Нелепая смерть редактора глянца

А все ведь началось с того, что вчера мне чуть не дали Премию… Не так, чтобы уж очень престижная и на слуху, но, без малого, две штукаря гринов, мне бы в самый раз, да и вовремя (алименты, рассрочка, ссуда в банке, байк в ремонте, коза в кожвендиспансере – много чего). Но не дали вот из-за этого… редака, причем, редкостного, притом – моего! Как мне «стукнула» после голосования и церемонии награждения победителя подвыпившая секретарша Рита, «Олег Афанасьевич всему жюри сказал перед голосованием, что ты - "хам и нестабилен". Тогда все стали переголосовывать, вот Премия и досталась этому бездарю… Урюпову. Я думаю, что это – несправедливо. Между прочим, я сегодня и завтра одна – дети уехали к бабушке».

В этот же момент что-то мне подсказало, что надо выпить и устроить дебош. Я даже начал придумывать тост, который скажу в адрес Лауреата Урюпова, его мамы, его свиноподобной жены, которая весь вечер демонстративно заталкивала перманентно выпадающие вымена в леопардовый лифчик, больше напоминающий парашюты для БТРов. Я негодовал на Урюпова, поэтому, когда слово дали мне (а мне они его все же дали после моих угроз, что я «не буду ждать милости от природы»), то я сказал все: и про алименты, и про ссуду, и про лямблиоз – все! Единственное, что я забыл сказать, так это то, что мой редак, который хвалит меня каждый вторник на планерках и ровняет на меня весь коллектив, так вот этот Олег Афанасьевич – тля на моей глданс пенис. И я выпил. А потом еще вдобавок и спел в микрофон под караоке. Автомат поставил мне «5», а эти… «литераторы» аплодировали и кричали «давай еще»! Фигушки! Петь еще я не стал из вредности и сосредоточился на том, кому бы настучать по башке. Жене Урюпова не хотелось – она не поймет. Самому Урюпову?.. Как вариант, но позже, если не забуду… Тогда – кому?

И я выпил. В какой-то момент мне показалось, что это я получил премию, а теперь угощаю своих недоброжелателей и завистников выпить-закусить. На две штуки, между прочим! Такая вот широкая душа. Это меня поначалу примирило, и я перестал думать о дать в дыню. И снова я выпил. Меня окружили литераторы и опять попросили произнести тост. Я смалодушничал и пошел у них на поводу. И ведь вот, что я сказал: «Вир зинг партизанен, габен ин дойчленд зольдатен гешлоссен»! Все отозвались громоподобным «Зик хайль» и мы выпили. К слову, я никогда не был в плену, в партизанах, я не был немецким холуем и даже не учил немецкий в школе. Просто я так сказал, как думал. Спустя мгновение ко мне подошел Отто Вейнингер и похвалил за хорошее произношение! В его глазах стояли слезы. И он спросил: «Тебе и вправду нужны эти гребаные деньги?». Я долго думал, раскачиваясь из стороны в сторону, и все-таки дерзко ответил: «Представь, да! Представь…». И тоже заплакал, но уже на его плече. От обиды за Урюпова, которому через восемнадцать минут мне надлежало дать в дыню за мой же счет! Вейнингер отрепетированным жестом достал из бокового карманчика своего щегольского смокинга конвертик, в котором, как могло показаться, лежала моя премия до копейки! Точнее, до пфеннинга, ведь премия была не в баках, а в дойч марках в пересчете на грины по курсу Дойче банка 1853 года. «Зачем?» - Спросил я одними глазами красавчика Отто. «Затем, что мне сегодня предстоит застрелиться. К чему мне деньги, премии, женщины?!» - Ответил мне своими синими арийскими глазами Вейнингер. «Тем более, что по моему разумению ты достоин Премии Дойче банка, а не этот Урюпофф» - продолжил он беседу одними глазами. «Кто такой Урюпофф, а кто такие мы с тобой? Вейнингер и ты не нуждаются в поощрениях, верно?» - Лукаво глазами спросил он и пошел, ему пора, надо стреляться, а вренмя идет. А я стоял посреди переполненного зала и задумчиво вертел в руках конверт, на котором черным фломастером была написана, но нервно зачеркнута моя славянская фамилия, а чуть ниже, неуверенно, но синим было выведено «Uryupoff».

И я пошел за сатисфакциями искать Урюпова, но нашел редака – он лежал перед входом в круглое метро, и из его рота и носа выдувались пузари. «Кто-то дал ему в дыню вместо меня, - молча смекнул я. – «Но не я, ведь я получал премию из рук самого Вейнингера! А это вам – не хухры-мухры». Над поверженным Олегом Афанасьевичем склонились в почетном карауле трое ментов в форме Маяковского, Хэмингуэя и Фадеева со следами огнестрельных ранений в головогрудь и в брюшко.

- Будешь понятым? – спросил меня Фадеев. Снова глазами.
- Нет, - рявкнул на него я, но только ротом, отчего образовался пар.
- Понятно, - пробубнил Фадеев. – А четвертым будешь?
- Будет! – Оскалился глазами Маяковский.
- Этот? Этот будет, - парировал прищуром Хэм.
- «Этот», может, и не будет, а я – будет, - сквозь пузыри из носа и из рота прошипел Олег Афанасьевич

***

- И вы хотите, гражданин Бабанин, чтобы я это… эту парашу пришил к делу? – Строго спросил меня оперуполномоченный Валентин Валлик. К счастью, он говорил со мной не глазами, а ротом, поэтому я его не совсем понял, иначе бы…