Эта короткая... длинная жизнь Глава4

В госпитале, я с большим уважением относился к медсестрам, они для больного значат гораздо больше, чем врач. Потому, что постоянно находятся рядом, в сложной ситуации ты только с ней можешь поделиться своими неприятностями. Я уже не говорю об уколах, которые делает только она. А мое тело получило столько этих процедур, что по одному виду медсестры, сразу могу сказать, мастер она или посредственный ученик. Искусство делать уколы вырабатывается годами. Ты еще спишь, видишь сладкие сны, а опытная медсестра тихо подходит, легко отбрасывает одеяло, мягко стукает по ягодице и… укол готов. А ты продолжаешь тихо сопеть. Но в этот раз мне не повезло. Подошла неопытная – практикантка, их допускают только в палаты выздоравливающих. Она бесцеремонно разбудила меня, перевернула на живот и стала «физически издеваться» над моим задом: вместо того, чтобы легко и быстро воткнуть злополучную иглу, она медленно вводила ее в мое тело на определенную глубину, потом также медленно нажимала на поршень шприца и выдавливала жидкость мне под кожу. Я испытывал такую боль, что не только сон бежал от меня, но и сама душа просилась наружу. После таких процедур настроение портилось надолго.

Каждое утро лечащий врач осматривал меня и шутил, что скоро я буду прыгать и скакать по лестницам как малолетний шалун. Я ему верил, потому что уже мог легко вставать с кровати, и на костылях прогуливаться на небольшое расстояние. Приходили массажисты гладили и мяли мои мышцы, которые потихоньку наливались силой и здоровьем.

Никаких ЧП в моей палате не происходило – лежали те, кому скоро уходить в армию или получить «белый билет» на «дембель».

Когда я ковылял по коридору, то проходил мимо палат тяжелобольных и всегда чувствовал, что-то тяжелое и гнетущее – это заставляло сжиматься мою душу. Такое чувство испытываешь на кладбище, когда смотришь на новые могилы. Казалось, что в распростертую «пасть» неба рвется какая-то сила из земли. Поэтому я старался быстрее пройти по коридору к себе в палату и на уютной койке, спокойно придаваться своим воспоминаниям.

Вспоминаю смерть отца; она была неожиданной и страшной для всех нас. Был человек, и… его нет. Отец никогда не жаловался на свои болезни, часто сидел в одиночестве, много курил. Я ему как-то сказал, что он не бережет себя. Отец ответил просто и ясно: «Я не хочу жить!» Для меня жизнь только начиналась и поэтому эти слова меня больно ударили. Я не понимал, как мой отец может не хотеть жить?!

Отец достиг в своей жизни неплохих результатов. Был начальником фабрики (у него было около шестидесяти подчиненных), великолепная квартира в центре Омска, семья – жена и два сына. В свободное время занимался садоводством (имел небольшой участок за городом в красивом местечке), интересовался литературой – дома была большая библиотека. Почти каждый год ездил отдыхать в Сочи. Правда, у него после финской компании тридцать девятого года были два тяжелых ранения, может быть, они подорвали его физическое и психическое здоровье.

Я не слышал, чтобы он когда-то ругался с матерью или соседями. Все «острые углы» старался обходить стороной – любил тишину. Мать была полной противоположностью отца: ей дай маленький повод, сразу устроит непримиримую войну.

Во дворе нашего дома всегда играло много детей, и почти у половины из них не было отцов. С какой завистью смотрели приятели, когда я шел за руку с отцом, с каким удовольствием они пристраивались рядом с нами, чтобы прохожие видели, что и они принадлежат к нашей семье. И вот отца нет.

Ночью у него сильно заболела грудь, «скорую» мать не вызвала, до утра без сна он пролежал в постели, рано утром сам пошел в больницу, не дошел сто метров до здания, упал и умер. Когда мать получила свидетельство о смерти, там было написано - инфаркт миокарда. Сердце отца прослужило всего сорок три года.
Вот такие воспоминания навел на меня дом и переезд в Ярославль. Почему-то этот город я никогда не любил. В Ярославле прожил всего пять лет, потом была армия, Ленинград, и в Ярославль меня никогда не тянуло, а там были похоронены почти все мои родные.

Отца похоронили на небольшом кладбище недалеко от железнодорожного вокзала, почти в центре, справа от церкви. Он был прав, когда говорил, что квартиру и похороны ему обеспечит Государство. Так как отец был начальником, мы всегда имели государственные квартиры, когда он умер, похороны организовало Государство: предоставило место на престижном кладбище, вырыло яму, положило тело в красный гроб, опустило, зарыло, сделало холмик и… забыло про его существование. Ни памятника, ни ограды отцу было не положено.

Этим «покойницким» хозяйством занималась моя мать. В семье было маленькое сбережение, и оно ушло на деревянный памятник и железную решетку. Каждую весну мать приходила на кладбище, чистила могилу, сажала цветы, красила изгородь – всегда в голубой цвет. Там же на могиле она потеряла свое обручальное кольцо. Символично - осталась «вечной» женой. Потом у нее было много любовных романов но, ни один из них не закончился замужеством. Какая-то потусторонняя сила рвала ее дружбу и любовь в этой жизни к другим мужчинам.

Недели две я присматривался к новому городу, привыкал к его жизни. Сначала, хотел продолжить учебу в ярославском художественном училище. Но там выдвинули такие условия, которые меня не устроили – снова идти на третий курс, пересдавать ряд предметов, по которым у меня стояли прочерки в справке. Поэтому, я отбросил мысли об учебе, и пошел искать работу художника-оформителя на каком-нибудь заводе. Насчет образования, мне не надо было волноваться, имелся аттестат об окончании вечерней школы без троек.

С самого раннего детства у меня было три мечты: хотел стать боксером, летчиком и художником. Боксером стал, художником тоже, осталось выполнить третье желание – стать летчиком. Для этого нужно было подождать еще год-два, чтобы поступить в летное училище, но можно было стать летчиком и через аэроклуб. Система ДОСААФ (добровольное содействие армии, авиации и флоту) давала такую возможность. Требовалось иметь только среднее образование и хорошее здоровье. В те годы здоровья у меня было сполна.

За свое будущее был спокоен, работу нашел быстро. Через дорогу от нашего дома находился небольшой завод «Маяк», где собирали какие-то механизмы. На доске у проходной было написано с десяток объявлений требуемых профессий, среди них – художник-оформитель. Собрав нужные документы, я пришел в отдел кадров. Там были весьма рады, что появился настоящий художник. До меня приходило много желающих, но они не могли удовлетворить их требований. Требовалось быть и хорошим шрифтовиком, и оформителем, рисовать фигуры и лица. Этому можно было научиться только в художественном училище. Меня взяли на работу с испытательным сроком. Зарплату дали неплохую; если моя мать на своем предприятии получала девяносто пять рублей - она была старшим экономистом строительного треста, то мне сразу предложили сто двадцать рублей.
Должности художника на заводе не было, поэтому меня провели по табелю, как сборщика высокого разряда. Предоставили мастерскую для работы. Это была комната сорок метров, захламленная и грязная. Там я познакомился с одним горе - художником, который кое-как писал лозунги, и больше ничего не умел делать. Но человек был неплохой и мы быстро подружились. В армии он служил в стройбате и там кое-чему научился у местного художника. Этим он кормился всю жизнь. Мне запомнились его оригинальные высказывания. Например, вполне серьезно говорил: «У меня сын такой умный… такой умный… три года учился в четвертом классе!» Я всегда поддакивал и не спорил. Он занимался транспарантами, а я рисовал большие плакаты с фигурами рабочих, их мощные тела и квадратные челюсти очень нравились руководству.

Моими непосредственными начальниками были: парторг и комсорг завода. По понедельникам они давали целый список работ на неделю. Работа была довольно легкой, поэтому я быстро справлялся. Каждую неделю подбрасывали небольшую «халтуру». В основном, надо было по фотографиям рисовать портреты жен, девушек, детей. У меня тогда была своя «такса»: за размер в тетрадный лист брал – три рубля (в карандаше),десять рублей(в акварели),двадцать пять рублей (в масле). Так что деньги у меня были всегда.

Дома платил, матери за квартиру и еду сорок рублей в месяц. Остальные деньги тратил на одежду, книги или откладывал. Мои приятели художники часто предлагали «халтуры» на других предприятиях; работали вместе и деньги делили поровну. Если я свои деньги припрятывал, то мой напарник их пропивал. В конце концов, его за пьянство выгнали с завода. Но он меня не терял из виду, и каждый месяц приходил с разными предложениями.

На заводе мне нравилось работать. Только угнетало одно, надо было рано вставать. Завод работал в одну смену, с семи утра до шестнадцати часов. Вставать в шесть утра парню в шестнадцать лет, после гулянки, ой как тяжело!
 Я был красивым, здоровым юношей, около меня всегда было много девчонок. Домой приходил в два-три часа ночи. В шесть утра вставал, шел сонный на работу, там закрывался в мастерской и отсыпался на стульях. Меня часто ругали, но работу я выполнял быстро и хорошо, начальство было довольно. Где бы они нашли такого профессионального художника, который выполнял все их требования?

 Два раза в году было особенно много работы – первого мая и седьмого ноября. Завод должен был выставить, для городской демонстрации целую колонну. Все лозунги и транспаранты «лежали» на мне. Получал этот заказ от парторга за три месяца, поэтому все успевал сделать. У меня был хороший помощник по шрифтам, ежедневную работу по объявлениям мы делали по очереди. Мы с ним за три года оформили десять заводов и институтов. Я никогда не искал заказы, это была его работа. Он меня ловил рано утром у проходной и предлагал очередную «халтуру» - я, почти всегда соглашался!

Зато, какой получил жизненный опыт! Мне пришлось побывать в «шкуре» тех работяг, которые кормили и одевали нашу великую Страну. Никогда не забуду те «адские» условия, в которых приходилось находиться рабочим. Оформляя «красные уголки», мне по две-три недели приходилось быть на «Шинном», «Сажевом», «Резинотехническом» заводах, на ткацкой фабрике.

На «Сажевом» и «Шинном» заводах отдельные цеха назывались «Бухенвальдами». Заходишь с улицы в помещение цеха – чернота, где-то слабо светятся лампочки, дышать нечем, слой сажи сразу облепляет все твое тело. Если пройти весь этот цех, то на выходе будешь черным. Некоторые рабочие старались надевать маски и очки, но в них тяжело было работать. Работали одними руками, забрасывали в движущиеся валы куски резины, мешки сажи и другие химические элементы. Рабочий не выдерживал на такой работе более двух лет. Если кто-то и оставался на больший срок, то через пять лет приходил в полную негодность.
Я не встречал ни одного пожилого рабочего, в основном, работали приезжие парни из деревень или бывшие заключенные после тюрем. Там платили хорошо, давали молоко, но… «Бухенвальд» оправдывал свое название.

