гл. 9

      гл.9
     Женственность
  «Легенда сообщает, что люди разделены на две половинки и надо отыскать свою, чтобы жизнь ладилась. Но условия существования пропустили эти половинки через немыслимую мясорубку нравственных и понятийных искажений, вот и не потеряйся в этом месиве. И что для Востока – норма, то для Европы недопустимо и – наоборот. Уж не говоря о Новом мире, Африке и Австралии. Каждое государство прошло через мощнейшие сепараторы времени. В России же да в Индии религиозных и этических уровней не счесть. И в деревне бушуют страсти, – размышляет Семен, обходя лужи и талую грязь. – Но в тихом-то омуте… и перед Михаилом неудобно, но не пентюхом же быть. А Маша, баба ядреная, сладкая, но не более. И замуж ей хочется, а этим я сыт. А весна звенит колоколом бездонной синевы небес; в юности в такие дни тоскавалось о подруге, а теперь одна – вот она, а другая зовет, но в груди уже что-то перегорело».
  – Привет хозяевам, – открыл Семен дверь.
  – Заходи, гостем будешь, а бутылку поставишь – братом, – улыбаясь, подал руку Михаил.
  – Ставлю – прихватил, не все же на халяву.
  – Не дури – это присказка.
  – Не уносить же, – поставил Семен бутылку самогона, взятого у Маши. К спиртному причалили соленые огурцы, грибы, селедка в соусе, посыпанная луком, овощные «икры», когда-то «заморские», и прочая снедь.
  – Как на свадьбу.
  – Нет, только на смотрины, – уточнила хозяйка, одетая по-домашнему.
  – Чьи же?
  – Ваших новых сообщений.
  – Благодарю! – Семен взглянул на одежду Нины Ивановны.
  – Удивлены?
  Гость пожал плечами.
  – Так теплее и доверительнее.
  – С чего начнем? – глянул на хозяев гость.
  – Со стопки и закуски! – уточнил хозяин.
  – А потом?
  – О чем душа подскажет, – располагает хозяйка.
  – Она подсказывает, – уминая закуску, уточняет муж, – что на дворе весна – брачный период.
  – Хорошая тема, – согласился гость, тоже налегая на закуску. – А известно ли вам, дамы и господа, что не от Адама с Евой все началось?
  – Конечно, с обезьян, – острит историк.
  – Это – упрощенничество «вульгарных материалистов» – опрощенье природы, – отклонил мотив филолог.
  – Не интригуйте, – пригрозила пальчиком фельдшер.
  – Давайте еще по одной, теплее будет, – вывернулся хозяин.
  Выпив, застолье похрустывает картофелем со свининой в прикуску с квашеной капустой.
  – Природа, на наш скоротечный взгляд, медлительна и расточительна в своих «изобретениях» – выживании видов. Первобытный мир был громаден, а воспроизводился, отпочковываясь. Природа постепенно разделила нас по половым признакам, наделяя каждый пол соответствующими качествами, и дальнейшее развитие человечества пошло в этом направлении, – пытается филолог уйти от разговора – не читать же за столом лекцию.
  – Нет уж, не увиливайте, – тормозит хозяйка.
  – Хорошо. Вселенная женского рода, следовательно – хаотична, так как женщина сама не знает, чего хочет и как поступит в следующую минуту, – продолжил Семен. – По очередному Импульсу Творца, в котором, как в капле – весь океан, со всеми «случайностями» его развития – будущий порядок – Космос, а он мужского рода. Космос – Логос, в свою очередь – дитя Логики, женской основы. Логос духовно оплодотворен Логикой, энергетически оплодотворяемой Логосом. А потом – закон существования: борьба за выживание.
  – Итак, профессор намекает на очередную стопку, – опускает хозяин разговор на землю.
  – Я не против стопки, но я на это не намекал, – смеется, качая головой Семен. – Мне показалось скучным раскатывать на этом столе тесто древних теорий.
  – Напротив! – возразила Нина Ивановна. – Господа, не увиливайте от темы.
  «Ведьма ты в образе ангела, – восхищен Семен. – И хочется, и колется, и чтоб чин-чинарем. Поживем – увидим».
  – После разделения на полы долго и мучительно развивалась этика – до очеловечиванья. Потом – по уровням: каждый век и даже поколение считает свой уровень высшим, а потомки потом раскладывают всех по полочкам.
  – Постойте, – протестует Нина Ивановна. – Еще не изобрели «машину Времени»! поэтому мы – высший уровень развития.
  – Это как посмотреть, – возражает Семен. – Во-первых, каждая из национальностей считает только себя на этом уровне.
  – А во-вторых?
  – Вам смешно: мол, развожу «метафизику», но мы, люди, на Земле не единственные ее обитатели.
