Анти - Бродский

                Анти - Бродский

В связи с недавно прошедшим юбилеем Иосифа Бродского, хотелось бы осмыслить его роль в русской литературе. Семен Израилевич Липкин призывал нас считать Иосифа Бродского “национальным русским поэтом”. А кого можно считать национальным  поэтом? Какие здесь должны быть критерии? Национальный поэт говорит не только за себя или от себя, а за весь свой народ:
“И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа”.
                А. Пушкин
У многих русских поэтов и писателей были не русские корни: Вяземский был наполовину ирландец,  Жуковский – турок, Фет – немец, Куприн – татарин, Визбор – литовец и т.д. Очевидно, здесь уместно пользоваться принципом Ильи Глазунова: “Русский тот, кто любит Россию”.
“Любовь моя, Россия,
Люблю, пока живу,
Дожди твои косые,
Полян твоих траву,
Дорог твоих скитанья,
Лихих твоих ребят.
И нету оправданья
Не любящим тебя”.
Ю. Визбор  “Россия”
 Александр Сергеевич Пушкин называл свою родину святой, хотя у него были довольно серьёзные проблемы с царским правительством. Отношение Бродского к России было несколько иным: “Я привык стыдиться этой родины, где каждый день – унижение, каждая встреча как пощёчина, где всё – пейзаж и люди – оскорбляют взор”.
Относительно людей вопросов не возникает – обидели, осудили безвинно. Но причём тут тихая русская природа, воспетая Левитаном на его полотнах?
“Ты у моей стояла колыбели,
Твои я песни слышал в полусне,
Ты ласточек дарила мне в апреле,
Сквозь дождик солнцем улыбалась мне.
                --------------------------------------------
В тебе величье моего народа,
Его души бескрайние поля,
Задумчивая русская природа,
                Достойная красавица моя!”
В. Рождественский
Ольга Берггольц, потерявшая обоих мужей, детей, прошедшая все муки ада – не озлобилась и даже не эвакуировалась во время войны. Все три года её голосом говорил блокадный Ленинград:
“Мы предчувствовали полыханье
Этого трагического дня.
Он пришёл. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!
-----------------------------------------
Он настал наш час,
                И что он значит-
            Только нам с тобою знать дано.
Я люблю Тебя. Я не могу иначе,
Я и Ты по-прежнему – Одно”.
1941 г.
Покинуть Россию Иосиф Александрович мечтал ещё на заре своей юности. Об этом красочно повествуют: Борис Вайль, “подельник” Бродского Олег Шахматов и сам Бродский, правда, все описывают историю в разных ракурсах. “Как известно, в Самарканде в декабре 1960 г. Бродский и Шахматов хотели, похитив самолёт, улететь за границу. Кроме того, в Самарканд они возили антисоветскую рукопись, автором которой был признан Уманский, в надежде передать её иностранному туристу”. Сам Бродский рассказывал об этом так: “Мы закупили все места в маленьком пассажирском самолётике типа Як-12. Я должен был трахнуть лётчика по голове, а Олег взять управление. План у нас был простой – перелететь в Афганистан и пешком добраться до Кабула”. Причём инициатором побега был именно Бродский: “Когда Бродский узнал, что я – военный лётчик, знаешь, что он мне сказал?
- Как же ты, Олег, можешь жить ЗДЕСЬ, имея ТАКУЮ профессию?
А я не сразу разобрался, к чему он клонит. Тем более тогда Иосиф поторопился сменить тему разговора. Я думаю, он был не только хорошим поэтом, но и прекрасным психологом. Словом, уговаривать меня ему долго не пришлось, я сразу согласился бежать из Союза вместе с Иосифом”.
