Поцелуй

   Холодно. Первый день ноября. Мы вышли на прогулку с Богданом, который невнятно бормочет что-то в коляске, укутанный в одеяло, и бредем медленно в сторону парка. Аня плохо завязала на голове платок, нервничает из-за этого, на ходу что-то поправляет.
   - Где твоя вязаная шапочка?
   - Я её не нашла…
   Обычно мы выносим коляску с Богданом на улицу, и я, одевшись, ожидаю Аню внизу, прогуливаясь по двору...
   Бредем по улице. Наконец повернули в какую-то подворотню, и Аня повязала на голову красный шарф, а на шею черный шерстяной платок. Раскрасневшаяся от мороза, она прячет руки в тонких осенних перчатках глубже в карманы куртки.
   Я тоже чувствую, как холод пробегает по спине, хотя оделся вроде бы тепло.
   - У меня мерзнут ноги. Хотела надеть зимние сапоги, да долго доставать…
   Мы проходим по знакомым улицам привычным маршрутом. Хочется увидеть что-то новое, но взгляд настойчиво упирается в трещины на асфальте, методичное подмигивание светофоров, бледную краску домов.
   - Смотри, дерево зеленое! Все уже осыпались, а это зеленое! Ненормальное какое-то…
   Кажется, мы думаем об одном и том же. Нервное слепое раздражение по поводу долгих сборов, неуклюже повязанного платка, упреков, которое подразумевает интонация голоса, немного улеглось. И снова всплывают мысли, не дающие покоя уже больше недели.
   Идет зима. Деньги, полученные Аней за декретный отпуск, почти закончились. А я все так же не нашел работу. Вернее не искал…
   Наверное, мы так и будем жить, словно постоянно держась за руки, боясь остаться в одиночестве, боясь почувствовать себя без взаимных подбадриваний и утешений. Дом, в котором живем сейчас, кажется чужим и неуютным. Ветхие деревянные стены словно хранят память о всех, кому служили кровом за свою более чем полувековую историю. И Анина бабушка, маленькая юркая старушонка, как обозвали её однажды в магазине, хранит эту историю в себе – вживую. Для неё все было только вчера. И этот дом – её связь с прошлым, а через него и с настоящим, её связь с жизнью, гарантия её покоя. Покой вбирает в себя и нас, окутывает сном, опутывает туманом мечтаний и воспоминаний.
   Нужно запастись на зиму капустой – купить килограмм десять. Это рублей пятьдесят. Картошки из деревни привезла бабушка. Как-нибудь перезимуем.
   Мы заходим в маленькую кофейню посреди роскошного морозного покоя опавших листьев и хранящих достоинство многолетних кленов. Некоторые из них еще помнят садовников князя Паскевича. Пьем на улице горячий растворимый кофе из глиняных чашечек...
   Когда мы приходили сюда два дня назад, какая-то блеклая тетка в несуразном пальто крикнула мне со скамейки, пока Аня относила в бар чашки:
   - Твоя Анфиса тебе декретные хоть принесла? А то будешь работать, а она гулять пойдет!       
   Я качал в коляске Богдана и, дождавшись Аню, хотел подойти, сказать что-нибудь грубое, обругать. Но когда направился в её сторону и подошел почти вплотную – строгое черное пальто, шляпа, галстук, выглядывающий из-под кашне – тетка дохнула перегаром:
   - Никогда не видела такой дружной пары. Дай Бог вам здоровья!
   Я развел руками и вернулся к Ане, которая не совсем поняла, что произошло…
   Обратный путь тоже известен.
   - Давай купим торт или что-нибудь вкусненькое к чаю.
   Начинают мерзнуть ноги. Аня забралась ручонкой ко мне в карман пальто, и мы идем так, толкая впереди коляску.
   - У нас будет тяжелая старость.
   - Почему?
   - Обратил внимание, в баре полно подростков. И все они какие-то… слишком жестокие, что ли. И мальчики, и девочки. Мы, по-моему, такими не были.
   - Отцы и дети! Новое поколение. Мы ведь с тобой вообще безобидные люди. Наверное, нам мало что надо от жизни…
   В булочной мы покупаем самый дешевый торт – шестьдесят четыре рубля.
