Зарок на всю жизнь

                На основе действительных событий

    В тот день учительница плохо себя почувствовала и отпустила нас раньше положенного.  Нам, второклашкам, только того и было нужно, и мы весёлой гурьбой побежали домой. Погода была прекрасная.  Светило солнце, было тепло, градусов восемнадцать.  Я даже снял пиджак, и нёс его на плече.  У моста через речку, где перекрёсток, я увидел выезжающую машину моего дяди Вани (родного брата моего отца) и махнул ему рукой.  Дядька остановил машину и, открыв дверцу, предложил подбросить меня к дому.  Это было ему по пути.  Дядя Ваня был для меня кумиром.  Он только что отслужил армию и вернулся из Германии, где проходил свою службу.  Он привёз незнакомые нам шариковые ручки и подарил всем друзьям и знакомым, и конечно мне. Все ученики нашего класса завидовали моей четырёхцветной авторучке, но писать мне этой ручкой учительница не разрешила.   Мы все тогда писали чернильными перьями и носили с собой чернильницы, которые хоть и назывались непроливайки, вечно проливались в портфелях, заливая чернилами учебники и тетради.
   Мне хотелось покататься, и я уговорил дядьку взять меня с собой, он ехал за свеклой.  И он согласился.  Наш путь лежал в какую-то глухую деревню, километрах в сорока, или чуть более.  Асфальтовых дорог не было, и мы неслись по полевым дорогам, которые и дорогами-то назвать было нельзя, так колея, порой даже по пахоте.  Был уже октябрь месяц и на местный сахарный завод со всей области свозили эту свёклу.
   Неожиданно погода испортилась, полил дождь.  Дорогу сразу развезло и мы несколько раз застревали, но дядька был опытным шофёром и с честью выбирался.  Постепенно дождь сменился на снежную крупу, которая с шорохом билась о стёкла.  Ветер усилился.  Началась самая настоящая зимняя пурга и это в октябре.  С утра температура была около двадцати градусов тепла, а сейчас налетела зимняя буря.  Дорогу стало переметать снежными заносами, под которыми была сырая после дождя земля.  Мы еле ползли.  Дорогу уже не было видно.  В каком-то месте машина забуксовала, и дядьке никак не удавалось выехать.  Он пробовал с раскачки, на малом газу, рывком, но ничего не получалось и машина зарывалась всё глубже и глубже.
   Мы поняли, что без посторонней помощи не вырвемся из этого плена, но помощи ждать в этой глухомани было неоткуда.  Начинало темнеть.  Дядька растерялся.  Он начинал понимать степень ответственности за меня.  Я только что вылечился от туберкулёза.  Меня лечили более девяти месяцев, при этом три последних месяца я провёл в Москве, в больнице на Госпитальной улице. Мамин брат, живший в Москве, выдал меня за своего сына (мы были одного возраста с двоюродным братом) и только благодаря этому меня положили в больницу и вылечили.  Простыть для меня сейчас означало всё начать с начала, туберкулёз наверняка бы вернулся и ещё неизвестно, чем бы это кончилось.  Дядька в сердцах матерился и не знал, что предпринять.  Честно говоря, он, по-моему, заблудился в этом бездорожье, да и в эти места он попал впервые, и просто не знал их.
    Стемнело окончательно.  Дядька собрал в машине все тряпье и набросил на меня.  Хорошо, что в машине оказался брезентовый плащ, который он подкладывал на землю, когда что-то делал под машиной.  Но и плащ не спасал, я начинал замерзать.  Неожиданно мы увидели еле мерцающий огонёк впереди машины.  Он иногда исчезал в вихрях снега, а иногда был чётко виден.  До него было не меньше двух километров.
-Парень держись, это, кажется жильё, давай туда срочно бежать, пока здесь не замёрзли окончательно, - сказал он, решительно открыл дверцу, и мы вышли из кабины.
