Об изучении культуры ушедшего

                «Когда за городом, задумчив, я брожу
                И на публичное кладбище захожу…»
                А.С. Пушкин (август, 1936 г.)

Частью человеческого бытия и общей культуры являются кладбища. 

Чтобы спокойно говорить о кладбищах, надо уметь иногда заглядывать туда, не только, как говориться, по крови, но и по памяти. Когда мы посещаем место захоронения близкого нам человека, мы чувствуем боль утраты и скорбь. Но когда  оказываемся у незнакомого захоронения, наши чувства выступают несколько в иной плоскости. А как на кладбище думается! Там отметается все будничное и наносное. Считается за честь побывать при посещении столичных городов на Ваганьковском или Новодевичьем кладбищах в Москве или кладбищах Александровской лавры в Санкт-Петербурге.

Заброшенные же могилы взывают о разрушении исторической памяти, отсутствии связи между поколениями, забвении преемственности и традиций, культуры. Мы слишком долго ратовали за избирательную память, государственную совесть, полагая, что один человек ничего не стоит. Вот почему мы так легко забываем имена ушедших, а вместе с ними их дела, дома, где они жили, могилы, где они покоятся. Отношение к ним – показатель нашей культуры.

В советские времена властные структуры кладбища не любили. С одной стороны к ним было безразличное отношение, с другой – в полном смысле этого слова, варварское. Их не интересовало, кто там погребен, какую память оно несет современным поколениям, какую культуру воспитывает в сознании людей. И это не общие слова.  Такой была идеология государства. Речь даже не идет о явных его противниках, как оно считало: на заре советской власти – выходцах из привилегированных классов, в период коллективизации - лишних крестьянах, в зловещем 1937-м  - всех остальных, имеющих собственный взгляд на жизнь, но и кровных своих соотечественниках, павших в тяжелую годину Великой Отечественной войны.
 
Вот пример о памятнике мирового значения, установленном по требованию общественности в семидесятых годах на месте чудовищного злодеяния фашистов, в знаменитом киевском Бабьем Яре (тогда у нас была единая страна). «Еще в 60-е годы можно было наблюдать, как милиция, исполняя указание отцов города, препятствовала приезжавших сюда родственникам расстрелянных и любому простому народу оставлять на земле цветы в память убиенных, кости которых лежат под этой заросшей густой травой поляной» (1).

Но Киев далеко. Вот слова из другой книги: «Кладбища сносились и сносятся во многих городах Сибири. Когда я учился в улан-удэнской средней школе № 1, рядом с ней сооружался  городской сад, прямо на территории большого кладбища и Троицкой церкви, возвышавшейся над бывшим Верхнеудинском. Там еще оставались  много могил, но их разровняли, снесли кресты, тумбы со звездами, построили на их месте танцплощадку, комнату смеха, всевозможные аттракционы» (2). В этой же книге описана ликвидация еще одного кладбища – в Кяхте: «Тот мой приезд в Кяхту совпал с подготовкой к 250-летию городка. Однако из-за совпадения с 60-летием Великого Октября обком партии и правительство Бурятии перенесли юбилей Кяхты на год позже. Горький, но, увы, типичный факт волюнтаризма эпохи застоя. Однако более печальное стало происходить позже: чтобы торжества оказались пышнее и величественнее, городские власти решили создать  большой стадион на месте… старинного кладбища! …Музейных работников  на территорию, огороженную колючей проволокой, не пустили…» (3).

Старочитинское городское кладбище было стерто с лица земли в те же шестидесятые годы, а в семидесятые, благодаря начавшемуся тут строительству, оно в массовом порядке подверглось разрытию, в том числе и мародерскому (4). Председатель Читинского областного отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры И.И. Кириллов обращался в те дни к прокурору города Читы С.М. Шифрину: «…В настоящее время на кладбище ведутся земляные работы, могилы вскрываются, останки погребенных извлекаются наружу, не перезахороняются, а растаскиваются и валяются на поверхности. Подростки собирают черепа, торгуют ими, поставляют за плату  скелеты в мединститут и т.д. Все это вызывает недовольство граждан. Происходит явное надругательство над могилами…» (5).


