Маленькие радости большого человека - 2

                Светлой памяти архимандрита Антония 



  Дед вставал рано, невзирая на ночные приступы астмы и бдения над книгами.
Под стеной в углу кровати лежал старый моржовый клык,- привезённый когда-то из мест заключения. Дед по утрам бережно перепелёнывал эту ценность белой тряпочкой.
Говорить об этом времени не любил, отшучивался.

  Как только я заканчивала причёсывать его пушистые, совершенно белые волосы и бороду, улучал момент и по-шкодному быстро взлохмачивал голову рукой...
- Тебе что - трудно ещё раз причесать? Не хочешь быть мне родной матерью!
И ногой зафутболивал ботинок далеко под кровать. Ползу на четвереньках, достаю, обуваю, снова причёсываю,ворчу:
- Тоже мне - Карлсон! Волосы помыли, сырые - вот вылезут - будешь, как твои крутые, под зеков косимые...
- Что баба, что - кошка! Ты моих самых несчастных детей не обижай, их и так никто не любит!
А я - сирота детдомовский...
И тут - слёзы - крупные, стекали по бороде.
Вытираю, целую руки, жалею...
А дед, изловчившись, схватит за косу, придавит её к колену локтем больной руки, а другой - хватает палку - и меня по спине!
Больно очень! А обидно - того больше - до слёз!

А потом - как ни в чём ни бывало :
- Не реви, а то нос распухнет. Смотри, вот зеркало кругленькое тебе подарю, глаза-то совсем, как у меня, взрослая стала, становишься похожа на меня...
- Это с чего? Деда, ты забыл, что я - не родная?

Лучше б я смолчала! Опять - слёзы градом:
- Как так ты могла сказать - не родная?
Совсем обезумела!
Господи, Ты слышал эту хамку?
Сегодня за это одна будешь петь все запевы на преждеосвященной!

Наплакавшись, нажалевши друг друга, одеваемся, идём к литургии...

И потом, стоя на коленях у солеи, пою: "Да исправится молитва моя..." и чувствую, как сердце наполняется чем-то мягким, тёплым... Будто наступающий день несёт радость - такую большую, что вдыхаешь её до боли в груди, а она так велика, что не вместить.