Понятно, что с одним булыжником в рюкзаке самолёт не захватишь, и оба приятеля летели в Самарканд не с пустыми руками, а с хорошо продуманным планом побега. В 1961 году Олег Шахматов был арестован, но не “за антисоветскую агитацию и пропаганду”, а “за незаконное хранение оружия”. “В то время лётчик Шахматов служил при штабе Особой воздушной армии. По долгу службы он знал расположение всех американских военных баз как на севере, так и на юге”. Почему же побег не состоялся? ”Лётчик требовал оплатить рейс до Термеза и обратно. У Бродского с Шахматовым был на двоих один рубль, который Бродский успел потратить ещё до посадки в самолёт, купив на него орехи. Дело кончилось тем, что друзья никуда и не улетели”. На самом же деле, когда пилот ушёл в диспетчерскую, Шахматов, осмотрев кабину, понял, что до военной американской базы им не хватит топлива, а лететь в Кабул было бессмысленно, ибо он знал: “окажись они с Иосифом в Кабуле, там их “сердечно” встретили бы советские товарищи”. Разрядив, подготовленный для побега пистолет, Шахматов отправился домой в Красноярск, а Бродский вернулся в Ленинград.
29.01.1962 года был арестован Уманский, в тот же день задержаны Бродский и Сергей Шульц. Шахматов выдал Бродского и Уманского, рассчитывая на уменьшение срока. Уманского судили вместе с Шахматовым. “Теперь уместно поставить вопрос: а было бы вообще знаменитое “дело Бродского” 1964 года, если бы ему не предшествовало дело Уманского – Шахматова? Намерение захватить самолёт – очень серьёзная вещь, даже в демократическом государстве”, но Бродского выпустили, ограничившись “профилактической работой”. КГБ не только выпустило Бродского, но даже не вело за ним никакой слежки. Об этом свидетельствует сам Яков Гордин: “Если бы эта слежка была, то Бродский не оказался в 1963 году в командировке в Балтийске, наглухо закрытом городе. Мне в ту пору многократно случалось гулять с ним по городу, и никакой слежки за нами не было. Она началась после публикации знаменитого фельетона в ноябре 1963 года, да и то не сразу. Если бы Бродский внял внушениям следователей, нашёл постоянную работу, прекратил публичные выступления, если бы его стихи перестали наводнять самиздат, то никакого “дела Бродского” не было бы, несмотря на Самаркандский эпизод. Если бы КГБ хотел посадить его, то ничего не мешало сделать это в ходе процесса над Уманским и Шахматовым. Зачем было ждать два года? Активность  КГБ спровоцировал именно стиль поведения Бродского в последующее после задержания время. Кто тогда не писал “упаднических” стихов? Очень многие. Большинство молодых поэтов”. Ахматова за свои “упаднические” стихи получала даже международные премии. Придётся признать, что единственной причиной посадки, а затем и высылки Бродского, явился донос командира оперативного отряда добровольческой народной дружины “Гипрошахт” Якова Михайловича Лернера. Он, и только он, явился активным инициатором осуждения Бродского. Не успели Бродского посадить, как началась активная компания по его освобождению в СССР и на Западе. В результате, вместо 5 лет он находился на высылке в селе Норенское Архангельской области 1,5 года; которые по его словам были чуть ли “не самыми счастливыми в жизни”. Однако досада за неудавшийся побег терзала чуткое сердце поэта, и всю злость на режим он перенёс на русский народ.
“Холуй смеётся, раб хохочет,
Палач свою секиру точит,
Тиран терзает каплуна,
Сверкает зимняя луна.
То вид отечества: гравюра,
На лежаке солдат и дура.
Старуха чешет мёртвый бок.
То вид отечества: лубок.
Собака лает, ветер носит,
Борис у Глеба в морду просит,
Кружатся пары на балу,
В прихожей куча на полу.
Луна сияет, зренье муча,
Под ней как мозг отдельный – туча,
Пускай художник, паразит,
Другой пейзаж изобразит”.
Другими словами, Россия – это рабы, тираны и куча дерьма.
                “Да, и такой, моя Россия,
                Ты всех краёв дороже мне”.
                А. Блок
Какие же страны вызывали симпатии Бродского?  “Польша – это страна, к которой я испытываю чувства более сильные, чем к России”. Приятельница Бродского Людмила Штерн откровенно пишет о том, что в их тесном кругу, где вращался поэт, отдавали предпочтение всему западному перед русским:
“В начале 60-х никто из нашей компании не бывал за границей. Но, начитавшись “иностранной литературы” мы мечтали вырваться из унылой советской клетки. Мы были помешаны на таинственной “западной жизни”, а Америкой просто бредили – американским кино, американским джазом, американским образом жизни. Авербах был помешан на вестернах, Бродский и Найман – на джазе, мы с Мишей Петровым – на детективах, и все вместе – на Хемингуэе, Фолкнере, Стейнбеке, Трумэне Капоте, Тенесси Уильямсе….”
