, - философски заметила  Барбара.
- Может быть, он собрался, пока мы блуждали по горам в сумерках, - предположил Пьер.
- Да не все ли нам равно? Что вас это так занимает? – пожал плечами Стефан. – Дождь обычное явление. Не понимаю, что в этом особенного.
- Э-эй! Идите скорее сюда! – откуда-то издалека донесся голос Михаила.
Все кинулись на звук его голоса.  То, что они увидели, было удивительным и необъяснимым. Михаил стоял на краю обрыва. За пыльной кромкой  лежал город. Прекрасный, загадочный город. Даже отсюда были видны неширокие улицы, дома в зелени садов. Они отчетливо видели прибрежную улицу, высокие парапеты которой смотрели в бескрайнюю гладь моря.
- Море?!. – изумился Стефан. – Разве здесь есть море?.. Откуда здесь море?.. Ни черта не понимаю!..
Путешественники только пожимали плечами, да обменивались обеспокоенными, тревожными взглядами. Странно. Всё это было очень странно. И подозрительно. Они по-прежнему стояли неподвижно, будто бы ввергнутые в оцепенение своим неожиданным открытием.
- Знаете что, давайте лучше вернемся, – предложила Элеонора. – Не нравится мне здесь. Ох, не нравится.
- Вернуться мы всегда успеем, - возразил Михаил. – Предлагаю спуститься и побывать в этом городе.
- А что же это за город? – спросил Стефан. – Вы что-нибудь слышали о каком-то там городе в этих местах? Как он называется? Смотрите, он довольно большой. Вдали виднеются и высотные дома. Значит, что-то мы должны о нем знать. Вам не кажется?
- Да и море, – поддержал его Пьер. – Моря здесь быть не должно.
- О-о, я знаю! – воскликнула Барбара, и глаза ее восхищенно загорелись. – Мы попали в этот пресловутый параллельный мир. Да-да, в параллельный мир.
- Что за чушь! – отмахнулся Михаил. – Какой там параллельный мир. Просто кто-то построил здесь город. Наша планета большая, невозможно же все знать, что и где находится, что и где строится. Может, вы забыли. Потеряли ориентацию в пространстве. А может быть, здесь нашли нефть и построили город. Что в этом такого?
- А море?.. Море тоже построили?.. – усмехнулся Стефан.
- Да, может, это и не море вовсе, просто так кажется. Может быть, это большое искусственное озеро, - сказал Пьер.
- Да что гадать! – решительно заявил Михаил. - Предлагаю побывать в этом таинственном городе. Да и напиться бы не мешало, а то в горле совсем пересохло. Посмотрим, как там и что, а потом вернемся обратно.
Похоже, что ничего другого им не оставалось. Все порядком устали, чтобы тут же повернуть обратно. Они, держась друг за друга, стали осторожно спускаться по крутому откосу навстречу городу, безмолвно застывшему вдали. Внизу раскинулась долина с прохладными и пахучими травами, после колючего гостеприимства гор ее объятия казались раем. Путники сразу воспрянули духом, на смену усталости пришла вдруг неосознанная радость и умиротворение, умиротворение от тишины, наполнявшей все вокруг, и звучавшей в этом месте как-то по-особому. Это была тишина мира, отдыхающего после трудного и напряженного дня. Этой тишиной невозможно было насладиться досыта, хотелось, чтобы ничто не нарушало ее безмолвия, чтобы она длилась и длилась. Они  решительно и смело шагали к городу. До сих пор, похоже,  никем немятая трава послушно ложилась под их ногами.
Большой прибрежный город был всё ближе. Они ожидали услышать его шум – гул автомобилей, гудки морских лайнеров, крики торговцев. Что-нибудь, что имело бы отношение к городской суетливой жизни, но ничего этого не было. По-прежнему ни единый звук не потревожил благодатную тишину. Не сговариваясь, они решили это не обсуждать, чтобы не давать своему страху, поднимавшемуся где-то внутри, взять их в плен тревоги и сомнений. Они просто шли. Любопытство было все-таки сильнее любых других их чувств.
Окраина города встретила их широкой извилистой дорогой, вдоль которой стройными рядами застыли кипарисы. Путешественники  несмело ступили на нагретую солнцем поверхность. Вскоре дорога сделала крутой поворот и перед ними открылась блестящая в лучах заходящего солнца лазурная с багровым закатным отливом гладь моря. Итак, это все-таки было море. Теперь в этом уже не могло быть сомнений. Перед ними было настоящее море, плавно уходившее за горизонт. Но это никто не стал обсуждать. Они лишь обменялись недоуменными, встревоженными взглядами и зашагали дальше.
Их спутником было море, оно по-прежнему оставалось справа от них. Пустынная же окраинная  дорога вскоре разветвилась, одна ее часть, выгнув дугу,  убегала куда-то по направлению к холму, зеленевшему насаждениями, похожими на виноградники, другая, прижимаясь к берегу, постепенно влилась в русло улицы. Они решили держаться ближе к морю. Вдали появились особняки из белого и розового камня с узорчатыми невысокими ограждениями. Им подумалось, что в таком местечке, должны жить люди весьма состоятельные. Дома, построенные в разных стилях, тем не менее, прекрасно  вписывались в общий  вид побережья. У некоторых домов балконы, уставленные кадками с мохнатыми тропическими деревьями, мягким изгибом превращались в террасы-эстакады, на уровне вторых этажей пересекавшие разогретую солнцем мостовую, и  устремлявшиеся прямо к морю; там, у кромки волн они спадали  чередой степеней.  Должно быть, всю свою жизнь счастливые обитатели этого чудесного местечка купались  в неге солнца и легкого влажного бриза.
  Но и здесь стояла тишина, нарушаемая лишь едва различимым дыханием моря. Даже и море было здесь тихим и робким. Куда же делись жители прибрежных особняков?.. Может быть, в этих краях выдался особенно жаркий день, люди устали и теперь отдыхают в своих роскошных, прохладных апартаментах?.. Кто знает, может, и так. Во всяком случае, нигде ни души.  Наглухо зашторенные окна безмолвно глядели на пурпур морского заката.
- Очень хочется пить, - вздохнула  Элеонора, – где  бы напиться…
- Да, это правда, - сказала Барбара, – жара какая стоит… прямо дышать нечем… может, заглянуть к кому-нибудь… попросить воды…
Все оглянулись, будто стараясь оценить, где, в каком из домов живут милостивые хозяева, которые сжалятся над уставшими путниками и напоят их водой. Они стояли у небольшого розового особняка, огороженного не узорчатой металлической оградой, как у других, а живой изгородью из приземистых пышных  кустов с огромными белыми соцветиями, щедро разбросанными тут и там. Что же, возможно,  здесь им и не откажут. Во всяком случае, почему бы ни попробовать.
- Милые дамы, не волнуйтесь, сейчас мы попросим воды, и если здесь хотя бы одна живая душа, нам не откажут, уверяю вас, - сказал Михаил и решительно направился к входной двери.
Золотой колокольчик над нею робко звякнул. Тишина. Ни одна из занавесок не колыхнулась. Михаил еще несколько раз теребил звонок, но тщетно. По-прежнему царила тишина.  Казалось, дом необитаем. Все забеспокоились, а что вдруг это какой-нибудь заброшенный город, где никто не живет, а раз так, значит, здесь нет ни воды, ни пищи. Что же им теперь делать?.. Жажда становилась нестерпимой. Вернуться назад они попросту не смогут. Пройден большой путь, все выдохлись, они измучены своим путешествием и жаждой. Михаил, отчаявшись, добиться ответа, теперь бил что было сил кулаками в дверь, она гулко трещала, готовая рухнуть.
Неожиданно дверь отворилась. Михаил в очередной раз, замахнувшись кулаком, так и замер  с поднятыми руками. Оцепенели и все остальные. Они силились разглядеть, кто отворил дверь, и не могли: то ли мрак скрывал этого человека, то ли он стоял за дверью. Впрочем, вскоре дверь скрипнула, открываясь во всю ширь, и на пороге появилась молодая белолицая женщина с пышными белокурыми волосами. Она то и дело небрежным жестом поправляла спадающие на лицо волнистые пряди. Одета она была в пестрое открытое платье, дорогое  и изысканное. Длинное платье превосходно  подчеркивало ее стройную фигуру, привлекательную грудь.  Было совершенно ясно, что это не прислуга. Без сомнения, перед ними была сама хозяйка. Женщина обворожительно им улыбалась, чуть щуря  зеленоватые глаза.
- Добрый день, мадам, - обратился к ней Михаил, - извините за вторжение, за шум, но, видите ли, мы были вынуждены. Э-э… понимаете… дело в том, что мы просто умираем от жажды. Умоляю, дайте нам воды.
- О-о,  вы устали, вас мучает жажда, - всплеснула руками хозяйка  розового особняка. Они заворожено внимали ее  голосу, необычайно звонкому и мелодичному, будто звучала красивая песня, которую хотелось слушать бесконечно. – Я прошу вас, господа, проходите в мой дом, располагайтесь в нем, я угощу вас напитками. Пожалуйста, проходите.
Они с облегчением переступили порог дома, здесь царил полумрак и  прохлада. Им вдруг показались смешными и абсурдными их страхи. И в самом деле, что они напридумывали?.. Какой брошенный город, какой параллельный мир?. Обычный город, обычные люди. Сейчас эта любезная женщина принесет им напиться, а потом они отправятся искать свою пещеру, чтобы вернуться обратно в пансионат. Они удобно расположились в гостиной, куда провела их белокурая хозяйка. Полумрак был и здесь,  лучи уходящего в закат солнца с трудом пробивались сквозь плотно задрапированные тяжелыми портьерами окна. Комната была щедро украшена старинными картинами, мраморными статуэтками, витиеватыми подсвечниками. В ее центре расположился массивный кожаный диван и под стать ему огромные кресла, которые, казалось, могли поглотить  любого, даже очень мощного человека. Так и вышло. Стефан и Михаил, оба высокого роста, утонули в креслах, и казались совсем маленькими. Барбара и Элеонора, устроившиеся вместе с Пьером на диване напротив, с насмешливой улыбкой смотрели на них.
Они с нетерпением ждали хозяйку, ведь та обещала их напоить. Вскоре она появилась на пороге гостиной с подносом в руках, она с улыбкой  поставила его перед гостями на приземистый стеклянный столик.  Гости же с нетерпением наблюдали за ее неторопливыми, плавными движениями. Из запотевшего кувшина в  хрустальные бокалы  полилась оранжевая жидкость, похожая на апельсиновый сок. Путники, нимало не заботясь  о приличии, жадно  припали пересохшими губами к желанной влаге. В один миг они осушили свои бокалы, так и не успев оценить напитка. Хозяйка куда-то ушла. Наверное, она поняла, что одного кувшина будет недостаточно, а может быть, просто решила не стеснять гостей своим присутствием. Только после третьего бокала, когда сока почти не осталось, странники немного пришли в себя, почувствовав, что отчасти утолили жажду.
- Какой это сок? – спросила Элеонора, рассматривая на свет остатки жидкости в своем бокале.
- Не знаю, - отозвалась Барбара, - но он очень вкусный. Ох, я бы выпила еще. А вы?
- Я как раз вам несу еще один кувшин, - раздалась нежная мелодия голоса хозяйки.        – Я вижу, вы давно  ничего не пили. Хочу вам попенять, нельзя было отправляться в странствие без запаса воды. В наших краях без питья не обойтись.
        - А кстати, скажите нам, будьте любезны, где мы находимся, как называется этот город? - обратился к женщине Пьер.
Она ответила не сразу, может быть, потому, что  разливала сок. Потом вдруг пристально посмотрела на Пьера и сказала, загадочно улыбнувшись:
- Вы хотите знать, где находитесь?.. Но зачем?.. Не все ли равно, где?..
Повисла напряженная тишина. Гости удивленно смотрели на хозяйку, словно видели ее впервые. Никто не знал, что сказать. Но женщина вскоре, будто спохватившись, весело рассмеялась. Все облегченно вздохнули. Ну, конечно, это же шутка! А они не поняли. Но следующие слова женщины вновь заставили их насторожиться и обеспокоиться.
- Впрочем, это не секрет, - сказала она, - этот город называется  Голубая лагуна.
- Голубая лагуна?.. – удивился Пьер. – Разве есть такой город, Голубая лагуна?.. Друзья мои, - обратился он к своим спутникам, - вы что-нибудь слышали о таком городе?
Те только пожимали плечами. И опять им показалось странным и  это место, и они сами, находящиеся здесь, и эта загадочная женщина, похоже, едва ли не единственная обитательница Голубой лагуны. Она поставила пустой  кувшин на поднос, собираясь снова уйти, но потом вдруг передумала, отошла к окну, будто что-то увидела там. Она  стояла к гостям вполоборота, в высоком, достаточно вольном разрезе платья  виднелась ее нога бронзового цвета. Мужчины восхищенно отметили про себя необыкновенную красоту ее тела и этой словно выставленной на показ бронзовой ножки,  женщины же обратили внимание на то, что их хозяйка  неравнодушна к солнечным ваннам. 
- Господа, ничего нет удивительного в том, что вам неизвестен наш город, - продолжила она, отойдя, наконец,  от окна,  - он построен совсем недавно. Здесь нашли нефть, газ и еще какие-то там полезные вещества. Вот и весь секрет. А вы так перепугались.
- Вот я же говорил! – торжествующе воскликнул Михаил. – Я вам говорил об этом! А вы мне не верили. Скажите, а почему здесь так пусто, нет никого?
- Город только заселяется, еще не прибыли мои соседи, хозяева  этих прекрасных особняков, что вы видели. Они скоро будут здесь, и я не буду больше скучать. Но, господа, мы с вами незнакомы, - вдруг спохватилась хозяйка, - давайте познакомимся, господа. Меня зовут Лиз. А вас? Представьтесь, прошу вас, господа!
Мужчины поднялись со своих мест и, галантно расшаркиваясь и целуя ручку Лиз, принялись один за другим называть и свои имена. При этом  все они тесно обступили Лиз, будто собираясь заключить ее в объятия. Элеонора оставалась совершенно равнодушной, а вот Барбаре сцена была крайне неприятна, и в первую очередь потому, что в числе этих мужчин, был ее муж, который, она считала, принадлежал только ей одной. Впрочем, было и что-то еще, что настораживало их обеих. Какая-то таинственность скрывалась  в образе обольстительной Лиз, так свободно и без остатка умевшей покорять мужчин.  А главное, зачем ей это понадобилось?.. Ведь незадачливые путешественники вошли в ее дом только, чтобы напиться.
- Ох,  джентльмены, - спохватилась Лиз, поспешно покидая тесный мужской круг, - мы заставили скучать дам. Вы позволите узнать ваши имена?
- Конечно, - с вызовом в голосе сказала Барбара, вставая навстречу Лиз и протягивая ей свою крепкую руку, - Барбара. А это – Элеонора.
- Очень приятно, - пробормотала Элеонора, подавая в свою очередь Лиз  руку.
Та сердечно приняла рукопожатие, но на мгновение Элеоноре показалось, что в зеленой глубине ее глаз мелькнули насмешливые искорки. И вновь что-то заскребло у нее в душе. Почему она так смотрит, как будто ей известно что-то, что не знают они?.. Но Элеонора погнала прочь эти  мысли, объяснив свою подозрительность к Лиз тем, что та, по мнению Элеоноры, принадлежала к разряду легкомысленных женщин. Эти женщины несут окружающим их  людям одни только беды. Это она знала точно. Но что ей до Лиз?.. Сейчас они покинут этот дом, и больше Элеонора  никогда ее уже не увидит. Скорее бы, а то они и так уже засиделись.
- Господа, -  решительно сказала Элеонора, - думаю, что нам пора. Впереди – длинный путь, нам надо успеть вернуться засветло.
- Но, друзья мои, куда же вы пойдете, скоро стемнеет? – обеспокоилась Лиз, в глазах ее была неподдельная тревога. – Вам нет нужды покидать так скоро наш город. Задержитесь ненадолго, прошу вас. Вам здесь понравится, уверяю вас.
- И что же, вы предлагаете нам остаться на ночлег? – язвительно спросила Барбара. – Вы нам всем сможете предоставить свой кров?
- Вполне, - многозначительно улыбнулась Лиз, - во всяком случае, тем из вас, кто этого захочет.
- А остальные что же? – ехидничала Барбара.
- О-о, и об остальных мы позаботимся. Но шутки в сторону, господа. От лица мэра Голубой лагуны, моего близкого друга и компаньона по бизнесу, я предлагаю вам погостить в нашем городе. А  через несколько дней вы сможете принять участие в грандиозном празднике по случаю открытия города и сдачи его под ключ. Уверяю вас, будет весело. Сюда съедутся журналисты со всего мира. Здесь будут видные политики и бизнесмены. Кое-кто из вас сможет наладить здесь выгодные контакты. Ну так как, господа?
- А где же мы проведем эти дни? – спросил Пьер.
- Вы первые гости Голубой лагуны, вам все удобства, все привилегии. Прямо сейчас я вызову личного помощника мэра, и на своей машине он доставит  каждого из вас в комфортабельный, роскошный  особняк. Ни один из них  пока еще не имеет хозяев, вы будете первыми их хозяевами. Кто же не захочет покидать моего гостеприимного дома, - при этих словах она вновь многозначительно улыбнулась, - милости прошу почтить  меня честью быть вашей хозяйкой. Так как, господа?
Михаил, не сводя глаз с Лиз,  подошел к ней и что-то шепнул ей на ухо. Та одобрительно засмеялась в ответ.
- Что за секреты?.. – возмутилась Барбара. – Говорите вслух!
- Дорогая моя, успокойтесь, - ласково обратилась к ней Лиз, - это не касается никого из вас.
- Кого же это касается? – спросил Пьер. 
- Господа, это неважно, - ускользнула от прямого ответа Лиз. – Итак,  вы согласны?
- Я, пожалуй, соглашусь при одном условии, - заявил Пьер, не сводя с Михаила злого  взгляда, - если наша дорогая хозяйка  позволит мне воспользоваться ее гостеприимством.
Михаил побагровел, а Лиз весело рассмеялась. Он направился к Пьеру, сжимая кулаки, но она встала между ними.
- Джентльмены, прошу вас, не ссорьтесь. Ссор я не люблю. Раз уж у нас возник спор, предлагаю заключить перемирие. Места в моем доме много, но для спорящих и враждующих мало будет и острова, поэтому предлагаю вам, господа, заключить мир. Только так мы с вами, втроем, - на этих словах она сделала акцент, - сможем приятно провести время под одной крышей. Так как, господа, мир?
Михаил и Пьер, недовольные, но молчаливые, покорно пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
- Грязная шлюха, - тихонько шепнула Барбара Элеоноре, та  кивнула в ответ.
- Ну что же, ваше молчание я принимаю за согласие, - весело сказала Лиз, - иду вызывать помощника мэра.
Она вышла, плотно закрыв за собой дверь, вся компания удрученно молчала. Слов не было ни у кого. У многих было ощущение, что их используют. Но для чего?..
- Что скажете? – устало спросила Элеонора.
– Скажу, что ловко нас провели, - отозвалась Барбара, - сначала воды, потом в гости, скоро и вовсе оставят здесь жить. Хотя некоторые и не прочь, под одной-то крышей с прелестной хозяйкой.
- И что с того?.. – Михаил вызывающе и зло смотрел на Барбару, в нем еще кипел гнев на Пьера, разрушившего его далеко идущие планы. – Вас это не касается. Не нравится здесь, валяйте, идите искать свою пещеру. А я, например, намерен здесь задержаться. И не скрываю этого.
- Будете с Пьером делить мадам Лиз? – съязвила Барбара. – Тошно не станет?
- Нет, не станет, – парировал Михаил, едва сдерживаясь, чтобы не дать ходу своей  ярости - не перевернуть стол или не сорвать портьеры. – С такой женщиной не станет. Напротив! Будет лучше и лучше!
- Ну, хватит, - вмешалась  в спор Элеонора, - все мы взрослые люди, никто никому не указ. Просто мы устали, нам надо отдохнуть. Предлагаю, задержаться на ночь. А утром будет видно.
Через несколько минут в гостиной вновь появилась Лиз. На этот раз она была не одна, ее сопровождал молодой человек в смокинге с идеальным пробором на голове, темные глаза его из-за тонких очков с безразличием взирали на окружающий мир. Лиз представила его, как мистера Томаса. Он вежливо поклонился и предложил дамам и господам пройти  в  его лимузин. Элеонора и Барбара со Стефаном  молча последовали за учтивым мистером Томасом, Пьер и Михаил остались в гостиной вместе с Лиз.
Она еще постояла у окна, провожая взглядом  отъезжающую машину. Затем обернулась к свои гостям, обольстительно улыбаясь, в ее глазах  плясали озорные искры.
- Ну вот, господа, мы и остались одни. Как вам и хотелось. Не правда ли?.. Вам ведь этого хотелось?..
Она подошла к Михаилу, опустила руки на его плечи, нежно заглянула в глаза, потом приблизилась к Пьеру, провела рукой по лицу, обняла за шею и на миг прикоснулась своими устами к его губам. При этом Лиз оставалась совершенно спокойной и естественной. Вдруг она направилась к выходу, на пороге обернулась, поманила рукой, они, как безумные, кинулись вслед за ней. Дом теперь был ярко освещен, свет играл в стеклянных витражах стен, плескался в розовом мраморе полов. И посреди этого великолепия царствовала полуобнаженная богиня Лиз. Она властно взяла их за руки и повела куда-то по коридору, затем вверх по широкой лестнице с гладкими мраморными ступенями, куда-то еще вбок и снова вверх, пока они не оказались в огромном зале.  Все его окна выходили на море, где уже отгорал закат. Зал был совершенно пустым, лишь на полу лежала мохнатая  шкура какого-то огромного зверя, рядом стоял прозрачный столик с бутылками вина и  закусками.
- Что же, господа, знакомство с моим чудесным домом мы начнем здесь, в этом прекрасном местечке, - она приблизилась сначала к одному, затем к другому, у одного забрала галстук, у другого – пиджак. - Будьте собой… не скрывайте чувств… отбросьте свои глупые комплексы… начинается чудная ночь…



2.


Дом, куда привез Элеонору мистер Томас, находился неподалеку от особняка Лиз. Не успела прибрежная дорога сделать и двух поворотов, как белоснежный лимузин уже остановился у одного из домов. Он мало чем отличался от своих соседей – такой же респектабельный и молчаливый. Окна наглухо были закрыты жалюзи. Похоже, что и здесь никто не жил. Однако на балконе с массивными балюстрадами виднелись  кашпо с цветами и тропическими деревьями, жирно блестевшими в лунном свете мощной глянцевой листвой.  Элеонора подумала, что кто-то должен был за ними ухаживать, иначе бы они погибли в такую жару. Но кто?.. В середине балюстрада балкона переходила в террасу для прогулок к морю.  Они как раз остановились под ее сенью. Томас вышел из машины, открыл дверь и предупредительно подал руку Элеоноре. Она поняла, что это пристанище предназначено ей. 
Барбара вдруг заволновалась, схватила ее за руку и горячо  зашептала:
- Дорогая моя, вы что же намерены поселиться в этом доме в одиночестве?.. И вам не будет страшно?.. Предлагаю провести эту ночь с нами. Ты ведь не возражаешь, милый?
- Конечно, нет, - поддержал супругу Стефан. - И правда, Элеонора, черт знает, что это за место, вместе все-таки надежнее.
Элеонора на мгновение засомневалась. Может, они правы?.. Что это за дом и зачем ей туда идти одной?.. Но она все-таки нерешительно вышла из машины и огляделась. Она смотрела на спящий дом, и в глубине души ее разгоралось любопытство, ей страстно захотелось побыть хозяйкой прекрасного дома у самого моря. Интересно, какие чувства испытывает человек вдали от суеты, просыпаясь от шороха волн в собственном доме на побережье?.. О чем он думает, когда не торопясь пьет свой утренний кофе у окна с видом на море?.. Наверное, о том, что жизнь прекрасна, и больше не к чему стремиться, все самое лучшее он уже получил – благополучие, процветание, умиротворение, наконец. Все еще сомневаясь, она робко шагнула к особняку. Потом повернула к машине, наклонилась и сказала своим друзьям:
- Не беспокойтесь обо мне. Я останусь здесь.
Мистер Томас открыл дверь своим ключом и пропустил вперед Элеонору. Ее встретила темнота. Но вдруг дом мягко засветился. Это ее спутник включил освещение. Свет не был ярким, режущим глаза и обостряющим чувство тревоги, которое  неизбежно возникает у человека в незнакомом месте, да еще при стечении подобных странных обстоятельств. Напротив свет был чуть приглушенным, и он ее успокаивал. Она огляделась вокруг, и встретившая ее прихожая показалась ей даже слегка знакомой. Странно, но ей почудилось, что она действительно хозяйка этого дома. Просто ее долго не было, и вот она, наконец-то, вернулась в свою тихую благодатную пристань. Элеонора постаралась отогнать от себя навязчивые фантазии, должно быть, она невольно настроила самоё себя этими глупыми, детскими  мечтаниями. Что за ребячество?..
- Госпожа Элеонора, - обратился к ней Томас, - я покидаю вас. Желаю вам доброй ночи.
- Спасибо. Всего и вам доброго.
Дверь за Томасом затворилась. Элеонора осталась одна. Она подошла к зеркалу на стене, в свете бра из зеркальной глади на нее смотрела уставшая женщина, потускневшие глаза пытливо вглядывались в отражение, на загорелом лице  виднелись пыльные следы от долгого путешествия.
«Хорошо бы искупаться», подумала она, и тут же забыла об этом. Ее влек к себе дом, отданный в полное ее распоряжение. Ей хотелось поближе с ним познакомиться, заглянуть во все его уголки, изучить его весь. Это непреодолимое  желание удивляло ее – раньше она никогда не проявляла столь пристального интереса к чужой собственности. С чего же вдруг теперь?.. Зачем ей это?.. Она отмахивалась от этих вопросов. Просто так, из любопытства, в конце концов, интересно ведь поближе познакомиться с роскошным бытом богачей. Какая семья поселится в этом доме, сколько у них детей, чем они занимаются в жизни, какие у них привычки?.. Но зачем ей это знать?.. Просто так,  беззаботно отвечала себе Элеонора.
Сначала она детально изучила  прихожую, заглянула  в плательные  шкафы, открыла какие-то  ящики. Повсюду было пусто. Она с облегчением скинула  пыльные туфли. Обнаженные, уставшие от дороги ноги, с блаженством  ощутили прохладу паркета. Элеонора  закрыла на ключ входную дверь, убедилась, крепка ли она, и, бросив мимолетный  взгляд в зеркало,  направилась в гостиную.
Она на миг напомнила Элеоноре гостиную Лиз, такое же расположение дивана и кресел, правда, эти были более утонченными. Затянутые легкими парусиновыми накидками они сулили отдых и блаженное расслабление усталому путнику. Вся комната была выдержана в приятных пастельных тонах, воздушные портьеры, неброский шелк на стенах, изящный  паркет, на всем этом лежали приятные для глаза оттенки. Гостиная дышала свежестью и чистотой, никакого запаха пыли или плесени, будто весь день комнату освежал прохладный бриз моря. Она немного побыла в гостиной, опустилась в кресло, почувствовала покой и гармонию, но ее окликало  любопытство, оно настойчиво заставляло ее идти дальше. И она пошла, не в силах ему сопротивляться.
Долго, очень долго она бродила по дому. Осмотрев первый этаж, где размещались прихожая, гостиная, столовая и кухня, она шагнула на лестницу, поднимавшуюся к  верхнему этажу. Лестница шла не прямо, а как-то боком, с неожиданными  изломами.  Там, наверху, Элеонора оказалась в холле, отсюда можно было попасть  на балкон, а затем выйти и на террасу. Она решила, что  видом на море  она будет любоваться завтра, поутру. Пока же надо было подумать о ночлеге и питании. Впервые она ощутила приступ голода. А что, если в пустующем доме нет продуктов?.. Это немного взволновало ее, но вскоре она успокоилась, решила, что сначала до конца осмотрит дом, а потом будет думать, где достать еду.
На втором этаже Элеонора нашла просторную спальню с настоящим царским ложем под розовым нежнейшим балдахином и отдельным выходом на балкон, несколько комнат поменьше, видимо, для гостей и прекрасную, удобную ванную. Она не удержалась, открыла блестящий позолотой кран, и из него, журча, полилась прозрачная вода. Элеонора с наслаждением вымыла руки, ополоснула лицо. Она пообещала себе, что вернется сюда сразу же, как только что-нибудь перекусит.
Дом произвел на нее неизгладимое впечатление. До сей поры ей не доводилось бывать в такой роскошной обстановке. То, что она встречала в своей жизни, либо когда-то имела в личном пользовании, не шло ни в какое сравнение с этим. Никогда она не испытывала такого чувства эстетического наслаждения от соприкосновения с бытом, повседневностью.  Чем больше она знакомилась с прибрежным домом, тем все крепче она убеждалась в прочности царившей здесь гармонии. Ни одна из комнат не вызвала в ней неприятных чувств, красота и чувство меры были  повсюду. В каждой из них искусный художник сотворил свой индивидуальный мир, ни в коей мере не вступающий в противоречие с общим интерьером дома. Да, это было настоящим творением гармонии и красоты. Она нисколько не жалела, что отказалась от предложения Барбары и Стефана, вряд ли у нее еще когда-то появится возможность провести несколько дней в роскошном особняке на берегу моря.
Однако время шло, и голод брал свое. Надо было где-то найти еду, и она спустилась на первый этаж, в  кухню. Порядок  и чистота царили и здесь.  На полках за стеклянными дверьми, отливая серебром, стояли столовые приборы, словно подготовленные к встрече гостей. Всевозможная кухонная утварь, неприглядная для глаза эстета, надежно была скрыта  в тяжелых дубовых шкафах. Даже светильники на стенах с гравировкой тропического пейзажа  имели темные плафоны.
 Но  Элеоноре теперь было  не до экзотики – прошло уже более полудня, как она последний раз ощущала вкус пищи. Она озиралась в поисках какого-нибудь хранилища продуктов, но все шкафы были напичканы посудой и кухонной утварью, и ни крошки съестного. Что же делать?.. Неужели здесь ничего нет?.. Нет и холодильника?.. Да, правильно, ей надо отыскать холодильник. Где еще, как ни в холодильнике в такую жару хранить пропитание. Быть может, что-то там и припасено к приезду  будущих хозяев. Странно, но нигде в кухне она его не видела.
Она вновь принялась методично открывать двери всех кухонных шкафов, дошла до последнего, приткнувшегося  в углу.  Он ничем не отличался от своих дубовых собратьев. Без всякой надежды дернула тяжелую дверь, и оказалось, это одетый в дуб обычный холодильный шкаф. На миг она замерла от пестрого изобилия его содержимого, чего здесь только не было – сок, вино, слезящиеся пахучие треугольники сыров, копченое мясо, запеченная курица в вакуумной упаковке и даже шоколадный торт в прозрачном контейнере. Да, это настоящее изобилие. Просто царский стол. Ей стало немного грустно, что такую роскошную трапезу разделить будет не с кем.
 Она задумалась, как там ее спутники. Правда, вспомнив кокетку Лиз и безобразную сцену, разыгранную в том доме, Элеонора брезгливо поморщилась. Но бог с ними, с Пьером и Михаилом, в конце концов, они взрослые люди, она не хочет и думать об этих развратниках. А вот с Барбарой и Стефаном она с удовольствием бы разделила свой ужин. Но за окном уже горели ночные фонари, желтая луна купалась в море, этот странный город спал, и идти на поиски своих новых друзей ей не хотелось, да и усталость брала свое. Нет, сегодня она поужинает одна, а завтра, если они решат остаться, она пригласит к себе Барбару и Стефана.
Элеонора не пошла в столовую, там за большим столом с хрустящей накрахмаленной скатертью, торжественно расставленными мягкими стульями, приготовленными чьей-то заботливой рукой к приезду хозяев,  она лишь острее ощутит свое одиночество. Да и неловко будет, если она вдруг ненароком испачкает праздничную скатерть. Поэтому устроилась прямо в кухне, за  круглым крошечным столом на двоих, укрытым до самого пола незатейливой пестрой скатертью. Она откупорила бутылку вина, выложила на огромное блюдо курицу, порезала сыр. Элеонора с наслаждением смаковала каждый кусочек превосходно приготовленного сочного мяса, из высокого тонкого бокала, не торопясь, блаженно потягивала вино.  Вскоре тягучий терпкий напиток приятно вскружил ей голову, вдруг забылись все тревоги и волнения, все происходящее с ней теперь казалось ей вполне естественным, имевшим все права на реальность. И, правда, что они так переполошились?.. Город как город. Мало ли таких на планете.
То ли под действием вина и легкого опьянения, то ли от пережитых волнений, но  Элеонора  почувствовала себя совершенно разбитой. Она поняла, что хочет только одного – упасть в постель и забыться во сне. Нечего было и думать о том, чтобы принимать ванну, переодеваться - силы совершенно покинули ее. Нет, она отправится спать прямо сейчас. Но ведь она вся в пыли, подумалось ей. Ну и пусть, вымоется завтра. А как же постель, она ведь ее испачкает своими грязными ногами и запыленным телом? А она попросту не будет разбирать постель, ляжет прямо поверх покрывала. На том и порешила.
 Однако до  спальни надо было еще дойти. Где же взять сил на этот переход?.. Она, держась за стол, осторожно поднялась, и слегка пошатываясь от головокружения, неуверенно направилась к лестнице. Потом, экономя жалкие остатки  энергии, медленно  преодолела показавшийся ей бесконечным путь. Вот, наконец, и спальня. Опираясь рукой о постель, она устало опустилась на прохладный  шелк  покрывала, посидела, собираясь с силами. Но надо было как-то лечь. Уже почти засыпая, она легла на бок, на самый краешек постели, потянула за собой сначала одну, затем другую ногу, и тут же провалилась в темную, не раскрашенную сновидениями пропасть сна.


