Воплощение платонической любви

Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод....- Напеваю я и,пытаюсю бежать, крепко  зажмуриваю глаза.        - Вернувшись, помни, - сказал я себе,- от чего убегал, чтобы не повторить ошибок прошлого......Снежинки кружили и таяли на моем лице.Воздух звенел тысячами крошечных колокольчиков и шентал мне о том,что переступает порог белая королева Зима, покровительница ледяных ветров, хозяйка спящего королевства. Сменив влажный хмурый ноябрь, зима тут же устанавливает свои правила. Природа зимой бережно укрыта снежным покрывалом, стянув ледяными оковами, зима будет долго охранять ее сон. Прорубь была окружена высоким забором из снега. Забор вился по спирали, как диалектическое развитие, и я шел вдоль него, как по лабиринту жизни, подчиняясь его более или менее непредсказуемым поворотам. Светило яркое солнце, снег слепил глаза. Яркий свет высвечивал в моей памяти прошлое, скрытое длинными тенями событий, переживаний, забытых и незабытых болей и обид, воспоминаний и размышлений.
Из проруби вынырнула красивая обнаженная женщина. Впрочем, подумал я, обнаженной она могла и не быть, — я судил по верхней половине тела, нижняя была скрыта под водой. Но красивой женщина, несомненно, была.Я подошел.
— Вы — морж? — спросил я, осматриваясь, полагая, что не заметил ее одежды около проруби.
— Я похожа на моржа? — В ее голосе неожиданно для меня прозвучала явная обида.
— А на кого же еще? — Я был в полном недоумении. Женщина в проруби заплакала.
— Ну, конечно, я не очень молода, располнела, но все-таки, морж… - это уж слишком.
— Извините, вы удивительно стройны, я хотел сказать, что вы занимаетесь зимним купанием, — начал я оправдываться, потом спохватился. — Мне отвернуться? Вам нужно одеться?
— О, ужас! — она вдруг весело рассмеялась, — он принял меня за женщину!
Мне стало не по себе. Я начал потихоньку пятиться.
— Я все поняла, — снова засмеялась женщина в проруби, глядя на меня, — это недоразумение. Я — русалка.
— А, — ответил я, сразу успокоившись, — я однажды уже знакомился с русалкой, но она оказалась женщиной. Мы женаты и у нас трое сыновей.
— Она просила тебя загадать три желания, когда вы встретились? Может, она была золотой рыбкой, а не русалкой?
— Нет. Я, впрочем, не помню точно, но я почти уверен, что не просила. С тех пор как мы поженились, она иногда спрашивает меня, что я хочу на обед, и иногда выполняет мои желания.
— Так, — вздохнула русалка. — А я у своих мужей никогда ничего не спрашивала, и поэтому семеро моих сыновей — от семи разных мужей. Я их заманивала исполнением желаний и ничего не выполняла. Я же точно русалка, а не золотая рыбка. Мое дело — заманить и оставить. И они убегали от меня, и некоторые даже тонули в реке. — Она долго молчала, наконец, тихо произнесла: — Должна признаться, мне очень нравилось смотреть, как они убегали.
Я, хотя и не поверил ей, снова немного попятился.
— Не бойся, — презрительно скривилась она, — ты женат, да и не очень-то в моем вкусе. — Она вздохнула и умолкла, задумавшись. Я обиделся. Но интерес к ней от обиды не прошел. Напротив. Она стала только привлекательней.
— У русалок сколько детей бывает? — на всякий случай поинтересовался я.
— По-разному, — пожала она плечами.
— А как русалки рожают? Неужели икру мечут? — У меня возник новый вопрос.
— Не-е… мы тогда переворачиваемся — выше пояса рыба, ниже — женщина.
Она рукой поманила меня к себе, и я с опаской присел на корточки около проруби.
— Когда мы с мужчинами, мы тоже переворачиваемся, — призывно улыбаясь, добавила она.
— И нужно целовать рыбью голову?! — брезгливо передернулся я.
— Можно подумать! — поморщилась русалка. — А то твои женщины лучше...
Я задумался. Кем были мои женщины? Русалками? Смотрели на меня помутневшими рыбьими глазами? Может быть, золотыми рыбками?
