Жизнь моя, как осенний листочек-роман том1

Жизнь моя, как осенний листочек - Роман

Жизнь моя, как осенний листочек – автобиографический роман .

ГЛАВА 1 – АЛМАЗ, БРИЛЛИАНТ ИЛЬ ПРОСТО КАМЕНЬ
Часть 1. «Поезд Судьбы. Одесса – мама, Ростов - папа»

Предисловие.

      Крепко лежат  камни на родной земле. Хоть ветрами да дождями омываются, да не одни,  согреваются лучиками любви ближних. Разбросанным по свету каменьям тяжело - когда по капле падает вода-ненастье на одно и то же самое место, она может и камень повредить… По-английски «Stone»  - это камень, а по-русски -  стон души моей, о которой я буду писать… По родне я «Каменцева» - от слова «камень»… Горжусь своим родом, своими предками, храню и собираю память о них… Любой камень жизнью обтёсывается. Хорошо, если волной любви - то гладкой галькой будет, а нет – часто булыжником падает на других... Не бросайте камни в других – время собирать наступит…

     Ум, души наши – алмазы необработанные. Обычные кристаллы, но ценятся очень высоко - за обладание ими нередко разворачиваются настоящие битвы между добром и злом… Как важно встретить в жизни учителей, наставников -  тех,  кто посоветует, научит, поддержит  неокрепшую Душу. Тех, кто из простого  алмаза сделает бриллиант...  Но сколько алмазов детских, взрослых блестят в паутине бриллиантами слёз…  Им не хватило рук любящих, слов тёплых…   Не бросайте слова злые в других… Учитесь любить и учите других… Жизнь «алмазам» дана – значит счастья ждать…  Берегите кристаллы памяти, кристаллы познания…

     Читайте мою исповедь. Учитесь сами и учите меня.


Жизнь моя, как осенний листочек,               
Она пролетела, как времена года:
Мне было десять - не видела детства.
Мне лишь шестнадцать - весна мне щебечет,
Исполнилась тридцать -  свободна в полете,
Стало мне сорок - угас фитилёчек,
В пятьдесят - работала, как раб.
В шестьдесят - цепь внезапно сорвалась…
~*~

      Конечно, писать о себе трудно... Я постараюсь Вам описать свою жизнь, которую я часто вспоминаю, как прошлое, прошедшее, зная, что мне осталось слишком мало... Родилась я в Российской маленькой деревушке, точнее, на хуторе Богураево, Ростовской области, в семье бывшего военнослужащего, офицера в запасе,  русского, а если точнее, донского казака  Филиппа Константиновича Каменцева. Отец меня ласкательно называл Нандя, Нандюха. Моя мать, Минна Файвеловна Видомская, еврейка по национальности,  родом из  Одессы. И, как в народе говорят, Ростов – «ПАПА», Одесса – «МАМА». Вот и вся моя семья, такая разная, как в религии, так и по национальности. Тогда я думала, что такое  была только в нашей семье...

      Они познакомились во время войны, когда немецкая армия уже подходила к городу Одессе. Моя бабушка Роза была больна, парализована. Когда немецкая армия была совсем близка, бабушка мамы настояла, чтобы та бежала,  куда  глаза  глядят, подальше, всунув ей в руки  маленький чемоданчик с вещами. Так моя мама оказалась на вокзале - девчонка в девятнадцать лет. Все бегут и она за ними. К эшелону не подойти,  отправляли только жён военнослужащих и детей. Она увидела на перроне регулировщика в военной форме и решила подойти к нему. Когда  подошла поближе, увидела высокого черноволосого симпатичного молодого человека  со свернутой газетой в руке,  издалека ей показалось, что он регулировщик. Стесняясь спросить,  хотела отвернуться, но услышала:  "Могу ли я помочь Вам?" Когда она повернулась к нему, он некоторое время не мог оторвать с неё глаз:  перед ним стояла высокая, стройная, красивая, хорошо одетая  девушка с пышной грудью. Пояс из кремового шёлка облегал её узкую талию, обтягивая берёзовое шелковое платье с таким же воротничком и туфельками. В одной руке она держала пальто, а в другой маленький чемоданчик, но, особенно, его внимание привлекло  это маленькое, белоснежное, интеллигентное лицо, с облегающими русыми кучерявыми волосами, модной шляпкой с пером страуса. Лицо растерянное, в пыли,  даже ресницы и губы делали ее очень привлекательной. Он все ещё рассматривал  красивые, большие карие глаза, греческий нос, губки бантиком, жемчужные зубы и  очень красивую улыбку. В общем, всё было в ней, чтобы понравиться 26-летнему молодому человеку. Он представился, пообещав помочь выехать с Одессы, и предложил ей пообедать с ним в ресторане на перроне,  так как у него было свободных 5 часов. Девушка согласилась, так как вторые сутки ничего ни ела.

      Сидя напротив друг друга, она постаралась тоже хорошо рассмотреть черноволосого казака с серыми глазами, черными, большими пушистыми бровями, заостренным носиком, аккуратно выбритого молодого военнослужащего. Они два часа беседовали, рассказывали о себе. Из всего разговора мама поняла, что он на воинской службе с 1937 года,  что окончил Краснодарское высшее военное училище. Училище эвакуировали в город Барнаул. Он неожиданно предлагает ей поехать вместе с ним  и помочь устроиться. Она, конечно, сразу согласилась, очень ей приглянулся молодой человек. По дороге они очень сблизились, а когда приехали в часть, отец сказал, что она его жена и их поселили вместе на окраине Барнаула.

      Так началась их совместная жизнь. Он преподавал в Барнаульском танковом училище, а мама работала на маленькой фабрике портнихой, шила нижнее бельё для военнослужащих. В 1942 году они расписались и, по словам моей мамы, прожили хорошую жизнь только там, всего три года. В феврале 1944 года родилась моя старшая сестра Милочка, а немного позже моего отца призвали на фронт по его бесконечным просьбам. Моей же маме предложили, по её согласию, эвакуироваться в теплые края, Ташкент или Тбилиси. Она выбирает Грузию, Тбилиси. Её вместе с маленькой дочкой Милочкой отец посадил на поезд. Поезд тронулся, увозя  самых близких ему человечков в эвакуацию. Сам же поспешил на другой поезд, направляющийся на фронт. Мама добиралась до Грузии с большими трудностями, пересадками около двух месяцев. Приехав в Тбилиси, она обратилась в военкомат и была поселена на квартиру на улицу Ниношвили. Одна, без мужа, без знакомых, без знания грузинского языка, начала свою жизнь с маленьким ребёнком на руках. Продуктовых карточек, конечно, ей не хватало и,  чтобы прожить, она с маленьким ребенком на руках, ходила на базар просить милостыню. Кто даст морковь, кто даст картошку, кто даст что-нибудь из  фруктов. Так она и жила почти три года до 1947 года, так как отец служил в Германии и после победы сразу не вернулся.

      Город Тбилиси в переводе означает "теплый". Таким мама запомнила его.  Она, конечно, хорошо отзывалась о грузинах и  других национальностях, проживавших в то время в Грузии, говорила, что они хорошо относились к беженцам.  После демобилизации моего отца назначают  начальником каменного карьера Белокалитвинского района в Ростовской области. Он приезжает в Тбилиси и забирает жену с маленькой дочкой к себе на родину, в Ростовскую область.

      Остановились они у Катерины, сестры отца, на хуторе Богураево. По словам моей тёти Катерины, я понимала, что мою мать там невзлюбили. Уроженка Одессы, городская женщина,  здесь ей надо было топить дровами, углём, копаться в земле, держать скотину во дворе. Мама считала, что она не создана для такой жизни и у неё постоянно были стычки со своей золовкой.

Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень…
Часть 2.«Уголки памяти»



          В 1948 году, когда родилась я, Катерина, сестра отца, начала упрашивать своего брата, чтобы он на хуторе построил красивый дом, так как он начальник, и, вообще, оставался бы жить на  хуторе. Об этом услышала мама и заставила его поменять назначение на другой город. И по его просьбе отца переводят начальником карьера в поселок Дебальцево на Украину. Там были хорошие условия: двухэтажный дом, помощница по дому, лошади, и полный двор скотины, кур, уток и гусей, а также большие вишнёвые деревья в саду. Из вишен мама даже делала вишнёвку. Но место это было, как заколдованное, -  постоянные бури и молнии, поэтому мама  всё уговаривала отца возвратиться опять в Грузию.

          Прожитые хорошие дни в памяти и она хотела возвратиться к прекрасным людям в теплом крае, к уже привычной жизни и пище, где уже жила  и ей нравилось. Во время одной из командировок в Москву мой отец добивается назначения  на должность  заместителя начальника каменного карьера в Грузию в район Марнеули, село Кизилоджило, в тридцати километрах от Тбилиси. Там в 1951 году и родился мой брат Владимир.

        В Марнеули  мы прожили до 1952 года в те страшные Сталинские времена.  Большая часть населения составляли татары и  азербайджанцы. Мои родители были очевидцами того, как безвинных людей, в основном татар и азербайджанцев, по приказу Сталина стали выселять со своей земли, со своих домов. Они стали исчезать без вести. Делалась зачистка Грузии от других наций. В доме у моих родителей был подвал, там отец прятал много людей, не боясь за свою жизнь,  при этом приговаривал, что  тоже видел несправедливость  в отношении  своей родни в Ростовской области. У его родителей было двенадцать детей.  В 1937 году почти всю родню выдворили с домов,  просто выкурили с их земли, назвав  кулаками. Забрали всё, что было - дом, продовольственную лавку, две коровы, три лошади и одну козу, выгнали из дома зимой, увезли в Сибирь, где по дороге они и умерли. Остался брат отца, который погиб на фронте в 1943 году и сестра Катерина, которой  удалось спрятаться у соседей...

      К лету 1952 года мой отец серьезно заболевает малярией, потому что место, где находился каменный карьер, было болотистым. Врачи предложили ему переехать, так как местный климат ему не подошёл.

      Моя же мать, как верующая еврейка, рожала и рожала ему детей. Она была на девятом месяце беременности, когда вновь  пришлось  переезжать с тремя маленькими детками и  с больным мужем в Тбилиси. Устроились опять на квартиру на улице Ниношвили, где жила она во время войны. В июле родился мой брат Александр. И так с четырьмя маленькими детьми и больным мужем она оказалась в ужасном положении. Деньги были на исходе, надо платить за квартиру, покупать одежду и питаться, поэтому  мама начала опять ходить на базар за милостыней. Это было далеко, она ходила пешком,  беря с собой мою сестрёнку Людмилу и маленького Сашку. Меня и моего среднего брата Вовку, так мы его называли, оставляла на, уже поправляющегося, отца.

        Было трудно, мама стала продавать всё, что имела, уже дело дошла до обручального кольца, как мой отец нашел работу на Мелькомбинате 6, который находился в районе Дидубе города Тбилиси. Его приняли на должность заместителя главного бухгалтера, так он был знаком с этой работой. До войны  он работал учётчиком в бухгалтерии на каменном карьере хутора Богураево. Бывший военный коммунист, всегда в костюме и с галстуком, аккуратный и очень умный, его сразу заметили, и через три месяца перевели главным  бухгалтером, так как надо было каждый месяц отвозить баланс в Москву.  К этому времени он совсем выздоровел и через  месяц ему дали одну комнату в бараке в Ленинском районе по улице Ватутина, 21.               

       Я хорошо помню этот барак... Он был П-образной формы, слева - прачечные, которые потом также заселили. Чтобы попасть в квартиру, надо подняться по лестницам, их было десять, я считала. Под квартирой был сарай для хранения угля и дров.      Всего в каждом коридоре по четыре квартиры, наша была первой по правую сторону, с большим окном прямо во двор. Квартира достаточно большая, как мне тогда казалась, по правую сторону возле двери была русская печь, она использовалась для приготовления пищи, а так же для тепла зимой. Во дворе был один кран и общий туалет, если можно назвать это туалетом, просто уборная мужская и женская и большие очереди. У нас,  детей, вместо горшка было ведро, а когда я немного подросла, первое на что обратила внимание, -  как отвратительно было  внутри уборной. Стены, обитые деревянными досками, испачканы. Большая дыра, внизу кишeли большие глисты, зелёные мухи и осы, которые больно жалили белоснежное детское тело. Это было ужасно, поэтому я долго не могла ходить в уборную. Наша семья как-то приспособились и мы, детки, бегали на ведро, которое стояло в сарае. Мама не работала, смотрела за четырьмя маленькими детьми. Было большим счастьем иметь эту  комнату, потому что раньше все деньги уходили на плату за квартиру.

С этого момента, может быть, вы не поверите,  я помню себя и постараюсь вам рассказать не со слов своих родителей, а с детского восприятия мира глазами ребёнка. Сколько раз мне приходилось с чайником в руках стоять в очереди за водой,  иногда по часу на холоде и в любую погоду!  Комната с некрашеными деревянными полами, на середине которой стоял квадратный стол, вокруг - кровати, так как нас было много.

Любовь отца к своей сестре, наверноe, у нас  это в крови, заставила позвать к себе на постоянное место жительство Екатерину, его сестру, так как у неё, кроме нас, никого не осталось.

  Молитва записана со слов моей бабушки Екатерины рождённая в Ростовской области ...после своей смерти разрешила пользоваться её дочке, тоже Катерины,моей тёти сестры моего отца...которая передала мне после своей смерти её молитвы.

И так она спасала всех, кто приезжал в деревню.Помощи просил. Когда же закончит - посмотрит на свечу,
а там, как рисунок жизни.Всё расскажет тебе.

Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень…
Часть 3.«Первая родня».


 

          Их приезд в 1953 году запомнился хорошо. Стояла у окна и, вдруг,  подъехала бортовая машина. В кузове я увидела своего отца, подающего тюки, мешки незнакомым мне людям, странно одетым. Высокий человек в большой папахе, в чёрном кожухе до пола, с длинными усами,  с большими чёрным кудрями и с золотой цыганской серьгой в левом ухе. Меня он очень удивил, потому что с серьгами в ушах я мужчин ещё не видела. Потом я узнали, что звался он Гаврил,  был вторым мужем  сестры отца, а первый погиб во время войны. Затем я заметила тётю Катю, которую мы всегда любя называли  «баба Катя»,  и я тоже.  Волосы очень чёрного цвета, красиво заплетённые в косу, обвивали её головку. Её маленькое лицо с мелкими чертами и с голубыми глазами, немного в глубине, а также ямочки на двух щёчках, очень привлекали к ней. Она была одета просто, но я сразу заметила, что не так как все. На ней тоже был тулуп, накрытый большим белым пуховым платком, и валенки с натянутыми на них резиновыми галошами. Она была похожа на моего отца, только маленького роста. Затем из кабины вылез мальчик очень высокого роста. Он был даже выше моего отца, лет четырнадцати,  точно не знаю, его звали Иваном. Как оказалось потом,  он мой племянник, сын погибшего на фронте брата отца, которого взяла на воспитание наша баба Катя, ведь своих детей у неё никогда не было.

         Машину выгрузили и всё перенесли в свободную комнату в нашем же коридоре, там и поселилась наша родня. Это первая родня, которую я видела. Я  их никогда раньше не видела и даже не знала, что у нас есть родня. До их приезда мы жили только своей семьёй, и мне просто не с чем было сравнивать. Я никогда до этого не видела заботу о детях других людей кроме своих родителей. Но с приездом моей тёти, бабушки Кати, я начала отчётливо взвешивать две женские души внутренней и внешней красоты. Моя мама была красивая по внешности. Но в бабушке Кати я заметила то, что не замечала раньше вообще: чистоплотную женскую натуру, любящую готовить, убирать, шить, печь, стряпать пироги и вареники. Я даже не знала, что это такое, потому что моя мама не умела готовить. Мы кушали только то, что она могла купить в магазине  готовым.  Большой кулёк, сделанный из газеты, кусковой сахар и чай... Да, один чай утром, днём и вечером. С приездом нашей доброй, хорошей, любимой бабушки Кати всё изменилось. Она готовила на всю нашу большую семью. Больше всего мне нравилось, когда она готовила пирожки с квашеной капустой и окрошку. А какое было у нас соленье! Она даже держала трёх поросят в подвале и кормила их отрубями, которые мой отец привозил большой машиной. Из трёх поросят к зиме  получались три большие свиньи, которые дядя Гаврил закалывал к празднику 7 ноября. Одна - на базар,  другая - нам, а третья - бабе Кати. Так что я уже в детстве увидела, как готовят колбасу, холодец и многое, что ещё невозможно описать городским людям, только наблюдающим за работой деревенского человека с утра до позднего вечера.  Её муж Гаврил очень быстро нашёл работу. Он был столяром. Я видела, как он быстро обустроил бабушки Катину квартиру.  Гардероб, стулья, длинные лавки для вёдер с водой и даже коромысло для Катерины, так он её называл, чтоб ей легче было ходить по воду.

     А как они пели! Можно было услышать старинные казачьи песни разными голосами. Бабушка Катя была очень общительная и, поэтому за столом собирались люди с барака, и  пели, будто народный  хор. А я всегда с удивлением наблюдала за ними и слушала с наслаждением  разноголосье казачьего хора, часто не понимая слов, так как казачий говор был что-то средним между украинским и русским, а мелодия меня обвораживала.  Помню нашу первую маёвку: две бортовые машины, взрослые, дети и дядю Гаврила с серьгой, которую он надел уже ради забавы, с тулупом и губной помадой.  А эти ландыши под кустами с росой. Ах, какой запах! Я его чувствую до сих пор.

В то время с игрушками было трудно. И баба Катя сшила мне красивую куклу из лоскутков и платье тоже. Вообще она давала нам то, что не могла дать нам родная мать.       C игрушками были проблемы в то время, и она сшила красивую куклу, красивое  платье для куклы. В общем, настоящая кукла-матрёшка, сама же  крючком связала кружева. Мама наша не была рукодельницей. Наш племянник  Иван ходил в школу. Он, почему-то, называл тётю Катю «мама Катя», а по имени звал её мужа Гаврила,  который был очень трудолюбивым и в подвале смастерил себе мастерскую, делал уже на продажу деревянные шкафы, этажерки. Так что они уже нормально устроились  в Тбилиси.  Вскоре отец устраивает к себе на работу дядю Гаврила и они получают тоже комнату отдельную в бараке рядом с нами. Иван переходит в вечернюю школу, устраивается  также у папы водителем на грузовую машину,  которая стояла под нашими окнами и каждое утро всех увозила на работу. Отец всегда сидел  впереди, так как его называли «начальник». В бараке жило много беженцев из России, эвакуированных во время войны и, поэтому нам, детям, не было скучно, так как все в основном говорили  по-русски. Нам разрешалось только играть во дворе, но с взрослыми мы часто ходили на канал, который был недалеко от нас. Течение воды было  очень сильным. Мои братья научились плавать очень быстро, но я никак не могла научиться, видя, с какой скоростью бежит вода.  Даже, помню, кто-то из моих братьев бросил мои новые сандали, думая, что я брошусь за ними, научусь плавать, но я так и не спустилась туда. Правда спустилась туда бабушка Катя, так и не найдя ничего, видно унесло течением.

Недалеко от нашего барака было Тбилисское море, туда нас не водили.  У нас любителем рыболовом был Иван. Он, в основном, уходил с субботы на воскресенье на Тбилисское море. У нас в питании появилась рыба, вяленая, солёная жареная. Один раз я его упросила и была взята на рыбалку. Не знаю, какая разницы в годах была, но я ему была по пояс. Он на своих плечах донёс меня через гору до Тбилисского моря. Уже начало темнеть, когда мы подошли к морю. Стало прохладно и он надел на меня свой свитер. Я смотрела в даль и в первый раз заметила, как море в конце соединяется с небом. А каким  близким небо мне казалось тогда. Можно было притронуться к звёздам. А сколько было звёзд на небе! Иван показывал: «Вот, смотри, это - медведица».  Наверное, только с этого момента я стала замечать небо, звёзды,  окружающую природу, аромат листьев, цветов и всё, что меня окружало. Уже во дворе на улице моими детскими глазами я не смогла насладиться тем окружающим меня богатством в полном смысле этого слова этого края, где мне представилось расти. Я часто стала уже выбегать за пределы ворот барака, где кроме его на улице все дома были частными, собственными.  Красивые виноградники, гранатовые кустарники, вишнёвые и персиковые деревья.  Это просто блаженство стоять под ними весной, когда они цветут, вдыхая аромат цветов. А какая красота красок этих цветов - нужно просто видеть.

    С переходом на новую квартиру Бабушки Кати и после небольшой ссоры с моей мамой, у нас всё стало по-прежнему: утром, днём, вечером - чай. Я смотрела на всё это детскими глазами, но, наверно, уже с умом взрослого. Смотрела на свою мать, которая никогда не забывала причесаться, накраситься.  А эта красная её помада и фетровая шапочки с бантиками стали раздражать меня с детства. Я уже стала обращать, как одеваются вокруг нас и заметила, что в основном, все в чёрном в Грузии в Тбилиси... В послевоенное время здесь был обычай  одевать чёрное на год после смерти родственника, а в почти каждой  семье погиб то брат, то сват, то муж, то сын. Женщины в городе были, в основном,  с покрытой на голову чёрной шалью или же косынкой. А среди них мама вечно выделялась  пёстрым платьем с  глубоким декольте, золотыми кольцами на всех пальцах, ещё из старых запасов привезённых отцом с фронта, и браслетами по несколько штук на каждой руке. Я видела, как хотят что-то вкусное мои братья. Хоть я была старше на год и два, но просто стала чувствовать себя старше и возложила заботу о них на свои плечи,  так как мать не уделяла нам должного внимания. Конечно, у нас была сестра Людмила! «Люда» - так мы называли её. Она была на четыре с половиной года старше, чем я, но училась в школе и у неё были свои подружки, а я всегда играла вблизи своих братьев. Старший Володя - просто красавчик с чёрными волосами. Беленький, стройненький и младший  - Сашка с большой светловолосой головой,  большими глазами с длинными ресницами и кривыми ногами как колесо.

 Я игралась во дворе и вдруг вижу, как моя мать вытаскивает во двор маленький столик. На стол положила большую рыбу и стала её разделывать. Я стояла и наблюдала, так как это было впервые, но запомнила на всю жизнь. Она назвала это блюдо «кефальтифишь» и я постараюсь описать это, своими детскими глазами увиденное. Мама очень ловко отделила кожу от рыбы и порезала её на небольшие кусочками,  аккуратно положила на тарелку. Потом очистила рыбу от костей. Почистила лук, морковь и всё перекрутила через мясорубку, подсолила, добавила чёрного перца,  одно яйцо.  Положила на дно кастрюли тарелку. Начала заворачивать приготовленный фарш в шкурку от рыбы в виде небольшого продолговатого кружочка, выкладывая на тарелку. Так она проделывала  со всем фаршем и, когда закончила, налила немного воды в кастрюлю,  положила туда два листочка лаврового листа,  поставила на маленький огонь на керосинку. Настолько это было вкусно, что рецепт я помню до сих пор. Она готовила целый день разное, и мы узнали, что справляем папин день рождения. Ему исполнилось сорок лет! 1955 год. В нашей комнате накрыли большой стол: белая простынь вместо скатерти и много закуски на столе. Нас закрыли в  комнате бабушки Кати, где мы, как всегда, натворили дел. Забравшись под кровать, открыли там все её варенья в больших банках и ели прямо оттуда ложками, конечно, думая и о том, что нам достанется… С соседней комнаты уже доносились песни, эти прекрасные песни моих родичей, до сих пор,  я не могу забыть, только недавно я их, правда, все услышала в каком-то исполнении по радио, но поверите, это не то…

Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 4.«Первые звонки жизни»

       Мама часто писала в Москву, жалуясь на наши квартирные условия. Она даже сфотографировала нас, чтобы послать фото. Запомнилась одна из фотографий: стояли мы босыми на полу, по росту. Первой стояла моя сестра, она была очень высокая и мы её в детстве прозвали " Цаплей ", мы же были ей по пояс. Мои братья уже догоняли меня по росту. А отправляла мама письмо, как я помну сейчас,  Мaлинкову, который сжалился над нами и, так как отец - бывший военнослужащий, предоставили на Метрострое комнату в двухкомнатной коммунальной квартире на втором этаже. Уже с лучшими условиями была кухня и туалет на два жильца. Даже у нас был балкон.

Но вот настал день переезда.  Была зима. К окну подъехала грузовая машина, из неё вышел мой отец и тихим голосом сказал, что будем грузить вещи. Я не помню кто, что грузил и сколько времени нам понадобилось на погрузку, помню только керосиновую лампу со стеклом, которую держала в руке, боясь поломать, так как мама, давая её, сказала, что стекло трудно достаётся. Я сидела в машине около шофёра, рядом сидела мама, держа на руках двоих моих маленьких братьев. Дорога мне казалась слишком длинной. В кабине было тесно, стёкла потели от нашего дыхания, а наверху в кузове открытой бортовой машины сидела Людмила, папа, Гаврил и бабушка Катя. Когда мы приехали, а это было в другом конце города, нам всем очень понравилась комната 24 м2 . Но сразу же Людмила  расплакалась от боли в ногах – отморозила их. Бабушка Катя стала натирать ноги чем-то, приговаривая. Я впервые услышала, как она  бормочет себе под нос, а вслух произносит: «Аминь, Аминь, Аминь». Моя мама, увидев это, стала её ругать, обозвав колдуньей,  и прогнала их из дома. Мы все очень расстроились и даже плакали, хотели поехать с ними обратно.

Бабушка Катя не была гордой и всё равно часто приходила и уделяла нам внимание, особенно после того, когда Ивана призвали в армию моряком в город Севастополь.  Всегда приходила с гостинцем - пирожками, так как знала, что мы их любили.  И  припасы на борщ принесёт. Приготовит, пообедает с нами, дождётся отца, а потом уезжает домой с большими пересадками, тратя на дорогу два часа.

На следующий год  1-го сентября мне надо было пойти в школу. Я уже была такая самостоятельная, что пошла сама. Школа была новая, большая пятиэтажная и тоже, как и я, открывалась впервые в этом году. Все выстроились в ряд -  родители с детьми, только я одна. Смотрю по сторонам - без цветов только я, а у всех большие букеты. Стою с краю, одна, без родителей и без цветов, зато с большим бантом на голове и очень красивой формой и белым фартуком, привезёнными моим отцом из Москвы, куда он часто выезжал с отчётами для сдачи квартальных балансов.  Вдруг ко мне подошёл высокий мужчина,  как я потом узнала, он был завучем школы. Взял меня на руки и подвёл к школьной двери.  Около двери на стене был небольшой замок, точно как у часов, когда  те заводят и сказал мне, чтобы я его повернула. Покрутив немного,  я услышала звонок -  первый звонок этой школы, первый мой звонок  и звонок новой жизни. Номер школы я забыла, то ли 103...  никак не вспомню.

На пятом этаже этой школы был большой физкультурный зал, и мои способности к физкультуре сразу были замечены. Я часто забиралась наверх по канату, как обезьянка, где даже мальчикам не удавалась подняться и до половины. Меня записали в кружок спортивной гимнастики. Я с удовольствием посещала занятия. Моя фигура и гибкость, стремление к победе поражала всех. Я быстро достигла успехов в спорте, но не в учёбе. Большая проблема у меня была с чтением и русским языком. Хотя дома мы говорили на русском, но во дворе с подружками по-грузински, мама говорила с большим акцентом, а в школе я часто слышала армянскую речь. От любимой бабушки я слышала деревенскую казачью речь, схватывала всё на лету. Многие мои подруги дома разговаривали только на родном языке и в русском языке меня преуспевали. Зато математика удавалась у меня лучше всех в классе и, поэтому со мной дружили одни отличники, зная, что я им помогу. Но как только читать - у меня сразу слёзы на глазах. Помощь в учёбе мне оказывал только отец, особенно по математике, видно и его любимый предмет. Ему очень нравилось, что я всё хватаю прямо на ходу Он красиво, аккуратно точил карандаши, оставляя большой грифель и у меня их было очень много. Отец часто уезжал в Москву, беря маму  с собой. Тогда у нас начинались праздники: они нас оставляли на бабушку Катю. Она сразу принималась за домашнюю работу: солила нам капусту, варила, парила, гладила и даже водила меня в школу, приговаривая: «Как это ты такая маленькая, а ходишь сама?». Но по приезду родителей опять скандал, упрёки и бабушка Катя уходила со слезами на глазах домой. Она никогда не упрекала за то, что нас смотрит. У неё не было своих детей, и она к нам и Ивану относилась как к родным, а может быть и лучше. Мама в свою же очередь ревновала нас к ней, видя нашу любовь к Катерине. На Пасху, всё равно,  мы все собирались в бараке у бабушки Кати в нашу бывшую квартиру, куда она перешла после нашего отъезда.

Пасха для нас - это встреча со всеми друзьями, с кем росли в бараке. Опять застолье, пение, веселье и много крашеных яиц, куличи. Она часто брала нас в русскую церковь на Кирочной на ночь посвятить всё, а на утро – окрошка. В общем, мы любили бывать у неё, а она не знала, чем нас угостить. Конечно, мы уже стали выделяться среди своих друзей хорошей одеждой, привезённой после каждой командировки отцом. Особенно помню красивое синее платье с белыми горошками с кружевным воротничком.  А если Пасха совпадала с праздником первого мая, то мы оставались у неё на ночь. А на второй день, взрослые называли его «маёвкой», все уезжали за город. После праздников Бабушка Катя покупала двух поросят, вскармливала их кормами, привезёнными отцом и растила до праздников ноябрьских и так много  лет подряд. Так что мясом, обсыпанным солью, мы были зимой обеспечены,  храня на балконе в старых оранжевых,  германских чемоданах, так как холодильника у нас не было.

Мой отец, видно, очень любил мать и прощал ей всё, чтобы она не делала. Зная, что дома голодные дети, он никогда домой не приходил с пустыми руками. Каждый вечер приносил большую палку варёной колбасы и хлеба, а иногда жареную курицу, а летом - часто большой арбуз. Он был очень спокойным и уравновешенным, любил играть с нами в шахматы и в шашки Правда со мной он играл редко, я только наблюдала, зато с моими братьями играл всегда, заранее отдав или две туры, или ферзь. Но всё равно всегда он был в выигрыше, несмотря даже на то, что наши годы увеличивались. Отец, видно, уставал на работе. Он даже приносил работу домой. У него всегда был с собой небольшой портфель.  Папа мог несколько часов вечера посвятить своей работе, тогда я пристраивалась рядом, доставала трёхэтажную коробку с разноцветными карандашами и большой альбом, привезённые им с Москвы, и часа два рисовала то, что хотела, пока сон не одолевал меня.

Но чаще во время отчётов он оставался на работе допоздна. Кухонное окно  выходило во двор, и мама всегда ждала его, смотря в окно. Но вот однажды, в двенадцать  часов ночи, я проснулась от крика. Кричал  мой отец: Мои  вискИ, мои вискИ, моя голова!»  А утром я узнала, что его остановили в подъезде  трое мужчин, избили, забрали портфель с документами и все деньги, которые он имел. Мама, как всегда ожидая его у окна, видела, как он входил в подъезд, а когда услышала большие крики внизу выбежала и увидела на лестнице избитого отца. Побои по голове отразились на дальнейшем здоровье, головные боли не давали ему покоя. Этот случай полностью изменил нашу семью. Отец стал часто выпивать, приходить  домой пьяным, чего я не видела до этого, громко ругался.

Наступила вторая осень и, так как мой брат Володя был лишь на один год младше меня,  я  повела его первый раз в первый класс, зная,  как это важно, когда тебя ведёт старший. Сама купила цветы, и он стоял красивый, держа цветы в руке. А я стояла и гордилась за него, что у него всё в порядке. Моя  мама говорила, что он родился «в рубашке» и, что он будет счастливым. Так говорят, но это неправда: никому не желаю участи моего брата, ту ужасную жизнь, которую он  прожил, как будто горе преследовало его. Он был очень красивым мальчиком похожим на нашего отца. Высокий, сложен хорошо, чёрные волосы, карие глаза, белоснежное лицо с румянцем на щеках - ученическая форма очень подошла ему. К первоклассникам подошла учительница Валентина Васильевна, она была моей учительницей в прошлом учебном году, а я должна была пойти в мой класс во вторую смену. Она разрешила мне остаться на первом уроке моего брата в классе за последней партой. Моя любимая учительница рассказывала так хорошо, что мне не хотелось перебивать её и отпроситься в туалет. И я тихонько пописала в трусы прямо на парту, а после звонка, стыдясь, убежала домой. Придя в школу во вторую смену, я смотрела в глаза моей учительнице. Было очень стыдно,  и я думала, что она мне скажет об этом прямо на уроке. Но Валентина Васильевна промолчала тогда. Я подумала, что она не заметила, а сейчас  думаю - просто у неё был хороший такт по отношению к ученикам. На втором уроке началась математика, и я совсем забыла об этом.

        Способная в спортивной гимнастике я часто стояла на цыпочках, представляя себя балериной. Любила симфоническую музыку, балет, особенно "Лебединое озеро", которое могла смотреть как в оперном театре, так по телевизору по несколько раз....

Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень.
Часть 5.«Винегрет памяти детства»



 

На Метрострое наши двухэтажные дома, как близнецы, стояли друг против друга. Однажды мы прождали отца всю ночь около окна в кухне. Он не пришёл. Утром, а это было воскресенье, пришёл участковый и сказал, что отец задержан, находится в участковой милиции на подъёме Бараташвили около серных бань. Причину он сразу не сказал. Моя мать услышав, взяла с собой всех четверых детей, и мы добирались на автобусе. Войдя в милицию, мы все уселись в приёмной, а мама много говорила с дежурным. Через некоторое время открылась дверь, и вышел оттуда наш отец, небритый, уставший. Рядом с милицией, прямо на Бараташвили, был маленький ресторанчик, в который мы направились всей семьёй. Мне показалось всё очень красивым. В ресторане не было людей, кроме официантов, и все столики были пусты, так как было очень рано, тем более воскресенье.  Белые скатерти, тонкие стаканы. Подали закуску: фасоль красную, солёный перец, на одной тарелке - много зелени: зелёный лук, редиска, ещё  много такого, которого я не пробовала раньше. А потом подали варёную рыбу с уксусом и кинзой. Я была очень счастлива тем, что наша семья вместе и чувствовала себя счастливой.  Дома я узнала о том, что произошло с папой. Вы помните картину "С лёгким паром"? Вот почти то же самое случилось и с отцом: возвращался он поздно вечером домой, хорошо выпившим, прошёл наш дом, зашёл в соседний дом, находившийся сзади нашего, а так как все дома были одинаковыми, то вошёл в похожий подъезд и начал стучать в  похожую дверь квартиры  на втором этаже. Кричал, чтоб ему открыли, сильно стучал в дверь. А там-то, как я потом узнала, вообще, было женское общежитие. Женщины испугались, одна спустилась на первый этаж через окно, перебросив связанные простыни, и вызвала милицию. Его сразу же арестовали. Когда он протрезвел, сказал адрес, то поняли в чем дело. Правда, штраф - 45 рублей.