  – Открыл Америку! – смеется захмелевшая хозяйка.
  – Я не говорю о животных; я говорю о параллельных мирах.
  – Но ученые об этом ни гу-гу, – скосился на гостя Михаил.
  – Куда «слепым котятам», им даже не до Вед.
  – Вы и в индусскую религию нырнули! – взметнула брови Нина Ивановна.
  – Плаваю немного; там о возрождении душ говорится и о любви.
  – Стоп. О любви – в Ведах! Интересно.
  – Предполагается, что любовь женственна по природе и до тех пор права, пока взаимна. Это чувство со временем гаснет у одного из пары и вспыхивает к другой особи, тогда оно вновь благославляемо Свыше, а насилие над ним – противоестественно.
  – То есть, любовь может прийти однажды и несколько раз, угасая к одному и вспыхивая к другому, – с хитринкой смотрит Нина Ивановна на Семена.
  – Так сообщается.
  – Заговорили о любви, значит, надо еще по одной, – достал Михаил из серванта бутылку.
  – Миша, наливай по малой, не то языки заплетем, – остерегает жена.
  – На рабочих, крестьян, интеллигентов и элиту людей тоже Бог поделил? – ерничает историк.
  – Не совсем так.
  – О чем вы? – выстрелила в Семена взглядом женщина.
  – Управляли первыми народами в качестве царей посланники Космоса. Учителя, так сказать – боги. Отсюда и священность монархов. Потом династии мельчали.
  – Ого! – захохотал историк.
  А Нина Ивановна иронично прищурилась.
  – Постепенно божественная элита усадила прослойку мельчайших слуг на землю, и они стали крестьянами, а из обездоленных крестьян время отпочковало рабочий класс. И вот с ним-то вышел казус: получилась тупейшая ударная масса – класс.
  – Который совершает революции, – уточняет историк.
  – Именно, «рево», тормозя «эво», – парирует филолог.
  А Нина Ивановна, перестав жевать, впилась взглядом в Семена.
  – Рабочий класс никогда ничего не создавал, – уточняет филолог.
  – А кто же все это построил? – развел руками историк. А жена вспыхнувшим взглядом поддерживает мужа.
  – Воплотил и воплощает рабочий класс, а создают творческие классы: выходцы из рабочих, становясь инженерами, конструкторами, учеными – уже интеллигенция. Но сам рабочий класс ничего не создал. А разрушать он горазд.
  – Об этом покумекать надо, – согласился историк.
  – Откуда все это в вас? – интересуется с иронией в интонации женщина.
  – Не из школьной программы.
  – Вы и ученикам?… – округлила глаза Нина Ивановна, а директор вскинул брови.
  – Упаси бог; я и с вами бы помалкивал – сами растормошили; но довольно с меня на сегодня, да и вас утомил.
  – Да, немного засиделись, – согласился Михаил.
  – Встряска для дремлющего сознания полезна! – рассудила Нина Ивановна.

  Еще осенью новый хозяин порушил вокруг дома бурьян и крапиву, подремонтировал ограду старым штакетником, подмел дворик, но баньку, сделанную «по-белому», так и не затопил – и моется у Маши. А двери от сарая, прилаженные новоселом к месту, тут же снял сосед-земляк, заявив, что они его, и Семен может их купить – и сарай остался полоротым. Дом с улицы кажется необитаемым: окна закрыты изнутри портретами бывших вождей – плотный картон удерживает тепло. Теперь сугробы растаяли, но хозяин не спешит снимать картонных занавесок.
  – Окопался в берлоге, медведь-шатун! – слышит Семен возмущенный голос ввалившейся Маши. – С фельдшерицей снюхался! – наступает она, выпятив полную грудь.
  Семен обернулся от книг.
  – У! Шатун! – качнулась Маша к нему, но напоролась на рогатину спокойного, непререкаемого взгляда и подбоченилась.
  – Че это фельдшерица повадилась?
  – Во-первых, ко мне никому дорога не заказана: вот и ты зашла. Во-вторых, на каком основании допрос, да еще в таком тоне? В-третьих, Нина Ивановна – жена директора, моего коллеги, а не вдова. А мы – культурные люди, – Семен сделал ударение на слове «культурные» – Общаемся домами, и первым мой дом посетил директор, а не его жена, – в голосе Семена звучит ирония. – С вас, нимфа села Семеновка, этого довольно?
  – Чтоб духу твоего у меня больше не было, кобель! – шумно выдохнула Маша.
  – Принято, – согласился Семен.
  – Ишь, шатун! Перезимовал! Будь ты проклят, кобелина! – хлопнула она дверью, осыпав штукатурку с косяков.

  Тридцатого апреля, в субботу к Семену снова наведалась весна в образе Нины Ивановны.