“Мы были более американцы, чем сами американцы”.
И. Бродский
Недаром Надежда Яковлевна Мандельштам заметила поэту Юрию Кублановскому о Бродском: “Это же америкашка в русской поэзии”.
“Люблю я родину чужую…”
И. Бродский
Совсем другое отношение к родине было у национальных русских поэтов:
“Прекрасные, чужие-
От них в душе туман.
Но ты, моя Россия,
Прекраснее всех стран”.
                Ф. Сологуб
“Святая Русь, Отечество! Я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд….”
А. Пушкин
Несколько раз побывав в Литве, Бродский считал литовцев “самой хорошей нацией в империи”. А вот русские, по мнению Бродского, страдают комплексом неполноценности: “Ибо наряду со всеми комплексами великой нации, русские имеют и комплекс неполноценности, свойственный  маленьким народам”.
В 1987 году он получил Нобелевскую премию именно за литературные произведения, написанные на русском языке. Но иностранные языки Бродский ценил гораздо больше, чем русский. “Вы знаете, есть определение того, что такое здоровый человек в психиатрическом смысле этого слова – состояние смотреть в глаза фактам, не засоряя эту картину своими собственными умонастроениями и так далее. И в этом смысле английский язык – это чрезвычайно здоровый язык. Куда более здоровый, чем русский. Вы знаете, когда я начал чувствовать большую точность в западных языках? Это началась у меня даже с польского. Потому что по-польски – это уже точнее, чем по-русски. То есть вещи называются своими именами. Английский язык по крайней мере, это куда более внятный”. Для своих стихов Бродский использовал в основном английскую строфику.
Как заметил В. Гумбольдт, “настоящая родина – это язык. Всё остальное в нас общечеловеческое. Язык – последний рубеж нашей национальной идентичности, сдавать который нельзя”. “Бродский был влюблён в Англию, в английский язык. Ему нравилось, что здесь не выражают эмоций”. Судя, по отдельным выражениям и ударениям в его стихах и других работах, никак не скажешь, что Бродский владел русским языком в совершенстве. Для Бродского были вполне характерны выражения типа:
  “Я далеко этого не считаю”.
По-русски так говорят только иностранцы, и у кого-то ещё поднимается рука сравнивать Бродского с Пушкиным! К Пушкину Бродский относился довольно почтительно, но воспринимал его лишь через призму западничества. Для Бродского Пушкин был “англичанин – член Английского клуба – в своём отношении к действительности”. Удивительно, как Бродскому не присвоили ещё  Пушкинскую премию?!
За что же Бродский получил Нобелевскую премию? “За всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью”. Для сравнения: Пастернак в 1958 году получил “За важные достижения в современной лирической поэзии”. Шолохов в 1965 г.: “За художественную силу и целостность, с которой он отобразил в своём донском эпосе историческую фазу в жизни русского народа”. Солженицын в 1970 г.: ”За художественную силу и целостность, с которой он продолжил бесценные традиции русской литературы”. Что же у Бродского не было никаких “достижений в современной лирической поэзии”? “Каковы заслуги Бродского перед русским языком? “Большой поэт замечателен не тем, что он приносит что-то новое, а тем, что он выявил для всех то, что существовало помимо него. Просто он это выявляет, формулирует, оформляет, гармонизирует и представляет людям”.
Если бы великие русские поэты только “выявляли” и “гармонизировали”, то не было бы у нас ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Блока, ни Маяковского, ни Хлебникова…. Яков Аркадьевич Гордин, очевидно, имел в виду не столько поэзию Бродского, сколько свою собственную.
Лермонтов в этом отношении был настоящий новатор. “Разнообразие строфических форм у Лермонтова чрезвычайно велико. Для 297 произведений он использовал 158 различных моделей строфы. 54 модели строф Лермонтова никем не были повторены, а принадлежат ему лично”.
