Из истории одной могилы

На смотровой площадке увала Титовской сопки сейчас установлена православная часовня. Тут же чуть ранее стоял крест. По замыслам его авторов, он должен был напомнить читинцам об одной давней истории.

Когда-то здесь стоял другой крест, который запечатлел на своих рисунках декабрист Николай Александрович Бестужев. По этому поводу замечательный советский искусствовед Илья Самойлович Зильберштейн писал в книге «Художник – декабрист Николай Бестужев» (М., 1988) следующее: «В окрестностях Читы было несколько мест, которые Бестужев писал особенно часто. Одно из них – сопка близ Читы и на ней – могила неизвестного. С этой сопки, находящейся на правом берегу реки Читы, открывался вид на раскинувшееся вдали, у подножия горы, селение Читу с красным павильоном – домом коменданта, деревянными домиками жителей, огородами, спускающимися к речке, с озерками, необозримыми лугами и горами кругом, среди которых селение и было расположено. На кургане у могилы высился деревянный крест, громадный, видный издалека. В записях читинского священника П. Громова, относящихся к шестидесятым годам прошлого века (девятнадцатого века – Г.Ж.), указано, что в этой могиле был похоронен вне кладбища штрафной солдат – участник восстания Семеновского полка. Этот солдат – каторжанин повесился после телесного наказания. Тут были похоронены и колодники, убитые при попытке к бегству. Громов сообщает, что крест – памятник поставлен декабристами. М.И. Семевский называет имя инициатора – М.С. Лунин. Николай Бестужев любил это место и запечатлел его не нескольких акварелях…».

И.С. Зильберштейн публикует три немного различных между собой иллюстрации этих рисунков, но подпись до поясняющей части под ними дает одну: «Сопка близ Читы с могилой неизвестного солдата – участника восстания Семеновского полка. Акварель Н.А. Бестужева. 1829-1830 гг.».
 
Очень странно, что в местной краеведческой литературе об этом памятнике или событии не было ни одной публикации. Давайте попробуем осветить эту историю и разобраться, что это за Семеновский полк, кто из его солдат мог оказаться в далеком от центра России Забайкалье и кому все же поставлен тот первоначальный крест? Кто он, этот неизвестный солдат?

*   *   *

Восстание лейб-гвардии Семеновского полка 16-18 октября 1920 года было первым открытым протестом в рядах армии против произвола и насилия.  Опыт семеновцев подтолкнул декабристов на вывод, что в России нет другой реальной силы, кроме армии, и тот, кто установит контроль над вооруженными силами, тот окажется хозяином положения.

Чтобы понять, что такое семеновцы, следует уяснить, что это одно из старейших воинских формирований страны, выросшее из так называемых «потешных» Петра I и в военной иерархии занимавшее второе место после преображенцев. Дальше шли кавалергарды, конногвардейцы, измайловцы, лейб-гусары, лейб-гренадеры и остальные гвардейские полки.

После войны 1812 года Семеновский полк стал вызывать неприязненность со стороны фактического руководителя государства А.А. Аракчеева и гвардейского начальства. Дело в том, что любая критика по поводу внешнего  вида, обучения и дисциплины семеновцев рикошетила прямо в императора Александра I, который был шефом полка. Вдобавок ко всему офицеры  полка в 1818 году отменили телесные наказания солдат, а в начале 1820 года отказались сдавать деньги на организацию военных поселений. Чтобы как-то сломить такой настрой семеновцев, в апреле 1820 года в их полк был назначен новый командир – Ф. Е. Шварц. С первых же дней он принялся наводить свои порядки. Одиночные, ротные, батальонные учения, специальные учения для разводов и парадов с утра до позднего вечера стали занятием солдат и офицеров. Даже ночью солдаты не знали отдыха, так как приводили в порядок обмундирование и аммуницию, которые в таких условиях быстро теряли вид и требовали постоянного ухода и обновления. Чашу терпения переполнили заведенные Шварцем так называемые десяточные смотры, непредусмотренные уставом. Не проходило недели, чтобы командир полка не предъявлял солдатам все новые и новые требования к обмундированию. За один только сентябрь 1920 года солдаты вынуждены были сделать по новому образцу краги и сапоги, перешить рукавицы, завести новые ремни, подтяжки и прочие более мелкие детали обмундирования. Только за полгода в 1-ом батальоне полка на переделку обмундирования было истрачено около 10 тысяч рублей личных солдатских денег. Таким образом, полковник Шварц не только замучил солдат бесконечными учениями и придирками, но и вытряс из их карманов сумму, почти равную их годовому жалованью!

Во время учений  Шварц приходил прямо-таки в состояние исступления и за малейшую провинность жестоко наказывал солдат, часто нарушая уставные формы. Только по письменным приказам за 5 месяцев в полку было наказано 44 человека, получивших в общей сложности 14250 шпицрутенов. Ветеранов с многочисленными наградами и имевших особые привелегии лишал льгот, переводя их из гренадерских рот в стрелковые. За время своего командования Шварц вышвырнул из полка 46 человек. В полку началось дезертирство.