3.



Утро наступило яркое и прекрасное. Солнечные лучи мириадами ослепительных бликов  играли в неспешных волнах здешнего моря. Свет занимавшегося дня отражался в зашторенных окнах особняков побережья, словно старался найти хотя бы кого-нибудь из  их обитателей, разбудить и выманить  на берег моря. Но никто не появлялся, и как будто в отместку за это, свет всю свою мощь обрушивал на беззащитные   растения в кадках на балконах, которые сразу же поникли, уронили свои ветви под этим мощным натиском.
Элеонора проснулась от  горячего солнечного прикосновения, оно жгло ей щеку, слепило глаза. Она, не размыкая век, защищаясь от солнца, перевернулась на другой бок. Стало легче, жар прошел. Но она уже успела проснуться. Она открыла глаза и увидела, что яркий солнечный свет  заполнил всю комнату. Оказывается, в спальне не были закрыты ни жалюзи, ни даже портьеры.  Конечно, вчера об этом она не могла позаботиться, и сегодня именно это побеспокоило ее, разбудило раньше времени.  Но ничего, это даже к лучшему, решила она, сейчас ей надо будет привести себя в порядок, позавтракать и отправляться на поиски Барбары и Стефана.
Сладко потягиваясь, Элеонора легко поднялась с постели. Она не стала тратить время ни на прическу, ни на умывание, сразу собралась идти принимать ванну. Теперь, при свете дня, она особенно ярко могла рассмотреть, насколько же она грязна после этой прогулки в горах. Надо было срочно освободить свое тело от этой грязи, чтобы вздохнуть, наконец, с облегчением и радостью. Впрочем, при этих мыслях легкое беспокойство вновь овладело ею, ей припомнились события странного вчерашнего дня, и она вдруг опять осознала некую нереальность своего присутствия здесь. Нет, надо с этим кончать! Сейчас она быстренько примет ванну, а потом найдет Барбару и Стефана и уговорит их, больше не откладывая, идти на поиски пещеры, чтобы вернуться в пансионат.
Ей не хотелось после ванны надевать на себя грязную одежду, и она решила одолжить у хозяев какой-нибудь халат или простыню, чтобы выстирать свою, пропыленную  дорогой кофточку. При этом она как-то выпустила из вида то, что стирка несколько продлит ее пребывание здесь. Она приоткрыла одну из дверей огромного зеркального плательного шкафа, там ровными рядами лежали льняные постельные принадлежности, яркие полотенца, за другой дверью была одежда. Здесь была только женская одежда – изысканные вечерние платья, повседневные юбочные и брючные костюмы, несчетное число блузок к ним, легкие летние платья, накидки для пляжа, внизу, под каждым из ансамблей,  стояли туфли  и босоножки, идеально подходящие по цвету. Элеонора невольно залюбовалась этим великолепием, чувствовалось, что хозяйка этих нарядов имеет недурной вкус, а еще у нее, судя по всему, неплохая фигура. А вот интересно, впору ли будет Элеоноре хотя бы что-нибудь из этой восхитительной, изысканной одежды. Ей страстно захотелось ощутить всем телом прикосновение дорогой ткани, хотя бы в зеркальной дали увидеть  себя в образе респектабельной женщины, настоящей леди, знающей вкус деньгам, украшениям, дорогим нарядам.  Элеонора уже было протянула руку к одежде, чтобы начать примерять ее, но  тут же, словно обжегшись,  отдернула ее,  испугалась, что  испачкает платья. И вновь она решила,  более не откладывая, идти принимать ванну. А уже после этого она приступит к примерке.
 Она уже не удивлялась своим ощущениям и чувствам, над нею довлел этот роскошный и такой притягательный дом. Он подавлял в ней ее саму, извлекая на свет откуда-то из глубин ее подсознания стили поведения, ей несвойственные, незнакомые, в чем-то удивительные для нее. Образ хозяйки роскошного особняка, появившийся у нее еще при входе  в этот дом, теперь  ее почти не покидал, она даже уже и забывала с ним бороться.  Лежа в душистой, горячей  пене ванны, Элеонора перебирала в памяти свои намерения, намеченные ею на сегодняшний день. Теперь получалось так, что на первом месте все-таки было ее пребывание здесь, ей хотелось насладиться без остатка этим домом, наиграться им, как ребенку дорогой, необычной, чужой  игрушкой. Ей вдруг как-то расхотелось  идти к Барбаре и Стефану, подумалось, что они еще успеют вернуться в свой пансионат.
А вот то, что  встретилось  здесь, они вряд ли когда-нибудь обретут в будущем. По крайней мере, она. Ибо, что такое жизнь Элеоноры? Сплошной бег за добычей хлеба насущного. Она не могла бы сказать, что ее существование было вовсе лишено какого-то смысла, несомненно, он был, был хотя бы  в  том, что она любила свою работу. Почти всегда, за редким исключением, она с удовольствием, без внутреннего протеста входила каждое утро в аудиторию, чтобы преподавать студентам словесность. Ей нравились их любознательные глаза, устремленные на нее, импонировала их еще нерастраченная жизненная  энергия, бившая через край, проявлявшая себя во всем.
Она преподавала уже почти десять лет, и за это время было лишь несколько дней, когда она, пересиливая себя, переступала порог аудитории. Эти дни выдались в разное время, но они были очень похожи друг на друга, ее душу безжалостно терзало чувство вселенского одиночества и жестокая безвозвратность потери. Это было время, когда умерла ее мать, и когда от нее ушел Карл. Мать умерла, а вот Карл  был жив, но его потерю она переживала почти так же, как уход матери, как уход близкого человека из мира живых в мир мертвых. Для нее он умер, его не стало на этой земле.
 Как-то спустя несколько лет, она случайно встретила на улице Карла с его новой женой, молодой, искрометной, обольстительной, он, виновато неловко улыбнувшись, поклонился ей, она молча отвернулась. Она уже больше не чувствовала боли, та ушла, с нею теперь было безразличие, полное безразличие относительно его судьбы, его жизни. Ведь мимо нее прошел другой человек, чужой и незнакомый, того Карла, что знала она, теперь уже не было. Она была одна.
У Элеоноры не было иллюзий относительно своего будущего, она  представляла его себе примерно в том виде, что имелся у нее теперь. Днем - работа в университете, вечером  - после небольшой прогулки в парке ужин, чаще наедине с собой, реже вместе с кем-то из подруг. Иногда, правда, выдавались праздники, и она в сопровождении кого-то из своих подруг, их мужей и детей отправлялась отдыхать в пансионат или к морю, до которого надо было добираться почти весь день. В последнее время она очень замкнулась в себе, это знала она сама, это замечали и окружающие, должно быть, поэтому уже никто из представителей противоположного пола более не отваживался завести с ней разговор о чем-то таком, легком, ненавязчивом, веселом, что иногда приводит к появлению каких-то взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Да она и не знала, нужны ли ей эти взаимоотношения. А впрочем, что они ей принесут? Ничего хорошего, только новые разочарования. Она стала уставать от жизни, от ее ритма, и какой-то бессмысленности. Зачем все это, к чему?.. Она встает каждое утро, торопливо выпивает чашку кофе, потом убегает из дома, так и не уделив себе должного внимания, она лишь причесывает волосы, о косметике теперь и не вспоминает. Затем она торопливо шагает через парк к остановке, садится  в трамвай, и едет в университет. Ее работа дает ей ровно столько денег, чтобы  более или менее сносно существовать, не больше и не меньше.
И потому, вдруг оказавшись в этом прекрасном доме, где она получила возможность почувствовать себя  хозяйкой, она будто пришла в себя, очнулась от бесконечных забот своего обычного существования.  Она вздохнула свободнее, и ощутила в себе просыпающуюся женщину. Та, забытая всем миром, очень долго спала глубоким сном, и вот теперь она просыпается, чтобы новым взглядом взглянуть на себя и вокруг себя, осознать, все ли еще живо в ней ее женское начало, не угасло ли желание покорять и очаровывать. Что же в этом плохого, если она немного побудет здесь сама собой, вернее, той собой, о которой она уже давно не вспоминает?
Элеонора неторопливо вышла из ванны, мягкими движениями обсушила тело розовым, мохнатым полотенцем, прямо на обнаженное тело накинула просторный, прозрачный пеньюар. При этом ее ничуть не  смутила мысль о том, что она предстанет почти обнаженной, если вдруг кому-то придет в голову мысль ее навестить. Она лишь на миг подумала об этом, и тут же забыла. Это были сущие пустяки. Именно в таком виде она спустилась в кухню, где все еще оставались остатки ее вчерашнего пира. Двигаясь плавно и не спеша, как и подобает хозяйке, она  убрала посуду, ополоснула свои столовые приборы, и снова поставила их на стол. Но потом, после небольшого раздумья, она извлекла из шкафа большой поднос с непритязательным фруктовым натюрмортом, разместила на нем посуду, достала из холодильника, нарезала и разложила по тарелкам сыр, курицу и торт, все это она взгромоздила на  поднос и понесла в столовую, прямо на роскошную праздничную скатерть, так ее смутившую вчера. Сегодня мысль о том, чтобы позавтракать в столовой, ей уже не казалась абсурдной. И в самом деле, раз она здесь хозяйничает, пока хозяйничает, будет делать это до конца, до самого приезда настоящих хозяев.
 Элеонора вернулась в кухню, чтобы сварить себе кофе, когда вдруг мелодично звякнул входной колокольчик. Она замерла с кофеваркой в руках, соображая, кто бы это мог быть. Но к чему гадания, это мог быть кто угодно – мистер Томас, Барбара и Стефан, хозяева, наконец. Без тревог и сомнений насчет того, как она выглядит в своем прозрачном пеньюаре, она пошла открывать дверь. Она повернула ключ в двери и широко распахнула ее.
Она удивилась увиденному. Это не был ни мистер Томас, ни Барбара, ни Стефан, ни даже хозяева, перед нею стоял человек,  которого она никак не ожидала здесь увидеть. Это был Эмиль, ее бывший студент.
Он окончил университет два или три года назад. Тогда она уже была одна. Нельзя сказать, чтобы их связывали какие-то отношения, но она всегда чувствовала его интерес к себе, порой, встречала его странные, пристальные взгляды.  Тогда она злилась на себя, потому что неизменно сердце ее откликалось  учащенным биением, оно готово было выпорхнуть наружу. Она старалась справиться с собой, но это ей плохо удавалось. Это был единственный случай в ее жизни, когда она с большим трудом контролировала свои эмоции. Она не могла допустить того, чтобы  он  распознал это ее волнение, ведь он был студентом, почти что учеником у школьного учителя. По ее мнению, подобные отношения, начнись они, были бы верхом непристойности.  Поэтому, как могла, она боролась с собой.
 Постепенно до нее стал доходить смысл происходящего. Он здесь!.. Как?.. Почему?.. Зачем?.. Откуда же он взялся?.. Кто ему сказал?.. Эмиль с улыбкой смотрел на нее, не говоря ни слова. Она смутилась, не зная, как себя вести, что сказать. Она вдруг вспомнила о том, в каком она виде, и смущение ее возросло безмерно, она покраснела и опустила глаза. Перед самым его носом она захлопнула дверь, крикнув ему из-за закрытой двери, что ей надо переодеться. Она бросилась наверх, в спальню, скинула пеньюар, распахнула шкаф,  выхватила оттуда какую-то одежду, и торопливо натянула ее на себя. Она волновалась так, что дрожали руки, ей казалось, что он не дождется, что уйдет. Ей страшно было представить, что она не увидит его, когда снова откроет дверь. Никогда больше не увидит его. Но он терпеливо ее ждал. Она почувствовала, как сердце ее опять, как и много лет назад, забилось быстро-быстро, перехватывая дыхание.
- Здравствуйте, госпожа Элеонора, - тихо сказал Эмиль, голос его был спокойным и ровным, как плеск волн моря, - я пришел вас навестить. Вы не будете сердиться?
- Нет, я не буду сердиться… но… Эмиль… я не понимаю… я совсем ничего не понимаю… Откуда… откуда вы здесь?.. Как так вышло?..
Она снова злилась на себя, что не может совладать со своим волнением, будто девчонка, пришедшая на свое первое свидание, но ей никак не удавалось его унять. Эмиль улыбался,  нежно глядя ей в глаза. Он несмело шагнул через порог, постоял у дверей, наверное, ожидая, не станет ли она возражать, но она молчала. Тогда он прошел дальше, как и она в первый раз, взглянул в зеркало, осмотрел прихожую, уже не спрашивая разрешения, направился в гостиную, сел  в кресло. Он все еще молчал, лишь улыбался, нежно и светло. Она предложила ему кофе, он согласился. Она проводила его в столовую, а сама отправилась в кухню.
Она вернулась с двумя чашками, исходящими сладким ароматом, молча поставила их на стол.  Все еще она ощущала волнение, так что дрожали руки. Но, может быть, оттого, что он не уходил и никуда не пропадал, как в университете, а сидел и ждал ее, и значит, у нее больше было времени, чтобы привыкнуть к его присутствию, волнение постепенно начинало униматься. Она предложила еду своему гостю, тот согласился, но лишь едва притронулся к пище. Не могла есть и она, пережитое волнение не позволяло ей начать  трапезу. 
- Вы ничего не ответили мне, - сказала Элеонора, то и дело опуская глаза под его пристальным взглядом, - вы не сказали, как оказались здесь.
- А я не сказал? – Эмиль весело рассмеялся, как будто это и вправду было смешным. Элеонора с недоумением смотрела на него. – Ох, извините, ради всего святого. Просто мне и самому показалось забавным это неожиданное появление. Сюрприз, получился недурной сюрприз. Вы так не считаете?
Нет, определенно Элеонора так не считала, она совсем не разделяла его веселья. Она даже и не представляла, что же здесь смешного. Более того, ее пугал этот смех, заливистый и громкий, неестественно громкий. От чего-то дрожь прошла по всему ее телу, она со страхом смотрела на Эмиля, не зная, что ожидать. Но уже в следующий миг он снова стал самим собой, спокойным и уравновешенным, будто и не было этого всплеска  неестественных эмоций.
- Так вы не ответили на мой вопрос, - мягко напомнила Элеонора.
- Да, извините. Это удивительное совпадение, просто удивительное!.. Видите ли, я приехал сюда отдыхать. Я знаком с мэром этого города, ну и вот он пригласил меня побывать здесь, рассказал, какое замечательное здесь море, да и весь город тоже недурен. Со вчерашнего дня я здесь. А сегодня утром за чаем  мэр обмолвился  о том, что в его городе гости. Так я и узнал о вас.
- Странно, откуда же мэр знает наши имена, нас ему никто не представил, - удивилась Элеонора.
- О-о, мэру положено знать все. У него очень хорошие служащие, - почему-то перейдя на шепот, доверительно сообщил Эмиль. – Но, впрочем, давайте оставим эту скучную тему. Лучше поговорим о вас, госпожа Элеонора. Должен сказать, что вы ничуть не изменились, все также прекрасно выглядите. Прошу вас, расскажите мне о себе, о вашей жизни. Мне так хочется снова услышать вас, ваш голос. Вы не поверите, но иногда даже в своих снах я разговариваю с вами. Поэтому, узнав, что вы здесь, я не мог не повидаться с вами.  Вы ведь простите мою дерзость?
Элеонора во все глаза смотрела на Эмиля, она решительно не знала, что и думать. Было какое-то противоречие между его обликом, таким благородным, одновременно мужественным и утонченным, и тем бредом, который он нес. Пронзительно синие глаза, как и раньше, умно и проницательно смотрели на собеседника, а уста, разверзнувшись, проливали потоки светского абсурда, как если бы он был легкомысленным повесой. Но повесой он никогда не был. Это ей было известно точно, да и не мог взволновать ее сердце человек недалекий и пустой. Эмиль был сыном состоятельных родителей, он был прекрасно воспитан, получил хорошее образование. Правда, они  мало общались с ним, но зато она много наблюдала его в разных ситуациях: на лекциях, экзаменах, в общении со сверстниками. Нет, определенно новый Эмиль не был похож на прежнего, разве что только внешне. Тот, которого знала она, был другой. Элеонора почувствовала разочарование, ей больше не хотелось говорить с ним, она боялась, что новые впечатления перечеркнут в ее памяти прекрасный образ прежнего Эмиля.
Эмиль, не сводивший глаз с Элеоноры, будто почувствовал ее настроение, и неожиданно резко переменился. Он вдруг замолчал, стал тихим и задумчивым. Она немного успокоилась, решила, что, наверное,  от волнения он стал таким непохожим на себя. Она снова почувствовала, как сердце волнуется в ее груди, совсем как тогда, в университете. Надо же, неужели все-таки это он?.. Удивительно!..
- Какие планы у вас на день, госпожа Элеонора? – тихо молвил он.
- Да так, ничего особенного, - улыбнулась она. – А вы что-то хотите мне предложить?
- Только не сочтите это за навязчивость и неучтивость, - Элеонора покачала головой в знак того, что не сочтет, - я хочу пригласить вас на прогулку.
- К морю? – обрадовалась она.
- Можно и к морю. Но не только. Могу показать вам город. Правда, я сам только начал с ним знакомиться. Но мы можем сделать это вместе. Вы согласитесь?
- Это было бы просто замечательно. А когда?
- Да можно прямо сейчас, - воодушевился Эмиль.
- Но я не готова, - возразила Элеонора, - мне надо переодеться.
- Хорошо, я зайду за вами через час. Успеете переодеться?
- Думаю, да.
- Тогда до встречи?
- До встречи.
Эмиль ушел, неслышно затворив за собой дверь. Элеонора осталась в полном смятении чувств. Она никак не могла собраться с мыслями, она не находила разумного объяснения тому, как он вдруг оказался здесь и как ее нашел. Ей представлялось невероятным такое совпадение событий. Но ничего, она обязательно во всем разберется и все поймет. Пока же ей хотелось лишь одного -  готовиться к прогулке.
Она поспешно унесла посуду  в  кухню, составила ее, как попало на столе, решила, что уберет потом, когда вернется. Элеонора, дрожа, словно в лихорадке, бросилась наверх, в спальню, она торопилась взяться за примерку. Ей так хотелось побыстрее преобразиться, чтобы произвести на Эмиля впечатление. Теперь она и не вспоминала о своих сомнениях и тревогах. Трясущимися руками она отворила шифоньер, стала перебирать одежду. Извлекла из шкафа несколько легких платьев и брючный костюм из тончайшего шелка. Перемерив все, остановилась на длинном свободного покроя бежевом платье с высоким разрезом сзади. Платье ей очень шло, оно прекрасно оттеняло ее загорелую кожу,  освежало лицо. В шкафу она нашла и изящные туфли под тон платья  на высоком каблуке. Нарядившись, Элеонора со всех сторон осмотрела себя в зеркале, пытаясь выискать недостатки в новом  своем облике, но их не было, одежда, обувь, как, впрочем, и вся она, были безукоризненны. Лишь одно оставалось привести в порядок –  волосы, которые волнистыми прядями непослушно раскинулись по плечам. В туалетном столике  нашлись шпильки с жемчужными головками,  и она быстро соорудила себе превосходную прическу.
Элеонора спустилась в гостиную, уселась на диван и стала ждать. Ею вдруг овладело нетерпение, ей очень хотелось поскорее отправиться с ним на прогулку, чтобы развеять свои сомнения, убедиться в том, что все происходящее - реальность. Интересно, что он ей скажет, что покажет в этом странном городе.  Она ждала, но его все не было. Тогда она в волнении стала ходить от окна к окну, стараясь сквозь узкие щели жалюзи увидеть его появление на улице. Однако залитая солнцем улица  была пуста, никто и ничто не нарушало ее тишины. В нетерпении она пошла в прихожую, хотела открыть дверь и выйти на улицу. Но вот ей послышались шаги, все ближе, ближе, наконец, они замерли у двери, звякнул колокольчик. Это он! Тая от необъяснимого счастья, она распахнула дверь ему навстречу.
- О-о-о! –  Эмиль замер от изумления перед ее необыкновенным преображением. – Это вы! Я бы вас не узнал.
- Вам нравится? – улыбнулась Элеонора. – Так что же, идем?
- Знаете, стоит такая жара, просто ужасающая, небывалая жара, думаю, что идея насчет прогулки в такой час была не очень удачной.
- Мы не пойдем?.. – разочарование постигло Элеонору, она ведь так хотела пойти с ним, так готовилась.
- О, нет, мы обязательно пойдем, но давайте пойдем вечером, когда спадет жара и подует с моря прохладный ветерок.
- А что же сейчас?.. – невесть от чего растерялась  Элеонора.
- Если вы не возражаете, мы проведем этот день вместе, здесь, в этом доме.
- Прямо здесь, весь этот день?..
- Конечно, весь день, вместе с вами…
Эмиль медленно двинулся к ней, она стояла, не шевелясь и даже не дыша, настороженно ловя каждое его движение. Он приблизился, нежно коснулся ее руки, замер, будто прислушиваясь к ней, пытаясь уловить ее протест. Но она молчала. Его рука заскользила по ее плечу, дотронулась до шеи, потом до  волос. Она вдруг почувствовала на своем лице его дыхание, ощутила волнующие прикосновения его губ, они были легкими, нежными, завораживающими. Вся замерев, она закрыла глаза, желая, чтобы эти поцелуи длились долго, очень долго. Она ощущала, как он неспешно, одну за другой стал вытаскивать из ее волос шпильки, они звонко падали на паркет. Она стояла неподвижно, вся во власти его рук. У нее не было никаких мыслей, она просто плыла в потоке происходящего, и ей хотелось, чтобы этому потоку не было конца. Он легко поднял ее на руки и понес к лестнице, наверх, через холл туда, где была спальня. Она не возражала, ничего не говорила, лишь обхватила его шею руками, закрыла глаза, полностью отдавшись его воле.
Но вот что-то изменилось, его прикосновения стали другими, настойчивыми и нетерпеливыми. Как мгновения назад его руки освобождали от строгих шпилек ее волосы, так теперь они освобождали от мешающих одежд ее тело.  Она не помогала ему, но и не мешала, у нее совсем не осталось сил. И он это чувствовал, поэтому действовал все смелее и стремительнее. Хрустящий шелк постели принял их обнаженные, разгоряченные тела. Но вдруг  прикосновения его губ и рук  вновь стали нежными, легкими, скользящими. Это длилось долго. Теперь она ощущала неимоверное напряжение,  ее тело  с содроганием встречало каждое его скользящее касание, ей хотелось силы и натиска, вслед за которыми придет долгожданное удовлетворение, но их все не было. Она, сжав зубы, чтобы не застонать, и не выплеснуть наружу проявления своего становящегося невыносимым желания, теперь металась в постели, но он, казалось, ничего этого не замечал, добиваясь от нее еще более бурного проявления  необузданных и неконтролируемых эмоций.   
- Ну… ну… что же ты… не сдерживай себя… - шептал он ей, - не надо… дай волю чувствам… я хочу этого… давай…
Не в силах совладать с собой и почти ничего не соображая, она что было силы вонзила свои ногти в его крепкую спину, интуитивно почувствовав, что только силой можно вызвать в ответ силу, столь желанную теперь для нее. От боли и неожиданности он вскрикнул, его руки сжали ее тело стальным кольцом, они были повсюду, теперь она их ощущала везде. Почти в полубессознательном состоянии, стремясь усилить его силу, которая зависела от ее силы,  она продолжала пронзать его кожу своими ногтями. В ответ его объятия  становились все сильнее, все необратимее, затем, наконец, они перешли в ритм, она дико закричала, пережив блаженное, так долго ожидаемое ею состояние.
Она лежала в его объятиях, медленно приходя в себя, постепенно осознавая то, что с ней произошло. Это было нечто невероятное и удивительное. Никогда доселе такого с нею не происходило, никогда она не была столь страстной и решительной. Но она совсем не  чувствовала угрызений совести, она понимала, что любила его еще с тех пор, как они встретились в университете. Наверное, уже тогда подспудно ею владело желание быть с ним, но тогда она ни за что бы не призналась себе в этом. А теперь вот встретив его здесь, она, наконец, выплеснула все, что таилось в ее сердце по отношению к нему, и от этого ее переполняло чувство неземного восторга и счастья. 
Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они оказались в постели. Но вставать не хотелось. Она напрочь забыла о том, что ей казалось таким важным еще утром. Теперь она  и в мыслях не держала, чтобы идти на поиски Барбары и Стефана, она желала лишь одного – как можно дольше продлить свое чудесное пребывание в этом удивительном месте, подарившим ей столько прекрасных мгновений.
 Они, как дети, дурачились в постели.  Эмиль придумывал какие-то забавные игры, она смеялась до колик в животе. Давно уже ей не было так весело. Он шутливо пенял ей на то, что она так жестоко ранила его своими ногтями, причинив ему невыносимую боль. И правда, должно быть, она порядочно порвала ему спину, она велела Эмилю показать ей раны, она должна их обработать. Он только отмахивался, весело смеясь.  Она настаивала, он сопротивлялся. Когда же ей удалось взглянуть на его спину, она немало озадачилась: следов от ее ногтей  на коже не было, а между тем, насколько она могла помнить, она с силой ранила его.
 Но недоумевала она недолго, ее отвлек Эмиль, заключив в крепкие объятия. Она шутливо повела плечами, стараясь освободиться, но он все сильнее сжимал кольцо своих рук, так что становилось трудно дышать. Она, запрокинув голову назад, поймала его взгляд, он показался ей странным, каким-то холодным и бесстрастным. На мгновение она испугалась, ей опять почудилось, что это не Эмиль. Но тут же нежность наполнила его глаза, затем пришла и страсть. Он тихонько шепнул ей, что сейчас они сыграют по другим правилам, он знает, ей понравится. 
Они поднялись с постели только к вечеру, и сразу же направились в кухню, голод был нестерпим. Только сейчас Элеонора вспомнила о том, что ничего еще не ела. Они устроились за столом прямо в кухне, на пестрой скатерти она расставила столовые приборы, тарелки с мясом, сыром, птицей. Эмиль открыл бутылку вина, наполнил бокалы. Они не стали включать электричество, зажгли свечи. Беспрестанно смеясь, они жадно набросились на еду, утолив голод, не торопясь, потягивали вино, не сводя друг с друга влюбленных глаз. Элеонора была счастлива. Она не вспоминала о своих тревогах и страхах, безоговорочно отнеся их насчет своей извечной  осторожности. Нет, долой осторожность! Долой страхи!  Она хочет быть безоглядной и крайне неосмотрительной. Она согласна на счастье, даже если оно продлится всего лишь несколько дней.
- Помнишь, мы хотели прогуляться, - сказала Элеонора.
- Да-а, - ответил он, сладко потягиваясь, - помню, но мы можем снова отложить прогулку. А-а-а? – он засмеялся. – Но если ты больше не хочешь, вернее, пока не хочешь, то  я готов сопровождать тебя на прогулке. Так как?
- Нет, я бы пошла подышать воздухом. По-моему мы с тобой засиделись.
- Вернее, залежались,  - Эмиль вновь рассмеялся.
- Тогда я пойду одеваться.
Тихий, нежный шепот волн встретил их сразу же, как только  вышли они из дома. Хотя солнце все ниже склонялось над морем, все же было еще жарко, но морской бриз приятно освежал их. Они тихонько побрели невесть куда, держась за руки. Эмиль, трогательно заглядывая ей в глаза, ласково улыбался и едва заметно сжимал руку, будто напоминая ей о себе и о том, что между ними произошло. Элеонора улыбалась в ответ. Кажется, еще никогда в жизни ей не было так хорошо, никогда до сей поры не чувствовала она себя такой беззаботной, раскованной и счастливой. А она так сопротивлялась своему пребыванию здесь. Вот глупая. Какой прекрасный, замечательный город, и как она счастлива в нем!
Ступая на его окраину тогда, по выходе из пещеры, она и представить не могла, что именно здесь станут явью ее затаенные мечты. Надо же, наконец, хотя бы самой себе признаться в том, что до Эмиля никто из мужчин не рождал в ее душе удивительно яркий, захватывающий мир фантазий. Существование этого мира она так долго отрицала и хотела скрыть даже от самое себя. Но он проявлялся, то выталкивая на поверхность  сознания Элеоноры через ее внутреннее сопротивление какую-нибудь придуманную сумасбродную картинку, от которой перехватывало дыхание, то развертывая сновидение, вольное, прекрасное, бесстыдно красивое. И везде главным действующим лицом был он – Эмиль. Она и сама не знала, чем он пленил ее,  привлекательностью ли или своей таинственностью. В студенческой среде он всегда был сам по себе, самое большее, если перекинется с кем-то несколькими словами, и снова наедине с собой. Во время лекций, которые она им читала негромко и проникновенно, он неотступно следил за ней задумчивым взглядом своих пронзительно синих глаз. Куда бы она ни встала в аудитории, этот взгляд был с нею, казалось, он охватывал, обнимал ее всю, с ног до головы, от чего делалось жарко, а сердце стучало гулко и прерывисто. Так что лекции ей в его присутствии уже давались с трудом. Ей стоило неимоверных усилий, чтобы не дать этому откровенному взгляду полностью подчинить ее себе, не позволить ему себя притянуть и поглотить. От мыслей об этом, навещавших ее все чаще, ее охватывало пламя. Она не могла и думать о том, чтобы допустить сближения с ним, и потому, как избавления, с нетерпением ждала, когда же он покинет университет.
 И такой день наступил, он пришел и освободил ее от его присутствия. Стало чуть легче, внешне, внутренне же она ощущала пустоту, словно лишилась чего-то важного, едва ли не смысла своего существования. Она с негодованием гнала прочь эти глупые мысли, разве в нем, в этом мало знакомом ей человеке – смысл ее жизни?.. Бред!.. Но избавиться от них она никак не могла. Конечно, не в нем, не именно в нем, но  не было никого другого, кто бы мог, а вернее, захотел, подобно Эмилю, взволновать ее женскую сущность, и потому она чувствовала себя серой, никчемной и никому ненужной.  Теперь же все изменилось, так удивительно и прекрасно, он с ней, она чувствует теплоту его руки, его прикосновения, такие желанные и волнующие. Как же это вышло?.. Порой, ей хотелось хорошенько протереть глаза, чтобы убедиться, что все это не сон. Да нет, это не сон. Но как, как так вышло, что это не сон?..  Все-таки она не понимала. Ничего не понимала.
- Дорогая, куда пойдем? – прервал ее размышления Эмиль.
Она нежно улыбнулась в ответ:
- Все равно.
- Что же, совсем все равно?
- Главное, чтобы с тобой, - она ласково коснулась рукой его лица и волос.
Он привлек ее к себе и, как к источнику с холодной водой,  жадно припал к ее губам.
- Давай вернемся? – шепнул он после долгого поцелуя. – К черту город, к черту море, к черту прогулку. Я уже соскучился по тебе. Вернемся?
Она засмеялась и погрозила пальцем.
- Не-е-ет, мы условились идти гулять. А посему так и будет. Я не хочу возвращаться домой, хочу увидеть этот таинственный город.
- Ну, хорошо, пусть будет по-твоему, - легко согласился Эмиль. -  Только не понимаю, отчего же ты называешь город таинственным. Это обычный город, подобных ему много в твоем мире.
- В моем мире?.. – поразилась Элеонора. – А в  твоем?..
- И в моем, - Эмиль отчего-то слегка смутился. - Я просто не так выразился.
Набережная с ее роскошными молчаливыми особняками скоро кончилась, дорога взяла чуть влево и вверх, туда, где за живописным холмом просматривались строгие городские ансамбли.  Они шагали по разогретой солнцем мостовой и болтали невесть о чем. По-прежнему было пустынно и тихо, лишь слышен был звук их шагов. Элеонора с интересом озиралась вокруг, она уже давно желала познакомиться поближе с Голубой лагуной. Сделав несколько поворотов вместе с дорогой, приподнявшей  их над  блестящим  в закатном пурпуре морем, они очутились на верхнем ярусе двойной дорожной эстакады, откуда весь город был, как на ладони. Магистрали ровными лентами плавно опоясывали всю Голубую лагуну, они вдоль и поперек пересекали ее и внутри, деля городские массивы на прямоугольники и квадраты. В самом центре красовались представительные многоэтажные офисы из серого камня и стекла с затейливыми подъездами и просторными площадками, предназначенными, должно быть, для парковки автомобилей. Безусловно, это была деловая часть города. Но и здесь было безлюдно и молчаливо, ни автомобилей, ни людей. Только теперь Элеонора поняла, что за всю их прогулку никто так и не встретился им. Это наблюдение вновь разбудило ее тревогу, убаюканную комфортом и избытком чувств. Она беспокойно озиралась в надежде увидеть хотя бы что-то, что бы двигалось – автомашину, человека, животного, кого-нибудь, кто рассеял бы ее страхи. 
- Ты чем-то обеспокоена? – настороженно спросил Эмиль, все это время не сводивший  с нее глаз.
- Да, в общем-то, да. Странно, что нет никого. Почему никого нет?.. Где все, где люди?.. Кто вообще живет в этом городе?..
- Дорогая, успокойся, - он нежно прикоснулся к ее руке, и она, действительно, понемногу начала успокаиваться, словно осознав реальность  присутствия в этом странном месте живого, телесного человека, - успокойся, прошу тебя. Ты, наверное, забыла, я говорил тебе о том, что скоро, всего лишь через несколько дней состоится открытие Голубой лагуны, и тогда здесь будет столько народа, что яблоку будет негде упасть. Потом сама же скажешь, что так, в одиночестве, было гораздо лучше.
- Хорошо, извини. Что-то у меня нервы шалят. Извини! И давай вернемся обратно.
Несколько дней они не касались этой темы. Элеонора не спрашивала, когда же в Голубой лагуне появятся люди, а Эмиль больше уже не вспоминал про открытие города. Как-то враз это ей стало неинтересным и далеким, точно также незаметно отошло в сторону,  покинуло ее и желание вернуться в пансионат, по приходу сюда владевшее ею без остатка.  Теперь она и не вспоминала об этом, словно погруженная в дремоту, она даже и не думала о том, почему и зачем она здесь. Когда же легкой тенью эти мысли все же касались ее, она их отгоняла, объясняя это свое необыкновенное состояние тем, что никогда прежде ей не было так хорошо, так счастливо и спокойно. Никаких забот, совершенно никаких забот. Нет ничего – ни работы, ни шумного пыльного ее города, никакой жизненной суеты. Одна лишь любовь, одно лишь счастье.