Однажды мы получили заказ на ткацкую фабрику, оформлять два «красных уголка». На предприятии меня поразил дикий грохот, воздух был пронизан какой-то нитевидной массой, «адская» жара, молодые женщины ходят полуобнаженными, в холодное время часто простужаются. Насмотрелся я на такую жизнь рабочих и решил, что надо учиться, чтобы быть подальше от этого. Правда, некоторые рабочие хорошо устраиваются в жизни, но таких немного, это скорее исключение.
Летом мои гулянки всегда проходили в городском парке, где у меня была компания из ребят и девчат шестнадцати и восемнадцати лет.

Все парки и сады в Ярославле были заняты группировками молодых людей по районам проживания. Мои приятели по боксу были из Центрального района. Я к этому району не принадлежал, но был «зачислен» в этот парк.

Район, где я жил «владел» шинным садом, там тоже были свои друзья. Еще был Городской сад в центре города, у набережной, но там не было молодежных группировок. Там отдыхали лица двадцати пяти лет и старше. Этот сад назывался «садом последних надежд». В основном, там взрослые мужики искали женщин на одну ночь. Рядом с этим садом проходила аллея, усаженная цветами и кустарником шиповника. Днем там прогуливались мамаши с колясками, а вечером аллея превращалась в «Бродвей», где было мало трезвых и много любителей острых ощущений.

Настоящая жизнь для шестнадцатилетнего юноши была только в городском парке. Мы собирались к семи часам вечера у танцплощадки, потом шли вместе в магазин у парка купить две-три бутылки «бомбы» - дешевого вина, рубинового цвета и противного вкуса. Выпивали, быстро пьянели и пьяными шли  на танцплощадку, занимали ее центральную часть. Все чужаки теснились у краев. И горе было тому смельчаку, который бы отважился протиснуться к нам. Его ждала непреступная стена крутых плеч и кулаков.

Драки на самой танцплощадке были довольно редки. Все «разборки» обычно проводились после окончания танцев. Танцевали под музыку местного джаз-оркестра. Среди девчонок, музыканты котировались очень высоко, но мы с ними не ссорились. Потому что им было по двадцать пять - тридцать лет и нашими подругами они не интересовались. Как здорово они играли музыку из зарубежных фильмов!

В те годы  был очень популярен фильм «В джазе только девушки» и «Серенада солнечной долины». Все куплеты из музыкальных произведений перерабатывались и потом выплескивались на ошалевшую, полупьяную публику. Это было прекрасное и страшное время. Зарождалась первая любовь и дружба. Большинство моих друзей сели в тюрьмы за поножовщину, воровство и проституцию или попросту были убиты в кровавых драках. А такие драки, после окончания танцев случались почти каждый день.

Время от июня до сентября было для нас самым опасным. Я сам, несколько раз, ходил по «лезвию ножа». Однажды, на танцплощадке какой-то парень меня грубо толкнул в спину (я ему случайно наступил на ногу). Я тут же ответил ударом в челюсть. Мои приятели «добавили» и этого неудачливого танцора, избитого и измятого, выкинули с площадки.

Танцы закончились, мы пьяной ватагой двинулись к выходу. Я шел последним с двумя красавицами. Так как был очень пьян, то не шел, а скорее, висел у них на плечах. Парк освещался плохо, мы шли почти в темноте. На одном из поворотов, ограда из кустарников зашевелилась, и я почувствовал сильный толчок в бок, и резкую боль. Я сразу протрезвел. Кусты зашумели, кто-то отчаянно прорывался через них в темноту.

У моих ног тускло блестела металлическая пика – обточенный трехгранный напильник. Пика попала в кость ребра, а если бы чуть повыше или пониже, она бы глубоко вошла в мое тело и легкие, неизвестно чем бы это кончилось.
На улицах я дрался очень редко, мне хватало боев на ринге. Иногда, приходилось вытаскивать из потасовок своих приятелей. Особенно много неприятностей мне доставлял мой товарищ по секции – Витька Гусев, с кличкой «Гусь». Это был крепкий парень, задиристый, и у него было что-то с головой. Стоило немного выпить, он тут же находил себе «врага». А главное, лез всегда в кучу противников и никогда не думал о последствиях. Мне приходилось быть рядом и отчаянно защищать его спину. «Гусь» печально кончил свою жизнь. В семнадцать лет он кого-то изувечил, дали два года – отсидел. Вышел, снова сел за драку. Там, в тюрьме его и убили.

Второй мой приятель – Витька Чернов, был старше меня на два года, имел первый разряд по боксу. Он занимался в другом спортивном обществе, но на соревнованиях мы часто встречались на ринге. Это был плотный парень среднего роста, но какой-то дерганый: не мог спокойно стоять, а делал какие-то танцующие телодвижения, как боксеры на ринге. Вместо речи из его рта вырывались булькающие, не членораздельные звуки. У него была повреждена гортань. Операцию делать не стал, и там что-то срослось неправильно. «Черный» всегда считался у нас главарем, но особенно не давил, и мы жили дружно.
Помню одну крупную драку, которую он затеял, когда мы шли на пляж. Противников было больше и нам здорово досталось. На другой день, я узнал, что он до смерти избил свою подружку, с которой что-то не поделил. За изнасилование и убийство его расстреляли.

За изнасилование сидели много моих знакомых парней. Меня всегда удивляло, зачем насиловать? Когда наши подруги сами легко отдавались.
Другой мой приятель – байдарист, крепкий, красивый парень, тоже Чернов Вовка. Сел на восемь лет за групповое изнасилование. После танцев напился с друзьями, пошли к заводской проходной, поймали тридцатилетнюю женщину, связали и впятером изнасиловали. Она одного узнала и к утру, милиция всех отправила в тюрьму. Самое страшное, что он отсидел ровно восемь лет, вышел; год погулял и снова сел на восемь лет за изнасилование. Странная психология у некоторых мужиков, что им дают – не берут, а лезут туда, где их ждет могила или тюрьма.

Да, юность – это время расцвета и больших тревог. Хорошо, если человек проходит этот период без больших потерь, но примерно, одна шестая часть ребят моего поколения, так и остались юными навсегда.
В соседнем доме жил парень, я не был с ним близко знаком, но всегда здоровался. Его отец был крупным городским начальником: черная «Волга» каждое утро отвозила родителя на работу. Еще я помню их собаку – «Боксера», с рядом медалей на ошейнике. Так этот парень из-за несчастной любви к соседской девушке – повесился в туалете. «Прекрасная смерть – последний раз выпученными глазами увидеть крышку унитаза». Меня, по глупости и юности, этот случай очень заинтересовал. Захотелось, чисто психологически, пережить этот момент – перехода от жизни к смерти. Я взял веревку и стал аккуратно затягивать петлю на своей шее. В какой-то момент почувствовал, что сознание мутнеет, и теряется ориентация, тогда я благоразумно прекратил этот эксперимент.
Рано ушли из жизни два парня шестнадцати и двадцати лет, из соседнего подъезда. Мать воспитывала их одна, старалась всем обеспечить, торговала пивом в ларьке и работала буфетчицей в ресторане. Купила квартиру, обставила, детей одевала по последней моде. Но судьба сложилась так, что младший сын выпрыгнул пьяным из окна. Старший учился в институте в другом городе, полетел сдавать сессию на самолете и с ним случился инсульт. После этого мать стала много пить и через три месяца оказалась вместе с детьми. Все нажитое ею «праведным» трудом растащили соседи и дальние родственники.

Моя «любовь» по парку – Томка – первая красавица, чемпионка города по гимнастике, попала в тюрьму по глупости. Поспорила с подругой, что незаметно вытянет деньги из сумки старухи в магазине. Не получилось, старуха заметила и подняла крик. Томку схватили бдительные граждане и сдали в милицию. Два года она не отсидела, не вынесла той грязи, которой ее облили, повесилась в тюрьме. Я часто вспоминаю, как на городские соревнования по боксу приходила Томка со своими подругами, такими юными и красивыми. Их крики: «Орел, Валерка – убей его!», здорово мне помогали. Какими завистливыми взглядами смотрели на меня опытные боксеры и добивались моей дружбы, чтобы находиться рядом с такими красавицами.

В парке, у нашей компании, было правило: три месяца и меняй девчонку на новую. Через мои руки прошло много красавиц. Но Томка всегда была только моей. Представьте себе девушку шестнадцати лет: выше среднего роста, прекрасная фигура, с копной русо-золотистых волос, голубые глаза, правильные черты лица, изящная линия груди и бедер. Когда мы с ней были на пляже, почти все отдыхающие с завистью смотрели в нашу сторону. У Томки была чистая и светлая душа, хотела поступить в медицинский институт, но судьба-злодейка решила иначе.

Среди Томкиных подруг была одна симпатичная, чернявая девчонка, которая безрезультатно добивалась моей любви. На танцах она была постоянно под «мухой», многие мои приятели крутились около нее. Однажды, она пропала и только через неделю нашли ее тело в мусорном баке, под толстым слоем травы и листьев. Вскрытие показало, что она была заражена сифилисом. Видимо, кого-то заразила и ее задушили. Жизнь молодых – как фронтовые сводки. Сегодня, жив, а завтра тебя нет!

А какой я был отчаянный! Сколько раз, просто по пьянке или из-за глупого спора, уводил у знакомых и незнакомых парней девушку. Был такой Витька Горшков – «Горшок», у него была своя небольшая компания ребят из борцов. Мы с ним ладили, и никаких стычек между нами не было. Пока я не увел у него девушку. Она училась в педагогическом институте, мы случайно разговорились в парке о литературе. В то время, я много читал и сочинял стихи, уже два раза печатался в заводских газетах. Девчонка была не глупой, тоже писала стихи. Я посмеялся, что она дружит с «Горшком», который двух слов связать не может и предложил ей свою дружбу. Она охотно согласилась. Я целую неделю находился около нее, танцевал, провожал. «Горшок» был всегда рядом, но мы его не замечали.

В один из дней, после танцев, мы шли по пустынной аллее парка, было темно, слабый свет лампы сумрачно освещал дорогу. Сзади послышался топот множества ног. Из темноты бежала толпа ребят во главе с «Горшком». Я сразу сообразил, в чем дело и велел своей подруге бежать подальше к свету. Сам встал спиной к стволу дерева и жду дальнейших событий. «Горшок» прибежал первым, остановился около меня и начал, как положено, крыть «матом». Я молчал. Он был пьян и здорово. Проорав, минут пять – замолчал. Я ему тихо говорю:
 
- Ну что, Горшок, давай драться!