Лето пролетело быстро, а в сентябре я уже отправляю  в первый класс школы Сашку, моего младшего брата.

Зимой выпало много снега. Говорили, что  такого давно в Тбилиси не было. Мы лепили из снега снежных баб. Одну даже затащили домой, а она растаяла и вода потекла из нашей квартиры по коридору. А  мы были просто дети и не знали, что творили. Детский ум не понять.

Я была очень счастлива: со мной учатся мои братья. Людмилу, сестру свою, в детстве я не помню. Единственное, что я помню:  она постоянно была с книгой и учила в школе немецкий язык. У меня в школе опять были неудачи в русском языке и грамматике, в чтении, хотя я стала уже читать наши книги, который мой отец любил перечитывать. Но во дворе я слышала разную речь: грузинскую, армянскую, а от Бабушки Катерины древнюю деревенскую русскую речь. Мои ушки, как локаторы, воспринимали всё подряд. Я часто не понимала себя, на каком языке я разговариваю в данный момент. Отец работал, русскую речь от него слышала редко, только по выходным, так как он часто стал задерживаться на работе. Мама не работала, но у неё, вообще, был Одесский говор, как я потом стала понимать, не похожий на русский. Она много слов употребляла от идиша и, ещё  немного картавя, говорила всегда быстро. Вот так у меня формировалась русская речь, как винегрет из памяти детства. Да и  педагоги русского языка не всегда были  русской национальности, но об этом я подробно  опишу  позднее.  Зато  большие успехи в математике, рисовании и в физкультуре, дружба с детьми и радость.

 Но, как на весах, перевес чаще в слабую сторону и  меня вызвали в учительскую. Учительница говорит, что все дети уже принесли в школу пионерский галстук,  и что в апреле будут принимать всех в пионеры, а меня нет, потому что я плохо учись и плохо пишу диктанты. Мне было очень обидно потому, что я  уделяла русскому языку много времени, а он мне просто не давался. Комок сдавил моё  горло, я заплакала и побежала домой. Я стала не любить свою учительницу, она была с больной ногой, а может без ноги на протезе,  с палочкой. Стук её  шагов всегда напоминал мне что-то очень плохое. Уже даже раздражали её  волосы с  шестимесячной завивкой, её карие глаза, немного похожие на мои. Дома я ничего не сказала, так как галстук мне был уже куплен, я его каждый день проглаживала вместе с воротничком формой  Я ходила в школу очень аккуратной. Никому и в голову не приходило, что это всё делаю я сама - стираю и пришиваю воротничок. Учительница всё это списывала на заслугу моей матери, так как она одевалась со вкусом,  я понимаю это сейчас, а в то время я ненавидела, как она одевалась. Она всё себе привозила с Москвы, когда  вместе с отцом выезжала в его командировки.  Утром надену галстук и иду в школу, а по дороге снимаю его. Так продолжалось до конца учебного года. Меня перевели в четвёртый класс, а летом я узнала, что папе на работе дали изолированную однокомнатную квартиру.

Мы переехали на улицу Шаумяна в  квартиру на втором этаже с двумя большими окнами, смотрящими  прямо на улицу. Квартира большая, со всеми удобствами, даже была большая чугунная ванна, длинный коридор, паркетные полы. По улице ходило много людей. Наш дом был рядом с грузинской школой, а немного дальше - кинотеатр «Исани».  По улице ходили трамваи №7 и №8, под грохот их колёс трудно было уснуть вначале,  но всё равно мы были счастливы. Летом отец нам достал путёвки в пионерский лагерь в Манглиси.

Я часто любили сидеть на подоконнике и вот, в один день, вижу, как подъехал небольшой автобус. Мы все вышли из дома, сели в автобус, не забыв повязать пионерский галстук вокруг своей  шеи. Автобус вскоре стал крутить нас по узкой дороге, всё выше поднимаясь в горы.  Изредка бежали, встречающиеся навстречу, такие же автобусы. Но меня поразила природа утопающих в листве склонов гор, на что я ещё  смотрела  детскими  глазами. Меня, приехавшую в лагерь,  в первый раз оставили одну без братьев, определили в шестой отряда. Людмилу во второй. Мои братья с первого же раза показали себя балованными, озорными. Лезли по деревьям, особенно, если на них были какие-либо фрукты, как зверки, выпущенные из клеток. До этого они нигде не отдыхали, не считая того, что бывали у бабушки Кати. Учительница была грузинка, она, видно, не могла терпеть их, а может боялась, чтобы дети не упали с деревьев. Я услышала, как она кричала на них. У меня до сих пор режет ухо. Она оскорбляла моих братьев, кричала, что русские - свиньи, затрагивая национальность. До этого момента я думала, что все равны, это Советский Союз и все люди – братья. Таким было моё  детское размышление в те годы, и о какой национальности может быть речь? Но видно я очень ошибалась. Не понимая, как эта чужая женщина могла кричать на моих братьев, обидевшись, взяла их за руки и повела во второй отряд к нашей сестре. Там были дети на пять лет старше, но никакие уговоры ни директора лагеря, ни старшего преподавателя, не заставили нас вернуться обратно. Там мы и остались до конца смены. К нам там относились хорошо, возможно из-за недавней ссоры, я не понимала. Родители к нам не приезжали, как к другим каждое воскресенье и фруктов нам не привозили тоже,  поэтому мы собирали фрукты сами с деревьев. Со столовой выносили хлеб и обменивали через забор на сливы с местными жителями. Часто хлеб и сливы приносили вечером в палату и кушали хлеб с чесноком, луком.

Администрация заметила, что вечером все пионеры выносят хлеб из столовой. Один раз поздно вечером  около 11-ти часов нашей палате зажгли свет, и старший пионервожатый спросил всех: «Кто голодный и хочет кушать – одевайтесь, пойдёмте в столовую.»  Я тихонечко пробралась к своим братьям, которые спали в соседней комнате, подняла их, заставила тоже пойти в столовую. Про сестру я почему-то не помню. Идём друг за другом. Темно. Туман. Ничего не видно впереди, только фонарики пионервожатых и топот детских ног. Конечно, я была голодная, потому что вечером нам давали большие, ничем незаправленные макароны. Дорога мне показалась длинной, но когда я вошла в столовую, то очень удивилась: там был полный зал голодных детей. Как всегда я села за стол с братьями и нам стали разносить эти же макароны,  несъеденные во время ужина. Удивлённая, я даже не посмотрела в тарелку, зато старший пионервожатый с большим кнутом ходил вокруг столов, ударяя им об пол, заставлял есть. К нашему столу он не подходил близко, зная, как я могу отреагировать. Потом  мы как бы привыкли,  адаптировались.

Меня  всегда увлекал спорт. Было соревнование по бегу и я заняла первое место.  Все меня стали сразу уважать. а дети хотели дружить, предлагая мне фрукты, конфеты, печенья, привезенные им родными по воскресным дням. Всё это я всегда делила на три равные части, давая полакомиться и братьям. У меня появилась там подружка – армяночка,  угощала меня бастурмой и сучух, всё это я попробовала впервые.

Лето заканчивалось, листья становились жёлтыми, красными и вот пришло последнее воскресенье, когда родители забирали своих детей с лагерей. Мы четверо стояли у ворот, но за нами так никто и не приехал. В лагере из детей почти никто не остался, мы каждую минуту направляли наш взгляд на те железные лагерные ворота, где должна была появиться наша мама. И во вторник я вижу, как из автобуса выходит моя мама. Всего лишь  несколько часов и мы в нашей новой квартире



Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень.
Часть 6.«Авлабари»


        Меня с братьями устраивают в десятую железнодорожную школу на следующей улице от нашего дома. Школа была маленькой, а спортивный зал использовался в свободное время для грузинских танцев. Людочку, сестру мою, устроили в школу №33, которая была на Воронцово на улице Хетагурова, потому что Люда уже изучала  немецкий язык, а это было самая ближайшая школа с изучением немецкого. А в нашей школе изучали английский язык.

Первого сентября мы все утром пошли в школу. Очень стесняясь, я шла без галстука. Моя учительница, Елизавета Сергеевна, позвала меня и спросила, почему я без галстука.  Мне было трудно сказать, что меня не приняли. Я с трудом выдавила эти слова и заплакала. Она успокоила меня, и сказала, чтобы завтра я повязала галстук. Я так обрадовалась, как будто она подарила мне жизнь. Я очень любила, как она объясняет. Особенно мне нравилось отвечать  на только что пройденный материал. Елизавета Сергеевна поражалась моей великолепной памятью. Она очень помогала мне с чтением, оставляя после уроков. Один раз она вошла радостная на урок и объявила, что в классе две пятерки по математике - у меня и у моего одноклассника, сидевшего позади меня. В классе начался гул учеников. Все кричали, что я списала у него, но она быстро успокоила их, сказав, что я писала первый вариант, а он второй. Так этой отметкой я завоевала авторитет в классе и, вообще, как я поняла в конце, что ученики дружат только с сильными. Одноклассники подходили ко мне, особенно, если это была трудная задача,  до уроков, прося переписать или же объяснить. Потом я подружилась с одноклассницей, которая мне помогала по русскому языку, а я ей по математике. Из-за отсутствия большого зала моя спортивная гимнастика оборвалась, но я упросила  моего отца, и он целый год платил за обучения грузинских танцев, которые мне очень пригодились в жизни.

Меня тянуло к спортивной гимнастике, и я попросила перевести меня и моих братьев в другую школу № 93. Она была немного дальше, но зато там на первом этаже находился большой спортивный гимнастический зал. В пятый класс я уже  пошла в новую школу и мои братья, конечно, тоже. Успеваемости Саши можно было желать лучшего, а Володя был у нас круглым отличником. Ему всегда удавались все предметы, зато Сашку мы называли снабженцем: его хоть сто раз пошли в магазин, он всегда пойдет и принесет всё, что надо.

Наглаженный воротничок, новая форма, красивые белые босоножки и большой чёрный бант обвязывал мои светло-русые волосы. Я посмотрела на себя в зеркало и заметила, что я как-то округлилась, вытянулась, появилась грудь. Мне показалась, что стала красивее и, поэтому сразу на меня обратили внимание уже новые одноклассники. Начали изучать новые предметы – историю и географию. Обладающая необыкновенной памятью, я уже стала проявлять способность к литературе, запоминала каждый куплет стихотворения за  пять минут. Даже один раз я поспорила с моей одноклассницей, ее звали Лили. Она мне не поверила, но убедившись, стала со мной дружить наверно из-за этого многие, многие годы, пока её семья не переехала в Ереван в Армению, так как они были армянами. Её родители вовремя заметили нагнетания национального вопроса в Грузии. Она была хорошо сложена: чёрные волосы, заплетённые в две косы, красивые белоснежные зубы, хорошая походка, высокие ровные ноги, которые она всё время выставляла напоказ.  Её лицо портил только нос. Если бы ни этот нос, то она была просто красавицей. Я знаю, что живя в Ереване, она даже делала пластическую операцию, но видно неудачно. Нос изменился, а к лицу не подошёл.

Занимаясь своим любимым спортом, я иногда забывала обо всём. Я могла несколько часов проводить в спортивном зале. Моими любимыми снарядами были кольца и брусья. Я летала, как птица, не боясь упасть на пол, уже не говоря о вольных упражнениях на ковре. Моя гибкость удивила мою учительницу по физкультуре. Она же была тренерам по спортивной гимнастике в школе и, оставив меня после уроков, предложила перейти в большой спортивный зал. Это было в Ваке, в самом красивом районе нашего города, достаточно далеко от нашего дома. Надо было добираться туда с двумя пересадками. Поблагодарив учительницу, я сказала, что моя мама  не повезёт туда, но она меня успокоила и объяснила, что сама будет возить несколько раз. А потом покажет дорогу и научит, как добираться.

Я стала заниматься в большом гимнастическом спортивном зале. Хорошо помню: он находился на второй улице после ресторана Сакартвело. Одновременно посещала занятия и в школе, очень быстро добиваясь успехов. Через несколько месяцев мы увидели уже свои результаты. На одном из соревнований я сдала на 1-ый юношеский разряд. Само здание спортзала было круглым с большими окнами, с очень высоким потолком, с зелёным ковролином. Там я занималась четыре дня в неделю. Нас, детей уже из разных школ Тбилиси,  было там много. Там я подруг не имела, так как много времени уделяла тренировкам, а после торопилась домой. Я запомнила только одну грузинку, на которую все особенно обращали внимание. Она была хороша собой:  очень густые черные волосы, вплетённые в две косы. Она покоряла своими упражнениями на всех снарядах, особенно ей удавалось вольные упражнения на полу. Я, конечно, садилась на шпагат, но так делать, как она, смертельный шпагат, не мог никто. Она сдала на второй взрослый, и мы все мечтали тогда быть похожими на неё в спорте. Девочка занималась давно, была хорошо сложена. Мне хотелось познакомиться и, когда я сблизилась с ней, хотела заговорить, но поняла, что она не понимает по-русски. Я понимала по-грузински. Мы разговаривали на грузинском языке. Я поняла, что мой  грузинский не достаточный, чтобы свободно разговаривать друг с другом. А мне так хотелось с ней подружиться. Я в школе не учила грузинский язык. Это был обязательный предмет, но дети военнослужащих могли учить его по желанию. Так что в изучении грузинского у меня были проблемы, потому что дома тоже никто не говорил по-грузински, и помочь было некому.

Время бежало быстро – спорт, учёба, а также забота о братьях. Я продолжала дружить с моей подругой  Лили. Она была из большой армянской семьи и жила в большом двухэтажном доме. Её отец работал на заводе, а вся семья имела дома цех по изготовлению шёлковых платочков и косынок, пестрых в цветочках. У неё было две сестры старше нас намного, два брата младше нас, точно такие, как мои братья. Я в ней нашла много общего: она также заботилась о своих младших братьев. После школы она помогала старшим сёстрам в цеху. Я тоже иногда помогала им и слышала уже армянскую речь. Так как у меня была хорошая память, я через несколько месяцев чисто понимала, о чём они говорят, правда, ещё не разговаривала. Ткань - шёлк, они резали на небольшие  кусочки. У них были заготовленные рамки, они натягивали ткань сначала с одной стороны, потом с другой. И так все четыре стороны. У их были стеклянные инструменты, такая трубочка в виде пробирки,  как вилка с маленькими отверстиями на  концах. Туда заливалась краска и, измерив точное расстояние, они чертили линии. Получалось сразу пять линий, близко расположенных  друг к другу. Потом начинали раскрашивать уже получившие квадраты. Края платков подшивались шёлковыми нитками. Я была с детства очень любознательная и всё новое меня интересовало. Но конечный результат меня очень удивил, потому что мой отец имел именно такой платок. Косынки я тоже вспомнила - покрытые головы азербайджанских женщин, торгующих на базаре зеленью и овощами.

Мама уже стала  работать, и мои братья остались без присмотра, так как я всё своё время  распределяла между спортом, учёбой и подругой. Они были предоставлены сами себе. Отец приходил поздно и, в основном, пьяным. Он перешёл на новое место работы и его каждый раз угощали, а он не мог отказаться,  был, наверное, слабохарактерным. Людмила училась далеко от дома. После школы заходила также к подружкам, и мои братья оставались без присмотра. Я также часто не бывала дома после школы: подруга, потом спорт по субботам и воскресеньям. Семья подруги считала меня своим членом, часто в шутку приговаривая: «Как жаль, что наши мальчики меньше тебя, а то ты была бы хорошей невесткой для нас».

В шестом классе на уроке у меня заболел правый бок. Рядом с нашей школой была детская поликлиника и меня отвели туда к врачу. Он предположил, что у меня  воспаление аппендицита и дал направление на операцию в больницу  Арамянца квартала Авлабари. На второй день меня прооперировали. Видно вся операция проходила под местным наркозом: я смотрела вверх, надо мной висела большая лампа, которая светила так сильно, что резала глаза. Я закрыла глаза, так мне было удобнее. Весь разговор во время операции я слышала, а особенно последние слова хирурга. Он говорил другому врачу, что можно было и не оперировать, ведь особых проблем не было. Но эта операция в дальнейшем плохо отразилась на моей спортивной карьере. Я отстала от сверстников на один год, а в спорте это большое время, и я решила оставить спортивную гимнастику.

    Лёжа в больнице, я всё больше убеждалась в том, что за нами нет необходимого ухода со стороны родителей, а случай в больнице еще больше убедил меня в этом. В палате, где я лежала после операции, было шестеро детей, шесть кроватей и около каждой кровати стояла тумбочка, холодильника не было.  Было жарко, в то время кондиционеров не было. Все дети были прооперированы в тот же день, что и я. На второй день врач подошёл ко мне и сказал, что можно выпить сегодня хорошего куриного бульона, а на завтра - куриное белое мясо с бульоном. Я очень обрадовалась, так как не ела уже три дня и хотела сказать об этом маме, но она в этот день не пришла в больницу. На следующий день я сказала ей, когда она пришла после работы, что мне можно есть бульон. Она пообещала, что пойдёт на базар, купит курицу и сварит для меня бульон, который я уже ждала с нетерпением. На следующий день я уже ходила по большому коридору больницы. И вдруг, это было к вечеру, вижу -  идёт мама. Сначала я не заметила, что она несёт. Когда она начала приближаться то, что она несла, меня привело в ужас. В руках у неё была чёрная сетка с дырками и оттуда выглядывала маленькая рябая, чёрно-белая курица. Её красные глаза смотрели прямо на меня, клюв и хохолок, тоже красные, выглядывали из дырок авоськи. Мама объяснила, что она только с базара, завтра не работает, и к 12-ти часам принесёт мне бульон. Я просто не понимала, как её, вообще, пропустили в больницу с живой курицей да ещё в операционное отделение?!

Долгожданное завтра настало. Уже темнело, когда пришла мама, неся в той же сетке трёхлитровую банку бульона. За куриное белое мясо я у неё ничего не спросила. Мама отдала мне бульон, успев сказать, что его хватило бы на всю семью. Бульон был темно серого цвета. Я, правда, с удовольствием выпила, сколько смогла, а остальное положила в тумбочку. Так как, я уже говорила, в больнице раньше холодильников не было, то на следующий день бульон скис. Когда я выливала его, то заметила там две куриные ножки, которые тоже были непригодными к употреблению. На них торчали перья. Вчера, из-за тёмного цвета бульона,  я их не заметила. На седьмой день меня выписали домой. За мной приехала мама. Приехав домой,  я хотела лечь в постель. Она не разрешила, сказав, что дома не лазарет.

Мне было стыдно за свою мать, и во мне стала прокрадываться ненависть к ней – женщине, которая некорректная, неумелая хозяйка, родившей четырёх детей, не хотевшей заниматься их воспитанием. Могло быть и пять, но один до меня скончался сразу. Мама одевала только себя, её гардероб трескался от красивой одежды, красивых комбинаций и разноцветных чулок и туфель, заказанных на заказ, лифчиков. Она себе не забывала делать шестимесячные завивки и маникюр, покупать новые украшения или парфюмерию, особенно, яркую помаду. Дети же ходили везде в школьных формах, привезённые отцом, потому что из-за расточительства жены не было возможности уже одевать детей.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 7. «Ароматы детства»



      Отец уже чаще стал приходить домой выпившим. Денег в дом  давал всё меньше, так как  просто напросто пропивал их, а маминой маленькой зарплаты на многое не хватала. Вдобавок ко всему страсть за собой посмотреть у неё не уходила, а с годами, как я стала замечать, увеличивалась. Она хорошо одевалась. Только сейчас я понимаю, что одевалась она со вкусом, ещё в ней были заложены городские представления, города откуда она была родом. "Это Одесса, там нет другой национальности" - так она говорила,  часто вспоминая различные шутки, прибаутки с Одесским юмористическим лексиконом. А меня в то время всё это раздражало, потому что я её сравнивала с родителями одноклассников и своей бабушкой (тётей) Катей, а также со скромными женщинами домохозяйками.

      Один раз нам раздали билеты в театр и я очень хотела пойти, а одежды красивой не было. Людмила была старше и у неё была одна шерстяная кофточка. Она мне её одолжила, а юбку мне пришлось сшить самой из портьер. Туфли у меня были только красного цвета. В большой комнате у нас висели болотного цвета портьеры, и из верхней части я решила сшить юбку. Поднялась на стул, который поставила на стол, заранее придвинув его к двери, и сорвала портьеру. Сшила себе юбку, которую с удовольствием носила несколько лет. Шить я не умела, а юбка получилась У нас в семье шила только Люда. Её мама устроила на курсы кройки и шитья. Она делала чертежи к платьям по лекалу, а я же просто наблюдала за ней, как она это делает. Один раз она мне сшила для моего урока труда ночную рубашку и простой домашний фартук. Это было просто прекрасно! Я первый раз пошла в театр. Представление, конечно,  я не помню, потому что думала,  что мне влетит от мамы за испорченные портьеры. Так оно и было:  был крик, шум дома из-за портьер, но мой отец заступился за меня,  добавив, чтобы мама купила что-нибудь из одежды для меня.

      Прошло некоторое время и мама всё-таки купила мне тафтовый шёлк, который я отвезла к бабушке Кате. Приезжаю, а там приехал Иван с армии и привез с собой жену. Правда в бараке у него была девушка, которая его ждала, а он остался служить сверхсрочно и там женился. Я очень любила Ивана. Он сильно обрадовался, увидев меня, познакомил со своей женой. А вскоре она родила и у меня появился первый племянник Андрюшка. Моя мама не дружила с бабушкой Катей и, поэтому мы часто её не видели, но если нам что-нибудь  было надо, то она обязательно сделает.  Она выполняла любую нашу просьбу, а  когда мама с папой уезжали в командировки в Москву, то она приходила смотреть за нами. После возвращения с армии отец устроил Ивана работать водителем, а его жену взял к себе на работу в бухгалтерию. Иван после армии долго не жил в Тбилиси. Его жена была из Симферополя и они  вместе с ней переехали в Симферополь. В этот же самый год в Ростовскую область уезжает проведать детей от первого брака Гаврил, муж бабушки Кати. Он был ещё тот казак! Увидев, что его первая жена вышла замуж , зарубил её топором, попал в тюрьму, где и умер...  Бабушка Катя была добрая по природе,  она много раз побывала у него в тюрьме на свидании, посылала ему посылки...

      Так она осталась одна. Долго дома не сидела  - устроилась на работу в военную часть, которая стояла на горе недалеко от бараков. Работала она швеёй. Мы стали больше приезжать к ней в гости, потому что она стала жить одна. В детстве мы были шумными детьми и Гаврил не очень любил, когда мы приезжали,  часто ругался поэтому и  за то, что мы приходили и создавали неудобства. Но я любила к ней приходить. Она была, как виртуоз на кухне -  парила, жарила, лепила вареники, заготавливала лапшу, вывешивая на канаты. Я смотрела на неё и думала: " Откуда она это всё знает?!" Её солёная капуста, баклажаны (синенькие), помидоры! Она могла копошиться целый день и никакой усталости. Мы стали часто у неё оставаться на каникулах. За летние каникулы мы поправлялись, одевались, потому что она обшивала нас, и ближе к сентябрю нас забирали  домой.

      Также мы бывали в обязательном порядке в гостях каждый год у бабушке Кати на Пасху. Иногда мы шли на ночь в церковь, где нам святили паски, яйца и всё то, что она положила в корзиночку. А утром для нас начинался праздник, потому что яиц варилось очень много и было чем биться  во дворе с детьми. Конечно же мы, дети, бились друг с другом  крашеными яйцами. Паски, пасхальные куличи, она пекла сама. Всё на столе было сделано её руками. Только освящённые паску и яйца заставляла есть самим, приговаривая, что нельзя переводить святое. Конечно, самое моё любимое блюдо,  до сих пор осталось, - окрошка. Она делала квас из серого или чёрного хлеба, а потом из настоящего кваса делала окрошку. Конечно, я и сейчас делаю окрошку, но у меня так, как у неё, не получается. Это прекрасное русское холодное блюдо и когда мы готовим - часто вспоминаем её.

      А если Пасха ещё совпадала с майскими праздниками, то на второй день все собирались  на маёвку.  В полдень приезжала машина и все забирались наверх. Особенно я запомнила Гаврила до того, как он уехал навсегда, с той же серьгой в ухе, красной помадой на губах, большой родинкой на щеке, выведенной химическим карандашом, и закрученными усами, юбкой и его тёплым кожухом из овечьей шкуры. Он был очень потешный мужчина, и мы смеялись и радовались. Машина мчалась с песнями за город. За городом около леса машина остановилась. Расстелили  большую клеёнку,  разложили всё, что было из еды.  После обеда нам разрешили, далеко не отходя, собирать цветы! Это были ландыши - белые маленькие цветочки с ароматным запахом.  Впервые я узнала об этих цветах, но полюбила их на всю жизнь. Мне сегодня кажется - человек любит очень то, что впервые увидел.  Я не говорю, что мне не нравятся другие цветы, но, именно, ландыши я люблю больше всех. Потом нас всех повезли в музей, а когда мы выходили с музея большой ливень испортил всё наше настроения. Все стали сразу мокрыми, грязными, бежали  к какой-то беседке, так как машина была открытая и больше спрятаться было негде. Но беседка нас не укрыла, сквозной дождь бил  по лицу. К нам подбежал Гаврил, прикрывая нас своим кожухом, довёл  до машины  и посадил в кабину. Большой дождь как нагрянул, так и быстро прошел, но настроение  у всех уже было испорчено. Мы все вернулись в барак. В руках я держала букетик прекрасных цветов,  сильно прижимая их к груди. Приехали к бабушке,  она нас переодела в свою одежду и развесила сушить на верёвке во дворе барака нашу одежду. Так как всё не успело высохнуть, мы остались ночевать у неё.

      А второе мая опять застолье. Нам, детям, разрешили пойти в кино. Во двора собралось много детей, и мы вместе с ними поехали на 11-ом трамвае до кинотеатра Сакартвело. Картина была - "Ленин в Октябре". Как сегодня помню эту картину, потому что видела её несколько раз. Сидела с братьями на первом ряду, а Людмила на четвертом. Вдруг в середине картины я захотела в туалет. Боясь выйти и потеряться, так как я в первый раз без родителей была в кинотеатре,  я пописала прямо на сидение, где сидела. Стулья тогда в театрах были деревянные, квадратные с углублением и, поэтому я сидела прямо в луже. Это мне быстро надоело, пригнувшись к Сашке, так я называла своего младшего брата, сказала, что мне не видно и попросилась к нему на стул. Но видно ему было не комфортно сидеть со мной и он пересел на мой стул прямо в маленькую лужу. Выходя из кинотеатра, я заметила большое мокрое пятно на его брюках. К вечеру мы вернулись домой на такси и, вообще, я видела, как иногда отец нас балует, покупая много разнообразных сладостей. Он просто очень любил нас.

      Спортивную гимнастику я оставила,  и  поэтому мы с подружкой Лили записались на плавание в лягушатник, так называли маленький бассейн, где вода была почти по колено. Но всё равно я долго не могла научиться. Сначала я её поддерживала, а потом она меня, но вот в один день она не пришла и меня больше не было кому страховать. В этот день свершилось чудо - я стала плавать. Конечно для спортивного плавания я уже опоздала, но для жизни мне это очень пригодилось. Лили так и не ходила больше на плавание:  у неё было восполнение уха. Мне было скучно без неё, и поэтому мы записались с ней на большой теннис.

      Теннисные корты в Тбилиси находились на Набережной, куда мы легко добирались. Мы уже переходили в 7-ой класс, и у нас должны были быть переводные летние экзамены. Так как с новым спортом у нас ничего не получалось, а только усталость и трата времени,  мы его оставили под видом  того, что нам нужно больше заниматься. Четыре экзамена, которые назвала наша классная руководительница, - математика устная и письменная, а также русский язык и литература. Как вы уже знаете,  я обладала великолепной памятью и для меня повторить все стихотворения было пустяком. Русский язык со мной не ладил, особенно грамматика, и с педагогом у нас тоже проблема. Часто пропускала уроки. Я уже не знала что с собой поделать, часто из-за этого плакала.

      В один из дней у нас должна была первым уроком литература. Прозвенел урок и в класс вошел завуч с новой учительницей, которая должна была замещать нашего заболевшего педагога по русскому языку. Первый урок она провела на свободную тему, и  с таким наслаждением и выразительностью прочла нам стихотворения Есенина, Твардовского, что у меня покатились слёзы по лицу. Я никогда не слышала что-то подобное. Я и так любила стихи, а тут их услышала с уст, уже полюбившегося, педагога.  Я не обращала внимание на незаурядную внешность учительницы: она была маленького роста, пухленькая, как колобок, голова без шеи, как будто приросла к плечам вторым подбородком. Её тёмные, чёрного цвета короткие кучерявые волосы огибали ее крупную голову. Загорелое лицо (видно она сама не светлая) тёмная помада её портила больше, так как над верхней губой был виден чёрный пушок усов,  густые чёрные хаотичные брови, большие выпуклые карие глаза, продолговатый её нос, который всё портил. До этого я читала книги, которые были у нас дома. Это была небольшая библиотека,  потому что мой отец читал всё подряд: газеты, журналы, книги. Но с появлением нового педагога я увлеклась литературой, записалась в библиотеку на улице Шаумяна, напротив нашей школы, ближе к станции «300 Арагвинцев», и попросила первый том Есенина, а затем второй. Так я перечитала, и даже кое-что запомнила, все стихотворения Есенина и Твардовского. Есенина я перечитывала несколько раз. Я стала по-детски сама кое-что писать, но не очень получалось, и поэтому я перестала вскоре писать.

      Подростковый возраст наших одноклассников заставлял девочек обращать внимание на своих мальчиков, а их же наоборот - тянуло к девочкам. Мне никто не нравился. Лили нравился Валера с нашего класса. Он жил один со своей матерью, отца у него не было. Очень скромно одевался. Был самым высоким мальчиком нашего класса с хорошими манерами, очень внимательный. Он всегда провожал нас до дома после школы, мы шли втроём. Сначала они провожали меня, потом он провожал Лили, а потом шёл сам домой,  хотя его дом был в противоположном направлении в военном городке. Потом мы узнали, что его отец был военным и недавно погиб, а его мать продолжала работать радистом в войсковой части и много внимания уделяла сыну. Он очень хорошо учился и за это школа подарила ему фотоаппарат. Я до сих пор имею много фотографий, снятых нас на уроках.  Просто он любил фотографировать меня или же Лили. Подходили летние каникулы и экзамены. Я хорошо сдала экзамены и перешла в 8-ой класс.

      Летом нас отправили в пионерский лагерь "Поладаури". Отец принёс путевки с работы. Конечно, Людмила уже не поехала, так как вышла уже из этого возраста. У меня были уже длинные светло-русые волосы и большая чёлка на лбу. Просто у меня был большой лоб, как я тогда считала, и старалась прикрывать его большой чёлкой. Всегда поправлять её - это было моей привычкой. Поладаури - это место в горах, где-то около Болниси. Основное население той местности были азербайджанцы или же татары. Нам сразу же объявили, что за предела лагеря не выходить - это опасно.

      Наступил день отправления нас в лагерь. Подъехал к нашему дому со стороны Шаумяна маленький автобус. До автобуса нас провожала мама. Я с братьями вошла в автобус. Там уже сидели много детей, также направляющихся в пионерлагерь. Мы попрощались с мамой и наш автобус помчался далеко за город. Я  своими, ещё детскими, глазами смотрела на эту прекрасную грузинскую природу. Всё сказочно цвело красотой. Вижу - проехали какой-то поселок. Мне сказали, что это был город Болниси. Через полчаса автобус остановился около пионерского лагеря. Лагерь находился в глубине орехового леса. Да, деревья грецкого ореха, также на территории нашего лагеря было много деревьев кизила.  Это наподобие вишни, но плоды имеют продолговатую косточку, и ни с чем несравнимой кислинкой и ароматом. Из него варят варенья или же прекрасный компот. Как-то раз я читала книгу "По долинам Алазани", там описывался рецепт варенья из кизила, но я ещё не знала, что это за прекрасный  фрукт, но рецепт я запомнила, и даже употребляла его в жизни.

      В лагере нас определили по отрядам: меня в первый, а моих братьев во второй. Несмотря на то, что разница в годах у меня с братьями была небольшая, я как квочка старалась ухаживать за ними. Часто стирала им сорочки, шорты и галстуки, так как мама положила очень мало на смену. Продолжала ухаживать за ними, как привыкла с детства,  хотя они уже подросли и уже следили за мной, чтоб меня никто не обидел из мальчишек. Владимир вырос в красивого черноволосого парня, а Александра портил его курносый нос. В этом лагере было очень весело и  каждую субботу был концерт, который представляли наши же пионеры. На первом же концерте я познакомилась с моего отряда с русской девочкой. Её звали Наташей. Я её видела и раньше, но до этого концерта не дружила. Но с Наташиного выступления, пения на концерте, полюбила её. Когда она пела,  её звонкий голос эхом разносился сквозь шум деревьев и гор, нежно ласкающих уже заходящего солнца. На следующий день она переписала мне эти песни. Это были песни "Хотят ли русские войны" и "ЕЕ ТЕ ДАРЕ", какая-то испанская песня. Это единственные песни с детства, которые я запомнила на всю жизнь до конца. Но вскоре я  заметила, что недостаточно знать наизусть хорошую песню и иметь прекрасный слух -  надо иметь хороший голос, и потому я больше не пела. Хотя слух у меня был, я учила, понимала музыку, любила её и хорошо танцевала.

      На втором концерте я тоже выступила - прочла стихотворения Есенина про собаку Качалова. Были тоже большие аплодисменты и мне, а Наташа сказала, что я всех покорила своим стихотворением. Всё было слышно так хорошо, что ей показалось, что дети боялись просто дышать, чтоб меня не сбить. Я ответила, что это не я, а Есенин и, что это стихотворения я тоже впервые услышала от своей учительницы и, что у Есенина все стихи прекрасны, пожелала ей прочесть другие. Мы дружили с ней всё лето. Она оказалась хорошей подругой. К ней каждую неделю по воскресеньям приезжали в гости родные и она делилась со мной гостинцами, а я же делилась со своими братьями. Но вот в одно воскресенье приехала к нам наша мама. Так как нас оставляли на вторую смену, привезла нам много новой одежды, гостинцев. Пирожки с картошкой и сухофруктами - я увидела много знакомого и сразу же поняла, что здесь коснулась рука бабушки Кати. Я тоже поделилась с Наташей и гордилась, что к нам тоже приехали проведать.