*   *   *
                «О милых спутниках, которые наш свет
                Своим сопутствием для нас животворили,
                Не говори с тоской: их нет,
                Но с благодарностию: были».
                В.А. Жуковский

История настоящего старочитинского кладбища есть история людей, живших в нашем городе с 1851 года по 1940 год. Это временные рамки принятия им на покой своих горожан. Так получалось, что в советское время о начальном периоде развития города старались не вспоминать. Громко, во весь голос о 1851 годе, как об огромнейшей и важнейшей вехе в забайкальской жизни, было заявлено на научной конференции «Народы Забайкалья: возрождение и развитие» (6). Только благодаря этому была начата подготовка к 150-летию Забайкальской области, которую широко отметили в 2001 году. А, следовательно, и официально признали. Теперь мы смело можем говорить о первостроителях города. А они покоятся здесь.

Если бы мы вдруг задумали создать виртуальный старочитинский некрополь, как это делается через интернет (7) по московским, петербургским и ряду других городов России существующим или исчезнувшим кладбищам, в Чите это можно было бы исполнить. К слову сказать, в 1990 году читинский краевед В.А. Цивцивадзе составила путеводитель «Ушедшие в бессмертие» (8) по действующему Центральному кладбищу г. Читы, в который включила 221 имя, известных в свое время в нашем городе людей по категориям: «участники гражданской войны», «воинские захоронения» и «трудовая слава Забайкалья». Можно именной список составить и по ныне несуществующему старочитинскому кладбищу. Известны несколько десятков имен, которые на слуху у любого читинца, любящего свой город и гордящегося его историей. Это, прежде всего, революционные деятели и деятели культуры. Именами погребенных здесь в разное время П.Ф. Анохина, А.Е. Кисельникова, Б.П. Кларка, А.Ф. Шестиперова и М.П. Яковлева названы городские улицы, П.И. Ведерникову установлен бюст в п. Забайкальск, памятные знаки И.Ф. Пакулову – в Карымском районе и И.С. Бабайлову – в Железнодорожном районе Чите (9). О других можно прочесть в краеведческой литературе. Двадцать лет назад были установлены имена захороненных здесь в 1865-1866 годах 12 поляках – участниках национально-освободительного восстания 1863 года в Польше (10). Известны теперь имена и погребенных на этом кладбище 120 участников вооруженных событий 1939 года на реке Халхин-Гол в Монголии. Можно установить и иные имена наших предков, нашедших последний покой тут.

*   *   *
                «…где кресты – там мещане
                Офицеры, простые дворяне;
                Над чиновником больше плита,
                Под плитою бывает учитель…»
                Н.А. Некрасов

Кто и когда за последние сто лет в Чите выставлял на художественных выставках могильные надгробия  как образцы народного творчества? А на знаменитой промышленной и сельскохозяйственной выставке 1899 года, положившей начало сегодняшнему парку ОДОРА, они были. Произведениями камнетесного искусства горожан снабжало семейство И.В. Саввватеева. По внешнему облику надгробия на том кладбище во многом отличались от тех, что стоят на современных. Среди обилия деревянных крестов и плит из песчаника, были и саркофаги белокаменные, и аналои гранитные, и голгофы гранитные, и колонны из мрамора, и кресты чугунные на постаменте…

Сейчас об этом наследии в Чите можно только говорить. Но кладбища иных населенных мест Читинской области при их детальном изучении могут преподнести любознательному исследователю памятники если не мемориальной скульптуры в полном понимании данного слова, то образцы классического понимания надгробий XIX – начала XX столетий. Самые старые из них относятся в Нерчинско-Заводскому некрополю, которое сейчас находится в стадии изучения (11). Здесь присутствуют горизонтально положенные плиты из камня с текстом эпитафии и различными знаками символического содержания. На «декабристском» некрополе в Петровск-Забайкальске, надгробие на могиле коменданта С.Р. Лепарского выполнено по всем канонам классицизма – в виде «сломанной» колонны, являющейся символом прерванной жизни. Достойны изучения Сретенское и Нерчинское городские кладбища.