Кто-то подсчитал, что  словарный запас Бродского составляет 20 тысяч слов, а y Ахматовой только 7 тысяч. Но ведь мы ценим поэта не за количество слов. “Твардовский говорил Бродскому: “В ваших стихах не отразилось то, что вы пережили”. И пригласил к себе домой поговорить о поэзии. Бродский отказался”. А мог ли такой диалог состояться? По мнению Соломона Волкова, таланты Свиридова и Твардовского “не реализовались полностью” из-за того, что оба “были отрезаны от современной западной культуры”. А то, что может быть западной культуре не хватало таких людей, как Свиридов и Твардовский, господам Бродским и Волковым и в голову не могло прийти. Если строить демократию, то обязательно по западному образцу. На свой самобытный путь развития Россия у них просто не имеет право. Если Россия хочет остаться в числе великих держав, она просто обязана сохранить своё национальное лицо. Ещё Пушкин заметил: “Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою….история её требует другой мысли, другой формулы…”  Философ Иван Ильин считал, что “Западноевропейская культура сооружена как бы из камня и льда. Здесь религия, искусство и наука холодны”. Русская культура – это драгоценный сосуд, с пылающим внутри священным пламенем. Она самодостаточна.
Бунин более 30 лет вынужденно прожил на Западе, но западная культура практически не оказала никакого влияния на его творчество. Поэтому и восхищался Бунин Твардовским, а не Оденом и Фростом. Стихи Бродского напоминают спираль: имеет место чисто механическое накручивание строки на строку, которое можно продолжать до бесконечности.
Склонность Бродского к “гигантомании” отмечали и его сторонники: “Мне вообще не по вкусу его длинные стихи, написанные строфами. Поезд должен всё-таки быть с ограниченным числом вагонов, потому что где-то на середине срабатывает стрелка и начинается крушение, вторая, третья часть поезда начинает идти мимо рельсов”. ( А. Найман)
“Дело не в том, что они длинны, а в том, что ритмически они абсолютно однообразны. В поэме “Исаак и Авраам” всё, что в ней можно и нужно сказать, можно вместить в несколько строчек. Я не понимаю, зачем нужно такое безумное накручивание”. (Е. Шварц)
Несомненные достоинства поэзии Бродского видит Александр Семёнович Кушнер: “В поэтический язык Бродский внёс много нового, придал ему большую изощренность, экспрессивность, энергию”. А вот стихам Александра Блока, по мнению Александра Семёновича, экспрессии явно не хватает: “Стих Блока слишком напевен, размыт романсной мелодией, водянист, в нём не хватает того виноградного мяса,  которым мы так избалованы в ХХ веке. Но больше всего удручает, наряду с общесимволистской  безвкусицей, его лирический герой, “рыцарь и поэт, потомок северного скальда”, напоминающего актёра в гамлетовском трико, оперного певца”. Негативное отношение к Блоку Бродский высказывал не раз. В частности,  в интервью Соломону Волкову: “Блока, к примеру, я не люблю теперь пассивно, а раньше – активно за дурновкусие. На мой взгляд, это человек и поэт во многих отношениях чрезвычайно подлый”.  За что же оба русскоязычных стихотворца так недолюбливали гениального русского поэта? Дело, тут думается, не в “безвкусице”, а в национальном характере блоковской поэзии, чуждой им по духу. 
Бродский “отказался от того, что так характерно для всей русской лирики – темпераментной, теплокровной, надрывной ноты”. С Евгением Рэйном  согласна Елена Шварц: “Он привил совершенно новую музыкальность и даже образ мышления несвойственный русскому поэту. Но нужно ли это русской поэзии? Я не уверена, что это русский язык. Это какой-то иной язык. Каждым поэтом движет какая-то стихия, которая за ним стоит. Холодность и рациональность малосвойственны русской поэзии. Ей свойственна внутренняя и глубокая надрывность”.
Илья Авраменко совершенно правильно отмечал: “В стихах Бродского нет национальных корней. Он вне традиции русской поэзии”. “В культурном отношении Бродский был прямым наследником космополитической, ориентированной на Запад русской интеллигенции”. Поэтому он так и не любил национальных русских поэтов. Второй том патриотических стихов Тютчева Бродский считал “гадким” и “раболепным”. “Тютчев бесспорно фигура значительная, но при всех этих разговорах о его метафизичности как-то упускается, что большего верноподданного отечественная словесность не рождала. Что до меня, я без – не скажу отвращения-изумления второй том сочинений Тютчева читать не могу”.