— Однажды я поймал золотую рыбку, — вспомнил я. — Она плавала в аквариуме от стенки к стенке, и я подумал, что ее нужно избавить от бессмысленных страданий. Я вытащил ее, она обиженно посмотрела на меня и пообещала исполнить мои желания. Видимо, не рассчитывая на мою сообразительность, она объяснила, что привыкла к жизни в неволе, что ни она, ни много поколений ее предков не знали другой жизни и что она предпочитает жить, как привыкла, чем не жить совсем. Я отпустил ее. Она вильнула хвостиком и уплыла к дальней стенке аквариума, потом вернулась, но больше не узнавала меня. И никаких моих желаний она не выполнила.
— А ты загадывал?
— Нет, побоялся, — признался я честно.
— А рыбка виновата?
— Я никого не виню.
— Так что же, за всю жизнь ничего не захотел?
— Хотел, но я всего сам добивался.
— Это ты просто золотой рыбке спасибо сказать не хочешь.
У меня были простые желания, и они почти всегда исполнялись. Правда, сбывались только те желания, которые могут сбыться в неволе. «Спасибо тебе, золотая рыбка!» — подумал я с благодарностью о давно забытой золотой рыбке.
— А почему ты не раздеваешься? — русалка вернула меня из пучины размышлений к краю проруби.
— Зачем?
— Ку-упаться… — недоуменно протянула она.
— Я не купаться пришел, — сказал я и снова погрузился в воспоминания.
Здесь, у этой проруби, я впервые в жизни поцеловал женщину. В моих руках та девочка показалась мне еще красивее, чем в полутемном зале на школьном вечере, откуда мы ушли, чтобы быть вдвоем. Я чувствовал в своих руках ее сильное, своевольное тело. Оно подчинялось моим движениям, скорее даже моим мыслям, как мое собственное. К его неизведанному запаху примешивался запах недорогих духов и вазелина, оставшийся на моих руках от другой девушки, с которой я танцевал в тот вечер. Я не смог удержать ее, она ушла, но с высоты моей юности легкость ее уходящих шагов показалась мне падением. Я долго смотрел ей вслед. Падение женщины оказалось необыкновенно захватывающим зрелищем. Так Сизиф, глядя как-то вслед скатывающемуся с горы камню, вдруг увидел красоту его падения. Камень, постепенно ускоряясь, катился вниз, подскакивал, взлетал, падал, с силой ударяя в землю, отчего по ней расходилась гулкая дрожь, и высекал из скал разноцветные искры, раскрашивающие серость Сизифовой горы фейерверком праздника. Потом камень замедлил свой бег, остановился, и Сизиф спустился за ним, чтобы снова втащить его на гору, но на этот раз для того, чтобы вновь увидеть красоту его падения. В тот момент Сизиф полюбил свой труд. С тех пор я больше всего полюбил вознести любовь до ее пика, и потом провожать жадным взглядом ее падение. С годами я понял, что это тем приятнее, чем больше сил ты затратил на то, чтобы вознести свою любовь на высоту призрачного счастья, и с каждым годом это требовало все больше и больше сил и времени. Когда я согласился тащить к вершине каждый раз одну и ту же любовь, я женился.
— Ладно, — поднялся я на ноги, — мне пора. — Роман с настоящей русалкой показался мне самым заманчивым во всей моей жизни, но и самым рискованным.
— Я тебе так быстро надоела? — улыбнулась русалка самой привлекательной улыбкой, какую мне доводилось видеть.
— Утопишь еще… — тихо ответил я, неохотно выдавая ей свои опасения, и снова присаживаясь около проруби.
— Если б я всех топила, город бы опустел, — русалка разочарованно отвернулась.
— Так уж к тебе толпами ходят… — не удержался я от резкости. Наверно, из ревности.
— Если б я была обычной женщиной, ты б со мной так не разговаривал, — русалка почти расплакалась.
— А как я бы разговаривал?
— Ты б ее уже давно куда-нибудь приглашал, или сам бы к ней в гости напрашивался.
Вероятно, из-за того, что напрашиваться в гости в прорубь я никогда бы не решился, жизнь моя протянулась прямой и ровной дорогой, ведущей кратчайшим путем из ниоткуда в никуда.
— А как мы доберемся до гостиницы? — услышал я свой собственный решительный голос.
