ДАЙ ПАПУ

"
******
Война...Что такое война, я осознала своим, еще детским умом,
позже, а пока только слышала это слово, видела печальные лица и слезы.
С недетской стойкостью перенося все невзгоды, совершенно не представляла,
что где-то может быть другая, без голода и холода жизнь.Сколько
мне было лет,могу только предполагать,но хорошо усвоила: в доме ничего съестного -
-и плачь , не плачь...Не было разрывов бомб,снарядов, не пылали дома.
Здесь они были все кирпичные, хотя и под соломой.И, вероятно когда-то село было не бедным .Это был глубокий тыл и, казалось,что  война! Но кругом стояла какая-то гнетущая тишина и печать печали. А,перед моими глазами,  до сих пор, и, совершенно отчетливо, вырисовывается обстановка и все, что происходило в единственной, но довольно большой комнате. В первую очередь, деревянная койка и на ней моя больная мать.Что она больная, понимала потому, что она совершенно не вставала
и постоянно кашляла, а бабушка вздыхала и тайком утирала слезы, гладя по головке  одного из своих внуков   и приговаривая:бедные вы мои...И настал день,когда нас, троих детей, точно, дошкольного возраста, посадили рядом с матерью,у которой по щекам текли слезы, но она не произнесла ни одного слова.Потом ее повернули лицом к стене,вероятно по ее же знаку и все...Я, естественно, не понимала всей трагичности ситуации. Но еще долго ждала ее прихода "из гостей", как говорили бабушка. Прошло какое-то время и бабушку мы, дети, стали звать мамой. Совершенно отчетливо помню
события происходящие в то время, но, к сожалению, ни лицо матери.Оно как будто растворилось в невидимом пространстве раз и навсегда.
Война, вероятно, достигла своей кульминации: к нам заходили какие-то люди
и постоянно что-то выпрашивали "для фронта". Точнее, забирали, что попадало под руки. А, поскольку,у нас было "шаром покати" уходили сердиты и озлоблены.
Помню ели жмых, мучку,лебеду, прелый картофель и лепешки , неизвестно из чего.
Иногда приходила сморщенная, изможденная старушка, рылась в карманах нескольких своих юбок, таких же ветхих, как и сама,что-то вытаскивала и, после некоторого раздумья, раздавала нам,а мы быстро и с жадностью отправляли в рот.
Это были конфеты -  высушенные кусочки сахарной свеклы,как казалось, довольно вкусные  -других просто не знала. Старушка, плача, спрашивала:отец не прислал письма? Кто такой отец, которого я совершенно не знала и не помнила,поняла в последствии. А старушка, поплакав с бабушкой и вытирая слезы, уходила, чтобы вскоре придти с тем же вопросом. Впоследствии я узнала, что это была мама моего отца, т.е, тоже моя бабушка. Последняя держала какую-то бумажку. шепча "похоронка, похоронка" и тоже вытирала фартуком слезы. Снова приходили какие-то люди,  забирая в счет какого-то налога все, что было собрано с огорода ,опустошая деревянный большой ящик, стоявший у стены комнаты. Бабушка умоляла, плакала-
бесполезно. Она иногда кому-то шила на старенькой машинке за что ей приносили
немного молока, иногда яиц. Как я узнала позже, деньги не были в ходу: их не было , да и что за них и где купить!? Однажды конфисковали и машинку - кому-то приглянулась из начальства. Бабушка падала на колени,  пыталась поймать руку мужчины,бравшего машинку,приговаривая: сироты же, совести у вас нет!Боже,есть ли ты!?  Потом и совсем стало плохо. Пенсию на детей не платили, т.к., на пропавшего без вести, не положено: они считались изменниками родины. А мой отец, как узнала позже, именно пропал под Сталинградом в 1942г. А  братишка, он был самый меньший из нас, ему было где-то годика два, не более,так вот:он часами стоял на том деревянном ящике, о котором вспоминалось выше, и плакал перед забитой дверью,
за которой жила моя прабабушка. Братик сквозь слезы просил: баб, а баб, дай папу, ну дай папу, я хочу "ам, ам". Папой звали мы, дети, хлеб. Но у бабы хлеба не было.И Петя-братик-буквально падал на этот злосчастный ящик, совершенно обессиленный, кулачками растирая по лицу слезы,засыпая потом, худенький, с валившимися глазками и щеками, большим, рахитным лбом и вспученным животиком от постоянного голода. А вскоре случилось наихудшее: забрали огород, на котором, вопреки засухе, хоть что-то росло. Оказывается, дом был чужой, бабушка сюда  тоже откуда-то приехала еще до нашего приезда из -  под Москвы, когда началась война и, значит,ей не положено приусадебного участка. Она все кричала: комсомолье, комсомолье, чтоб вы подавились! Вот, сраное Сы-Сэ-Ре! Пишу,придерживаясь ее произношения.А вскоре, пришли чужие люди, мужчина и женщина,в форме и с погонами, как я потом вспомнила. Они взяли на руки "нашего мальчика",как мы звали братишку, и понесли из дома. Он плакал, упирался, цеплялся ручонками за бабушкину шею и кричал:не хочу,не хочу! Бабушка куда-то ездила его навещать и, каждый раз , возвращаясь, плакала, говоря "за то живой будет".
Но, однажды, она вернулась, бросилась на кровать и, рыдая, приговаривала:увезли, увезли! Куда!? Думала спасу от смерти, а теперь где он!? Тут на могилу могла пойти.

И она слегла надолго, потом встала и сказала: все -  увезу я хоть девчат из этого ада.
Так она в дальнейшем и сделала, увезла нас  сестрой в город, в котором тоже было ни сладко.Но об этом в другой раз.Добавлю только еще одно. Больше своего братика я не видела и не нашла, хотя и искала всю жизнь.А когда, повзрослев, что-то спрашивала о нем ту же бабушку, она заливалась  слезами, а потом долго не вставала с постели, и я уже больше не рисковала с расспросами. В последствии, родственники рассказывали, что в условиях войны, никто документацией и формальным усыновлением не занимался, да и бабушка была безграмотна и не разбиралась во всех юридических формальностях. Повзрослев, узнала, что моя мама,в холодную зиму, ходила за 20км за солью, пешком, простудилась и умерла от воспаления легких. Ни о каком лечении в условиях войны, да еще и в селе,не могло быть и речи. К тому же, антибиотиков еще и в помине не было. Тогда многого не было: керосина, мыла, не говоря уж о хлебе. А лицо братика, я тоже не могу вспомнить, увы!

Фотографии,как и отца, матери тоже не было всю жизнь -  загубилось все во время эвакуации из - под Москвы в 1941г. Немцы рвались в Москву и наш поезд попал под бомбежку. Мать каким-то чудом спасла и нас, и себя, а вот пожитки и документы-увы!
 О том, как и кто ей помог спасти нас в том пожарище, когда все вокруг горело и трещало, а раненные военные, которых вывозили в госпиталь ,вытаскивали нас из пылающего состава, я напишу в другой раз. Надеюсь вы, читатель, не останетесь равнодушным, тем более, что мне не легко все это дается, как в моральном, так и в физическом плане.