    Мы выбрались из ещё тёплой машины и оказались на ледяном ветру.  Меня мгновенно прошиб озноб.  Схватив меня за руку, дядька устремился на огонёк.  Плащ был для меня длинён. При первых же шагах я наступал на полы плаща, которые волочились по земле и тут же падал.  Дядька не стал меня ругать, а молча вернулся к машине, достал откуда-то нож и решительно обрезал полы плаща до щиколоток. А затем из отрезанных кусков, сделал кушак и плотно меня обвязал им.  Стало не так продувать, и я смотрел на дядю Ваню мокрыми от слёз глазами и жалел его.  Каково ему было на ледяном ветру в одной гимнастёрке.  Мы побежали на мерцающий свет, но вдруг матюгнувшись, дядя вновь остановился и опрометью бросился к машине, чтобы слить из неё воду, которая могла, замёрзнув, разорвать мотор и радиатор.
    Как мы добрались до хутора, это трудно описать, но, тем не менее, мы добрались.  Дядя Ваня всё время заставлял меня почти бежать.  Я буквально задыхался, но зато мне не было холодно, а даже жарко.  Ноги, обутые в сандалии, то гребли снег, то проваливались в жидкую грязь, их ломило от холода, а потом я уже просто не обращал на них внимания, они стали нечувствительны и плохо слушались меня.  Хутор состоял из одной избы и трёх сараев, разбросанных в стороне друг от друга, что меня поразило, и я до сих пор не могу найти этому объяснение.
    Когда дядька втащил меня в избу, то первое, что он сказал обомлевшему хозяину, вернее заорал во всю глотку:
-Водка есть?
-Откуда она может быть?  Самогон есть, а водка это не про нас, - ответил опешивший хозяин.
-Давай, срочно!  Мальца спасать надо, если простудится, то может умереть, его только что вылечили от туберкулёза.
    Я смутно помню дальнейшее, перед глазами плыли разноцветные круги, глаза сонно закрывались от окутавшего меня домашнего тепла.  Я не заметил в доме женского присутствия, я то проваливался в забытьё, то вновь приходил в сознанье.  Помню, как дядька заставлял меня выпить вонючий самогон, а я отказывался. Дядька заорал на меня матом, чего я никогда от него не слышал и всё-таки заставил меня выпить тонкий круглый стакан самогонки, налитый всклянь. В этом стакане было не меньше четвертинки этой вонючей, противной жидкости.  После первых же глотков, я сделал попытку отстранить этот стакан, с таким красным ободком (запомнился на всю жизнь), но дядька так на меня рыкнул, что я плача и давясь этой гадостью, допил всё до конца.  Что было, потом я помню смутно.
    Меня несколько раз рвало, и дядька подставлял мне тазик, иногда я ощущал, что меня растирают, и пахло всё той же самогонкой, от запаха которой меня снова мутило, но рвать уже было нечем.  Как потом я оказался в постели дома, я не знаю, но первое, что я увидел, проснувшись на следующий день, это было заплаканное лицо мамы.  Как меня везли домой, на чём, мне до сих пор неизвестно, просто в данное время спросить об этом уже не у кого.  К счастью, со мной ничего плохого не произошло.  Я не заболел, у меня даже насморка не появилось, и через день я пошёл в школу.  Единственно, что с тех пор со мной происходит регулярно, это если на меня пахнёт запахом самогонки, то меня тут же вырвет. Водка на меня действовала так же. Когда я стал взрослым, то, не начиная вообще, бросил пить спиртное.
   Кстати первый раз, после того случая, я выпил шампанское на выпускном балу в школе, да и то не фужер, как это принято, а буквально рюмку, объёмом с напёрсток.  Так что рекомендую данный опыт для внедрения.  Ненависть к спиртному в конечном варианте привела к тому, что моё годовое потребление составило в суммарном исчислении не более четвертинки в год, да и то приличного вина.