4.


Барбара проснулась от чьих-то резких движений, кто-то тряс ее за плечи. Сонно хмурясь и еще не вполне осознавая реальность, она увидела  Стефана с испуганным лицом, склонившегося над нею. Ее бросило в жар, должно быть, что-то случилось, потому что никогда ее заботливый и любящий муж не был таким.  Она подскочила в постели и оторопело уставилась на него.
- Дорогая… там… там…
Стефан указывал куда-то рукой, будто хотел этим жестом все для нее прояснить.
- Что случилось, Стефан?  Ну, что, что? Да, говори же ты!
- Барбара, там  ребенок…
- Ребенок?... К-какой ребенок?.. Чей ребенок?...
Стефан только жал плечами. Барбара недоверчиво смотрела на него.
- Ну, перестань, перестань, тебе, наверное, показалось или привиделось, - сказала она. – Ты давно поднялся? Ты хорошо выспался?
- Нет. Но, впрочем, какое это имеет значение. Ты что же считаешь, что я не в состоянии отличить, где сон, а где явь, – с обидой сказал он.  -  Я поднялся, хотел открыть дверь на террасу, так как за ночь стало душно. Отворил дверь, и хотел снова лечь, но мне почудился какой-то шорох  в коридоре, и я пошел посмотреть, что там. Там никого не оказалось, но внизу на лестнице вдруг послышался  топот детских ножек и раздался смех. Знаешь, мне стало как-то не по себе. Мне показалось, что я схожу с ума. И я кинулся будить тебя. Извини, дорогая.
От этого рассказа Барбаре тоже стало неуютно и неспокойно на душе. Черт его знает, что это за город и что  за дом, куда их привез накануне вечером таинственный мистер Томас. Какие-то странные люди, взгляды, недомолвки. Надо сказать, что ей совсем не нравилось засиживаться в этом прелестном местечке, но что делать, раз так сложились обстоятельства.  Вчера, когда они остались одни в этом доме, она сказала Стефану, что утром надо убираться отсюда. Он согласился с нею, но сам вдруг пошел осматривать дом, как будто собирался здесь задержаться подольше.
- Стефан, ты куда? – тревожно спросила она его.
- Надо же немного осмотреться здесь, - отозвался он. – Убедиться, закрыты ли двери, пуст ли дом. А то, может быть, здесь есть еще обитатели кроме нас.
Она ответила ему нервным смешком. Ничего не скажешь, шутка как нельзя кстати.  Но чтобы не оставаться одной, поплелась следом за ним. Повсюду было чисто и уютно,  мебель, портьеры, ковры на полу, все подобрано со вкусом и изяществом. И, тем не менее, дом не показался им каким-то особенным и необычным, возможно, потому что их дом был лучше этого. Стефан, вот уже несколько лет участвующий в перспективных исследованиях радиоактивных веществ, неплохо зарабатывал, да и  Барбара на правах его личного помощника вносила свой клад в семейный доход, так что дом они могли позволить себе такой, какой хотелось. Они долго его выбирали, пересмотрели кучу вариантов, и всякий раз их что-то не устраивало, то планировка не та, то площадь маловата, то  район не подходил. И все-таки они нашли его, свой дом. Он ей сразу понравился, с первого взгляда, просторный, в три этажа, с садом, кортом и двумя гаражами. А этот дом был тесным и чужим, с узкими коридорами и небольшими комнатами. Она привыкла к простору и собственному обустроенному быту, ей не хотелось чужого, чужое ей было в тягость. Но, впрочем, она сразу же одернула себя, что это она, в самом деле, примеряется к дому, будто собирается в нем жить. Эта мысль пронзила ее мозг и заставила содрогнуться сердце. Нет, она не может здесь жить. Ей это ни к чему.
Вечером они со Стефаном, превозмогая усталость, обошли весь дом, заглянули в каждый закуток и каждую комнату. Нигде ни души. Они здорово проголодались, им хотелось пить. Не сговариваясь, они побрели в кухню. Немного осмотрелись и вскоре в холодильном шкафу, что стоял сбоку от двери, они нашли разную еду и напитки. Барбара без особого воодушевления накрыла на стол, и они сели ужинать. Ели  вяло, пища показалась им невкусной,  а вино излишне терпким. Словом, все не так, как надо.
- Стефан, мне кажется, нам надо успокоиться, - стараясь быть непринужденной, обычной, сказала она. – В конце концов, мы здесь ненадолго. Сейчас я встану с постели, оденусь и мы уйдем из этого дома, покинем его навсегда. Нам надо вернуться в пансионат. И как можно скорее.
- Да, ты права. Нервы, это все нервы. Ну, хорошо, поднимайся, поднимайся, и уходим отсюда сейчас же.
Она поспешно выбралась из постели, второпях натянула на себя платье, руками причесала волосы.
- Все, я готова. Можно идти.
Они вышли из спальни. Постояли, прислушиваясь. Кругом стояла гнетущая тишина, ее не нарушал ни шорох, ни шум. Осторожно, будто боясь  вспугнуть тишину, стали спускаться по лестнице. В гостиной был полумрак от наглухо закрытых плотных портьер. Держась за руки, они направились к прихожей, прямиком к входной двери, видневшейся в широком проеме. До двери оставалось всего лишь несколько шагов. Она не знала, что заставило ее повернуть голову и бросить мимолетный взгляд в сторону широкого кожаного дивана у окна. Возможность, настороженность от гнетущей тревожной тишины, царившей здесь, в этом странном доме, была тому причиной, когда невольно хочется  хорошенько осмотреться, чтобы убедиться, что опасности реально не существует, что мир светел и прост, как всегда, что в нем нет места для паутин тайн и страха.
В уголке дивана, сжавшись в комок, лежал маленький ребенок лет трех-четырех, похоже, он спал, его ручка беспомощно свесилась к полу. Барбара вся похолодела и оцепенела. Стефан оглянулся посмотреть, что с нею, он увидел сначала ее вдруг ставшее обескровленным лицо и неподвижный, почти безумный взгляд. Невольно и его взгляд обратился в ту сторону, куда смотрела она. И тогда он увидел спящего ребенка.  Они так и стояли, не шевелясь и, казалось, не дыша, не сводя глаз с необычного маленького гостя.
Но вот ребенок пошевельнулся, открыл глазки,  и улыбнулся им. Он поднялся и, свесив крохотные босые ножки, поудобнее устроился на диване. Он вновь улыбнулся им, доверчиво и радостно, как улыбается своим родителям ребенок. Они, обезоруженные  абсурдностью этой сцены, все стояли и безмолвно смотрели на него. Кто мог сюда привести малыша и бросить на произвол судьбы, ведь еще вчера его здесь не было?.. Как давно он здесь?.. Да и чей вообще это ребенок?.. Нет-нет, этого никак не может быть. Им казалось, что это сон или их совместное помешательство. Неужели они,  в самом деле, сходят с ума?.. Наверное, это действительно так. А иначе, откуда было взяться этому ребенку в пустом, никем незаселенном доме.
Ими владели противоречивые чувства.  Желание, закрыв глаза,  бежать  прочь из этого дома, боролось с жалостью к неведомому беспомощному существу, доверчиво глядевшему на них.
- Стефан, - почему-то шепотом сказала Барбара, - скажи, это не сон?.. Мы не спим?.. Ты тоже это видишь?..
- Это не сон, - так же шепотом отвечал Стефан. – И я тоже это вижу.
- Господи, чей же это ребенок?.. – растерянно прошептала она. – А может быть, он нам мерещится обоим?.. Ну, вдруг здесь какая-то геологическая аномалия… Или что-то в этом роде… Ну не знаю, что-нибудь… А?.. Как думаешь?..
- Это можно проверить, - тихо отвечал он ей. 
Да, она его поняла. Если набраться храбрости и подойти к ребенку, кто знает, не исчезнет ли он, не растает ли в воздухе, как дым. Они, держась за руки и тесно прижавшись плечом к плечу, медленно двинулись к дивану. Барбара чувствовала, как  у нее подгибаются ноги, и хотя не было абсолютно никакой угрозы, ей было жутко  и страшно так, как, наверное, никогда еще в жизни. Они приближались к нему, но ребенок не исчезал, напротив, при их приближении он еще больше оживился, соскочил с дивана и, улыбаясь во весь рот, сам направился к ним. Он тянул к ним ручки, а они боялись дотронуться до него, им казалось, что не теплую плоть они ощутят при прикосновении, а нечто иное, безжизненное и холодное.
Наконец, Барбара насмелилась и осторожно дотронулась до руки ребенка, она была  крошечной с тонкими пальчиками, нежной и теплой. Это был настоящий малыш с  блестящими голубыми глазками. Она опустилась к нему, а он сразу крепко обхватил ее шею своими ручонками и прижался к ней. Она ощутила, как что-то горячее вдруг прихлынуло к ее сердцу, а глаза наполнились слезами.
Многое хорошее имелось в ее жизни, любимый муж, прекрасный дом, достаток, а вот этого, неповторимо дорогого и ценного, не было, не смотря на все ее старания. Поначалу, когда они поженились, они и не думали о детях, как многие молодожены, упоенные своими чувствами, хотели делить их без помех как можно дольше. Но  минул не один год совместной жизни, острота ощущений постепенно стала проходить, и она все чаще стала задумываться о ребенке. Ей так хотелось стать матерью, видеть рядом своего ребенка, это маленькое беспомощное создание, заботиться о нем, растить, учить ходить, говорить, жить.
- Не расстраивайтесь вы так, попробуйте пройти курс лечения, - сказал ей после обследования немолодой уже доктор, в усталых  глазах которого она увидела жалость к себе. – Иногда это помогает. Может помочь.
Для нее это прозвучало, как приговор. Она поняла, что вероятнее всего детей у нее не будет. Она боялась сказать об этом Стефану, тянула, как могла, ходила грустная и поникшая. Он следил за нею с тревогой, не узнавал в новой Барбаре свою жену, веселую, бойкую на слово, беспечную, беспокоился, не заболела ли она.
- Дорогая, что с тобой? – спросил он ее однажды. – Ты не больна?
- Нет, с чего ты взял, - ответила она, отводя взгляд.
- Но ты в последнее время прямо сама не своя. Думаешь, я не вижу. Не улыбаешься совсем. Что случилось? Мы с тобой муж и жена, и если у тебя какие-то проблемы, ты не должна их от меня скрывать, мы решим их вместе, ты и я.
Она разрыдалась на его плече горько и безутешно. Испуганный Стефан не знал, что и думать, он готов был предположить самое плохое, чью-то смерть или даже измену своей жены.
- Д-доктор… д-доктор, - всхлипывая промолвила она, - сказал… что… что… я  вероятнее всего не смогу… иметь детей… никогда…
Стефан, ожидавший чего-то страшного, почти катастрофического, облегченно вздохнул и даже улыбнулся. Барбара сквозь слезы растерянно смотрела на него, она не понимала его реакции. Он так спокоен?.. Но почему?... А она-то думала, что он ее бросит, когда узнает, что она бесплодна. Она и представить не могла, что он так спокойно встретит это известие, столько времени надрывавшее ей душу.
- Так, значит, ты… ты не бросишь меня? – тихо спросила она.
- Глупая!.. Вот глупая!.. – Стефан заключил ее в объятия, прижал к груди. – Глупая… Как же я могу тебя бросить, ведь я так тебя люблю. Я и представить себе не могу своей жизни без тебя.
- А как же ребенок?..
- А что ребенок?.. Не мы первые, не мы последние. Сколько людей живет и без детей, и ничего как-то же они живут. Будем и мы жить.
- Но как? Разве не в этом весь смысл и заключается?
- Ну, я не знаю, в чем заключается этот самый смысл, пока не думал, подумаю, как на пенсию выйду, но полагаю, что кроме детей есть еще работа, любовь, путешествия, да мало ли чего.
- Да?.. Ну, может, ты и прав, - задумчиво сказала она.
Больше они никогда не возвращались к этому разговору. Стефан первое время с тревогой наблюдал за Барбарой, но постепенно та  стала прежней, словно и забыла о своих переживаниях. Именно так он решил, и успокоился. Но она не забыла. Где-то внутри нее продолжал тлеть эта искорка, время от времени напоминая о себе и отравляя ей жизнь. Сколько раз она, встречая на улице мамаш с детьми,  с болью наблюдала за ними, представляя самое себя в этом качестве.
И вот теперь здесь, в этом таинственном доме, она держит в своих объятиях крохотное беспомощное тельце малыша, который обнимает ее за шею, как будто она и впрямь его мать. Она тихонько отстранила его от себя, он залился звонким смехом и вновь ухватился за ее шею, уткнулся в плечо. Она осторожно подняла малыша на руки и пошла к дивану, чтобы его усадить. Он сел, покорно и кротко сложив ручки на колени. Малыш не проявлял ни тревоги, ни беспокойства, странным и таинственным образом оставшись один без родителей, он доверчиво смотрел на Барбару и Стефана, переводя взгляд с одного на другого, словно именно их он и ждал здесь, именно их он и знал в своей жизни.
Барбара беспомощно глядела на мужа, ожидая, что он решит, как теперь им поступить, и что предпринять. Теперь они  не могут просто так уйти, они не могут бросить здесь, в этом пустынном доме малыша.
Но Стефан произнес, на ее взгляд, совершенно несуразную вещь:
- Дорогая, что же ты сидишь? Ты забыла, нам же надо идти?
Такого она от него не ожидала.
- Идти?!. Ты что же, предлагаешь малыша бросить здесь одного?! – задохнулась она.
- Но это не наш ребенок, - не совсем уверенно возразил он ей, - мы не можем за него брать на себя ответственность.
- Ты подумай сам, что ты говоришь, Стефан. Это ужас, что ты говоришь! Мы сейчас встанем и уйдем, а он останется здесь на диване совершенно один во всем доме? Ты в своем уме, в самом деле?!
- Ну я не знаю, как-то же он существовал до того, как встретил тебя.
- Меня?.. А тебя?
- Это не мой ребенок, и я не хочу быть за него в ответе.
Барбара не узнавала своего мужа, всегда такого тактичного, заботливого и внимательного. Стефан никогда не был эгоистом, для которого собственный покой превыше всего. Он не раз выручал своих друзей и коллег, попавших в какие-то тяжелые ситуации, чем мог, помогал, даже, если она была и не в восторге от этого. Да, ей не понравилось, например, когда он привел в их дом  Алекса, их коллегу по лаборатории, он ушел от жены и та начала длинный бракоразводный процесс с руганью и разделом имущества. Алексу, видите ли, негде было жить, но они-то здесь причем?.. В конце концов, они не социальная служба и не приют. Она категорически была против. Что ей до Алекса?.. Он уже взрослый мальчик, пусть сам решает свои проблемы. Тогда они здорово поссорились, но Барбара настояла на своем, и Алекс переселился в отель.  И вот теперь, едва ли не впервые на ее памяти, Стефан проявляет дикий, неслыханный эгоизм.
- Ну, хорошо, давай поговорим спокойно, - сказал он, присаживаясь рядом с нею, - что ты предлагаешь? Остаться здесь, в этом доме вместе с ребенком?
- Н-нет, почему остаться…
- Уйти?
- Да, уйти.
- А ребенок?
- Он пойдет вместе с нами, - решительно заявила Барбара.
- Куда?.. У него, наверняка, есть папа и мама. Ты так не думаешь?
- Да, точно! – воскликнула Барбара. – Вполне возможно, что ребенок имеет какое-то отношение к этому дому и родители скоро придут за ним. Стефан, дорогой, нам надо задержаться здесь… ненадолго… Ну, ты же сам понимаешь, что они могут его искать именно здесь.
- Вот именно, что могут!.. А если нет, так и будем здесь сидеть?.. – возмутился Стефан.
- А если не придут, заберем его с собой. Мы усыновим его, и он станет нашим. Посмотри, какой он прелестный. Просто чудо! Он станет тебя называть папой, а меня мамой. Ну, Стефан, ты же знаешь, как я страдала оттого, что не могу иметь детей.
- Ты так говоришь, будто просишь купить тебе игрушку, - усмехнулся он. – Сама подумай, как мы можем его забрать, и что мы скажем службе опеки, нашли ребенка в каком-то там неизвестном городе. Это смешно…
Малыш внимательно молча наблюдал за ними. Он не проронил ни звука, лишь теснее придвинулся к Барбаре и прижался к ней всем своим тельцем. Она поцеловала его белокурую головку, крепко обняла и посадила к себе на колени.
- Бред!.. Полный бред!.. – воскликнул Стефан и заметался по комнате.
- Но почему бред, Стефан?.. В жизни всякое случается.
- Конечно бред!..  Сначала эта прогулка в горы, против которой, если ты помнишь, я возражал, так нет, ты меня уговорила. Потом этот город  нарисовался на горизонте. Что за город?.. Какой город?.. Никто ничего не знает. Неведомый, никому не известный город, которого и на карте-то нет. И ты говоришь, что это не бред… А что это по-твоему?.. Что?.. И, заметь, постоянно возникают какие-то обстоятельства, которые задерживают нас здесь. Что-то, что заставляет отложить на потом возвращение обратно. То жажда, то усталость, то теперь вот ребенок. У меня такое ощущение, что нас используют, нас держат здесь, как заложников. А тебе так не кажется?
В любое бы другое время, еще несколько минут назад, она бы горячо поддержала его, и ринулась искать выход из этого таинственного города, но теперь она не хотела внимать его доводам. Именно теперь сбылось то, о чем она давно мечтала, она держала на руках малыша. Ну и что же, что он не ее, она уже успела привязаться к нему. Она не знала, придут ли за ним его родители, вернее, она надеялась, что они не придут, не найдутся, и он останется с ней. Навсегда. Она  видела себя его матерью, она станет заботиться о нем, гулять и играть с ним. Так что рассуждения Стефана были решительно не к месту. Он говорит о другом, он не понимает, что сама судьба  дает им шанс. И она ни за что не откажется от него. Пусть он не понимает, пока не понимает, но придет время, и он еще сам будет ее благодарить.
- Стефан, но что же делать, такие обстоятельства, - попыталась она как-то его уговорить.
-  Хорошо, пусть будет по-твоему. Сейчас ты все равно меня не услышишь. Задержимся здесь ненадолго, возможно, за ребенком явятся его родители. Но если нет, мы уйдем немедленно.
- Одни?
- Одни.
- А как же он? – со страхом произнесла Барбара.
- А его мы отведем к Лиз, пусть ее друг мэр сам разбирается с тем, что творится в его городишке.
- Но, Стефан…
И тогда он произнес странную фразу, от которой ей вновь стало не по себе.
- В конце концов, еще неизвестно, что это за ребенок и ребенок ли вообще.
- Стефан!.. Что ты говоришь!..
Но он ее больше не слушал. Он направился к лестнице, вскоре шаги его замерли наверху, громко хлопнула какая-то дверь, и наступила тишина.
- Ничего, ничего, малыш, мы обойдемся и без него, - сказала она ребенку, поджав губы от обиды на мужа. – Пойдем, я тебя покормлю, а потом ты поспишь, и мы отправимся на прогулку.

5.