      Я кушала, но мысли уносили меня куда-то далеко: я думала о дальнейшей моей судьбе, думала, что моим детям не придётся так долго ждать родителей и, что я им буду уделять большее внимание, проведывать их в пионерском лагере, привозить много конфет и фруктов. Слёзы катились с моих глаз, как рассыпанный жемчуг, прямо по щекам, по платью на пол. Я с трудом сдерживала рыдания, спазмы душили моё горло. Наташа обратила на меня внимание, спросив, что со мной. В ответ от меня услышала что-то короткое, я поперхнулась. Я никогда ни с кем не делилась о своей семье, о своих родителях, просто избегала разговоров о них. Конечно, я считаю и сейчас, у меня был хороший отец, но зачем он пил. Зачем в последнее время, когда нам просто была необходима родительская забота, нам её не давали. Нам не хватало, как хлеба, как воды голодному жаждущему человеку, родительской заботы. После отъезда нашей мамы, через три недели, нас тоже повезли обратно в Тбилиси. Мы расстались с моей подружкой. Я её больше не видела, зато песни, которые она пела, я запомнила на всю жизнь. Иногда даже пою, и когда слышу где-нибудь, то мурашки по коже...



Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 8. «Дни рождения. Дни сравнения.»

 

      Первого сентября мы все трое (я и братья) пошли в школу в первую смену. Я зашла за своей подругой Лили. Она уже подготовила большой букет белых роз,  дала мне в руки, а для себя - красные. Мы пришли в школу, как нам показалось, очень быстро, потому что не могли наговориться. Рассказывали друг другу новости . Мы были счастливы, что опять вместе. Учебный год в восьмом классе начался хорошо. В нашем классе было много новых учеников. Если в прошлом году у нас было четыре седьмых классов, то сейчас осталось только три. Нам сделали пересортировку, добавив детей из других классов. Многие с нашего класса поступили в техникумы и ушли со школы. К нам пришла новая ученица и её тоже звали Наташей. Я подумала, что она такая же как та, с которой я дружила в пионерлагере. О, это  было совсем не так!

      Наташа была хорошо сложена: стройная, с очень красивой походкой, красивым личиком с очень привлекательной короткой стрижкой русых волос,  которые, словно накрахмаленные, стояли вверх. Мне даже мальчики говорили, что она их немного опрыскивает сахарным сиропом, хотя это могло быть и шуткой. Мы узнали, что она дочь генерала и приехала к нам из Одессы, откуда моя мама родом. Меня этот факт уже  стал раздражать. Правда, причём здесь все Одесситы?! Наташа одевалась очень красиво. Каждый день меняла туфельки, колготки, носочки,  разные физкультурные формы, плащи, курточки, шубки, шапочки, беретки  - всё то, что я никогда не видела ни на одной девочке нашей школы. Я даже не могла её сравнить с Ларисой Дорошенко, которая жила со мной на площадке в нашем доме, училась со мной в четвертом классе. Она тоже выделялась своей одеждой, но она была очень симпатичная с большими длинными волосами, всегда  заплетенными в две косички, гордая, заносчивая, всегда исполнявшая домашнее задание на отлично, потому что ей дома готовила и помогала  мама, тётя Соня, которая не работала и очень всегда удивлялась моим способностям по математике в школе. Лариса одевалась хорошо и я  думала, что это предел. Увидев Наташу, мне захотелось сравнить её с Ларисой, но я не смогла.

      Наташа была способной ученицей, прекрасно знающей литературу, и, вообще, она была очень развита во всех отношениях,  в добавок очень красивая по внешности. Она сразу обратила внимание на себя и почему-то присоединилась к нам . Мы стали уже ходить вчетвером после школы домой.  Сначала провожали меня, потом Лили, затем они шли обратно, проходя мимо школы, до военного городка, где они жили с Валерой в разных домах. В ноябре было у меня день рождение. Мне исполнилось 14 лет. Я не смогла пригласить к себе одноклассников, потому что мне никогда не справляли день рождения.  Правда, было один раз:  немного смутно помню накрытый стол, мы за столом, только свои, все блюда, если можно их так назвать, особенно котлеты, сильно пересолены... Как хорошо, что я никого не пригласила. Потом мама объяснила, что мясо, которое они засаливали на зиму, она заранее не отмочила, и поэтому соль, впитанная в мясо, вся не вышла. На следующий день я получаю подарок от Валеры. Он мне подаёт конверт, а там красивая открытка и срезанная еловая веточка. Я, конечно, обрадовалась, что он помнил день моего рождения! Было приятно, что кто-то обо мне вспомнил. Такой маленькой радости я ещё не испытывала с детства....

      Через несколько дней нас, всех одноклассников, пригласила на день рождения Наташа, даже классную руководительницу. Я, конечно, хотела хорошо подготовиться. Готовилась из чего уже было. В воскресенье поехала к бабушке Кате и повезла к ней однотонное коричневое, с тёмно-бордовым оттенком одеяло, и попросила из него сшить мне пальто и шарфик по моему чертежу. Она очень хорошо выполнила, даже подкладку купила на свои деньги и материал на платье тоже. Пальто получилось очень красивое,  я его носила несколько лет, подвязывая поясом, сделанным из этого же материала. У меня не было подарка и я выбрала хорошую книгу из нашей домашней маленькой библиотеки. Решила подарить ей книгу. Книга была немного старенькая, потрёпанная, я даже помню название книги - "Рассудите нас, люди" (автор - Андреев Александр Дмитриевич), которую я раньше перечитала несколько раз.  Зато я её обвернула в красивую обложку,  красиво подписала и положила внутрь кусочек веточки от ёлки...

      Все одноклассники и учительница собрались около школы в два часа в воскресенье. Я  была очень нарядная - это коричневое пальто, опоясанное тугим  ремешком вокруг талии,  очень мне подходило. Когда все уже подошли, мы отправились к ней домой. Она жила недалеко - напротив школы, в военном городке. Подошли к её двери:  с первого звонка меня всё удивило, потому что звонок в дверь слышался в виде песни, а у нас звонка и не было никогда, а надо было тарабанить в дверь кулаками до тех пор, пока кто-нибудь откроет.  Вошли в большой, как большая комната, коридор, обставленный вокруг книжными полками, как в библиотеке. Сбоку располагался  большой встроенный гардероб для верхней одежды . На потолке висела хрустальная люстра. Рядом с гардеробом очень красивое зеркало прямо до потолка, дубовый с орнаментом пол, а посередине красная ковровая дорожка с зелёными полосами по краю.  Я  это вам описываю не случайно, ведь до этого я такое не видела. Дальше я увидела у неё дома то, что  не видела ни у кого в то время. В бараке люди жили бедно, сводили концы с концами от зарплаты до зарплаты. На Метрострое тоже, правда, немного лучше. Круг общения у меня был небольшой, друзей не так много. У Лили дома было очень скромно, стояли даже железные кровати, но зато был очень хороший двухэтажный дом с большим садом. Там росло много цветов и фруктовых деревьев. Особенно мне нравились инжировые  и гранатовые деревья. Была я, конечно, и у других одноклассниках дома. Тоже скромно, я  даже считала, что мы жили нормально.

      Мой отец к этому времени стал работать в строительной организации в Октябрьском районе, сделал нам ремонт в квартире, хорошо стал зарабатывать. Деньги в то время были большого размера. Помню приносил большие свертки, похожие на кирпич, завернутые в газету,  и клал их на гардероб. Гардероб был четырёхдверный  с причудливой текстурой "птичий глаз". У нас стояли две деревянные кровати, всегда накрытые голубым китайским покрывалом, большой квадратный стол, покрытый синей бархатной скатертью. На океанской синеве бархата располагалась хрустальная ваза и большая, очень тяжёлая, круглая пепельница, похожая на большую глубокую тарелку. В правом углу комнаты, недалеко от окна, был письменный стол, а в левом маленький телевизор "Рекорд". Все дети нашего двора собирались у нас, чтобы смотреть картины и телевизионные программы, потому что у них пока не было телевизора. Телевизор стоял на маленькой полке, а рядом был небольшой сервант. Его витрина была обставлена белым, в серебряную полоску, немецким фарфоровым сервизом. Рядом с сервантом стоял книжный шкаф со старыми книгами и всеми сборниками произведений Ленина и  Сталина, а также там было много военных книг, вот и всё. Мама  беспощадно тратила деньги, принося домой старые вещи говоря, что это антик. Покупала, в основном, с комиссионного магазина за большие деньги. Тогда я в этом ничего не понимала.  "Зачем она тащит домой из комиссионки  картины, античные статуэтки и тому подобное?" -  так я думала в то время, не понимая её европейского вкуса, не зная культуры, которую впитала мама (а она видела намного больше меня...)

      Но это всё было не то, что я увидела у Наташи. Когда мы разделись, нас повели в большую комнату. Был накрыт большой длинный квадратный стол, стоящий на очень большом персидском ковре, покрытый белой скатертей . Очень красивая сервировка -  много серебра и хрусталя. А посередине стола, в большой хрустальной вазе,  сияли красные розы,  такие красивые, как будто вылитые из воска, одна в одну, как близнецы. Над столом висела большая хрустальная люстра. Я просто не смогла равнодушно рассмотреть её не сосчитав свечи. Их было тридцать шесть, а хрусталь - в виде лепестков дуба. Люстра вся играла и переливалась. По обе стороны стола было два бра, тоже такие же. Всё так светилось! Мне в тот момент подумалось, что и так много света, а они почему горят... А в душе начала понимать, что это всё создаёт уют и праздничное настроение. Впервые я увидела очень красивый резной сервант. Полочки его были уставлены очень красивой посудой и статуэтками, стоящими наверху. Тогда я немного начала понимать свою мать, которая из ничего тоже хотела создать уют в нашей квартире. В углу справа стояло пианино черного цвета с двумя бронзовыми подсвечниками, а сверху стояли какие-то часики.

      Нас встречала Наташа. Мы все ей протягивали наши подарки. Я видела, как она небрежно откладывает всё, как будто её не интересует, что там есть. Когда мы сели за стол, вошла её мама. Её звали Фаина. Позже я узнала , что у неё так, как у меня: отец - русский с Урала, а мать - еврейка из Одессы, и что отец служил в Одессе, его перевели  в Грузию в Тбилиси, вот он и перевёз всю свою семью. У Наташи не было ни братьев, ни сестры. Она была в семье одним ребенком и ей уделяли большое внимание. Конечно, я по- детски завидовала ей, ведь мой отец тоже мог бы дойти до генерала. "Нет, не надо думать об этом..." -  успокаивала и утешала я саму себя. "Была бы у них только одна моя сестра, а нас бы не было. У военнослужащих не бывает много детей, а если б было так, как сейчас есть  - четверо детей и папа-генерал, было бы прекрасно..." -  про себя думала я. Ведь я была сильно привязана к своей сестре, а особенно к своим братьям. "Я бы ни за что ими не поменялась на хорошие условия жизни" -  думала про себя.  Наташина мама поздравила дочку с днём рождения  и надела ей на ручку красивые маленькие часики. В нашем классе не было в то время часов ни у кого. Конечно она обрадовалась новой обновке и поцеловала мать в щёку. Я тут же хотела вспомнить,  когда же целовала свою мать в последний раз? Не вспомнила, я её никогда не целовала. Относила это к тому, что я не любила целоваться или же не было за что. После того, как я увидела Наташину мать, я стала питать ненависть к своей родной матери, часто повторяя  вслух общеизвестную фразу - "не та мать которая родила, а та что вырастила".  "Да, вырастила правильно детей, заботясь ежесекундно о них..." -  сидя за столом, мои мысли уносились далеко в детство...

      Затем Наташина мама принесла одно большое блюдо с голубцами, унося со стола грязную посуду от закусок, меняя нам тарелки. Я заметила, что все дети  кушают с большим аппетитом. Было очень весело.  Изобилие на столе вкусной еды не кончалось, постепенно всё добавлялось. После двух часов застолья Наташа включила музыку, поставив пластинку, и некоторые дети вышли танцевать. Танцевала и Наташа. Я смотрела на неё, на то, как она танцевала. Это просто прелесть, и вальс, и буги-вуги, и рок-н-ролл! Все танцы, в основном, со своими друзьями, соседскими товарищами, живущими также в военном городке. Видно было, что они неоднократно собирались вместе танцевать, а сейчас демонстрировали нам свои достижения. Мне настолько понравились эти танцы, что я предложила моими подружкам после уроков собираться у нас и тоже учиться красиво танцевать. За весь вечер я ни разу не танцевала, а, честно сказать, хотелось, но боялась, что красиво без подготовки сразу не получится. Пока мы веселились, а кое-кто танцевал, Наташина мама всё убрала со стола, принесла фрукты,  разные конфеты и печёное,  накрыла заново стол, поставив сбоку большой торт со свечой в центре. Мы снова сели за стол. Свечу в торте зажгла Наташина мама и Наташа с улыбкой сказала: "Вот,  опять год прошел".  Потом подошла ко мне и попросила вместе разобрать подарки. Я встала и пошла за ней. Меня она провела по длинному коридору прямо в спальню.

       Увидев по дороге туалет, я попросила подождать меня немного, а сама вошла в большую ванную комнату. Стены были обложены белым кафелем, красиво, чисто, даже умывальник обложен кафелем. Всё подобрано со вкусом, даже туалетная бумага для меня была новой, так как в городе был большой дефицит. Правда, отец с бухгалтерии нам приносил что- то, но это была пародия на туалетную бумагу. Наташа вышла и говорила с кем-то по телефону, который висел в коридоре недалеко от двери. Её спальни оказалась совсем рядом. Хорошо покрашенные белые двери были похожи друг на друга, но на её двери висел маленький колокольчик, чтоб незваный гость звонил прежде, чем войдёт к ней. Когда мы вошли, то я заметила, что комната достаточно маленькая. Кровать, накрытая ковровым покрывалом, стояла на ковре, покрывающим почти всю комнату. На нём было много свёртков, подарков. Над кроватью тоже висел ковёр и ещё два свернутых ковра были в углу около небольшого дивана, письменный стол с большой настольной лампой, а над ним опять телефон. Некоторые подарки аккуратно были сложены на тумбочке около кровати. Она стала раскрывать один за другим подарки, и видя какие хорошие подарки подарили одноклассники и её друзья, я уже заранее постеснялась за свой подарок. Я была счастлива, когда вошла её мама, сказав, что некрасиво оставлять своих товарищей одних, и мы послушно прошли обратно в комнату откуда доносился смех детей и красивая музыка. Что она подумала, когда развернула мой подарок, старую книгу, я не знаю, но её отношение ко мне  не изменилось и на следующий день,  и дальше. После десерта пошли снова танцевать, танцевал уже и Валера. Мы все удивились этому, но он продолжал танцевать, не обращая ни на кого внимания. Я обратила внимание на танцующих: они все были хорошо одеты, мне даже показалось, что красивые. "Да,  красивые соседи" - думала я. Правду говорят, что одежда украшает человека.

      Через некоторое время наша учительница предложила нам разойтись по домам, но было так весело и, правда сказать, мне не хотелось. Мы все послушно вышли в коридор. Вдруг я увидела маленькую японскую собачку коричневого цвета. Она так хрипло залаяла на всех. Подойдя ко мне, она стала принюхиваться, особенно нюхать мои ноги. В это время у нас тоже была собака - немецкая овчарка Джуля. Не знаю, кто её принес к нам, только знаю,  что она была маленькая, шести или семи месяцев  по возрасту, но очень большая по внешности. Выгуливать мы её не могли, так как она вырывалась, а ухаживала за ней моя сестра Людмила. Она выводила её на улицу во двор с ошейником, но Джуля тоже вырывалась, лаяла и кидалась на прихожих, на соседей или же детей, проходивших мимо наших дверей. Вообще, это последняя собака, которую я помню у моих родителей, потому что моя мама часто приносила собак или кошек домой, а когда мы начинали привыкать к  животному, она сразу же их уносила или же увозила далеко, выбросив, чтобы они не нашли обратной дорого домой. А на Метрострое кошку,  которая расцарапала её шляпку, выбросила прямо со второго этажа. Хорошо, что она не разбилась. Помню у нас одновременно жили и собака, и кошка, уже на Шаумянa,  мы усаживались в круг  и бросали кошку на собаку.  Она была дворняга небольшого роста. Животные дрались, рычали друг на друга, а мы стучали ложками  по железным крышкам от кастрюль, приговаривая: "Чидаоба...". Это по-грузински  означает борьба.  Что стала с нашей последней собакой я не знаю, как не знаю, что стала с моей любимой кошкой Муркой. Она была ласковой, вечно мурлыкала, даже, как человек, ходила в туалет на унитаз. Была очень аккуратной и у нас задержалась долго.

      Попрощавшись с Наташей, я пошла к Лили домой. Мы с ней долго разговаривали, обсуждали хорошо проведённое время на дне рождения. Из разговора я поняла, что Лили приревновала Наташу к Валере. Когда я вернулась домой, мои братья сказали мне, что наш сарай, который находился под нашей квартирой в нашем подъезде, забрали какие-то соседи с другого подъезда с четвертого этажа. Об этом им сказала тётя Соня, Ларисина мама. Я побежала к тёте Соне, а когда убедилась, что это правда, взяла братьев и спички. Зажигая спички, мы начали спускаться вниз в подвал. Пройдя коридор, мы на ощупь остановились около своего сарая, но там на двери был большой замок. Мы вернулись домой, а когда родители пришли, начали объяснять, что наш сарай заняли чужие люди. Мама сразу обрезала, что ей он не нужен, она боится спускаться вниз и, вообще, она никогда там не хранила картошку, лук, соленья на зиму, как наши соседи. Хранила только солёное мясо в жёлтом кожаном чемодане, привезённым отцом ещё с Германии. Так как холодильника у нас не было, чемодан стоял прямо около двери в коридоре.  Это и были наши зимние припасы на зиму, у всех на виду. Я просто не могла вынести такой несправедливости и на следующий день после школы вместе с братьями поднялись в соседний подъезд и сказали захватчикам нашего сарая, чтоб они освобождали наш сарай и дала я им только два часа. Через два часа мы опять спускаемся в сарай и видим нетронутый большой замок. Я попросила своих братьев взломать замок и всё, что там было выставить посередине двора. Затем пошла наверх к ним домой, сказала: "Заберите всё со двора, пока не растaскали". Так они и сделали. А у меня уже была первая победа, победа над несправедливостью, победа за наш семейный дом. Мы поднялись наверх домой, родители были уже дома. Мама сказала, что сарай ей не нужен, а папа добавил, что  не ругаться же с соседями из-за сарая. Я же думала совсем о другом:  с какой лёгкостью они отдают то, что принадлежит им по праву. Не борются за свою жизнь, за несправедливость.

      На следующее утро я рано зашла за Лилей. Был дождь и из-за плохой походки её грязью облило по ногам почти до юбки сзади. Нам пришлось до начала уроков пойти в туалет, а там несколько девочек обсуждали Наташу, её поведение, выходки, говорили,  что она хотела показать, как живёт. Мы прошли мимо и не поддержали этот разговор, потому что это хорошо, когда живут люди богато, хорошо, когда люди живут красиво. Я сидела на уроках и думала совсем о другом, вспоминая ссоры бабушки Кати с моей мамой, где она высказывала ей, что та еврейка, потому такая бесхозяйственная. Но сейчас я увидела Наташину маму, тоже еврейку по национальности, противоположность своей матери, аккуратную, одетую всегда не броско. Светло-розовая помада сливалась с её розовыми  щеками,  всегда с улыбкой на губах. К тому же Наташина мама была хорошей хозяйкой. Нет они не правы, нельзя осуждать Наташу. Она имеет всё, что можно иметь, она счастлива, она не видит вокруг нищету, не понимает, как можно всего за три рубля прожить целый день, имея шесть человек в семье. Это ужасно, когда каждый день мой отец, уходя на работу, давал мне три рубля, зная бесхозяйственность матери. А что можно было купить в то время на три рубля?! Ничего особенного. Я шла в школу, а после школы делала покупки в магазине, который находился недалеко от нашего дома. Вся покупка состояла из двух буханок хлеба (по цене одной - тридцать копеек), одного кoнфитюр (это в виде густого повидла) и одной палки колбасы или же одного килограмма сахара. Вот и всё, потом приходили со школы братья, а у меня всё уже куплено. Мы честно делили всё на шесть равных частей, зная, что и сестра, и родители могут прийти голодными. Вечером, возвращаясь с работы, папа тоже часто, что-нибудь приносил, а летом обязательно был арбуз. Он сам любил арбуз и ел его часто с хлебом. Я не хотела завидовать Наташе, видно каждому своё и у каждого своя судьба. Я только думала о дальнейшей нашей судьбе, и что в жизни надо выбирать правильный путь женщины. Если она хочет стать матерью, она должна забыть обо всём, в первую очередь только думать о детях...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 9. «Памяти калейдоскоп. Родные лица.»



      После дня рождения Наташи все также захотели отметить свой праздник. Мы с Лили уже хорошо танцевали все танцы, так что наши тренировки не прошли напрасно. По моей просьбе мой отец купил нам проигрыватель с радиолой, и мы по вечерам крутили пластинки и учились танцевать. Потом отец купил телевизор "Рекорд" и наша спокойная жизнь пропала: к нам стали приходить все соседские ребятишки смотреть телевизор. Даже по воскресеньям, если мы ещё спали,  слышался стук в дверь нового телезрителя на новую воскресную программу. Как в кинотеатре усаживались на пол дети нашего подъезда, а иногда даже и со всего двора, но чаще всего были у нас Валера Калугин, Вася, Лариса.
Мы пересмотрели всё уже по нескольку раз, но нам ничего не надоело. Особенно мне нравились грузинские фильмы, как "Баши-Ачук " (грузинский исторический приключенческий фильм с элементами мелодрамы), и много ещё прекрасных русских фильмов, например,  "Свинарка и пастух" и многие другие. Мы всё смотрели по нескольку раз. Я часто стала пропускать дни рождения своих одноклассников, потому что, во-первых, с Наташей сравниваться было уже трудно, а, во-вторых, уже не осталось дома более приличных книг, чтобы дарить. Один раз после дня рождения нашей одноклассницы Лианы пришла ко мне Лили и сказала, что Лиана живёт не хуже Наташи и, что её отец - меховщик, что у них была машина "Волга" ГАЗ-21, так кажется, много ковров и хрусталя. Я даже пожалела, что не пошла, мне очень нравилось смотреть отремонтированные красивые и богато убранные квартиры. Я этого даже и не скрывала.

      После дня рождения Наташи отношение Валеры к нам изменилось, возможно, он полюбил её. Да, её было за что любить! Он стал провожать домой только её, помогая нести школьный портфель, набитый учебниками. Они  долго стояли около подъезда,  разговаривая. Валера был очень умным, интеллигентным мальчиком, наверно, и она находила с ним много общего, и было ей интересно с ним общаться. В то время я удивлялась, как можно так много разговаривать и о чём?! Я ничего ещё не понимала в любви, хотя было четырнадцать, пошёл пятнадцатый год, но никто из класса не затронул моего сердца. Ребята подъезда и двора, других местах, знакомых и незнакомых (я ещё нигде не бывала, правда, ходила к бабушке Кате в барак), никто ещё не тронул моего девичьего сердца. Один раз утром вхожу в класс и вижу на доске мелом написано "Валера плюс Наташа".  Они ещё не пришли, а мне стало стыдно за  одноклассников, которые находились в классе, но не стёрли надпись. Я подошла к доске, стёрла всё,  и села обратно за парту, как будто ничего и не было, а через несколько минут вошли они в класс, как всегда вместе. Я так растерялась, что забыла их поприветствовать.

      Наши одноклассники договорились встречать Новый год вместе. Надо было собрать всего по три рубля, а я просто не представляла, как попросить у отца такие деньги, ведь он оставлял такую сумму на семью на целый день. Также я знала, что он потерял работу и в новой компании получает гораздо меньше. Хотя, в то же самое время, я не понимала,  откуда у него есть деньги на выпивку. Уже каждый день он приходил домой выпившим, потом через некоторое время уходил опять, чтобы добавить ещё, потом опять уходил, и так несколько раз подряд за вечер. Один раз я решила проследить за ним. Было холодно, декабрь месяц, пьяный  отец выходит из дома, а я за ним. Он направился к дому Лётчиков и по правую сторону завернул направо, вошёл в забегаловку. Я подошла поближе и увидела, как ему наливают сто грамм водки и он заплатил один рубль, значит, он делал за вечер несколько ходок и мог  потратить аж десять рублей на выпивку. Когда он вышел, я подошла и пристыдила его: "Хватит пить. Пожалей себя и подумай о нас. Ведь за вечер ты пропиваешь в три раза больше суммы, которую ты оставляешь нам на день на питание".  Отец был очень стеснительным застенчивым человеком. Он ответил, как маленький ребёнок, что больше не будет, и начал жаловаться на то, что его судьба плохо сложилась, что он нас жалеет и любит, иначе давно ушёл бы от своей жены, то есть от моей мамы. "Ведь совсем пропадёте без меня..." Я нежно взяла его под руку, и мы вместе пошли домой. В этот вечер он больше не выходил, не выходил ещё и целую неделю. Затем всё повторилось, и мои уговоры были напрасными. Дал он мне, конечно, три рубля на встречу Нового года с одноклассниками.

      Мы готовились встречать Новый год в доме у нашей одноклассницы, которая жила немного дальше от моего дома. Видя, как шьёт бабушка Катя, я пробовала сама. Швейная машина у нас была. Её купили для Людмилы,  когда она занималась в кружке кройки и шитья в доме офицеров. Я стала шить себе красивые платья и выглядела красиво, но по росту и по внешности смотрелась младше своих одноклассников. Во мне было ещё всё детское:  небольшая грудь, небольшой вес, ещё не округлилась, детская улыбка и детская одежда, потому что шила мне или бабушка Катя, или же я сама. Лили не будет на новогодней встрече, она уезжает в Ереван и, вообще, сказала, что она скоро уедет жить в Ереван насовсем. Я в то время не могла понять, зачем уезжать, ведь они здесь имеют дом, но у них недавно умерла бабушка, а дедушка уже давно был лежачим больным. Она мне объяснила, что этот дом дедушкин и бабушкин. Когда дедушка тоже умрёт, они все поедут в Ереван учиться, а за ними туда переедут родители, продав дом, и купят там квартиру. Дети все хорошо читали по-армянски. Я часто видела, как они читают армянские газеты около постели больным бабушке и дедушке. Они очень с почтением относились к пожилым. Но, говорят, с годами люди становятся строже и вреднее. Так думала и  Лили про стариков, потому что они не пускали рвать цветы и фрукты в саду, ведь всё, в основном, продавалось. Помню, до переходных экзаменов седьмого класса в мае, мы с Лили затаились на земле около роз. В руках у неё были большие ножницы. Когда её бабушка и дедушка заснули, она срезала розы для меня и для себя. Она была очень добрая и, наверное, любила меня, потому что часто давала мне цветы для школы.

      У них в противоположность нашей семьи всегда дома варился обед. Может быть даже картошка варёная, но приготовлена так вкусно, с луком и подсолнечным маслом, чёрным перцем, что можно пальчики облизать от удовольствия. Готовила всегда на очень большую семью её старшая сестра. Она была небольшого роста, симпатичная и с очень длинными волосами, чуть ли не до пола. Она ежедневно распускала волосы, закручивала  наверх, делая причёску "птичье гнездо". Когда она готовила, я видела, как все остальные дети копошатся, помогают ей, особенно её братья Самвел и Сако. Я часто подражала ей у себя дома. Если они обедали, а я в тоже время была у них, то мне наливали первой. Кроме обеда всегда у них на столе было много солёностей, которые заготавливала её мама:  перцы горькие и красная капуста со свеклой, а также на столе лежала тарелка с молодым луком и зеленью, сыр. Да, сыр у них был всегда. Смотря, как она готовит, я тоже иногда стала готовить дома такие блюда, как "Аджапсандал" (в виде соуса с синенькими и много разных овощей) и зелёное Лобио.  Я до сих пор готовлю по её рецепту. До того, как я познакомилась с Лили, я не знала, что такое гранаты или же инжир, их просто нам не покупали. Мне до сих пор нравятся эти фрукты. Мы не один раз забирались в сад и воровали именно их. А когда дедушка остался один, его уже ничего не стало интересовать, мы, уже не боясь, забирались в сад, тут же усаживались под кустарниками, наслаждаясь кислинкой и ароматом гранат.

      В декабре от классного руководителя мы узнали, что Наташиного отца переводят в Москву и что она продолжит на следующий год учёбу в Москве. Так как наша школа была рядом с военным городком, то в ней, в основном, учились дети с военного городка и, поэтому многие не проходили грузинский язык до восьмого класса, а в восьмом классе изучение грузинского языка было обязательным. Так как я и некоторые одноклассники раньше не изучали этот предмет, то не знали букв, не умели писать и читать по-грузински.  Наша учительница нам стала преподавать отдельно, начиная с алфавита. Так получилось,  что в нашем классе учились в основном армяне и русские, а грузины отдавали своих детей в грузинские школы. А армян было в большем количестве, потому что мы жили между метро "300 Арагвинцев" и метро "Исани". Этот район назывался Авлабаром по старинке и населения его, в основном, составляли армяне. Я научилась быстро читать и писать, но у Лили дома я слышала часто армянскую речь и, мне кажется, я немного стала понимать их, когда они разговаривали. Ведь дети усваивают языки намного быстрее. Иногда, когда школьники разговаривали по-армянски, я сразу улавливала, что это армянский язык, а не грузинский и понимала, что грузинский язык полностью отличается от армянского, хотя раньше я думала, что они одинаковые. Грузинскую речь я слышала только  на уроке грузинского языка, учительница которого, Паша Александровна, была у нас ещё и классным руководителем. Паша Александровна - прекрасной души человек. Она понимала, что ставить двойку по грузинскому языку своим же ученикам не хорошо. И она просто ставила тройки и переводила всех из класса в класс, но от этого знания у нас не прибавлялись. А как ещё сказали, что введут экзамен по грузинскому языку, все мы очень перепугались, потому что мне было очень трудно выговаривать слова, да  и ещё с моим русским акцентом.

      Один раз, возвращаясь домой, я издалека заметила, что напротив нас идёт моя мама. Я всегда стеснялась её внешности, она одевалась очень пёстро, ярко, можно просто сказать вульгарно. Всегда красная помада и какая- то искусственная родинка на щеке, открытое декольте над пышной грудью выглядели ужасно, бусы , серьги до плеч, а на голове, то странная шапочка с пером, то странно обвязанная косынка. В наше время я б не заострила на этом внимание, но в то время в Грузии женщины ходили много лет в трауре, а она на фоне траурного цвета ходила, как новогодняя ёлка, украшенная хаотично большими разноцветными шарами. Я очень испугалась, но ближе к перекрёстку решила попросить товарищей перейти дорогу на другую сторону, там прямо у перекрестка вела дорога к Лили домой.  Она жила на улице Долабаури немного вправо от улицы Шаумяна, все дома по этой улицы были собственными, маленькими. Мы все попрощались, и я пошла домой одна, а дома уже ждали мои братья. Постепенно моя миссия ходить покупать продукты окончилась. Это делал с удовольствием мой младший брат Саша, и мы все его прозвали снабженцем. Он никогда не ленился выбежать за хлебом или ещё за чем-то. Мы даже иногда ходили с ним на базар в Навтлуги.

      Моя старшая сестра сразу не смогла поступить в институт. Очень терпеливо продолжая готовиться, она пошла на работу куда-то в Аэропорт в пекарню, и приносила нам свежие слоёные булочки  с кишмишем, а также с толчёными орехами сверху. Они были такие вкусные и ароматные, то с чаем нам уже ничего и не надо было. Сестра выросла в красивую девушку. Мой взгляд часто останавливался на её внешности, и я постараюсь описать её такой, какой я её запомнила в то время. Высокая, стройная, с маленькой грудью, с тонкой талией и очень высокими красивыми ногами. Её очень густые  тёмно-каштановые волосы ложились вокруг её белоснежного лица, большие красивые чёрные ресницы в виде веера доходили прямо до бровей, глаза были  светло-коричневого цвета, прямо можно сказать светились, как две пуговки из янтаря, брови чёрные в виде изогнутых двух месяцев, очень красивый маленький носик, всегда красные,  немного большие губки и сквозь даже улыбку можно рассмотреть её белоснежные маленькие зубки, отделённые друг от друга на одинаковом расстоянии. Они очень гармонировали её лицу. Длинная шея и прекрасная походка придавали ей  какое-то высокое, непонятное нашему взору, величество и великолепие. Она выросла просто в красавицу. Её не смогли не заметить и на работе в Аэропорту, скоро перевели работать стюардессой, после того, как она сдала там экзамен трехмесячного обучения. Она стала хорошо зарабатывать и немного баловать нас.

      Один раз она мне рассказала, что была в Москве в гостях у маминых родственников, по её отцовскому родству, по фамилии Кейлис, у тёти Елены, которая была противоположность нашей мамы. Людмила рассказывала, что за обедом был красивo сервирован стол, а также обед готовился персонально каждому из членов семьи и даже сестру Люду спросили, чтобы она хотела к обеду. Для моей сестры это было ново, и она не хотела утруждать тетю Лену. Попросила то, что она готовит для себя. Такое отношение к семье меня в то время удивляло. "Неужели так бывает?!" - в то время думала я.

      В тот год моя сестра хочет попробовать поступить в Университет в Тбилиси. У неё ничего не получается. Опять ей мешает иностранный язык: она в школе проходила немецкий язык, а сдавать при поступлении приходилось английский. Но её упорный труд не прошёл зря, и она наконец поступает в Пушкинский институт на педагогический факультет начальных классов и русского языка. Я помню, сколько труда ей понадобилось в изучении английского языка. Она наняла педагога и с самого начала стала изучать всё. Ей не приходилось далеко ходить, педагог английского языка, оказывается, жила в нашем доме на четвертом этаже и она часто нанимала её, как репетитора, учась даже в институте.

      Мой брат Владимир продолжал учиться отлично, а с Александром была проблема по русскому языку и литературе. Не помню, чтобы нам когда-либо родители сказали:  ”Садитесь и занимайтесь, делайте уроки”. Мы понимали, что придя со школы, должны были сделать домашнее задание, надо было почистить и прогладить форму назавтра, почистить туфельки. Наши учителя и одноклассники не могли даже подумать или же представить себе, что это мы делали сами, потому что по аккуратности мы не отличались от своих одноклассников. А так же в школу дети все, как близнецы, ходили в стандартных формах, то и мы одевались так, как все, и ничем не выделялись в школьной среде. В театр, то есть в драматический театр, мы не ходили, если не считать то, что я была только один раз, потому что билеты  были дорогими, так объяснила нам мама, а одежда новая для театра - ещё дороже. Так мы в основном сидели дома около нашего телевизора «Рекорда», который купил наш отец с комиссионного магазина. Уже как несколько лет подряд приходили к нам дети со двора смотреть повторяющие передачи по несколько раз подряд. Мы стали чаще слышать грузинскую речь по телевизору, и я была рада, что понимаю. Стали смотреть грузинские фильмы. Такие, как " Баши-Ачук " и "Георгий Саакадзе",  пересматривали наверно уже десятый раз. Я думаю, что просто в то время не было большого репертуара фильмов на грузинском телевидении.