Но совершенно не описаны и не изучены сельские некрополи  Читинской области. Как обычно они не меняли своего месторасположения со времени основания поселения. На них еще можно встретить свидетельства захоронений первой половины XIX. Здесь любопытному этнографу есть что занести на бумагу: и форму надгробных сооружений, и тексты эпитафий, и дух сельского населения Забайкалья. На старообрядческом кладбище в селе Доно Калганского района массивные деревянные кресты до трех метров высоты. На сельском кладбище Старой Талачи Карымского района имеется нагробие в форме небольшой неотесанной гранитной глыбы с нестандартным текстом: «Т. К. И., 1919, 98 лет». На заброшенном кладбище ныне несуществующего села Ундурга того же Карымского района имеются настоящие белокаменные произведения искусства, выполненные в виде как бы резного оконного оформления наличника. Но больше, конечно, на старых сохранившихся захоронениях небольшие по форме горизонтальные плиты из гранита или песчаника. 

*   *   *

                «Над ними надписи и в прозе и в стихах
                О добродетелях, о службе и чинах…»
                А.С. Пушкин

Ключом к пониманию надгробий являются эпитафии (12). Изучение эпитафий  открывает возможность для разнообразных  и глубоких исследований.  Происходит знакомство не только с личностью погребенного  человека, но и представляется материал для понимания эпохи, социальных условий, мировозрения умершего. Многие надгробия способны возбудить интерес к личности почивших, детального изучения  по источникам внекладбищенской информации.

Вот несколько примеров. На середину семидесятых годов прошлого века среди остатков поваленных надгробий старочитинского кладбища самое раннее по времени датировалось 1895 годом. Текст эпитафии на нем сам по себе представлял интерес: «Покоится прах губернского секретаря классного фельдшера Федора Павловича Кузнецова, родился в 1860 г., скончался 1894 г. 7 июля». Или вот еще эпитафия, относящаяся к периоду гражданской войны: «Здесь покоится тело подъесаула 1 Забайкальского казачьего полка Пантелеймона Алексеевича Филинова, убитого в бою 30 апреля 1919 г. 24 лет от роду. Мир праху твоему дорогой сын». Сколько информации! Теперь так не пишут.

Надписи на могильных памятниках могут быть различными.

О сельском кладбище села Верх.-Талача, что в Карымском районе, уже говорилось. Если эпитафию в виде воспроизведенных инициалов можно объяснить трудностью воспроизведения на камне текста полного имени, то здесь имеются аналогичные надписи и на деревянных крестах.
В том же Карымском районе, но на кладбище станции Дарасун имеется захоронение заслуженного врача РСФСР Алевтины Апполоновны Васильевой (2.07.1010 – 26.01.1970). Современный металлический памятник ничем не отличается от рядом стоящих, но эпитафия примечательна тем, что  ней имеются сведения о заслугах усопшей, а также типичное для текстов столичных эпитафий XIX века стихотворение:

«Прохожий, ты идешь,
Но ляжешь ко мне.
Садись и отдохни
У камня у меня.
Сорви былиночку,
Подумай о судьбе.
Я дома, ты – в гостях.
Подумай о себе».

Это несколько перефразированной текст эпитафии, который можно прочесть на ряде захоронений на столичных российских кладбищах, например, на могиле синодского секретаря И.А. Пуколова на Санкт-Петербургском Лазаревском кладбище. Но полный текст такой эпитафии, сочиненный известным русским поэтом П.И. Сумароковым, приведен на могиле князя Г. Гагарина (1807 г.), находящейся на Всехсвятском кладбище в Туле:

«Прохожий! Ты идешь, но ляжешь, так как я.
Постой и отдохни на камне у меня.
Взгляни, что сделалось с тварью горделивой?
Где делся человек? И прах зарос крапивой!
Сорви ж былиночку и вспомни обо мне.
Я дома, ты – в гостях, подумай о себе» (13).

На Сретенском городском кладбище имеется небольшое четырехугольное мраморное надгробие, все стороны которого покрыты надписями. Вот полный их текст:

1. «Здесь покоится крестьянка Пермской губернии Шадринской волости Елизавета Алексеевна Уфимцева, в супружестве 2 года 7 мес. 11 дней. Скончалась 1901 г. 26 сентября на 22-м году от роду».

2. «Безмолвен, грустен и в слезах
                Смотрю на хладный мрамор этот:
                Под ним сокрыт мне милый прах…»

3. «Добрый спутник жизни, друг. Коротко было счастье с тобою. Надежду я питал на жизнь твою, и вдруг Господь призвал тебя к нездешнему покою, но память об тебе всегда в душе моей носить я буду. Пусть сей могильный заверит всех, что дружеской любви твоей ценитель. Чтитель вечный я».