Тот медлил.

- Вас человек пятнадцать, а я - один, предлагаю драться против двоих, даже троих, любых из вас, бросил я им.

Связываться со мной никому не хотелось. Спина у меня была закрыта, а напор спереди я мог выдержать минуты две, а потом, если удастся - бежать. Противники хорошо знали, что сегодня короли они, а завтра я со своими друзьями «размажу» их по аллеям парка. Пошумев еще минут десять, они медленно «растаяли» в темноте.

Но не всегда так удачно заканчивались мои стычки с недругами. В том же году, на октябрьские праздники я был у своего деда. Мы выпили по стакану водки, закусили бабкиными пирогами, и я пошел домой. Дорога проходила через наш «Бродвей» - большую аллею около набережной. Я был в радушном настроении, улыбался, все для меня были в тот вечер друзья и братья. Кто-то резко дернул меня за рукав пальто. Смотрю, стоит мой приятель Колька, рукой прикрывает глаз.

- Что у тебя с лицом? - спросил я.

 - Да, Генка – сосед просил денег на выпивку. Я не дал. Он мне врезал - ответил Колька.

И кто меня дернул сказать:

- Пойдем, разберемся с ними.

Прошли метров пятнадцать и увидели пьяного Генку на скамейке с дружками. Этот Генка занимался боксом в «Спартаке», а я тренировался в «Труде». Мы знали друг друга, боксером он был слабым, поэтому я смело к нему подошел, взял за грудки и тихо сказал:

- Извинись перед Колькой!

Тот поднял крик, вырвался и убежал, два парня, которые были рядом, тоже исчезли. Не прошло и трех минут, как толпа из десяти человек преградила нам дорогу. Если бы я, в тот момент, был трезвый, то… убежал. Но тогда понадеялся, что Колька закроет мне спину, а тот испугался и скрылся в толпе. Генка бросился на меня. Я прямой правой врезал ему в челюсть. Он отлетел в кусты. Я повернулся посмотреть, что творится сзади и все… Удар кастетом снизу в подбородок отправил меня в глубокий «нокаут». Я свалился как сноп, меня пинали ногами и здорово…

Очнулся, когда Колька тряс меня и говорил:

- Валерка, что с тобой? Очнись!

Я быстро вскочил, посмотрел, нет ли рядом милиции, и крикнул:

- Колька бежим!

Пришли ко мне домой, когда посмотрел на свое изуродованное лицо, картина была печальная. Левая часть вся черно-синяя, верхняя губа рассечена почти по центру, насквозь до зубов. Череп был цел – спасла шапка! Я намочил полотенце своей мочой, обернул израненную голову и говорю приятелю:

- Что же ты струсил, не закрыл мне спину? Мы бы отбились, а потом из твоего Генки сделали бы  мешок с костями.

Колька, опустив голову, молчал.

- Ты Генку предупреди, что его изуродую также - прошепелявил я.

Лечиться мочой меня научили в боксе. Синее опухшее лицо к утру приняло свои нормальные формы, но желтизна на ушибленных местах еще держалась дня два. Губа срослась за неделю. Дней через десять, я был абсолютно здоров, молод и красив. Только маленький шрам напоминал об этой неприятной встрече.

Этот Генка жил на другом конце города и добраться до него, была большая проблема. Я от природы не злобный человек и долго вынашивать ненависть не в моем характере. Ребята мне предлагали съездить, навестить нашего «друга», но я все откладывал, а потом просто забыл о нем. Правда, несколько раз встречал его и видел на его лице такой страх, что мое самолюбие и без драки было удовлетворено.

Однажды в мае, два спортивных клуба «Труд» и «Спартак» проводили спортивную тренировку на стадионе. Наших было человек десять, а в «Спартаке» немного больше. На поле я увидел своего обидчика, он меня тоже заметил. Так как весовая категория у нас была одинаковая, я попросил нашего тренера поставить меня против Генки. Но тренер заупрямился и сказал, что бои будут между «своими». Когда разминка кончилась, и начались спарринги, я предложил своему партнеру потихоньку двигаться спиной в сторону Генки. У меня был простой план, подобраться к нему поближе и врезать от всей души открытой перчаткой по его подлой роже. «Открытая перчатка» - это внутренняя сторона перчатки со шнуровкой. Если ударить ей вскользь, по лицу, то можно содрать не только кожу, но и повредить глаз, нос, а губы просто оторвет. Вот что я готовил Генке, за то, что они вдесятером меня лежащего без памяти, били ногами. За такой случайный удар на тренировке, мне бы абсолютно ничего не было. И вот, когда оставалось добраться до него каких-то два метра, Генка остановил свой бой и позорно убежал с футбольного поля. Все были удивлены, а я никому не говорил, что готовил своему «другу».

Похожий случай у меня был в армии. Один солдат мне долго действовал на нервы. Драться на ринге он отказывался, но очень любил смотреть на бои из толпы и надо мной смеяться. Так просто, подойти и избить его, я не мог. Мне грозило бы два года тюрьмы. Спортивные бои в армии всегда поощрялись.

Однажды я участвовал в таком бою. Собрались любопытные зрители и среди них мой «насмешник». Моим противником был крепкий парень - но в боксе понимал мало, махал кулаками налево и направо, попадал редко. Каждый раз, когда он меня доставал, больше всех радовался мой «насмешник». Тогда я своего противника легко подвел в его сторону и как бы случайно, в угаре боя промахнулся и вместо боксера, с которым дрался, от души врезал в челюсть «насмешнику». Удар был сильный и точный, он рухнул без признаков жизни. Лежал минуты четыре, потом открыл глаза, но ничего не соображал. Его отвезли в санчасть, потом госпиталь, где он пролежал с черепно-мозговой травмой, после чего комиссовали.

Меня несколько раз вызывали в штаб, приезжали из военной прокуратуры, но не было никаких улик, все списали на случай, мало ли в армии калечатся и погибают. Только на моих глазах погибло, и было изуродовано около десяти человек: утонули, сердечный приступ на кроссе, падение с турника, учебной гранатой разнесли голову и так далее. А может я все это выдумал и случайно его ударил? Все может быть! В роте я его никогда не оскорблял, ссор между нами не было, когда это произошло, я был абсолютно трезвый.

А вот мой приятель – боксер Славка – сел на два года за то, что в пьяном виде избил своего противника. Так что, кому как повезет!

Второй раз я встретил Генку – обидчика, в троллейбусе. Народу в салоне было много, но я увидел, как какой-то парень, усиленно работая локтями и всем телом, пробивается наружу. Ему это удалось, и он побежал в сторону от остановки. Я узнал парня – это был Генка! Да, я нагнал на него большой страх, так ни разу в жизни не ударив. Я не мстительный, но «сцепиться» с ним не отказался бы и сейчас. Мне часто доставалось на ринге – там обижаться не на кого. Но на улице – я редко кому прощал оскорбления.

Ребята, которые выросли на улице, в возрасте пятнадцати-восемнадцати лет, часто попадали в тюрьму. Когда мне было шестнадцать, после танцев, мы гурьбой шли к пляжу купаться. Один из нас стал говорить, что ему кто-то должен, но не отдает деньги. Все были «на веселее» и быстро решили навестить должника. И надо было мне оказаться в этой компании?!

Подошли к злополучному дому, ребята вошли во двор, а меня случайно остановили две знакомые девчонки. Мы проговорили не более трех минут, как из ворот «вылетели» два моих приятеля и побежали в разные стороны. За ними гнались три дружинника в повязках. Выскочив на улицу, они растерялись, не зная за кем бежать. На меня не обратили никакого внимания, и ушли во двор. Мы тоже ушли подальше от злополучного места.

На другой день, вечером, я узнал все подробности. Оказывается ребят «подбили» на обычное воровство. Когда они пришли во двор, «заводила» послал двух ребят влезть в окно первого этажа, что те, не подумав, сделали. Дальше он руководил с улицы, где брать ценные вещи. Соседи увидели и вызвали милицию. Через три минуты во двор ворвались милиционеры и дружинники. Трое ребят были схвачены, а остальные вырвались и убежали. Вот так, по глупости, ребята сели на три года за воровство. И таких случаев было много. Мне самому несколько раз предлагали сходить на «горячее дельце», но я всегда говорил, что неплохо живу на свободе. Приятели посмеивались, но отставали. Есть хорошая поговорка: «Держи нас, Господи, подальше от друзей, а с врагами мы и сами управимся!»
С мая по сентябрь было самое горячее время: днем – работа, тренировки, а вечером – пьянки, гулянки, девчонки. Летом неплохо зарабатывать на «шабашках» - бывает много заказов. Знакомый художник, был очень заинтересован во мне. Я много умел, был работящим, никогда не подводил и не обманывал. Он доставал заказы в городе и за городом.

Особенно нравилось работать на птицефабриках. Везде были нужны лозунги, красиво оформленные клубы и кабинеты в учреждениях. Мы за три-четыре дня легко оформляли целое здание. Приезжали в грязный, серый поселок и преображали его. На площади сверкали лозунги, плакаты, призывающие к коммунистическому будущему. Рабочие и работницы с серпами и молотами радовали своим энтузиазмом. Хотелось жить и работать в такой красочной обстановке. Перед клубом мы разбивали клумбы для цветов, делали большие щиты, которые покрывали разноцветными картинами по желанию руководства. В помещениях, на стендах, рисовали картины на производственную тематику. Из кабинета директора - простого унылого «сарая» делали подобие «кремлевских палат». Руководство было довольно, наши карманы тоже. Помню, пришли в бухгалтерию, где нам выдали за работу более тысячи рублей. Одна из работниц впала в истерику и кричала, что два шаромыжника за три дня получили столько, сколько она и за год не зарабатывает. Мы ей вежливо подложили учиться рисовать.

Работа на заводе меня очень утомляла, и я потихоньку перешел на «вольные хлеба». Деньги от «шабашки» складывал на сберкнижку и припрятывал дома на «черный день».  Мать сначала была очень недовольна, что я не работаю по трудовой книжке, но потом привыкла.  Я ей всегда давал на квартиру по пятьдесят рублей в месяц. Она сама зарабатывала сто рублей, и пенсия отца была сорок рублей – ей на жизнь этих денег хватало.

