Оснащение памяти

Единственная программа, написанная лет пятнадцать назад, которая всё ещё служит мне верой и правдой, это личная база данных: картотека, дневник и устройство, выполняющее некоторые вычисления и специальные действия. Например: можно нажать клавишу, на которой изображён кубик с точками на гранях, и на экране появится один из фрагментов, цитат или афоризмов, из числа занесены некогда в длинный список, постепенно пополняющийся. Выбор производится случайным образом.

Франсуаза Саган: «Иллюзия искусства: оно заставляет поверить, что великая литература вырастает из жизни. Но все обстоит наоборот: жизнь аморфна, литература дает ей форму».

С великой литературой понятно, но что происходит с частной жизнью пишущего, не причастного к великому? Сейчас не знаю. Возможно, ответ появится со временем, если продолжать писать.

Память образует корневую систему жизни, опущенную во времена прошедшие. Прошлое, не нуждаясь в нашем на то согласии, присутствует в нас постоянно. Даже в потерявшем память вследствии болезни или контузии, остаётся навык, реакция, привычка. Оперативная память помогает связать происходящее в цепочку, создавая и сохраняя момент, длительность, историю, сюжет.

Однажды меня лишил оперативной памяти случайный встречный, шпана, дворовый хулиган, ударивший со всего маха сзади по голове. Я потерял сознание, упал. Когда очнулся – ходил, разговаривал, что-то делал, мгновенно забывая происходящее. Вернувшись домой, ушёл к себе в комнату, рвал бумагу, и на обрывках писал одно и то же: "не понимаю, что происходит, ничего не понимаю".

Утром, проснувшись, ощутил боль справа у основания челюсти, и пустоту на месте прошлого дня. Позвонив товарищу, несказанно удивил его просьбой рассказать, что случилось накануне.

Не всегда есть кому позвонить, чтобы узнать, что с тобой было, приходится разбираться самому. Обрывки бумаги годятся только в мусор, надобно что-то другое.

В институте начал вести дневники в толстых общих тетрадях. Толку было мало; перелистывая впоследствии, не мог понять, о чём идёт речь. Потом стал использовать отдельные листы, складывая в папку; практика, связанная с обилием бумаги на печатающих устройствах компьютеров. Дела пошли лучше, хотя чаще всего писал то, что можно было бы и не писать. И почти ничего невозможно вспомнить по тем записям.

Агрегатам, заполняющим машинные залы, пришли на смену персональные компьютеры, за ними появились ноутбуки. Тексты стало возможным мять как глину, и память моя получила возможность лепить своего Адама, в надежде обустроить райский сад.

Фантазия оказалась плохим садовником; Адам отказывается от полноты бытия, в поисках Евы, без которой сад ему ни к чему; рёбра отрастают как хвосты ящериц, но Евы разбредаются.

Когда-то я уже думал обо всём этом. Не про Адама и Еву, а про память. Ищу и нахожу запись от 18 сентября 2008 года:

«Беспамятство разного рода. От удара. От течения дня, когда вечерний – дальний родственник утреннему. От лет, размывающих отмели памяти.

Помнить не обязательно. Вспоминать – обязательно…

Кто написал "Мастера и Маргариту"? – не помню. Сейчас не помню. "Собачье сердце", "Бег"… всё, вспомнил – Булгаков. Кажется, Михаил».

Помню – не помню… Что же там было, во второй половине 2008-го года? Посмотрим. Запись от 14 августа, после чтения:

«В. Соловьёв, Е. Клепикова. Довлатов вверх ногами. М., 2001, Коллекция "Совершенно секретно", 188 с.

"Он также знал и часто повторял, что человек, тем паче – писатель стоит столько, во сколько сам себя ценит. <…> он приложил немало усилий на выработку у своей прозы этой достойной, уверенной, без тени сомнения или слабости, осанки. Которая есть точный знак нажитого мастерства."

Ценность имеет только то, что можно взять в руки, прочесть, вернуть на место, забыть, снова вспомнить. Чтобы появилось это внешнее, отдельное, надо вырабатывать навык, тратить время. Мастерство появляется со временем – или не появляется. Время, потраченное на слова, может сделает пишущего человеком. Если между ним и временем возникает согласие.

"Не любил в прозе – как и в стихах – высокого и умного. Говорил, что писатель не создаёт сознательно высокое искусство. Что если он работает с такой установкой, то результат будет художественно ущербный – не на высоте писательских претензий".

Потому и не считаю себя писателем, что слишком тянет на умное и высокое; взмываю вверх, как воздушный змей, забывая, что нить у кого-то другого в руках. Попросту говоря, вторичен.

Для меня писать, это способ стать выше самого себя, своей ограниченной жизни, своего ограниченного понимания, попытка догадаться, бросание костей наугад – сколько выпадет очков.

Дело писателя – сочинение, диалог с читателем. Я же сам себе читатель. Иногда другой вступает в освещённый круг, возникает из тёмного пространства – это удача. Мне нужен читатель, но не так, как писателю; мой читатель – попутчик, сосед по купе, лучше попутчица – и чтобы никто не мешал.

Пропитываемся не своей жизнью, забираем то, что взять больше неоткуда, и пока присматриваемся и прислушиваемся, время проходит незаметно».

Конец записи.

Да, тема давняя, повторы неизбежны.

В том году я работал в небольшом особняке напротив Бабаевской фабрики. Начальник был громаден, лыс, атлетичен и нещадно матерился. Занимались кондитерией для детских праздников, сувенирами и проведением новогодних представлений. Мой участок – программное обеспечение процедуры реализации билетов. Летом пусто и тихо, ничего существенного не происходит. В конце года работаем по двенадцать часов. Среди оптовых клиентов почему-то оказалось много крымских татар. Деньги, билеты, долги, отчёты…

В конце августа того года в нашей московской квартире вырезали замки в обоих дверях; и в деревянной, и в металлической. Изъяли семейные ценности, взяли весь наличный золотой запас: несколько обручальных колец, да пару египетских цепочек; всё, что осело за последние полвека в одной из дешёвых шкатулок, стоящих на виду за стеклянными дверцами. Более ничего стоящего грабители не обнаружили, но беспорядок учинили изрядный.

Впоследствии стало понятно, что в квартиру забрались соседи по подъезду, наркоманы. Опыт жизни пополнился. Например, стало ясно, что замки и двери серьёзных затруднений у промышляющих взломом не вызывают. А кольца, что же кольца, – ни я, ни жена их не носили, так что, нас избавили от лишнего.

Может быть и помнить – тоже лишнее?

Через месяц умер отец.

Вспомнил.

Память сохранит то, что следует хранить. Союзник памяти, ищу время пробежать пальцами по клавишам вытягивая цепочку слов – следы прошлого, эхо будущего. Остальное исчезает бесшумно, словно и не было ничего.