Полет

— Ах, Юрик... — Серега, зажмурив глаза и мечтательно улыбаясь, пытался поделиться со мною охватившим его романтическим настроением, — Этот город просто сводит с ума, ты почувствовал?

Я, опасаясь нарушить зыбкую атмосферу доверчивости и откровения, согласно кивнул в ответ, хотя с закрытыми глазами все равно этого нельзя было видеть, да собственно Серега и не нуждался в поддержке, его уже несло.

— И главное, я точно знаю — нынешние его жители не слышат, не чувствуют эту волшебную силу, они потеряли с ним связь, они глухи и тупы в своей погоне за призрачными ценностями, сиюминутными удовольствиями и просто деньгами...

Как-то даже забылось, что мы и сами приехали сюда именно заработать денег, настолько возвышенно воспарила просветленная его речами душа.

Скромный, если не сказать унылый, типичный питерский двор, в котором мы пили пиво, умостившись на каким-то чудом уцелевшей старенькой скамейке, готическими темными стенами буквально теснил нас, невольно сближая духовно. Действительно, "каменный мешок", по другому и не скажешь — ни кустика, ни деревца, только асфальт и эти стены, давящие на тебя со всех сторон. Так и хочется вспорхнуть вверх, к едва виднеющемуся в контуре крыш кусочку неба — он так манит, обещая свободу, радость, какой-то высший смысл взамен всей этой суеты...

— Ну, еще по одной? — стараясь не нарушать струящуюся вокруг ауру высокой и торжественной грусти, негромко предлагаю я.

— Конечно, Юрик! — почти ласково отвечает Серега, — Сегодня можно немного превысить норму.

И мы полетели, взмыв в мятежное питерское небо, которое еще помнит декабристов, и пьяных "революционных" матросов, и гусар, и дворянские балы, пьяниц и поэтов... По родственному сливаясь с этим бодрым воздухом свободы и отваги, чести и любви, мы ощутили себя близкими к тем, кто когда-то был солью этой земли, кто на самом деле творил державное могущество Отечества. Как сладок его дым, и как призрачен...