Добираться до «шабашек» всегда было далеко и тяжело. У приятеля был мотоцикл, но на нем много не довезешь, поэтому мы решили купить машину. Денег у нас хватало, а вот достать машину, в те времена была большая проблема. Через военкомат, я окончил курсы авто-вождения, где за четыре месяца получил права шофера третьего класса - профессионала.

Машину приобрели у одного знакомого – старый «Запорожец». Машину он разбил в аварии, денег на ремонт не было, тогда продал ее нам за тысячу рублей. Мы договорились со знакомыми ребятами в гараже на счет ремонта. За пятьсот рублей нам сделали почти новый «Запорожец». Так как я внес большую сумму, машина была оформлена на мое имя и заняла почетное место под окнами нашего дома.

Около дома стояло всего два личных автомобиля: у одного военного – «Жигули» и у инвалида войны и труда - старый «Москвич». Мы были третьими владельцами «железного коня». Машина стояла без охраны, поэтому приходилось постоянно выглядывать в окно и днем, и ночью. Один раз не углядели, и был взломан багажник, украдены инструменты. От воровства никто не застрахован. Зато удобства машина предоставляла большие. Не нужно было бежать на вокзал рано утром, ехать на электричке или автобусе, тащить на себе краски, бумагу, гвозди и инструменты.

Центральные дороги были хорошие, но если свернуть в сторону, то приходилось помучиться, особенно весной и осенью. Но я поступал проще, свою машину не ломал по ухабам, а ждал попутную, прицеплялся и меня с шиком подвозили в нужное место. Машина, в то время, играла большую роль в моей жизни. Дороги были полупустыми, как в городе, так и в пригороде, поэтому ездить было легко. Сам «Запорожец» был предназначен для сельских дорог. «Москвич» и «Жигули» ему уступали в проходимости, а по асфальту я больше пятидесяти километров в час не ездил – не куда было спешить.

Во дворе, днем и вечером машину охранял мой брат со своими приятелями. Я им разрешал находиться в салоне машины и там они устраивали различные игры: от полетов на луну до автомобильных гонок. Охраняли они хорошо и мою машину за три года, никто серьезно не потрепал. Зато соседние машины «Москвич» и «Жигули», постоянно были под внимательным оком хулиганов и воров, то колеса снимут, то стекла разобьют. Один раз у «Жигули» сняли двери. «Москвич» иногда стоял в маленьком гараже и тот открывали почти раз в месяц. Через год эти машины продали, слишком дорого они обходились. Запасных частей купить было негде, а заказы через магазин выполнялись только через год. Владелец «Москвича» сначала просил у меня машину, потом купил себе инвалидный тарантас – это мотоцикл обтянутый сверху тонким железом. Он ездил со скоростью двадцать пять - тридцать километров в час, имел два сиденья.

Инвалид со своей толстой женой, два раза в месяц, с оглушительным грохотом катались вокруг дома или ездили в магазин за продуктами. Все остальное время его машина была в ремонте. Ее владелец сидел на табурете около гаража, под ногами на старом одеяле были разложены части мотора или другие внутренности машины. Он тщательно их мыл в бензине, смазывал маслом и снова устанавливал. Видимо, от нечего делать занимался этой ерундой.

Моя машина служила как «рабочий конь», всегда готова выехать в любую точку ярославской области. Я не помню, чтобы платил много денег за ее ремонт. Что мне требовалось – все доставали знакомые ребята из гаража. Бутылка водки – «красная цена» всем покупаемым деталям. Что не мог сделать сам, то отдавал в гараж, где профессионалы быстро и качественно ремонтировали. Сама машина, по своей конструкции была очень прочно сделана, годилась для езды по нашим разбитым дорогам.

Мой брат и его приятели так и росли около этого «Запорожца», сначала играли в детские игры, потом перешли на карты и пиво. Недалеко от машины они поставили теннисный стол. С утра до позднего вечера жизнь дворовых мальчишек была под полным наблюдением родителей. Но как за ними не наблюдали, некоторые обрели печальную участь. Один из них в пьяном состоянии разбился на мотоцикле, другой – также нетрезвый утонул в Волге. Моему брату в драке проломили голову, и довольно серьезно из-за чего он страдает, и по сей день.

Так что жизнь много дает и много отбирает. Мне бы тоже не поздоровилось, но спасло то, что мое время было все строго распределено: «шабашки», тренировки, девчонки. Мне просто не хватало двадцати четырех часов. На гулянки и танцы приходилось урывать свободные часы. Меня уважали друзья, за то, что я был художником, сам себя кормил и был боксером.

Летом часто занимался греблей на каноэ, входил в сборную города, участвовал в соревнованиях и за это тоже платили. Таких как я - профессиональных спортсменов, среди моих знакомых было очень мало. Припоминаю только двух: Вовка Чупанов – велосипедист, дошел до мастера спорта и в двадцать лет трагически погиб на соревнованиях, второй - Сергей Малышев, был чемпионом России среди юниоров, занимался греблей на каноэ, дошел до первого разряда, но был выгнан из команды за воровство. Вот и все профессионалы. А спортом начинали заниматься многие – два, три месяца занятий и… бросали.

Моя спортивная жизнь началась с детства. Еще в пионерском лагере, в возрасте двенадцати лет выполнил третий разряд по легкой атлетике, хорошо прыгал и бегал. В секцию бокса пытался поступить в этом же возрасте, еще в городе Омске. Случайно на улице увидел афишу, на которой крепкий парень в боксерских перчатках, с литыми мышцами, тяжелым подбородком, прищуром узких глаз приглашал всех желающих заниматься боксом. На афише были указаны дата и время записи на собеседование с тренером. Все оставшееся до встречи время, я представлял себя мощным боксером на ярко освещенном белом ринге, посылающим в нокаут своих партнеров.

В своем дворе я был первым по силе, поэтому не сомневался, что меня с радостью возьмут. Но все оказалось иначе. В назначенное время подошел к дверям спортивного зала. Протиснуться в помещение было невозможно, так много желающих стать боксерами. На большом листе, прикрепленном на дверь, были написаны фамилии и года рождения вновь прибывших боксеров. Я тоже вписал свои данные. Через некоторое время лист сняли и унесли. Через час добрая половина желающих была отсеяна.

Спортивный зал, в котором нас отбирали, был небольшой, в задней части находился ринг, перед ним на скамейках сидели ребята и ждали своей участи. Перед рингом сидел плотный мужчина примерно тридцати пяти лет, широкоплечий, прическа «ежиком», приплюснутый нос, белые полоски шрамов на губах и бровях. Все говорило о том, что перед нами опытный, старый боксер, у которого за плечами не одна сотня тяжелых схваток на ринге. В зале было тихо и тренер спокойным голосом с хрипотцой, вызывал к себе ребят, о чем-то с ними говорил, иногда щупал мышцы рук и плеч. Одних записывал в свою тетрадь, другим указывал  на дверь.

Вокруг меня были парни старше и здоровее, я себя чувствовал «былинкой». Прозвучала моя фамилия, с трудом пройдя ряд скамеек, предстал перед тренером. Он мельком взглянул на мою фигуру и сказал:

- Тебе еще рано заниматься боксом, приходи на следующий год – там посмотрим!

И указал рукою на дверь. Я с полными слез глазами и опущенной головой снова стал пробираться через скамейки, но уже к выходу. У самых дверей услышал:

 «Тоже боксер – соплей перешибешь!»

Мне стало очень обидно, столько надежд и все напрасно. На улице я успокоился и решил, что каждое утро буду заниматься физическими упражнениями и в следующем году опять пойду записываться. С этого времени гимнастика по утрам вошла в мой распорядок дня.

В школе записался в секцию легкой атлетики, хорошо прыгал в высоту и длину. Бегал на длинные дистанции – восемьсот метров, всегда завоевывал первые и вторые места на районных и городских соревнованиях. А в беге на короткие дистанции – шестьдесят и сто метров, показывал плохое время. Несколько раз предлагали серьезно заниматься легкой атлетикой, но я отказывался. Перед моими глазами маячили не беговые дорожки, а ярко освещенный ринг и толпы восторженных поклонников.

Дома, с отцом, мы сделали из старых рукавиц боксерские перчатки и устраивали бои. Отец легко доставал до моей головы, а я, как ни старался, не мог до него достать. Меня брала злость и обида, со слезами на глазах бросался в атаку, но кулак отца всегда останавливал мои движения вперед.

Год пролетел незаметно. Осенью в школу прислали список городских секций. Я с приятелями сразу пошел в секцию бокса, при Омском институте физической культуры. Прошел медицинскую комиссию, получил разрешение от школы. В огромном, светлом зале института нас собралось человек шестьдесят, в возрасте тринадцати - четырнадцати лет. Тренер, в синей спортивной форме, без ярко выраженных физических боксерских увечий, рассказал, что от нас требуется, разбил на группы, познакомил с расписанием занятий.

Отец мне купил красную спортивную сумку, куда я складывал плавки, трусы, майку, кеды, носки, полотенце. Я стал боксером! Во дворе и школе ходил с гордо поднятым носом. Все недруги держались подальше, а друзья хвастались моей дружбой.

Занятия проходили три раза в неделю. В вечернее время с семнадцати до девятнадцати часов. Дорога до секции была дальняя: час туда и час обратно, тренировки шли по полтора часа. Так что домой возвращался в девять часов вечера, измотанным, но счастливым. Счастье мое длилось не долго: первый месяц занимались больше теоретически – как прыгать, как защищаться, как правильно бить. Перчаток не давали, мы работали только с «тенью»,  били по спортивным мешкам. Первые боксерские схватки начались через два месяца, пришлось драться с настоящими противниками, а это было страшно. Почти каждую тренировку я получал тяжелые удары в голову и ползал по полу. Мой боевой дух угас, на тренировку ездил с большим страхом за свою жизнь – уж больно меня били. Я потерпел месяц и сбежал – силы духа, увы, не хватило. Душа кипела, чувствовал себя предателем мечты, но ничего не мог с собой поделать. Страх держал меня подальше от боксерского зала. Утешало то, что все мои друзья сбежали еще раньше и записались в другие секции.

