Жертва? Убийца? Ангел?

Бог - Есть.
Не только существует, но и поглощает нас без остатка.
Сначала создав.
Терпеливо и с интересом ожидая, пока мы не уйдём в иные Его миры.
Есть - одно из имён Бога.

Мы не всегда думаем о Нём.
Но Он знает о нас всё.
Иногда присылает ангелов.
Причудливо их выбирая.

Декабрь. Шесть утра.
Плотно утрамбованная стенками автобуса людская масса.
Запах тоски. Запах сна.
Все вместе.
Каждый в себе.

Конечная остановка - вокзал.
За считанные секунды из автобуса вываливается его сонная душа.
И тут же, распадаясь на фрагменты, торопливо исчезает в темноте.

Холодно. Очень.
До треска замёрзших веток.
До скрежета костей.
Кажется и воздух хрустит.
Но жизнь теплится в нём.
Подсвеченном огнями вокзального перрона.

Жизнь - в урчании тепловозных дизелей.
В перестуке колёс электричек.
В тяжелом духе, которым тянет из плацкартных вагонов.
Это - не дух дальних странствий.
Это - безнадега.

Сегодня мне нужен Убийца.
Очень.
Я найду его.
Он сделает то, что я захочу.
Не посмеет отказаться.
У меня нет выхода.

Я иду быстро. Для меня нет светофоров.
Мне нужно успеть. Застать.
Пока он не ушёл.
Иду по Канатной.
Сабанские казармы, рядом с парком.
Ещё пару кварталов.

Стучу в окно - как условлено.
Жду, когда приоткроется дверь парадной.
Резко распахивается форточка.
В неё протискивается человек.
Через мгновение он рядом со мной.

Пиджак не по росту.
Явно с чужого плеча. Кеды.
Шапка с уже завязанными на подбородке тесёмками.

Пожимаю руку.
Представляется: "Виталий".
На углу ловлю такси.
На заднем сиденье он расслабляется.
Широко разводит пальцы и щелкает их костяшками.
Успеваю заметить буковки на каждой из них.
"СЛАВА СССР!"
Почему-то подсчитываю.
Правильно. Всё совпадает.
Ровно десять.

Виталий - врач.
Правда, бывший.
Только вернулся.
Сидел. Очень долго.
На всю катушку.
За убийство.

Рассказал мне о нём завотделом.
Рафинированный интеллигент.
Напоминающий англичанина.
Из старых книжек.
Его друг детства.
И по жизни.
Единственный, кто не отвернулся.
Отвернулись все.
И друзья. И семья.

Я живу на Черёмушках.
Космонавтов, Десятый квартал.
На съёмной квартире.
Маленький сын.
Болеет. Астма.
Бегали по врачам.
Без толку.
Руки опускаются.

Рассказываю обо всём Виталию.
Он уверяет: "Ничего, сделаем".
И ощеривается беззубым ртом.
Мне не по себе.
Он понимает. Обьясняет: "Цинга".

Вдруг вынимает из-за пазухи парикмахерский флакончик с грушей.
Заполненный мутноватой жидкостью.
И шильце без обычной продолговатой ручки.
Но с маленькой деревяшкой под выемку для пальцев вместо неё.
Я не могу оторвать взгляд от шильца.
Виталий смеётся.
-"Могу кольнуть. Могу и уколоть."
Всё это мне не по душе.
Но выхода нет.

Приехали.
Ребёнок ещё спит.
Виталий внимательно наблюдает за его дыханием.
Прикрывая рот и нос, даёт мальчику подышать из своего флакончика.
Как-будто бы извиняясь, говорит, что проведёт у нас этот день.
Повторит всё каждые три-четыре часа.
-"А потом?"
-"Потом всё пройдёт".
Я не верю.

В тепле, от горячего чая и еды Виталий немного отошёл.
Рассказал о себе.

В 41-м, семнадцатилетним, попал под оккупацию.
Выжил, умудрившись сменить документы Златнера на Златого.
Своими глазами наблюдал террор гитлеровцев,
власть румын и, даже, сладкие деньки.
Учился в медине, который почему-то не закрыли.

После освобождения Одессы в 44-м был мобилизован.
Через два месяца оказался в плену в боях за Днестром.
Был без сознания, осколок попал в голову.
Вытянул его немец, хирург.
Когда Виталий очнулся, хирург сказал:
"После войны передайте привет своему отцу, Златнеру.
Я с ним учился в Венском университете."

Лагерь военнопленных в Рурской области, жуткий голод.
Освободили американцы.
Проявил разумную осторожность.
Провел несколько лет в лагере перемещённых лиц под Марселем.

В 48-м получил весточку от отца и решил вернуться.
Прямо в Одессу. Пароходом.
Сумел доказать, что в плен не сдавался.
Поражения в правах не получил.

Возобновил учёбу в медине.
Закончил с отличием.
Защитился.
Любил жить на широкую ногу.
Не отказывая себе ни в чём.
Набил себе руку ещё студентом при румынах.
На подпольных абортах.
Продолжал и во Франции.
И при Сталине.

Стал собирать секреты гомеопатии, альтернативной медицины.
Варьируя с приёмами медицины традиционной.
Разбогател.
Три жены и множество не жён.
Загулял. Иногда не помнил себя.

А потом случилось это.
Виновным себя не признал.
Двенадцать лет. Строгого режима.
Самый страшный из лагерей в его жизни.

Вернулся в Одессу.
Спит на раскладушке в комнате у шофёра, с которым сидел и которого спас от ампутации.
Под окном. Тем самым.

Вечером ушёл. Сказал, что с ребёнком будет нормально.
Он больше не понадобится.
Я не поверил.
Но так и было.

В качестве гонорара попросил старое пальто и банку варенья.

Летом встретил Виталия на Ланжероне.
Теперь он был пляжным фотографом.
Хвастался заработками.

Тогда видел его не просто живым.
А, казалось, излучающим флюиды нового успеха.
Знойным днём, на влажном песке.
У пузырьков морской воды, сонно набегающих на раскалённые ступни ног.
Он не был мне больше нужен.
Да и я - ему.

Месяца через три его нашли на скамейке.
В парке. У развалин Карантина.
Грустный дождь. Осенний.
И шильце с маленькой деревяшкой под выемку для пальцев.
В левом ухе.

Жертва? Убийца?

Ангел?