О таком можно было только мечтать, чтобы было именно так – красота, изобилие, неземное богатство и сумасшедшая, необузданная любовь, чувственная и прекрасная. Он оказался здесь после ночи с Лиз, ну и с Пьером, конечно. При мысли об этом ему всякий раз хотелось чертыхаться и браниться. Нет, ну Пьер там явно был лишним. Вот если бы он был наедине с Лиз, этой богиней, этой дивой… Вот это было бы настоящее чудо, невероятное наслаждение. Ему бы хотелось, чтобы она своими нежными руками касалась только его разгоряченного тела, а он, и только он, сжимал бы ее в своих объятиях. Так нет же, там был еще и Пьер. Тьфу, скотина! Испортил такую ночь!
Он не особенно отчетливо помнил, как покидал дом Лиз, окончательно Михаил пришел в себя после той ночи в каком-то странном месте – не то огромном доме, не то дворце. Оторвав полыхающую голову от парчовой подушки, которая жалила его щеку, он с изумлением осмотрелся вокруг. Он увидел себя лежащим на роскошном ложе под тончайшим балдахином, кроме этого ложа в зале ничего больше не было. Нет, был еще простор, напоенный какими-то терпкими, почти удушливыми ароматами, да раздолье ковров на полу. От звенящей тишины ломило в висках, хотелось ясности и каких-то звуков, которые бы помогли ему поверить в реальность его нынешнего состояния. Вскоре они появились.
Отворилась тяжелая дубовая дверь и на пороге появилась черноволосая восточная красавица с волооким взглядом и улыбкой на устах. На ней были только широкие блестящие шаровары, обхваченные у щиколотки золотыми браслетами, да еще  узкая полоска ткани  на груди на тонких бретельках. Она вошла и склонилась в почтительном полупоклоне.
Михаил прямо подскочил с постели, протирая глаза, сон слетел с него в один миг. Вот это красота!.. А что за фигура, что за грудь!.. М-м-м, мечта!.. Да, с такой красоткой бы провести приятно время…
Он поспешно спустил ноги с постели и подошел к женщине, безропотно ожидавшей его слов.
- Красавица, тебя как зовут? Откуда ты здесь? О-о, какие мы!
Она вновь поклонилась, кротко улыбнулась и молвила:
- Я здесь ради вас, господин.
Михаил вытаращил глаза. Вот это номер! Господин! А что, ему это нравится, такое почитание и поклонение.
- Ты молодец, ты мне приглянулась.
Он протянул руку к ее упругой бархатной щеке, ласково погладил ее, как будто ненароком коснулся высокой груди, оголенного живота. Женщина не испугалась, не отстранилась, она  покорно принимала  его ласки, улыбка  не покидала ее уста.
- О-о, какая ты хорошая, покорная. Это прекрасно, это замечательно.
- Что прикажете, господин?
- Господин!.. Ха-ха!.. Да, я господин, ты права. Что же мне тебе приказать? Слушай, для начала принеси что-нибудь поесть, ну и выпить. А потом посмотрим. А ты что в этом доме одна.
- Нет, я не одна. Здесь еще прислуга и ваши наложницы.
- Что?! Мои наложницы? Откуда? Какие наложницы, ты вообще в своем уме?
- Не извольте гневаться, господин, здесь все ваше, и этот дворец, и прислуга, и наложницы.
- Дворец… Наложницы… И что же, много вас тут?
- Точно не знаю, несколько десятков.
Михаил почувствовал, как жар опалил его всего. Столько  прекрасных женщин, и все до одной принадлежат только ему.  Ничего себе город, ничего себе подарок. Откуда у них столько денег, чтобы раскидывать направо и налево такие богатства. Нет, это немыслимо. А, может, красотка что-то путает? Может, она того, не в своем уме? Да ему это и во сне бы не приснилось. Так, может быть, это и есть сон? Ну что же, поживем, увидим.
- Послушай, красавица, как там тебя звать-то?
- Фатима.
- Так вот, дорогая моя Фатима, проводи-ка меня к этим самым… как их… наложницам. Хочу на них взглянуть.
- Вам стоит только приказать, господин.
Они долго шли по извилистым коридорам дворца, устланными мягкими коврами, скрывавшими каждый их шаг. Михаил шел и удивлялся, он и не представлял, что дворец такой огромный. Фатима замедлила шаг у двери, наполовину скрытой розовыми занавесками. Она постучала и открыла дверь, приглашая Михаила войти. Он переступил порог и, едва успев оглядеться,  сразу же оказался в нежных объятиях стройного существа с прекрасными бедрами и тонкой талией. Женщина прильнула к нему всем телом,   она шептала страстно и неразборчиво что-то о том, как долго господин не был у нее. Михаил совсем потерял голову, он забыл, зачем он здесь. Во всем его воспламененном теле билось, стараясь вырваться  наружу, горячее, всепоглощающее желание.
Он вышел, пошатываясь, из-за розовых занавесей со странной улыбкой. Фатима покорно ждала его неподалеку. Должно быть, она все слышала, подумалось ему. Но он тут же отбросил эту мысль. Подумаешь, слышала, наверное, стояла и млела от желания. Ну ничего, дойдет очередь и до нее. Еще не вечер. Да-а, что-то будет вечером!..
Весь день прошел в забавах. Он порядком утомился от посещений своих наложниц, прекрасный и чувственных, одно прикосновение гибких рук которых, жаждавших его и только его,  вызывало в нем жгучее желание. Но их лица, щедро нарумяненные с блестящими озорными глазами, слились для него в единый пестрый калейдоскоп. При всем желании он бы так и не смог вспомнить, отличались ли  они хотя бы чем-то одна от другой.  Фатима, повсюду следовавшая за ним,  проводила его, пресытившегося и вконец выбившегося из сил, в его апартаменты.  Там он  подкрепился и тут же уснул крепким сном.
Ему снилось, как он ужинает в роскошном ресторане  где-то не то в Париже, не то в Лондоне, он не один, вместе с Ильей, своим партнером по бизнесу. Они обсуждают что-то, потом вдруг начинают  ссориться. Илья, гневно сверля Михаила взглядом, заявляет, что знает о нем все, и что он вообще теперь в его руках. Михаил пытается его успокоить, ему неприятна эта сцена, да еще в таком фешенебельном ресторане, в конце концов, на них смотрят. Он хватает Илью за руку, однако тот вырывается, вскакивает и опрокидывает  стол на Михаила. Тот растерянно смотрит на компаньона, потом с отвращением дотрагивается до своего дорогого костюма – там липкие следы пищи, ткань  мокрая от вина. И вдруг Илья со злорадной усмешкой подносит к его лицу зажигалку, огонь слепит глаза, Михаил пытается отстраниться, но Илья тянет и тянет к нему зажигалку. Неожиданно его рука опускается вниз и огонь в один миг вдруг охватывает всего Михаила, воспламеняется костюм, горит его тело. Он с ужасным криком катается по полу, но огонь не отступает, он повсюду – на лице, руках, он сжигает его заживо. Но он не может умереть! Михаил заходится в жутком крике.  Однако никто не приходит ему на помощь. Никто! Он один!
И вдруг он просыпается весь в холодном поту.
Он с облегчением понимает, что это всего лишь сон. Да, сон, но какой страшный. И Илья… С чего это он вдруг ему приснился? С тех пор, как погиб Илья, Михаил и не вспоминал о нем. Его захватили новые дела и заботы, перед ним открылись необыкновенные перспективы.
С Ильей они вместе строили свой бизнес, сначала держали места на рынке, а потом, когда дела пошли в гору, на паях открыли пару магазинов и кафе. И все было бы замечательно, если бы Илья не зарвался, и не стал бы за его спиной прибирать к рукам их общие деньги. Узнав, Михаил здорово вспылил, он вообще становился  несдержанным и грубым, если в чем-то  видел  ущемления своих прав. Он не терпел, когда ему наступали на ноги. Он бурно объяснился с Ильей,  тот все отрицал и даже оскорблял Михаила, насмехался над ним.
И тогда он серьезно предупредил своего компаньона:
- Смотри, Илюха, как бы деньги тебе эти боком не вылезли. Смотри!
- Ты что же, меня пугаешь? – усмехнулся в ответ Илья. – Я не из пугливых.
- Ну так и я тебе не дерьмо какое-то. Я тебя предупредил.
После размолвки настроение у Михаила было поганое, дела теперь не клеились,  а Илья продолжал втихую изымать часть их выручки. Михаил думал недолго, он всегда был скор на руку, быстро принимал решения. Правда, раньше это были другие  решения. И все равно особенно он не раздумывал, полагая, что только так можно решить проблемы бизнеса и поправить дела.
Однажды, вскоре после принятого решения в своем загородном доме он встретился с молодым человеком в клетчатой кепке и потертой кожаной куртке. Тот появился под вечер, стукнул кольцом в калитку и прошел прямо в дом. Их встреча была недолгой, Михаил был скуп на слова, бросив пару фраз, передал незнакомцу небольшой сверток и фотографию. Человек в кепке, не спуская с Михаила тяжелого цепкого взгляда, задал несколько скупых вопросов и откланялся.
Автомобиль на большой скорости слетел с дорожного полотна и взорвался. От бывшего компаньона Михаила не осталось ничего, он сгорел в своей машине.
Хоронили Илью в хмурый дождливый день. Плакало небо, плакали женщины, среди них Михаил увидел убитую горем мать Ильи, подурневшую от слез молодую вдову. Прощание было недолгим, дождь щедро проливался на кладбищенскую глинистую почву, омывал тяжелый дубовый гроб потоками мутной воды. Но Михаил все-таки сказал несколько слов над гробом бывшего своего компаньона, подошел со словами утешения к его родным. А затем с чувством удовлетворения от  благополучно разрешенной проблемы   уехал к себе домой. Вины он не чувствовал, объясняя себе свой поступок наглостью Ильи, нечего было зарываться и набивать свои карманы их общими деньгами. Нет, думать тут не над чем, Илья сам виноват, за что и поплатился.
Михаил наконец-то очнулся ото сна, прогнал прочь навязчивые непрошенные воспоминания, навеянные странным сном. Он  чувствовал себя отдохнувшим и совершенно счастливым. А что, здесь здорово. Не надо ни о чем думать, заботиться о бизнесе, все решается само собой, и все его заветные желания воплощаются прямо из воздуха, не требуя от него никаких усилий и труда. Вот это жизнь! Как у настоящего восточного принца, потомка богатейших королей. И в самом деле, что за чудо-город, не город – сказка. Тысяча и одна ночь. Ну ничего, ничего, он отдохнет, расслабится, проведет здесь много-много прекрасных ночей, а потом вернется к себе, в свой родной город, где его ждут дела и заботы. Но не стоит думать о заботах здесь, в этом райском местечке, где царят любовь и наслаждения. Он сладко потянулся, вспомнив гибкие, прекрасные, податливые тела своих наложниц.
Видимо, наступил вечер, потому что в зале горели свечи в причудливых витых подсвечниках, бросая на стены и пол таинственные сказочные очертания. И вдруг откуда-то извне зазвучала нежная мелодия, ласковая и чарующая, она навевала какие-то странные образы и мысли. Однако он не стал раздумывать, о чем они эти его мысли, просто лежал и слушал звуки, предчувствуя совершенно удивительную и ни с чем несравнимую ночь.
 Тяжелые двери вдруг раскрылись и поплыли по залу, плавно покачивая соблазнительными бедрами, волоокие восточные красавицы, каждая держала в руках, щедро украшенных  блистающими перстнями, блюда с фруктами, винами, закусками, дичью. Михаил вновь ощутил голод, но он не знал, куда смотреть, глаза его разбегались, то ли на яства, то ли на прекрасные формы див. Хоровод казался  нескончаемым, девицы все кружили и кружили по залу, бросая в его сторону обворожительные взгляды, и каждый раз Михаил, казалось, различал все новые и новые лица. Наконец, музыка стихла, красавицы, окружив ложе Михаила полукругом,  склонились в низком поклоне.
Сам не зная почему, он сделал знак рукой и они, поставив принесенные блюда на огромную скатерть с яркими павлинами, расстеленную прямо на полу, опустились на ковры.   Однако двое из них, незамеченные Михаилом, подошли с разных сторон к его ложу, они держали в руках парчовые одежды, которые, судя по всему, он должен был одеть на себя. Но что же переодеться он должен прямо здесь, у них на глазах? Эта мысль не то, чтобы смутила его, нет, скорее, она его озадачила, переодеваться под взглядами стольких женщин ему еще не доводилось. Однако уже в следующий миг он рассмеялся. К чему все эти церемонии, разве не с ними он проведет эту ночь, так чего же ему скрываться от них? И он, не отрывая взгляда от их лиц, спокойно разделся, готовясь примерить чудные заморские одежды. Он с удовольствием отметил, как разгорелись глаза его нынешних подруг, ни одна не потупила взгляда. Это замечательно, ханжей он не терпел.
И вот облаченный в роскошный парчовый халат и чалму из белейшего хлопка он уселся на почетное место, среди пышных подушек, на которые можно было удобно опереться. Он с любопытством разглядывал красавиц, находя их бесподобными. Молчание затянулось, музыка стихла. Все как будто ждали кого-то, кто должен был начать праздничную трапезу. Михаил не сразу сообразил, что именно он, на правах хозяина и господина, и должен отдать приказ. Чувствуя себя настоящим повелителем, могущественным и властным, он громко хлопнул в ладоши. И тотчас зал наполнился  музыкой, все пришли в движение, оживились, однако к яствам никто не притрагивался, ждали его, Михаила. Он, не спеша, как и подобает повелителю, прикоснулся к еде, надкусил сочный персик, отломил кусок куропатки, расторопные наложницы услужливо поднесли чашу с вином. Он отведал еду и вино, а потом сделал знак и спутницам своим угоститься и выпить терпких напитков.  Не след гулять одному, скучно и даже одиноко.
Они поужинали на славу, вино лилось рекой, прислуга под присмотром Фатимы неустанно вносила все новые и новые блюда, девицы охотно пили и угощались со стола повелителя. Музыка становилась все громче и ритмичнее, как будто приглашала перейти к следующей части вечера, более интересной и увлекательной. Михаил, уже сильно отуманенный вином, рассеянно поглядывал вокруг, как вдруг вновь появилась  Фатима, она что-то шепнула одной из наложниц, та кивнула и поднялась, загадочно улыбаясь.
Ритмичные звуки мелодии проливали в зал особую энергетику, мощную и всепоглощающую. Наложница, выйдя, в свободное от пира пространство, несколько мгновений не двигалась, только смотрела на своего повелителя, призывно и нежно, а потом вдруг все ее тело задрожало, словно в лихорадке, бедра, прикрытые лишь прозрачной невесомой тканью широких шароваров, стали плавно покачиваться, и вот она уже начала страстный и безудержный танец, живот, бедра, грудь, все ее тело стало, казалось, частью этого дикого и необузданного танца. Михаил, затаив дыхание, следил за нею, он ловил каждое движение ее прекрасного тела, он хотел его, жаждал его всей своей плотью. Опьяненный ею он поднялся, и, пошатываясь, то ли от выпитого вина, то ли от желания, вновь проснувшегося в нем, он направился к ней. Она, казалось, только этого и ждала, приблизилась, прикоснулась к нему, сперва робко, словно спрашивая разрешения, затем, почувствовав его немое одобрение,  припала к нему  жаркими устами, обвила нежными руками, всеми движениями своего тела прося, умоляя  его о прекрасном и чувственном продолжении. Но его уже не надо было умолять, разгоряченный ее телом и этим страстным танцем, он принялся срывать с ее тела те немногие одежды, что были на ней. Его совершенно не заботило, что за ними наблюдало столько глаз, он и думать о них забыл, одурманенный своим желанием, он не видел никого и ничего, единственной реальностью для него было это тело, которого он жаждал так, как, казалось, никакое другое.
Прекрасная наложница выскользнула из его рук быстро и незаметно, а он, удовлетворенный и на время насытившийся, и не удерживал ее. Он тут же забыл о ней, ведь вокруг него развернулось настоящее представление, яркое, огненное, красочное. Наложницы, притихшие и будто очарованные увиденным, вдруг подхватили танец своей подруги, они не менее прекрасные, чем она, показывали ему свою бесстыдную красоту, приглашая продолжить этот праздник любви. Он плохо помнил, что было потом, как и днем, все слилось для него в смешанный калейдоскоп картинок и звуков, незабываемым были лишь их тела в его руках, страстно желавшие его, поклонявшиеся ему, во всем подвластные ему.
Впрочем, вскоре он немного отрезвел, все происходящее вокруг стало приобретать более реальные черты. Например, он заметил, что в зале почти не осталось наложниц, у пиршественного стола была теперь лишь Фатима, да пара красавиц. Он не помнил, когда ушли остальные. Но стоит ли удивляться, что он этого не видел. Было бы странно, если бы видел. Михаил осклабился в сладострастной улыбке. Да, но он хорош, как же ему это удалось, откуда силы? Нет, такого с ним раньше не случалось. Наверное, здесь какой-то особенный воздух или целебные напитки. Но как же прекрасно он провел время! Вот уж поистине тысяча и одна ночь. Будет обидно, если ему не удастся больше такого повторить.
- Господин желает отдохнуть? – спросила его Фатима, подавая ему халат и склонившись в низком поклоне.
Он обратил внимание еще утром, что Фатима недурна собой. Она была уже не так молода, как наложницы, формы ее тела были более пышными, что свойственно женщинам, вплотную приблизившимся к зрелости. А что, она хороша, еще хоть куда. Он отстранил протянутый ею халат, поманил ее к себе, однако проницательная Фатима уловила в его глазах тень сомнения, по силам ли ему еще и это. Она вновь поклонилась и, сделав знак, куда-то удалилась. Вскоре она вернулась с чашей вина, Михаил не понял, зачем, ведь вина было полно и здесь, но он принял из рук загадочно улыбавшейся Фатимы именно эту чашу. Выпил, не раздумывая, зачем-то прислушался к себе, он вдруг ощутил прилив новых сил, почувствовал себя посвежевшем и отдохнувшим. И тогда он понял ее намерение и восхитился ее женской проницательностью. Ай да умница! Ай да Фатима! 
Нетерпеливо он сделал знак наложницам удалиться, те безропотно подчинились, он  захотел  быть с Фатимой наедине, он почувствовал в ней что-то особенное, чего, скорее всего, не было ни в одной из его молодых наложниц, он увидел в ней зрелую чувственность и сладострастие желаний, свойственные, как он знал, женщинам этого возраста. 
Он вновь поманил ее к себе, она с улыбкой помотала головой, отказываясь. Он удивился, как она смеет ему отказывать.  Он встал и двинулся к ней, она отступала. Он упрямо шел к ней, а она все отступала и отступала, пока не наткнулась спиной на стену. Он подошел к ней, а Фатима выскользнула и вновь продолжила свое отступление. Михаил, озадаченный и уже раздраженный ее странным поведением, чувствовал, как гнев все сильнее охватывает его. Какова негодница, она надумала с ним в прятки играть!..  Ну ничего, он ей покажет!.. Он продолжал свое преследование, и даже один раз ему удалось ее схватить, но она вырвалась, больно укусив его за руку. И тогда он по-настоящему рассвирепел, дикий гнев овладел им, ему хотелось ее убить, разорвать на части, только так, жестоко наказав ее, он мог потушить свою злость. Не глядя, он хватал какие-то предметы, что попадались под руку, и швырял в нее, но она всякий раз уворачивалась, и вдруг он почувствовал в своей руке  холодную рукоять плети. Он даже замер на миг, соображая, откуда она взялась. Он так и не понял, откуда, но по достоинству оценил полученное орудие, плеть была довольно жесткой и упругой, ее удары должны были бить хлестко и болезненно. Что же, только такое и заслужила эта отступница Фатима.
Разъяренный, он в два прыжка нагнал ее, замахнулся, она, упав на пол, закрыла руками голову, защищаясь. В невыразимой нечеловеческой злобе, охватившей его, он принялся, что есть силы, хлестать ее по голой спине, бедрам, прикрытым, как и у наложниц, невесомой прозрачной тканью, на ее теле от ударов выступили красные полосы, ткань порвалась, оголив упругое бедро. Но поведение Фатимы вдруг изменилось, что заставило его руку, занесенную для удара, замереть в воздухе. Она не плакала, не просила о пощаде, и даже уже не закрывала голову, она вдруг во весь рост вытянулась у его ног, теперь она с нескрываемым больше сладострастием смотрела на него, дыша часто и прерывисто. Ее горячий красноречивый взгляд притягивал его, но он продолжал экзекуцию, наносил хлесткие удары по оголенному животу, бедрам, ногам. Впрочем, она не сопротивлялась, все происходящее, казалось, еще больше горячит ее, она хватала его за ноги, стонала и кричала, чтобы он продолжал, чтобы он не смел останавливаться. Но Михаил уже выбился из сил, желание, влитое в его тело той чашей вина, казалось, раздирало его на части. Он грубо схватил ее и бросил на свое ложе, она уже  не сопротивлялась, только продолжала стонать, да еще едва слышно что-то шептала сквозь сжатые зубы. Но он не слушал больше ее, он всецело был поглощен только этим своим диким, испепеляющим желанием.
Фатима выскользнула из его объятий, должно быть, только под утро. Он не знал, сколько прошло времени, но полагал, что немало. Они никак не могли насытиться друг другом, и он даже думал, что конца этому не будет.  Все пережитое им в эту ночь с Фатимой было странным, почти нереальным, ни с чем несравнимым по силе страсти и огня в их естестве. Он никак не хотел ее отпустить, но она мягко и твердо настояла на том, что ей пора уйти. Она пообещала, что подарит ему еще не одну такую ночь, а пока ему надо отдохнуть. Он отпустил ее неохотно, а сам вконец истомленный лежал на горячем ложе любви, перебирая в памяти приятные картинки.
Он почувствовал, что ему необходимо встать и выйти на воздух, чтобы остудить разгоряченную кровь. Свой парчовый халат он нашел на полу, одел его и вышел прочь. Он решил, что надо найти какую-нибудь веранду или балкон. Он плохо еще ориентировался в своем дворце, поэтому шел наугад, на удачу открывая какие-то двери. Он поднялся по мраморной лестнице на другой этаж, там он увидел галерею, освещенную  ярким лунным светом. Этот свет зажег в парче сотни отблесков, все сильнее слепивших его глаза, он прикрыл их ладонью, но это не помогло. Блеск сделался не только слепящим, но и жгущим.
«Но что это, в самом деле?» - в страхе вопрошал сам себя Михаил. – «Откуда этот жар?» 
Он все прикрывал рукой глаза, бредя куда-то наугад, как вдруг халат вспыхнул на нем, занялся пламенем, охватив все его тело не сладострастным, как до селе, а настоящим огнем, захватывающим его дыхание, терзавшим его плоть жуткой немыслимой болью. Он дико кричал и метался в огне, но никто не спешил к нему на помощь. Он был один на один со своей бедой, со своей подступающей смертью. Его голос в раздирающем крике вдруг оборвался. Михаила накрыла волна предсмертного ужаса и боли, и он потерял в ней самого себя. 


 
6.


Барбаре показалось, что прошло уже очень много времени, хотя прошел только один день. Она была всецело поглощена ребенком, заботами о нем, так давно и страстно ею желаемыми. Она устроила мальчика в той спальне, где они провели со Стефаном свою первую ночь в этом доме. Однако Стефан больше сюда не заходил, она его почти не видела, и, может быть,  поэтому у нее создалось впечатление, что он старается  ее избегать. Должно быть, он все еще в обиде и досаде на нее, решила Барбара. Она не понимала этого его упорства, едва ли не бойкота, разве она совершила предательство, когда взяла на себя заботы о маленьком беспомощном создании. Да, она была обескуражена таким поведением своего мужа, она ждала, что он станет вновь и вновь настойчиво напоминать ей о том, что им пора уходить, а ребенка надо оставить у Лиз. Ей не хотелось ссориться с ним, не хотелось возражать и пререкаться,  в эти  удивительные мгновения своей жизни ей надо было насладиться тем новым, что так нечаянно появилось у нее. Она ни за что не хотела бы расстаться с малышом, который сильно привязался к ней. Поначалу ее удивляло, что он даже и не вспоминает о своих родителях, не плачет и не капризничает, малыш вел себя так, как будто именно она и была его мамой, той единственной женщиной, руки которой он чувствовал с самого рождения.
Малыш, будто ощущая со стороны Стефана  какую-то скрытую враждебность по отношению к себе, вел себя тихо, даже смиренно, он не бегал и не шалил, больше сидел подле нее или забирался к ней на колени. Но делал он это как-то ненавязчиво и с оглядкой, прежде, кротко взглянув на нее небесного цвета  голубыми глазками, молчаливо просил разрешения. У Барбары сжималось сердце от какой-то неведомой жалости к этому маленькому странному человечку, который словно вымаливал у нее право быть рядом с нею. Он не отходил от нее ни на шаг. Куда бы она ни шла, он следовал за нею. Он не разговаривал и не смеялся, только улыбался, когда она принималась с ним играть.
- Давай будем учиться говорить?.. Давай, малыш?.. – как-то сказала ему Барбара. – Сейчас я тебе придумаю имя. Хочешь?.. Какое имя тебе нравится?..
Малыш молчал и улыбался.
- Ну, хорошо, хорошо, ты не умеешь говорить, понимаю, придется мне самой. Та-а-ак… имя… имя… О, мне пришло на ум замечательное имя… Эдгард… Эдгард… Это, конечно, сложно… Но можно проще, Эди. Да, Эди. Ты у меня будешь Эди. Ты Эди. Понимаешь, да?.. Эди… Ну-ка повтори… Э-ди… Э-ди…
- Э-ди, - неожиданно четко произнес малыш.
Барбара от неожиданности даже растерялась. Надо же, малыш начинает говорить! Чудо! Она засмеялась, подхватила его на руки и закружилась с ним по комнате.
- А я мама… Я мама… Я твоя мама… Ну-ка, скажи, ма-ма… ма-ма… мама… скажи…
- Ма-ма… ма-ма…
-  Ох, ты умница!.. Умница моя!..
- А теперь скажи па-па… па-па… па-па… - она показала рукой на дверь. – Там па-па… скажи…
- Па-па, - послушно повторил мальчик.
Барбаре пришла в голову мысль прямо сейчас отправиться к Стефану, пусть увидит, что малыш уже говорит, он называет их мама и папа. Может быть, хотя бы от этого его гнев пройдет, и он остынет, наконец.
- Эд, мы сейчас пойдем к папе, и покажем ему, что ты у нас уже умеешь. Но прежде ты пока побудь в комнате. Здесь пока останься. Я схожу одна, а потом за тобой приду, когда папа будет готов тебя увидеть. Хорошо?
Ребенок неотрывно глядел на нее, не проявляя никаких эмоций, наверное, он ее не понимал. Но, тем не менее, он послушно уселся в кресло у постели и сложил ручки на коленях. Совсем, как тогда в первый раз. Но сейчас эта его поза показалась ей какой-то странной и неестественной, неживой что ли. У нее сжалось сердце от невыразимой тревоги и беспокойства. Почему он такой, может, он болен?.. Если бы он сейчас забегал, запрыгал, громко стуча по полу маленькими ножками,  залился бы веселым смехом, как легко стало бы у нее на сердце, по крайней мере, она бы знала, как ей себя вести, что говорить и делать. А так  у нее было чувство, будто рядом с нею вовсе и не ребенок, а взрослое существо, умело скрывающее любые  свои эмоции.
- Ну, хорошо, посиди здесь. А я сейчас вернусь.
Она вышла, тихонько притворив за собою дверь. В доме стояла полная тишина,  ни  звука. Она чутко прислушивалась к дому, стараясь уловить в нем отзвуки жизни, но по-прежнему было тихо. Она, стараясь ступать как можно тише, спустилась вниз. Заглянула в гостиную, кухню, ванную – нигде ни души. Где же, в самом деле, Стефан? Она начала беспокоиться, так случалось всегда, когда он где-то задерживался дольше обычного. Они и не расставались больше, чем на пару часов, все свои дни, рабочие и выходные, проводили вместе. И лишь изредка он встречался с друзьями, ведь все их друзья были общими, они немало времени проводили все вместе в лаборатории, так что не было особой нужды выделять им отдельное время. Она только сейчас стала соображать, что они не виделись почти целые сутки, и кто знает, что могло произойти с ним за это время. При мысли об этом сердце ее учащенно забилось. Ах, она, глупая, надо было хотя бы убедиться, что с ним все в порядке. Так нет же она, смакуя свою обиду, даже и не подумала сделать это.
Барбара потерянно ходила по дому, пытаясь сообразить, где же ей теперь его искать. Но вот в холле раздались чьи-то поспешные шаги. И она увидела Стефана. Он был бледный и какой-то взъерошенный, воспаленные, как будто от бессонницы, глаза смотрели растерянно и виновато. Так, значит, он осознал свою вину, решила она, и приготовилась принимать его извинения. Но он молчал. Он был рядом с нею, и она могла близко видеть его лицо, глаза, горестные складки у рта. Но откуда взялись они? Еще вчера их  не было. Должно быть, он переживает их ссору, подумалось ей.
- Стефан, ты не заболел? – обеспокоено спросила она.
- Н-нет… А впрочем, мне как-то не по себе…
- Тебя знобит? Ты простудился? Мне не нравится твой вид.
Стефан посмотрел вдруг странным взглядом и горячо зашептал ей:
- Барбара, давай уйдем отсюда!.. Прошу тебя!.. Поскорее уйдем!.. Здесь все не так!.. Здесь происходят какие-то ужасные вещи!.. Странные, ужасные вещи!..
Она была удивлена и озадачена. Таким она его никогда не видела. Она прикоснулась к его бледной щеке, проверяя, нет ли жара. Но нет, жара не было. Странно, что это с ним? Неожиданно он замолчал, ей показалось, что он прислушивается к чему-то там наверху.
- Мне нехорошо, Барбара, - вдруг переменил он тему, - мне надо прилечь… Что-то голова кружится…
- Давай-ка я тебя провожу, - сказала она и взяла его под руку. – Уложу тебя, принесу тебе чего-нибудь выпить.
- Нет! Не надо! – со страхом воскликнул он и отстранил ее. – Не надо, прошу тебя. Мне необходимо побыть одному. Одному мне легче.
- Но, Стефан…
- Нет, нет, я справлюсь с этим сам… Сам как-нибудь…
- Но почему сам? – запротестовала она. – Я помогу тебе. И ты скоро поправишься.
- Нет, это моя проблема.
Барбара осталась одна. Она ничего не понимала, что происходит с ним. Знала только, что происходит что-то ужасное и тревожное, и чем он почему-то не хочет делиться с нею. Ей вдруг вновь стало  тревожно и неуютно здесь, в этом пустынном чужом доме. Она решила, что независимо от его желания или нежелания она должна быть рядом  с ним и оказать ему помощь.
Она поднялась наверх. Но вот вдруг ей почудилось, что где-то раздались чьи-то негромкие голоса. Да, определенно кто-то говорил, она ясно различала приглушенные голоса, мужской и женский. Кто же это мог быть?.. Может быть, нашлись родители Эди?.. Неужели все же нашлись?.. Она почувствовала разочарование и тревогу оттого, что тогда ей придется расстаться с малышом. Но она остановила себя, к чему эти выводы, надо сначала все выяснить, возможно, это совсем и не они,  а она уже опечалилась.
Она кралась по коридору, прислушиваясь к каждой двери. Однако комнаты одна за другой отвечали ей безмолвием. И только за последней дверью она уловила какое-то шевеленье. Голосов не было, но в комнате определенно кто-то был, она чувствовала это. Вот послышались чьи-то легкие шаги, кто-то отошел от двери. Барбаре стало страшно. Надо было бежать за Стефаном, в доме находились какие-то посторонние, неизвестные люди, кто знает, что от них ожидать. Скорее, скорее за Стефаном!.. Но он же болен, он ей не помощник...  Ей придется самой справляться с этим. Господи, что же ей делать?..
Она решилась подойти поближе к двери, чтобы узнать, о чем говорят незнакомцы, как вдруг она услыхала голос, от которого ее бросило в жар. Это был голос Стефана. Ее Стефана!.. Значит, он там, за этой дверью… И он разговаривает с женщиной!.. Боже правый, как же так!.. Она силилась понять, что же именно он говорит, и не могла, его голос звучал приглушенно, а ее сердце билось слишком громко. И хотя голос женщины, отвечавшей ему, был более звонким, но и ее слов разобрать она не могла. Но разве так уж важно знать, что именно он говорит той, другой, разве ей мало того, что он там, с нею наедине. Так вот почему все это время он даже и не вспомнил о ней, не пришел, не узнал, как она, жива ли она вообще. В этом, как он сказал, городишке, он нашел себе другую. Да, но когда же он успел?.. И где только он ее отыскал?.. Впрочем, не все ли равно. Факт остается фактом.
Сейчас она отворит эту дверь и все расставит по своим местам. Пусть он знает, что она не позволит так с собой поступать, подло и низко. Внутри нее все кипело, грудь вздымалась от негодования и подступающих слез. Как же хочется ей взглянуть в его бессовестные глаза, выплеснуть ему в лицо весь свой гнев и ярость. Она бы с удовольствием убила бы его, покончила с ним, да и с нею заодно. Сволочи!.. Какие же они сволочи!.. Твари!.. Прямо здесь под одной крышей с нею… Господи, за что же?!. За что?!.
Она распахнула дверь решительно и властно. Стефан взметнул к ней безумный, растерянный взгляд. Сначала она даже и не заметила своей соперницы. А Стефан стоял перед нею бледный и потерянный, потухшие, усталые  глаза ввалились, их очертила синева. Ничего не скажешь, любовник хоть куда, краше в гроб кладут. Но что же она, ее соперница?.. Кто она?.. И где она?.. Барбара искала ее глазами, но не видела. Она уже было подумала, неужто ей померещилось, и Стефан ни в чем совершенно перед нею не виноват, как она услыхала позади себя легкий шорох, она стремительно обернулась и увидела ее.
Девушка была юна, хрупка и стройна,  с прекрасной  кожей и большими изумрудными глазами. Ее, пожалуй, можно было назвать красавицей, если бы не эта поразительная бледность, разливавшаяся по ее лицу, изящной шее, рукам, до локтя  прикрытым тонким шелком платья. Такая бледность свойственна тяжело больным и анемичным людям, в которых почти не осталось жизненных сил, а те, что еще есть, вот-вот должны покинуть слабеющее день ото дня тело. Однако по виду своей соперницы Барбара не могла бы определить какие-то скрывающиеся в ней болезни, только бледность и хрупкость могли об этом свидетельствовать, глаза же ее смотрели живо и заинтересованно, а в ее взгляде угадывалось любопытство. Сама святая наивность  и простота.  Увела мужа и глядит глазами ангела.
Барбара устремила на мужа гневный взгляд, призывая его объясниться. Интересно, что-то он ей скажет. Но Стефан молчал, не отводя от нее своего растерянного взгляда, в котором, ей показалось, таился страх. Нет, он определенно был чем-то испуган и озадачен. Конечно, запутался, совсем запутался, и теперь дрожит перед нею, не знает, как выкрутиться, что  наплести и насочинять. О, сколько раз она слышала про коварство и измены мужчин от своих подруг, но она лишь тихо радовалась про себя, думая, что ее-то это никоим образом не коснется. И вот теперь она своими глазами видит, каково это быть обманутой и оскорбленной женой. Нет, ну это полное бесстыдство, молчит и смотрит, сказал, хотя бы что-то!
- И долго ты будешь молчать? – едва сдерживая свой гнев, сказала Барбара.
- Да-да, извини… нам надо поговорить… давай уйдем отсюда…
- Нет, отчего же! Поговорим здесь! Полагаю, что у тебя теперь нет секретов от этой малышки.
- Барбара, дорогая, - Стефан понизил голос почти до шепота, - это совсем не то, что ты думаешь. Совсем не то. Уверяю тебя!
- Ах, не то?! – не своим голосом закричала Барбара, сжимая кулаки и наступая на мужа. - Совсем не то?!. А что же?.. Что же то?.. Я тебя спрашиваю!..
- Пожалуйста, успокойся. Давай выйдем отсюда и поговорим.
Девушка с интересом наблюдала за развернувшейся сценой. Она обошла Барбару и Стефана и встала, казалось,  так, чтобы быть ближе к ним и видеть все, как можно лучше. Они оба не заметили этого, увидели лишь тогда, когда она удивленно и громко спросила:
- Стефан, кто это?
Повисла напряженная, зловещая тишина. Барбара буквально испепеляла ее своим огненным взглядом, но той словно и дела не было до этого, она выглядела  непринужденной и свободной. Казалось, она не находила ничего особенного в сложившейся ситуации.
- Стефан, кто это? – повторила она  свой вопрос.
Стефан совсем потерялся, не зная, что говорить, на кого и как смотреть.
- Я… я… Барбара, мы можем с тобой выйти отсюда? Пожалуйста!
Барбара повернулась и молча вышла из комнаты, не глядя в сторону соперницы. Стефан последовал за нею. Выйдя следом за Барбарой в коридор, он закрыл за собою дверь. То, что он сделал после этого, просто шокировало ее. Он вытащил из кармана ключ и закрыл им дверь на замок. Она не знала, что и думать. Это был странный, абсурдный поступок. Закрывать дверь, зачем?.. Кто туда  войдет?.. Наверное, боится потерять свое обретенное сокровище, решила она, и вновь отчаянье овладело всем ее естеством.
Он обратил к ней бледное, угнетенное лицо и заговорил негромко, но страстно и горячо.
- Дорогая, это какое-то безумие! Я говорил тебе, что здесь, в этом городе, творится что-то ужасное… Странные события, странные люди и обстоятельства… Не знаю, как и сказать… Умоляю, не перебивай меня!.. Выслушай!.. Сначала это ребенок, потом она, эта девушка…
- Где же ты с нею познакомился? – ядовито, с издевкой спросила Барбара. – Подумать только, и когда же ты успел? Вот тебе и верность, вот тебе и любовь!
- Успокойся, прошу тебя!
- Успокоиться?.. После всего того, что  я видела! Мой муж наедине со своей  любовницей, юной и красивой, а мне надо успокоиться?..
- Она мне не любовница, - заявил он, глядя ей прямо в глаза. – Она мне не любовница. Я же тебе объясняю, что это чертово место, здесь происходят какие-то невероятные вещи.
- Да, появляются любовницы. Прямо падают с небес на головы ни в чем не повинных мужчин.
- Именно, падают с небес, - со странной полуулыбкой заметил он, и в его глазах вновь мелькнул  страх. – Это ты правильно сказала. Когда она появилась, я едва не сошел с ума.
- Конечно, такое счастье выпало, - съязвила Барбара.
- Я не буду отвечать на твои выпады, потому что я тебя отлично понимаю.  Понимаю твою боль и ярость. Я на твоем месте вел бы себя, наверное, точно также. А, может, и хуже. Я просто скажу, и ты сама решишь, верить тебе мне или нет…
Эта девушка, ее зовут… звали Марта.  С ней я познакомился еще в юности, она была моей подругой, подругой детства. Мы с ней вместе учились в школе и дружили. Да, мы были влюблены друг в друга, тогда мы думали, что всю жизнь будем вместе. Ты же знаешь, как бывает в юности. Трогательные чувства, невероятные мечты и надежды, совершенно нереальные, почти неземные. А потом случилось несчастье, страшное несчастье. За несколько месяцев до окончания школы она погибла, погибла в грозу. Удар молнии  и все. Мы все были потрясены ее смертью, мне вообще казалось тогда, что я этого не вынесу. Но со временем все прошло, забылось, началась другая жизнь. И вот теперь я вдруг встретил ее, ее!!!, здесь. Она появилась на закате, вошла в комнату и встала у постели, где я спал. Проснувшись на миг, я решил, что это сон, и заснул вновь. Но когда сон окончательно оставил меня, и я встал, чтобы спуститься вниз, она сидела в кресле у окна и с улыбкой смотрела на меня. У меня подкосились ноги, и я в страхе выскочил из комнаты. Но она нашла меня и внизу. Куда бы я ни шел, она следовала за мной. В конце концов, я устал бороться с ней, и она начала со мной разговаривать.  Она вспоминала о прошлом, смеялась, расспрашивала меня о ком-то. Но  вот о настоящем она не заговорила ни разу, будто его и не существовало. Временами мне казалось, что я просто сошел с ума, я обезумел. Ты веришь мне, дорогая?
- Какой ужас!.. Какой позор!.. И ты думаешь, что я поверю в этот твой бред? - Барбара негодующе смотрела на мужа.  – Ты, должно быть, держишь меня за дуру! Ты не мог выдумать что-то более правдоподобное. Ну, понятно, наплел первое, что пришло в голову. Призрак юности, говоришь? Какой же он очаровательный, осязаемый и очень даже живой этот твой призрак. Тебе не кажется? А?
- Ты мне не веришь, - устало сказал Стефан.
- Нет, не верю.
- И что же… ты… теперь уйдешь от меня?
- А ты как думал?
- Что ты намерена делать теперь?
Барбара рассмеялась  и бросила ему в лицо со злостью:
-  А вот это тебя уже не касается. Ясно?
В дверь, за которой осталась Марта, громко застучали, и раздался ее голос.
- Стефан, открой дверь. Зачем ты меня запер? Открой. И пойдем завтракать.
Барбара, бросив на мужа последний уничижительный взгляд, молча повернулась и пошла прочь. Он бросился следом, схватил за руку, повернул ее лицом к себе, прижал к груди.
- Не уходи, дорогая!.. Не уходи!.. Не оставляй меня с нею!.. Я сойду с ума!.. Я сойду здесь с ума!..
- Стефан, Стефан! – неслось из той комнаты, и трещала дверь от сильных ударов. – Выпусти меня отсюда!
Барбара что было сил оттолкнула Стефана, и со всех ног устремилась в свою спальню. Она закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Выдержка ей изменила, она горько разрыдалась, сжимая кулаки и грозя своей ненавистной сопернице. Боль и ярость терзали ее душу, рвали на части сердце, она поняла, что никогда не сможет его простить. Она не понимала, как такое могло произойти, до конца она так и не смогла поверить в это.  Нет, она не может больше оставаться в этом доме, под одной крышей с ними, она не может больше быть в этом городе. Ей надо, во что бы то ни стало поскорее покинуть его и найти дорогу назад. Она кинулась к малышу, молча следившему за каждым ее движением, поцеловала его, прижала к себе, она знала, что единственным утешением теперь для нее будет именно он.