Мы с другом устроились в секцию фехтования на эспадронах, это оружие в два раза тяжелее рапиры. Занятия проходили в другой части института, и там ребят с боксерскими перчатками в сумках встречал часто. На душе у меня было не спокойно, постоянно обвинял себя в трусости. Занятия фехтованием были тоже три раза в неделю, через каждые два месяца проводили соревнования. Больших успехов у меня не было, из трех соревнований, победил только в одном.
На следующий год моя жизнь резко изменилась, из простого школьника я сталь студентом художественного училища. В конце сентября, когда мы приехали с «картошки», на доске объявлений у входа, я прочитал неброскую вывеску, которая приглашала на занятия боксом в соседнем клубе. Туда брали ребят с четырнадцати лет. Спортивный зал был с обратной стороны главного входа в клуб; внизу раздевалка, душевые и комнаты тренера; наверху большое светлое помещение (немного больше баскетбольной площадки) с рингом. Вдоль стен размещались: мешки, груши, зеркала и все, что надо для боксерских тренировок. Конечно, я забыл про фехтование и снова записался в секцию бокса. Душа истосковалась по боксерским перчаткам, по неспокойной стрессовой жизни боксера.  Я сразу влился в новый коллектив, здесь было все знакомо, неожиданностей никаких не предвиделось, я был в своей стихии.

Занятия боксом проходили не три-четыре раза в неделю, а только два, так как мне пришлось еще поступить в девятый класс вечерней школы. Но в эти два дня боксу отдавался полностью. В сентябре нас, новичков, было тридцать человек, а в ноябре – всего десять. Соревнования проходили через каждые два месяца. Это были волнительный дни для всех боксеров: утром – взвешивание, в двенадцать часов первый бой – легковесов. Я дрался в среднем весе, и потому, до своего боя был всегда в числе зрителей и «болел» за своих знакомых ребят.
Список, кто с кем будет драться, висел в зале у входа. Мне больше всего нравилось видеть свою фамилию под красной чертой, а не под синей. Красная черта – это красный угол ринга. Для меня это было удачное выступление, почти всегда победа. Синий угол – это уныние и проигрыш.

Первые свои бои не помню. Они были все однотипные. Мы оба боялись драться и за весь бой проводили только одну или две атаки. Судьи давали победу, в основном, за активность на ринге – кто больше махал кулаками, тот и победитель!

Первый боксерский год прошел вяло и незаметно. Наш тренер, парень двадцати пяти – тридцати лет (средневес, с разбитым, приплюснутым носом), мало занимался индивидуально с каждым боксером, он отдавал свои силы сразу всем. В начале тренировки разминка, потом разбивались на пары, где отрабатывали приемы и удары защиты. Из всех упражнений мне не нравилось только одно, где твой противник бьет тебя, а ты бегаешь, как заяц и прячешься от ударов, наносить ответные удары нельзя. Новички - это первогодки, а «старички» - второй год и старше, занимались в разное время.

Но во второй половине спортивного года, это примерно после февраля, наши группы сливались в одну. Для нас первогодок это было ужасное время. Ребята, которые имели спортивные разряды, просто издевались над молодыми, неопытными боксерами. Редкая тренировка заканчивалась для меня без синяков и разбитых губ. Но я быстро взрослел и сам устремлялся вперед, а не бегал от противника.
Соревнования бывали внутри клуба и городские. Городские соревнования устраивали в институте физкультуры, там был большой зал. После первого такого соревнования, тебя уже знали все уличные мальчишки города Омска.

Помню, иду с девчонкой поздно вечером в общежитие. Впереди вижу толпу ребят – весь сжимаюсь, ожидая нападения,  вдруг слышу: «Это наш боксер!» Все расступаются и с уважением провожают меня почтительными взглядами. И таких примеров можно было привести несколько. В художественном училище меня тоже уважали, не за мой художественный талант, а за то, что я боксер. Но такое уважение давалось тяжело. Иду на тренировку, а мне и хочется, и страшно. В голове одна мысль - с кем меня сегодня поставит драться тренер? Если достается слабый противник, после тренировки – довольный и веселый. Если сильный – весь вечер злой, делаю примочки из собственной мочи. Между прочим, она здорово помогает. Наш тренер показал, как правильно накладывать примочку на разбитые места. Вечером под глазом синяк, а утром чистая кожа или слабое желтое пятнышко. Мы уважали своего тренера, он был хорошим парнем, а на его груди сиял тяжелый серебряный знак – «Мастер спорта».

Как-то раз, он ездил на какие-то крупные соревнования, где ему здорово досталось, «чемпионом» не стал, а привез огромный синяк под глазом. Благодаря моче, за какие-то два дня, его лицо было чистым.

В Омской школе бокса я пробыл около двух лет, заработал второй юношеский разряд и научился драться на ринге. Приехав в Ярославль, первым делом узнал, где находится ближайшая секция бокса. Через месяц уже был на тренировках в новой компании. Меня записали в группу новичков, все повторилось, как в Омске, к ноябрю, вместо двадцати пяти человек, осталось только пять. Нас объединили в одну группу со «старичками».

Секция бокса была от спортобщества «Труд» и находилась при доме культуры «Строитель». Спортивный зал был средних размеров, небольшая площадка и ринг занимали все свободное пространство. Шведская стенка и боксерские снаряды находились в углу зала. Мой новый тренер, маленького роста, шустрый парень – легковес, по фамилии Зильберт. По национальности был армянским евреем, боксом занимался лет десять, дошел до первого разряда, но на «Мастера» не хватило сил. За десять лет моей жизни в боксе, я ни разу не видел боксеров еврейской национальности. Откуда этот Зильберт появился в боксе, для меня остается загадкой. Он был неплохим мужиком, но тренером слабым, с боксерами индивидуально не занимался, научит бить «левой» и «правой», а дальше «варись в собственном соку».

Наше спортобщество находилось внутри микрорайона строителей, а в строители набирали приезжих из деревень, или пришедших из тюрем. Так было раньше, да и сейчас мало что изменилось. Вокруг «Дома строителей», где была школа бокса «Труд», располагались многоэтажные общежития. На моих глазах много ребят с улицы за два года выполняли второй и первый разряды, а потом шли по этапам в тюрьмы. Кто за драку, кто за воровство или изнасилование. Эти ребята с детства привыкли драться во дворах, поэтому и боксерами становились хорошими. На городских соревнованиях боксеры «Труда», из десяти весовых категорий, в восьми занимали первые и вторые места. И так постоянно, из года в год. «Мастеров спорта» у Зильберта почти не было, но зато каждый, кто продержался в его секции три года, имел первый взрослый разряд по боксу, а дальше ребят ждала или армия, или тюрьма.

В обычной жизни, спортсмены, которые меня там окружали, были спокойные и веселые, но на ринге преображались в необузданных зверей. Никакой дружбы или пощады от них в бою не дождешься. Дерешься с ним, значит ты ему кровный враг, которого нужно победить. В бою – злобное сверкание глаз и ненависть в лице, после окончания боя – улыбки, смех, уважение. И так всегда!

За три года в Ярославле я провел много боев на ринге, заработал первый взрослый разряд и подбирался к «Мастеру», но армия не дала получить этот заветный серебряный знак. Часто вспоминаю некоторых боксеров, их манеру боя и схватки с ними. Каждый боец имел свой стиль борьбы. Одинаковых боксеров не было. Володя Жаворонков - красивый парень, улыбчивый, он и на ринге дрался, играя, удары его были несильные, какие-то мягкие, скользящие, но всегда точные. Выиграть у него было невозможно. Он так легко двигался, что все удары противников уходили в воздух. Я с ним дрался два раза на соревнованиях и проиграл. У него было что-то от Кассиуса Клея – знаменитого американского боксера. Порхал как бабочка и жалил как пчела! Володя, правда, не жалил, как пчела, но бил легко, точно в цель. Я был свидетелем, как боксер из «Спартака» - сильный, уверенный в себе боец, пообещал мне размазать Володю по рингу. После первого раунда на этого боксера было жалко смотреть. Он был измотан до крайности, еле стоял на ногах, весь мокрый – напоминал тряпку на заборе. В конце второго раунда судья прекратил бой, ввиду явного преимущества Жаворонкова. Он легко получил первый разряд, а потом куда-то исчез из секции.

Его друг Колька Жихарев – это «зверь» и в жизни, и на ринге. Мне повезло, он был тяжелее на десять килограммов, поэтому я с ним не дрался. Представьте себе пень - обрубок дерева, из которого растут руки и ноги, такие же кривые и мощные, как корни. Его лицо тоже было, как бы вырублено топором. Создатель не приложил никаких усилий, чтобы сравнять все неровности. В бою он был как пушечное ядро – лез вперед, не обращая никакого внимания на разбитые губы, проломленный нос, изодранные брови. Я всегда жалел ребят, которые работали с ним в паре. Печальная была картина после боя: весь избитый, глотающий кровавую слюну, с тусклыми, плохо видящими глазами – его противник, не шел, а полз после такого избиения. Колька Жихарев «Мастера» тоже  не получил, так как сел на три года за драку на улице (кого-то сделал калекой на всю жизнь). Странно, что два таких непохожих человека, как Жаворонков и Жихарев, были друзьями – «не разлей вода». Всегда были вместе, на тренировках дрались часто, но как-то вежливо и аккуратно. На соревнованиях, из-за разницы в весе, их никогда вместе не ставили.

Третий, из «стариков» боксеров был Слава Иванов. О наших с ним отношениях можно написать целый рассказ. Слава был выше среднего роста, плотный, красивый парень. На его лице никогда не было улыбки, какая-то «мертвая маска» скрывала его внутреннее состояние. Ни радости, ни обиды, но Слава любил бокс, не пропускал не одной тренировки. Работать с ним было одно удовольствие, он не стремился «размазать» противника, как Жихарев, а просто получал удовольствие от самого процесса бокса. На его лице не было шрамов, нос средних размеров, прямой и красивый. И это меня больше всего удивляло, боксеру сохранить форму носа практически невозможно. Я знал много бойцов, но со здоровым носом видел только Жаворонкова и Иванова. Манера боя у него была мягкая, спокойная и немного ленивая, но удары жесткие и точные. Я сам, несколько раз поддавался его убаюкивающему танцу на ринге, но получив два-три точных удара в лоб и ухо, сразу понимал, с кем имею дело. С ним можно было драться только в скоростном ритме.

С этой троицей боксеров, я не был в теплых отношениях, но меня они уважали не за бокс – я им уступал во многом. Меня они оберегали и добивались моей дружбы из-за девчонок. На всех соревнованиях первые ряды перед рингом занимали мои приятельницы по парку, там всегда «верховодила» красавица Томка – моя любовь. Она сама была хорошей спортсменкой, имела первый разряд по гимнастике, была чемпионкой города. Могла бы стать «Мастером», но трагический случай с воровством лишил ее жизни.

Томка приводила своих подруг, таких же красавиц и они устраивали целый концерт во время боя. С такой поддержкой я редко проигрывал. Крики: «Орел, убей, размажь его!» - долго звенели в моих ушах.

