Коммуналка

-  Боже! Как мне все это надоело!
Квартира взглянула на часы. Их было шесть, по числу семейных и отдельно взятых жильцов, и все они показывали разное время.  Настолько разное, что коммуналка давно жила в шести часовых поясах, не выходя из дома:
-  Нет бы над каждым хронометром повесить название соответствующего города или населенного пункта – хоть какая-то польза.
Впрочем, были одни ходики, которые никогда не спешили и никуда не опаздывали. Самые красивые. Старинные. С кукушкой. Правда, она в последний раз покидала гнездо в день большевистского переворота. С тех пор возмущенная птица замкнулась в скорлупе внутренней иммиграции, и выманить ее «оттудава» не удавалось третьему поколению ответственных квартиросъемщиков. Особо настойчивым и бесцеремонным она отвечала  нецензурной бранью с дурным французским прононсом. Поговаривали, что раритетный предмет меблировки был реквизирован в смутные времена из провинциального борделя.
Именно с ней, с кукушкой, коммуналка любила пошептаться о беззаботной, благополучной юности до «десяти дней, которые потрясли мир» настолько, что у подруги напрочь исчезло желание будить пролетариев на работу.

В прежние годы, когда собеседница изучала французский и подглядывала за посетителями салона мадам Фифи, все шесть комнат занимал прыщавый отпрыск уездного Предводителя, коего батюшка отправил в столицу постигать науки и правила хорошего тона.  Дабы сынок ни в чем не нуждался и не отвлекался на бытовые мелочи, заботливая маман снарядила ему в дорогу рябого кучера Егора, старую няньку Матрену и свято переводила ежемесячное  вспомоществование.
 
Коммуналка почесалась и чихнула в половичок: обои зудели от непрекращающихся мелких склок, амбре жареной селедки начисто законопатило вентиляционные решетки.
Оно и раньше стерильной чистоты в квартире не наблюдалось: недоросль приводил табуны легкомысленных барышень и друзей, шампанское лилось рекой, и не только в стаканы, но Матрене все ж таки удавалось поддерживать маломальский «решпект».  Аккурат перед Пасхой  Егор, кряхтя, забирался на стремянку и театрально волозил огромной тряпкой по лепному потолку; «опосля», обмотав материей костлявый кулак, прочищал «дымоходы». За это ему полагался премиальный рупь.  Двугривенный он отправлял матери в деревню, пятак откладывал на опохмел. На оставшиеся гудел ровно три дня в кампании толстых теток и таких же прикомандированных сельчан. Возвращался изрядно помятый, но с чистой совестью и с леденцовым петушком «для барина». Матрена беззлобно ругалась, а гостинец относила на кухню, терпеливо счищала налипшую махру и прятала в «шкап» до случая. Случай представлялся не часто, разве что когда  юнец крупно проигрывался в карты и заливал горе вином. В такие дни он часами лежал на широченной с амурами кровати, кляня судьбу и посасывая пережженный сахар. Для устранения прочих неприятностей  ему вполне хватало свидания с Бахусом и не особо щепетильными мамзелями.

Коммуналка взглянула подслеповатыми окнами на звезды и демонстративно хлопнула входной дверью. Остатки штукатурки посерИли зашарканный паркет:
-  Alles! Комендантский час. Пора и честь знать. Устроили проходной двор, варвары.
Варвары не возражали, ибо на побелке ясно отпечатывались ночные следы соседей, которые служили порукой для новых пересуд и не редко -  баталий. В подобные минуты жильцы отрывались от экранов телевизоров и бежали глазеть на Live Show, где накал страстей значительно превосходил Санту Барбару, а сарказму мог позавидовать любой циррозный критик.  Коммуналка опасливо группировалась, «немая» кукушка пополняла словарный запас неологизмами.
Впрочем, дискутировали до первой крови. Замыв красные лужицы и приложив к разбитым носам куски мороженой говядины, оппоненты пили мировую и сообща честили коммунальные службы, погоду, иноверцев и Дуську, что разбавляла пиво в ларьке напротив.

Мечты, к несчастью, имеют свойство иногда сбываться, и грянул день, когда некий нувориш расселил «воронью слободку» и с помпой въехал в отремонтированную коммуналку. Из всех атрибутов славного прошлого, он оставил лишь старинные ходики.
-  Нехай будут. Щас это модно.
-  Престижно, - поправила супружница в розовом, - только распорядись, шоб починили.
Кукушку увезли в неизвестном направлении. Квартира, ведь она теперь была квартирой, откровенно скучала. И чесалась. И чихала. Только нынче ее донимали позолота и чванство новоселов. И еще воинствующее ханжество, взращенное на догматах лжепророков с партийными билетами. Она часами вглядывалась в лицо отца семейства:
-  Неужто кучер Егор так мимикрировал?
Да и руки хозяйки были далеко не такими, как у бабы Матрены. Вроде и пухлые и пальцы короткие, но … холодные, словно лоб покойника и в движениях - загребущие.
-  Нет, не похожи они на своих предков – генетические вырожденцы. Скорее бы подружка возвращалась.
Дюжие мужики (и зачем их столько?), толкаясь мощными задами, внесли объемистую коробку:
Ходики водворили на место, и хозяин саморучно выставил стрелки и подергал за начищенные до блеска гири.
-  Тыщу баксов отдал. Будет кукарекать, как миленькая.
Минул час. За ним -  другой. Кукушка не показывалась. Вечер был окончательно испорчен. Супруги переругались.В ход шли эпитеты из вокабуляра обиженных и опущенных. Спать легли спина к спине, на разных кроватях. В разных комнатах. Но с одной мыслью.

Дождавшись, когда возмущенный храп улегся в размер неторопливого восточного рэпа, коммуналка тихонько постучалась в птичью дверцу.
-  Bonsoir, подруга.  С приездом.
Они мило проболтали до самого утра и сошлись на том, что прежние жильцы были намного человечнее. И жизнь рядом с ними, пусть не очень сытая и прибранная,  была значительно интереснее и насыщенна яркими событиями (чего только стоили регулярные запои Петровича!).  Они с ностальгией вспоминали заботливые руки Матрены и веселый, непринужденный смех барышень.
-  А Егор? Мал, дрючок, а телегу один за колесо подымал.  Не то, что эти: втроем меня несли! – горячилась кукушка.
-  А барин-то, барин? Хоть и неуч, а леденец пососет, пососет, да и няньке оставит. Добрая душа.
-  А помнишь?
-  А помнишь…

На улице давно погасли фонари. Невыспавшийся дворник-таджик отметелил в сердцах тротуар и ушел досыпать в конуру под домом. Новый день обещал быть новым, но не более.
Большая стрелка часов замерла на отметке шесть.
С грохотом открылась дверца, кукушка выскочила и заорала благим матом:
-  Встать, сукины дети! Суд идет!!!

27.11.13