Находясь на дипломатической работе, Тютчев действительно сделал очень много полезного для своей родины. “То, что Ф.И. Тютчева заботили судьбы России – свойство присущее истинно русскому человеку, дорожащему своим Отечеством, любящему свой народ. Его чувства к России это не что-то искусственное, напыщенное – это его совесть, его глубокое уважение к древним корням”. Более 20 лет прожил Тютчев в Германии, но остался русским поэтом и русским патриотом. “Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины”. А в письме к родителям он писал в 1843 году “хоть я и не привык жить в России, но думаю, что невозможно быть более привязанным к своей стране, нежели я, более постоянно озабоченным тем, что до неё относится”.
“Эти бедные селенья,
Эта скудная природа –
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удручённый ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя”.
Ф.Тютчев
Отношение к русской музыке у Бродского было таким же прохладным, как и к русской поэзии, если не сказать больше. Чайковский вызывал у него “аллергию”, поскольку был культовым композитором Советского Союза, но думается дело тут в другом. У Бродского вызывал “аллергию” национальный характер музыки Чайковского. Вот что Чайковский писал из Италии:  “Как бы я ни наслаждался Италией, какое бы благотворное влияние ни оказывала она мне теперь,- всё-таки я остаюсь и навеки останусь верен России….Я ещё не встречал человека более меня влюблённого в матушку-Русь вообще и в её великорусские части в особенности… Я страстно люблю русского человека, русскую речь, русский склад ума, русскую красоту лиц, русские обычаи….. Что касается русского элемента в моей музыке, т. е. родственных с народною песнею приёмов в мелодии и гармонии, то это происходит в следствии того, что я вырос в глуши, с детства самого раннего проникся неизъяснимой красотой характеристических черт русской народной музыки; что я до страсти люблю русский элемент во всех его проявлениях, что одним словом я РУССКИЙ в полном смысле этого слова”. С большой любовью и умилением писал Чайковский о русской природе: “Я люблю нашу русскую природу больше всякой другой, а русский зимний пейзаж имеет для меня ни с чем несравнимую прелесть. Это впрочем, нисколько не мешает мне любить Италию и Швейцарию, но как-то иначе”. Мог ли такой композитор нравиться Бродскому, который не только привык стыдиться своей родины, но даже русский пейзаж вызывал у него раздражение?
Своей знакомой пианистке Елизавете Лионской, Бродский высказывал особое сожаление в том, что она “на концертах должна играть массу русского репертуара, являясь выходцем оттуда, откуда она выходцем является”. Когда его попросили перевести текст либретто оперы Мусоргского “Хованщина” на английский язык, он отказался, так как оценивал оперу как “полный бред, бред сивой кобылы. Во всех отношениях – историческом, стилистическом, психологическом”.
Модест Мусоргский – великий русский композитор. Ещё при жизни его называли русским Моцартом. Сюжет “Хованщины” основан на событиях ХVII века  и принадлежит к вершинам русской оперной классики. Опера глубоко национальна. Именно национальный характер оперы вызвал у Бродского подсознательное отторжение. Любил Бродский только западных композиторов и композиторов-космополитов.
Филолог-славист Томас Венцлова, сын наркома просвещения Литвы, ныне проживающий в США, считал Бродского “самым крупным поэтом страны”. “В начале века было больше 10 крупных поэтов. Это Блок, Есенин, Пастернак, Маяковский, Цветаева, Ахматова, Кузмин, Мандельштам. Трудно сказать, кто из них лучше, кто хуже, кто важен больше, а кто меньше. А вот Бродский был один для своего времени”. Значит, не было в России: Рубцова,  Кузнецова,  Кострова, Куняева, Сорокина, Тарковского, Слуцкого, Смелякова, Высоцкого, Тряпкина,  Горбовского и многих других. “Трудно сказать, кто из них лучше, кто хуже, кто важен больше, а кто меньше”. Все они составляют славу и гордость русской литературы. Просто космополитизм несовместим с патриотизмом.