Конечно, ребята завидовали, что я окружен такой женской красотой. Они на ринге были смелыми и грозными противниками, а в жизни, с женщинами – просто «телками»: стеснялись, заикались, краснели, боялись подойти и первыми заговорить с женским полом. Мне тоже была лестна дружба и покровительство этой боксерской троицы, поэтому старался быть посредником в их знакомстве с девушками. Самое интересное, что девчонки моих приятелей терпели не более двух недель, а потом просто забывали об их существовании. Я свое дело выполнял честно, а что было дальше - меня не интересовало.

Кроме этих трех главных боксеров, которые были известны всему городу, было еще человек пять крепких парней. С ними мне тоже приходилось драться и на тренировках, и на соревнованиях.

Однажды, появился парень, постарше меня на два года, выше среднего роста, крепкий, с литыми мышцами, лицо негроидного типа - боксер великолепный. Говорили, что он ушел из «Спартака» (о причине не знаю). Он был тяжелей меня на пять килограммов, но тренер поставил нас в пару. Помню, я обрушил на него серию ударов, из которых редко какой доходил до цели, а он просто «танцевал» около меня. Подходил, отходил и редко отвечал на мой «град». И вдруг… в моих глазах чернота, и слышу слабый голос издалека: «Стой! Нокдаун!»

В этой кромешной темноте передо мной сияли цветные круги оранжево-красного цвета и где-то далеко растворялись. Через некоторое время сознание прояснилось, я стоял с опущенными перчатками, мой противник в углу ринга, около меня тренер, испуганно смотрящий мне в лицо. Для меня эта тренировка закончилась, я отдохнул и не спеша пошел домой. Этот парень был очень сильным боксером, но в нашей секции он продержался три месяца, а потом – пропал. Его посадили на два года за драку. Жаль было парня.

Был еще один сильный боксер: среднего роста, плотного сложения, кучерявый. В секции его никто не любил: он на всех смотрел свысока, разговаривал сквозь зубы, оскорблял словами, давая всем обидные клички. Боксировать с ним не хотели, в бою он никого не жалел, но и жалости от других не ждал. Тренировался в двух спортивных клубах: у нас – в «Труде» и в «Трудовых резервах». Он имел первый спортивный разряд и никак не мог получить «Мастера» - просто не везло, попадались сильные противники. У него был большой боксерский недостаток – короткие руки.

На одну из тренировок я опоздал. Ребята разбились на пары и работали друг с другом по всему залу. Тренер вызвал на ринг одну из пар и занимался ими, вскоре его позвали к телефону, и он ушел. Пока я разминался этот «кучерявый» отрабатывал удары на мешке. Видимо ему надоела эта однообразная работа, и он подошел ко мне:

- Ты, длинный, будешь со мною драться – или боишься?!

Меня такая наглость не возмутила, а привела в бешенство. Я, молча, кивнул, а про себя решил: «Сдохну, но эту сволочь изуродую!» И мы с ним сцепились. Обычно дрались по три минуты, перерыв – одна минута; и так до пятнадцати раундов.

Я был выше ростом, мои прямые удары длинными руками он пробить не мог и его перчатки впустую мелькали перед моим носом. «Кучерявый» имел сильный боковой удар:  сближался с противником, нырял под руку и сильно бил в голову – мало кто мог выдержать этот напор. Я быстро понял, к чему он стремится, увеличил скорость ударов левой рукой и резко стал уходить то влево, то вправо. Правая рука была только для защиты. Противник был взбешен и лез напролом вперед, где получал резкие удары по голове. Боксеры редко смотрят в глаза друг другу, чаще взгляд обращен на ноги противника. Они расскажут все о будущих ударах: левая нога напряглась – жди удар слева, правая – удар справа. На злое лицо лучше не смотреть, спокойней проведешь бой. Я бил, как автомат - левой, быстро двигался и ждал только удара гонга, чтобы резко уйти от противника и не получить обманного удара. Некоторые любят после гонга наградить внезапным ударом, а потом извинится, с ухмылкой.

Тренера не было, поэтому наш бой больше походил на уличную драку – кто кого быстрей изуродует. После третьего раунда его лицо было похоже на кровавую маску: под глазом большой фиолетовый синяк, из носа и нижней губы сочилась кровь. Майка была разукрашена темными пятнами. На тренировке боксеров было немного и они, забыв про свои бои, с интересом наблюдали за нашей «бойней». В какой-то момент мне стало жаль этого отчаянного забияку, и я ослабил удары левой. Такая оплошность мне дорого стоила. «Кучерявый» нырнул под мою левую руку и нанес сильный боковой удар в голову. Меня спасла правая перчатка, я успел прикрыться. Но звон в голове был минуты две. Внезапно поблизости раздался не крик, а отчаянный вопль нашего тренера: «Прекратить драку! Пошли вон из зала!»

 Мы отскочили друг от друга, я медленно направился к спортивным снарядам, но краем глаза наблюдал за своим противником. От этого бойца можно ожидать всяких неприятностей. «Кучерявый» постоял с минуту, а потом направился в раздевалку. «Теперь будет ждать на улице» - услышал я чей-то голос. «Если – один, то справлюсь» - решил я. Но все обошлось, моего обидчика не было, увидел его только через две недели. Он пришел на тренировку, как ни в чем не бывало, принялся боксировать с очередным противником. Изменилось только одно, он стал здороваться со мной первым. Других боксеров «Кучерявый» просто не замечал. Месяца через три он пропал. Что с ним произошло – никто не знал (одни говорили, что его убили в драке, другие, что посадили в тюрьму). У нашего тренера осталась его спортивная книжка «Спортсмена первого разряда» - за ней никто не приходил. А такими документами – не бросаются, они дают право на работу тренером или учителем физкультуры в школе, минуя институт.

В то время у меня был второй разряд, а мне так хотелось иметь первый. Но этому всегда что-то мешало. Одной из причин был мой неуживчивый характер; судьи на ринге были знакомые мне спортсмены, и некоторые из них меня не очень жаловали, в равном бою, отдавали победу своему приятелю. По установленным правилам первый разряд присуждается за несколько побед над перворазрядниками, или победу в крупных соревнованиях. И первое, и второе – очень тяжело выполнить.

Однажды я был близок к цели, пролез в финал городских соревнований, где должен был встретиться со своим одноклубником, у которого не раз выигрывал. Мой соперник, парень с красивым лицом, высокого роста, широкими плечами и тонкой талией - всегда нравился судьям. Выиграть у него можно было только «ввиду явного преимущества». Боксер он был слабый, как ему удалось дойти до финала на тех соревнованиях – для меня остается загадкой. Мне пришлось провести два тяжелых боя, которые долго преследовали меня во сне, а он легко проскочил сильных боксеров. Не иначе судьи подыгрывали с самого начала соревнований. В своей победе и первом разряде я был уверен до выхода на ринг. Судья на ринге с каким-то раздражением посмотрел на меня и с широкой улыбкой на лице встретил появление моего соперника. Мне стало ясно, что если я не уложу противника на пол, то победы и первого разряда - не видать.

Эти соревнования проходили в какой-то церкви, переделанной под школу бокса. Ринг располагался в центральной части здания, а скамейки для зрителей находились по сторонам. Зрителей было человек пятьдесят (боксеры и любители посмотреть бои). С первого раунда я бросился в атаку. Противника знал, опасаться было нечего. Но соперник оказался не глупым боксером, он избрал тактику «бега» от меня. За три раунда он ни разу не ударил меня, зато судья дал мне два предупреждения за удары, ниже пояса, которые я не совершал. Судьи сделали все, чтобы отдать мою победу этому красавцу. Я до сих пор слышу крики и шум из зала:

- Судью на мыло!

Зрители долго не могли успокоиться от такого несправедливого судейства. Конечно, я получил первый разряд на следующих соревнованиях, но обида из-за несправедливости терзала еще долго, и я не здоровался с обидевшим меня судьей. Через некоторое время мой противник стал «Мастером», но настоящий боксер из него не получился. Он, почти всегда, (по очкам) выигрывал в родном Ярославле, но за его пределами – одни проигрыши. В сборную города попал только запасным.

Вспоминаю еще одного боксера – Игоря Пантелеева. Он был старше меня на год. Довольно странная и по-своему интересная личность. Его родители учителя, с детства таскали мальчишку по всяким кружкам. Он посещал музыкальную школу – играл на трубе, специальные курсы по рисованию и пению, математический кружок при педагогическом институте. Позже, стал заниматься боксом. Игорь имел оригинальную внешность: высокий рост, атлетическую фигуру спортсмена, лицо римского гладиатора со старинных картин, волосы пепельного цвета. Он был общительным парнем, первым в компаниях, первым в спорте. Занимался боксом не у нас, а в «Спартаке». На ринге я с ним дрался два раза: один раз он выиграл, в другой – мне повезло. Он был очень хорошим боксером. У Игоря был и недостаток – любил выпить. Его, как музыканта, часто приглашали играть в оркестре на праздниках и похоронах. Хорошо платили, всегда угощали. Вот он с четырнадцати лет и пристрастился к спиртному, оно его и погубило.

Позже я видел Игоря у пивных ларьков в компаниях разных выпивох. Он выделялся среди прочих чистым костюмом, хотя и здорово поношенным, стройной фигурой, римским лицом и, увы, совершенно седыми волосами. А ему было всего тридцать лет. «Мастера» по боксу он тоже не получил. Если мне помешала армия, то ему водка. Что с ним было дальше, не знаю, но думаю, что ничего хорошего.

Иная судьба у его товарища по боксу – Володи Мартынова: парень небольшого роста, худощавый, медлительный, в боксе у него успехов не было. Ему понадобилось десять лет тренировок и тяжелых боев на соревнованиях, что бы получить «Мастера». У парня была цель в жизни, и он к ней шел, пусть медленно, но только к ней. Володя окончил педагогический институт, работал в школе учителем физкультуры, позже открыл свою школу бокса.

Бокс мне часто помогал в жизни, с ним я всегда себя чувствовал уверенным и свободным, даже несколько наглым, а в жизни, особенно в Армии, это необходимо. Мышцы тела боксера автоматически срабатывают в критический момент. Как-то раз  проходил мимо площадки, где играли парни в футбол. Оттуда слышались шум, смех, крики и… вдруг тишина. Я резко повернул голову, в сторону моего затылка летел тяжелый футбольный мяч. Еще бы какая-то доля секунды и я в больнице – это в лучшем случае. Но мое тело делает «нырок» под удар – мяч пролетает мимо. Спасла боксерская тренировка, когда мышцы сами выполняют нужную работу.