Чашу терпения переполнил его поступок  по отношению к рядовому 2-й фузелерной роты Бойченко, который при построении роты замешкался и задержал на несколько секунд строй. Взбешенный таким поступком солдата Шварц плюнул ему в глаза и, ругаясь, повел вдоль строя, приказывая плевать на несчастного.

Узнав об этом, солдаты 1-й гренадерской роты решили подать просьбу начальству об отмене жестокого режима. Самыми активными были гренадеры Николай Степанов и Яков Хрулев, которые призывали солдат собраться вечером на перекличке. Вечером Иван Дурницын привычным возгласом вызвал роту в коридор, а вожаки – Степанов и Хрулев – напомнили товарищам: «Что мы давеча говорили, ну так давайте сделаем!». Послали за командиром роты Кашкаровым, а когда тот явился, попросили довести до высшего командования свою коллективную просьбу:

1. Сократить изнурительные учения, отменить десяточные смотры и учения по праздничным дням.

2. Сменить жестокого полковника Шварца на посту командира полка.

3. Улучшить материальное положение в связи с «лишением собственных достатков».

Выслушав солдат, капитан Кашкаров обещал представить начальству соответствующий рапорт. Утром в расположение роты пришел командир батальона Вадковский. При разговоре  с ними солдаты беспрекословно выполняли их команды и не нарушали дисциплину. Отказы подчиняться начались позднее – после 11 часов, когда в казарму явились начальник Гвардейского штаба А. Х. Бенкендорф и брат императора великий князь Михаил Павлович. Солдаты внешне соблюдали все требования дисциплины, но твердо стояли на своем, срывая все попытки добиться от них раскаяния и выдачи зачинщиков. Безрезультатные переговоры  длились весь день. Тогда роту вывели на манеж, окружили солдатами лейб-гвардии Павловского полка и под конвоем увели в Петропавловскую крепость.

Известие об аресте «государевой» роты встревожило весь 1-й батальон. Рядовой 2-й фузилерной роты Харитон Павлов совместно с Никифором Чистяковым подняли свою роту. Рядовой Ларион Васильев вывел 1-ю стрелковую роту. Проникнув в казарму 3-й роты, со словами: «Государева рота погибает, вставайте!», подняли спящих солдат. И вскоре весь батальон был на ногах. Сейчас солдаты были настроены более энергично. К ранее заявленным требованиям, добавили пункт об освобождении арестованной роты и даже помышляли физически расправиться с ненавистным Шварцем, но так как тот спрятался, ограничились битьем окон в его квартире. Офицеры не могли успокоить солдат. В 4 часа ночи 18 октября  к 1-му батальону присоединились второй и третий. Они заявили, что более не существует разделения  полка на батальоны и роты, что полк весь в куче и начнет строиться только тогда, когда отдадут ему роту. Переговоры были бесплодными. Командование гвардейского корпуса испугалось не на шутку и предприняло меры к усилению гарнизона Петропавловской крепости, а также подтянуло к Семеновскому полку лейб-егерей, конную гвардию и конную артиллерию. На угрозы командования о применения огня солдаты кричали: «Лучше быть расстрелянными, чем служить со Шварцем. Мы не вернемся в казармы и требуем, чтобы нас соединили с ротой Его Величества!». Этим и воспользовалось начальство, приказав семеновцам идти в крепость для встречи с ротой. Со словами «Куда голова, туда и ноги» они под конвоем других гвардейских частей  проследовали через Петербург в крепость.

Правительство побоялось держать в столице три тысячи так и не покорившихся солдат, а потому приняло решение набрать в Семеновский полк новый личный состав, а взбунтовавшихся - разослать по разным армейским частям. Второй и третий батальоны отправили в Свеаборг и Кексгольм, откуда произвели распределение по новым местам службы. А в первом батальоне началось следствие. Но благодаря удивительной стойкости солдат, только через полгода, и то с помощью провокаторов, удалось установить имена восьми зачинщиков: Лариона Васильева, Ивана Дурницына, Никифора Кузнецова, Харитона Павлова, Никифора Петрова, Николая Степанова, Якова Хрулева и Никифора Чистякова. Все перечисленные солдаты на допросах держались с большой стойкостью.  Хрулев, например, отказался назвать сообщников, заявил, что сам не знает ничего, и сказал, что так можно обвинить и взятого с проспекта мужика. А в отношении виноватых назвал только одно имя – Шварц, не удостоив его ни именем, ни званием. Дурницын признался в сговоре с товарищами, но отказался их выдать.

К ним был присоединен рядовой 5-й фузилерной роты Сергей Торохов, 26 лет, из крестьян Вятской губернии, участник походов 1813-1814 годов, спросивший у генерал-губернатора Петербурга М.А. Милорадовича о судьбе «царской» роты. А когда тот схватил его за грудки, бросился в толпу своих товарищей с криком: «Братцы, не выдавайте!».