7.


Пьер нашел дом Лиз только под вечер, когда на город уже опускались сумерки.
Он трусливо бежал из своего здешнего дома, ибо он не мог больше там находиться. Одного неполного дня было достаточно, чтобы он едва не сошел с ума. Нет, он решительно не мог там оставаться, он спешил оказаться у Лиз. Только она одна могла ему помочь.
Прежде, чем попасть, наконец, сюда, он долго плутал по незнакомым улицам, широким безлюдным проспектам, он исходил побережье, казалось, вдоль и поперек, но никак не мог найти этот розовый дом, где накануне он провел удивительную ночь. Повсюду было безлюдно,  ни людей, ни машин, ничто не нарушало глубокого спокойствия мертвого города, лишь его шаги гулко раздавались в тиши необитаемых домов и магистралей. Он торопливо шагал среди высотных домов, смотревших на него слепыми, невидящими глазницами окон, ощущая леденящий страх в душе. Вид мертвого города пробуждал в нем сонмы неясных образов и видений, которые, как ему казалось, могли ожить в любой момент. И потому он спешил, он хотел, как можно раньше оказаться в теплом и уютном доме Лиз.
Он и сам не знал, почему он отправился  просить помощи именно у Лиз, то ли из-за ее внимания к нему, проявленному тогда, в первый же день, то ли просто надеялся получить ее поддержку, как человека, живущего в этом странном городе, а значит, знающему его гораздо лучше его.  Ему нужна была ее помощь, он чувствовал, что без нее он сгинет среди этих мертвых улиц.
Дом Лиз с ярко освещенными окнами он увидел, едва только ступил на мостовую. Только один этот дом и был обитаем, остальные же  были безликими, погруженные в серые сумерки. С ожившим сердцем и воскресшими надеждами он поспешил к нему, нетерпеливо стукнул золотым кольцом в дверь, напряженно вслушиваясь в звуки дома, стал ждать ответа. Вскоре раздались шаги, и Лиз возникла в дверном проеме. Казалось, она была разочарована, увидев Пьера, однако она справилась с собой, скупо улыбнулась и пригласила пройти.
- Пьер, что вы здесь делаете? – нетерпеливо спросила она, когда они вошли в гостиную, так хорошо знакомую ему. – Что-то случилось? Только, умоляю, говорите  быстрее, я жду важных гостей. Итак, я слушаю вас. Ну, говорите, говорите же!
- Лиз, мне так плохо, мне так жутко в том доме… Вы не представляете, что я там пережил… Я не могу туда вернуться…
- Что же такого особенного вы там пережили? – пожала плечами Лиз. – Уверяю вас,  это не более, чем ваши фантазии. Это все фантазии, дорогой мой.
- Не объясняйте мне про фантазии, прошу вас, я же художник, - нетерпеливо перебил он ее.
Лиз звонко рассмеялась:
- Ха-ха!.. Ха-ха!.. Пьер, вы смешной, ей богу. Вам ли не иметь фантазий, если вы художник…
Пьер обиженно поджал губы. Ему было досадно, что Лиз, на которую он так рассчитывал, относится к его истории, да и  к нему самому, как к чему-то несерьезному и даже глупому.
- Ну, при чем здесь, художник я или плотник. Фантазии есть фантазии, они ничего общего не имеют с реальностью, а здешние фантазии просто не отличить от жизни. Какие же это фантазии, если они посягают на вашу жизнь и жестоко преследуют вас?
- Даже так? – Лиз насмешливо улыбнулась. – Сами виноваты, не надо было создавать себе таких фантазий. Послушайте, Пьер, если хотите, мы обсудим все произошедшее с вами, но позднее, сейчас я занята, я жду гостей. Сегодня придут мои близкие друзья. Я приглашаю и вас, если хотите присоединиться к нам.
- Извините, Лиз, что я нарушил ваши планы, - тихо сказал он. – Можно мне побыть одному? Но только здесь у вас, рядом с вами. Прошу вас, не прогоняйте меня, я не могу вернуться в тот дом. 
Лиз досадливо поморщилась, она не любила, когда кто-то менял ее планы.
- Никто вас не прогоняет, успокойтесь. Пойдемте, я провожу вас наверх, там найдется для вас комната. Но предупреждаю, раз уж вы отказались участвовать в вечере, тогда не появляйтесь на глаза моих гостей. Они, как и я, не любят сюрпризы.
Пьер согласно мотнул головой.
Лиз оставила его в уютной комнате с пестрым шелком на стенах. Пьер обессилено опустился на широкую тахту у открытого окна, обхватил голову руками. Теперь он почти не чувствовал разочарования от приема, что ему оказала Лиз, та самая Лиз, что еще вчера была счастлива видеть его в своем доме, им владела усталость. Он хотел только одного, расслабиться и уснуть, уснуть крепким и безмятежным сном без страхов и потрясений. Ему казалось, что он не спал уже целую вечность. Все это время он держался только усилием воли, и вот теперь, оказавшись в тихом и спокойном месте, он буквально валился с ног. Он жаждал сна так, как, казалось, ничего другого в своей жизни.
После ночи, проведенной им и Михаилом в доме Лиз, их, еще хмельных, на своей машине ранним утром она развезла по домам. Пьер, более трезвый, чем его невольный соперник, исподтишка наблюдал за нею. Да, Лиз была очень красива, но она немного разочаровала его, все произошедшее было ему не по душе, он  предпочел бы быть с нею наедине.
Они почти не говорили. Машина ехала по пустынным улицам, разрезая сумеречное полотно рассвета  ярким светом фар. Лиз остановилась у какого-то дома, повернулась к Пьеру, сунула ему в руку ключ и сказала, что здесь теперь он будет жить. Попрощавшись, он вышел из машины, а Лиз повезла куда-то спящего Михаила.
Пьер остался один посреди улицы перед невысоким домом не то из камня, не то из кирпича. В сумерках  он не сумел его как следует рассмотреть. Нащупал в двери замочную скважину, кое-как справился с замком. В доме стоял запах плесени и красок. Наверное, это дом художника, решил он. Странно, что именно он оказался здесь.
Он зажег электричество, осмотрелся в незнакомой обстановке. Дом был небольшой и несколько запущенный, повсюду была пыль, в вазах стояли засохшие цветы, роняющие на посеревшие скатерти увядшие лепестки. На верхнем этаже он нашел спальню и мастерскую. Да, это, действительно, был дом художника. В мастерской стоял мольберт, около него валялись кисти и краски в запятнанных тубах,  в углу пылились подрамники с натянутыми холстами, однако картин здесь не было. Видимо, художник покинул свой временный кров и увез с собой все свои творения, освободив дом для преемника и коллеги.
Пьеру сразу не понравилось здесь. Он был истинным ценителем прекрасного, он любил гармонию во всем – творчестве, собственном доме, человеческих отношениях. Все что вызывало в его душе несоответствие его чувствам, отторгалось им. Его парижская квартира была настоящим островом красоты и комфорта. Там он отдыхал, принимал друзей и своих гостей, встречался с любимыми женщинами, которых за всю его тридцатипятилетнюю жизнь было не так уж и много, там же он и работал. Еще с юности он привык работать много, упорно преодолевая преграды и напасти, неудивительно поэтому, что, исчерпав багаж бедствий, выпавших на его долю, он стал признанным и модным  художником. Его пейзажи, зарисовки для которых он привозил со всех концов света, пользовались среди ценителей огромной популярностью. Теперь картины Пьера продавались только на аукционах, так велико было число жаждавших их приобрести.
Он много путешествовал, и не только потому, что нуждался в перемене мест, но и, главным образом, для поиска новых впечатлений для своих зарисовок. Правда, с некоторых пор он чувствовал некое опустошение, ему теперь думалось, что он успел побывать уже везде, он никак не находил нужной темы, мир казался ему изученным и неинтересным. Наверное, он устал, ему нужен отдых, он должен на время позабыть о своих картинах.  Тогда-то он и решил отправиться в горный пансионат, горы были именно той местностью, где он бывал не так уж часто. Кто знает, может быть, там проснется в нем вдохновение, и он напишет настоящий шедевр, главную картину своей жизни.
Он не знал, радоваться или досадовать по поводу того, что его путешествие имело столь неожиданное последствие. С одной стороны, необыкновенные впечатления освежали чувства и восприятие, но с другой, привычный мир был все еще близок для него. Он, наверное, с большей радостью оказался бы сейчас в своей квартире в Париже, выходящей окнами на Елисейские поля. Но вместо этого он имел в своем распоряжении серый неприбранный дом какого-то, скорее всего, незадачливого художника.
Пьер потерянно побродил по дому, не зная, куда себя деть и чем заняться. Заглянул на кухню, достал из холодильника сок, плеснул в бокал, выпил маленькими глотками, ощущая приятную свежесть во рту. В гостиной и комнатах он не нашел ничего интересного, ясно было одно, дому требуется хорошая уборка. Он поднялся наверх, прошел в спальню и прилег на широкую кровать.
Должно быть, сон его не был глубоким, иначе бы он не услыхал, как скрипнула дверь. Но он услыхал, вздрогнул и взбросил глаза. Перед ним стояла женщина во всем темном, и глаза ее, и волосы были черны. Она зло смотрела на Пьера, сверля его гневным взглядом. Ему показалось, что сейчас она бросится на него, чтобы убить.
- Кто вы? – тревожно сказал он, поспешно поднимаясь с постели.
Она молчала, и испепеляла его взглядом.
Он понял, что она сумасшедшая, и что надо спасаться. Он что-то говорил ей, осторожно подвигаясь к дверям, он старался не смотреть на дверной проем, чтобы женщина не разгадала его план. Она не разгадала. Он выскользнул за дверь и резко захлопнул ее за собой. Дверь, по счастью, запиралась на ключ, который торчал в замочной скважине, но для надежности  он подпер ее еще и шкафом, он притащил его из мастерской. Пока он возился с шкафом, дверь прямо содрогалась от ударов изнутри, разъяренная женщина едва ли не сносила  ее с петель. Пьер опасался, как бы она и вправду не сломала дверь. Но все обошлось, дверь оказалась крепкой, она выдержала натиск. Постепенно непрошенная гостья успокоилась, и все затихло.
Только вот вряд ли ему от этого было легче. Какая-то сумасшедшая находилась под одной крышей с ним, и он не знал, как ему теперь быть. Он решил, что нельзя подвергать свою жизнь опасности, надо срочно покинуть этот дом. Сейчас же он отправится к Лиз, пусть она переселит его в другое место, а еще лучше, подскажет, как выбраться из этой чертовой Голубой лагуны.  Напряженно прислушиваясь к тому, что происходит в спальне, Пьер спустился вниз. Наверху было тихо, как будто и не было той женщины в черном. Стараясь ступать, как можно бесшумнее, Пьер направился  к входной двери. Он дернул за ручку двери, но она оказалась запертой. Он дернул снова – безрезультатно. Кто-то запер дверь, чтобы не дать ему выйти из этого проклятого дома.
Между тем в звенящей тишине он различил какой-то шорох за своей спиной, чувствуя опасность, он резко повернулся и наткнулся на черный испепеляющий взгляд. Размышлять о том, как женщине удалось освободиться, было некогда, она держала в руках какую-то толстую палку, и наступала, наступала на него. Пьера прошиб холодный пот, до сей поры встречаться с сумасшедшими ему не доводилось, и вот теперь он своими глазами видит, как страшно оказаться  один на один с ненормальным, совершенно неуправляемым, разъяренным человеком. Он схватил подвернувшийся ему под руку массивный стул, не раздумывая, метнул что было сил в женщину в черном. Она ловко отмахнулась рукой от летящего предмета. Но мгновения были потеряны, казалось, она растерялась, выронила палку из рук. Воспользовавшись замешательством, Пьер заскочил с гостиную и заперся там. Его странная гостья упорно  ломилась к нему, дверь трещала от ее мощных ударов. От ужаса, объявшего его всего, он не мог сдвинуться с места, только со страхом смотрел на дверь и ждал, что вот-вот она упадет к его ногам, и на пороге возникнет злобная фурия.
Но вот вновь все стихло. Он ждал, что она снова возобновит свою атаку, но этого так и не случилось. Постепенно к нему вернулась способность думать, лихорадочно он стал  соображать, как же ему выбраться из этого злополучного дома. Выходить из комнаты он опасался, оставалось только одно – покинуть дом через окно. Он осмотрел окно, убедился в том, что оно открывается. Озираясь по сторонам, словно боясь, что женщина возникнет из воздуха прямо перед ним, он тихонько отворил окно, и высунул голову наружу.
Оказалось, что день уже клонился к закату. Неужели он так долго просидел взаперти? Он огляделся по сторонам, нигде ни души. Тогда он выбрался из окна и спрыгнул прямо в высокую пахучую траву. Ему показалось, что его прыжок слышен был по всей округе. Он посидел, почти припав к земле. Но никто не вышел, не появился. Он вздохнул с облегчением и стал пробираться к живой изгороди, лишь она одна отделяла его от спасительного внешнего мира. Торопливые шаги он услышал за своей спиной, когда уже приготовился к прыжку через изгородь. Он не оборачивался, чтобы не тратить драгоценного времени, ибо он знал, что это была она, эта сумасшедшая. Цепенея от ужаса вновь оказаться с нею один на один, он в один прыжок перемахнул через невысокую колючую изгородь, и что было духу побежал по пустынной улице, не разбирая дороги, ничего не видя перед собой.
Он бежал так долго, пока не застучало в висках и не перехватило дыхание. Но и тогда он еще продолжал бежать, его гнал страх. Однако сил почти не было, и он остановился. Преодолевая себя, он с трудом, словно превозмогая немыслимую силу, повернулся, глянул исподлобья, и тотчас облегченно вздохнул – улица была пуста. Нигде ни души.
Он услышал, как внизу в доме Лиз несколько раз хлопнула дверь, послышались оживленные голоса, зазвучала музыка. Но ничто не могло помешать его сну, тот подкрался незаметно и принял его в свои объятия. 
               

                8.


Барбара, не оглядываясь, шла прочь от злосчастного дома, в котором она потеряла свою любовь, а вместе с ней веру и надежду. За руку она вела Эди, и тот, семеня маленькими ножками, едва поспевал за нею. Она не знала, как будет жить теперь одна, старательно гнала от себя эти мысли, говорила себе, что все обдумает как-нибудь потом. Сейчас слишком болезненна была мысль о Стефане, оставшемуся в том доме наедине с юной красавицей. Неужели может быть так больно, так нестерпимо больно оттого, что тот человек, что был всецело твоим душой и телом, теперь принадлежит другой женщине.
Сознание Барбары было полностью ослеплено гневом и обидой, но сквозь эту пелену все пыталась пробиться трезвая мысль о том, что у Стефана был совсем не тот вид, который бывает у счастливого любовника. Его страх ясно бросался в глаза, он явно был чем-то встревожен и угнетен. Но всякий раз по приходе этой мысли Барбара гнала ее от себя, отмахивалась от нее, мысленно твердя, что все это маскарад перед нею. Только маскарад, и не более. Подлый притворщик и обманщик!..
Покидая дом, Барбара не подумала, куда она пойдет, и вот теперь, когда он остался за поворотом, она замедлила шаг, спрашивая себя, куда теперь ей идти. Безусловно, самой лучшей, самой желанной  стала бы  для нее возможность вернуться сначала в горный пансионат, а потом и в свою страну, в свой дом. При этой мысли опять болезненно что-то сжалось у нее внутри, она не могла представить своего дома без Стефана. Что же теперь ей делать?.. Как поступить?.. Куда идти?..
И тогда она решила, что пойдет к Элеоноре. Она неплохой человек, да и к тому же все равно Элеонора одна в целом огромном доме, так что поживут пока вдвоем, вернее, втроем. Она, Барбара, тем временем свыкнется с мыслью о своей горькой потере. А там будет видно, куда ей дальше.
Решиться идти к Элеоноре было легко, а вот найти ее дом оказалось гораздо сложнее. Мистер Томас вез их в машине уже в сумерках, улицы были похожими друг на друга, да  она и не всматривалась особо в них, ее мысли больше были заняты произошедшими событиями. Единственное, что она помнила твердо, так это то, что их со Стефаном дом находился где-то неподалеку от дома, в котором они оставили Элеонору. Ну что же придется искать, если понадобится, стучать во все двери, не ночевать же ей, в самом деле, с ребенком на улице где-нибудь на побережье. Побережье?.. Побережье!.. Точно, точно, дом Элеоноры был рядом с морем, это автоматически отметил тогда ее мозг, и теперь она вспомнила об этом. Значит, надо выйти к морю и искать ее дом в той местности.
Они проплутали так долго, что Барбара уже стала бояться за Эди, выдержит ли, не устанет, не расплачется. Но тот бодро шагал по мостовой, улыбаясь ей, когда она склонялась над ним, спрашивая, как он. Барбара нежно гладила его по белокурым волосам, одно его присутствие рядом с нею придавало ей силы, и ее шаг становился все тверже, как у человека, точно знающего, куда он направляется и зачем.
Улица, на которой она отыскала все-таки дом Элеоноры, сразу показалась ей знакомой. Что-то неуловимое, может быть, ее интуиция подсказывала ей быть внимательнее. Она зорко вглядывалась в двухэтажные, похожие друг на друга особняки, старалась рассмотреть хотя бы отблеск света, но все окна наглухо были закрыты жалюзи. И только в одном доме на другом краю улицы окна первого этажа были ярко освещены. Здесь определенно жили люди. Быть может, именно в этом доме они и оставили тогда Элеонору. Она решилась постучать в дверь. Если здесь нет Элеоноры, что же, тогда она извинится перед хозяевами за беспокойство, и они пойдут дальше.
Она решительно стукнула в дверь и стала напряженно ждать.  Вскоре дверь отворилась. На пороге стояла Элеонора. Барбара с криком и слезами бросилась ей на шею.
- Господи, Барбара, что случилось? – всполошилась Элеонора. – Что-то со Стефаном?.. Кто это с тобой?..
Барбара лишь беззвучно плакала, мотая головой. Она не могла произнести ни слова.
Элеонора провела плачущую Барбару с ребенком в гостиную. Следом за ними туда вошел Эмиль. Он, сложив руки на груди, с интересом наблюдал развернувшуюся сцену. Барбара не сразу заметила его, а когда увидела, то, словно наткнувшись на препятствие при движении, вдруг замолчала и даже перестала плакать. Она не могла бы точно сказать, что было странным в присутствии в доме молодой, одинокой  женщины мужчины, но определенно что-то такое было. И даже ей, измученной собственными переживаниями, это было заметно. Неожиданно вдруг ей пришла в голову нелепая аналогия с этой бледнолицей Мартой, подругой ее Стефана. Подумать только, где люди в этом необитаемом городе умудряются находить себе подобных, да еще в такие рекордно короткие сроки.
- Элеонора, у нас гости? – спросил Эмиль.
- Да, позвольте мне вас представить друг другу. Эмиль, это Барбара, мы вместе с ней и ее мужем Стефаном отдыхали в горном пансионате. Барбара, это Эмиль, мой старый друг.
- Очень приятно, - едва слышно произнесла Барбара, отвечая на крепкое рукопожатие Эмиля.
- А это кто с тобой? Кто этот чудесный ребенок? – улыбаясь, спросила Элеонора.
- Это Эди. Он появился случайно, мы нашли его в  доме, куда нас поместил мистер Томас.
- Нашли в доме? – удивилась Элеонора. – Он что же там был один?
Барбара пожала плечами.
- Не знаю. Вроде бы один. Во всяком случае, никто из его родных там так и не появился.
- И ты решила его взять к себе?
- Ну да, не пропадать же малышу.
- Но послушай, Барбара, а где же Стефан? Он разве не с тобой? Вы что же, поссорились?
- Нет, он не со мной, - глотая вновь подступивший ком в горле, ответила Барбара. – Он теперь не со мной. Он встретил здесь свою прежнюю любовь. Так что… вот… сама понимаешь… ему теперь не до меня…
- Прежнюю любовь?.. Встретил здесь?.. – снова удивилась Элеонора.
Она невольно перевела взгляд на Эмиля, подумав, что и она тоже встретила здесь свою любовь. Эмиль ответил на ее взгляд нежной улыбкой, похоже, он не находил в этом ничего особенного.
- Извините, я оставлю вас, думаю, что вам нужно многое обсудить. Дорогая, я буду наверху. Доброй ночи вам, Барбара.
- Да, да, благодарю вас, - рассеянно ответила она, - и вам того же.
Элеонора бережно усадила Барбару и ребенка на диван.  Сама поспешно куда-то удалилась, вернулась с подносом в руках. Она стала расставлять на столике у дивана блюда с сыром, холодным мясом, пирожными, чашки с горячим чаем.
Барбара безучастно наблюдала за ней, думая о своем. Она совсем не чувствовала голода, только усталость владела ею. Но она знала, что ей надо хотя бы выпить чаю, чтобы успокоиться, да и покормить ребенка, он-то совсем, должно быть, выбился из сил. Но и Эди не проявлял, казалось, никакого интереса к пище, глаза его без особого интереса смотрели на еду, так что можно было подумать, что он не голоден. Барбара стала его кормить, но он отрицательно мотал головой, съел только кусочек холодного мяса, да выпил чаю.
- Барбара, расскажи мне подробно, что произошло у вас. Мы сейчас одни, ты можешь быть со мною откровенна.
Барбара тяжело вздохнула. Ей предстояло вновь вспомнить все в деталях.
- Да, знаешь, в общем-то, дикость какая-то, я бы никогда не поверила, что такое может со мной произойти. Никогда. У моих подруг это бывало и не раз, я им сочувствовала, переживала за них, но у меня-то такого быть просто не могло, ведь ни у кого не было такого любящего и заботливого мужа, как у меня. И вот вам сюрприз. И где! В этом чужом и безлюдном городе, которого даже на карте-то нет.
- Но кто же эта женщина? Откуда она взялась?
- Она откуда-то появилась в том же доме, что были и мы. Когда все открылось, он мне болтал какую-то ерунду, говорил, что эта девушка его первая любовь, что ее нет в живых, она погибла еще в юности, но здесь  вдруг явилась к нему, да еще в таком вполне материальном облике. Тем более, я и сама ее видела, для мертвой  она довольно хорошо выглядит, правда, бледна очень, но глаза блестят, куда живым за ней угнаться. Одним словом, полная  чепуха и бред. И он еще надеялся, что я в это поверю. Ну, не бред ли все это!.. Полная чушь!..
- Значит, ты считаешь, что Стефан врет?
- Конечно, врет. Ну, сама подумай, где это видано, чтобы мертвые так вот запросто разгуливали по земле, разговаривали бы, улыбались. Нет, это просто наглая ложь! И больше ничего.
- Да, наверное, ты права, такого не бывает. А как он выглядел? Ну, каким он был, когда все это выяснилось?
Барбара на мгновение задумалась, и в ее сознании вновь пронеслась мысль о том, что выглядел он, мягко сказать, неважно.
- Выглядел?.. Плохо выглядел, был чем-то напуган, бледный, руки дрожат. Ты думаешь?.. Да нет, просто делал вид. Один вид и только!
- И там же был ребенок? – уточнила Элеонора.
- Да, там же. Только его мы нашли накануне утром.
- Странно.
- Что странно?
- Все странно. Эти непонятные визиты и находки.
- Послушай, а твой друг… ну… где ты его встретила?
- Он пришел сам сюда в этот дом.
- Сам? А как же он узнал, что ты здесь? – спросила Барбара.
- Говорит, что мэр ему сказал.
- Мэр? – удивилась Барбара. -  Но мы ведь не встречались с мэром.
- Да, не встречались.
- Но как же мэр мог узнать о тебе?
- Не знаю, - растерянно пожала плечами Элеонора.
- И что же ты думаешь?
- Не знаю. До твоего прихода ничего не думала, была абсолютно счастлива и беззаботна, а теперь не знаю, что и думать.
Да, действительно, все это время она чувствовала себя очень счастливой. Она легко подчинилась непредвиденным обстоятельствам - сладкому плену роскошного особняка и прекрасных чувственных наслаждений. Этот дом стал гнездышком ее любви, ведь именно здесь ее отыскал Эмиль. Они не расставались ни на миг. Она и не предполагала, что может так любить, что может быть столь безрассудной. При этом почему-то ее нимало не смущало, что их любовь имеет только телесную форму. Разговаривали они о пустяках, много шутили  и смеялись, легковесно и беспричинно. Никаких разговоров о серьезном и высоком, например, об искусстве и литературе, что всегда интересовало Элеонору, и в чем она неплохо разбиралась. С ним ничего этого ей было не нужно. Да и вообще слова им были не нужны. Она сладко засыпала в его объятиях успокоенная страстной, горячей любовью под шум прибоя, доносившийся через распахнутое окно.
Но теперь она вдруг начала понимать, что отношения меж ними были довольно странными, одна чувственная любовь и все. Такой вид взаимоотношений никогда не был ей свойственен, ибо для нее внутренняя суть человека, его содержание было намного ценнее внешнего. Да и сам Эмиль, тот Эмиль, что был ей знаком по университету, был все-таки духовным, развитым человеком. Он был прекрасно образован, мог поразить своими знаниями даже и преподавателей. И вот получается, что этот Эмиль стал каким-то другим, ни единого раза он не проявил здесь своей внутренней сути, лишь внешние  физические инстинкты. А она даже не задумалась об этом, опьяненная немыслимым наслаждением. Неужели же она превратилась здесь в какого-то первобытного человека с грубыми материальными чувствами?.. Что же все-таки происходит здесь с ними?.. Кто заставляет их играть в эти странные игры?..
- Послушай, Барбара, а что если это все нам только кажется? – склонившись к уху Барбары, прошептала Элеонора.
- Как это, кажется? – у Барбары от страха округлились глаза. - Но они же все материальные,  живые, к ним можно прикоснуться рукой. Разве с этим твоим Эмилем у тебя ничего не было?
Щеки Элеоноры обжег огонь.
- То-то же. А ты говоришь, кажется. Вот и у моего мужа, наверное, сейчас там  полная идиллия.
На лестнице раздались шаги Эмиля, вот он прошел через холл и направился к гостиной. Они сразу же прекратили свой разговор, перевели его на другую, невинную тему.
- Дорогая, уже поздно, - сказал Эмиль, появившись в дверном проеме, - наши гости, наверное, устали. Надо их устроить на ночлег. Да и нам пора спать.
Элеонора молча смотрела на него, в глазах ее появилось неуверенность и беспокойство. Она вдруг засомневалась, хочет ли она в эту ночь спать с ним в одной постели. Все происходящее вокруг нее встревожило ее сердце, ей казалось она чувствует, как зыбко трепещут, как будто перед разрушением, стены этого странного дома, который был для нее все это время приютом любви и неги. Все-все теперь в нем ей казалось мнимым и ненастоящим, а слова, звучавшие в этих стенах, виделись ей диалогами из чьей-то пьесы.  И все-таки ей не стоит делать преждевременных выводов, она должна хорошенько разобраться во всем, что происходит вокруг нее.
 - Да, ты прав, Эмиль. Я сейчас постелю постель Барбаре и ребенку в комнате наверху.
Эмиль кивнул в ответ, соглашаясь с нею. Но взгляд его вдруг стал сдержанным, почти холодным, устремленным, как ей показалось, совсем не на нее, а куда-то в пространство. Он молча повернулся и вышел из комнаты. 
- Ты что же, прогонишь его? – с тревогой спросила Барбара, как только шаги Эмиля стихли на лестнице.
- Не знаю, - пожала плечами Элеонора, - мне как-то стало не по себе, хочу разобраться во всем. Ты думаешь, он это понял?
- Точно не знаю, но, по-моему, да. А может быть, он просто не хочет, чтобы мы нарушали вашу идиллию.
- Да нет, вряд ли. Ну, ничего, все прояснится. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.
В эту ночь и Барбаре, и Элеоноре с большим трудом удалось забыться во сне, успокоительном и обнадеживающем. Они обе долго лежали, вслушиваясь в звуки внешнего мира. Им было тревожно, они чувствовали себя покинутыми, заброшенными едва ли не на край света. И что могло еще произойти здесь с ними, в этом странном, незнакомом мире, было  для них  совершенно неведомо  и непредсказуемо.