Другой случай, на эту тему. С одним приятелем – боксером в праздник шли «навеселе» с какой-то встречи. На остановке автобуса меня сзади ударили в спину, и я полетел в кусты. Краем глаза вижу, как приятель, ничего не соображая, тремя ударами отбросил от себя двух здоровых парней, которые сразу, из «волков» превратились в «овец» и быстро ретировались. Когда я принялся его хвалить, он удивленно сказал:

- Не знаю, как это получилось? Вижу, в меня летит кулак, я и врезал на опережение, даже не успел подумать.

Тело, независимо от сознания, само выполнило нужные движения.

В городском парке я познакомился с Серегой Малышевым: неплохим парнем, отличным спортсменом. Он занимался в секции гребли на каноэ, имел первый разряд и был чемпионом России среди юниоров. Серега жил недалеко от меня, и мы часто вместе ходили в парк на танцы. У него была своя компания, из пяти человек, которая всегда сопровождала своего вожака. Физически Серега был сильнее меня. Он от природы имел крепкую фигуру спортсмена-победителя.
Особенно мне нравилась его борцовская шея, которую ему подарила природа. Я, сколько не «пыжился» перед зеркалом, никак не мог приблизить свою тощую шею к Серегиной. Ростом мы были одинаковы, но его фигура была мощнее. Серега меня уважал, особенно на танцплощадке, где я всегда был окружен крепкими ребятами и красивыми девушками. Но когда мы были одни, в веселом настроении, он стремился показать силу и превосходство - с криком: «Бей боксера!» - набрасывался на меня. Я в долгу не оставался, но сильно не бил, так дружеская потасовка.

Но однажды Сереге не повезло, даже очень не повезло! Я возвращался с тренировки, на которой мне здорово досталось: болела грудь, разбита верхняя губа и голова гудела, как колокол. Настроение было прескверное. Подхожу к воротам своего дома, а там меня встречает веселая компания с Серегой во главе. И он, как всегда, бросается на меня, размахивая кулаками и крича: «Бей, боксера!»

Вместо обычной легкой потасовки, произошла неприятность: моя левая рука встречает его точным ударом в солнечное сплетение. Серега потерял сознание и повис на моих руках. Чистый нокаут! Я поддерживал безжизненное тело и делал вид, что мы «дубасим» друг друга. Приятели Сереги веселились и нахваливали своего вожака. А меня беспокоило, скоро ли очнется мой знакомый. Мои мучения продолжались около минуты. Наконец Серега открыл глаза, в них мелькнуло сознание происходившего. Когда он стал крепко держаться на ногах – я отпрянул в сторону. Мой горе-боксер «кисло» улыбнулся (он все понял) и, пошатываясь, пошел к своим друзьям. После этого случая, Серега вел себя осмотрительно и не лез испытывать свои силы на мне. Здоровался всегда первым, протягивая руку с извиняющейся улыбкой.  Он видимо боялся, что я его снова стукну. Я не хотел его калечить, он был моим другом, но получилась такая неприятность независимо от моего сознания – резкий болевой удар в самую слабую точку тела. На ринге мне необходимо стараться попасть в эту область груди – от этого зависит победа.

Сентиментальность в боксе не нужна, там или ты  искалечишь, или тебя отправят на больничную койку. С тренированными боксерами иметь дело - опасно, не знаешь, на что нарвешься. Некоторые мои приятели-боксеры, после уличных драк, несколько лет проводили за решеткой (калечили своих противников).

Раньше слова «профессиональный спортсмен» - говорить было не  принято, наш спорт весь считался «любительским», но я знал спортсменов, которые все дни проводили на тренировках, а зарплату им платили заводы и фабрики, где они никогда не работали. Нам, юниорам, тоже иногда перепадало – предлагали участвовать в разных соревнованиях. Их устраивали крупные предприятия в своих отраслях. Помню, мне предложили войти в команду боксеров завода ЖБК (железобетонных конструкций) и выехать в соседний город.

Нас поселили в хорошую гостиницу, кормили в ресторане четыре раза в день. Я провел два боя и оба легко выиграл. Товарищи по команде, все мои хорошие знакомые боксеры, тоже успешно дрались, и наш завод стал победителем. Директор, сам бывший боксер, лично вручил каждому «приличные» деньги в конверте.

Вспоминаю неприятную историю, связанную с этим предприятием; там всегда не хватало рабочих, поэтому из соседних исправительных колоний присылали ребят для заполнения вакантных мест. Мои два приятеля, Витька «Гусь» и Толька «Косой», за драку, оказались в такой колонии и их прислали работать на этот завод.

Работа там  очень тяжелая, условия невыносимые. Я подрабатывал на этом предприятии в должности художника – писал лозунги, оформлял стенды. Платили хорошо, я был доволен. Единственное, что мне не нравилось – развеска лозунгов в цехах: за час работы потеряешь два килограмма веса. Там я встретил своих приятелей: в черных одеждах и кирзовых сапогах они напомнили мне персонажи  средневековых сказок-ужасов. В течение восьми часов, по жаре, они перетаскивали с места на место огромные бетонные панели.  Вскоре я перешел на другую работу и об этом  «Бухенвальде», так  завод называли рабочие - постарался забыть.

Особенно бокс  помогал мне в армии. Перворазрядник и «Мастер» по боксу, считались большими фигурами, перед которыми можно только преклоняться. Но такое преклонение надо было доказать кулаками на ринге. В армии, после ужина, у солдата был час личного времени. В это время его жизнь вспыхивала с новой энергией. В спортзале решались все конфликтные ситуации между обиженными и обидчиками. Вот и я, днем прижатый к стене тремя здоровыми «стариками», пообещал разобраться с ними вечером на ринге. Этим солдатам не понравилось, что  я не уступил им место в буфете, не угостил сладким, и особенно раздражал значок боксера на моей груди. Они хотели его снять, но я пообещал вечером отдать, если они меня побьют в спортзале.

В армии - солдатом я не служил, но когда учился в вертолетном центре, нас послали в воинскую часть для прохождения «курса молодого бойца» и принятия присяги. От простых солдат мы ни чем не отличались, носили такое же обмундирование, служили как они.

Вечером, после «тощего» ужина, я был в спортзале. Народу было немного: несколько штангистов, да, четыре боксера. Я подошел к рингу, посмотреть,  как дерутся ребята, но меня окликнули: в дверях стояла группа солдат, впереди – два моих обидчика. Позади них возвышалась огромная фигура. «Вот с кем придется драться» - подумал я. И не ошибся, двое забияк подвели ко мне громилу и сказали: «Вот твой противник!» Передо мной стоял парень-хохол, почти двухметрового роста и весом около ста килограмм, но меня поразила не его мощная фигура, а выражение лица, в котором была видна детская непосредственность и какое-то равнодушие к  происходящему.

- А потом  буду драться с вами… - обрадовал я их.

- Если жив, останешься! - услышал в ответ.

Приготовились к бою: сняли сапоги, гимнастерки, я стал бинтовать кулаки – это моего противника удивило, и он о чем-то спросил своих товарищей, они не ответили, а пожали плечами.

Драться договорились три раунда по три минуты. Боксерские перчатки были разбиты в дребезги, видимо ими колотили по стенам казармы. Я пожалел, что не взял свои перчатки – не думал, что придется драться в воинской части с солдатами, хорошо, что бинты привез – кулаки не изуродую.

С первых секунд боя хохол бросился в атаку, он, как пловец, широко загребал своими руками-граблями. Я, легко танцуя, потащил его на себя. Потом резко остановился, нырнул под правую руку и нанес боковой удар в ухо. У моего противника сразу пропал боевой задор, и он принялся лениво пихать кулаки, куда придется. Тогда я понял, что победа – моя, но надо было сделать эффектную концовку. Я потянул своего гиганта сначала влево, потом вправо, потом снова влево и, когда он привык к этим перемещениям, резко пошел на сближение вправо и сильно ударил боковым в висок. На какое-то мгновение хохол закрыл глаза и опустил руки. Я нанес левой рукой удар снизу в подбородок. Гигант попятился назад, уперся спиной в канаты и стал медленно опускаться на пол. Бой окончен.

Два его дружка, видя такой печальный конец боя, попросту убежали, испугавшись неприятной встречи со мной на ринге. Все его бросили;  хохол сидел на полу, тряс головой, плохо соображая о случившемся. Скоро, горемыку стало рвать. Я сразу сообразил, что он получил сотрясение мозга, которое может привести к печальным последствиям. С ребятами-штангистами, которые были свидетелями боя, отвел горе-боксера в санчасть, где сказал дежурному врачу, что солдат упал с брусьев.

Через три дня я встретился с хохлом в столовой, он поблагодарил меня за участие и сделал подарок – кусок настоящего украинского сала. В жизни мне не приходилось видеть свинины такой толщины – пятнадцать сантиметров. Сало во рту таяло, как сливочное масло, а вкус неописуемый... С Петром (так звали хохла) мы стали друзьями, часто встречались в спортзале: я стучал по мешку, а он занимался штангой – боксерские перчатки ему были не нужны. Его «друзей» видел редко – они меня обходили стороной. А мой боксерский значок, вместе с часами,  все равно украли, когда мылся в бане – разве за всем уследишь. Воровство, как и дедовщина в армии было всегда.

В этой воинской части я встретил своего знакомого боксера (мастера спорта) - Славку. На него все смотрели с уважением и страхом. Спортивная жизнь Славке удалась, а в остальном – полная невезуха. С учебой не ладилось: кое-как окончил школу, по знакомству, как «Мастера», устроили в педагогический институт, откуда отчислили. Через год, в армии, приняли в военное училище, а через три месяца отправили служить в роту охраны. В этой роте Славка только числился, так как всегда был или на сборах, или на соревнованиях по боксу.
Мы с ним встретились в спортзале, где он в одиночестве, молотил боксерский мешок. Увидев меня, не удивился, а сразу предложил боксировать. Мы с ним, почти каждый вечер молотили друг друга. Славка был сильным боксером, и я от него многому научился (тактике боя, хитростям на ринге). Дрался он в кожаной маске, поэтому травм на лице, никогда не имел. Зато мне доставалось всегда – синяки на лице и разбитые губы украшали меня постоянно. Но я давно привык к этим неприятностям и не обращал на них внимания. Мы выступали на соревнованиях в одной весовой категории – первый тяжелый вес (восемьдесят один – восемьдесят пять килограмм). Два раза дрались в финалах между собой, и оба раза я проиграл по очкам.