      Не выезжая никогда за пределы Грузии, а в основном за пределы Тбилиси, в котором я выросла, я очень любила  этот край за тёплый климат. Снеговое покрытие считалось редкостью. А если и выпадал снег, то только несколько дней в году. Ночью снег, а на утро выходило солнце со своими жгучими лучами и топило снег, как масло на горячей сковороде. Тогда я стала замечать, что от земли в виде тумана поднимается пар. Я очень любила это время года, но по-особенному я любила осень и весну, может за их проливные дожди. Увидев дождь, могла я выбежать на улицу во двор, расставив руки ладошками вверх, наклонив голову назад так, чтобы моё лицо было направлено на небо, призывая о большом количестве дождя. Не помню я дождя в Тбилиси неделями. Утром проливной дождь, а днём солнышко, а к вечеру всё сухо, как будто ничего и не было. А это ранняя весна… Кто видел, как красиво цветут яблони, абрикосы, вишня?! Это просто прелесть! Весь мой любимый город Тбилиси утопает в разноцветных цветах. Это просто разноцветная радуга на деревьях. И  эта прелесть начинается с середины марта. А пахучие мимозы, продающиеся к международному женскому дню 8 марта! Да, эта прелесть в Грузии в Тбилиси и правильно считают, что Тбилиси относится к одному из самых зелёных городов. А кто ел когда-нибудь фрукты, выращенные на Грузинской земле, или посещал колхозные рынки, называемые базарами, где от разнообразия и  приятных запахов просто невозможно устоять… Ходя по базару с Александром, я удивлялась разнообразию фруктов и овощей. Мы хотели всё перепробовать: инжир светло зелёного цвета, величиной в кулак моей детской ручки, разнообразие слив, груш, яблок, персиков, абрикос, а сколько сортов винограда, а эти большие дыни и арбузы. Конечно, мой отец приносил арбузы каждый вечер после забегаловки, но здесь на базаре мы встречали в продаже и то, что мы даже не пробовали раньше.

      Мой отец потерял работу главного бухгалтера на Мелькомбинате. Мы  не знали почему, но слышали разговоры взрослых, что сняли за халатность. В то время я не понимала, что это такое. Он был очень опытным работникам и вскоре нашёл новую работу на Закавказской железной дороге в строительной организации. Увидев его аккуратность по внешности и по работе, его сразу стали уважать. Он сдавал баланс в управление дороги в финансовый отдел. Я любила своего отца - худенького, стройного, подтянутого человека, всегда в белой сорочке (костюм и сорочки он сдавал в химчистку), всегда в галстуке летом и зимой, в тёмном костюме синего цвета из дорогой ткани. Он ежедневно наглаживал себе брюки, намочив заранее старый хлопчатобумажный носовой платочек, вычистив сначала их маленькой мокрой щёточкой. Стирал сорочки тоже иногда сам, когда денег не было на прачечную. Он обслуживал себя полностью, видно это была ещё военная закалка. Из-за этого и много ещё другого он часто ругался с мамой, и мы всегда были свидетелями всех оскорблений, как с одной, так и с другой стороны. Не имея  с чем сравнивать, я раньше думала, что такие ссоры существуют в каждой семье, хотя у Лили Асатурян я такого не видела, думала, что они просто при мне не ссорятся. Её отец вовсе спиртное не пил, приходил домой очень поздно, как говорили, тяжело работал. Её семья сильно отличалась своим трудолюбием и, может быть, потому у них не хватало времени на ругань, по-детски тогда так я объясняла сама себе.

      К этому времени наша квартира совсем износилась и требовала хорошего капитального ремонта. Под нами на первом этаже находился банк и неоднократно они прибегали к нам после каждого затопления воды с унитаза. У нас не было денег на ремонт, ведь ремонт стоил огромные деньги. Мы поддерживали всё в квартире, как могли. Бабушка Катя к Пасхе всегда сама белила разведенной известью свою комнату и сарай, обновляла даже окно. У нас всё выглядело очень страшно. Паркет местами вообще отклеился, в тех местах виден был только чёрный гудрон.  С окон и подоконников облезла краска, шелушилась вся, как нарезанная капуста, падая на подоконник. Как приправа, добавлялись разбитые стёкла окон, прикрытые фанерой, предохраняющей нас от холода и ветров. Фанера на окнах  делала квартиру даже в ясную погоду тёмной. Поломанный кран в ванной комнате, закрученный старым маминым чулком. Вместо давно разбитой раковины, стоял обыкновенный таз для варки варенья, который не всегда успевали выливать в унитаз, так как уже был полон набранной грязной водой и достаточно тяжёлым. Так что успевал тот,  кто умывался первым или же вторым, а что же с унитазом? Вечно забитый  нечистотами и протекал после каждого слива так, что в туалете всегда стояла вода. Поломанный сливной бочок,  даже цепь сливная сорвана. Грязные стены кухни и пожелтевший потолок ещё от той старой печи, что у нас была, когда мы только въехали в эту квартиру. Печь уже давно убрали, установили газ, а сделать ремонт в квартире было просто невозможно. Даже туалет у нас был вместо раковины… Так мы жили очень долго,  до тех пор пока папа не стал работать в строительной организации. Но, несмотря на всё, мы  любили отца и с любовью относились к нему, хотя по нему было видно, что он даже гвоздя не мог забить... Он нас возил на субботу и воскресенье к бабушке Кате. Она ещё больше стала уделять нам внимание, когда Иван был в армии.

     Я всегда почему-то вспоминаю тот день, когда Ивана забирали в армию. Бабушка Катя очень готовилась, и я уже могла кое в чём ей помочь. Она решила сделать ему проводы и всё готовила, как обычно на праздник. Накрыла большой стол во всю комнату с любимыми пирожками с разными начинками,  особенно с сухофруктами просто таяли во рту, холодец, рыба,  мясо, многое ещё чего… Украшение стола - гармошка и русские песни, танцы. Я смотрела и радовалась, потому что мне нравились русские танцы, весёлые, озорные, а особенно продолжительное застолье со звонкими казачьими голосами "Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня ".  Точных слов не помню, только помни до сих пор голоса бабушки Кати, моего отца, Гаврила, а также много русских, а может быть и казаков, живущих в то время в бараке, собирающихся всегда вместе за столом не только выпить, а излить душу свою в песнях о родине, о крае, откуда они были родом,  в сердцах, запомнивших родные места, места, где прошло их детство, где они были подростками, где была их Родина.

 
      Я часто даже сейчас думаю, а что такое родина. Это тот Советский Союз, который тогда объединял? Нет,  это именно то место, где ты родился,  где прошло твоё детство, где каждая мелочь стоит у тебя перед глазами, как воспоминание и, что ты любишь её, потому что она просто есть!

      Пения продолжалось достаточно долго в виде концерта, одна песня лучше другой. Я помню, не раз они заставляли меня прочитать стихотворения. Я стояла маленькая впереди, а позади меня стояла моя сестра Людмила, протянув руки вперёд меня, и показывая всё руками.  «Басня Крылова... – начинала я - Вороне Бог послал кусочек сыра...» Застолье скоро оборвалось. «Уже пора…» - кто-то сказал. Все вышли во двор с музыкой и танцами. Помню, Иван посадил меня на плечи, и до конца барачного двора прямо до ворот я сидела на его широких плечах и наблюдала за всеми. Начали собираться и другие призывники, и уже пошли в пляс знакомые  мне грузинские танцы. Танцевали уже прямо на улице Ватутина, пошли известные всем кавказские танцы «Шалахо», было очень весело. Но для бабушки Кати не было веселья,  я видела, как она украдкой вытирает слёзы маленьким платочком. В то время я не могла понять, как тяжело  расставаться на три года со своим любимым человеком, которого вырастила, воспитала, которому отдала всю любовь. Меня Иван опустил на тротуар, и я постаралась запомнить его таким, какой он был в то время.

      Он был в чёрной кепке с козырьком. Кучерявые чёрные волосы выбивались, из-под козырька виднелись чёрные, как два ястреба,  пушистые брови, тёмно-коричневые глаза, курносый нос (он  его не портил), прямой подбородок и две ямочки на щеках, точно как у бабушки Кати. Очень высокий, широкоплечий молодой казак, покоривший многих девочек этого барака. У него уже была невеста, как говорила бабушка Катя, которая жила в первом пролёте барака, и что, когда он приедет, он женится на ней. Её звали Алёной. Она тоже присутствовала на проводах моего двоюродного брата. Она была красивой девушкой с очень красивой улыбкой, училась в одиннадцатом классе. Он подошёл к ней, взял её за руки, и так они пошли впереди всех провожающих до выхода на центральную улицу из барака, где уже стояла грузовая машина, куда забирались только призывники и их родители. Я заметила с какой лёгкостью забрался туда Иван, а также бабушка Катя, вытирая свои маленькие глазки белым шёлковым платочком, Гаврил и даже мой отец. Машина завелась и стала отъезжать, а во дворе музыка и танцы гремели до самого вечера. Только мы легли спать, как вошёл мой отец, затем Гаврил и бабушка Катя, говоря: «Проводили и, слава Богу! Говорят, будет служить в Симферополе».

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 10. «Первые весточки»




      На следующий день ранним утром мама нас отвезла домой, а отец сразу с проводов пошёл на работу. Так как я опаздывала в школу, я не зашла за Лили. Придя в школу, я столкнулась с Валерой, и сразу же заметила, что он был в не настроении. Заметив Лили, я подошла к ней. Отношения с Валерой в дружбе у нас постепенно разваливалось. Он замкнулся в себе. Когда Наташа уехала в Москву, нам сказали, что он тоже уехал учиться в Москву. Мы так больше его и не видели, хотя мы вместе несколько лет дружили – я, он и Лили, которая даже сейчас испытывала что-то необъяснимое к нему, но никогда вслух, даже мне, не говорила. Потом дошли до нас слухи, что Валера поступил в Суворовское училище в Москве. А о дружбе с Наташей и как сложилась его в дальнейшем судьба не известно.

      Школьный день пробежал очень быстро и после учёбы я направилась, как всегда, к Лили домой. У неё был дома отец. Он всегда был рад, когда я приходила, и спросил, не хочу ли я летом в свободное время подработать у них в цеху делать платочки. Конечно, я согласилась. Тем более я уже делала большие планы на эти небольшие в то время копейки. Новый наряд, купленный за мои заработанные деньги, - платье и туфельки мне очень подошли. Тем более всё-таки природа давала о себе знать: я стала постепенно округляться в женских чертах, грудь стала расти, появились первые волосы....там, где появляются в юношеском возрасте. Так я несколько раз уже примеряла мой наряд и смотрела на себя,  молодого подростка, который уже твердо стоит на ногах.

      Вспоминала прошлогоднюю встречу Нового Года, где я встречала у Лили дома:  всё  торжественно, все сидели за столом, накрытым белой скатертей, бокалы шампанское, новые Новогодние блюда, о которых я только слышала, красивая посуда за столом, все красиво одеты. Как по телевизору в картинах, тогда подумала я, потому что всего этого не видела у себя дома, не было той тёплой семейной обстановки, которая бы возвышала. Я старалась уловить каждое движение, каждый тост, сказанный её отцом за столом. Такого я не видела за казачьим застольем. Да, я слышала прекрасное пение, а это для меня совсем другое. Я старалась понять и расшифровать каждое слово потом в отдельности, думая о том, как красиво он их произносит. Новогодняя закуска многообразна в грузинском застолье  и очень вкусная, но у них была добавлены своеобразные блюда, сделанные для Нового года. Мне очень понравилось одно блюдо: в капустный лист, как голубцы, завёрнута  начинка - разное зерно, жареный лук и кишмиш… Не знаю точно, но, видно,  изюм. Я видно их переела и у меня была даже отрыжка. Мне постелили вместе с Лили, а я долго не смогла заснуть, думая за нашу семью. Неужели мы чем-то провинились, что не имели таких теплых отношений у себя дома, мы никогда не справляли Новый год и другие праздники дома. Утром Лили провела меня прямо к подъезду, а так не хотелось мне расставаться с ней, зная, что у нас не будет ничего особенного за столом. Стесняясь, я даже ей не предложила зайти к нам домой...

      Как обычно дома единственное, что меня порадовало -  ёлочные билеты во Дворец спорта и в разные дворцы в большом количестве. Наверное, папа принёс с работы. Я уже строила планы со своей подружкой обойти всё. Я была счастлива, что она у меня есть и мне ничего не надо было.

      После зимних каникул снова школа, опять учёба, которая у нас забирала очень много времени, чтобы нормально перейти в 9 класс. В марте подошла ко мне Паша Александровна и сказала, чтобы я не готовилась к принятию меня в  комсомол из-за национальности моей мамы. Я тогда вспомнила, что может из-за этого и не приняли  меня и пионеры? Значит, там был другой мотив, а я несколько лет ненавидела мою учительницу   начальных классов. Но сейчас я просто отнеслась к этому вопросу, потому что, во-первых, очень любила своего педагога, она была очень душевный человек, а, во-вторых, у нас не все хотели вступать в комсомол в то время, а многие даже не носили значок. Но меня кольнули будто морозом по коже, так как затронули национальный вопрос. Я ещё очень далека была от политики в те года, как бы летала  еще в детских рассуждениях, которые в те минуты как бы остановили меня у пропасти. Я понимала,  что я просто не тот человек, я просто другая, я должна быть сильной. Я должна показать, кто я такая, и стала всеми силами налегать на учёбу, много читать о политике и национальном вопросе.

      Английский язык мне не удавался, с произношением я просто не могла справиться самостоятельно. Я впервые попросила свою маму, чтобы она наняла мне педагога по английскому языку. А может я свою учительницу сразу не взлюбила, так как она очень была похожа на учительницу начальных классов, такая же шестимесячная завивка и хромала вечно, опираясь на палочку, пристукивала, как будто бы  на зло. Но она беспощадно ставила всем подряд двойки, даже отличникам, портила им аттестат.

      Только думала о том, чем я отличаюсь от тех учеников, которых не приняли в комсомол? Ничем, многие учились плохо, потому и не приняли их. Но у меня это была первая, а может вторая, ласточка национального вопроса, который стал уже с молодости разрывать моё сердце.

      Время бежало быстро. Я перешла в 9 класс. Лили уехала в Ереван к сестре на летние каникулы, так как та поехала поступать туда в медицинский институт. Я практически осталась одна. И нас втроём отправляют в пионерский лагерь «Поладаури». Автобус уже вывез за город. Эта прекрасная природа меня завлекала. Я смотрела на небо, деревья, склоны гор и всё время  думала: «Всё-таки как красиво всё вокруг! И хочется в душе иметь такую красоту, которую ты  только окидываешь своим взором». Так и хочется высунуть руки и притронуться к бархатным елям  и кустарникам или же веткам, которые из-за близкого прикосновения с автобусом бьют тебя по стеклу,  и ты машинально отворачиваешь голову,  думаешь - сейчас попадёт и по твоему лицу.  Конечно, я уже вышла из возраста, чтобы ехать в пионерский лагерь, но я очень любила  своих братьев, а они у нас были озорными, я просто, заботясь о них, поехала тоже. Меня, как уже  большую, определили в первый отряд, а братьев во второй.   

      Всё знакомо, много прошлогодних детей. Мне скоро почти пятнадцать, но никто не задел моё девичье сердце. Много я слышала уже про любовь и детское ещё дыхание влюбленности. Меня же всё это раздражало. Я всё думала, неужели я некрасива и на меня никто не обращает внимание? Хотя, когда я смотрела на себя, я была просто красавица, похожая на Золушку с картины, которую  так часто видела по телевизору. В последнее время я очень вытянулась. Если  в прошлом году по физкультуре по росту на линейке была последней, то в этом году стала второй. Занятия в спорте обтесали мою фигуру:  стройность, упругость, вытянутая шея. Прекрасные густые светло-русые, волнистые длинные волосы с челкой на большом лбу, чёрные брови и чёрные  длинные ресницы прикрывали всегда не очень широко раскрытые, миндалеобразные глаза светло-коричневого света, с попаданием луча светившиеся  янтарём. Губки маленькие, вечно улыбающиеся,  несмотря на то, что и незачем, показывая превосходную белизну красивых белых зубов. Кожу можно сравнить с парным молоком, нежная розовинка на щеках, тонкая талия и бёдра уже стали прорисовываться в грушеобразную форму, а грудь за последние полгода выросла до второго размера в виде колокольчиков, неоднократно обращая внимания на них даже женщин  в наших серных банях.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 11. «Кавказский обряд»



      В то время я почему-то стеснялась своего лба. Мне казался он большим,  потому, наверное, я отрезала чёлку, то и дело поправляла её, чтобы она полностью прикрывала лоб. Жизнь в пионерлагере проходила как обычно. Я постоянно была около своих братьев и как орлица вечно хотела их прикрыть своими крыльями. Через неделю провели соревнования по спортивной атлетике. Первым был бег - длинные дистанции. Конечно, я справилась лучше всех, потому что мои спортивные данные не подвели, и я заняла первое место. Ко мне подошел пионервожатый, похвалил и сказал, что думал, что я буду поправлять чёлку. Не знаю, он пошутил или нет, но после этого я полностью перестала её поправлять на людях. Но мне не понравилось, как он на меня смотрел: не так, как на ребёнка. Через несколько минут я, вообще, забыла о нём. Я просто была ребёнком, а он житель Болниси и, как мне говорили, студент второго курса педагогического института города Баку.  Он был азербайджанцем, но чисто говорил по-русски.

      Так как ко мне уже относились по-взрослому, мне же в ноябре должно было исполниться  пятнадцать лет, я часто помогала в пионерлагере, была активистка и меня часто назначали помощницей пионервожатых, Помню все походы, но почему-то запомнилась одна экскурсия в горы к речке. Несколько отрядов на автобусах повезли к маленькой не быстрой речке. По дороге я всё любовалась богатой грузинской природой. Когда подъехали и остановились у поляны, я сразу глазами стала искать своих братьев. Я не была им матерью, но такая привязанность бывает только материнская, я каждую минуту наблюдала за тем, что они делают, как бы контролируя их.

      Ко мне подошёл старший преподаватель. Он предложил удочку, вернее не удочку, а леску с крючком. Я привязала её к ветке и стала ловить рыбки. Это зрелище запомнила я на всю жизнь. Леску с червячком опускала ближе к камню и ждала. Как только из-под камня выплывет рыбка к удочке,  я её поднимала наверх. Так я поймала  восемнадцать маленьких рыбок, сереньких, а на голове в виде короны. Я была счастлива, что у меня получается, но постоянно замечала взгляд постороннего человека на себе. Это был пионервожатый со второго отряда. Я не понимала, зачем он так смотрит, относила к тому, что возможно он боится, чтобы я не поскользнулась с камня и не упала в достаточно  быструю речку. Он наверно был старше меня на три года, а в то время я считала как много -  три года, потому что сестра старше была на четыре и у нас были разные с ней интересы.

      Я всегда хотела учиться, не по годам, вечно завидовала детям, которые постарше. Если, к примеру, я была в первом классе - всегда хотелось мне учиться в третьем, а когда я училась в восьмом - хотелось в десятом. У меня было какое-то необъяснимое желание вырасти поскорее, как будто за мной кто-то гнался. После похода я постоянно уже замечала пронзительный  взгляд на себе. Пионервожатый сразу заметил, что ко мне не приезжала мать или родители навестить, и часто передавал вкусные фрукты через моих подружек в большом количестве на всех, говоря, что у них в Болниси большой дом и там много фруктовых деревьев. Но мне он совсем не нравился. Он был высокого роста, как мой племянник Иван, смуглой внешностью, с большим носом, с глазами навыкате, и, вообще, его я воспринимала, как пионервожатого и только. Я ещё была мала,  ещё девчонка, у меня ещё мысли плавали в детских рассуждениях. И если вместе с девочками я кушала его  фрукты, то списывала на то, что он был просто пионервожатый, заботящий о нас, так как я была сестрой  братьев с его отряда.

      В один из воскресных дней он подошел ко мне и попросил меня отнести кувшин воды, показывая деревянный столик, за котором сидели несколько мужчин и одна женщина. Конечно, я согласилась и отнесла. Только меня очень удивили за столом разные вопросы, знакомства. Сразу женщина представилась, сказав, что она педагог русского языка в Болниси и много чего-то начала рассказывать. Я не могла быстро уйти, выслушивала  не интересующий меня разговор, а на следующий день я узнала, что это его родня, его мама. Про себя подумала, зачем именно меня он послал? Он же мог с водой послать и моих братьев или же сам мог отнести. Видно я его родителям понравилась, и, уже не скрывая, он шутил при всех, что я его невеста. Конечно меня раздражало всё  и, когда девочки что-то спрашивали, я отнекивалась, думая о том, как мог он меня называть невестой, когда он мне не нравился. Я вспоминала тогда, как многие мальчики нашего класса так же смотрели на меня, даже сосед Васька с первого этажа или Валерка с пятого, но никто никогда мне ничего не говорил. Может, стеснялись, а может я себя вела так отталкивающе, что они только смотрели, а тут какой-то, даже не симпатичный мне, уже называет невестой. Его внешность, особенно орлиный нос, меня полностью раздражала. Не хотела я думать о нём и не такого я представляла себе жениха, ведь мой отец был красивый мужчина и родня вся красивая. Я представляла, что у меня должен обязательно быть красивый жених. Так, наверное,  представляет каждая девушка, во всяком случае, мечтает. Многие девочки любили находиться в обществе мальчишек, я же совсем наоборот. Может я их стеснялась, потому что выросла со своими братьями-ровесниками. Мне просто ещё никто не нравился, чтобы думать о дружбе даже с мальчиками.

     Через неделю в воскресенье на линейке нас поздравили с окончанием пребывания в пионерлагере и объявили, что в два часа подъедут два автобуса и повезут  в Тбилиси. Я была очень рада, потому что он уже ходил по пятам и не давал мне даже поговорить с кем-то из ребят нашего отряда. Я чувствовала уже ненависть к нему, побежала в палату, чтобы собраться. Я была вместе с братом Владимиром. Он часто помогал мне  упаковывать чемоданы. По дороге нас останавливает пионервожатый, отправляя брата по какому-то делу, а сам, идя со мной рядом, объясняется в любви. Конечно, мне было приятно слышать такие слова, ведь я ещё никого не любила, никто не объяснялся мне в любви. Но то, что он сказал, меня очень насторожило. Он сказал, что он пионервожатый и на территории лагеря он не посмел меня обидеть. Но если я не соглашусь дружить с ним, он меня просто по дороге домой в Тбилиси, когда будет проезжать через Болниси, украдёт, остановив автобус. Я знала, что они могут так сделать, ведь меня мама часто предупреждала, что бы я одна или даже с подругой не ездила на фуникулере или в  Ботанический сад, Черепашье озеро, и я точно это предписание выполняла. Но здесь я испугалась. Неужели он меня снимет с автобуса, когда к нему у меня даже не было привязанности? Я испугалась, посмотрев в его глаза, которые были наполнены слезами. Ему видно было тяжело, что я уезжаю. Я тогда не понимала, что такое любовь. В душе мне было смешно, как у такого взрослого человека слёзы на глазах?!  Так вместе мы дошли до наших палат, он вошел в мужскую, а я в женскую.

      Собралась я очень быстро, и что было собирать? Внизу уже стояли с двумя чемоданами мои братья и с большим целлофановым мешком собранного кизила (фрукт наподобие вишни с продолговатой косточкой). Я обрадовалась, подумав, на варенье или же на компот собрали мои братья. Я присоединилась к ним. Постепенно нас увеличивалось и мы стали похожи на людей, как на вокзале, - каждый с чемоданом или со своей авоськой. Автобус подкатил к нам. Вышел толстенький водитель лет сорока, но уже с сединой в волосах, назвал мою фамилию. Когда я отозвалась, то он достал с сидения цветы и коробку конфет, дал мне, сказав, что тебе передал твой отец. Я не помню, чтобы отец мне цветы когда-нибудь дарил, но конфеты мы быстро все расхватали, а цветы забрала я в автобус. Меня ещё больше страх обхватил за дальнейшую мою судьбу. Страх быть похищенной по дороге, о чём я слышала неоднократно, по Кавказскому обряду.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 12. «О, как красив цветок, что есть во мне!»


      Автобус тронулся. Я немного успокоилась, но всё время смотрела в окно: нет ли за нами хвоста за автобусом. Когда совсем успокоилась, начала опять охватывать глазами замечательную природу моего края, любимой Грузии. Не могу равнодушно смотреть я на природу с безразличием. Мне надо видеть всё. Так, наблюдая, сморил меня сон и я заснула. Рядом со мной также спал Сашка, мой брат. Как вдруг резкий рывок остановил наш автобус. Я посмотрела в окно - первый автобус уже вдалеке. Я увидела нашего пионервожатого, который с двумя большими корзинами фруктов входил в наш автобус. Впереди сидел мой  брат Владимир. Он поставил корзины на пол, сказав, что его мама передала, и быстро вышел с автобуса. Вы бы видели меня, как я испугалась, потому что через несколько минут я увидела табличку "Болниси", но автобус быстро нёс нас дальше и дальше. Я, уже полностью успокоившись, снова заснула.

      Автобус подкатил уже к дому. Мама нас ждала, что-то вкусненькое уже приготовила, но я в памяти держу только то, что из привезённого кизила она сварила кисель - очень вкусный и мы, наверно, были ещё всё-таки детьми, начали стреляться косточками. Всё было облито киселем, несмотря на то, что только выкупались в ванной. Пришлось снова купаться.

      Я так мечтала скорее увидеть свою подружку - оделась и уже во дворе. Какая красота! Всё в асфальте, нет той грязи, что бывает после каждого дождя. С такими детскими думами я и не заметила, как подошла до калитки Лили, но она была заперта. Они никогда не закрывали её, когда были дома. Я с неохотой возвратилась домой. До начала школы оставалось восемь дней, я просто не знала, куда себя деть.

      В воскресенье ко мне пришла девочка с пионерлагеря, очень неожиданная гостья для меня, потому что в этом потоке я ни с кем особенно не дружила, может я была взрослее их всех, а может не нашла с кем дружить. А она, вообще, была со второго отряда. Я подумала, может из-за моего брата? Она настойчиво просила меня пойти в кино, но я была однолюбка и не хотела с кем-то другим идти в кино, ведь у меня есть подруга, которая скоро приедет, и мы посмотрим ту картину, что она хвалит. Я всё отнекивалась, чтобы она мне не предлагала. Уходя, она попросила её проводить до остановки. Мне было стыдно отказаться, я переоделась и мы вышли. Наш дом, где я жила, был пятиэтажный на центральной улице Шаумяна. Сама улица - широкая по середине, трамвайные линии. Мы идём по левой стороне улицы, как вдруг, я заметила на другой стороне нашего пионервожатого. Я сказала ей: «Так вот почему был твой визит ко мне». Я удивилась, ведь никому не давала свой адрес, даже не попрощавшись, быстро побежала домой. Его я долго не видела и думала, что он полностью забыл меня и оставил в покое. Я успокоилась.

       Наступил долгожданный день первое сентября. Как мне скорее хотелось увидеть всех, особенно мою подругу Лили, за которой я скучала больше всех. Я так спешила её увидеть, что застала ещё в кровати. Она быстро встала, оделась, и мы уже по улице направились в школу. Мы шли медленно. Я ей рассказала о случившимся в пионерлагере, о пионервожатом, о том, как мне было скучно в пионерлагере, наверно, всему своё время. По дороге она тоже много рассказывала о Ереване и, как ей там нравится и, что она обязательно тоже, как сестра, поедет жить и учиться туда и, что себя там чувствуешь человеком, там нет национального вопроса, тем более они армяне с армянской фамилией и прекрасно говорящие на родном языке. А мне так хотелось тоже увидеть Армению, Россию, ведь я дальше Грузии никуда не выезжала, вернее дальше Тбилиси, а летом по пионерским лагерям, где видела прекрасную природу, леса, рощи, Чёрное море, но мне хотелось большего узнать, увидеть.

      Мы не заметили, как подошли к школе. Наших одноклассников ещё не было. Школа была пуста. Обычно во дворе было много учеников, там большой двор, и мы перед уроками делали зарядку. Но нам не нужна была зарядка, так как наши дома были достаточно далеки от школы, и пройтись утром - та же самая зарядка. Но я любила делать её в школе, потому что была по натуре спортивная девочка, но, самое главное, на линейке и зарядке ты видишься не только со своими школьниками, ты видишь всю школу первой смены. А там и старшие классы. Как я завидовала тем, кто уже кончал школу! Сбоку около забора были лавочки, и у нас уже была своя любимая. Мы направились к ней. Подруга  рассказывала с такой внимательностью про Армению и желанием поскорее уехать, я же думала о себе, а где же моя Родина, которая меня примет, как родную, имея отца - русского, а мать – еврейку. Я даже никогда не думала двигаться с места, хотя видела с возрастом, как национальный вопрос постепенно всплывает по отношению ко мне педагогов или даже одноклассников. Если на меня не обращали внимание мальчики, то, наверно потому, что национальность не подходила. Многих девочек с нашего класса я  видела в кино с парнями, тем более кинотеатр «Исани»  был недалеко от дома и школы.  Я много думала на эту тему, и мне так хотелось, что б хотя бы кто-то не полюбил, а просто посмотрел на меня, как на девушку.

      Любовь к Грузии у меня зарождалась с детства. Мне не нравилось говорить плохо о ней, и почему-то плохо думала о них, но Лили я понимала, может потому, что она была моя подруга. Мы так разговорились, что даже не заметили, как наполнился двор школьниками и даже начались физкультурные упражнения. Мы быстро стали в строй, но почему на меня так смотрят, особенно уставившиеся мальчишки, я не понимала. Стала одергивать свою форму и белый фартук. Когда зарядка закончилась, я попросила Лили пойти со мной в туалет. Там было большое зеркало. Я хотела посмотреть на себя, что у меня не так. Чтоб сказать косметика разлилась, так я её даже не употребляла, потому что у меня были чёрные брови и ресницы и даже губы всегда красные. Мне даже один раз на уроке спросили: «Ты губы накрасила?» Потом тысячу раз извинялись. Так что же со мной? Я быстро подхожу и смотрю в зеркало.

      Как будто впервые увидела себя. Там стояла вполне сформировавшаяся девушка, очень хорошо сложенная и от недавней физкультуры пылали яркой красной краской щёки. Я не понимала что это я. Только слышались знакомые фразы учителя по физкультуре в микрофон – «налево», «направо», «голову наклоните вперёд» и виделись пристальные взгляды мальчишек. Мы вошли в класс. Я обратила внимание, что Валеры уже  не было. Он уехал за Наташей в Москву. Остальные были все. Я опять стала замечать на себе глаза одноклассников, конечно, я за лето больше вытянулась, округлилась грудь,  стала большей по сравнению с прошлым годом. При очень узкой талии - высокий рост и маленький вес. Я чувствовала себя уже барышней, появилась попочка и даже ляжки, которые я никогда не имела из-за спорта. Даже Лили и та не выдержала, сказав мне комплименты, что я за лето очень изменилась: из безобразного гусёнка стала красивым лебедем. Я не обиделась на неё, понимала, что она шутит, но сама уже стала обращать на себя внимание. Если раньше, завязывала сзади большой бант, чёрный или белый, сейчас только распускала волосы. Мне часто говорили, что я похоже на Марину Влади, но я не знала кто она, пока не посмотрела кинокартину "Колдунья". На меня уже стали обращать внимание и старшеклассники. Один раз, услышав сравнение Лили  про гадкого утёнка (не понимаю, почему меня так называли) и лебедя, я радовалась тем минутам счастья, что я красива сейчас.

      Возвратившись домой, я вошла в ванную. Там висело единственное большое зеркало в доме. Я хотела рассмотреть себя получше, почему такое удивление вызвала в школе у одноклассников. Стала раздеваться и обнаружила, что покрылась маленькими волосиками под мышками и даже там, где ещё не было у меня раньше. Конечно, заметила все красивые черты, а особенно грудь, которая меня преобразила, и можно было сказать, что я уже девушка. При росте 1,69 см я имела вес 48 килограмм, но всё было на своих местах. Можно было и влюбиться в такую девушку...

      Время бежало очень быстро, прошло уже два месяца учебы и нас стали готовить к праздничному параду на 7 ноября. Мы собрались уже на стадионе, я замечала посторонние взгляды  ребят на себя. Мне все были безразличны. Я смотрела на них свысока, думала только о том, чтобы скорее закончить школу и пойти на работу, помочь материально семье и братьям. Я никогда ни с кем не делилась, может Лили понимала, но я лично никогда не говорила о недостатках своей семьи, считая, что это личное и должно остаться нетронутым. От меня стал не отходить и наш сосед Васька, который раньше сам ходил в школу и обратно, а сейчас, как прилип. Куда мы – туда и он, всё ходил по нашим пятам. Иногда даже надоедал, ведь мы хотели просто поговорить с Лилей по душам. К нам примкнула новая девочка Света, её перевели с другого класса. Наш домашний поход уже состоял из четырёх человек. Постепенно мы стали понимать друг друга. Васька был комичный и мы часто смеялись над его разговором. У него мать была русская, а отец – грузин, жил он давно в нашем подъезде, даже дружил с моими братьями, но в последнее время перестал он к нам заходить, только по дороге я могла с ним увидеться. Он был маленького роста, белобрысый, не очень симпатичным и, вообще, я не обращала ни на кого внимание.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 13. «Первые бусинки ожерелья Жизни»



      Света, армянка по национальности, недавно перешла в нашу школу и, оказавшись в нашем классе, стала набиваться в друзья к Лили. Но мы так любили быть с Лили вместе, что иногда Светлана просто доставала своим  хождением за нами по пятам. Мы ничего не могли сделать. Она была новенькой в нашем классе, так и не смогла найти себе подругу. По внешности она была обыкновенная, ничем не смогла б привлечь, если бы только не её голос  - она прекрасно пела русские, армянские и индийские песни. Ей они больше всех удавались. Она сидела около окна в первый день, когда пришла в наш класс. Я запомнила её лицо,  у меня хорошая зрительная память на лица. Светло-коричневые, очень кучерявые волосы, светлое лицо, покрытое множеством родинок, длинноватый  прямой нос без горбинки с большими ноздрями, светло-коричневые глаза, густые красивые ресницы и хаотично растущие брови, которые портили ей лицо. Я даже в ту минуту подумала, если они такие большие, почему она их не выдёргивает? Красивые губы, очень белые зубы и улыбка создавали привлекательность. Она была небольшого роста, уже сформировавшая, с большой грудью и округленная в боках.