               
                9.


Михаил с ужасом ждал вечера. Теперь ему было удивительно вспоминать, с каким наслаждением он ждал его еще пару дней назад, когда впервые оказался в этом сказочном мире среди прекраснейших женщин, предвкушая небывалые чувственные наслаждения. Он возомнил себя едва ли ни шейхом, желаниям которого подчинено все. И немудрено было ему мыслить такое, ведь события первого дня были подтверждением тому. Как бы хотелось ему вновь оказаться в том первом дне, и почувствовать себя радостным, взволнованным, окрыленным предвкушением острых ощущений.
Тот вечер, действительно, был незабываемым. Не было в его жизни ничего подобного ему. Михаил всегда умел произвести впечатление, причем, для этого ему не надо было прилагать особых усилий – его высокий рост, мускулистая спортивная фигура, подвешенный язык, умеющий вовремя сказать нужные слова, делали его неотразимым  для многих женщин. Однако не каждая из них ему была по вкусу, он выбирал только внешне привлекательных, ярких, неотразимых женщин, все же другие, кого природа обидела фигурой и внешней красотой, ему были неинтересны. Правда, выбрать женщину, подходящую, что называется, по всем статьям, было непросто.  Поэтому немудрено, что он весь загорелся от головокружительного восторга, увидев в одном и том же месте столько умопомрачительных женщин. Он знал, они не обманут его надежды и ожидания. И они не обманули, а особенно Фатима. Ох уж эта проказница Фатима!..
При мысли о ней он вновь загорелся, но тут же погас, страх, подобно мутному осадку на дне водоема, взметнулся в его душе. Он опять, в который уже раз  вспомнил, чем закончилась та ночь, а также и другие, пришедшие вслед за нею. Теперь он не мог ни есть, ни спать, ни даже наслаждаться любовными утехами, так им желаемыми еще совсем недавно. Удивительно, вокруг него было столько восхитительных женщин, подчиненных его воле, а он не мог и думать о них, повергнутый в страх и отчаянье. Как только занимался день и он приходил в себя, он лихорадочно принимался осматривать всего себя, свои руки, ноги, все тело, но нигде он не находил никаких следов страшных ночных событий. Как будто бы ничего и не случилось, как будто бы это был всего лишь сон. Но это не был сон, он знал это точно, наверняка.
Очнувшись в очередной раз, он после осмотра своего тела, Михаил принялся лихорадочно анализировать тот первый день, что он провел во дворце. Он силился понять, может быть, что-то произошло тогда такое, что бы помогло ему понять суть событий. Он вспомнил, что днем он спал, и тогда впервые ему и приснилось нечто похожее на то, что затем стало происходить с ним каждый вечер. Да, он припомнил тот сон, он был очень похож на реальность, однако это все-таки был сон в отличие от того, другого, о чем бы он хотел забыть навсегда. Но забыть было нельзя, за день это было невозможно, а по вечерам все повторялось снова и снова.
Когда он пришел в себя в самый первый раз, лежал и долго не мог понять, жив он или умер, он позвал Фатиму. Та пришла, как обычно, склонилась в поклоне, робко потупила взгляд. Михаил усмехнулся, вспомнив скромницу во всей ее красе в прошлую ночь. Но, впрочем, не стоит об этом, ему сейчас не до того. Он тяжело вздохнул: и за что только  ему это все.
- Фатима, я хочу спросить тебя… э-э… ты не слышала вчера… не слышала ничего такого… э-э… такого подозрительного?
Похоже, Фатима не понимала, что имеет в виду господин, взгляд ее выражал недоумение.
- Ты не понимаешь что ли меня? – гневно сверкнул глазами Михаил. – Ты слышала, о чем я тебя спрашиваю?
Женщина вновь склонилась в глубоком поклоне.
- Господин, я слышала вас, но я не знаю, что вы называете подозрительным.
- Ну, подозрительным… крики какие-нибудь… вопли… ну что-то такое, чего обычно не бывает. Постарайся хорошенько вспомнить, Фатима!
Фатима задумалась, возведя глаза куда-то к куполу высокого потолка. Было видно, что она добросовестно пытается вспомнить, чтобы угодить хозяину, временами она даже начинала шевелить своими полными пурпурными губами, словно хотела прочесть какие-то невидимые скрижали. Однако ее усилия были напрасны, отчаявшись быть полезной господину, она неопределенно пожала плечами и виновато опустила.
- Значит, ничего не вспомнила? – нетерпеливо уточнил Михаил.
- Простите, господин.
- У кого из наложниц комнаты рядом с галереей, что на верхнем этаже? Ну там, где такие огромные окна, да еще и потолок, кажется,  стеклянный. Давай, давай соображай скорее!
- А-а, там, где выход на балкон?
- Ну что-то вроде того!.. Так кто, кто там поблизости находится?
- Там нет комнат, только ниже у лестницы.
- Ну ниже!.. Пусть ниже!..
- Там живут Мириам и… и Роза. Да, там их комнаты.
- Сейчас же приведи их сюда! Немедленно!
Взгляд Фатимы выражал еще большее недоумение, чем мгновения назад, казалось, она опять не понимает, о чем ей говорит господин.
- Что, что опять такое? – вскричал Михаил. – Что тебе опять неясно? Я тебе сказал, приведи их сюда! Быстро!
- Но, господин, вам надо поберечь свои силы, иначе будет плохо.
- О чем это ты?..  Какие силы?.. Ах, ты глупая корова! – закричал Михаил и затопал на нее ногами. - Так ты думаешь, что они мне здесь нужны для этого? Дура!.. Дура!.. Не сметь больше обсуждать мои приказания! Не твоего куриного ума дела, для чего они мне нужны! Поняла? Иди!
Бледная Фатима испуганно пятилась к дверям, не смея произнести и звука. В считанные секунды она привела к Михаилу девиц, но сама заходить не стала, чтобы не гневить хозяина.
Михаил с пристрастием расспросил девиц, но те только мотали головами, да твердили, что спали крепко и ничего такого не слыхали.  Он совсем выбился из сил, объясняясь со своими женщинами. Ему тошно было их видеть, сегодня они уже не казались ему привлекательными.
Он погнал их прочь, а сам упал в подушки и обессилено замер. В голове его без конца вертелись разные мысли - о случившемся с ним, о его жизни, о людях, что были когда-то рядом, да и вообще о нем самом. Словно в них он хотел найти разгадку тому, что происходит с ним теперь. Почему этот ужас настиг его? Разве он его заслужил? Он честно и много работал, никого не обманывал, исправно платил налоги. Хотя, если честно, разве так уж никого он и не обманывал. Было, было, и опять-таки по женской части, в которой он был большим знатоком. Да, так уж случалось в его жизни, что именно женщины приносили ему самые большие радости, но именно от них он получал и удары. Конечно, это были не те удары, что свалили бы его с ног, нет, это были удары, которые покушались на его свободу. И вот свободы своей, как самой большой ценности, он никому подарить не был готов. Поэтому он с чистой совестью спокойно перешагивал через каждую, кто задумал отнять у него свободу, оправдывая себя тем, что пассия виновата сама, надо было быть осторожной и предусмотрительной, ведь он ей ничего не обещал.
Особенно настырной оказалась одна его очередная подруга. Ее звали Рита. Рита была еще очень молода, ей только-только минуло восемнадцать, она была весьма недурна собой, да к тому же еще и умна, училась, если верить ее словам, в каком-то престижном институте. Они познакомились на вечеринке у Ильи по случаю дня рождения его жены Светланы. Рита, как дальняя родственница именинницы, была приглашена на торжество. Он немного с нею пофлиртовал, скорее, по привычке, чем от избытка чувств, но Рита, похоже, приняла все за чистую монету и прямо приклеилась к нему. Впрочем, он не возражал, девушка приятная во всех смыслах, хорошо одета, умеет себя подать, не стыдно появиться с такой в компании или выйти на люди. Он не возражал, и даже поощрял, приглашал на свидания, в кино и ресторан. Как водится.
Однажды Рита объявила ему о своей беременности, и эта новость прозвучала для Михаила, как гром среди ясного неба, такого он не планировал. Она настаивала на том, чтобы оформить их отношения, чтобы у ребенка, как и полагается, был отец. Но он не соглашался. Она плакала и просила пощадить ее, ведь она не может заявиться с незаконно рожденным ребенком в дом к родителям, отец ее выгонит. 
- Ничего страшного, не ты первая, не ты последняя, - бросил зло Михаил.
Рита побледнела, по ее лицу опять потекли слезы.
Она почти каждый день приходила к нему в квартиру, и устраивала эти сцены. И ему все это надоело несказанно, он был готов убить ее собственными руками, чтобы, наконец, она гинула и оставила бы его в покое. Но настал день, когда она не пришла. Он даже удивился, куда это она подевалась. Уж не готовит ли она, каких козней ему. Однако Рита больше не появлялась. Похоже, теперь он мог вздохнуть полной грудью.
Как-то раз в супермаркете он встретился со Светланой, женой Ильи, вместе с ней была и Рита, которая за руку держала мальчугана лет пяти-шести. Светлана сдержанно поздоровалась с ним, а Рита удостоила его лишь презрительным взглядом. Мальчика же он так и не успел рассмотреть, да, впрочем, и зачем, еще неизвестно, его ли это был ребенок. Позже он узнал, что Рите, когда она вернулась домой беременная, отец устроил страшный скандал, но не прогнал. Она родила, и даже смогла продолжить учебу, родители помогали ей растить сына. Она благополучно окончила институт, получила хорошее распределение, а затем вышла замуж и переехала в столицу. Он порадовался за нее, а главное за себя, что так и не уступил своей свободы. Но впредь он решил быть осторожнее, обходиться лишь разовыми, ни к чему не обязывающими встречами.
Однако над всеми его рассуждениями и воспоминания главенствовал страх, он с ужасом ждал наступления вечера. Пока было утро, открытое и ясное, ему начинало казаться случившееся простым наваждением, но с приходом сумерек страх подступал вплотную, и Михаил не мог ни есть, ни пить, он лежал и ждал наступления события. Как-то ему пришла в голову мысль о том, что может быть виной всему этот блестящий халат, что занимался на нем ярким пламенем. И тогда он решил, что не будет выходить из своих апартаментов, не будет надевать этот халат, вообще не будет подниматься с постели. Он приказал Фатиме плотно закрыть все окна, чтобы не проникал ни свет луны, ни свет солнца.
Лежа в полной темноте, он ждал наступления вечера и сна, который бы помог ему избавиться от этого страшного, фатального наваждения. Но сна не было. Неожиданно во тьме затлела крохотная искорка, а затем вслед за ней вся постель занялась ярким пламенем. Он сгорал в своей постели, мучаясь от ужасных мук и неотвратимости страшной смерти.
И тогда он понял, что не будет ему нигде спасения  от этого немыслимого наваждения. Чтобы он ни делал, куда бы ни  шел, с кем бы ни проводил свое время, с наступлением вечера он будет заживо сгорать в огне. Возможно, это было помешательство. Возможно. Но ему от этого было никак не легче, ведь страшная кара неотвратимо каждый вечер настигала его, и ему надо было в муках это переживать по-настоящему, не как сон или наваждение.
Он стремился как-то облегчить свои душевные переживания, хотя бы отчасти снять напряжение этого страшного ежедневного ожидания наступающей смерти. И он пустился во все тяжкие. С самого утра, как только он немного приходил в себя, он звал Фатиму, и приказывал ей тотчас устроить ему праздник. Фатима вначале пыталась возражать, но видя, как добреет хозяин, как в нем просыпается страсть к жизни и женщинам, устраивала все наилучшим образом, не дожидаясь приказа господина. Она караулила его сон. Как только он открывал глаза, она хлопала в ладоши и начинала звучать нежная музыка, в апартаментах господина появлялись наложницы, благоухающие, напомаженные, прекрасные, как и любит повелитель.  Расстилалась роскошная пиршественная скатерть, уставленная яствами и изысканными винами. Так начиналась буйная  и сумасшедшая оргия. Только она одна с ее избытком телесных ощущений могла заглушить на время в Михаиле страх ожидания, отвлечь от неприятных переживаний и предчувствия неотвратимой беды.
Он все больше тупел от выпитого вина и неистовых любовных утех, он уже не различал, где день, где ночь, где наслаждение, где мучение. Он равнодушно и безразлично принимал и то и другое. Его взгляд, еще недавно так пылко загоравшийся  от одного вида полуобнаженных красавиц, теперь бывал все больше отстраненным даже во время минут любви. Он был похож на ожившего манекена, бесстрастно и равнодушно выполнявшего порученную кем-то работу. Не было больше в его взгляде ни любви, ни страсти, ни гнева, та же лютая зима поселилась и в его душе.
Все меньше внимания  уделял теперь он своим наложницам, он даже и не заметил, что их все меньше становится в его апартаментах во время пира и оргий. И вот  настал день, когда рядом с ним осталась только одна Фатима, бледная и испуганная, с тусклым взглядом. Он повел вокруг глазами и удивленно спросил:
- Ты разве одна? А где же мои наложницы?
Фатима испуганно заморгала длинными ресницами и принялась горько плакать:
- О, повелитель, их нет, их больше нет!.. Я не знаю, где они!.. Накажите меня!.. Я виновата!..
- Их нет? Никого нет? – безразлично спросил Михаил, не проявляя гнева. – А где же они?
- О, повелитель, я не знаю!.. Не знаю!..
- Не плачь, Фатима, нет их, и не надо. Я все равно уже порядком устал от них, они мне надоели. Мне все надоели, и никто мне больше  не нужен.
- Совсем никто? – всхлипывая, растерянно спросила Фатима.
Михаил утвердительно кивнул в ответ:
- Совсем, совсем. Я устал от людей. Хочу только выпить. Принеси мне кувшин хорошего вина.
- И еду? – обрадовалась женщина.
- Нет, только вина. Хочу выпить и забыть обо всем на свете. Знаешь, жизнь – поганая штука, ты думаешь у тебя еще все впереди, и тебе все по силам, и не замечаешь, как у тебя отнимается все, остаются только одни страдания и ожидание смерти. Мучительное ожидание смерти. Я-то знаю!.. Ты мне верь!..
Удобно опираясь о  мягкую парчовую подушку, он неторопливо потягивал вино.  Он ни о чем не думал, он просто созерцал бывшее перед его глазами. Он уже не мог анализировать свои чувства и ощущения, но если бы все еще мог, то удивился бы тому спокойствию, что сегодня царило в его душе. Он больше не испытывал ни страха, ни ужаса перед наступающим вечером. Должно быть, интуитивно, подсознательно он предчувствовал, что этот вечер с его ужасными наваждениями больше не настигнет его, ибо он успеет обмануть его, он, не дождавшись его, ускользнет  в тот мир, где нет ни наваждений, ни страхов.


               
                10.


В доме Лиз Пьер неплохо выспался, никто не побеспокоил его, не нарушил его сна. Он проснулся с зарей, когда солнце только-только поднималось откуда-то сбоку из-за моря. Нежный отблеск зари разлился по глади моря. Пьер смотрел на картину зарождавшегося дня взглядом художника, он заприметил много оттенков, ранее, казалось, ему незнакомых, невиданных или, быть может, не увиденных. Величественная картина пробуждающейся природы здесь имела какие-то другие образы и очертания. Вроде бы те же море и небо, столько раз наблюдаемые им, но нет, было в них что-то иное, какой-то тайный смысл был в них. Его душа занималась восторгом, он снова чувствовал мелодию творчества, рождавшуюся в ней.  Вот сейчас бы  кисть в руку, палитру, сочные краски, и на холсте появилась бы совершенно удивительная, потрясающая картина. Но, к сожалению, ничего этого у него здесь не было, оставалось только созерцать, да грустить о невозможности перенести все это на холст.
- Любуетесь рассветом? – послышался за спиной бодрый голос Лиз, он обернулся, удивленный, когда же она вошла. – Я не испугала вас?
- Нет, не испугали. Доброе утро, Лиз.
- Доброе! Сегодня оно и вправду доброе для вас, не так ли, Пьер?
Он пристально взглянул на нее, решив, что она смеется над ним за вчерашнее, но в ее глазах он не уловил и тени насмешки, Лиз была приветлива и оживленна.
- Пьер, я должна извиниться перед вами.
- За что же?
- Ну, во-первых, я приняла вас за другого человека, вернее, я увидела в вас иного человека, не того, кем на самом деле вы являетесь.
- Вы имеет в виду ту ночь? – слегка смущенно уточнил Пьер.
- И ее тоже, - спокойно ответила Лиз.
- А во-вторых?
- А во-вторых, я хочу извиниться перед вами за плохое гостеприимство, что я оказала вам, поселив вас не в том  доме.
- Как это не в том? Почему не в том?
- Видите ли, Пьер, в нашем удивительном городе, как, впрочем, и в любом другом, нельзя получить что-то случайно или незаслуженно. Для всякого события есть свои причины. Но, как видите, бывают и ошибки. Я ошиблась в вас, что случается со мной, к счастью, крайне редко, и отвезла вас в дом, который никоим образом вашим быть не может. Да к тому же, как выяснилось, там еще остались и воспоминания о прежних жильцах. И это совсем скверно. Но вы ведь меня простите?  И мы с вами подружимся? По-настоящему подружимся?
- Как вам будет угодно, - раскланялся Пьер. – Только, Лиз, мне не совсем понятно, о чем вы мне говорите. Вы сказали, воспоминания о прежних жильцах. О чем это вы? И как вы определили, что дом, как вы выразились, мне не подходит?
- Я не разглядела в вас художника, заслуженного и признанного художника. А у настоящего талантливого художника должен быть достойный кров. Поверьте, в нашем городе умеют ценить  истинные таланты. Сегодня мне пришлось встать пораньше, чтобы убедиться в своих ошибках и исправить их. А что до всего остального, так со временем вам все станет ясно. Так что же, мир?
Лиз протянула свою загорелую руку, Пьер крепко пожал ее.
- И сколько же можно погостить в вашем городе? – поинтересовался он.
- О, сколько вам будет угодно! Думаю, что вам не захочется нас покинуть.
- Почему вы так думаете?
- У нас замечательная природа, поверьте, здесь неисчерпаемая кладовая для творчества. Здесь и только здесь вы сможете написать главную картину своей жизни.
Эти слова  поразили Пьера, откуда же она знает о том, что он мечтает написать главную картину в своей жизни. Однако Лиз как ни в чем ни бывало продолжала болтать, будто и не заметила его удивления. Он хотел было вернуться к этим ее словам, но она благополучно увела разговор в другое русло, а потом Пьер забыл об этом. Вспомнил только когда остался один в парке у своего нового дома, куда его привезла Лиз, но было уже поздно, помахав ручкой, она  укатила на своей машине восвояси.
Ну, ничего, он еще как-нибудь спросит ее об этом. А пока надо осмотреться, ведь на месяц другой он задержится  в  Голубой лагуне. В конце концов, здесь, действительно, неплохое местечко, а природа просто изумительная – настоящий рай для художника.
Кстати, о рае. Что же этот его новый дом? Интересно, а здесь нет никаких сумасшедших? Второй такой встречи ему уже, наверное, просто не пережить. Он осмотрелся вокруг. Двухэтажный особняк из красного камня располагался в глубине парка с тенистыми дубовыми аллеями, он ступил по сень мощных деревьев и сразу ощутил приятную прохладу. Та же прохлада царила и в доме. Он оказался просторным со старинной мебелью, огромным камином и канделябрами на стенах. Перед камином стояла пара массивных кресел, должно быть в стародавние времена знатные особы коротали в них  дождливые, холодные вечера. Видимо, эту мебель привезли специально для того, чтобы придать дому дух старины и особой аристократической изысканности.
Пьер поднялся на второй этаж, побродил по его строгим, длинным коридорам, заглянул в комнаты. Оказалось, изнутри дом был намного больше, чем виделся снаружи. Комнат было не счесть, здесь можно было разместить много, очень много гостей. Но только это ему ни к чему. Да и какие гости могли здесь его посетить? Даже смешно. Нет, это не для него. Он искал мастерскую, или что-то, что могло ею стать. Правда, он не знал, где он достанет холсты, краски и кисти.
Он удивился, но мастерскую он нашел и в этом доме. Она располагалась в левом крыле дома, причем занимала она собой вполне приличную площадь. Пьер ценил простор своего рабочего помещения, ибо он был уверен, что в тесноте и неудобстве просто нельзя создать ничего стоящего. В своих квартирах под мастерскую он отводил лучшие, самые большие комнаты. А, переселившись в Париж, он задался целью купить квартиру, где уже была бы оборудована мастерская. И такую квартиру он вскоре нашел, мастерская в его квартире была почти такой же просторной, как и в этом доме. Здешняя мастерская была ярко освещена солнечным светом, но было здесь и электричество, видимо, на случай пасмурных и хмурых дней, массивная хрустальная люстра, должно быть, давала света в избытке.
Свою мастерскую художник, живший здесь до него, содержал в идеальном порядке, чувствовалось, что он понимал, знал толк в работе, и значит, в творчестве. И хотя в этом доме он тоже не нашел картин неизвестного художника, но почему-то Пьер был уверен, что здесь жил и творил настоящий мастер. И ему было приятно находиться в этой  атмосфере творчества и одаренности.  Он чувствовал какое-то странное успокоение и умиротворение, он знал, что в этом доме ему будет легко засыпать, легко просыпаться, и кто знает, быть может, именно здесь ему доведется воплотить в жизнь самую заветную мечту – создать, как выразилась Лиз, главную  картину  в своем творчестве. 



                11.