Окончательный приговор этим девяти солдатам – 6 раз через строй батальона. После телесного наказания – заковать в кандалы и направить в Сибирь на вечные каторжные работы.

Остальные солдаты 1-го батальона были переведены: 126 человек в части Оренбургского и 172 человека – в части Сибирского отдельных корпусов. Еще 35 человек попали в отдельный Кавказский корпус. Остальные, почти четыреста человек, распределены по полкам 3-го корпуса на юге России. Полковник Шварц был отстранен от службы, 30 офицеров из гвардии переведены в армейские полки, а четверо, в том числе Какшаров и Вадковский, посажены в казематы, после чего рядовыми отправлены на Кавказ.

Итак, подведем итог этой истории. На каторжные работы в Сибирь были сослано только девять солдат Семеновского полка: Ларион Васильев, Иван Дурницын, Никифор Кузнецов, Харитон Павлов, Никифор Петров, Николай Степанов, Яков Хрулев, Никифор Чистяков и  Сергей Торохов. Были ли они в наших краях? Да, были. По неопубликованным сведениям забайкальского краеведа М.Ю. Тимофеевой (1912-1990), хранившимся в фондах Читинского областного краеведческого музея, значится, что в каторжные работы они прибыли в 1822 году, вначале в Нерчинский Завод – центр каторги, а оттуда были распределены по заводам и рудникам. Наказание  отбывали в основном на Зерентуйском руднике. Она сообщала о них некоторые краткие сведения. Например, Сапожников до 1830 года использовался в работах в Петровском Заводе, а затем был переведен в Нерчинский Завод. (Может, для того, чтобы не встретиться с декабристами, переведенными туда в том же году из Читы? – Г.Ж.). У Кузнецова была жена Александра. Дурницын умер в Зерентуйском руднике 11 сентября 1832 года. Торохов в 1832 году работал в  Алгачинском руднике, затем в Зерентуйском, откуда он в 1840 году был уволен.  Кузнецов, Петров и  Чистяков от работ были освобождены в 1841 году, находясь в каторжных работах 20 лет. Отсюда вывод – в период пребывания декабристов в Читинском остроге, то есть в 1827-1830 годах, бывшие солдаты Семеновского полка, находящиеся на Нерчинской каторге были еще живы и никак не могли в тот период быть погребенными под крестом на Титовской сопке в Чите.

Что же о данном кресте говорят сами декабристы? Оказывается, - ничего. Может, есть какие-то упоминания о том, что в Читинском остроге повесился какой-то штрафной солдат или о том, что тут хоронили каких-то колодников, убитых при попытке к бегству? Тоже нет. Никаких каторжан тут до появления декабристов не содержалось. Так о чем же упоминал в своих воспоминаниях священник П. Громов, на которого сослался в своей книге И.С. Зильберштейн? В «Записках княгини Волконской» имеется рассказ о повесившимся накануне казни каторжанине и о двадцати расстрелянных ссыльнокаторжных. Но этот рассказ относится к горно-зерентуйской неудачной попытке декабриста И.И. Сухинова поднять в 1828 году восстание горнозаводских рабочих и двигаться к Чите для освобождения содержащихся там узников. Оказавшись разоблаченным,  он был приговорен к наказанию кнутом и смертной казни, но до приведения приговора в исполнение окончил жизнь самоубийством. Так, может, этому событию и посвятили декабристы крест? Рисунки Бестужева датируются 1829-1830 годами, а на них видно, что и крест и деревянное основание для него сложены из свежего леса. Так как же появилась подпись под рисунками – солдат Семеновского полка? К слову сказать, И.И. Сухинов – в этом полку никогда не служил. Он был поручиком Александрийского гусарского полка. Бестужев рисунок с крестом и его вариантами никак не подписывал. Например, на оборотной стороне хранившей в Эрмитаже одной такой акварели, имеется текст: «Могила неизвестного близ Читы». Ранее она принадлежала Анненковым. Именно об этой акварели в семидесятых годах XIX века редактор «Русской старины» М.И. Семевский писал: «Стоит на деревянной площадке высокий крест, поставленный Луниным…».  Личность М.С. Лунина во многом загадочна.  В Читинском каземате он сторонился товарищей по несчастью, фанатично занимался религией, много читал. Известно, что, находясь затем в Петровской тюрьме, он установил на одной из местных сопок огромный крест, видимый со всех сторон. Сопка стала зваться его именем. Однако  об  установке крестов в Чите и Петровском Заводе ни он сам, ни кто другой из декабристов не сообщал.

Исходя из вышеизложенного, можно, предположить три версии о причинах установки    креста, исходя из условия, что под ним никто не погребен:

1. в память о восстании Семеновского полка,
 
2. в память о попытке поднять восстание в Горном Зерентуе И.И. Сухиновым, но этому нет никаких подтверждений,

3. по религиозным мотивам М.С. Лунина.


Но, так или иначе, тот крест имел принадлежность к пребыванию в Чите декабристов, и должен нам быть дорог также, как и церковь Декабристов.