      Она вторгалась в нашу дружбу, а мы не желали уже никого. Нам с Лили было хорошо и не хотелось, чтоб кто-нибудь мешал. Света часто рассказывала своё семейное положение, что у неё отец неродной, что есть ещё двое братьев от другого брака и, что ей трудно с ними. Я не  понимала её, потому что очень любила своих братьев. Они у меня были, как близкие друзья, с которыми я, иногда, могла бы и поделиться. Меня стали раздражать её разговоры, но в то же самое время было жалко её, как девочку, которая не знает своего родного отца. Я испытывала большую привязанность к своему родному отцу, которого  очень любила несмотря на то, что в последнее время его ничего  уже не интересовало, только выпить и буянить дома. Он с войны пришел уже контуженный и ещё вдобавок его избили на Метрострое, когда там жили. Всё это сказалось. Он становился уже неуправляемым, но я никогда ни перед кем не хаяла своего отца или же родителей. Я старалась за замком держать наше семейное положение. Меня удивляло то, так хорошо была Света одета, ведь я знала, то мама её не работает.  Видно она несправедлива к родителям, что помыла лишний раз посуду девочка почти пятнадцати лет, а ведь я всё почти сама уже делала.  Я обслуживала себя, братьев, ходила с ними на базар, готовила и никогда не наговаривала посторонним про семью  в которой я живу. Наш очаг для всех был закрытая тема. Она плохо училась, часто приходила с невыполненным домашним заданием. У них был собственный дом на Долабаурской улице, и всегда  у неё было оправдание, что помогала матери. Мне стало её жаль. Я решила как-то ей помочь, но она, наверное, много пропустила. Мне пришлось приходить пораньше в школу, а она просто стала у меня списывать домашнее задание. Потом её мама попросила меня помочь Свете  по математике. Вот так незаметно она уже полностью вторглась в нашу дружбу.

      В один день Лили подошла и сказала, что её день рождения будут справлять в воскресенье, что с класса она пригласила меня. Но я не выдержала так долго ждать и, как всегда, пришла на час раньше. Стол был уже накрыт. На столе в середине был большой белый торт со свечами. Почему-то я механически сосчитала: там было шестнадцать свечей. Так значит ей шестнадцать, а я была младше и не знала. Лили была хорошо одета. Раньше я не замечала её нарядов. Она, как и я, всегда ходила в форме. Я даже помню что,  когда ходили мы на плавание или на большой теннис, всегда она была в школьной форме, Я знала, что у них в семье большое внимание уделяют питанию, а на одежду нет, но я ошиблась. Когда я ей сказала, что у тебя прекрасное платье, она открыла свой гардероб. Там было полно вещей и все красивые. Лили впервые мне сказала: «Я не одевала только из-за тебя. Я думала, что тебе нравиться ходить в форме». Конечно, я любила свою форму,  которую в нескольких размерах привёз отец с Москвы с командировок. Но сейчас они были все малы и я донашивала формы своей сестры. Форма была красиво проглажена, с красивыми воротничками и мне было очень комфортно в ней. Лили рассказала, что её сестра Сусана привезла всё с Еревана. Там много приезжих армян завозили товар с заграницы. Конечно, мне очень понравилось всё, и я попросила, чтоб она примерила.

      Я смотрела на торт и думала, что мне тоже недавно исполнилось пятнадцать, а никто даже не вспомнил о моём дне рождения. Мать уже работала на двух местах. Одна работа была  -  старший контролер Метрополитена. Она уже не приходила и ночами, потому что там метро закрывалось в час. У них была комната, где можно было поспать до пяти часов. Затем снова приступали на работу до девяти часов утра, а утром она бежала в ресторан, там помогала на кухне. Я иногда думала, откуда у неё желание работать так много? Но сейчас понимаю, что с двух работ она получала копейки и нам еле хватало на жизнь. Отец уже полностью, мне тогда так казалось, пропивал приличную  на то время зарплату, работая главным бухгалтером в той же строительной компании НГЧ-4, где все прорабы рады бы угостить за его одну подпись и получить какой-нибудь дефицитный товар со склада.

      Зашли братья Лили. Они тоже были очень нарядными в светлых костюмах и белых сорочках. Они, как будто бы на глазах выросли в красивых парней. Нас позвали к столу, за котором уже сидели все нарядными. Дедушки не было за столом, он себя плохо чувствовал. Я сразу обратила на сервировку стола. Конечно было попроще, чем у Наташи,  даже мы имели белый фарфоровый сервиз, который лет пять назад купила мама. У них было простенько, но зато так всё вкусно!  Опять пошли шутки и Сусана, старшая сестра, сказала: « Если бы мои братья были  хотя б твои ровесники,  мы были бы счастливы иметь такую невестку». Она, конечно, шутила. За время нашей дружбы даже взгляда не было на них, как на мальчиков. Я их считала братьями, как и своих, опекала всегда в школе. И с их стороны только трудолюбие, вот что я всегда замечала. Они убирали во дворе, а осенью убирали упавшие листья деревьев, снег зимой. Их отец был занят и они полностью его заменяли дома. Я не могла их сравнить с моими братьями. Они были домашними, ухаживали за дедушкой, могли часами сидеть возле его кровати и читать газеты на армянском  языке, а мои братья были сорванцами. Они вечно лезли не туда куда надо, уже самостоятельно начали выезжать на Тбилисское море, на Черепашье озеро поплавать. Знали уже Тбилиси, как свою ладонь, объехали все достопримечательности города,  собирались в подъезде,  играли в карты  и, мне кажется, уже курили, ведь тащили сигареты у отца и даже бычки с пепельницы. Я часто боялась за них,  за то, как они себя ведут, ведь мне уже не подчинялись, отец больной, а мама работала в две смены, то и дела говоря, что им вечно нужны деньги. Видно они играли на деньги.  В то время кто их поймет:  в дом друзей никогда они не приводили, даже те, кто раньше приходил смотреть телевизор, и то перестали ходить к нам, тоже купили. Прожив достаточно много в этом доме, я только несколько раз заходила к Ларисе, своей подруге по четвертому классу.

      Я уже возвращаюсь одна домой. День рождения долго не уходил с моей головы. Меня угнетала мысль, почему у одних должно быть нормальное детство, а у других нет. Слёзы обиды катились, падали, как хрустальные бусы на пол. Я не заметила даже, как подошла к подъезду и забежала наверх на второй этаж. Мама была дома. Она закатила мне скандал, почему я так поздно возвратилась, испортив мне настроение. Мне было обидно, и так со слезами я легла спать. В нашей комнате всё без изменения. Я спала со своей старшей сестрой. Когда мы были маленькими, то ещё ничего, терпимо, но сейчас она мне ногами то и дело доходила до моей подушки. Я ещё долго не могла заснуть. Поборовшись с собой  - уснула,  во сне видела продолжения сна, где я опять на дне рождения у своей прекрасной любимой подруги… Приятные сновидения сменились чувством тревоги. О, Господи, лишь бы не опоздать в школу! Так я заснула крепко, что чуть не опоздала в школу.

      Приближался Новый Год. В прошлом году наши одноклассники хорошо справили его вместе и меня стали уговаривать также, чтоб я согласилась с ними праздновать. Конечно, должна была спросить разрешения у мамы, потому что отец никогда не был против. Я долго выбирала момент, когда же можно, как лучше ей сказать, что не буду ночью дома. Она даже ругала меня за то, что я иногда задерживалась у Лили дома, зная, что мы никуда не ходим. Зная, что Лили не будет на Новый год в Тбилиси, я очень уговаривала свою мать разрешить мне встречать праздник не дома. Я знала, что у нас будет встречать Новый год моя сестра со своими одноклассниками. Они были постарше и, что мне с ними делать,  так думала я...

      Всю организацию на праздник я взяла на себя, тем более не один раз ходила на базар за продуктами. В то время собирали по 3 рубля, но это было достаточно, спиртное не пилось, достаточно одной бутылки шампанского на весь класс. Домой я задержалась из-за предновогодних хлопот, а когда пришла, то увидела, что за столом большой комнаты сидели моя сестра и четыре парня, её бывшие одноклассники. На столе лежала развернутая книга о вкусной и здоровой пище. Они что-то выбирали  на закуски к Новому году. Войти туда  я постеснялась и по длинному коридору прошла на кухню, но моему любопытству не было предела. Я тихонько на цыпочках подошла к шкафу с книгами, он стоял в коридоре напротив открытой двери в зал, так мы называли нашу единственную комнату,  и, смотря в стекло шкафа, стала рассматривать гостей. Я не могла оторвать глаза. Они так интересно обсуждали, не то, что с нашими одноклассниками. Все были высокие широкоплечие и красивые. Моя сестра вдруг называя имя «Ашот» и стала обсуждать с ним то, что он должен был сделать. Он что-то записывал, а я сквозь стекло старалась уловить все черты Ашота. В отличие от своих товарищей он был в шерстяном,  красивом, модном свитере. Смотря на него, у меня замерло дыхание. Боялась, чтобы они не обнаружили, что я подсматриваю. Сквозь стекло и зеркало изнутри я стала его рассматривать.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 14. «Новый год»


      Я уставила в зеркало свои глаза и не могла оторвать. Смотрела на него и не понимала,  почему моё сердце так сжимается? Конечно, все товарищи моей сестры были красивы, но почему он так меня взволновал? Он был высокого роста, широкоплечий, очень чёрные глаза, будто уголь, волосы жгучие, чернее ночи (тёмных волос такого цвета я и не видела раньше), брови широкие чёрные, срощенные на переносице, лицо продолговатое и, мне показались, скулистое. Немного широкий подбородок, красивый мужской нос, большие губы и, что особенно меня привлекло, его ровные отбеленные зубы, красивая  улыбка. А в целом, если посмотреть, он мне напомнил японца или же индейца, которых часто видела в кинокартинах. Я так долго смотрела на него, что мне почему-то показалось, что они уходят, а я просто приросла к стене, не могла сдвинуться с место. Моим желанием  было, чтоб моя сестра познакомила  с ними, хотя я знала, что она никогда не знакомила меня со своими одноклассниками. Она думала, что я ещё ребёнок, так как всё-таки четыре года в детстве - большая разница и разные интересы во всём. Через несколько минут все вышли в коридор. Сестра увидела меня, познакомила с ними. Они же протянули мне руки, как взрослой. До этого никогда я не здоровалась за руку, может мала ещё была.  Он подаёт мне руку. Я почувствовала тепло его руки, которая пронзила меня уже до конца. Моя дрожь выдала меня, он улыбнулся, что- то сказал,  но я не слышала его слов. Его тепло обжигало меня до сердца. Мне показалось, что я влюбилась. Да, я влюбилась. Я уже не стеснялась этого слова и даже не заметила, как они вышли из квартиры. Да, влюбилась я,  до этого ничего такого не испытывала. Меня охватило желание поскорее увидеться с ним.  Я сравнивала своих одноклассников и никого не смогла сравнить с ним или моё сердце уже было заполнено им. Я не понимала, как так можно сразу полюбить с одного раза с одного взгляда, с улыбки, теплоты прикосновения.

      Дни последние декабря стали для меня тянутся медленно. Я хотела, чтобы скорее наступил Новый год, и увидеть его хотя бы мельком. Конечно, я всё рассказала своей подруги Лили. Она была удивлена, зная моё отношение ко всем мальчикам, которых я не подпускала на пушечный выстрел к себе. А тут увидела один раз - влюбилась? А как мне уже не хотелось Новый год встречать с школьными друзьями, и как сказать им, ведь во всём я была организатор. Что делать я уже не понимала. У меня раздваивалось, как поступить: увидеть, возможность ощутить его хотя бы раз, или же не пойти на вечер к одноклассникам. Я очень не хотела их тоже обижать. 31 декабря - день очень взволнованный. Каждый ждёт новых перемен.  На Новый год я оделась красиво. Моя сестра стала немного подбрасывать одежду, привезённую с Москвы. То что я одела очень  подошло мне. В пять часов за мной зашёл наш сосед Васька, который мне предложил с ним пойти вместе. Мне было безразлично. Лили не было и я согласилась. В последнее время я замечала, как он на меня смотрит и не только он, в компании школьного вечера было много парней, взор которых я давно замечала на себе. Но они все мне были безразличны, тем более моё сердце уже было заполнено им, которого я видела только один раз и больше не увижу… Меня разрывало на части, неужели бывает такая любовь, думала я. Никак не могла с собою справиться, как только я вспоминала его - у меня сразу горели щёки, как будто их обдали кипятком, нервно шевелилась нижняя губа,  только прикусив её, я могла остановиться.

      Васька сразу заметил моё настроение, но когда спросил, я ответила грубо. Он очень удивился, потому что никогда не замечал моего грубого отношения ни к нему, ни к одноклассникам. Подумал что может что-то дома произошло, ведь только недавно я была в хорошем настроении. Так больше ни о чём не говоря, мы ехали в трамвае. Я не смотрела на него, только машинально за ним вышла из трамвая. Подошли мы к собственному дому нашей однокласснице, я посмотрела на стол. Конечно, разница: у моей сестры был хороший вкус, она окончила курсы кройки шитья при доме офицеров, модельер, а также уже была стюардессой, вылетала в разные города, была в ресторанах. Там она видела, как накрываются столы, у неё был больше развит кругозор, чем у нас, ещё только вылупленных цыплят из скорлупы. Я поздоровалась со всеми. Почему-то показалось прохладно. И правда, комната не отапливалась. Я, в квартире давно живя, не знала, что надо ещё топить печки, но многие, проживающие в собственных домах, по-прежнему имели печки. Чтобы поместить большой стол они вынесли печку, подумав, что всё равно все будут танцевать и разогреются, но у меня был озноб, то ли от того, что там было холодно, то ли от того, что мне хотелось обратно домой.

      Уже в шесть часов вечера мы за столом. Пошли застольные тосты. Про грузинское застолье  можно хоть книгу написать, я даже не могла представить, что мои одноклассники, наши мальчишки, так могут красиво говорить. Я постепенно отключаюсь и думаю только о нём и вдруг чувствую, как меня толкает Света. Она сидела по правую сторону от меня. Света сказала, что тосты за тебя,  пошли, а ты никакая. Я  извинилась, сказала, что озябла и мне принесли шаль, набросили на меня. Через несколько минут начались танцы. Я заметила расстроенные лица многих парней, когда им отказывала танцевать. Они не хотели просто верить, что я отказываю, потому что знали, как я прекрасно танцую. В то время рок-н-рол, твист, буги-вуги - самые распространенные танцы, не говоря о вальсе и танго, а, особенно, грузинских танцев. Школа танцев дала мне много в подвижности и понимания такта. Но мне было холодно, то ли от холода, то ли от одноклассников, то ли мне так хотелось домой, увидеть снова его. А ведь совсем недавно мне было весело в их компании. Ко мне подошла удивленно Света, видя что я не танцую. Я рассказала ей подробно о нём. Она мне предложила пойти обратно, даже захотела пойти со мной, так как знала, что я боюсь темноты и никогда поздно не выходила из дома. Я извинилась перед одноклассниками. Попрощавшись, мы ушли и даже кто-то из мальчиков проводил нас до остановки и, пока мы не сели в автобус,  стоял возле нас без куртки, мёрз.

      Дверь открыла моя сестра. Она очень обрадовалась, что я пришла и потащила сразу в комнату знакомить со всеми её бывшими одноклассниками. Затем мы прошли в ванную комнату привести себя в порядок и вскоре без стеснения стали равноправными гостями за столом. Нас посадили в начале стола. Есть я не хотела и не могла оторвать от своей тарелки глаза, держа машинально в руках нож и вилку. За столом сидело очень много друзей и подруг сестры. Я хотела поднять глаза поскорей, отыскать его, но не могла наверное полчаса даже посмотреть на присутствующих, как пелена закрывало мне лицо,  что-то необъяснимое. Я думала, что он тоже смотрит на меня. Мне просто было трудно поднять глаза, мне было стыдно, мне казалось, что все знают, замечают моё волнение и щёки стали опять гореть о желании встретиться хотя бы глазами, на лбу появились капельки пота, как от акробатического упражнения. Вдруг я слышу на ухо, Света просит показать мне его, а я ещё сама не знаю, где он сидит. Я нервно подняла глаза, посмотрев на неё и увидела его напротив нас с другого конца стола.

      Он был в чёрном костюме в белоснежной рубашке и голубом галстуке. Ему очень шла белая сорочка,  больше чем тот свитер, в котором я увидела его впервые. Только сейчас мне он показался смуглым, а может на белом фоне сорочки так он выделялся. Я тихонько наклонилась к Свете, сказав, что он в голубом галстуке. Все ребята были в галстуках, а наших одноклассников никогда я не видела с галстуками. Мне очень понравилось, как они все были торжественно одеты, потому что я видела своего отца, а он даже галстук носил дома, и мне понравилось, как были одеты девочки - с большим вкусом. Но парни отличались взрослостью, интеллигентностью и сильно отличались  от моих  ровесников. Когда я уходила, то не очень могла рассмотреть стол, а сейчас, подняв глаза, я стала больше и больше удивляться способностью сестры красиво накрывать на стол. Наверно призвание, неужели она тоже думает о нашей бесхозяйственной матери,  думала я. Мама в новогоднюю ночь работала в ночную смену и была выгодным работником, её ставили на всё праздники и она была безотказна. На столе был красивый магазинный торт, но она даже успела спечь свой коронный торт «Жозефина». Меня удивило изобилие стола, особенно солёности, как перец, джонджоли, солёный чеснок. Мы не имели возможность всё подобное покупать, но это не говорит о том, что я не пробовала. Конечно, я их ела у Лили и они мне очень нравились. Те огурцы солёные, которые часто приносил мой отец, были большие и невкусные. А сейчас изобилие их так мне ударило по носу, что я протянула руку, чтобы положить себе на тарелку, как заметила, что с другого бока сидит Миша, тоже одноклассник сестры, который помог мне.

      Не успела я даже откусить, как услышала пение. Это был он. Ашот пел  армянскую песню, в то время очень популярную, "моя красивая, моя красивая".  Я слова понимала, тем более уже давно дружила с Лили, где в доме только и разговаривали на армянском языке. Я затаила дыхание, неужели он меня заметил и поёт только мне? А какой красивый у него голос. Сразу вспомнила свою подругу с пионерлагеря, которая хорошо пела. Конечно, я слышала наши песни донских казаков, которые пели мой отец и бабушка (тётя) Катя, а также слышала пение своей мамы, которая, играя на пианино, пела много военных и послевоенных песен, но здесь совсем другое. Я чувствую, как будто в песне объяснение в любви мне, так сразу становится не по себе. А затем ещё одна песню, как жалко, что не запомнила название, но слова немного помню. "Помнишь вечером, когда для тебя дарил цветы"… Слова меня полностью сразили, ведь мне никогда никто не дарил ещё цветов, а тут в присутствие всех такой сюрприз в песне. Я, краснея, вышла из комнаты.


Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 15. «Трепет и тревога первой любви»



 Я прошла на кухню. Там было всё заставлено кроватями и мебелью. Сейчас я поняла почему, когда мы вошли, наша комната показалась мне большой. Я немного успокоилась и прошла по коридору на своё место. Когда он закончил петь, то стал произносить тост за хозяйку дома, мою сестру, которая так красиво всё оформила и приготовила. Я даже удивлялась: откуда у неё такое было стремление всё сделать красиво и вкусно? Но, слушая его, в ту минуту другим чувством думала о нём, о том, как он красиво произнёс тост, наверно, лучше всех из друзей. Музыку долго не включали. Чувствовалось, что гости -  постарше. Тосты говорились один за другим, как и полагалось на грузинском застолье. На меня никто не обращал внимания, и я тихо стала пробовать всё, что приготовила моя сестра. Мне показалось таким всё вкусным! Подумала, вот готовила б иногда для нас, тоже было бы хорошо, но у неё не было времени. Она работала и упорно готовилась к экзаменам в институт, вечно была с книгой в руке. Её упорство в учёбе иногда меня поражало. Сколько же времени она тратит на учёбу?! Правда она часто пекла дома, и я была счастлива в этот день. Сестра доставала кулинарную книгу, а меня брала в помощницы, надо же было потом всё убрать. Мы считались уже большими и сами могли себя обслуживать.

      Папа и братья Новый год справляли у бабушки Кати, и нам никто не мог помешать, тосты продолжались. Голос Ашота ещё звенел в моих ушах. В те минуты я думала, что хорошо поющие люди обладают даром от природы и уже надо любить их только за прекрасный голос. Это люди с большой буквы и должны только разрабатывать свой голос, чтобы петь, петь, чтобы своим голосом заставлять любить себя, просто любить себя. Так и получилось: после его пения я не смогла оторвать от него глаза, я его любила и не стеснялась этого слова. А кто же не знает, что такое первая юношеская любовь? Любовь в этом возрасте часто  слепа и делает глупости.

      Включили музыку. Все вышли танцевать быстрый танец рок-н-ролл. Такие все взрослые, на три или четыре года старше меня, так красиво танцуют, а я никаких подробностей о них не знала. Возникло желание потанцевать, показать себя, как я красиво танцую, но Лили не было, а Света ещё не могла танцевать такие танцы. Мы продолжали сидеть за столом и наблюдать, как красиво танцуют взрослые. О, Господи, как я хотела узнать подробности о нём, о его родителях, где он живёт, хотя раньше я слышала, что они все живут на Bоронцове. «Чугурети» - так назывался тот район, потому что из-за немецкого языка сестра попала в 33 школу, которая находилась в том районе. Наверно все они давно окончили школу, так думала я. Конечно, где район находился, я приблизительно знала, потому что ездила туда на большой теннис, как раз он размещался по другую сторону большой реки Куры. Это красивый, старинный, с множеством старых собственных дворов и домов, квартал города. Это где-то середина нашего прекрасного города Тбилиси. Немножко выше там находилась площадь Ленина, но я ещё не была в этом районе. Тогда я стала перебирать, а где же я вообще была? Мало где. Хотя наша мать и была бесхозяйственной женщиной, но она очень строго относилась к нам, особенно к девочкам, и мы не раз от неё получали взбучку. Я очень много чего не видела.

      Так я думала про себя, как ко мне подошёл одноклассник сестры, позже я узнала, что его звали Миша, и пригласил меня на танец. Мне не хотелось с ним танцевать, совсем не хотелось ни с кем танцевать. Я ждала, что может Ашот пригласит меня на танец. Уже звенела спокойная музыка. А как мне хотелось с Ашотом потанцевать! Конечно, я отказала Мише. Я посмотрела на танцующих девочек: все были в туфельках на каблучках, что уже им придавало стройность. Особенно я наблюдала за ним, как он танцует. Мне показалось, что очень хорошо. Я стала обращать на все детали: заметила чёрные новые туфли, даже подумала, что большого размера, сравнивая с размером обуви своего отца, белоснежные носочки выглядывали из-под чёрных брюк. Он танцевал прекрасно. Мне показалось, что он готовился к Новому году. Он почти не садился,  всё время танцевал разные танцы. Мне почему-то казалось, что танцует он лучше всех, может потому, что он мне нравится. А он не приглашает… Ах, как хотелось мне с ним потанцевать! О, Господи, хоть бы он меня пригласил, так я просила у Бога. Танец за танцем, он менял партнерш, они прямо летали в его объятиях. Остановили музыку. Всех пригласили за стол. Конечно, я была расстроена, что ни разу не потанцевала. Свету приглашал постоянно Миша. Видя, что я ему отказала, больше не решался приглашать.

      Все уже за столом. Тосты продолжаются. Я видела, что это совсем не наши мальчишки. Они пили вино и достаточно много, за каждым тостом, до конца. Многие пели в этот вечер, но только его голос весь вечер звенел у меня в ушах. Может потому, что он уже любим мною. Очередной тост за братьев и сестёр, конечно же за меня, и мне пришлось подняться. Я стеснялась. Сердце стало биться так сильно, что я невольно взялась левой рукой за скамейку. Я слышала каждого с удивлением. Как они красиво говорят тосты! Я, конечно, слышала, что грузинское застолье прекрасно разнообразием тостов. Но здесь я оказалась впервые, когда наяву слышала, как они говорят, и мне тоже. Ашот тоже высказал пожелание тостом, а потом запел. Мне казались такими красивыми слова в ту минуту. Я думала, что он только сейчас мне её сочинил. Я не знала, что это старинная песня, просто не слышала раньше ни от кого. Слов подробных песни я не помню, но кое-что вспомнила: "Помнишь вечером, когда нас свела с тобой судьба".  И так красиво он её исполнил, что у меня чуть слёзы не появились на глазах. А конец песни меня просто убил: "Милая, без тебя я не смогу прожить и дня". Меня просто влекло к нему после таких слов. Я перестала чувствовать, что я дышу, мне казалось, что он тоже меня любит и эта песня признание в любви, но не может выдать себя из-за своей застенчивости, или считает меня ребенком, или же стесняется моей сестры, которую, как я уже поняли, все уважали. Опять музыка, опять тосты, песни. Мне так понравилось, как они проводят время. Я, конечно, скучала, не танцевала, но мне нравилось на них смотреть.

      Когда мы сели за стол, конечно, был тост за друзей, и так как Света была моей подругой, то выпили за её здоровье. Вновь тосты и песни, а в ответ ты тоже должна спеть или же ответить стихом. Я, конечно, выбрала стих, потому что знала много запомнившихся стихотворений Есенина и Твардовского. Я прочла стихотворение Есенина, а Света спела. Я знала, что она хорошо поёт, а тут  при приподнятом настроении, она спела даже две песни - одну индийскую, а вторую армянскую про гвоздики на армянском языке. Я знала эту песню наизусть, мы часто пели её у Лили дома, и мне очень нравилось, как её пела Сусанна, сестра Лили. Но здесь я услышала прекрасный голос Светы и восхитительное исполнение. Эта песня была очень популярная и её знали все. Многие подпели, дополнили, и получилось звучание в виде хора. Застолье перешло снова в танцы. Я увидела, как он подходит к нам и приглашает Свету на танец. Конечно, она была намного крупнее и выглядела старше. У неё была большая грудь, и это очень её делало взрослой, Я стояла и завидовала, как Света танцует с ним. Он что-то говорит ей на ухо,  потому что музыка мешала  разговаривать, а у меня тряслись колени. Неужели он что-то расспрашивает обо мне?

      Он постоянно приглашал только её. Светлана танцевала весь вечер с Ашотом, а я завидовала. В ней не было привлекательности, она была средняя, обыкновенная, неужели ему понравилось её пение, её голос, а может он специально не приглашал меня, чтобы заставить себя ревновать. У Светы нос был большим, и сильно кучерявые волосы хаотично торчали  вверх.  Я стояла и думала о подруге Лили. Если бы она была здесь, я могла с ней поделиться, ведь я не делилась никогда со своей мамой и даже с сестрой. Ей вечно было не до меня. Учёба и работа у сестры забирали время полностью. Конечно, я делилась со своими братьями, но не в таком вопросе. Они стали уже большие и шкодливые. После каждого танца я думала,  может он наконец пригласит и меня? Но этого не произошло. Уже почти расцветало. Все стали расходиться. Света тоже попрощалась, и Ашот вызвался её проводить. Они оделись,  я только заметила какое у него красивое пальто и шарф. Они, хлопнув дверью, вышли, а я минут пять думала о них, о себе и о плохом финале вечера Нового года, на который столько имела надежд.

      Все разошлись. Несколько оставшихся парней  помогли нам поставить обратно кровати и разобрать стол. Среди них был Миша. Он так хотел завязать разговор, но, увидев моё плохое настроение, больше не старался. На уборку мы потратили ещё часа два, надо было же всё перемыть. Я не оставила свою сестру одну, пока всё не почистили. Дома наших братьев не было, и мы растянулись, каждая на отдельной кровати. Я подумала, как хорошо спать отдельно, никто тебе не тычет в лицо ногами, как вы уже знаете, мы спали с сестрой всегда валетом. Так c грустью я встретила первое число Нового года. Проспала я до двенадцати часов дня после тяжёлой ночи, потому что впервые не спала ночью, ведь мама меня поздно не отпускала никогда, даже на школьные сборы. B последнее время даже и не знаю, как меня отпустили до одиннадцати часов на Новый год. Может потому, что уже чувствовали - я большая, самостоятельная, себе на уме  и никогда не допущу ошибку, о которой буду жалеть всю жизнь. Они просто мне доверяли.


Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 16. «Вечернее кино»



      Я лежала, долго не могла подняться, меня тревожили думы за вчерашний Новогодний вечер и про то, что он всё-таки пошёл её провожать. А может он просто ради приличия пошёл проводить, а там постоянно расспрашивал обо мне? Я уже нервничала. В то время телефон был не в каждом доме, а мне  так хотелось узнать все подробности. Меня одолевал страх, а вдруг он влюбился в неё, ведь любовь зла... Я постоянно отбрасывала эти мысли. Подруга Лили еще была в Ереване на каникулах и мне не с кем было поделиться. Нехотя я поднялась с постели. У меня была привычка подойти к окну. Оно выходило на улицу  Шаумяна, а сейчас её называют проспектом, там было пустынно, но даже те, кто и проходил, так доброжелательно здоровались друг с другом, передавая сладкую конфетку в красивом фантике. Мне нравилась такой обычай, чтобы сладко встретить Новый год. Наблюдая за прохожими, я немного отвлеклась.

      Звонят в дверь. В дверях стоит Света. Она была в таком приподнятом настроении, красиво одета, даже немного подвела глаза и намазала ресницы тушью. Я никогда не замечала чтобы она употребляла косметику. Правда с нашего класса все красились, уже после школы или в выходные, но мы нет. И меня очень удивил Светин макияж, но я скорей хотела узнать у неё, о чём они говорили. Она разделась и мы вошли в комнату.     Моя сестра копошилась на кухне и нам никто не мешал. Света долго не касалась этой теме, потом, как ошпаренная, выдавила что, прости, он мне назначил на восемнадцатое января встречу, свидание, и он мне тоже очень понравился. Меня этими словами как будто облили кипятком. Она знала, что я его полюбила. Конечно, выбор делает мужчина,  тем более на Кавказе, но почему она, зная что я люблю, согласилась на свидание?! Света заметила что мне неприятно всё это слышать, сказала что куда-то спешит и вышла в коридор. А я только слышала, как хлопнула дверь и долго, как застывшая, осталась сидеть на  кровати, потому что стулья были перевернуты на стол, моя сестра до этого мыла пол. Я почувствовала, что не выдержу сейчас и начну плакать. Мне было пятнадцать лет. Я никогда никого не любила, а сейчас, когда чувствую, что люблю, прямо из-под носа его уводит  одноклассница, подруга, которую сама же пригласила, чтобы познакомить с ним. Я не знала куда себя девать. Я точно знала - уже разрушена неначавшаяся любовь и слёзы градом сами стали катиться с глаз моих.

      Возвратился отец с братьями. Мама с работы пришла. Все сели, уже своей семьёй, за стол. Такое всё было вкусное, а мне ничего не хотелось. Сидела за столом, чтобы поддержать разговор. Дни как назло проходили медленно. Сестра продолжала встречаться со своими одноклассниками. Вечером четвертого января она сказала, что идёт в кино в кинотеатр "Тбилиси", который находился на площади Ленина,  на  восемь часов вечера и я с  ними. Они купили билет для меня тоже. Конечно я очень обрадовалась, правда на вечерние сеансы я раньше не ходила, последний раз мы с Лили могли бы пойти на два часа, чтобы до темноты быть дома. Именно на этот час была хорошая картина или же они работали днём. Но меня ничего подробно не интересовало, а только то, скажет ли она, моя сестра, кто будет среди одноклассников? И когда она назвала его имя, я согласилась. Хотелось хотя бы ещё один раз посмотреть на него. А может я ошибаюсь и это не любовь, а просто девичье влечение. Заранее я стала готовиться к этому дню, даже перемерила все платья сестры и туфли. Она была немного выше меня, а обувь на один размер больше. Когда я одела каблучки и её платье, я полностью изменилась. Правду говорят, что человека украшает одежда, тем более её одежда вся была завезенной с разных городов, где она побывала, когда вылетала по работе стюардессой.

      Мы сами подъехали к кинотеатру за полчаса до картины. Одноклассники сестры стояли у входа, ждали только нас, потому что все остальные уже пришли. Среди них я сразу заметила Ашота и Мишу, который несколько раз меня хотел пригласить на танцы, но я отказывала. Я рассмотрела его получше: красивый  парень, широкоплечий высокий и, мне сейчас показалось,  даже красивее Ашота.  У него были такие красивые большие глаза и длинные ресницы, что любая девушка могла бы позавидовать, чёрные волнистые волосы, красивый нос. Я всегда обращаю внимание на нос, потому что у моей подруги Лили нос был большим и она много страдала из-за этого. И, вообще, живя в Грузии, часто встречаются люди с большими носами, а маленький это редкость, как и голубые глаза. Миша был очень красиво и разнообразно  одет. Я его видела в третий раз, но заметила, что он одевался лучше всех.

      Было холодно, я достаточно озябла пока дошли до кинотеатра, и чувствовала, что руки, ноги уже заледенели. Хотя Тбилиси - тёплый город, но в тот день была морозная погода, а мальчики все стояли и курили у входа, беседовали и не хотели ещё заходить в кинотеатр. Миша так смотрел на меня, словно хотел глазами раздеть. Я чувствовала, как он смотрит на меня снизу вверх. Стала стесняться, подумала, неужели он заметил, что я надела обувь сестры. Почему он так смотрит на ноги? В то время не было модно очень коротко, носилось всё выше колена и нельзя было не заметить моих стройных ног. Наконец прозвенел звонок. Мы вошли в кинотеатр, в который я попала  впервые. Почему Миша сидел с другого бока от меня, я так и не поняла. Он сидел и за столом рядом и сейчас рядом. Я не понимала и какая картина сейчас идёт. Меня раздражало, зачем он рядом?! У меня прокралась такая мысль, может он меня полюбил и сказал друзьям, и Ашот, как друг, отступил? После такой мысли меня ещё больше стал привлекать Ашот. Ведь значит он поступил благородно, значит он всё-таки меня любил, когда пел песню для меня. И смотрел он на меня всю картину. Мысли надежды меня не покидали. Зажёгся свет. Все встали. Оказалось, что картина была двухсерийной, а я не знала даже о чём. Все стали обсуждать её, я не вмешивалась в их разговоры, продолжала молчать, потому что мысли меня тревожили. Думала, неужели он меня любит и уступил своему другу, даже не смог побороться за себя, за свою любовь. Так, не обронив ни слова, мы дошли до автобусной остановке.

      Простояли на автобусной остановки полчаса, а автобус нужный так и не приехал. Несколько мальчиков не оставили нас одних поздно вечером, стояли с нами и ещё долго обсуждали картину. Среди них были Миша и Ашот. Мне было не понятно, почему он не уходит, почему? Ведь он живёт где-то рядом и мог бы уже быть дома. Ещё полчаса, опять нет автобуса. Миша предлагает пойти пешком, говоря, что будет теплее и быстрее, ведь если б не стояли, уже были бы дома. Моя сестра согласилась и мы пошли через Мухранский мост,  потом по подъёму Бараташвили. Настолько был холодный день, что по наклону подъёма Бараташвили были сосульки в полметра. А летом там течёт лечебная вода и многие наполняют сосуды. Говорили про воду - хороша для глаз. Я совсем окоченела от холода, зажала свои зубы, чтобы не стучать ими. Я думала: "О, Господи, как ещё далеко нам идти". Но красота подъёма Бараташвили меня очаровывала. Неужели я на всё смотрю уже другими глазами? Я чувствую сильный шум движения реки  Куры, который почему-то раньше не замечала. Мне было очень холодно и это заметил Ашот. Он подошёл ко мне, снял с себя теплый шерстяной шарф и укутал мне голову. Он стоял так близко ко мне, было приятно. Он взял мою руку в свою. Почувствовал - ледяные. И засунул себе под руку, как бы под мышку, сказав, что так тебе будет теплее дойти. У него было мохеровое пальто и шарф. Видно его одежда меня согрела, а может грела мысль, что  иду рядом с ним вместе. Проезжали автобусы и трамваи, но мы уже не останавливались. Мне так хорошо было рядом. Я думала о его руках, какие они были тёплыми. Вспоминала, как он нежно покрыл мою голову, что бы не растрепать волосы. Он так дышал на меня паром, лаская моё лицо, что мне становилось иногда не по себе, меня колотило от холода и любви. Да, я всё больше убеждалась, что я его хочу видеть каждый час и каждый день.