Несмотря на бессонницу, Элеонора проснулась раньше обычного. Солнце еще не встало, и приятной прохладой веяло от распахнутого окна. Она приподнялась на локте посмотреть, спит ли Эмиль, и в страхе отшатнулась. Он лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, лицо было белее снега, а ввалившиеся глаза безжизненно смотрели в потолок. Она дотронулась до руки, проверяя, бьется ли пульс, но рука была холодной, как камень.  Крик замер у нее на устах. От обуявшего ее ужаса она застыла подобно статуе. Несколько минут, показавшихся ей вечностью, она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, но находиться вместе с ним на ложе любви ей было страшно вдвойне, и потому она начала потихоньку сползать к краю постели, когда же ноги коснулись прохладного паркета, она вскочила и как ужаленная выскочила вон из спальни. Дрожащими руками она плотно закрыла дверь, словно боясь вновь увидеть его страшное, окаменевшее лицо. Она стояла, ухватившись за дверь, и лихорадочно соображала, что же ей теперь делать, к кому бежать, кого звать на помощь. Возможно, ему стало плохо с сердцем, нужна срочная помощь врача, а она стоит, как истукан. Но где же взять врача?.. Кого позвать?.. Надо разбудить Барбару, надо бежать на улицу, искать людей. Да-да, они попросят помощи у Лиз. Ну и пусть она развратница, она, по крайней мере, знает кого-то в этой чертовой Голубой лагуне.
Она решительно отошла от двери и только теперь заметила, что почти полностью обнажена. Вся ее одежда была там, в спальне. Она не знала, что предпринять. Вернуться, чтобы одеться, ей не давал страх, идти же полуголой она, разумеется, не могла. Что делать?.. Она немного перевела дух, еле-еле собралась с мыслями и решила, что ей придется вернуться. Она медленно приоткрыла дверь, стараясь не смотреть на постель, где лежал Эмиль, она быстро выхватила из шкафа какую-то одежду и в панике выбежала из спальни.
Элеонора вбежала в комнату к Барбаре, едва успев прикрыть тело в панике выхваченным из шкафа платьем. Она приблизилась к постели Барбары и уже протянула руку, чтобы ее разбудить, как Барбара тот час вскинула глаза, как будто и не спала.  Увидев ужас в глазах Элеоноры, она подскочила в постели.
- Что?.. Что случилось, Элеонора?..
- Там… Там… Эмиль…
- Что с ним?
- Он… он… по-моему, он умер…
- Умер?! – поразилась Барбара. - Как умер?.. Он же еще вчера был таким здоровым…
Элеонора с бледным лицом и трясущимися руками обессилено опустилась на постель к Барбаре, но тут же встала, вспомнив, что надо кого-то звать на помощь.
- Барбара, я пойду… пойду к Лиз… В конце концов, только она знает кого-то здесь, мэра, может, врача… ну, я не знаю, еще кого-нибудь…
- Подожди, я пойду с тобой!
- Но как же твой ребенок?.. Он еще спит, ты не можешь оставить его здесь одного…
- Да, ты права, он испугается, оставшись один в незнакомом доме, да еще… Но мне и самой не по себе… Я сейчас подниму его, и мы пойдем все вместе к Лиз. Сейчас-сейчас!.. Эди, Эди, вставай, детка!.. Давай-давай, открывай глазки!.. Это я, твоя мама, не бойся!..
Ребенок открыл глаза, всего секунду они были бессмысленными, как нередко бывает у детей, когда они только проснулись и еще не могут отличить сон от яви, но затем он, похоже, осознал смысл происходящего, ясно улыбнулся и протянул ручки к Барбаре. Та нежно улыбнулась и принялась его целовать, что-то трогательно нашептывая малышу.
Элеонора стояла подле постели, нервно теребя руки, любое промедление ей казалось преступлением, ведь они до сих пор ничего  не сделали, чтобы спасти Эмиля. Как она вообще может стоять и смотреть, вместо того, чтобы бежать, звать на помощь. Она наблюдает эту трогательную сцену утреннего пробуждения прекрасного дитя, а он, тот человек, которого она так любила, лежит мертвый в постели. Господи, а что если его еще можно спасти!.. А она стоит и ждет!.. Нет, нет, она не имеет права ждать, пока Барбара растормошит своего ребенка!.. А что, если это займет очень много времени, слишком много, и ее Эмиль умрет?.. Но она не может уже представить себе своего существования без него. Слишком много прекрасных мгновений они пережили вместе. Ну и пусть они слишком увлеклись лишь телесными наслаждениями, что же в этом плохого, если они в радость обоим. Разве так уж важно без конца вести речь о прекрасном и высоком, иногда совсем неплохо побыть и на земле. О-о, она знает вкус этому! И эту радость, этот восторг ей подарил он, ее Эмиль. Как она смела сомневаться в нем, в его чувствах, в реальности случившегося с нею. Да ничего более реального еще и не было в ее жизни, только здесь она познала глубину настоящего счастья, когда тебя любят, боготворят, носят на руках. Никогда, никогда раньше не было у нее ничего подобного, не было этой остроты ярких, необыкновенных ощущений, что ей довелось пережить здесь.
Невольно она злилась на Барбару, получалось, что именно она своим приходом, своим вторжением разрушила прекрасный мир Элеоноры, ее сказочный замок, она заронила в ее душу сомнения, которые теперь терзали ее чувством вины перед Эмилем. Он видел, чувствовал эти  ее сомнения, и она это заметила. Быть может, поэтому-то он и умер. Его любящее сердце не выдержало недоверия, вдруг вспыхнувшего в ее сердце. О-о, как же она виновата перед ним!.. Это она причина этого страшного несчастья!.. Бедный, бедный Эмиль, как ей жить теперь без него!..
Они в гробовом молчании покидали этот дом. Элеонора так и не смогла вернуться в спальню, вид его неподвижного тела, еще вчера полного жизни и любви, пугал ее. Она знала, что уже ничем ему не поможет, и все-таки еще надеялась, в глубине ее души тлела искорка надежды, что все еще можно поправить и вернуть. И потому она спешила, она не оглядывалась по сторонам, она торопилась покинуть этот дом, думая, что вернется сюда совсем скоро с подмогой. Эмилю помогут, обязательно помогут! Нет, он не может умереть!  Она сделает все, чтобы его вернуть!
Она спешно вышли из дома, озираясь по сторонам, они решительно не представляли, куда нужно идти, где искать дом Лиз. Элеонора и Барбара обменялись недоуменными взглядами, дороги никто из них не знал. И это повергло Элеонору в полное отчаяние, значит, быстро им не вернуться, один Бог знает, когда они отыщут Лиз, а за это время смерть Эмиля уже станет необратимой, и не помогут никакие чудеса медицины.
Они шли наугад, с трудом разбирая дорогу. И все-таки им сравнительно быстро удалось отыскать дом Лиз. Нашла его Элеонора. В сильнейшем волнении, в каком она находилась, все особняки казались ей одинаковыми, но потом, немного собравшись с мыслями, она сообразила, что дом Лиз был розовым, тогда она его и нашла.
Золотой колокольчик зашелся в хрустальном звоне, но дверь никто не отворял. От пережитого ужаса она едва держалась на ногах, так что Барбаре пришлось ее поддерживать, в Лиз была вся ее надежда, и если та не отворит ей дверь, Элеонора, наверное, скончается  прямо здесь, у ее порога.
Но вот дверь отворилась, и появилась Лиз в том же платье, что и в день встречи путешественников. Вообще, насколько могла заметить Элеонора, Лиз выглядела точно так же, как и накануне, когда она их угощала соком. Элеоноре даже почудилось, что и не было этих дней, как будто прошло лишь несколько минут, как они расстались с Лиз. Та смотрела на женщин с недоумением и тревогой.
- Что случилось? Дорогая Элеонора, что с вами? – воскликнула Лиз. – На вас  лица нет. Уж не призрак ли вы увидели?
Но Элеонора не могла вымолвить и слова, она лишь бессвязно бормотала:
- Э-э… там… там…
- О-о, да дело совсем плохо. Ну-ка, входите, входите, выпьете чего-нибудь.
- Милочка, вы можете говорить? – спросила Лиз Элеонору после того, как устроила испуганных  женщин в гостиной и напоила соком.
Та молча кивнула головой и вдруг разразилась слезами. Она ненавидела себя за эти слезы, проливаемые перед Лиз, но ничего не могла с собой поделать, ей никак не удавалось взять себя в руки.
- Может быть, вы расскажете, в чем дело? – обратилась Лиз  к Барбаре, однако та покачала головой, она не хотела вмешиваться в эту историю, да и что она, в конце концов, может рассказать, что ей вообще известно.
- М-моему д-д-другу нужна п-помощь, - всхлипывая, с трудом произнесла, наконец, Элеонора.
- Другу?.. – удивилась Лиз. – Какому другу?..
Элеонора уже почти собралась с силами, чтобы объяснить Лиз, что произошло с Эмилем, как вдруг Лиз громко рассмеялась. Элеонора и Барбара с изумлением смотрели на нее. Невозможно было понять, отчего она смеется. Может быть, она сумасшедшая? Лиз вскоре отсмеялась и стала серьезной, но смешинки все еще прыгали у нее в глазах.
- Ох, простите, дорогая, этот мой смех, но вы так трогательно сказали: мой друг, - при этих словах она вновь поперхнулась от смеха, -  простите, простите. Всё-всё, я уже почти спокойна.
- Грех… грех смеяться над чужим горем! - гневно воскликнула Элеонора и поднялась, чтобы уйти.
- Я все сейчас вам объясню. Успокойтесь, пожалуйста. Ну-ну, присядьте, присядьте, прошу вас. Как зовут, вернее, как вы называли этого своего друга?
- Эмиль. Его зовут… звали… Эмиль… Ну, помогите же Бога ради!.. Ему плохо… наверное, сердце… может быть, его еще можно спасти… вызовите врача… адрес… я не знаю адреса…
- Да успокойтесь вы, - нетерпеливо перебила ее Лиз, -  это не Эмиль.
Элеонора непонимающе смотрела на Лиз, она не знала, что происходит, но она все больше убеждаясь в том, что в этой Голубой лагуне нечисто. Ужас охватил ее всю, куда же они попали, в чьих руках находятся.
- Это не Эмиль, - повторила Лиз, при этом лицо ее было серьезным и спокойным, - ваш Эмиль, настоящий Эмиль жив и здоров, думаю, что он далеко-о-о отсюда.
- Не Эмиль?.. Так, значит, это все же не Эмиль. А кто же… этот… этот… человек?..
- Он обитатель Голубой лагуны, города миражей.
- Города миражей?! – едва ли не один голос испуганно воскликнули Элеонора и Барбара.
- Лиз, вы что же, это серьезно?.. – совсем растерялась Элеонора, она раскраснелась и капельки пота заблестели у нее на лбу. – Да нет, наверное, вы ошибаетесь!.. Вы ошибаетесь!.. Это Эмиль, мы с ним познакомились в университете. Понимаете?.. Он сказал, что приехал сюда, он отдыхал здесь, и нашел меня.
- Все это чушь! Он не мог сюда приехать, и уже тем более, не мог вас найти здесь. Он мираж.
 - Но он… и Эмиль… одно и то же лицо… это один и тот же человек…
И тут Барбару пронзила догадка, так, значит, и эта бледная девица тоже мираж? Боже, какой ужас!.. Что это, что с ними со всеми происходит?.. Она подумала о муже, вспомнила его испуганный, странный вид, и сердце ее зашлось в невыразимом страхе. А если с ним что-то случилось?.. В таком состоянии и в таком положении, в каком он оказался, могло произойти самое дурное. Подумать только, остаться наедине с призраком, фантомом! Она зябко повела плечами, представив на этом месте себя саму. Барбара ругала себя последними словами за то, что не поверила ему. Бедный Стефан!.. О, бедный Стефан!..
- Мой бедный Стефан! – произнесла Барбара вслух, ставшая белее мела.
- Милочка, и вы туда же, - усмехнулась Лиз, - умоляю, только в обморок не падайте, мне с вами обеими не справиться.  Лучше расскажите, что же такого страшного сталось с вашим Стефаном?
-  Он сказал, что эта девушка… Марта… давно умерла… Но она явилась в этот дом, куда нас привез мистер Томас…  Значит, она тоже мираж?..  Бедный Стефан… А я-то, я ему не верила, поссорилась с ним, убежала из дома, бросила там его одного вместе с этой… Мартой!..  Господи, какой кошмар… какой ужас!..
- Насколько я понимаю, у вашего мужа появилась гостья. Он говорит, что она давно умерла, а вы ему не верите, не так ли? И совершенно напрасно вы терзаете и себя, и его. Раз он так говорит, значит, это и есть правда. Поверьте, ваш муж превосходный надежный человек, такие не подводят и не предают. Так что вы совершенно зря. Но ничего все обойдется, и вы еще с улыбкой будете вспоминать это происшествие, и, возможно, потом оно даже покажется вам забавным.
Элеонора не могла больше вынести этого бреда, который Лиз несла с умным и даже несколько насмешливым видом, вот мол-де глупышки, никак не поймут, в чем дело, а все настолько просто и естественно, что потом даже они станут смеяться над этим. Она не могла владеть собой, гнев переполнял ее, она была готова убить, стереть с лица земли эту циничную, злобную Лиз.
- Что происходит здесь у вас в этом вашем чертовом городе? Что, я вас спрашиваю? – закричала не своим голосом Элеонора. – Кто вам дал право так издеваться над людьми? Как вы вообще смеете?
- Помилуйте, никто и не думал над вами издеваться, что вы, - пожала плечами Лиз.
- Сначала вы нас заманили сюда,  - гневно сверкая глазами, продолжила Элеонора, - завлекли, стали удерживать, совращать сомнительными забавами, а теперь вы говорите, что никто и не думал над нами издеваться. Вы бессовестная обманщица! Вы морочите людям головы, а потом убиваете их! Конечно, убиваете! Вы только что убили Эмиля, ведь вы не пожелали оказать ему помощи. Это убийство, ведь оставление без помощи и есть убийство. Я ненавижу и презираю вас!
- Дорогая Элеонора!
- Я вам не дорогая! Не смейте называть меня дорогой!
- Ну, хорошо-хорошо, не дорогая, совсем не дорогая. Милая Элеонора!
- Вы издеваетесь!
- Нет, ну с Элеонорой сейчас просто невозможно говорить, -  обратилась Лиз к Барбаре. – Может быть, мы с вами поговорим, пока госпожа Элеонора немного успокоится. Нет-нет, мы не будем выходить из комнаты, не будем оставлять ее одну. Во-первых, это нежелательно ради нее же самой, а во-вторых, то, что я скажу вам, а госпожа Элеонора обязательно услышит, пойдет ей на пользу. Пусть не сейчас, не сей же миг, но когда-нибудь потом, когда она сможет размышлять спокойно без излишней эмоциональности. Так как, госпожа Барбара, поговорим?
- Ну, говорите же, говорите, что там у вас, - нетерпеливо сказала Барбара, теперь ей уже не сиделось на месте.
Она хотела знать все и поскорее, у нее не был времени играть в прятки, ей надо было срочно вернуться к Стефану, возможно, он в большой беде.
- Понимаю, вы спешите, - улыбнулась Лиз, - вам надо оказаться рядом с мужем. Ну ничего, вы успеете, плохое с ним вряд ли что-то может произойти. Ваша любовь ему  надежная порука, она его поддержит и защитит.
- Да, но я столько всего наговорила ему! – с отчаянием в голосе воскликнула Барбара.
- Ваш муж крепкий человек, он справится, уверяю вас. Но, впрочем, я вас не держу, можете идти к нему прямо сейчас.
- Да? – Барбара резко поднялась, готовая тут же двинуться в путь, но тут же присела: - Нет, знаете, мне надо услышать, что вы хотели сказать.
Лиз улыбнулась:
- Я рада, что вы это понимаете. Хорошо. Итак, что же я хотела вам сказать. Кажется, я вам уже говорила, что наш город – совершенно удивительное, потрясающее место, такого другого нет на всем белом свете. Уверяю вас. Чем же он так удивителен, спросите вы. И я вам с удовольствием отвечу, раз уж вы спросили. Это город, где сбываются любые ваши мечты, о чем бы вы ни грезили когда-то, чего бы не жаждали, всё, абсолютно всё здесь воплощается в жизнь. Каждый, кому посчастливилось попасть в Голубую лагуну, находит здесь желанные образы, что называется, из плоти и крови. Ну, пусть не из крови, но из плоти точно.  Так что Голубая лагуна – это поистине удивительное место, здесь вы встретите свои идеалы. И что интересно, любой из идеальных образов, придуманных вами,  если вы повстречаете его в каком-то ином месте,  обязательно вас разочарует. Ну, знаете, сложности характеров, взглядов, взаимоотношений, и прочее. Ничего абсолютно идеального, полностью соответствующего  вашим требованиям и мечтаниям,  не существует,  такого полного совпадения не бывает, обязательно найдется что-то, что разойдется с вашими представлениями или убеждениями, и что рано или поздно принесет вам страдания. А в Голубой лагуне встреча с желанным идеалом неизбежна. И ваш образ никогда вас не разочарует. Никогда! Пока он нужен вам, пока ценно для вас его присутствие.
И если так случилось, что ваши взгляды изменились, и они уже не соответствуют вам прежним, тогда  образ, исчерпавший себя, устаревший для вас нынешних, уходит, он отмирает. Он выполнил свою миссию, проявился подле вас, как вы  некогда и желали, и всё, его больше нет. Чем богаче ваша фантазия, чем объемнее образ, тем дольше он около вас, тем разнообразнее он живет, да и вы вместе с ним. Вашего образа, дорогая Элеонора, надолго не хватило. Сочувствую. Но это и к лучшему, это, значит, вы изменились, ваши воззрения теперь иные, вы ушли вперед. Иначе он бы все еще был подле вас, и вы не смогли бы его прогнать. Но вы изменились, и я вас поздравляю. Так, зачем же вам старые мечты? Они станут тянуть вас назад.
И не переживайте вы так, Элеонора, на смену образу вашего Эмиля придет другой образ. Если, конечно, он был когда-то в вашем сознании. Если нет – будете одна, будете сама с собой, что тоже очень и очень неплохо, поверьте мне. До тех пока вы не создадите себе новую мечту, новый образ. Если, конечно, вы вообще когда-либо захотите его создать.
Элеонора постепенно приходила в себя, к ней возвращалась ясность мыслей, она выплеснула свои негативные эмоции, и ей стало легче, тоска и печаль вдруг ушли сами собой. Она молча внимала словам Лиз, они, как поток воды,  как будто несли ее куда-то, где покой и радость.
Обе женщины одинаково внимательно, почти заворожено слушали Лиз, ни разу не перебив ее ни жестом, ни словом, но они не знали, верить ли ей. То, что она говорила, было похоже, скорее, на сказку, чем на реальность, которая их окружает. И в самом деле, возможно ли такое?.. Однако трудно было не верить своим собственным глазам и чувствам, ведь Эмиль и эта Марта были живыми, настоящими. Так  разве можно в них сомневаться?
- Господи милосердный! – со страхом вдруг воскликнула Барбара, как только Лиз замолчала, показывая рукой на ребенка.
Все это время они, занятые произошедшими событиями, совсем забыли о ребенке, а тот тихонько сидел в уголке дивана, сложив ручки на коленях. Он оказался совсем незаметным для них, но вот теперь их взгляды потянулись к нему. Он заметил это, повернул голову, трогательно улыбнулся им.  Барбара подскочила к ребенку, схватила его на руки, что было силы прижала к себе,  как будто хотела защитить от кого-то, кто хочет его отнять. В глазах ее светился ужас.
– Неужели и он тоже… тоже… образ?.. Нет, Лиз, скажите, что это не так!.. Скажите, прошу вас!..
- Барбара, оставьте ребенка в покое, - спокойно произнесла Лиз. – Что вы в него вцепились, как будто кто-то отнимает его у вас. Глупо так даже думать.
- Лиз, ну скажите, что он не образ, а настоящий ребенок!.. Скажите!..  – со слезами в голосе твердила Барбара.
- Неужели вам  станет легче, если я солгу? Полно, не стоит обманывать себя. К чему? Да, и он тоже образ. А вы думали, откуда он появился? Забыли родители, как вещь или дорожную сумку?
Барбара тихо плакала, все еще прижимая к груди  малыша. Ее сердце разрывалось от боли, она никак не хотела смириться с тем, что Эди, ее Эди, не настоящий ребенок, что он всего лишь мечта, образ ее едва ли не самого сокровенного желания.  Ей так хотелось растить его, наблюдать, как постепенно он крепнет, развивается, становится взрослым самостоятельным, настоящим человеком. И что же теперь ей уже не увидеть, как растет ее сын? Нет, ей этого не увидеть. Он всегда будет малышом, даже когда она станет совсем старой. Если, конечно, к тому времени он не испарится, как дым или видение.
- И все-таки, дорогая Барбара, вам не надо так расстраиваться, - Лиз подошла к Барбаре, склонилась над нею, погладила по голове ребенка, - не надо, прошу вас. Этот ребенок только ваш и никто его у вас не отнимет, он никуда не уйдет от вас. Только если вы сами этого не захотите. Он будет с вами столько долго, сколько прочна и желанна была ваша мечта.
- И я могу взять его с собой, когда мы соберемся назад, обратно в горный пансионат?
При этих словах Элеонора насторожилась, потому что теперь после страшного потрясения, пережитого ею здесь, эта тема более всего волновала ее, ей страстно хотелось вернуться обратно домой, где всё такое понятное  и близкое.  Там образы мечтаний не сваливаются прямо на голову с неба. Если и сбывается мечта, то сбывается долго,  трудно и мучительно, так что ее свершение просто не может быть нежданным и даже, быть может,  нежелательным сюрпризом.
Лиз медлила с ответом, словно выбирая нужные слова. Так бывает, когда человек не хочет или опасается открывать всей правды, но стремится к тому, чтобы ответ звучал наиболее правдоподобно и убедительно.  И Барбара, и Элеонора сразу почувствовали это. Они поняли, что их хотят ввести в заблуждение.
- Когда вы соберетесь в обратный путь, мы обязательно это обсудим, - уклончиво ответила Лиз.
- А когда мы соберемся в обратный путь? – спросила Элеонора, пристально глядя ей в глаза.
- Когда вам будет угодно. Только…
- Что только? – настороженно подхватила вопрос Элеонора.
- Только, насколько я помню, вы хотели побывать на празднике по случаю открытия Голубой лагуны.
- А если мы не захотим? – враждебно спросила Элеонора.
- Позволю себе вам напомнить, что на праздник вы приглашены лично мэром Голубой лагуны. Полагаю, что вы будете столь любезны, чтобы не причинять обиды господину Стриери.
- Позвольте, это похоже на шантаж, - запротестовала Элеонора.
- Я предлагаю вам это обсудить лично с господином мэром. Если он будет благосклонен принять ваш отъезд, то тогда можете отправляться восвояси. Ваше право.
- Но, Лиз, вы так и не ответили на мой вопрос, - напомнила Барбара, - вы не сказали, могу ли я взять с собой Эди.
- Эди?.. Ах, да!.. Значит, Эди… Я же сказала, эта тема требует дополнительного обсуждения.
- Но почему? Он ведь мой образ.
- Потому что ваш Эди, дорогая Барбара, принадлежит к этому миру, он его частица. Теперь вам, надеюсь, ясно?
- К этому миру? – недоуменно спросила Барбара. – А разве мы не…
- Я имела в виду это конкретное место, - поспешила исправить свою ошибку Лиз.
Элеонора уже почти не слушала Лиз – ей было вполне очевидно, что та не в себе. Нет все-таки это полная чепуха. Не бывает такого, так что не стоит и пытаться разгадать здешние загадки и тайны. Пусть они оставят их себе. Теперь она лишь думала о том, как выбраться из этой Голубой лагуны, как вернуться обратно в пансионат, который теперь казался ей почти раем. Она решила, что больше ничем не выдаст своего неверия Лиз, а потом, когда они, наконец, покинут этот дом и найдут Стефана, она убедит их сразу же отправиться на поиски обратного пути. Они втроем обязательно его отыщут. А сейчас ей надо сделать вид, что она верит Лиз.
- Лиз, а вы давно здесь живете? – стараясь быть непринужденной, спросила Элеонора.
Лиз насторожил вопрос Элеоноры, но она на этот раз не стала уходить от ответа, спросила прямо и откровенно:
- Вы, видимо, хотите знать, образ ли я? Что же, отвечу вам. Я не образ, я настоящая женщина. Иногда я превращаюсь в шалунью, вы это видели, и, как мне показалось, осудили меня за мое желание сделать приятное вашим спутникам – мистеру Михаилу и мистеру Пьеру. Милочка, вы забываете, что я женщина. Должна вам признаться, что мы недурно провели время, но все кончается, и теперь мои новые друзья далеко от меня.
- Надеюсь, с ними ничего не случилось? – встревожилась Элеонора.
- О-о, с ними все в полном порядке, уверяю вас. Они здесь, но уже не в моем доме, им тут было бы слишком скучно,  они в Голубой лагуне, у одного  в обиходе роскошный особняк, почти дворец, и множество образов, другой наслаждается творческими исканиями и открытиями. Им некогда скучать, мир их фантазий и пережитых впечатлений чрезвычайно богат и ярок. По-своему, конечно.
- А вы что же, остались совсем одна?
- Ну что вы, я никогда не бываю одна. Почти каждый вечер у меня полон дом гостей, поэтому-то  мне здесь так хорошо.
- Мы, пожалуй, пойдем, - сказала Элеонора, вставая, - спасибо вам за все. Вы развеяли наши страхи, успокоили сердца, так что не будем больше злоупотреблять вашим гостеприимством.
При этих словах Лиз отошла к окну, будто кого-то высматривая. Совсем как тогда, когда все они сидели в этой гостиной и пили сок. Казалось, теперь она не обращает никакого внимания на  Элеонору и Барбару, и те тихонько направились к двери. Но их настиг ответ Лиз, поразивший скрытым коварством и, как им показалось, злым умыслом:
- Милые дамы, куда же вы? Как раз подъехал мистер Томас, он доставит вас домой, а то как бы вам не заблудиться. Да и госпоже Барбаре следует поторопиться, ее заждался муж.
Эта сообщение на женщин произвело разное впечатление. Барбара даже обрадовалась, ведь так она быстрее окажется рядом со Стефаном, тем более, что она понятия не имеет, где искать тот самый дом.
Элеонора же застыла, как от выстрела. Откуда здесь мистер Томас? Они что же, под арестом? Она, например, может дойти и сама. В конце концов, она свободный человек, она может делать все, что захочет. Элеонора обратила к Лиз свое бледное лицо и тихо сказала:
- Спасибо, я дойду одна.
- Нет, нет, милочка, не возражайте, вы только что пережили страшное для вас потрясение, и дружеское участие вам просто необходимо, - Лиз приблизилась к Элеоноре и взяла ее за руки, в ее глазах светилась доброта. – Знаете что, мы попросим мистера Томаса познакомить вас с мэром Голубой лагуны, Домиником Стриери, моим замечательным другом.  Он лучше меня покажет вам  наш удивительный город.   Вам надо отвлечься от грустных воспоминаний. Не тревожьтесь, впереди вас ждут еще более захватывающие впечатления, насколько хватит вашей фантазии. Нет, нет, не возражайте! – Элеонора постаралась высвободить свои руки, но Лиз лишь крепче сжала их. – Не возражайте, дорогая! Вам не следует сейчас возвращаться домой, там надо будет навести порядок. Мистер Томас позаботится об этом. Вы же ни о чем не беспокойтесь, и главное, не расстраивайтесь уж так сильно. Поверьте, случившееся не стоит ваших слез. Ни единой слезы! Впрочем, скоро вы это поймете, и я надеюсь, мы с вами станем друзьями. Настоящими, искренними друзьями.
Лиз, поддерживая Элеонору под руку, проводила женщин до лимузина мистера Томаса, заботливо ее усадила, закрыла дверь. Затем она подошла к Томасу, что-то  шепнула ему, он кивнул головой, и автомобиль тронулся с места. Барбара махнула рукой на прощание Лиз. Элеонора, закрыв глаза, откинулась на спинку сиденья, пестрые картины произошедших событий беспорядочно замелькали перед ее мысленным взором.



                12.