   - Там Богдан на улице не кричит? Иди к нему, а я заберу сдачу.
   - Я хочу немного погреться… 
   Возле гастронома замечаю как выскочил из белых «жигулей» Виталик и зашел в магазин. Ира, его жена, заметив нас с коляской, вышла из машины – эффектная, экстравагантная, в черной кожаной куртке, поверх которой вызывающе алеет небрежно наброшенный шарф. Говорить как-то не о чем. Хорошо хоть Виталик вышел из магазина. Он невысокого роста, подвижный, энергичный. Первое слово приветствия:
   - Ауфвидерзейн!
   - Да, скоро разъедемся, - мне совсем не хочется язвить, но вырывается словно само собой...
   - Это я немецкий учу на работе. Все слова перепутались.
   Его отец заведует кафедрой иностранных языков в институте, который недавно закончила его жена Ира. Когда-то в юности мы с Виталиком вместе играли в ансамбле, ночевали в палатках на берегу  реки, после армии пили пиво в бане по четвергам. В армии я писал ему, что мы принадлежим к разным социальным кругам. Мы разные изначально, и время это покажет. Он отвечал на это, будто я все выдумываю.
   Теперь они ищут какие-то особые сигареты по дороге из собственной квартиры на загородный дом родителей Виталика. В машине еще шестилетний сын и восьмилетняя племянница.
   - А мы вот едем с прогулки, чтобы устроить тихий семейный ужин, - я показываю на цветную коробку с тортом, стоящую на коляске Богдана...
   Стемнело. Мы бредем дальше по знакомым улицам. Захотелось вдруг обнять мою маленькую Анечку, поцеловать, пожалеть, сказать что-нибудь ласковое… И не сказать того, что промелькнуло в голове снова, хотя когда-то уже было произнесено вслух: не жалеет ли она, что живем вместе, что живем вот так – гуляя всегда одним и тем же привычным маршрутом, тревожась о деньгах и любуясь опавшими листьями под ногами?!
   Я останавливаюсь и, молча, смотрю Ане в глаза.
   - Ну что? – она наигранно капризна, но уже подставляет свою холодную щеку для поцелуя. Потом я поправляю чуть съехавшую на бок шляпу, и мы идем дальше молча.
   За спиной – разговор двух женщин:
   - Просто ты ни к чему не стремишься! Потому все так…
   Аня даже обернулась посмотреть на них. Женщины уже вошли в «Кулинарию».
   - Нам тоже надо к чему-то стремиться. Так, ведь, наверное, нельзя. Давай наметим цель и будем её достигать. Например, выучим английский вместе…
   - Цель? Развращенные знанием люди. Какую цель? Докажите мне, что эта цель достойна, чтобы мы её достигали, и мы достигнем её мгновенно… Анечка, наша цель – жить! И мне ко всему прочему хочется жить спокойно. Что для этого нужно?!...
   Дома мы пеленаем Богдана и пьем чай с невкусным тортом. Бабушка вяжет носки у себя в комнате. Аня забралась под одеяло, стараясь согреться. А я сажусь дочитывать рассказ Чехова.
   «Вода бежала вниз неизвестно куда и зачем. Бежала она таким же образом и в мае, из речки в мае месяце она влилась в большую реку, из реки в море, потом испарилась, обратилась в дождь, и, быть может, она, та самая вода, опять бежит теперь перед глазами Рябовича… К чему? Зачем?
   И весь мир, и вся жизнь показались Рябочиву непонятной бесцельной штукой… А от воды и взглянув на небо, он опять вспомнил, как судьба в лице незнакомой женщины нечаянно обласкала его, вспомнил свои летние мечты и образы, и его жизнь показалась ему необыкновенно скудной, убогой и бесцветной…
   Когда он вернулся к себе в избу, то не застал ни одного товарища. Денщик доложил ему. Что все они ушли к генералу Фонтрябкину, приславшему на ними верхового… На мгновение в груди Рябочива вспыхнула радость, но он тот час же затушил её, лег в постель, и на зло своей судьбе, точно желая досадить ей, не поехал к генералу.»
1992 г.