      Мне было приятно, что он один из первых увидел мою дрожь от холода, а может дрожь от первой моей девичьей любви. Я не стеснялась, а уже чувствовала, что люблю только его. Не знаю, что он мог заметить в ту минуту, когда мы стояли рядом вместе на подъеме Бараташвили, но он стал каждый день навещать мою сестру у нас дома, а когда приглашал её в кино, то обязательно предлагал мне пойти с ними, как бы показывая, что у него лишние билеты. Всегда потом проведёт и долго не уходит, а один раз мы пошли в кино, а там встретился Миша. И когда мы подошли к двери, он попрощался, но не дал даже войти в квартиру Мише. Я не понимала его. Он так на меня смотрел и в то же время у него было назначенное свидание со Светой на восемнадцатое. Я не понимала, как себя вести  за несколько встреч. Он ни разу не спросил о Свете. Были школьные каникулы. Лили ещё не приехала с Еревана и он всегда мог застать меня дома. Он даже спрашивал у сестры, неужели твоя сестра не выходит из дома? Но я была очень домашняя и преданная, и если нет моей подруги, значит я жду её.

      После Новогоднего вечера к нам часто заходили друзья сестры. Я уже не стеснялась, даже их уже знали  мои братья и родители. Они были взрослыми и мне с ними было очень интересно. Они так хорошо проводили время, но так как многим им исполнилось по восемнадцать лет, многих забирали в Армию.  Ребята все вместе организовывали проводы и вечно шутили по этому поводу. Я к ним стала привыкать и немного стала уже сидеть около них. Они обсуждали жизнь и мне всё было интересно о чём разговаривают, никогда не вмешивалась.

      Из разговора я узнала, что Ашот, хоть и на три года старше от меня, учится в вечерней школе 32  на Воронцов, а оставался из-за своей шаловливости. По нему не было видно, что шаловливый, но я только слышала, что работает он на заводе им.Орджоникидзе револьверщиком и ему нравится там работать. Меня тогда удивляло, как молодой парень и нравится работать? Потому что уже многие только и сидели на шее родителей и не работали, как я слышала о Мише, у которого был отчим, который хорошо зарабатывал за границей и хорошо обеспечивал свою семью. С каждым днём отдельными фразами я стала узнавать о нём всё больше и больше. Я уже знала, что его семья живет в Чугурети, на переулке Гамцемлидзе 25 в старом доме и даже не в собственном, а  на квартире, и что у него есть отец, мать, ещё два брата и сестра. Почему мне так интересно с кем он живет, почему мне всё о нём надо знать? Может моё сердце уже полностью им околдовано, заполнено любовью.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 17. «Обречённая на многонациональность»



      Дома всё у нас по-старому. Отец часто приходил пьяным. Мать продолжала работать в две смены, чтобы содержать уже больших детей. Правда сестра Людмила могла полностью себя обеспечить, но она почти всю зарплату тратила на репетиторов по русскому и английскому языку и иногда приносила нам что-нибудь вкусненькое. Если мне было пятнадцать лет, то моим братьям четырнадцать и тринадцать. Вовка хорошо учился в школе, а Сашке не мешало бы  получше. Постоянно уже стали вызывать маму в школу из-за его проказ. Дома они целый день играли с отцом в шахматы. Меня не подпускали даже близко, говорили, что я плохо играю, хотя я играла хорошо. Видно не хотели быть побеждёнными, а когда они были одни, то играли сами в Секу на деньги (Сека -карточная игра, известная в СССР), в Дурака редко. А меня уже ничего не интересовало,  хотелось поскорее увидеть его и я машинально подходила к окну. Я ожидала свою подругу, которая должна приехать после каникул с Еревана. Я должна была кому-нибудь рассказать про свою любовь, которую так испытываю и чувствую безответной. В то же самое время почему-то он приходит к нам каждый вечер после работы. Я не понимала, почему он меня тоже приглашает  с  ними в кино, но мне так хотелось сидеть в кинотеатре рядом с ним, а не получалось - всегда он сидел далеко от меня. И только один раз он,  передавая   мороженое эскимо на палочке, случайно прикоснулся к моей руке. Меня словно током пронзило насквозь и всю картину я чувствовала его тёплую руку.

      Невольно из разговоров я узнала, что Ашот живёт в очень маленькой квартире старого дома, что его отец сапожник, шьёт красивые туфли (в то время был большой дефицит), а мама не работает и никогда не работала, она была домохозяйкой и смотрела за своими детьми, их было на то время четверо. Одна сестра - Донара, уже была замужем. Три брата - один Ваник, но почему-то его называли Вано, может быть потому что он кончил грузинскую школу и у него было много друзей грузин, и младший брат, он по возрасту на год младше меня. Дети уже большие, но, как я понимала, её не пускал на работу отец, который днём работал  завскладом, а вечером принимался за шитьё обуви на заказ. Его старший брат Ваник только пришёл с армии. Вот такие подробности только я уловила из разговоров. Семья армянской национальности, поддерживающая все законы и религию. Так как Ваник был старшим братом, я тоже это уловила, по их обычаю старший должен жениться первым, и я немного успокаивала этим себя. Я всё-таки, видя, как Ашот ко мне относится, пытала иллюзию, а может он тот, который сразу не показывает, что любит. Я удивлялась, зачем он такие подробности описывает о своей сестре  и о своих братьях, затрагивая самые тонкости. Меня интересовало всё, но только не его семейные  квартирные условия. Я в то время просто не хотела понимать, а только хотела его видеть, мне было интересно, как взрослые ребята шутят и общаются между собой. А его слова,  произнесённые про женитьбу и очередность братьев меня удивили. Он постоянно стал употреблять в разговоре слово "женитьба". Меня это очень настораживало и я по ночам не могла заснуть, пока всё не проанализирую.

      Он приходил уже сам без стеснения почти каждый вечер. Сестра не всегда была дома и в один вечер он разговаривал только со мной. О чём мы разговаривали не помню, помню, что на следующий день он принёс нам снова билеты в кино. Но Люда как раз срочно улетела в Москву на два дня, и он попросил меня пойти с ним. Я была конечно согласна, потому что ещё с мальчиком не ходила самостоятельно в кино.  А во-вторых,  мне он нравился, и так хотелось кричать об этом. Я всё-таки сдержала свои чувства перед ним. Конечно, я согласилась и пошла переодеваться. Сестры дома не было и я выбрала самый красивый её наряд и туфли. Когда я переоделась, заметила, как он на меня  смотрит,  он просто снимает меня глазами. Мне стало не по себе и я быстро сказала: "Пойдём, а то опоздаем". Мы вышли в коридор, потом на улицу, он остановил такси. Мне стало неловко,  потому что я видела, как смотрят на меня соседи, проходящие одноклассники. Не знаю, что они думали в это время про меня, но я выглядела красиво. Уже стали обращать на меня внимание даже незнакомые.

      Доехали мы до кинотеатра "Накадули", конечно и там я впервые. Он выходит, открывает дверь машины. Сам он имел привычку всегда сидеть впереди, чтобы не сводить с меня глаз, а я же стеснялась и часто смотрела в окно. Я вышла, опираясь на его руку, которую он мне подал, и мы вошли в кинотеатр. Там в холле он увидел кого-то и подвел меня к ним. Там стоял его Брат Bано с девушкой, грузинкой по национальности, которая мне показалась намного старше его. У меня были  очень ясные глаза и  постоянно замечала все недостатки сразу. Поэтому я увидела, что у неё из-под подола юбки  выглядывает розовая комбинация. Его брат посмотрел на мои глаза, потом на неё, сказал ей по-грузински, чтоб она прошла в туалет и поправила. Когда она ушла, я стала рассматривать его брата, я почему-то его не стеснялась: он был намного выше Ашота по росту, высокий лоб, красивые большие чёрные глаза, широкие брови, волнистые и не очень чёрные волосы, можно даже сказать темно-коричневые, белоснежные ровные зубы, мужественный подбородок, широкоплечий. Я смотрела на него и думала: "О, Господи, какие красивые парни - он  и Ашот!" Мне так в ту минуту хотелось посмотреть на их родителей, особенно на маму. Его девушка по имени Джульетта возвратилась, потом почему-то братья отделились. О чём они говорили я не знала.

      Прозвенел третий звонок  и Ашот подошёл, взял меня под ручку и повёл в зал. Я чувствовала  его горячую руку. Если бы не он, так думала я в то время, то отбросила бы руку, но мне была приятна наша близость друг к другу. По красной ковровой дорожке спустились на свои места. Много зрителей, как на параде, и он рядом. Чтобы меня не придавили, настолько близко стоял от меня, что я чувствовала его неравномерное дыхание, которое в виде пара покрывало мою оголённую шею. Bано и его подружки мы больше не встретили, тем более мы сидели на разных местах. Выход был ещё хуже, как будто все спешили домой.  А мне не хотелось так скоро домой, потому что я ощущала его горящие губы на моих ушах, когда он под каким-то предлогом хотел мне что-то сказать. Он наклонялся, чтобы не мешать посторонним, а сам, говоря мне на ухо, то и дело прикасался своими губами. Я не понимала его, почему он прямо не говорит ничего. Что заставляет его молчать? Я чувствовала уже, что  тоже ему не безразлична, но он был нем,  как рыба, и меня  мучил этом вопрос.

      Картина закончилась, мы направлялись к выходу. Давка, как всегда, и он меня, как коршун, раскинув сзади  крылья, оберегал, чтоб меня даже ветром не сдуло. Было жарко в кинотеатре, поскорее хотелось выйти на улицу погулять, пройтись с ним, правда погода холодная, не до гулянья нам было. Я видела, как он постоянно раздраженно подымает руку, чтобы остановить такси, но они пролетали мимо. Он курил одну сигарету за другой. Я не понимала почему у него так изменилась  настроение. Потом он посмотрел на меня. Вспомнив, что мне холодно, взял мою одну руку в свою  и понес в свой карман, где не выпускал её до того, как мы не встретили такси. Он так нежно держал руку, что мне почему-то казалась, что он её гладит. Я не сопротивлялась - он мне нравился. Я думала: "Ничего здесь такого. Он просто старается меня отогреть". Он заметил, что я без перчаток и нет у меня карманов, но настолько его рука была горяча, как через проводник тепло прошло через мою руку, тело, подошло к моему лицу, которое стало гореть. Как я поняла, что около нас остановилось такси. Он открыл дверцу, я села сзади, а он, как всегда, впереди. Ашот назвал адрес моего дома,  постоянно смотрел, уже ни разу не отводя глаз от меня. Подъехали к подъезду. Он такси не отпустил, сам меня провел на второй этаж до дверей, за ручку попрощался и сбежал по лестнице, а я позвонила в дверь. Дома были мои братья. Они привыкли, что я была всегда дома. Увидев сестру так красиво одетой, забросали обувью в меня. Я еле успела забежать  в туалетную. Оттуда я объяснила, что с Ашотом была в кино, что он принес два билета для меня и Люды, а ей надо было срочно улететь, тем более она сказала, что из её класса самым порядочным был он и никогда не позволит обидеть её сестру. Ашота братья знали и немного успокоились.

      Я была ещё под впечатлением картины. Я очень любила картины с хорошим финалом , была рада, что именно на эту картину он меня повел. Долго не могла заснуть, чувствуя его прикосновения к своей руке, это чувство тепла, передавшееся в меня. Сон одолел и я уснула. Утром нас разбудил стук в дверь. Там стояла моя сестра, навьюченная разными подарками. Моих братьев уже не было и я спокойно могла ей рассказать о том, что была в кино с Ашотом. Она посмотрела на меня, зная, что никогда я ещё не ходила в кино с мальчиками. Мне стало неловко. Она повернула мою голову к себе и сказала: "Ашот -  хороший парень, он тебя никогда не обидит, тем более зная, что ты моя сестра, но будь всё-таки осторожна и большие планы не делай, ведь здесь Кавказ и свои обычаи, здесь, в  основном, каждый женится на своей национальности. Ты ещё маленькая, не понимаешь, а когда вырастешь - поймешь". Но я думала только о том, что я люблю его. О какой национальности я в то время могла думать, когда сердце разрывалось от любви?! И какая национальность у нас? Отец -русский, а мать - еврейка. Если подробно, она тоже смесь, ведь её отец - немецкий еврей по фамилии Кейлис, а мать - польская еврейка по фамилии Видомская, а сколько там у её бабушки намешано польского, французского... Мама в детстве все подробности рассказывала нам. Я не знала к какой национальности себя определить, ведь по паспорту я была русская, хотя  казачий говор отца и бабушки Kати серьёзно вмешался в мой лексикон.


Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 18. «Желанное первое танго»


       Обычно Ашот заходил к нам на чай, но в этот раз не зашёл, не отпустил даже такси. Мне его настроение не понравилось. Что мог сказать ему брат? Не знаю, плохое или хорошее… Я долго думала, не хотела ложиться, смотрела в окно, так как все легли и потушили свет. Даже не знаю, сколько я так просидела, после пошла к своей кровати, на которой, уже вытянувшая, спала моя сестра, и я с боку прилегла, чтобы её не потревожить. Долго крутилась во сне, думала о нём. Проснулась раньше всех, потом встала моя сестра, сказала: «Быстро купайся, потом я. Ты же знаешь, я долго купаюсь». Сама подошла к гардеробу перебрать одежду и мне добавила:  «Сегодня все наши одноклассники справляют старый Новый год, пригласили и тебя». Конечно, я очень обрадовалась, ведь знала, что он тоже там будет. Я уже успела соскучиться. Думала, а как у нас сложится дальнейшая судьба.

      Дни летели быстро - через день уже начнётся новая четверть в школе, а у меня забита голова не тем, чем надо, я просто влюблена. Побрела я в ванную комнату, напротив зеркало большое. Начала раздеваться, смотрясь в него. Настолько я была красива: гладкая красивая белоснежная кожа, тело обворожительно, нетронутая никем грудь, достаточно уже большая с бледно коричневыми сосками и окружностями вокруг, узкая талия, высокая шея, и отпущенные до груди волосы поднимали настроение. Немного прорезавшиеся волосы под мышками и там… создавали в целом вид невинной девушки, которая мечтала о своём счастье. Я простояла ещё несколько минут так, как услышала стук в дверь. Меня уже подгоняли - ванная комната у нас была одна на всех. Я быстро окунулась в воду и через десять минут вышла.

      День прошёл, как обычно, а я всё искала, чтобы одеть. На стуле перевешенным висело что-то интересное, но я не тронула, подумав, что это сестра купила для себя. Когда она вышла из ванной комнаты, то сказала, что наряд она привезла для меня. Радости у меня не было предела! Я быстро начала примерять. Просто не могла на себя насмотреться. Неужели так красиво может преобразить одежда?! Я уже не снимала её, потому что через полчаса за нами должны были приехать. Приехал только Ашот. Он поднялся к нам, сказав, что такси ждёт внизу. Мы поспешили. Я уже надела туфли на высоком каблуке, которые почти что всегда стала уже носить, ведь они очень мне шли. Мы сели в такси. Он опять сидит впереди, не сводя с меня глаз. Что я могла прочесть в его глазах? Ничего не понимала, то и дело, краснея, опускала ресницы, которые были очень длинными у меня и я их ещё не красила, как многие девушки нашего класса. Я не только ресницы, а всё ещё было естественным, нетронутым косметикой, не испорчены черты собственной красоты.
Я заметила, что машина поднималась на Воронцов по Чугуретам, остановилась на переулке Гамцемлидзе. Я знала, помнила, что он живёт на этой улице и сразу подумала, что, наверно, у них дома встречают старый Новый год, а он мне не сказал.

      Такси остановилось, номер дома был другой, мы вошли в большой двор и по лестнице стали подниматься. Лестница была с тонким слоем льда, видно после оттепели, и мне было очень скользко. Он взял меня за руку, поддерживая меня и сестру, но так он нежно держал её, что я не могла не посмотреть на него. Наши глаза встретились. В них я заметила столько радости, что подумала, о чём ему радоваться? Может он просто сам по себе жизнерадостный. Но дивная радость светилась в его глазах. Мы поднялись на последнюю ступеньку, было высоко. Как я потом поняла, в доме у каждого соседа были большие потолки. Вошли в дом, конечно, там было скромно, не такое я видела у Наташи. Был камин и в углу стоял рояль красного цвета. Стол большой - красиво накрыт, и за столом сидели все одноклассники сестры. Меня посадили вместе с Мишей с правой стороны, а Ашот сел с левой стороны. Людмила села напротив меня, около своей подружки.

      Я себя неловко чувствовала оттого, почему меня постоянно сажают около Миши, тем более я не хочу сидеть рядом. Но ничего не сделаешь, ты у чужих, и ты не заказываешь музыку. Конечно, мне было приятно, как они старались за мной ухаживать, даже не спрашивая, надо ли мне класть на тарелку новые блюда, о которых я ещё не знала. Надо было пользоваться ножом и вилкой, а я ещё была неуклюжей и затруднялась, как надо вести себя за столом, ведь я не была в таких больших компаниях.  Мама нам часто преподавала этикет за столом, но на практике? Невозможно. И я случайно поранила себе ножом палец левой руки. Ашот сразу заметил. Он взял мою руку, поднял её к своим губам и начал сосать и облизывать палец, вытирая капельки крови. Меня бросило в жар от любви. И так меня сдавливали чувства, но здесь его действия в присутствие всех одноклассников и даже родителей,  у которых мы собрались, были неуместны… Он долго держал мою руку в своей, пока не остановилась кровь, и я чувствовала его. Ашот своим теплом обжигал меня изнутри. Я просто уже не владела собой, попросилась выйти в туалет. Он меня провёл и, пока я не вышла, стоял у двери, как будто бы здесь кто-то мог меня обидеть.

      Когда я вышла, была музыка, и он меня повёл прямо в середину танцующих. Я чувствовала его сильную руку, обхватившую мою талию настолько сильно, что моё тело вплотную опиралось на его. Был спокойный танец. Конечно, он танцевал красиво, постоянно нагибаясь сказать что-то на ухо,  намочив уже все волосы паром, не знаю, паром любви или просто влечения к нетронутой ягодке, которая ему казалась такой вкусной. Он меня просто не выпускал в этот вечер. Несколько раз подходил Миша, но Ашот отвечал ему, что она обещала со мной танцевать. Он ходил за мной по пятам, даже в туалет. Если мне надо было пройти просто поправиться, он стоял и ждал меня. Неужели, думала я, Ашот влюблён, а как же Света, которой он назначил свидание на восемнадцатое. Я уже ничего не понимала, но мне было хорошо с ним, и я старалась не думать уже. Что будет, то и будет. Я наслаждалась танцем, о котором мечтала ещё первого января, и наверно услышал Бог, что мне так хочется с ним танцевать. Но вот и танец танго. Я хорошо танцевала, учёба движений грузинских танцев не прошла напрасно. Когда все заметили, как мы танцуем, то попросили повторить танец. Мы были одни на площадке: бросок, удержав в руке, прогиб, и быстрым движением он ловил меня, несколько прильнув к телу. Мы показали класс в танце и все нам аплодировали.

      Я прошла в туалет, он за мной. Я горела от страсти - щеки были румяными. Слышу за дверью голос в повышенном тоне - Ашот разговаривал с Мишей. Так как я понимала уже армянский, то поняла, что разговор касается меня. Миша  Ашоту правду сказал о том, что ему нравится сестра Людмилы и пусть Ашот, как друг, отступит. Но сердце не обманешь, если уже ворвалась в тебя любовь, ты не можешь справиться и делаешь так, как тебе подсказывает сердце. Я слышала, что Ашот сказал: «Мне она тоже нравится. Только она может решить, с кем будет дружить». Миша ответил: «Так ведь ты не допускаешь даже никого близко к ней, дал бы хоть один раз потанцевать». Моё сердце наполнилось радостью. Конечно, я не хотела танцевать с Мишей, но слова, которые я услышала, о том, что всё-таки я Ашоту тоже нравлюсь,  заставили меня улыбаться. Если несколько дней я была грустная, то сейчас, выйдя как бы с новой улыбкой на губах, показала свои ровные красивые перламутровые зубы. Такое изменение в лице сразу обратило на меня внимание сестры, которая даже сказала мне, что ты лыбишься. Но сердце моё улыбалось, а душа порхала. Я просто уже не могла остановить свою радость.

      Ашот довёл меня до скамейки, может было так у них принято, я не понимала такого внимания. Я никогда не имела такого со стороны своих одноклассников. В то же время, а где они могли бы показать мне своё внимание, ведь с первого совместного  Нового Года, что мы отмечали, я и то, убежала, как ошпаренная, на встречу с новой судьбой, о которой мечтала уже несколько дней…Несколько раз ко мне подходил Миша и, заметив, что я отказывала ему, больше не подошёл, продолжал ухаживать только за столом. Я продолжала танцевать только с Ашотом и так мы подошли друг другу в танцах, как будто вместе тренировались каждый день  где-нибудь в танцевальном клубе. Не осталось ни одного танца. Тогда очень были в моде быстрые европейские танцы.

      Уже рассветало. Так быстро прошла ночь. Я не успела насладиться его прикосновением в танцах. Я чувствовала на себе движения его ладоней и тепло, которое перебрасывалось на меня источником передаваемой энергии. Я просто бредила уже им и думала, как закончится наш вечер, что может он мне сказать, скажет ли сегодня что-нибудь? Но он молчал, никакого даже намека. Он танцевал и отводил меня на место или же оставлял в кругу танцующих, держа за руку на продолжения следующего танца. Я не забирала своей руки, мне было приятно, как он её держит. Вечер подходил к концу. Мы поблагодарили хозяйку, которая постоянно крутилась возле стола, она была матерью одноклассника, у которого справляли дома старый Новый Год. И уже по лестнице, по подъёму булыжных камней (там не было асфальта) спускались на Bоронцов на остановку такси. С нами был Миша и Ашот. Кто же из них нас довезет до дому, думала я. Подошли на площадь, такси было свободное. Я услышала, как Миша сказал, что хочет тоже нас провести, он говорил на армянском языке. Ашот открыл впереди дверь и предложил садиться ему, а у меня сердце замерло, неужели он с нами не поедет? Он пропустил сестру Людмилу первой, задерживая меня рукой, потом меня, сам сел рядом со мной. Я чувствовала вплотную его тело, так как в такси было тесно и, тем более, мы были все в пальто. Так мы доехали до дома. Ребята не поднялись, попрощались внизу, потому что было уже совсем светло, а во-вторых Ашот не очень хотел, чтоб Миша вошёл в наш дом, никогда больше. Он меня любил и уже не скрывал ни перед кем, показывая это.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 19. «Фиалки первой любви»


 


      Под большим впечатлением я всё-таки легла отоспаться. Не спала, крутилась в кровати, выслушивая по нескольку раз слова сестры, которой тоже не спалось, ведь ей надо было завтра утром лететь в Москву, а мне в школу. Как я же посмотрю на Свету, которая меня подвела? Но и её я не могла винить, может она тоже его полюбила, как и я. Целый день мы провалялись в постели. К вечеру я встала, чтобы подготовить себе форму, по привычке её готовила заранее. Всё было готово. Вечер ничего нового не принес. Я не знала, что сказать и как себя вести по отношению к Свете. Легла спать рано. Меня убивала только мысль о том, что у него свидание с ней восемнадцатого. Утром, как обычно, я вышла рано, чтобы зайти за Лили, которая наверно с нетерпеньем меня ждала. Погода была прекрасная. Лёгкий ветерок раздувал мои волосы. Прошла я во двор, смотрю - в арке стоит Ашот. Я удивилась - не ожидала его встретить так рано. Он меня остановил и просовывает в руки конверт. На конверте я сразу заметила – «Свете». Что он мог писать ей, я не понимала в эти минуты, но мне так хотелось знать. Узнав, что я должна зайти за Лили, он решил меня проводить. По дороге объяснил, что была ошибка в том, что  назначил Свете свидание, что я ему сразу понравилась, но он подумал, что я совсем ребёнок и, когда Миша сказал о том, что я ему нравлюсь, он просто решил отступить, как полагалось у друзей, но сердце не выдержало, и все планы спутались. Я сияла от счастья. Он же нервничал, рассказывая мне все подробности,  о которых я даже не знала. Даже рассказал, что его брат тоже отругал его за то, что если человек любит - должен бороться за своё счастья. Мы уже подходили к дому Лили. Он попрощался, сказав, что в письме говорится о том, что он не придет на свидание и, вообще, никогда не придет к ней... Он ушёл, а я задержалась ещё у калитки, держа в руках для Светы приговор, а для себя счастье, о котором так мечтала. Вдруг Лили сама открыла калитку: «Заходи, что ты стесняешься». Мы поцеловались. Она была одета, но у нас ещё было около часа свободного времени, и Лили предложила пройти на первый этаж. Там была, как кухня, большая комната, где они постоянно находились, разговаривали, обсуждали. Она просто заметила моё растерянное лицо. Меня не надо было долго уговаривать, я сама хотела уже ей всё рассказать. Выпалили всё за пятнадцать минут. Она была очень удивлена, что Света тогда так поступила. «Ой да тихоня! Не могла себе и представить...» - сказала Лили. Я так торжественно  рассказывала о нём, что Лили сказала: «Пойдём в школу, а то опоздаем. И я бы хотела тоже его увидеть». Она знала, что такое любовь. Не очень нам показывала, но я видела, как она сохла по Валере. Но я сказала, что тоже хочу его видеть, ведь я только один раз была с ним в кино и то случайно, когда Люды дома не было. Я порхала, как бабочка. В таком настроении мы дошли до школы. У входа стояла Света. Она нас уже ждала. Обычно, когда мы долго не видимся - мы целуемся, но я к ней не подошла, а Лили протянула ей конверт. Конечно, мы видели, как она расстроилась. Лили прибавила ещё к огню керосина, сказав пару слов: «Как ты могла?». Но так она громко сказала, что все уроки звенели у меня в ушах эти сказанные слова.

      Вечером он не зашёл. Не зашёл и на следующий день. Я очень нервничала о,  несостоявшемся ещё, серьёзном разговоре. В пятницу стук в дверь. Так наши не стучали. Смотрю - он сам, без друзей. Он вошёл, поздоровался с братьями. У меня остался страх, ведь совсем недавно они меня забросали туфлями. Братья очень ревниво отнеслись к нему. Они любили меня, я для них была, как мать, и они ревностно думали о том, что кто-то ещё внедряется в нашу дружбу и любовь. Я предложила чай, вышла на кухню. Не знаю, о чём он с ними говорил, но на предложение Ашота пройтись со мной, а потом пойти в кино, они ничего не сказали. Неужели они поняли, что я его люблю, и перестали с этим бороться? Я поставила большую чашку чая на стол, сама отошла одеваться, хотя была почти готова, только переодела платье. И через несколько минут мы уже идём по середине нашего двора. Там было много наших одноклассников, соседских мальчуганов. Он берёт мою руку и суёт себе под мышку, говоря, что я замерзла, то ли он заметил мою дрожь и стыд перед мальчиками, с которыми я выросла, то ли хотел этим показать, что он у меня есть. Он снова повёз меня на такси на Воронцов, свой излюбленный район. Как я потом поняла, каждый парень гуляет в своем районе, потому что в случае чего, всегда есть знакомые ребята, которые придут на помощь. Здесь всё-таки Кавказ. Но я стала замечать, когда я проходила одна где-нибудь, то парни всегда оборачивались,  смотрели, могли сказать какие-нибудь комплименты, а с ним никогда ничего такого не видела. Значит, думала я, здесь такой неписаный закон - не обижать, если с парнем, чтобы не было драк и поножовщины.

      Кавказская погода была всегда теплой, ночью снег, а днём могло растаять. А в эту зиму было, как назло, очень холодно. Ашот остановился около кинотеатра «Колхида». Купив билеты, мы вошли в зал. Там никого уже не было, видно зашли на сеанс, а у нас были билеты на следующий. У него была возможность что-либо сказать о чувствах, но он, как будто бы набрал воды в рот, ничего на эту тему не говорил. Все темы были посторонними, но я замечала в них какое-то нравоучение. Он мне объяснял, что я уже его девушка. Что эти слова значили, я не понимала. Я только знала слова «любит», «не любит» и всё, но что такое быть «только его девушкой»? Для меня была новой эта фраза. Я хотела понять, но он сразу переключился, что-то рассказывая дальше, оставив меня немного осмыслить то, о чём он сказал. Но мне было так хорошо рядом с ним! На время я перестала вообще думать о сказанном. Мне просто хотелось быть вместе, и даже не заметила, как собралось много людей в зале, и прозвенел звонок. Мы пошли в зал. Конечно, прекрасная картина -  трогательная, про любовь. Меня она расстроила. Несколько раз лились непроизвольно с глаз слезы, потому что уже тебя беспокоит не только твоя судьба, а и то, что окружает тебя, и часто те действия ты переносишь на себя. В кино он тоже сидел спокойно. Видно было, что картина подействовала на него или же он не понимал меня, почему я не отвечала на вопросы, которые он мне задавал. А я и не знала, как ответить, ведь у меня до него не было парня. И как считать себя сейчас, когда он говорит мне: «Ты будешь только моей»? Как расшифровать я не понимала в то время. Закончился сеанс картины. Он меня повёз на такси домой, провёл до дверей и ушёл,  сказав, что завтра воскресенье, и он зайдёт пораньше к четырем часам. Дома уже все были в сборе, но не спали - все ждали меня, как говорится, после первого свидания. Видно по моему лицу  и  по сказанным словам они ничего не поняли, как и я тоже... Утром я побежала поделиться со своей подругой Лили, которая, прослушав мой разговор о вчерашней встрече, сказала: «Он тебя не знает и думает, что ты можешь ещё с кем-то дружить». Она мне сказала так убедительно, что я поверила.

      Воскресное свидание прояснило всё. Он просто признался в любви и сказал, что если любит, то на всю жизнь и просит меня, что бы я серьезно отнеслась к этому вопросу. Но у меня ещё детский ветерок в голове - я просто люблю без всяких обязательств. Я рада, что он рядом, а мне ничего больше не надо. Встречи становились частыми. Он работал, учился, но, если у него оставалось хотя бы один час свободного времени, обязательно приезжал ко мне. Он относился ко мне, как к ребёнку: держал за ручку, когда мы гуляли, никогда даже не наклонился, чтобы поцеловать в щёчку. Неописуемая любовь подростков, желание быть и находиться только вместе, не отдаваясь физически. Так продолжалось достаточно долго.

      Наступил праздник 8 марта. Я его, конечно, ждала. Меня ждала большая радость. Он принёс мне любимые цветы – фиалки. Доставая, чтобы не замерзли, вынул из-под пазухи и красивую коробочку. Сам развернул. Там был кувшин-ночник, а в кувшине -  тюльпаны с лампочками. Мне очень понравились его подарки. Когда Ашот увидел моё восхищение, он просто, по-дружески, чмокнул меня в щёчку. Я не знаю, что он почувствовал в ту минуту, но его поцелуй долго горел на моей щеке, как печать, закреплённая в любви. Мы вышли из дома. Снова он меня повёз на такси на Воронцов. Почему он не пользовался транспортом, я не понимала. Неужели ему не жалко денег, и не малых, которые он платит за такси, но я молчала. Хотя мне было приятно, что он так красиво ухаживает за мной. Но сегодня он, как-то особенно смотрит на меня, держа в руке мою руку, постоянно её гладя. Погода была хорошая. Мы прошлись к парку. Там уже расцветали деревья. Такая красота! Как я люблю Тбилиси, когда всё в цвету, радует глаз! Всё такое красивое. Видно моё настроение перешло к нему. Мы сели на скамеечку в парке. Там было очень мало народа, то ли ещё не очень жарко, то ли уже побежали на хорошую картину (рядом был кинотеатр), а мы смотрели её вчера. Он положил руку мне на плечо, сказал, что так будет теплее. Прошмыгнуло мимо нас уходящее на закат солнце, осветило его лицо. Он просил поцеловать его за подарок в честь праздника 8 марта, который так любят все женщины. Конечно, мне хотелось его поцеловать. Моим желанием было прильнуть к нему, но я стеснялась, ведь из мужчин я целовала только своего отца и то на праздники, да мне вечно не нравилась колкость щетины. А тут хочется… Сдерживая себя, я что-то пробормотала в ответ. Он понял, что я просто ещё не готова. Успели мы на последний сеанс в «Накадули». Билеты достались на последнем ряду, не знаю специально или нет. Он держал меня всю картину, руку положив на плечи, слегка обнимая. Так было приятно... Я чувствовала его дрожь и дыхание. Мы с ним были, как одно целое - влюбленные два подростка, которые ещё не знали о дальнейшей судьбе. Просто, как дети, любили и всегда хотели находиться вместе.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 20. «Сурб Саркис или сон в руку»


      Вышли из кинотеатра. Нам повезло - проезжало такси. Он поднял руку и такси остановилось. Ашот открыл дверцу, и я вошла, он попросил подвинуться. Я никогда не видела, чтобы он сидел рядом со мной. Он всегда сидел напротив и смотрел на меня. Я послушно подвинулась. Такси тронулось. Он опять осторожно положил мне руку на плечи, обнимая так ласково, что мне очень хотелось его поцеловать. Не помню, как я себя сдержала. Такси остановилось. Ашот попросился на чай. Дома были почти все кроме сестры, которая была в командировке и мамы, которая работала. Все мои домашние спали. Мы тихонечко прошли на кухню. Я подошла к газовой плите, чтобы зажечь её и чувствую его сзади себя. Он стал меня обнимать и выпросил тот поцелуй, который ему полагался в этот праздник. Я его по-детски поцеловала в щеку, но она не была покрыта щетиной, и поцелуй показался таким приятным. Он положил мою головку на своё плечо и так ласкал, как маленького котенка, приговаривая, что я создана только для него, и он меня никому не отдаст. Мне были, конечно, приятны его слова, а особенно так было приятно находиться рядом с любящим тебя и любимым мной. Я чувствую его тело, тепло. Оторваться невозможно. Желание толкает на большее, но он сдержанный, понимает, что я ещё ребёнок и твёрдо знает, как должен себя вести. Он ещё раз поцеловал меня в лоб,  сказав, что не хочет чай. Вышел из нашей кухни. Тихо подошёл к двери, только воздушным тихим поцелуем оставляя прощание.