Лимузин мистера Томаса остановился у какого-то дома, судя по тому, как вскрикнула Барбара, Элеонора поняла, что это и есть тот самый дом, где Стефан встретился с призраком своей юности. Барбара с побледневшим, испуганным лицом поспешно выбралась из автомобиля. Она бросила прощальный взгляд на Элеонору и заспешила к дому, увлекая за собой ребенка. И машина тронулась в путь.
Элеонора с безразличием ждала встречи с мэром Голубой лагуны, ей было все равно, куда ехать и с кем говорить, ничто в этом странном пустынном городе ей было немило. Однако мэр Голубой лагуны встретил Элеонору на городской площади, где она с неожиданным облегчением увидела проявления жизни, здесь шли спешные приготовления к празднеству. Всюду сновали какие-то люди, форменная  одежда которых выдавала в них не то рабочих, не то мелких служащих, вывешивались приветственные плакаты, флаги всех цветов и оттенков, шары и даже блестящая мишура. Посреди суеты властвовал мэр, невысокий мужчина, плотного, можно сказать, атлетического телосложения, он энергично отдавал указания, при этом он то и дело касался рукой своих коротко остриженных волос, будто  стараясь прикрыть их от нещадного солнца.
- Доминик Стриери, - мэр протянул Элеоноре свою крепкую, загорелую руку, приветливо улыбаясь. – Мадам Элеонора, добро пожаловать в Голубую лагуну. Видите, готовимся к празднику. Надеюсь, вы еще не разочаровались в нашем прекрасном городе, и вы согласитесь быть нашей гостьей.
Элеонора, через силу улыбнувшись, неуверенно пожала плечами. После странностей, случившихся с ней, мэр своей кипучей деятельностью, добросердечием и открытостью производил на нее благоприятное впечатление. В нем не было ничего таинственного, и таинственность эта, проявлявшаяся здесь на каждом шагу, уже по-настоящему пугала Элеонору. Она боялась вновь встретиться с недосказанностью и недоговорками, что всегда витали в воздухе, как только речь заходила о Голубой лагуне. К счастью, теперь, кажется, она встретилась с нормальным, земным человеком, который вел себя понятным для нее образом. Это обнадеживало ее, давало надежду на благополучный исход сей странной, запутанной истории. Ей неожиданно подумалось, что может быть, и в самом деле не так уж все страшно, они проведут здесь еще несколько дней, а потом вернутся к себе в пансионат.
Но тут она снова вспомнила об Эмиле. И тревога вернулась вновь. Что же все-таки случилось?.. Что происходит с ней?.. Он умер, а она приехала на встречу с мэром. Что это, помешательство или дикий эгоизм?.. Лиз уверяла ее в том, что он образ, плод ее воображения, ее фантазии. Бред!.. Но разве может образ быть таким реальным и осязаемым. Ее щеки вдруг обожгло пламенем от мысли, что было у нее с Эмилем. Разве это могло быть фантазией. Бред!.. Полный бред!..
 - У нас здесь установилась очень жаркая погода, - сказал ей мэр. – Вы не находите? – Элеонора молча кивнула. – Но, несмотря на это, приглашаю вас на чашку кофе. Или, быть может, вы хотите выпить что-то прохладительное? Здесь на площади есть уютный ресторан, там прохладно и очень комфортно. Вы согласны составить мне компанию?
В небольшом ресторане, от потолка до пола задрапированном легким, изящным шелком и уставленном вазами с благоухающими розами, они уселись за столик у окна, так что вся площадь была у них на обозрении. Запах роз наполнял воздух густой терпкостью. Даже, казалось,  от кофе и от того исходил аромат роз.
Элеонора с беспокойством поглядывала на мэра. Он, словно и не замечая волнения своей гостьи, беззаботно шутил, рассказывал о каких-то забавных случаях. Впрочем, Элеонора плохо понимала, что именно он ей говорит, ее сознание  лишь фиксировало звуки, смысл же сказанного ускользал от нее. Вдобавок запах роз, временами становящийся просто нестерпимым, отвлекал ее, уводил куда-то ее и без того беспорядочные мысли. Ей даже казалось, что в любую минуту она может потерять сознание.
- Что с вами, вам плохо? – обеспокоился мэр, увидев, как она побледнела.
- Да, мне что-то нехорошо. Я хочу выйти на воздух. Здесь нечем дышать, эти розы…
Они тут же покинули ресторан. Мэр, как и незадолго до этого Лиз, учтиво взял ее под локоток, чтобы поддержать и вернуть ей силы. На воздухе Элеонора почувствовала себя немного лучше. Они неторопливо шли вдоль площади, мэр рассказывал ей о Голубой лагуне. Что именно он говорил, она не вполне улавливала. Вообще, все это напоминало ей спектакль, поставленный бесталанным режиссером, зрителю неуютно в зале, потому что он никак не поймет смысла театрального действа. Вот и Элеонора решительно не понимала сути происходящего, не понимала мэра, его шуток и рассказов, не понимала, в конце концов, смысла своего нахождения здесь. Ее сердце вдруг сжалось в тоске, как от предчувствия какой-то безысходности.
- Господин  Стриери, - она вдруг решительно, на полуслове прервала его, - помогите мне!.. Прошу вас, умоляю!.. Помогите мне выбраться отсюда!.. Пожалуйста!.. Ну, хотите, я стану перед вами на колени? Понимаете, я не могу больше здесь оставаться. Помогите, ради Бога! Я сойду здесь с ума!
Мэр опечалился, тень грусти, почти отчаяния легла на его лицо.
- Мне тяжело это слышать от вас, госпожа Элеонора, а я-то надеялся, что вы погостите в нашем прекрасном городе. Разве вам не нравится у нас? Может быть, вас не устраивает ваш дом? Так я распоряжусь предоставить вам другую виллу, больше прежней, комфортней, респектабельней. Скажите! Одно ваше слово!
- Господи, да я-то вам зачем?.. Что у вас без меня и гостей не будет совсем?..
- Нет, конечно, будут и другие гости. Но, знаете, я как мэр заинтересован в том, чтобы праздник удался, чтобы был он веселым и беззаботным. А как же без гостей? Никак невозможно без гостей. И чем больше, тем лучше. Уж такая у меня беспокойная должность. Так что извините меня, но я прошу вас остаться.
Элеонора была в отчаянии, ну как же ей убедить его, отпустить ее.
- Я уверена, господин мэр, в ваш город приедет много, очень много гостей, ведь он такой красивый этот ваш город, здесь роскошные дома и особняки. Ну что я вам? Один человек не сыграет большой роли.
Стриери ненадолго задумался, должно быть, подыскивая нужные аргументы.
- Видите ли, госпожа Элеонора, - произнес он, наконец, - боюсь вас разочаровать и расстроить, но что же делать, вы не оставляете мне ничего другого. Мне жаль, если я скажу для вас что-то очень неприятное, но делать нечего, видимо, я должен вам это сказать. Волею судьбы вы оказались в Голубой лагуне, и потому вам придется привыкать к местным обычаям и нашему укладу жизни.
Элеонору задохнулась, пораженная  страшной догадкой:
- Вы… вы… хотите сказать…
- Да, именно. Вы правильно меня понимаете. Вам  придется привыкать жить здесь, в Голубой лагуне. К сожалению, я  не смогу вам помочь уйти отсюда, и не потому, что не хочу, а потому что не представляю каким образом это сделать. Вы не сможете… не сможете  покинуть наш город, вам придется теперь здесь жить.
- Как?.. Как?.. Что вы такое говорите?.. – твердила она, в отчаянии заламывая руки. – Я не могу!.. Я должна вернуться!..
- Но почему?.. Зачем?.. – спросил мэр, спокойно глядя ей в глаза. – Что или кто вас ждет там?
- Понимаете, там настоящий мир, настоящие, живые люди, а здесь… здесь… какой-то… театр абсурда…
- Не более, чем там. Везде одно и то же. Люди всегда живут в плену своих иллюзий и фантазий. Сначала они придумывают себе будущность, иногда она становится их реальностью, иногда так и остается в мечтах. И тогда это угнетает и мучает человека, ведь ему свойственно стремиться к чему-то, что, по его мнению, принесет ему счастье. Причем, непременно это должен быть другой человек: у женщины – прекрасный рыцарь на белом коне, у мужчины – какая-нибудь земная богиня с дивным ликом и станом, кротким нравом, добрейшим сердцем. Ну, помните, они жили долго и счастливо. Но так не бывает. Никогда не бывает.
 И, тем не менее, они продолжают эти бесполезные поиски счастья, забывая, что люди очень разные, и мало найдется среди них, подходящих друг другу. Поэтому, искать счастье в другом человеке – глупо, любой индивидуум, беспрестанно меняющийся во времени и пространстве, только-то и может, как-то успевать в этом временном потоке гармонировать сам с собою, ему просто недосуг настроить ритм гармонии для кого-то еще. Слишком быстро меняется внутренний мир человека, его взгляды.  А посему нигде не найти мужчине женщину, а женщине мужчину для настоящей любви и гармонии. Нигде, только здесь, в Голубой лагуне.
 Здесь вы обретете образы, имеющие право жить ровно столько, сколько живут ваши нынешние взгляды и устремления. Когда ваш внутренний мир в очередной, бессчетный раз претерпит изменения, образ, приносивший вам счастье, любовь, удовольствие, уходит, более он не нужен, он вам уже неинтересен. Ему на смену придет другой,  тот, который придумает ваше воображение. Ну скажите, где, где вы в вашем реальном мире найдете воплощение своих мечтаний? Да этого вам пришлось бы ждать годами, десятилетиями, а когда бы вы его повстречали, если бы, конечно, вообще повстречали, вы бы почувствовали разочарование, так как он для вас уже несвоевременен, вам он УЖЕ не нужен.
- Мне не нужно это воплощение мечтаний… Такое воплощение мне не нужно…
- Ну что же, сейчас не нужно, а позже будет нужно. Человеку свойственно мечтать.
- Мечты и воплощенная реальность далеко не одно и то же, - возразила Элеонора.
- Да, не одно и то же, - согласился Доминик Стриери, - и все-таки приятно встретиться в жизни со своей мечтой. Встретиться с мужчиной или женщиной своей мечты.
- Но разве всё в этой жизни сводится только к взаимоотношению полов, к одним лишь чувственным наслаждениям, - слабо возразила Элеонора.
- Совершенно верно! – вдруг обрадовался Стриери, как будто она сказала ему что-то приятное. – Не всё, далеко не всё! Но почему-то люди именно на этом фундаменте, таком зыбком и текучем, всегда строят свою жизнь. Глупо, как же это глупо!
Стриери замолчал, думая о чем-то. Элеонора с нетерпением ждала продолжения его рассуждений.
- Госпожа Элеонора, скажите, что я могу сделать для вас? – спросил он, неожиданно меняя тему.
Она с удивлением глядела на него, не зная, что ответить.
- Вам сейчас очень непросто, - продолжил он, - мне хочется вам помочь. После случившегося с вами разочарования, - при этих словах Элеонора вновь побледнела, вспомнив все, и Стриери, стремясь ее успокоить, взял ее руки в свои, - вам тяжело, но скоро вы все поймете, и тогда вам станет легко и спокойно. А сейчас я провожу вас в ваш новый дом.
- В новый дом?.. – удивилась она.
- Именно! – Стриери весь просиял в предвкушении удовольствия, которое он доставит Элеоноре своим подарком. – В этом доме вы теперь будете жить. Вы достойны его. Он ваш!
- Мой? Но…
- Только не возражайте. Сначала взгляните на него. Уверен, вы будете в восторге.
- Но… а впрочем… я не знаю…
Они долго шли пешком. Всю дорогу Стриери развлекал ее разговорами, как и в ресторане, он много шутил, рассказывал какие-то небылицы. Элеонора слушала его едва, одним ухом, больше смотрела по сторонам. По тому, как менялась местность, она сделала вывод, что они движутся в сторону, противоположную морю. Горы ушли вправо, а море осталось  где-то позади. Деловой центр с его наряженной площадью, казалось, канул безвозвратно. Похоже, что это снова была окраина города, только с другой, противоположной морю стороны. Здесь  те же особняки, но были они значительнее и массивнее тех, что на побережье. Наверное, именно такие дома и называются виллами, решила про себя Элеонора. Они были удалены друг от друга на огромные расстояния.  Видимо, так и должно было быть, чтобы пространство могло вместить парки, со всех сторон обступавшие виллы, площадки для тенниса, сады и бассейны с прозрачной, искристой водой.
Они остановились около узорчатой металлической ограды. Стриери толкнул калитку и пропустил вперед Элеонору. Огромный дом стоял далеко, до него было идти и идти. По вымощенному красноватым камнем тротуару они прошли мимо сиявшего лазурью бассейна, около него стояли шезлонги, будто приготовленные чьей-то заботливой рукой к приходу хозяйки; миновали тенистую аллею кленов, и оказались, наконец, перед массивной дубовой дверью. Стриери беспрепятственно отворил ее. И Элеонора  несмело переступила порог своего нового дома. Она огляделась и замерла от восторга.
Безусловно, это не шло ни в какое сравнение с тем особняком на побережье, что вызвал тогда у нее столько восхищений. Вилла, куда привел ее мэр, была огромна, как море,  строга и величественна, как  собор. От мысли, что она будет здесь жить, у нее перехватило дыхание.  Холл, ярко освещенный мириадами огней от серебряной люстры, вознесенной к самому куполу соборного потолка, имел форму окружности с множеством дубовых, тяжелых дверей, в центре возвышалась широченная лестница с блестящими золотым огнем перилами, перед ней почтенное пространство занимал ковер.
Элеонора совсем растерялась, не знала, что сказать, куда ступить. Она  разволновалась так, что дрожали руки. Ей подумалось, а что если это очередная ловушка, где ей снова придется встретиться с таинственностью, пережить ужасные неприятности.
Мэр с улыбкой наблюдал за нею. Он сказал что-то насчет того, что надо осмотреться, что он всё сейчас ей покажет, она посмотрит и убедится в том, что ничего страшного здесь нет. И ничего страшного здесь с нею не произойдет.
Они стали подниматься по лестнице, которой, казалось, не было конца. Вот, наконец, показалась площадка второго этажа, но они не задержались на ней, а продолжили свой путь дальше. Дойдя до третьего, последнего этажа виллы, мэр увлек Элеонору куда-то вдаль по коридору, освещенному настенными бра. Она отметила про себя, что Стриери  шел очень уверенно, как если бы он был завсегдатаем этого дома, и знал бы всё, что имелось в нем. Они остановились перед одной из дверей, ничем не отличавшейся от других, мэр отворил и ее. Это была библиотека. Впрочем, назвать это частной библиотекой в понимании Элеоноры было сложно, скорее это было хранилище книг. Стены по всему периметру просторного помещения до самых высоких потолков были заставлены книжными стеллажами. Это немыслимое скопление книг напомнило ей университетскую библиотеку, где она с удовольствием проводила немало своего свободного времени. Посреди библиотеки размещался тяжелый стол внушительных размеров с приборами для письма и настольной лампой с золоченым абажуром.
Стриери обвел руками все пространство  и сказал, довольно улыбаясь:
- Как, как вам здесь, госпожа Элеонора?.. Нравится?..
- Господи, сколько же здесь книг!.. – задохнулась от душевного восторга Элеонора. – Неужели их можно почитать?..
- Что за вопросы! Не только можно, но даже и нужно. Ведь не всё же сводится только к взаимоотношению полов, не так ли? - мэр лукаво ей подмигнул, а Элеонора вдруг вспыхнула, вспомнив свои недавние чувственные ощущения. – Ну-ну, не смущайтесь, в первую голову вы ведь женщина, которой не чуждо всё земное. Этот образ теперь это уже ваше прошлое. Думаю, только один чувственный образ и мог вас посетить. Больше не будет никого, по крайней мере, пока, и то только, если вы сами его себе не создадите. Но вы не создадите, я почему-то в этом уверен. Мне кажется, в вас духовного, вечного и единственно настоящего, гораздо больше, чем материального, мнимого и преходящего. А впрочем, как вам будет угодно. Здесь ничто не возбраняется. Всё зависит от того, как вы сами себя чувствуете, воспринимаете, что для вас важно, а что второстепенно. Это  решит ваша истинная сущность - ваша душа.


                13.

Дом встретил Барбару глухой тишиной и, как ей показалось, запустением. Она постояла в холле, озираясь и  прислушиваясь, но нет, никто не вышел ей навстречу, нигде не раздалось ни звука. Ей не хотелось думать о плохом, но тревожные мысли не покидали ее. Ее сердце учащенно билось, она боялась не найти больше здесь Стефана. От мысли, что она утратила его навсегда, и не уже не увидит, нигде не найдет, ей становилось жутко. Она не представляла своей жизни без него.
Она понимала, что ей следует подняться наверх, что, скорее всего, он там. Только бы он был там!.. Только бы был!.. Но она медлила, ей было не по себе от мысли, что там ей предстоит встретиться с этой Мартой. Встретиться?.. А Стефана она оставила с ней наедине, подло бежала, не поверила ни одному его слову, не увидела, какой он был бледный и испуганный. Господи, что же она натворила!..
- Эди, подожди меня здесь, в гостиной, - шепотом сказала мальчику Барбара.
- Хорошо, - безразлично отозвался он и направился к дивану.
И вновь страх пронзил сердце  Барбары. Эди показался ей каким-то безжизненным, ненастоящим, будто говорящая кукла была рядом  с нею, и ей вдруг припомнились слова Лиз о том, что Эди – образ, он всего лишь воплощение ее мечты. Он взобрался на диван, устроился поудобнее, и замер, послушно сложив ручки на коленях. Его неподвижный взгляд не был обращен на какой-то конкретный предмет, он был устремлен куда-то в пространство. И это еще больше придавало ему сходство с куклой. Барбара стояла, безмолвно наблюдая за ним, леденея от страха и тоски, ей казалось, что она попала в некую загадочную страну призраков, где она – последний, единственный живой обитатель.
Нет, нет ей надо во что бы то ни стало отыскать Стефана. Она успокоится только, когда увидит его, прикоснется к нему, прильнет к его груди. Почти бегом она устремила по лестнице вверх, перепрыгивая через ступени. В гнетущей тишине ее передвижение наделало много шума, но никого оно не обеспокоило и не удивило.
Она шла по коридору второго этажа, чутко прислушиваясь к каждой двери. Нигде ни души. Вот, наконец, и та дверь, за которой она обнаружила в прошлый раз Марту и Стефана. Она замерла перед ней. Ни звука. Тогда она решилась толкнуть ее, дверь легко подалась. В комнате царил беспорядок, мебель была опрокинута, разбросаны какие-то вещи, книги. Насколько помнила Барбара, в тот день, когда они втроем объяснялись здесь, в комнате был порядок. Она тщательно осмотрелась, боясь обнаружить что-то такое, что могло бы быть предвестником беды. Но она не нашла ничего, просто кто-то в спешке убегал отсюда. Но кто это был?.. Стефан?.. И где же он теперь?..
- Стефан, - негромко, словно боясь нарушить гнетущую тишину, позвала она, ее голос прозвучал хрипло и неестественно. – Стефан.
Тишина. Никто не ответил ей.
Преодолевая страх, она принялась методично обходить все комнаты второго этажа. Повсюду было пусто. Она заметила, что в других комнатах царил полный порядок, вся мебель стояла на своих местах, никто даже не снял чехлов с диванов и кресел. Похоже, что люди сюда не заглядывали. Значит, Стефан обитал в той комнате, где она его нашла вместе с Мартой, и оттуда же, видимо, он бежал в панике. Возможно, у него сдали нервы и он пытался укрыться где-то от Марты, преследовавшей его.
Она осмотрела весь этаж, заглянула в каждый уголок, но все тщетно. Стефана нигде не было. Барбара постояла, соображая, что же делать дальше, где теперь ей его искать. Может быть, спуститься вниз  и там все осмотреть? Наверняка же в доме есть какие-то укромные уголки, например, подвал. Подвал?.. А может быть, чердак? Да-да, ей надо подняться на чердак, если, конечно, он вообще существует.
Она действительно нашла чердачную лестницу в одном конце коридора. Лестница была шаткой и скрипучей, на ее узких деревянных ступенях лежала пыль. Но посередине она увидела четкие отпечатки чьих-то ног. Барбара невольно вскрикнула, надеясь, что именно Стефан оставил их.
Держась за перила, она неуверенно и робко стала подниматься вверх. Она старалась не думать, что же ждет ее там, что бы ни ждало, главное действовать, главное искать. Чердак был накален от полуденного солнца, здесь стояла невыносимая духота, было трудно дышать пыльным, спертым воздухом. Она с трудом осмотрелась в полутьме, чердак был пуст, здесь не было ничего и никого.
И все-таки она позвала его:
- Стефан!..  Стефан!.. Где ты?.. Отзовись!.. Это я, Барбара!.. Стефан!.. Где ты?..
Ей послышалось какое-то едва уловимое шевеление. Она чутко прислушалась, откуда оно исходит. И снова ей показалось, что где-то справа у ската крыши кто-то зашевелился. Напряженно вглядываясь в сумрачную даль, она пошла туда, где кто-то был, она это чувствовала уже наверняка. Кто-то… Но кто?.. Ничего-ничего, она узнает, скоро она все узнает…
И вот вдруг она увидела чей-то нечеткий, расплывчатый силуэт, поднявшийся с пола. Барбара испуганно замерла. Человек тоже замер, судя по всему, как и она, вглядываясь, силясь понять, кто же там перед ним.
Человек вдруг закашлялся и хрипло, с опаской сказал:
- Барбара?.. Это ты?..
Не разбирая дороги, она с криком бросилась к нему, прижалась к груди, обхватила за шею. Рыдания душили ее.
- Барбара… Барбара… Неужели это ты?.. Ты не сон?.. Не мираж?..
- Прости, прости меня…. Что не поверила тебе… Что оставила тебя одного…
- А я думал, что уже и не увижу тебя… Не увижу…
- Стефан, пойдем, пойдем вниз. Я тебя покормлю.
Она почувствовала, как при этих словах Стефан вздрогнул и напрягся всем телом, будто стараясь отстраниться от нее.
- Что ты?.. Что с тобой?.. – тревожно спросила она. – Ты боишься?
Он молчал.
- Послушай,  я все узнала… Этой Марты, ее не существует, понимаешь, не существует… Она просто твой образ, твоя фантазия…
- О чем ты говоришь! – протестующе воскликнул он. – Фантазия не может быть такой реальной, такой… живой…
- Здесь такое место… Такой город, эта Голубая лагуна, здесь появляются образы, фантазии, мечты, те, что были когда-то в твоей жизни. Это такое место!
- С тобой все в порядке? – обеспокоился он. - Ты, что же, это серьезно?
Барбара нервно рассмеялась:
- Ты думаешь, я сошла с ума? Ха-ха!
- Мне кажется, мы все сошли с ума, - печально сказал он. – И особенно я. Она меня довела до безумия. Я не знал, куда деться от нее. Куда бы  я ни шел, где бы я ни прятался от нее, она появлялась повсюду. Понимаешь, повсюду. Она входила в закрытые двери, словно появлялась  из воздуха.
Стефан в страхе сжал руки Барбары:
- Скажи, а она все еще там?.. Марта… все еще там?..
- Нет, ее там нет. Не бойся, мы ведь вдвоем. Вместе мы одолеем ее.
- Да-да, ты, пожалуй, права. Мне и, правда, стало легче рядом с тобой.
- Ну все, давай пойдем отсюда, пойдем вниз.
- Хорошо, пойдем, - согласился Стефан, но вдруг он повернулся к ней лицом и сказал: - Барбара, мне стыдно, что ты меня видишь в таком жалком состоянии. Скажи, ты ведь не бросишь меня?
- О чем ты? – удивилась она.
- Ну, мужчина должен быть сильным, а я раскис, как тряпка, испугался какого-то призрака.
- Знаешь, ты несешь чушь. Испугался призрака… Да от такого призрака может в два счет вообще сорвать крышу… Призрака… Ну, все-все, пойдем вниз.
Они спустились вниз. При свете дня на Стефана было страшно смотреть, бледное лицо, ввалившиеся глаза, и тревожное ожидание во взгляде. Похоже, он все время ждал появления Марты. Он оглядывался и вздрагивал от любого шороха. Никакими путями Барбаре не удавалось убедить его принять ванну и поесть. Он не мог расслабиться и поверить в собственную безопасность.
- Стефан, ты устал, тебе надо отдохнуть, постараться уснуть.
- Нет, не надо. Мне все равно не уснуть.
- Ты совсем не спал.
- Я не усну, - твердил он.
- А я буду рядом, я не уйду, пока ты не проснешься.
Глаза Стефана засветились надеждой:
- И ты не уйдешь?
- Я не уйду, - улыбнулась Барбара. – Вот и спальня, помнишь, мы ночевали там. И ничего страшного с нами там не произошло. Пойдем?
- Пойдем, - сдался Стефан, который буквально падал с ног от усталости.
Она помогла ему снять пропыленную одежду, уложила  в постель, прилегла рядом. Она тихонько прикоснулась к его руке, чтобы не вспугнуть подступающий сон. Уже спустя несколько минут, он спал мертвым сном. Барбара с облегчением вздохнула, она надеялась, что сон вылечит и успокоит его, и Стефан проснется прежним, таким, каким она его знала всегда.
Она понимала его страхи, ей и самой было здесь не по себе, все мерещилось, что вот сейчас снова появится эта призрачная Марта. Стефан спал, и оставшись одна, Барбара вновь почувствовала тревогу и беспокойство. Но она должна быть рядом с ним, она обещала стеречь его сон. Нет, она не уйдет.
Но тут она спохватилась о ребенке, ведь она оставила его одного в гостиной, ему, наверное, там одиноко. Надо сходить за ним и привести его сюда. Она решила, что Стефан спит крепко, и ничего страшного не случится, если она отлучится на несколько минут. Она осторожно поднялась  с постели и спустилась в холл. Оттуда она прошла в гостиную.
- Эди!.. Эди!.. Ты где?..
На диване, где она оставила мальчика, его не было. Она нашла его у входной двери. Он сидел, прижавшись спиной к стене. Мальчик был чем-то испуган.  Она подхватила его на руки, прижала к себе.
- Что с тобой?.. Что?.. – тревожно твердила она. – Кто тебя испугал?.. Кто?.. Злая тетя?.. Она была здесь?.. Кто, кто  здесь был?..
- Никого не было, - тихо отвечал  Эди.
- А что же ты так испугался?
- Я… я… я думал, ты меня бросишь…
Мальчик прижался  к Барбаре, обхватив ее шею руками.
- Что ты, я тебя не брошу! С чего ты это взял! Что ты!..
Она понесла его наверх, уложила в постель рядом со Стефаном. Правда, она не знала, как тот, проснувшись, воспримет присутствие ребенка рядом, но ничего другого ей не оставалось,  она не могла бросить Эди одного. Она успела привязаться к ребенку, и уже не мыслила своего существования без него, так же, как и без Стефана. Ну и пусть Эди не настоящий ребенок, что с того, он умеет говорить, она научит его играть и улыбаться. Обязательно научит. Все как-то образуется, и они станут семьей.
Она сидела в кресле рядом с постелью и ждала их пробуждения. Она и не заметила, как тревога и беспокойство оставили ее, и она погрузилась в тяжелый сон.
Сколько прошло времени, она не представляла, когда кто-то прикоснулся к ее руке. Она вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стоял Стефан, он напряженно вглядывался в ее лицо.
- Что ты? Что случилось? – испугалась она.
- Нет-нет, все  в порядке. Просто мне показалось, что ты… Но, впрочем, неважно.
- Как ты себя чувствуешь? Сколько прошло времени?
- Не знаю, должно быть много. Я выспался.
Стефан бросил взгляд на постель.
- А ты, с ребенком?
Барбара с тревогой ждала его реакции, она боялась, что он вновь станет возражать.
- А ребенок… Он тоже?..
Она кивнула головой.
- А-а, понимаю, он твой образ? – догадался Стефан.
Она промолчала, ожидая продолжения.
- Знаешь, я не стану ничего тебе говорить. Поступай, как хочешь. Главное, чтобы мой образ, как ты его назвала, больше не возвращался.
- Спасибо, Стефан, - благодарно прошептала Барбара.
- Но что же теперь? – с тревогой спросил он.
- Не знаю. Думаю, что нам надо покинуть этот дом.
Стефан обрадовался:
- Ты тоже так думаешь?
- Конечно, здесь все будет напоминать нам о том, что произошло. Ты так и не сможешь расслабиться, не сможешь стать собой. Да и я тоже.
- Да, ты права. Может, вернемся домой? Поищем дорогу в пансионат?
Барбара чувствовала себя совершенно разбитой, она не хотела и думать сейчас о дороге. Тем более, что еще неизвестно, что станется с Эди, задумай они сейчас же вернуться обратно. Нет, надо остаться, пока остаться. Им необходимо передохнуть и прийти в себя. Только не здесь, не в этом ужасном доме, где столько всего с ними произошло.
- Тебе надо отдохнуть, набраться сил, - сказала она. -  А потом решим, что нам предпринять. Ты согласен, дорогой?
- Хорошо. Только, куда же мы пойдем.
- А пойдем куда-нибудь. Сколько вокруг пустого жилья, что-нибудь найдем.
Внизу вдруг звякнул колокольчик, кто-то пришел. Они испуганно смотрели друг на друга, им мерещилось нехорошее.
- Пойду, открою? – нерешительно сказала Барбара.
- Пойдем вместе.
Они спустились и боязливо приблизились к двери. Серебряный колокольчик трезвонил на все голоса.
- Кто там? – вполголоса спросила Барбара.
- Это я, Лиз. Да, открывайте же скорее! Вы что спите все еще?
Барбара и Стефан облегченно вздохнули и улыбнулись друг другу.
- Это Лиз. Это всего лишь Лиз, - шепнула она мужу.
Лиз, как свежий морской ветер, ворвалась в гостиную, лучезарно улыбаясь и, казалось, наполняя этот таинственный, угрюмый дом светом и надеждой.
- А я уж думала, вас здесь нет, - весело сказала она. – Все, думаю, ушли, отправились на поиски лучшей доли.
- Ну что вы, Лиз, мы бы зашли попрощаться, - ответила Барбара.
- Зашли бы? Ну, хорошо! Вы меня порадовали.
Лиз непринужденно уселась на диван, забросив ногу на ногу, она с улыбкой изучающе посматривала на них.
- Ну ладно, прочь шутки, - сказала, наконец, она. – Рассказывайте, как вы тут? Как вы, Стефан?
- Ничего, спасибо, - уклончиво ответил он.
- Понятно. Ну а она все еще здесь?
- Кто? – едва ли не в один голос воскликнули супруги.
- Бросьте, я же все знаю. Вы ведь сами мне, Барбара, все рассказали. Как ее там?.. Марта, кажется?..
Стефан стал белее полотна.
- Не знаем, мы не знаем, здесь ли она, - прошептала Барбара.
- Понятно, - вновь повторила Лиз. – Вам здорово не по себе.
Барбара и Стефан, переглянувшись, промолчали, им не хотелось жаловаться Лиз.
- Ну хорошо, оставим эту тему. Я здесь несколько по другому поводу. Собственно, я пришла за вами.
- За нами? – удивились супруги.
- Да, за вами. Вам надо отвлечься от свалившихся бед, забыть о них, подумать о себе, своих отношениях. И поэтому я хочу увезти вас отсюда в другое место. Там вас никто не потревожит, и вам нечего будет бояться.
Барбара и Стефан радостно переглянулись. Неужели закончится весь этот кошмар с Мартой, и не надо будет им все время ждать ее появления.
- Спасибо, Лиз! – восторженно сказала Барбара.
- Пустое, – отмахнулась та. – Вам совершенно не за что меня благодарить. Вы сами справились со своими переживаниями и воспоминаниями. И этот дом уже чист, здесь нет неприятных гостей. Но оставаться в нем вам трудно, скорее, психологически, дурное будет мерещиться на каждом шагу. А вам надо постараться позабыть об этом. Так что быстренько собирайтесь, мы уезжаем. Давайте-давайте, шевелитесь! Да, кстати, где там ваш Эди? Что-то я его не вижу.
- Он спит.
- О, какая идиллия! – рассмеялась Лиз.
В доме у моря, куда привезла их Лиз, они проспали сутки напролет. Ни о чем не беспокоясь, и ничего не боясь. Легкий морской ветерок едва слышно шелестел портьерами цвета опавших листьев, он нежно касался их лиц и волос, а они безмятежно спали, ведь им так легко дышалось в прохладной комнате, окнами своими смотревшими на море. Их сны были невесомыми и яркими, ни одно неприятное воспоминание не отразилось в них. Отстранившись от всего гнетущего и тревожного, вольготно раскинувшись в своих постелях, они не спешили просыпаться, они как будто  предчувствовали, что теперь им торопиться некуда, ведь суетный мир остался где-то позади, в другом измерении и пространстве.





14.


Целыми днями Элеонора пропадала  в библиотеке. К собственному удивлению она почти не интересовалась подаренной виллой, и даже толком так и не осмотрела ее. Решила, что для этого у нее еще будет время. Похоже, она здесь надолго. Теперь об этом она думала совершенно спокойно, мысль о том, что ей уже не вернуться больше назад не волновала ее. Перед ней, в библиотеке,  лежали настоящие сокровища, алмазы мыслей великих сочинителей, которые могли стать достоянием и ее души, если она того захочет. Она торопливо, будто боясь, что не успеет, кончится вдруг отведенное ей время, принялась штудировать старинные книги, среди которых было немало редких, бесценных образцов. Поначалу она читала запоем, влет проглатывая целые абзацы, но быстро поняла, что это путь в никуда, прочитанное не откладывалась ни в ее сознании, ни в ее душе. Тогда она подумала, что неспроста, наверное, здесь стоит письменный стол, и принялась вдумчиво перечитывать книги, уже побывавшие в ее руках, делая пометки на листах бумаги. Так начался ее путь постижения многоликой истины, запечатленной в трудах великих людей, для которого теперь не было никаких препятствий.
Первое время все дни она проводила в библиотеке, иногда и засыпала здесь, прямо на листах открытой книги. С первыми лучами солнца она покидала свое убежище, спускалась на первый этаж, где была кухня, там, как и в ее прежнем доме, хранились продукты, она готовила себе кофе, наскоро завтракала. Затем небрежно споласкивала после себя посуду, брала с собой тарелку с сыром, копченым мясом и хлебом, и устремлялась назад, в библиотеку. Все время ею владел страх, что она может утратить этот дом, а главное, эту кладезь знаний, что открылась ей здесь.
 Но время шло, и ничего не происходило, никто не навещал ее, и она была несказанно рада этому. Она осознала, наконец, что никто не отнимет у нее ее библиотеки, не помешает ей, а значит, спешить некуда. Тем более, что она чувствовала некое утомление, глаза воспалились и покраснели – ей нужен был отдых. Теперь, когда исчезла всякая зависимость от любых внешних обстоятельств, она могла себе это позволить. Она будет гулять в парке, по утрам и вечерам станет купаться в бассейне, как-нибудь выйдет в город, неспешно и основательно, без всяких помех и постороннего присутствия, осмотрит его, заглянет в каждый уголок. Потом она, возможно,  навестит Лиз, к которой теперь она уже не испытывала досады и злости, найдет Барбару со Стефаном, узнает,  как  у них все сложилось, а может быть, даже заглянет и к господину Стриери. А если захочет, она может и сама позвать гостей, каких ей вздумается. Если захочет.
Однако, памятуя свой недавний опыт, она остерегалась создавать фантазии и не потому, что боялась боли их утраты, а в первую очередь потому, что не хотела совершенно никаких вторжений в свой мир,  блиставший теперь всеми гранями необыкновенных ощущений. Она поняла, что все то, что она считала прежде своей настоящей жизнью, было  серым, бессмысленным и пустым.