— Это просто, — охотно отозвалась русалка, — я лягушкой обернусь, ты меня в кармане в гостиницу к себе возьмешь, а потом так же обратно в прорубь. Я ж на такси не могу.
Я задумался. Без прогулки по улицам города, без взглядов сидящих в лобби, без беседы в ресторане, интимная встреча в гостиничном номере представилась мне не очень привлекательной.
— Знаешь, — сказал я русалке, — давай лучше в номере — лягушкой, а по дороге — русалкой.
— Это уж я буду решать, когда лягушкой, когда русалкой. Ты уедешь, а мне здесь жить, — наотрез отказалась она.                - Значит, и для русалки важнее всего, что люди скажут. — Я искренне удивился этому— Долго не раздумывай. Когда еще случай представится переспать с кем-то, а потом в прорубь бросить, — поторопила меня русалка.
— Для тебя прорубь — дом родной, — огрызнулся я, и моя совесть успокоилась.
Решение было принято. У подножия неминуемой разлуки меня ждал Сизифов камень новой любви. Настоящей любви, подлинней и чище которой не бывает, потому что к ней ничего не примешано, ни планов на будущее, ни взаимных обязательств. Любви, от которой не останется адресов и имен, а только благодарная память о короткой и светлой радости, озарившей нашу жизнь бескорыстным сиянием искры, из которой не возгорится пламя.
— В каком кармане ты хочешь, в брючном или во внутреннем пиджака? — вопросительно посмотрел я на русалку.
— Бумажник ты в каком носишь? В тот и меня положи, — все еще обиженно пробурчала русалка.
У дороги, к которой поднимались ступеньки от озера, стояло такси.
— Они холодное шампанское любят, — сказал таксист, открыв мне дверь.
— А кто ж его не любит… — уклончиво ответил я, садясь рядом с ним.
— В твоей гостинице шампанское в номер не принесут, — настаивал он.
Мы заехали в маленький, допоздна открытый магазинчик, и я купил две бутылки холодного шампанского. По цене мне показалось, что таксист тоже в доле. Сизифов камень в моих руках потяжелел.
В номере она обернулась женщиной. И снизу и сверху. Не такой блистательной, какой она выглядела в проруби, но была легкой, искрометной и обжигающей, как шампанское со льдом. И пахла рыбой не больше обычной женщины.
…Потом я нес ее обратно к проруби. Я шел пешком, чтобы отдалить момент разлуки. Она хлопотливо крутилась в кармане, как будто устраивалась там надолго, но я знал, что это не так. Я опять должен был расстаться с той, которую мог бы любить всю жизнь. Она была красивой, умной, опытной, необыкновенно соблазнительной, да и все остальные женские плюсы и минусы присутствовали в ней в самой восхитительной пропорции, но… ее место было в проруби, а у меня от одной только мысли о зимнем купании холодели ноги.            Снег идет, снег идет.- слышался из проруби ее звенящий колокольчик.....
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.
Снег идет, и всё в смятеньи,
Всё пускается в полет,-
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.....- вторилт скрипки и лютни.....
Прощально помахав мне рукой, русалка растаяла в ледяной воде. Я еще долго стоял у проруби. Сизифов камень очередной любви скатывался с моего сердца, и я с привычной грустью и застарелой надеждой на лучшее смотрел ему вслед.Сизифов камень это - байка.Самое удивительное,- рассказывал мне дед, что русалку можно поймать и даже приручить на некоторое время. Для этого следует выбрать наиболее посещаемое русалками место, нарисовать там на земле большой магический круг, внутри начертить крест и встать в центр, а при появлении русалки тут же загадать ей загадку посложнее. Русалка, обычно, принимает условия игры и, задумавшись, пытается найти ответ на загадку. Вот тут-то ей и нужно умудриться надеть на шею нательный крест. Если это удается - дело сделано: русалка становится ручной и послушной, ее можно спокойно вести домой, где она затем беспрекословно выполнит любую работу. Однако через год чары с русалки спадут, и она вновь станет свободной...А оно мне надо? Такрй ужасный конец!!!Ничто так не пробуждает воспоминания, как запах рыььего прекрасного лица.....Прошло совсем немного времени… но я уже не могу вспомнить, как жил до встречи с ней!!!!!!!.