  – Здравствуйте, медведь-отшельник, – вошла она уже в весеннем костюме, обняла за шею и горячо поцеловала Семена в губы. – Нравитесь вы мне. А я вам? – кокетничает женщина.
  – Нина Ивановна! – вспыхнул Семен. – А муж?
  – Ему виднее. Вы, я вижу, собираетесь испариться, возьмите и меня с собой.
  – Куда? Сам не знаю, куда податься.
  – Вместе легче будет.
  – Ну вы и… – Семен не нашел слова.
  – Да, я такая: бесцветно жить не хочу. А завтра, к двенадцати прошу вас к первомайскому застолью.
  – Не смею отказать.
  Нина Ивановна сочно поцеловала Семена и королевой исчезла за дверью. Семен долго стоял среди комнаты. Потом, лихорадочно срывая с окон картон, принялся впускать в свое логово весну, и берлога отшельника превратилась в светлую комнату. Сияние весеннего дня, хоть он выдался несолнечным, переполнило душу мужчины, и он, посторонив на столе бумаги, тут же одушевил лист стихотворением:
  Когда отхлынула зима,
  С мещанской тяжестью снегов,
  Весна нагрянула сама
  Под мой непросветленный кров,
  И изгнана сквозь окна тьма
  Из сердца, изо всех углов;
  И окрылил меня в полет
  Ее неслыханный налет.

  В гостях его ждал сюрприз.
  – Ты сегодня именинник! – встретил его Михаил. – Твой фельетон напечатали в газете – вся деревня читает.
  – Покажи.
  – На.
  Автор пробежал глазами текст – нет ли искажений: редакционные грамотеи любят свои «пять копеек» вставить.
  – Читай вслух.
  – Нет – тут с иронией написано, это, пожалуй, у женщины лучше выйдет. – Нина Ивановна, пожалуйста.
  – Можно уважить именинника, – согласилась хозяйка, со вкусом читая о знакомых.
  – Вот тебе и медведь-отшельник! А страсти! – хлопает по плечу коллегу-приятеля Михаил.
  – Н-нда! – бросила на него восхищенный взгляд женщина. – Удалось вам современного ловеласа нарисовать! И медицине досталось, и современной экономике, и душу одинокой бабы вскрыли – психо-олог… А это правда, что к одной есть расположение, а к другой – нет? – смотрит она Семену в глаза, точно спрашивая: «Доярка или я»?
  – Размышления, – скромничает автор, а перед глазами эпизоды: удач – с «доярками» и неудач – с интеллектуалками. – А вспомните-ка, друзья, классиков.
  – Погодим о классиках, и пожалуйте-ка за стол, – пригласила хозяйка. Она сегодня, под стать погоде, теплой, синеокой – прекрасна: каштановые локоны струятся по отлогим плечам – не поскупилась на «хну»; белая шелковая блузка оторочена голубым жабо; длинные, до запястья, рукава – тоже; а сквозь легкую ткань атакующе просвечивает стиснутая бюстгальтером грудь; голубая юбка – колоколом, чуть прикрывает колени; стройные ножки – в молочного цвета туфлях на «шпильках». А Михаил – в кремплиновом костюме шоколадного цвета; Семен же – в сером полушерстяном; на нем черные туфли не первой свежести, он тоже не разулся, как в добрые времена в хороших домах; русоволосый Михаил причесан набок; у Семена седеющая, чернявая, волнистая шевелюра зачесана назад, открывая изрядные залысины на висках.
  Сегодня гость прихватил самогона у соседа-земляка. Стол перегружен сельскими яствами, приготовленными руками хозяйки. Из «Ригонды» звучит музыка.
  – С очередным Маем! С весной! За счастье! – брызнул по комнате хрустальный звон рюмок и веселых голосов.
  – А что такое счастье? – уточняет женщина.
  – Наверно, когда все есть, – отозвался, прожевывая закуску, муж.
  – У кого? – в голос спросили гость и жена.
  – Спелись? – смеется Михаил.
  – У семьи, у соседа, у народа, – рассуждает Семен.
  – Да – что ни слово, то и тема, – ерничает историк.
  – У семьи, – продолжает Семен. – Материальный достаток, взаимопонимание – общие интересы и заботы.
  – Та-ак, – соглашается Нина Ивановна.
  – У соседа: в чем бы сосед не перещеголял.
  – Уже политика, – заметил историк.
  – У народа, имеем в виду государство: политэкономическое благополучие. А вершина – одержать верх над другими – держать под контролем.
  – Ладненькая пирамида, – улыбнулась Нина Ивановна. – И она держится… на взаимоотношениях двоих… А духовное счастье? Горе-материалисты!
  – Об этом особый разговор, – защищается Семен.