Из русских поэтов Бродский очень ценил  Марину Цветаеву. А поэтов-фронтовиков просто называл “грязным потоком”: “Существует, конечно, поколение так называемых военных поэтов, начиная с полного ничтожества – Сергея Орлова, царство ему небесное. Или какого-нибудь там Межирова – сопли, не лезущие ни в какие ворота. Все эти константины симоновы и сурковы (царство обоим небесное – которое они боюсь, не увидят) – это не о национальной трагедии, не о крушении мира: это всё больше о жалости к самому себе. Просьба, чтоб пожалели. Я не говорю уже обо всём послевоенном грязевом потоке, о махинациях кулаками (выделено мной. В.А.)  после драки: в лучшем случае это драма, взятая за неимением собственной; в худшем – эксплуатация покойников и вода на мельницу министерства обороны. Попросту охмурение призывников. Понимания случившегося с нацией ни на грош. И это даже как-то дико: всё-таки 20 миллионов в землю легли. Но вот давеча я составлял в некотором роде избранное Семёна Липкина. И там огромное количество стихотворений на эту самую тему войны или так или иначе с войной связанных. Такое впечатление, что он один за всех – за всю нашу изящную словесность высказался. Спас, так сказать, национальную репутацию”. Бродскому не пришла в голову простая мысль о том, что национальная трагедия может быть общемировой. Даже в этой “жалости к самому себе” есть обычное, общечеловеческое чувство. “Смерть каждого человека умаляет и меня; ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол, он звонит по тебе”.
“Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла Берт.
Вот о вас и напишут книжки:
Жизнь свою за други своя,
Незатейливые парнишки –
Ваньки, Васьки, Алёшки, Гришки,-
Внуки, братики, сыновья!”
А.Ахматова “Победителям” 1944 г.
Всё это, конечно, не о национальной трагедии, а так “сопли, не лезущие ни в какие ворота”.
“Нас не нужно жалеть,
ведь и мы никого не жалели,
мы пред нашим комбатом,
как пред господом богом,
        чисты.
На живых порыжели
От крови и глины шинели,
На могилах у мёртвых
Расцвели голубые цветы.
-----------------------------------------
Пусть живые запомнят
и пусть поколения знают
Эту взятую с боем
суровую правду солдат.
И твои костыли,
                и смертельная рана сквозная,
И могилы над Волгой,
                где тысячи юных лежат….”
С. Гудзенко   “Моё поколение”  1945 г.
Значит, не Твардовский с его национально-былинным героем Василием Тёркиным, которым так восхищался Бунин, не Друнина, не Ахматова, не  Исаковский,  Фатьянов, Слуцкий, Симонов,  Ваншенкин, Старшинов, Винокуров, Гудзенко, Окуджава “спасли репутацию русской литературы”, а Семён Израилевич Липкин? Что же Семён Израилевич написал о войне?
“Если в воздухе пахло землёю,
Или рвался снаряд в вышине,
Договор между Богом и мною
Открывался мне в дымном огне.
И я шёл нескончаемым адом,
Телом раб, но душой господин,
И хотя были тысячи рядом,
Я всегда оставался один”.
“Договор”    1946 г.
“Ваньки, Васьки, Алёшки, Гришки” – не в счёт. Основная тема его творчества –  еврейская. Никакого сопереживания с народом среди которого он родился и вырос у Семёна Израилевича не было.
“Я хочу умереть в июле,
На заре московского дня.
Посреди Рахилей и Шмулей
Пусть положат в землю меня”.
Правильно, прах национального поэта должен покоиться вместе со своим народом, а не среди “Ванек и Васек”. Сам Иосиф Александрович также “спас честь русской литературы”, когда написал стихи на смерть легендарного маршала Жукова:
“Сколько он пролил крови солдатской
В землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
Белой кровати? Полный провал.
Что ж он ответит, встретившись в адской
Области с ними? Я воевал”.
“На смерть Жукова”
Не только маршала Жукова, но и солдат, защищавших родину, Бродский поместил в ад. Историю Великой Отечественной войны он не знал и не интересовался ею. Повторил старые диссидентские сплетни о том, что Жуков загубил много людей во время войны. Архимандрит Кирилл (Павлов), воевавший в Сталинграде, сказал в одной из своих проповедей: “В наше время Георгий Жуков – это была милость Божия. Мы обязаны ему спасением”. Английский военный историк Альберт Аксель считал, что “Мир в долгу у маршала Жукова”.