Славка был  удачлив на ринге, а в жизни одни неприятности. Однажды он пошел в увольнение и увидел, что его девчонка (на которой хотел жениться) изменяет ему. Он устроил побоище в квартире, потом здорово напился и в таком виде пришел в воинскую часть. На замечание дежурного сержанта, ответил бранью и ударил того по лицу. Дежурного отвезли в госпиталь со сломанной челюстью и сотрясением головного мозга, через три месяца лечения уволили из армии по здоровью. Моего приятеля, Славку, посадили в тюрьму на два года. Он потом рассказывал, что все это время пилил дрова и таскал уголь в котельную. О его дальнейшей печальной жизни расскажу позже.

Мне пришлось послужить почти во всех местах нашей необъятной страны. Четыре месяца был в командировке в Армении, в городе Ленинакане, так он назывался в шестидесятые годы. Наша воинская часть располагалась в старой крепости, построенной русскими в девятнадцатом веке. В спортзале, где я проводил свободное от службы время, мне предложили поучаствовать в соревновании с армянскими боксерами. Это было официальное предложение командования; воинская часть выставляла команду из шести бойцов, где я должен был драться в тяжелом весе. Самые интересные бои были всегда в среднем, в полутяжелом и в тяжелом весе, от шестидесяти до девяноста килограмм.

Армяне предоставили свой Дом культуры, где был хороший спортивный зал с рингом. С утра, в воскресенье, у здания толпился народ, на взвешивание и медкомиссию никого не пустили, кроме представителей команд. А всем очень хотелось увидеть бойцов до боя, сделать на них ставки или просто поспорить. Бои начались в три часа дня; в переполненном зале жара стояла невыносимая, открытые окна и двери не приносили прохладного воздуха. Шум и крики из зала давили на нервы боксеров. Соперников мы видели на взвешивании, а теперь должны с ними встретиться на ринге. Наших, русских болельщиков, было немного и их крики тонули в мощном реве армян. Армянские боксеры получали большую поддержку из зала.

Я не буду описывать все бои, дрались все хорошо, но обстановка и судейство было на стороне армянских бойцов. Там, где ошибки армян были не замечены судьями, наши оплошности были наказаны штрафными замечаниями. Явных победителей не было, дрались все ровно. Эти соревнования выиграли армянские боксеры, со счетом: 4-2. Я проиграл своему противнику не из-за слабости, меня погубила нервозность обстановки.

Мой армянин, парень крепкого сложения, дрался на среднем уровне, много пропустил ударов, которые ему судьи простили, но зато на меня навешали столько замечаний, что проиграть по очкам я был просто обязан. Нужен был, с моей стороны, сильный удар в конце боя, я не смог сделать эту эффектную концовку. Зато этот бой не очень понравился армянскому боксеру.  Он надеялся на свой боковой сильный удар, а я был не новичок в боксе – быстро двигался, менял стойку и бил прямыми ударами по голове. Близко к себе – не подпускал, очки набивал, но послать в нокаут – не мог. Армянин, как танк, двигался вперед, не обращая внимания на свой разбитый нос и подбитый глаз. Сильный был парень. В меня он попал не более двух раз, все его удары приходились или по перчаткам, или в пустоту.

В этот день армянские боксеры и их друзья праздновали победу – победили русских на ринге. Нам, конечно, было не очень приятно это видеть, но предвзятое судейство и крики болельщиков сделали свое дело – принесли нам поражение. Наши две победы армянские судьи отобрать не смогли, бои были закончены досрочно. Наши руководители понимали, что в такой обстановке трудно сразу выиграть все бои, поэтому договорились о матче- реванше. Армяне были согласны.

Через месяц мы снова встретились в том же зале. Поведение судей не изменилось, чтобы выиграть, нужна была чистая победа. Зал все так же орал армянскими голосами, а русские возгласы не были слышны. Из пяти боев мы выиграли три, а два проиграли по очкам. Остался последний бой – мой.
Начальник физической подготовки, чуть ли не со слезами просил:

- Лейтенант, выиграй, прошу!

 Я мог только обещать победу. Противник мне был хорошо знаком: его сильные и слабые стороны были известны. С первого раунда армянин выбрал атакующий стиль, и тут мне вспомнилось, как в годы моей юности,  дрался сильный боксер – Володя Жаворонков. Он не бегал от противника, а просто кружил около него: тот влево – Володя вправо и наоборот. Противник терялся, а он на длинных боковых – легко выигрывал бой. Я поступил также. Противник – вперед, я – вправо, он – вправо, я – влево. Через минуту он запутался в моих движениях, открылся и я нанес два точных удара в голову.

Армянин был в моих руках игрушкой, я бил и слева, и справа. Наконец, судьи не выдержали – прекратили бой. На противника жалко было смотреть: избитый, измученный, он был похож на человека, над которым издевался взвод солдат. Я его не жалел, вспоминая, каким он был гордым после прошлого боя. В этот раз победа принадлежала нам. Нас никто не приветствовал веселыми возгласами, поздравлениями и мы в тишине покинули спортзал. Больше нас не приглашали драться с армянскими боксерами – видимо, беспокоились об их здоровье.

Травмы на ринге – обычное явление. Не надо думать, что есть боксеры, которые только всех калечат, а сами остаются в выигрышной ситуации – достается всем. Помню, смотрел фильмы боев с участием К.Клея – знаменитого американского боксера. Меня потряс его бой с Фрезером, который был сильнее и опытней. Клей выиграл тот бой благодаря своей молодой выносливости. Но я видел лица бойцов – сколько в них боли и страдания! Бокс – это страшный вид спорта. После этого боя, Клей целый месяц отлеживался в больнице, а Фрезер три месяца лечил сломанные ребра.

Конечно, у меня не было таких страшных боев, но травм на ринге я получил предостаточно. Разбитые губы, подбитые глаза, распухшие уши, прикушенный язык, трещины на ребрах, выбитые суставы – эти неприятности и не вспоминаю. Но хорошо помню, как в шестнадцать лет лежал на ринге и держал над собой сломанную в колене ногу (так было меньше боли). Коленка пугала своим видом, она была огромная и синяя. Держу над собой – боль не чувствую, а как ногу опускаю – слезы из глаз. Как я ее ухитрился сломать, не пойму до сих пор. Долго лечил ногу, но безрезультатно, подвижность на ринге была потеряна; без тугой резиновой повязки драться было невозможно.

В армии, на каких-то соревнованиях, мне пришлось боксировать в тяжелом весе с новичком, но этот боксер был Мастером спорта по вольной борьбе. Представьте себе волосатую гориллу с мощной физической подготовкой и длинными руками. Он не имел представления о боксе, но зато был, смел и силен, с неожиданной реакцией борца. Его кулаки мелькали перед моим носом и рассекали воздух со свистом. Я кружился около него, но из-за сломанной ноги, мне доставалась часть этих ударов, но скользящих. Бой я выигрывал по очкам, уложить этого «монстра» – не мог, не хватало сил. Во втором раунде, случайно пропустил удар в голову, но через свою перчатку, прикрывающую лицо. Сила удара была такова, что я летел по воздуху метра полтора, ударился спиной о канаты, меня кинуло на противника. Автоматически сделал  нырок под его руку, сумел врезать в ухо, но и сам оказался  в полубессознательном состоянии, со сломанным носом. Мой боковой удар в ухо, видимо, потряс противника, энергия атак его резко поубавилась. Удары стали вялыми, и «горилла» ушла в защиту. Я довел второй раунд до конца и, к удивлению всех, выбросил полотенце – признал свое поражение. Мне было жаль здоровье, оно еще понадобиться для службы в армии.

В медсанчасти врач вправил нос, хотел оставить на пару дней отдохнуть, но я отказался. И зря, теперь при малейшей простуде, приходится ходить сопливым. Но вот, что удивительно, по своему носу я получал много ударов, но никогда не было крови. Настоящий боксерский нос.

Хочу закончить рассказ о своем противнике. Он вышел в финал, где ему не повезло: там его ждал мой приятель, Славка, тоже Мастер спорта, только по боксу. Борец хорохорился перед боем – «Побил одного боксера, уложу и другого». Правда, внешне он выглядел здоровее Славки. Мой приятель помалкивал и усмехался. Этот бой длился секунд тридцать: борец бросился вперед, Славка нырнул ему под правую руку, левой нанес удар в висок, а правой снизу в челюсть. «Горилла» рухнула в тяжелом нокауте. Четыре солдата на носилках унесли неудачника в санчасть. Больше на соревнованиях мы этого парня не видели.

Много друзей пострадало от меня из-за бокса. Без всякой злобы и ненависти, за один вечер я лишил трех приятелей по одному переднему зубу. Тренер заставил меня отремонтировать боксерские перчатки, я принес их домой, выполнил нужную работу. Вскоре,  один за другим,  стали приходить мои приятели. Всем хотелось со мной подраться и почувствовать себя настоящими мужчинами. Они стали настоящими мужиками, но оставили в моей квартире выбитые зубы. За десять лет своих боев на ринге, я редко видел такие травмы; вот уличные драки часто заканчивались такими увечьями. Настоящие боксеры всегда предохраняют свои зубы «капами» (специальные резиновые приспособления), вставленными в рот, но они мешают дышать и их часто выплевывают во время боя. Я в своих боях редко пользовался «каппой». С моими приятелями произошла просто нелепая случайность: я их не бил, а просто не давал к себе близко подходить, они же рвались вперед и натыкались на мой кулак.

Хватит о боксе, вспомним о госпитале, где я отлеживался три месяца. Здоровье мое поправилось, медицинская комиссия признала меня годным к службе только в военное время, а в мирное отправили в запас, то есть работать на «гражданке». Только необходимо было на сборы приходить один месяц раз в три года. Главврач вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Я узнал, что вы были художником. Предлагаю оформить в госпитале ленинскую комнату-музей, а за эту работу помогу получить путевку в санаторий на двадцать дней в Сочи. У нас все раненые отдыхают после лечения в Домах отдыха под Ленинградом, а вы будете  купаться в «Черном море». Я с радостью согласился. Договорились о материалах и красках. Мне предоставили рабочих для ремонта комнаты, столяра для работы с мебелью. За два дня я сделал рабочие эскизы и чертежи. Начальство мне помогало в работе. Через две недели все было сделано: на светло-коричневых стенах висели белые стенды, на которых была показана вся жизнь госпиталя; внизу, в застекленных ящиках, лежали вещественные доказательства боевой славы госпиталя. Главврач был в восторге, теперь ему есть куда привести и что показать многочисленным комиссиям. Мне быстро оформили все документы, дали путевку, денег и отправили в Сочи.