4.             «Здесь же возле этот храм
                Лягу, может быть, и сам».

Как видно из приведенных примеров, кладбищенские надписи – это сокровищница мудрости, утверждение бесспорной логики жизни и смерти. Многие эпитафии выражают истины, выстраданные в муках, но несущие облегчение и успокоение. Это страницы народной, временем проверенной мудрости, требующей бережного к себе отношения. Скорбь и надежда, сила духа, философское отношение к самой смерти, уверенность в продолжении общения – все это запечатлено в образном языке эпитафий.

Они дают нам следующую информацию:

1. О лицах, нашедших здесь покой. Сведения о погребенных, нередко даются в пространной форме: сообщаются не только даты рождения и смерти, но и сколько лет и даже дней прожил человек, иногда приводится час кончины. Это придает эпитафиям особую интимность и задушевность. На основании текстов надгробий можно составить статистические  сведения о социальном положении погребенного, определить количественное соотношение  отдельных групп общества.

2. Библейские цитаты приводятся  для удостоверения веры в загробную жизнь, бессмертие души, являются утешением для близких в их горе. 

3. Слова утешения и наставления являются наиболее  выразительными и живыми в происходящем диалоге живых и мертвых. Они нередко передаются в стихотворной форме.

Изучению кладбищенского наследия посвящена отдельная вспомогательная историческая дисциплина, называемая некрополеведением (14). Она родственна генеалогии (15). К сожалению, ее не преподают даже на исторических факультетах университетов.

Некрополеведение  включает в себя описания кладбищ и отдельных захоронений, разработку их планов, фотофиксацию надгробий, изучение эпитафий, составление именных списков, установление дат жизни, родства и так далее. В Читинской области эпизодические попытки научного изучения кладбищ проводились только в Чите, Нерчинске и Нерчинском Заводе (16). О практической пользе таких разработок можно прочесть в знаменитом рассказе известнейшего литературоведа Ираклия Андронникова «Загадка Н.Ф.И.». 

Примечания.
1. Санников Г.З. Большая охота. – М., 2002. – С.108).
2. Бараев В.В. Древо: декабристы и семейство Кандинских. – М., 1991. – С.95.
3. Там же. - С. 89-91.
4. Тимофеева М.Ю. Память и памятники. // «Забайкальский рабочий», - 1976. – 6 авг.
5. Письмо от 24 февраля 1977 года.
6.Лыцусь А.И. Столице Забайкалья – 150 лет; Константинов М.В., Лыцусь А.И. Некоторые размышления по поводу Указа Николая I о создании Забайкальской области с центром в Чите. // В сб.: «Народы Забайкалья: возрождение и развитие. Сборник материалов научной конференции». – Чита. – 1997. – С. 150-154.
7. http://www.vgd.ru/necropol.htm
8. Цивцивадзе В.А. Ушедшие в бессмертие. – Чита. - 1990.
9. Жеребцов Г.А. Покой им только снится. // «Забайкальский рабочий». - 2005. – 13 окт.
10. Жеребцов Г.А. «…Уничтожено с корнем». // «Забайкальский рабочий». - 1987. – 14 ноября.
11. Вырупаев А.А. Нерчинско-Заводской некрополь. // В сб.: «Забайкалье: судьба провинции». – Вып. 4. – Чита. – 2002. – С.95-99.
12. Р.Р. Лозинский. Диалог прошлого с настоящим. // В сб.: «Московски некрополь. История, археология, искусство, охрана. – М. – 1991. – С. 27.
13. Там же. – С. 33.
14. Московски некрополь. История, археология, искусство, охрана. – М. – 1991. – 199 с.
15. Майоров М.В. Русская родословная мозаика. – Тула. – 2002. – С. 22.
16. Цивцивадзе В.А. Ушедшие в бессмертие. – Чита. – 1990; Кудрявцева И., Литвинцев А.Ю. О чем молчат старые надгробья (нерчинский некрополь). // В кн.: Нерчинск: страницы истории. Работы юных краеведов. – Нерчинск. – 1995. – С. 23-33;  Вырупаев А.А. Нерчинско-Заводской некрополь. // В сб.: «Забайкалье: судьба провинции». – Вып. 4. – Чита. – 2002. – С.95-99.