  – Как? – удивился Михаил. – Хоть, конечно, под венец каждый ведет свое счастье.
  – Существует понятие мировой Женственности, – как бы раздумывая о предмете, обронил Семен.
  – Мировая Женственность? Я вся – внимание! – воскликнула Нина Ивановна.
  – Может быть, я повторюсь, – сказал Семен. – Но мужчина оплодотворяет женщину физически, а женщина мужчину – духовно, и воодушевленный мужчина творит чудеса героизма и произведения искусства, и подлости. Заметьте, у всех народов, в истории и в литературе, женщина – вдохновительница подвигов и причина раздоров. Сама Земля – женщина; Вселенная – женщина. Ей для продолжения рода и для его защиты от враждебных сил необходим мужчина – Космос – порядок, куратор. Обратите внимание, страны – женщины: Россия, Франция и так далее. И это не просто слова. Язык – отразитель сущности природных понятий.
  – Конечно: Египет, Судан, Алжир… государства Средней Азии, бывшие наши республики, с окончанием на «стан», – возразил историк.
  – Это нечто особое, вроде Ислама после Буддизма, Конфуцианства и Христианства – метаисторическая ситуация продиктовала это, как ситуация времени регулирует рождение полов.
  – Погодите, заумники: у меня голова кругом, – остановила Нина Ивановна. – Давайте это немного разбавим – Миша, наливай.
  – Ого! Женщина предлагает выпить! Да здравствует Женственность, если Она такова! – воскликнул Михаил.
  – Нашу российскую Женственность, поднятую на завидную высоту классиками с Ярославны до Татьяны, начали извращать еще народовольцы, вовлекая ее в «рево», а потом, начиная с семнадцатого года, оставили ей только пол и хлопоты материнства, да и замуровали на долгие времена в «равноправие». И продолжаем с яслей-садиков омужичивать Женственность; заметьте, «омужичивать», а не «омужествлять». А «мужество» – оженоподоблять – сплошное нивелирование нравственности и разнуздывание половых инстинктов. Нравственность – тоже женского рода и зависит от уровня Женственности в женщине, в семье, в государстве, на планете, в Космосе.
  – У вас во всем космические масштабы! – игриво подколола Нина Ивановна.
  – Ты полный максималист! – поддержал жену муж. – У тебя во всем – от «микро» до «макро».
  – Как в природе: все «макро» состоят из «микро». А вот еще одна грань женственности: именно фаллосу и иони, но, не как органам деторождения, а как символам высших сил таинства созидания молились с доисторических времен наши предки, видя в чреве женщины тайну тайн, святая святых – колыбель зарождения новой жизни.
  – А не потанцевать ли нам! – переменила тему Нина Ивановна.
  – И верно! Расфилософствовались, – опомнился Семен. Но – одна дама на двух кавалеров.
  – Попеременно – дама нарасхват, – рассудил Михаил.
  – Под современную музыку можно танцевать толпой – «тасоваться» – как в колоде карты, – уточнила Нина Ивановна.
  – Идет, – согласились мужчины.
  – Миша, давай «Летку», – попросила жена.

  Напрыгавшись и накружась вдоволь, присели за стол, но пили уже символически и едва поковыривали закуску.
  – Хитрюгами были древние греки и римляне: они на пиршествах не восседали, а возлежали, – хмельно улыбается историк.
  – А лекции читали, гуляя по садам Ликея – это у них называлось Академией, – поддержал филолог.
  – Платон проповедовал чувственную любовь, видно, немощен был, – криво усмехнулся историк.
  – Он ее называл возвышенной, отсюда и «платонизм», – уточнил филолог. – А Джек Лондон высмеял это в новелле «Когда боги смеются».
  – Не припомню, – созналась Нина Ивановна под храп мужа на диване.
  – Одной паре захотелось продлить состояние влюбленноси до бесконечности, не доходя до половой близости – это, мол, продолжит влюбленность, полагали они. И однажды они проснулись взаимно безразличными друг к другу – «перегорели», – пояснил Семен.
  – Как бы нам не перегореть, – прошептала Нина Ивановна кавалеру. – Пошли.
  – Ниночка! – стиснул он женщину. – Влипнуть же можно! Лучше проводи меня.
  – Умница! – поцеловала она кавалера, – Полное алиби.

  У Семена дома они, закрывшись на крючки, бросились в объятия.
  – Погоди, милая, светомаскировку сделаю, – наскоро закрыл любовник окна картоном.
  Раскрепощенные хмелем после безумств в фантазиях они отдыхают. Открыв глаза, Семен увидел, что она намазывает семенем лицо.
  – Это омолаживает, – пояснила она.
  – А с мужем так же?
  – Куда с ним до этого.
  Ох и фокусница же судьба! А каким будет очередной?