      Конечно, мне не спалось - я чувствовала на себе его сильные руки, он продолжал меня ласкать и обнимать. Я чувствовала его тело вблизи себя, тепло и мягкость его губ, которые так ласково целовали меня в лобик. Тут я вспомнила поговорку, что целуют в лоб покойника или родных. Так кто я ему? Наверно, родная. А как же родная, когда я ему не кровная?  С такой мыслю я заснула. Утром – школа. Как обычно проходили дни. Мы продолжали встречаться, но он меня не трогал,  даже как девушку не целовал. Его поцелуи были детскими - в щёчку или же в лобик, когда он уходил. Конечно, мы в обнимку сидели в кинотеатрах, но только там. Он за шесть месяцев показал мне всё, что я не видела в Тбилиси, а я не видела, можно сказать, раньше ничего. Летний субботний день. Он пришёл поздновато. Мы никуда не пошли, решили просто посидеть дома. Он меня попросил, чтобы на завтра я была готова к двенадцати часам и, что мы поедем на фуникулёр. Конечно, я стала отнекиваться, потому что меня мама не один раз предупреждала, что там опасно девушкам, но Ашот меня убедил, что он со мной, и я согласилась. Вечер был обыкновенным. Ашот всегда задерживался допоздна, и когда все ложились спать, он просил чай, но это просто был предлог. Он лишний раз хотел подержать меня в своих объятиях, так было и в эту субботу. Он опять прошёл за мной на кухню. Мы могли долго стоять в обнимку без желания ни на что большее.

      Утром он заехал точно к 12 часам. Была хорошая погода. Я была одета красиво. Он даже смутился, когда увидел. Мы быстро выбежали из подъезда. Там уже стояло такси и  ждало нас. И мы сели, уже как обычно, он всегда стал садиться рядом. Я постоянно ощущала его тело вблизи себя. А он, даже если жарко (в такси не было кондиционера), всегда клал ласково руку мне на плечо. Я чувствовала его. Если бы мне завязали  глаза, то, наверное, по запаху уже нашла бы его. Такси завернуло на площадь Ленина, потом на Руставели, и остановилось около какого-то подъёма горы. Я никогда там не была. Мне так всё было интересно. Вышли. Держа меня за ручку он повел к большим дверям. Там была большая комната с кассами и лестницей наверх. Поднялись и сели в открытую электричку, которая на канатах тянется наверх на гору. По дороге можешь ты наблюдать, как на ладони, весь город Тбилиси, его достопримечательности, которые он постепенно мне показывал. Листья деревьев ветками просто прикасались к нам. Настолько близко мы соприкасались с природой. Ели, пихты, все так радовала меня. Почему я так отношусь с любовью к природе, я сама в то время ещё не понимала. Он крепко держит, чтоб  не сдуло ветром  мои маленькие килограммы. На площадке мы вышли уже наверху горы. Так красиво!

      Ашот меня часто водил в парк Сталина катать на всех цепях, машинах, смотреть в кривые зеркала, но здесь было совсем другое. Мы по несколько раз крутились уже на чёртовом колесе, которое было такое большое, что сверху город был, как на ладони. Много раз катались на цепях, и он меня так высоко подбрасывал, что мне хотелось всё больше и больше летать, как в облаках, притрагиваясь своими ногами к веткам вблизи растущих деревьев. И я хохотала тогда, как ребенок, мой звон детский так ему понравился, что он решил еще раз покатать меня на цепях. Простояли очередь повторно, сели, как обычно, он после меня, держа за стул, и начал бросать меня вверх. Сзади его постоянно кто-то поддерживал - маленький мальчик. И я не поняла, наверно, Ашот его отругал, но тот продолжал нам мешать. Мы спустились. Он был расстроен, прошли вперёд по направлению к вагонеткам канатной дороги.

      Уже немного темнело, как нас обступило наверно двадцать парней. Один их них подошёл к Ашоту, начал на него ругаться и сказал, почему ты отругал его мать, он мой брат. В то время на Кавказе не принято было выражаться на постороннего, тем более если касалось матери, могли и поранить друг друга. Я заметила, что среди обступивших был и тот пионервожатый с лагеря «Поладаури». Я очень стала переживать, ведь Ашот был один, а их так много. Когда пионервожатый понял, что я его заметила, подошёл к Ашоту и попросил поговорить с ним. Ашот меня попросил отойти на два шага вперёд. Я пошла по узкой асфальтной тропинке, которая вела уже к канатке. Оставалось очень мало до неё, но я немного слышала разговор и поняла, что Ашот меня назвал своей невестой. Я от Ашота таких слов ещё не слышала, потому что мы просто дружили. Но я уже знала Кавказский обычай, что если ты с женой или с невестой - никто не имел право обидеть, потому что у всех тоже есть мать или же сестра. Они пожали руки, и я видела, как тот ушёл, а сам Ашот купил билеты на канадку и мы уже смотрели вниз на город. Он стоял вплотную ко мне, как бы оберегая, держа меня, но я почувствовала сильные руки коршуна, который получил свою добычу и не захочет с ней попрощаться навсегда. Меня он довёз до дома, провёл домой, не отпустив такси, уехал. Я сколько раз себя ругала за то, что не послушалась мамы и поехала на фуникулёр. О чём они говорили, почему он так быстро ушёл, не остался у нас? Меня тревожило его поведение.

      Два дня Ашот не показывался, сказав, что занят, а в субботу он сказал мне, что поведёт к себе домой познакомить с родными, отцом, матерью и братьями. Я была очень удивлена, что так быстро он хочет показать меня своим родителям, ничего не сказала. А он всю неделю приходил ко мне немного задумчивый. Наступила суббота. Он, как обычно, подъехал ко мне вовремя на такси и мы уже едем по знакомым мне улицам Чугурети. Останавливается такси около номера 25. Мы вышли.

      Я была на каблучках. Трудно было идти по булыжникам, мои каблучки то и дело заходили вовнутрь, но когда открылась дверь калитки во двор, то я вспомнила сон, который мне снился на Сурб Саркис (день благословения молодых). Мама Лили сделала нам солёные лепешки, и надо было их съесть, чтобы ночью увидеть суженого во сне. И я видела точно этот двор:  полно воды во дворе, плавают большие солёные огурцы, а я метлой, как у дворника, выметаю их со двора и слышу имя «Ашот», он мне подарил часики золотые с цепочкой…

      Я прошла дальше. Ашот открыл на правой стороне дверь в маленькую комнату, где всё было новое, но достаточно тесно, даже, наверно, негде было засунуть спичку. По правую сторону стояли вплотную две деревянные кровати,  где спали три брата, немного места, чтобы пройти, стоял вплотную сервант, к нему примыкал гардероб, упираясь во вторую стенку, и стол посередине.  Если все сидят, то пройти невозможно. Правда, я видела ещё там маленькую комнатку, где видно спали родители. Кухни не было. В сарае стояла керосинка, там его мать готовила только летом. Туалет во дворе мне напомнил туалет, как у нас в бараках, когда мы жили в детском возрасте. Меня ничего не интересовало. Я его уже любила и не обращала внимания на мелочи жизни, которые оказываются потом самыми главными.

      Меня приняли очень хорошо. Мать, видно было, - хорошая хозяйка, не работала. На обед были  летние голубцы без мяса, а потом уже арбуз. Все сидели. Мне был по душе такой прием, я просто не ожидала. Отец дал нож Ашоту и говорил: «Режь ты, так как уже жених». Я посмотрела на него и заметила, что он не шутит. Он меня вправду представил родным, как будущую невесту, а в дальнейшем жену. Он взял нож. Нож соскользнул, чуть-чуть не зацепил мне шею. И это был мой первый день пребывания у них. Конечно, он меня часто водил туда. Ашот хотел, чтобы я привыкла к армянскому быту, языку, к хозяйственности своей мамы, зная и видя, конечно, как у нас. Спустились мы обратно на Воронцовa. Там он предложил пойти в кинотеатр «Колхидa». Я согласилась.  Мне самой не хотелось возвращаться домой так рано. Он держал меня в объятиях, как будто бы меня кто-то мог от него  забрать. Домой мы возвратились поздно. Уже все спали.  Мы тихонько прошли на кухню. Он меня стал обнимать, потом целовать. В то время я даже не знала, что можно так целоваться и настолько было всё приятно, что мне совсем не хотелось, чтоб он уходил. Но нужно было прощаться. Он сказал, что завтра зайдёт пораньше, но я чувствовала, что он тоже не мог оторваться и уйти.


Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 21. «Я уже его»


      Утром я встала очень рано. Мне хотелось с кем-нибудь поделиться. С мамой я не советовалась, поэтому поехала к бабушке Кате. Хотелось спросить её, как мне поступать, ведь я любила Ашота. К шести утра я была уже на остановке, потому что должна была возвратиться, пока он не пришёл, тем более он мне обещал зайти рано. Двойная пересадка. В трамвае почти никого не было. Я думала. Мысли вновь меня переносили  к случившемуся на фуникулёре. Я подумала, что он, правда, любит меня, что не испугался много парней, а защитил меня. Потом Ашот рассказал мне, что тот пионервожатый каждый день поднимался с ребятами на фуникулёр, предполагая, что такая красивая девушка, как я, хотя бы один раз посетит самое прекрасное место развлечений города Тбилиси. Я удивилась, неужели весь год он меня выслеживал? Пионервожатый сказал Ашоту: «Если ты не серьёзно относишься к ней, то оставь. Мне она нравится». Меня эти слова немного испугали, потому что от Ашота я до сих пор не слышала о серьёзном намерении и ему ещё учиться один год в вечерней школе, так как два года валял дурака. В таких думах чуть не проехала нужную мне остановку.

      Утро. Такой прекрасный день. Фруктовые деревья по обе стороны улицы как бы наполняли радостью, ведь там, где мы сейчас жили - шумная улица центральная, поэтому, пока я подошла к воротам барака, много детских воспоминаний нахлынуло, ведь до шести лет мы жили тоже здесь. Во дворе много знакомых, как в старой деревне все друг друга знают, здороваются, если даже и не знают. Я с лёгкостью поднялась по ступенькам и открыла дверь, зная, что она была не заперта. Бабушка Катя никогда не закрывала свою дверь. Говорила, а что у меня можно взять? Она ещё жила теми деревенскими русскими понятиями, что в хату никто чужой не войдёт.

      Войдя к ней, я немного была удивлена её ранним гостям. В комнате были мужчина, женщина и ребёнок лет шести. Бабушка Катя растапливала свечку на керогазе в сковороде, усадив ребёнка на табуретку около двери. Она взяла мисочку воды и долго что-то шептала. Как я потом узнала - это молитвы,  заговоры. Потом вылила туда горячую свечу и долго продолжала ещё шептать, затем положила свечу в тряпочку, заранее хорошо рассмотрев. Что она там могла видеть, не знаю, но она сказала, что ребёнок сглажен, и надо ещё два раза повторить. Я видела впервые, и мне всё было интересно. Правда мама говорила, что баба Катя колдовала. Когда та хотела с нашего брата Владимира также свечкой снять сглаз, но мама не пустила, даже выгнала её из дома. Поэтому я, наверное, не видела такое у нас, а может она и делала, когда мы были маленькие, только ничего не говорила. Оказывается можно заговаривать также и воду. А сколько раз она давала нам в детстве воды выпить, даже добавляла сироп от варенья. Она взяла воду, оставшуюся в мисочке куда выливала свечу, умыла ребенка, произнеся такие слова, которые я расслышала, - «куда вода туда беда пускай уйдёт». Потом, вылив воду в ведро, понесла далеко и вылила в туалетную. Гости сразу же попрощались и ушли. На столе я заметила свёрток. Там было много разного с продуктового магазина, видно они принесли. Как я поняла потом, бабушка Катя обладала белой магией и избавляла людей от разной порчи. Никогда за это не брала денег, а только то, что принесут или подарят.

      Мы с ней позавтракали, и за завтраком я рассказала о нём. Бабушка Катя немного испугалась за меня, я была на четыре года младше от сестры, которая не имела ещё серьёзных отношений ни с кем. Люда мечтала поступить в институт и готовилась упорно. В это лето она строила большие планы для себя. Бабушка Катя попросила, чтобы я привезла Ашота познакомить с ней, так как он меня уже познакомил со своей роднёй. Я попрощалась. Она положила мне что-то из гостинца, чтобы я отвезла домой. Она была очень щедрой и никогда к нам с пустыми руками не приходила, а также, если мы заходили к ней, иногда могла нас одеть полностью и так отпустить домой. И даже до дома чуть ли не проведёт, хотя ей надо было потратить два часа на дорогу, но со временем она никогда не считалась, если это касалось нас. Я пообещала, что в следующее воскресенье приедем. Мне просто хотелось узнать её мнение.

      Обратная дорога мне показалась длиннее или я чувствовала, что опаздываю. Наверно он меня ждёт, а я незаметно так ушла, не хотела будить братьев. Открыла дверь. Так и есть - дым от сигарет в доме (он курил тогда курортные). Несколько скомканных сигарет лежало в пепельнице, он сидел за столом и играл в карты с братьями. Он посмотрел на меня, ничего не сказав, а Сашка налетел с вопросами, где я была. Он уже и к Лили сбегал, думал, что я там. Я спокойно рассказала, что была у бабушки Кати, потому что давно не ходила туда и соскучилась. Через окно Сашку позвали ребята, и они все вместе выбежали на улицу. Ашот меня посадил за стол и, не повышая голоса, стал объяснять, что он должен всё знать, каждый мой шаг. Я видела и чувствовала, что его тоже задело происшествие в парке на фуникулёре, и он нервничает из-за меня. Он говорил так искренно, что мне стало его немного жаль. Я же раньше гуляла свободно с подружками, но не успела я так подумать, как он сказал: «Ты себя не видишь. Ты просто не знаешь себе цены. Я  очень боюсь за тебя, ведь у тебя естественная красота. А вдруг кто-то причинит тебе боль». Он увидел, что я в растерянности. Подошёл ко мне, поцеловал в лобик, сказав, чтобы не обижалась. После этого сказал: «Говори мне, куда ты хочешь поехать. Я всегда тебя проведу и, если даже работаю, у меня есть братья, которые тебя будут охранять и возить туда, куда ты захочешь».

      Я слышала, как открылась дверь. Вошла Людмила, которая была очень в хорошем настроении, сказав, что её зачислили в Педагогический институт на факультет начальных классов. Мы так обрадовались за неё, ведь Люда очень много времени уделяла своей учёбе. И вечером у нас собрались самые близкие её друзья. Миши не было, то ли его не пригласили, то ли сам не пришёл, потому что знал, что я уже дружу с Ашотом. За столом закусок много не было, зато так хорошо они провели время. Чувствовалось, что они большие ребята и планы у них совсем другие. Они так говорили красиво тосты. Когда они произносили тост за сестру, которая была сегодня на высоте, то сказали ей о второй половинке, которой у неё не хватает. Люда всегда отрубала эту тему, говоря, что выйдет замуж только за дипломата. Не знаю, она шутила или, правда, она ставила жизнь свою сразу на большие колёса, зная, как мы тяжело жили. Праздник удался. Все стали расходиться. Ашот задержался. Он видно чувствовал, что полностью не договорил со мной. Он стал помогать выносить бутылки на кухню.

      Братьев ещё не было, они в последнее время приходили поздно. Уже сами добирались до Тбилисского моря, Черепашьего озера. Они очень дружили между собой. Разница в один год стёрлась сразу, и они были, как два друга. Я очень волновалась, когда они опаздывала, тем более они хвастались, что плавали наперегонки по Тбилисскому морю. Они оба были очень высокими, даже выше Ашота на полголовы. Вовка рос красавцем. Черноволосый с широкими бровями, срощенными на переносице, - донской казак, как отец. Карим большим глазам и чёрным длинным ресничкам любая девчонка могла бы позавидовать. Красотой он был очень похож на мою сестру. У нас была противоположная красота - она очень была похожа на меня, но с чёрными волосами. Окраской волос они пошли в нашего отца, донского казака, я же с Сашкой очень были похожи друг на друга, если бы не его курносый нос. Как-то непонятно, потому что мой нос был в отца - остренький, а у мамы, вообще, был красивый греческий нос. В целом, мы были очень дружны между собой. Любое хорошее или плохое на нас всех сильно действовало. Так как все думы  в данный момент у меня были сосредоточены на братьях, то я ни о чём не могла думать в те минуты.

      По коридору влево была кухня. Она была достаточна большой - четырнадцать квадратных метров, но надо было завернуть на кухню, пройти большой коридор и маленький, минуя ванную комнату. Я несла тарелки, как слышу, что из  ванной комнаты меня Ашот зовёт. Ванная наша была без туалета, и я удивилась, почему он там, ведь туалет был у нас отдельно. Я вошла. Он прикрыл дверь. Он всё больше и больше стал мне объяснять, что он боится за меня, и просил, чтобы я даже к Лили не ходила без него. Он так сказал, а я подумала, как я смогу быть без Лили, с которой я так долго дружила? Я просто не смогу без нее жить. В те минуты такие мысли пронеслись у меня. Ашот был немного выпивши. Они пили в основном вино - взрослые уже парни. Я видела, что и девочки не прочь выпить пару стаканчиков хорошего грузинского вина. Он постоянно намекает, что с очень серьёзными намерениями о нашей дальнейшей судьбе, его и моей, а сам же тихо притянул к себе. Стал так нежно обнимать и целовать. Я подумала, что он пьяный, потому позволяет немного лишнего. Он стал потихонечку расстёгивать мою блузочку, которая была на нескольких пуговичках, обнажая шею, поцелуями заставляя его любить. Я понимала, что я ещё ребенок  и большее, чем поцелуи, он не позволит. Я утопала в его страстных поцелуях, которые перешли уже и на мою грудь, которую никто до него ещё не трогал, не прикасался даже. Сколько мы стояли так – не помню. Услышав, что кто-то пришёл, сказал: «Наверное, братья». Тихо и нежно застегнул мне блузочку. Я вышла, а он ещё минут пятнадцать оставался там, видно сам остывал от таких страстных поцелуев. Я обрадовалась, что братья пришли. Они, когда приходили, вечно просили чай, так что Ашот с нами ещё выпил чай и выбежал на улицу. Не знаю, в каком он был настроении, только знала, что я уже его. Больше не имею права без его разрешения выйти даже из дома. Хорошо, что было лето и Лили в Ереване.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 22. «Бутон нежно-розовой страсти»


      Он ушел. Я долго ещё не ложилась спать. Сидела в кухне и ощущала теплоту его ласки. Что было не так? Может он заметил мою страсть к нему  или же  был пьян, а может он просто проверял меня - насколько ближе он мог ко мне подойти. Мысли путались у меня в голове, то поднимали, то спускали вниз так, что я, наверное, постесняюсь посмотреть ему завтра в глаза. Я взяла книгу, тем более что было много задано прочесть по литературе, но ни одной строчки не прочла, так мне боязно, но, в тоже время, так приятны его поцелуи. У меня горела грудь, к которой он недавно прикасался.  Я пошла в ванную посмотреть. На ней был заметен след поцелуя, отражённый маленькой розовой полоской в виде маленьких губ, которые он мне оставил, чтобы вспоминать его всю ночь. Я побрела в постель. Сестры не было дома, и я развалилась, но не смогла уснуть. Мне было стыдно. Ночью во сне я боролась с ним, он меня продолжал целовать. Меня окутало возбуждение - как будто бы всё происходило наяву. Всю ночь я крутилась, потом утром, а когда проснулась, никого уже не было дома. Решила ещё поспать, потому что не выспалась, но тут услышала стук в дверь. Звонок у нас, как всегда, не работал, и я подумала, что вернулись братья.

      А  это был Ашот. Я очень удивилась его утреннему визиту. Стояла, опешив, в ночной рубашке перед ним. Мои волосы, вьющиеся от  природы, были завитушками подняты наверх и не расчёсаны. Он посмотрел на меня растерянно и только добавил, что должен пойти на работу  в вечернюю смену и решил утром ещё раз увидеть меня. Он посчитал, что вчера со мной не поговорил  и не слышал моего ответа. Как ни в чём не бывало, он попросил меня одеться, хотя через тоненькую рубашку и отражения солнца он полностью мог видеть обнажённую фигуру. Рубашка на мне была розового цвета, капроновая с маленькими цветочками на груди. Её привезла для себя сестра, когда работала, но, заметив, что мне нравится рубашка, она подарила её мне. Рубашка было до пола и блестела, как подвенечное платье. Заметив его сдержанность, он даже на метр близко ко мне не подошёл, я побрела в ванную комнату, закрыла дверь, быстро выкупалась, оделась и минут через пятнадцать уже была около него. Предложила ему чай. Он отказался, сказав, что завтракал. Усадил меня на кровать, так как  у нас не было  дивана. Сел рядом. Он обнял меня, притянул поближе к себе и стал оправдываться, извиняться передо мной за вчерашнее... Говорил, что произошла ошибка, что у него серьёзные намерения, поэтому он не допустит  больше ничего подобного. Он так извинялся, что мне стало  его жалко. Ашот видно думал, что я обиделась на него из-за того, что он тронул и целовал мою грудь. Я любила его, а когда любишь, ты просто хочешь полностью отдаться этому человеку. Я смотрела на него, ничего не говоря, а он меня осыпал поцелуями, как ребенка. Потом поцелуи стали страстными, он ласкал ими мою шею, оголённые руки и ноги. Он меня возбуждал настолько, что у меня были ответные страстные поцелуи, о которых он мне только потом сказал. Не знаю, сколько времени мы так просидели в обнимку, целуясь, но ему надо было уходить на работу. Он с трудом оторвался от меня и выбежал с нашей квартиры.

      Я не знала, что мне делать. Так и не выспавшись, возбуждённая поцелуями, легла спать в одежде. Я лежала и не могла заснуть. Вспомнила, что мы должны пойти к бабушке Кате в гости в воскресенье. Должна ли ей рассказать о своей любви, что люблю его и хочу быть с ним? Мысли путались в голове. Я вспомнила тех людей, которые были у бабушки в прошлый раз. Конечно же, я замечала раньше, чем она занимается, но была мала, чтобы понять суть происходящего. А сейчас я была рада за неё, что она приносит пользу людям, и как на глазах меняются люди, которые к ней приходят. Катерина стала, как будто бы ими жить, ведь у неё самой была очень трудная судьба: первый муж погиб на фронте во время войны, своих детей у них не было, а когда погиб старший брат  на фронте и его жена, то они разделили детей и баба Катя взяла на воспитание Ивана, племянника, а сестру Ивана, её тоже звали Катериной, взяла на воспитание тётка со стороны матери, которая до сих пор живёт в Ростовской области  на хуторе, где я и родилась и откуда весь наш  род. Второй муж её, Гаврил, был хорошим, но как я поняла, он имел там тоже семью и четверо детей. Однажды, когда он поехал навестить своих детей, застал жену с любовником и зарубил его шашкой. За это был посажен в тюрьму, где он сидел очень долго, а баба Катя долго ездила к нему, возила передачи. Там он видно не выдержал тяжелой работы на шахтах и умер. Так она осталась одна и всю свою любовь она перенесла  на нас, четверых детей.

      Время шло, мы  становились уже большими и все были со своими понятиями. Бабушка часто мне говорила, что за вас девочек я не переживаю, я только боюсь за мальчиков, так как они везде бродят и их могут обидеть. Но братья мои были крепкими и скорее они могли бы обидеть кого-нибудь. Она мне часто рассказывала о нашей Родине, о законах казачьей общины, о нашей родной бабушке, отце матери, которая была левшой и её тоже  звали  Катериной. что она была расстреляна немцами во время войны. Но самое главное, она постепенно стала рассказывать мне о белой магии, которой она занималась. Бабушка Катя  рассказывала, как всё село, хутор, станица, даже с города приезжали к ней. Она многим помогала молитвами, что это переходит по наследству, и только младшая в семье сможет обладать белой магией. Она должна обязательно иметь светлые глаза. Со стороны отца у всех были голубовато-серые глаза. Карие глаза моей матери передались нам. Мы были все  кареглазыми. Мои глаза медового цвета янтаря  переливались. Однажды бабушка сказала, что когда умрет, то сила её магии перейдёт ко мне. «Учи молитвы» - сказала она и дала мне большую тетрадь, где не её подчерком были записаны молитвы. Писать она не умела и даже подписывалась, когда работала, тремя крестами. Позднее я её всё же научила читать и писать. Мне было смешно, когда она выводила свою фамилию по первому мужу «Балахнина», хотя несколько раз говорила мне, что у нас есть на хуторе родня по фамилии Понамаревы, одна из них работает там в карьере кассиром. Зачем она мне такие подробности говорила, не знаю, но всё врезалось в  мою память. Мои мысли скакали, опять перешли к Ашоту: я не понимала его, то он целует страстно, то сдерживает себя. Что он хотел этим сказать, не знаю. На следующий день я всё-таки решила поехать к бабушке Кате. Мне хотелось рассказать ей правду, посоветоваться, как мне поступать, пока он был на работе.

      Бабушка Катя, увидев меня, сказала, что ждала. А я в слезах бросилась к ней на плечо. Она была маленького роста, а я была почти на голову выше. Бабушка заварила чай с ромашкой, которую собирала сама, усадила меня на высокую железную кровать, где я не раз сидела в детстве, проваливаясь вечно на взбитой перине. Она начала первой, сказав, что знает причину моего беспокойства и, успокоив, сказала: «Не печалься. Он тебя любит и будет твой». Меня так обрадовали её слова, что я  расцеловала бабушку Катю. Затем я  уснула, укрывшись её белым Оренбургским пуховым платком, которым она прикрыла мои ноги. Проснувшись, я быстро выбежала на трамвайную остановку.

      Уже темнело. Через час я добралась до дома. Подойдя к двери, я тихонько постучала. Дома опять никого не было. Открыла дверь, вошла, сразу переоделась, такая привычка осталась у меня на всю жизнь, уселась на большой подоконник и стала смотреть на улицу. Сердце моё успокоилось. Я знала, что бабушка Катя говорит правду, тем более я должна его показать ей на следующее воскресенье. Оставалось несколько дней, а Ашот продолжал работать по вечерам. Утром,  как майское солнце, приходил ко мне, а я зная, что он приходит рано, соответственно уже и вставала пораньше и была готова к  встречи с ним. Больше он меня не заставал в рубашке. Да и  не хотел - он меня охранял, как хрустальную нежную вазу, боясь, чтобы стекло не треснуло, одаряя всё больше пылкими поцелуями. От возбуждения  у меня часто болела голова, не знаю, а он часто закрывался в туалетной, чтобы освежиться, потому что я стала замечать, как и он сгорает от страсти. Его нежные поцелуи были всегда в пределах дозволенного. Он никогда больше не трогал мою грудь. Но и несмотря на это я так раздражалась, что желания иногда могли  перейти черту дозволенного. Мысли проносились в моей голове и я, сдерживала себя, покрываясь как бы гусиной кожей. Это меня пугало, но стоило мне успокоиться, как всё становилось на свои места… Только когда Ашот возвращался снова, поцелуи и ласки моего оголённого тела, даже колен и рук, возбуждали во мне страсть, от которой я не могла уже избавиться. Я его любила!

      «Как хорошо, что он у меня есть!» - часто думала я. Ашот приходил каждый день. Он хотел видеть меня чаще. Было видно, что ему тоже нравятся мои поцелуи. Он целовал меня нежно, страстно. Мне хватало  воспоминаний на целый день. По субботам он не работал и меня  пригласил к себе домой. Я провела одна весь вечер пятницы и с нетерпением ждала субботы, готовилась. Я стала перебирать гардероб моей сестры в поисках красивого платья, она мне разрешала, но тут заметила платье мамы и решила его примерить. Мама была моего роста, но в грудях и талии шире, но его можно было подвязать красивым поясом. Звонок в дверь. Я стою в розовом шифоновом платье с бархатными листочками…

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 23. «Он твоя судьба»


      Я очень удивилась, когда увидела Ашота, но он сразу сказал, что по пятницам  уходит пораньше с работы. Но было уже поздно - около десяти часов вечера. Мы даже в кино опоздали на последние сеансы и остались дома. Я не знала, как поступить -  так и осталась в мамином платье. Он смотрел на меня и не знал, что сказать. А когда я сказала, что хочу его одеть завтра, он на меня как-то странно посмотрел. Что означал его взгляд, я не понимала, но через пять минут он сказал: «Оденься попроще, потому что оттуда мы пойдем в парк в Ваке. Ты, наверно, не была ещё там». Я кивнула и пошла переодеться. Выпили на кухне чай. Дома никого не было. Людмила часто вылетала в командировки. У неё оставалось только лето, чтобы подзаработать, потому что с сентября она уже начинала учиться в институте. Братья, как всегда, задерживались допоздна. Мама работала в ночную смену, а отец часто по пятницам уезжал к сестре и мог даже там остаться на ночь. Так было уютно нам - мы сидели напротив друг к другу. Он так смотрел на меня, как будто бы хотел съесть своим взглядом, постоянно вставая из-за стола, курил сигареты. В то время он курил курортные, и я видела, как он нервничает и кусает постоянно кончик сигареты, тушит, потом опять начинает. Я не понимала, а что же ему мешает, что он хочет сказать? Наконец он видно успокоился и сказал, даже просил, чтобы я перешла к нему в вечернюю школу. Он боится за меня и хочет меня видеть постоянно каждый день. А я настолько любила его, что, даже не подумав,  согласилась, потому что мне и самой хотелось постоянно быть вместе с ним каждый день.

      Первая любовь захватывала нас. Мы не хотели  даже на некоторое время разлучаться. Когда он услышал, что я согласна, то подошёл ко мне и поцеловал в щёчку, пока по-детски, но страсть обхватила нас обоих и мы час, наверное, не могли оторваться друг от друга. Он лишнего не позволял, но я чувствовала, насколько приятно мне было находиться с ним рядом. Братья задерживались, а он не хотел уходить. Мы перешли в комнату и, уже сидя на кровати, целовались, пока не пришли мои братья. Он ушёл, попрощавшись. Утром он пришел пораньше. Такое лицо было у него, как будто не спал ночью. И я, уже одетая, выбежали на улицу. Я не стеснялась никого из нашего двора и ребята только смотрели со стороны. Что они думали про меня в то время, когда Ашот демонстративно или держал меня за руки, или же засовывал мою руку себе под ручку, я не знаю. Знаю только, что я его любила, и их мнение мне было безразлично. Мы долго прождали такси. Приехал пустой трамвай, и мы быстро побежали и сели в него. Номер 7:  он поворачивал на Колхозной площади, а дальше  нам немного надо было пройти пешком. Когда мы сели, Ашот заметил, что на нас все обращают  внимание, то ли я была слишком белая по сравнению с ним, то ли они любовались двумя подростками, которые светились от счастья. Но я также поняла, это будет последняя наша поездка на трамвае. Я поняла - он ревнует. Он не хочет даже чтобы кто-то смотрел на меня. Немного смущала тот факт, что он переводит меня в вечернюю школу. Как мы будем ехать домой, ведь школа 32 у него в районе, а мне надо будет добираться на восьмом трамвае оттуда одной?

      Мы спустились. Он взял меня под ручку. По наклонной горе по булыжным не асфальтированным улицам всё дальше и выше подходили к его дому. Нас уже ждали. Он мне не сказал, что с Батуми приехала сестра его отца, которая очень захотела меня увидеть. Мне показалась это каким-то совпадением, ведь завтра в воскресенье я должна показать Ашота своей бабушке Кате. На самом деле она мне не бабушка, а родная сестра моего отца, просто мы её называли бабушкой Катей,  потому что у нас не было родной бабушки, а  она с удовольствием нам её заменяла. Вот и Aшот тоже должен был познакомить меня со своей тётей, отцовой сестрой. Её звали Горкур. Это, конечно, не имя, с перевода армянского так и будет – сестра отца. Но все её называли именно так. Её знало всё Батуми, и там тоже весь город так её и называл. Мы вошли. Уже все сидели за столом, там двинуться даже не было места, но все встали, пропустили к ней. Она меня поцеловала в лобик, я даже заметила, как Ашот в первый раз. Значит такой поцелуй  - это у них семейное знакомство.

      Все ко мне хорошо относились и я, уже не стесняясь, могла рассмотреть его мать. Симпатичная белолицая женщина, ростом почти в Ашота, чёрные краски волос, бровей, ресниц. Длинные волосы, но красиво впереди закрученные с двух сторон, а позади закрученные и собранные приколками и красная помада, красиво намазанная, без косметики - всё натуральное. А главное, она была хорошей хозяйкой. Отец Ашота был небольшого роста. Он даже мне показался ниже её ростом, с широкими губами и торчавшим впереди одним золотым зубом. Он, наверное, был возраста моего отца, а она моей матери. После обеда я немного помогла убрать со стола, и мы быстро попрощались и вышли погулять.

      Мы сели в троллейбус и поехали уже в район Ваке посмотреть прекрасный парк, где также было много развлечений и каруселей, цепей. Я так любила всё экстремальное и ничего не боялась, может потому, что у меня был второй взрослый разряд по спортивной гимнастике или же я знала, что рядом человек, парень,  которого я люблю, который никогда не даст меня в обиду. Этот день был незабываемым. Мы катались на всех машинах по несколько раз, посидели на лавочке, съели по две порции эскимо на палочке и даже потом он меня повёз на проспект Руставели. Мы спустились в подвальчик. Там были три, четыре лестницы вниз, продавали «Воды Лагидзе» и хачапури. Достаточно уставшие, мы на такси приехали домой. Дома все были в сборе. Ашот немного растерялся и быстро ушел, сказав, что завтра зайдет опять в 12 часов. Когда он ушел, я долго думала о его тёте, которая была такая маленькая, как его отец, о том, как она много целовала меня за такой короткий вечер. Мне хотелось, чтобы и моя бабушка Катя поцеловала бы Ашота хотя бы один раз.

      Прошёл обычный вечер. Я сразу же легла спать и так крепко заснула, что, когда проснулась, дома уже никого не было. Я пошла в ванну искупаться. Мне захотелось попариться. Наполнила полную ванну. Хотелось ещё раз освежиться и отдохнуть после вчерашнего большого похода в парк. От горячей воды и от пара меня уже разморило, и я вышла, одела халат. Начала одеваться, как услышала звонок, который сам Ашот уже недавно нам установил, в дверь. Я открыла. Там стоял Ашот. Он подошёл ко мне, поцеловал и прошёл в комнату. Подождал минут десять, и мы вместе вышли из дома. Он постоянно демонстративно держал меня за руку, показывая всем соседям и мальчикам нашего двора, что я его и никто не имеет право меня обидеть или что-нибудь сказать. Мы прошли к такси, потому что я заметила, что он не очень хочет, да ещё со мной, ехать на трамвае. Мы сели на такси. Впервые я увидела, как он заплатил за такси новенькой, сиреневого цвета, купюрой – двадцать пять рублей. Мне стало его жалко – это был весь его однодневный заработок, а в переводе на нас, то мой отец приносил продукты на такую сумму, или же оставлял столько же на пропитание семьи, на целый день. Мы подъехали на такси прямо во двор к подъезду бабушки Кати. Поднялись. Бабушка Катя нас уже ждала.