Для Бродского любой герой плох уже изначально: “Что следовало бы сделать в первую очередь, так это переписать все учебники истории в том смысле, что выкинуть оттуда всех героев, полководцев, вождей и прочих, - решительно заявил Бродский сразу по прибытии в Америку. – Первое, что надо написать в учебник, - что человек радикально плох”. Идеалом для Бродского был
“Совершенный никто, человек в плаще”.
“Лагуна”
Такой человек не нуждается в имени. Ему сразу можно присваивать номер, что уже с успехом и делается в наше время. Недаром стихи Бродского так востребованы в век глобализма, когда человеческую личность пытаются нивелировать и подогнать под общемировые стандарты.
Партия “Единая Россия” совместно с пенсионерами-фронтовиками подавала в суд на Подрабинека, который обозвал фронтовиков “палачами” и “вертухаями”; но ведь впервые их так назвал Бродский:
“С того света, как химеры, палачи-пенсионеры”
“Представление”
 Где же Бродскому было ценить фронтовиков, если он “мог брутально пошутить о Москве”:
“Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик”
“Представление”
Москва для русского человека это не пустой звук. Москва – это сердце России, символ её величия, поэтому так дорог этот город всем русским патриотам, разбросанным по разным странам:
“Ах, братцы, как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва, как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нём отозвалось!”
А.Пушкин
Солженицын характеризовал “Представление” как “Срыв в дешёвый раёшник, с советским жаргоном и матом, и карикатура не столько на советскость, сколько на Россию”.
 В 60-х годах маршал Жуков приезжал в Троице-Сергиеву Лавру и по его просьбе служились панихиды по погибшим воинам. А вот у Бродского с христианством отношения были весьма непростые. На вопрос Михаила Ардова, почему бы ему не принять крещение, Бродский ответил Ардову на “более внятном” английском языке: “Я еврей”. Видимо, еврейство он считал несовместимым с христианством. Основателя религии Иисуса Христа Бродский называл “обманщиком, сыном блудницы”, что дало повод православным верующим в свою очередь назвать его “христопродавцем”. “Православная церковь запретила хоронить поэта на русской стороне кладбища, место нашлось только рядом с могилой поэта Эзры Паунда, антисемита, сотрудничавшего с фашистами”. Такое соседство он вполне заслужил.


ЛИТЕРАТУРА

1.  Арьев А. Царская ветка. С-П., 2000 г.
2.  Бродский И. Собрание сочинений в двух томах. Минск, 1992 г.
3.  Вайль Б. Шахматов – “подельник” Бродского. Ж. Звезда, 2010, № 1
4.  Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998 г.
5.  Деханов В. Великий поэт и великий патриот. Ж. Слово, 2003, № 3
6.  Жукова М. Маршал Жуков – мой отец. М., 2007 г.
7.  Ильин И. Путь к очевидности. М., 1993 г.
8.  Крейдич Н. Читая письма Чайковского. Ж. Наш Современник. 2010, № 9
9.  Лермонтовская энциклопедия. М., 1981 г.
10.  Липкин С. Угль, пылающий огнём. М, 1991 г.
11.  Лосев Л. Иосиф Бродский. ЖЗЛ. М., 2006 г.
12.  Петрушанская Е. Музыкальный мир Иосифа Бродского. С-П., 2007 г.
13.  Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. С-П., 2006 г.
14. Саркисов Г. История о том, как Иосиф Бродский хотел улететь в Кабул.
    Г. Советская Белоруссия. № 46 (23437) 13.03.2010 г.
15. Фараджев В. Иосиф Бродский: посвящение М.Б. Ж. Крестьянка.2003, №3
16. Щеблыкин О. Поэт в закрытом гарнизоне. С-П., 2007 г.
17. Штерн Л. Бродский: Ося, Иосиф, Joseph. С-П., 2005 г.
18. Шуртаков С. Воспарить как птица. Ж. Наш Современник, 2008 г., № 1
19. Черкашина Л. Пушкин, потомок Рюрика. М., 2008 г.
20. Эдельман О. Процесс Иосифа Бродского. Ж. Новый Мир, 2007, № 1
21. Янгфельдт Б. Интервью с Иосифом Бродским. Ж. Звезда, 2010, № 1