      Я очень любила  к ней ходить. В доме полностью царила экзотика русской кухни - пирожки, пельмени, блинчики и пр., вареники (дары украинской кухни). Она столько наготовила, что, когда мы уходили, завернула нам гостинец. Ашот был удивлён таким приемом, потому что в моём доме  было не так. Моя мама готовила мало и была не очень хозяйственной женщиной. После Нового года мы ещё ни разу  специально для него стол не накрывали. Вечером был только чай и часто кроме конфитюра больше ничего, а он никогда и не спрашивал больше ничего. Ашот вёл себя очень скромно, но тут он даже сказал, что его мама тоже не очень дружит с мукой и такого обеда, она тоже не сможет сделать. Я была счастлива, что ему всё понравилось, ведь я уже могла готовить, переняв опыт у бабушки Кати. Правда дома особо не готовила, но я подумала, что надо бы хоть один раз сделать для него такой же обед, раз ему понравилось. Мы у неё задержались допоздна. Он пошёл в туалет, ведь в бараке туалет был во дворе.

      Я спросила бабушку Катю про него. Она, покачав головой, сказала: «Он твоя судьба. Только пойми - будешь долго с ним жить, но всю жизнь будешь маяться». Я очень обрадовалась тому, что он будет надолго мой, а вторая фраза, что я буду с ним маяться, у меня сразу вылетела из головы. Я его любила и за любовь была согласна на всё. Он быстро вернулся. Обратно мы добирались на трамваях, потому что невозможно было поймать такси. Он сидел рядом и всю дорогу не сводил с меня глаз.

      Мы подъехали к нашей остановке. Уже было двенадцать часов ночи. Я тихонько открыла дверь, и мы на цыпочках прошли на кухню. После дома Ашота наша кухня мне показалась такой большой. Мы прошли к столу. Он сел на стул и нежно потянул к себе. Сначала я стояла возле него, потом он меня посадил, как маленькую, к себе на колени. Он стал мне рассказывать, что я очень понравилась его семье и тёте, а особенно его отцу. Отец попросил Ашота не обижать меня никогда, назвал Ангелом, который даётся в жизни один раз. Он сказал сыну: «Ты должен всё сделать, чтобы между вами никогда не завязывались плохие разговоры и ссоры». Также он не очень хотел, чтобы я переходила в вечернюю школу к Ашоту, но когда тот его убедил, то понял, что так будет правильнее, так я буду на виду.

      Ашот решил с сентября месяца перейти только на дневную работу, а вечерами учиться вместе со мной, тем более ему оставался один последний год учёбы. Он так мне всё по полочкам разъяснил. Я же не представляла вечернюю школу, как будет мне трудно. Ради любви я старалась не обижать его и уступала во всём. Он увидел, что я соглашаюсь, стал нежно целовать меня, но наши поцелуи всегда заканчивались страстными. Через несколько минут он уже бежал домой, оставляя меня возбужденной. Я долго не могла прийти в себя. Потом, немного остыв, тихонько отодвинула ногу своей сестры и легла на краешке кровати. Заснула. Не знаю, что мне ночью снилось, но утром сестра сказала, что я  швырялась руками и чуть ли не била её ночью. Я, конечно, ничего не помнила.

      У меня было много событий на этой неделе. Я должна была поделиться ещё с кем-то, конечно с сестрой. А там уже и братья, и отец с матерью все знали, что Ашот - мой жених. Они даже не говорили, что он твой товарищ, так он с первого раза себя показал. Все принимали его уже как члена семьи. Он мог приходить, когда ему хотелось, а я должна была быть обязательно дома. Я просто не имела права выйти без его разрешения даже к подружке, но меня пока не очень стесняло такое положение. Он был у меня почти каждый день. Я его любила. Он мне показал за полгода всё то, что я не видела за все пятнадцать лет, столько мне было на то время.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 24. «Яблоко от яблони недалеко падает, но далеко катится»


      Наши свидания становились частыми, иногда он ко мне приходил  по нескольку раз на день. Как он выкраивал время, не знаю, может он меня проверял - дома я или нет? Я его не понимала. Он стал часто меня приглашать к себе домой. Я уже там считалась невестой, без кольца, потому что я ещё ребёнок. Слышала, как отец часто говорил Ашоту: «Смотри,  не обижай девочку. Она, как Ангел». Я уже хорошо понимала по-армянски и даже узнавала диалект, говор языка той  местности, откуда люди приехали. Как я уже знала, его отец из Турции, Ардагана. Они были беженцами, во время резни там армян  бежали через горы. Те армяне, которые остались живыми, хорошо помнят ту кровавую резню, а многие остались - замерзнув в горах. Отца Ашота на своих руках перенесла его сестра, которая была постарше. Он очень считался с её мнением. Она была у них, как мать. Я была на десятом небе от счастья, когда она сказала, что лучше меня не представляет жену для своего племянника. Они обосновались в Грузии около Батуми, а потом перебрались в Тбилиси. Отец Ашота, хорошо зарабатывая, мог и хотел купить себе дом, но не успел из-за реформы 1947 года. Деньги оказались ненужной бумагой. Когда ему говорили, что покупай товар, он не поверил и так они ничего не купили и деньги  не вложили. Немного потратив, купил, в отступные на жизнь, дом, где сейчас и живут. Правда, они состояли на квартирном учёте, а кто не состоял? А кому давали? Так они, уже большой семьёй, жили в  комнате четырнадцати квадратных метров, а вторую комнату я, вообще, не считаю, так как она была совсем маленькой. Общий двор и общий туалет во дворе много раз меня ещё раздражали...

      Наши свидания с Ашотом были очень частыми - мы почти не могли друг без друга и встречались каждый день, а иногда по два раза. Он мне показал весь город за такой короткий срок, что я за пятнадцать лет даже не видела. Мы часто просто так могли бродить по паркам. Я ему читала заданную школьную литературу, как "Война и Мир" и часами могла пересказывать, потому что у него просто не оставалось на чтение времени, ведь все свободные минуты он хотел посвятить только мне. Дома мы его практически не угощали ничем, кроме чая. Я никогда не могла чем-нибудь  его удивить, в отличие от его родни, где каждый мой визит был застольём, прекрасным обедом и множеством фруктов на столе.

      Но один раз моя мама была дома и пригласила его на уху, которую сварила. Вы же знаете, какая была рыба  на то время. Конечно, хек - пресный, невкусный и замороженный. Но мама, наверное, хотела удивить своим блюдом, хотя я уже видела еду и получше. Конечно, зная её, я не хотела, чтобы Ашот согласился пройти на кухню. Но он прошёл, то ли он хотел посмотреть, что она сварила, то ли постеснялся отказаться. На столе уже было разлита в тарелки уха. Он сел, куда она попросила, и начал ковырять уху вилкой, потому что мама не подала ложки. Я вспомнила басню про журавля в гостях у лисы, так как уха была почти в плоских тарелках. В тарелку Ашота, как гостю, она бросила пучок петрушки, положила варёный лук и морковь, приговаривая, что там есть витамины. Он вилкой несколько раз доставал из ухи чешую от рыбы. Зная мать, конечно я не хотела, чтобы всё это он видел. Я просто приросла к скамейке от стыда. Не смогла даже встать и самой подать ложку. После обеда он ушёл. Я знала, что он должен был уйти, но всё-таки нервничала, а вдруг он может и не вернуться? Ведь есть такая пословица, что яблоко от яблони далеко не катится. Но моя сестра сразу меня успокоила, сказав, что он меня любит, а всё остальное перемелется, пускай лучше сейчас узнает, какая у нас семья.

      Он скоро вернулся, как будто ни в чем не бывало, мы даже успели пойти в кинотеатр "Исани " на последний сеанс  в нашем районе. Правда первый раз с ним туда пошли. Я ходила только днём со своей подружкой Лили. В кинотеатре стулья были деревянные, а спинки у них решёточные. Я заметила сквозь решетки, что кто-то пальцам тычет мне в спину. Конечно, я испугалась драки,  всё-таки это Авлабар. Я немного подвинулась вперёд, а через полчаса сказала, что у меня болит голова. Когда мы уже вышли из кинотеатра, который был в десяти минут ходьбы от нашего дома, я успокоилась, увидев, что за нами никто не идёт. Я старалась оградить Ашота от всяких драк и разборок, потому что слышала от его отца, что многие ребята уже сидели, то за бандитизм, то за хулиганство, то за ещё что-то, о котором я ничего и не знала. Вечером он у нас засиделся долго и так не хотелось ему уходить. Он всегда ждал, пока все заснут, чтобы иметь возможность меня поцеловать. Он никогда ни в подъезде, ни на улице меня не целовал, а только у нас дома или же у себя, когда не было никого или рядом никто не стоял. В городе наоборот он вёл себя достаточно сдержано.

      На следующий обычный день он пришёл очень рано, наверное, не заходя с работы домой. В руках были красивые красные розы. Конечно, я удивлена была, но он достал завернутые в тряпочку два обручальных латунных кольца, которые сам выточил на заводе. Это был самый счастливый день для меня. Меня не привлекало золото, потому что моя мама носила на каждом пальце по несколько штук из многочисленных украшений, что привёз отец ещё с Германии для неё. Нет, я была восхищена, как он мне надел колечко, расцеловав каждый пальчик руки! Каждая девушка любит, но когда тебя как бы обручают и закрепляют твой союз кольцами - ты ждёшь всегда и надеешься на дальнейшую любовь, которая со временем не угаснет, а возрастёт. Цветы я поставила в вазу, переоделась и мы вышли из дома. Он часто меня водил по паркам. Я любила наблюдать за природой, которая меня влюбляла в себя, потому что я сама была влюблена и ощущала мир таким, каким я чувствовала его в эти минуты. Лето подходило к концу. Падающая листва с деревьев меня радовала, как ребенка.

      Когда отец узнал, что я перехожу в вечернюю школу, то устроил меня к себе работать. В то время он был главным бухгалтером четвертой дистанции гражданских сооружений Закавказской железной дороги. Мне дали место учётчицы по складу. Склад находился вдалеке от двухэтажного здания организации, и мне часто надо было бегать в бухгалтерию или в технический отдел с вопросами. Бухгалтерия была одной большой длинной комнатой. Там было, наверное, около двадцати столов. Отца стол стоял в конце комнаты и место позади его до стены было свободным, чтобы каждый посетитель мог подойти с любым вопросом к нему. Я очень удивлялась его сдержанности на работе. Всегда в парадной форме - костюм и галстук, один мужчина на всю бухгалтерию. Но я стала прислушиваться, как он отвечает на вопросы своих девочек. Как точно он мог определить, где находятся  то, что они ищут. Он называл ордер и даже точную дату и часто сумму. Я удивлялась его памяти, хотя в то же самое время сама обладала великолепной памятью на цифры, могла два варианта контрольной выполнить за один час, делая вариант по соседству, чтобы его распространили в классе. Особенно мне удавались задачи, на которые многие уже были просто не способны, геометрические и тригонометрические.

      Дома отца я знала совсем другим, уже редко приходящим в трезвом виде, а на работе он держался хорошо и его все уважали. Я даже подумала, как мало мы знаем своих родителей и замечаем только отрицательные стороны, а то, что он прошёл войну и возвратился, вся грудь в медалях, не помнилось и не виделось, потому что всё было спрятано в старом жёлтом портфеле в его военной полевой сумке. Я стала менять своё мнение по отношению к родителям, а особенно к отцу. Мне он казался таким жалким. Он часто мне рассказывал, что не счастлив с моей мамой и, ради детей,  продолжает с ней жить, жалея нас. А мы, как грибы после дождя, вырастали всё больше и больше. Людмиле было уже было почти двадцать лет, правда, у неё не было парня, но она так активно занялась работой комсомольской организации в институте, что её назначили заместителем. Она пропадала целый день, то в библиотеке, то в институте. У неё не было времени на нас, на наших братьев, которым нужен был именно сейчас глаз да глаз, тем более семья в очень шатком положении.

      С технического отдела уходит сотрудник и меня переводят в технический отдел нормировщиком. Конечно, я очень быстро справлялась с работой, и они удивлялись тому, что всё было всегда вовремя. Заведующая техническим отдела - Земфира. Она, взрослая женщина, очень с пониманием отнеслась ко мне и всегда приносила обед, чтобы накормить меня на перерыве. Она была мегрелка. То, что она приносила, я, конечно, ещё даже не пробовала. Мама готовила рыбные блюда, она всё-таки из Одессы. От бабушки Кати я полностью впитала русскую кухню, а особенно работу с мукой, она даже учила меня делать свою лапшу. У Ашота дома я училась всем армянским  блюдам. Но за то, что дала мне Земфира, я должна всю жизнь благодарить отца за такое знакомство. Она мне дала знания приготовления прекрасных грузинских блюд таких, как сациви и многих других, о которых даже не каждая взрослая хозяйка знает до тонкости. Земфира мне всё рассказывала.

      В техотделе я долго не работала, потому что девочка, работающая в бухгалтерии за материальным столом, ушла в декрет. Меня перевели временно (пока найдут кого-нибудь) бухгалтером материального стола. Я очень быстро освоилась, но работа оказалась кропотливой и сложной. Надо было целый день сидеть за столом, не имея свободной минутки. Меня назначили на эту должность, так как я знала уже квалификацию материалов, ведь  уже достаточно проработала в складе учётчицей.

      Приближался сентябрь, новая школа, новые одноклассники. Меня всё смутило. Вошла в класс - все взрослые. Даже мне кто-то уступил место за первой партой. Все чесали языки про меня, но на перемене всё стало на свои места. Ашот зашёл в класс, как к себе домой,  поздоровался со многими за руку и сел около меня. Сразу все поняли, откуда ветер дует. Он входил, когда хотел в наш класс, почему-то с ним считалась вся школа. Не помню, почему я пропустила один день школе, но в этот день за школой была драка. Ашоту проломили голову, наложили три шва и он пролежал в больнице Арамянца неделю. Я ходила туда его навестить. Причину драки  он мне не говорил, но моя одноклассница  сказала, что из-за меня. Так мы с ним продолжали, уже урывками, встречаться в школе, в свободные дни и в субботу, и в воскресенье. Ничего не изменилось в наших отношениях, а наоборот всё укрепилось. Он постоянно со школы меня довозил до дома, а сам ехал обратно, тратя лишний час, но Ашот не мог позволить, чтобы я одна ехала ночью домой. Он меня опекал в школе. Часто встречал после работы, когда у него было свободное время.

      Мы oдевали те его кольца, которые он сделал для нас, и были счастливы, что любим мы друг друга. В тот момент  нам ничего больше и не надо было, наверное, мы ещё были дети  или же он просто понимал, что мне ещё надо подрасти. Не знаю, но иногда мне казалось, что чересчур он за мной наблюдает, хотя по нему не видно было, что он ревнует, ведь у меня даже не было времени пойти к своей подруге. Она после первой четверти тоже перешла в нашу школу. Мы с ней могли встречаться на перемене. Ашот не очень любил Лили, так как знал, что она ревностно относится к нему - он забрал у неё самую лучшую подругу. А когда он узнал, что Лили сказала, что я достойна лучшей партии, то просто игнорировал её. И мы тихо стали отдаляться, хотя я по-прежнему очень любила ее.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 25. «Страсть играла с нами в прятки»



      В нашей школе среди одноклассников также произошло немало перемен. Многие ушли тоже со школы - кто в техникум, кто в вечернюю школу. Даже Лили, моя подружка, и та, перешла в вечернюю школу. Я была там, как хребет. Мы все дружили, держались вместе. Я много всем помогала по математике, но с моим уходом некоторые ученики не осилили трудной на то время программы. А меня беспокоили мои братья, которые захотели оставить обычную школу. Вовка пошёл учиться в вечернюю школу около тридцать первого завода. Там же он устроился учеником в металлообрабатывающий цех. А Сашку папа пристроил в железнодорожное профтехучилище, потому что видел, что у него не было уже хороших оценок по успеваемости. Людмила продолжала учиться и устроилась уже референтом, так что за её судьбу я практически не переживала. Она всегда добивалась того, чего хотела. Меня только тревожили братья, которые всегда так поздно возвращались домой. Я их очень любила. Думаю подростки так всегда  любят, если они ровесники и есть общие интересы, когда можно пошутить между собой и ничего не сможет обидеть.

      Ашот продолжал ухаживать за мной. Постоянно приходил в свободное время. Всегда наши встречи были в пределах нормы. Он никогда не позволял лишнего, но его страстные поцелуи иногда доводили до желания познать большее. Наверное, это влечение каждого подростка, который до сегодняшнего дня не имел секса и только слышал, ведь в то время даже по телевизору показывали только поцелуи и то редко. А настоящую жизнь девочка не знает. Везде так было, во многих семьях, я  не знаю, но на Кавказе было именно так. Неопытная в этом отношении девушка отдаётся в первую брачную ночь, которая у неё впервые. И он иногда остаётся у неё единственным мужчиной на всю жизнь. Она дышит им и не знает других мужчин, не понимает ничего, только радость с тем, за кого выходит замуж. Но это всё хорошо, когда любишь, а вот Ашот рассказал, что его сестру Донару, вообще, увидели в бане сваты и послали обручить зятя с его братом и невесткой. И отец отдал замуж свою девочку шестнадцати лет за сорокалетнего мужчину только за то, что он пришёл сватать не как обычно в костюме, а по-простому в сапогах солдатских. Он сказал, что такой муж будет её всю жизнь содержать, сразу видно, что трудяга. Так что во многих семьях девочка и не знает, за кого родители отдают её замуж. Конечно, не в нашем случае - мы мечтали скорей объединиться, но нам мешал его брат Вано, который был старшим, а по их закону он первый должен был жениться. Ашот, уважая традицию и брата, ждал, пока тот найдет себе жену или хотя бы невесту. Я замечала, что наши встречи и страстные поцелуи Ашота сильно возбуждали. Он часто меня забирал к себе домой, почти один раз в неделю. Ко мне уже все привыкли.

      Один раз нам сказал Вано, что он познакомился с девушкой, которая работает на кожзаводе ученицей. Она ему понравилась. Мы очень обрадовались,  тем более он сказал, что я её ровесница. И мы ждали то воскресенье, когда он хотел её пригласить. Я даже помогала его матери накрывать на стол, подготовить посуду и бокалы. Днём, в два часа, он её приводит. Девочка молодая, но уже достаточно сформированная, красивая. Густые чёрные волосы, широкие брови и чёрные глаза очень подходили к её, достаточно белому, лицу. Она имела грушевидную форму тела и её бока красиво выделялись из-под завязанного ремня. Встреча прошла хорошо. Я видела, как ей надели золотое колечко на палец. Значит, заранее было всё договорено с её родителями, и уже назначили свадьбу, которая не была очень большой. И он привёз её домой. Тесно - комнатка маленькая. Родители отдали своё ложе, а это маленькая комнатка - молодым. Нам уже никто не мешал. Мы только должны были решить сами, когда захотим объединить наши судьбы, тем более что наша любовь не уменьшалась, а с каждым днём увеличивалась.

      Меня давно считали там невесткой. Правда, я была на три месяца старше по возрасту, но по положению жена старшего брата всегда считается на Кавказе старшей. Поэтому по обычаю я должна была придерживаться её мнения. Но она была моей ровесницей и мы быстро с ней подружились. Она продолжала работать, окончив только восемь классов, а я работала и училась. Конечно, успеваемость в вечерней школе у меня намного была выше, чем в дневной, потому что программа была легче. Заранее предупреждали о контрольных и говорили, на какую тему.

      На работе меня постоянно переводили с одного стола на другой, когда кто-то уезжал в отпуск, а я тем временем набиралась знаний по бухгалтерии. К вечеру мой отец иногда стал уже возвращаться на работу пьяным, поэтому он не успевал. Он делал проводки в авизовках, а я заносила, помогая, в журналы. Так я девочкой (мне почти шестнадцать лет) за короткий срок изучила бухгалтерию и считаю, что это моё призвание. Меня уже посадили за постоянный стол работы по начислениям износа на оборудование и амортизационным отчислениям. А это одна из основных статей баланса. Когда отец сдавал баланс, а в то время начальником планового отдела был Килатов и заместителем Модебадзе, и они не понимали что-то в формах, а отец не мог им ответить, то они часто звонили мне. Часто шутя говорили, чтобы я вместе с отцом приходила сдавать баланс, форму 2 (это одна из трудных форм баланса). Так и было. Когда отец ходил с балансом, то меня брал с собой. Они всегда шутили надо мной, говоря, что пришёл их маленький, юный бухгалтер. Они преподавали в Тбилиси в железнодорожном техникуме бухгалтерские предметы и попросили, чтобы я, окончив вечернюю школу, обязательно поступала туда, говоря, что из меня будет настоящий главный бухгалтер. На работе меня любили, никогда я не отказывала, если надо было помочь. И меня часто стали вызывать в ревизорную группу на помощь, когда была проверка на станцию "Тбилиси-Пассажирская".  Не имея от меня отказа, всё больше и больше нагружали меня работой, а меня изначально полностью ориентировали на бухгалтерию.

      По воскресным дням мы встречались за обедом дома у Ашота, уже с новой невесткой. Вместе с ними часто начали выходить гулять в кинотеатры, парки, ходили на фуникулёр. Это было незабываемое время нашей большой любви, когда мы оба стремились друг к другу. Нас его родители посылали на все дни рождения. Помню, послали домой к Аруту, дяде по матери Ашота, ему тогда исполнилось 50 лет. Тогда я считала, что это  так много! Ведь мы, дети, считаем, что даже если человек на пятнадцать или двадцать лет старше, то это уже много. Только с возрастом можем понять, что ошибались. Конечно, они были соседями бабушки Кати, правда,  жили в двухкомнатной квартире чехословацкого проекта, большой на то время. Был длинный стол. Сервировка стола - красиво украшенная дорогой фарфоровой посудой. Было очень весело - играли на пианино и все пели. Почему сейчас люди не поют? Я всегда об этом думаю, а все слушают песни известных певцов. А как раньше с песнями хорошо проводили время? Шутки и разные прибaутки. Дядя оказался очень комичным мужчиной и проявил ко мне симпатию, а мне его семья понравилась. На то время у него было двое детей, домашний разговор дома в основном на грузинском, видно, матери было легче общаться на грузинском. В то время меня это не удивляло, ведь все, кто жил в Грузии, знали и понимали грузинский язык. Тосты были длинными и утомили. Я уже не знала, куда себя девать, так мне хотелось спать, но хозяйка дома была очень гостеприимная. Она увидела, что я не могу уже сидеть, и постелила на раскладушке. Я же немного задремала под звуки детского разговора их детей, Карена и Айды, которые тоже еще не спали.

      Я проснулась от поцелуя. Открываю глаза - стоит Ашот и ждёт, пока я проснусь. Он сказал, что мы уходим. Уже было начало четвертого ночи. Мы вышли на улицу. Моросил небольшой дождь. Нам сразу повезло - остановили такси. Брат его Вано сидел впереди и сказал адрес: "На Чугурети". Я подумала, что меня дальше повезут, но Ванo сказал: "Выходите, немного поспим, а завтра сделаем хороший завтрак". Вообще он очень любил вкусно покушать. Мы вышли из такси. Вошли в дом. Его родители уже заняли место в отдельной комнате. Как говорится, кто успел, тот два съел. И невестка постелила нам на двух деревянных кроватях спать. На одной кровати они, мы на другой. Все легли. Я должна была лечь рядом с человеком, которого любила, но никогда не притрагивалась ещё к его телу.

      Темно. Я села и вижу - достаточно много места для меня сбоку, чтобы его не коснуться. Я легла и чувствую рядом его тело, такое горячее. Он подвинул меня к себе и стал целовать. Я ощущала его тело, вплотную прилегающее ко мне, возбужденное, но не требующее ничего взамен, то ли Ашот стеснялся своего брата и невестки, которые лежали рядом, то ли он всё-таки ждал, уже назначенного, дня свадьбы. Его поцелуи меня доводили до страсти, о которой мечтает каждая девушка. Хотелось ощутить в себе то, о чём мечтаешь. И так приятно находиться рядом почти полуоголённой, что согласна отдаться прямо сейчас, но сдерживаешь свой пыл только из-за того, что рядом будут свидетели такой тонкой сцены. Оставшиеся часы ночи Ашот почти не спал, но я тихо заснула глубоким сном. Когда мы проснулись, Ванo уже возвратился с базара. Он принёс домой много провизии. Его жена Елизавета уже хлопотала на кухне. Она была очень аккуратной, схватывала всё хорошее быстро, поэтому легко справлялась со своей задачей накрыть на стол. Он же был очень щедрым. С базара, да и всегда, приносил самые отборные фрукты, овощи, мясо. Мы все любили, когда именно Вано ходил  на базар. После завтрака я в первый раз с опозданием приехала на работу. Отец был очень удивлен, что я не пришла домой ночевать.

      Эта ночь у меня не выходила из головы. Я постоянно чувствовала его прикосновение и тело. Кожа моя постепенно переходила в гусиную. Даже отец спросил, не заболела ли я. Я отвечала, что нет, но сама чувствовала, как меня тянет к Ашоту. Как я хочу его, а он меня, но у нас ещё два месяца до свадьбы. Как мы сможем выдержать, не знаю. Страсть  ловила нас. Она играла с нами в прятки. Мы прятались от страсти, но прикасания и поцелуи не могли уже успокоить молодые юношеские души.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 26. «Обручение. Первая ночь любви»


     Жизнь, как колесо - где остановится, где проколется, а где дальше покатится.
На работу чаще всего я ехала с пересадками на трамваях. Один раз выхожу с трамвая на остановке, оказывается, мой отец в первом вагоне трамвая сидел, но он не заметил меня. Он повернул по улице направо, но пошёл не на работу, а в другую сторону, и я за ним. Пройдя две улицы вверх, он вошёл во двор какого-то дома, и я за ним. Он прямо на ходу исчез. Я начала его искать по двору, кричать, звать его и вдруг с окна выглянула пожилая женщина, спросила по-грузински, что мне надо. Но я искала отца, а она не могла ответить, где он, или же не хотела. А через пять минут показался мой отец. Я почувствовала запах алкоголя, несло самогоном (там, в Грузии, он назывался "чача"). Я начала кричать на женщину, что она не имеет право продавать в доме спиртное, и если я ещё увижу, что она продаёт этому мужчине, то заявлю в милицию. Папа меня успокоил тем, что больше не будет никогда пить. Но я понимала, что это только начало, потому что он никогда не пил с утра, и всегда бодрый ходил на работу. Мы вместе дошли до работы, и он много, как всегда, рассказывал о своей жизни, особенно про войну. Днём он несколько раз выходил, и я понимала, зачем. Он просто не мог себя остановить. Мне было стыдно уже за него, как он мог так опуститься. Умный, весёлый и хороший отец четверых детей, дошёл до точки убеждения, где считал, что выпить - это предел его настроения и жизни. Он так много не мог выдержать, у него тряслись руки, и он не мог даже подписываться на чеках, чтобы принести из банка денег на оплату заработной платы рабочим и служащим, и мне приходилось делать всё это за него и подписываться, так как я подписывалась, как и он, и делала его работу по бухгалтерии, чтобы не заваливать сдачу ежемесячного баланса.

      На меня навалилось сразу много всего: работа, учёба и ещё домашние проблемы. Дома отец стал уже буянить всю ночь, не давал спать. И в одну ночь он получил кровоизлияние на правую сторону, и его парализовало. Он остался дома, беспомощный и больной, без работы, на маленькую пенсию по инвалидности. И здесь я хочу высказать благодарность своей матери, которая за ним смотрела, ухаживала, купала. Она его всё-таки любила, но жизнь иногда отворачивает людей в противоположное направление, когда не можешь справиться. Мои братья совсем разгулялись, отец болел, мама работала почти в две смены, а сестра училась и часто вылетала в командировки. А я была настолько занята, что порой выбивалась из сил. Хорошо, что у меня была спортивная закалка. Отец стал уже тихо передвигаться по квартире, и это нас успокоило немного. Уже по ночам было тихо, он не кричал. Я его очень любила. Он был хорошим отцом, но слабость к спиртному, не знаю у всех или только у него? Потому что я не видела отца Ашота когда-нибудь пьяным или же пьющим одного за столом во время обеда. Ашот иногда был пьяный, может не пьяный, а выпивший, особенно после зарплаты. Рабочие собирались, скидывались на бутылку и пили, но в пределах нормы. Мне нравилось, когда он был немного пьяным, он много шутил и всегда был в хорошем настроении. И, конечно, много целовал меня, не стесняясь никого.

      Он продолжал сильно меня любить, понимая, какое плохое положение у меня дома, хотел поскорее забрать меня к себе, но, как говорится, всему своё время. Мы постепенно подружились с невесткой и его братом Вано, и, как молодые пары, совместно всегда гуляли. Один раз наше гулянье было до поздней ночи, и Вано предложил ещё зайти выпить чай, но было поздно, я отказалась. Они уговорили меня. Мы вошли тихонько и сели пить чай, затем я думала, что Ашот меня повезёт домой, но он попросил остаться, видно, ему тоже понравилось, что я спала, как котёнок, прошлый раз, около него. Нас разместили опять рядом, но я так была вымотана за день работой, что моментально заснула, только ощущала прикосновение тела и ласку его рук. Утром я уже от него побежала на работу. Но это не окончилось одним разом, он упорно уже оставлял меня у себя. Правда, мы спали, как брат и сестра, если не считать его ласки и страстных поцелуев, которыми он обсыпал почти все моё тело.

      Назначенный день обручения прошёл у нас дома. Я хлопотала по дому, чтобы лучше всё выглядело, ведь, кроме него, никого у нас не было дома из его родни, и я стеснялась, но они не обратили особенного внимания, а только сказали, что у нас хорошая квартира. Может, оно и так, потому что потолки были четырёхметровые, а многие ещё жили в подвалах и на квартирах, как и родители Ашота. Я была в красивом белом капроновом платье в розовый горошек, и прикрепила такую же крученую розу из этого материала выше груди с левой стороны. Застолье прошло хорошо, я впервые увидела его сестру Донару, которая принесла мне хороший подарок. Как я поняла, они меня забирают сразу, после обручения, к ним домой, говоря, что они уже отвечают за дальнейшую мою жизнь, правда, я об этом не знала, но мне было интересно жить там, несмотря на тесные условия жилья. Тем более, он почти всегда был возле меня и часто встречал с работы, когда у него было время. Мы так привыкли друг к другу, как будто бы я была создана для него. Все ложились спать, а мы любили поболтать. Маленький брат, его звали Рудик, он был на год меньше меня, вечно смеялся с нас, говорил – опять начали шушукаться. А мне хотелось все высказать, что было за целый день, и ему тоже, другого времени у нас не было, когда мы вместе, все часы были расписаны.

      Бабушка Катя стала часто приезжать проведывать своего брата. Она была хорошая сестра, и эта любовь к брату, наверное, вселяла в нас любовь к своим братьям, которых я обожала, любила с ними играть в шахматы, правда, в карты так они меня и не научили, или я не хотела учиться, не знаю, в чём было дело. Может, я не была азартной. Заместителем главного бухгалтера была Нора, и её назначили временно главным бухгалтером. Она видела, как я помогала отцу, когда он болел, и назначила меня на должность старшего бухгалтера, чтобы помочь мне увеличить мою зарплату. Конечно, многим не понравилось, все хотели эту должность, но она всех успокоила, что это временно, пока мой отец вылечится. Меня отец никогда бы не назначил на такую должность - он был слишком правильным. К Ашоту мне легче было ехать домой только одним автобусом. Молодые годы в любви, что ещё надо для человека. Никогда не обращала внимания на очень тесные условия жизни, потому что, когда ты любишь, то и рай в шалаше, так что я постепенно привыкла находиться у них и ложиться спать с ним, ни на что не претендуя, честно ожидая дня свадьбы.

      Как обычно, в хорошо проведённое воскресенье, возвращаемся домой, маму Ашота застаём в слезах, у неё скончалась родная мать, которая жила в Ахалцихе. Конечно, мы тоже расстроились, но очень расстроился Ашот, он даже вышел в другую комнату и разговаривал с отцом. Я не понимала тогда, что смерть родственника поведёт к трауру на год, и нельзя будет делать свадьбу, которую мы так уже ждали. Он там долго разговаривал, потом вышел, стал нервно курить. А на другой день мы повезли на вокзал провожать родителей. Конечно, он мне всё рассказал, что свадьбы не будет, и я должна без свадьбы согласиться стать его женой. Я так его любила, что меня уже ничего не останавливало. И, когда они были в Ахалцихе, его братья и невестка специально не пришли домой, чтобы он мог подойти ко мне, не стесняясь кого-либо.

      Каждая девушка ждёт первой свадебной ночи, но без свадьбы, как бы то ни было, не по себе. Свет был потушен, я подошла к кровати, и что-то холодное почувствовала на простыне. Я потрогала рукой и увидела лепестки белых разбросанных роз, и когда это он успел положить?! Я даже не видела, когда он их успел и купить, но так как они были в воде, немного были холодноваты. Я легла и, как обычно, он меня разжигал поцелуями, страсти постепенно увеличивались и он тихо стал снимать с меня трусики. Я знала, что это должно произойти, страх только в эти минуты охватил меня, я старалась поднять их обратно, но он так меня целовал, что я сдалась. Боль, кровь, всё смешалось в страстных поцелуях, он овладел мной и не один раз за ночь. Конечно, первый половой акт для девочки очень болезненный, но настолько был приятен, что боль уходила на последний план. Мы занимались любовью почти всю ночь. Он оказался очень страстным мужчиной, который знал, как зажечь страсть, ещё неопытной в этом отношении девушке, и ночью так всё было прекрасно, что утром не хотелось вставать. Мы пролежали почти до 12 часов дня. Домой пришли братья и невестка с большим букетом цветов, и я поднялась с постели. Мне было стыдно смотреть на простынь, которая вся была забрызгана кровью.

      В этот день я не пошла на работу. Ашот спустился на Bоронцов, чтобы позвонить и сказать, что я беру отпуск на одну недели, сказав, что я плохо себя чувствую. Меня же в этот день все опекали, а мне было стыдно перед его братьями. Я его уже жена без загса, без свадьбы, но у меня даже не было сомнения, что он меня обманет, настолько мы понимали уже друг друга, что мы просто любили и хотели быть вместе всегда. Во вторник вечером мы пошли проведать моих родных, купив торт. Папа еле дошёл до стола, ковыляя со своей палочкой. В кухне было навалено невымытой посуды, и в квартире достаточно грязно. Конечно, раньше я поддерживала порядок, а сейчас я здесь не живу и редко прихожу, только когда у Ашота найдётся время, чтоб меня повезти. Я быстренько всё перемыла, убрала, но братьев не было дома, а я так соскучилась за ними и так хотела видеть. Мы подождали немного и вышли, попрощавшись с отцом, в подъезде встретились с возвращавшимися братьями, посидели ещё немного с ними. Мне всегда было интересно с ними разговаривать, и мой старший брат Владимир спел красивую песню, играя на гитаре.

      Музыкальность у нас от мамы. Она с закрытыми глазами всегда играла прекрасные песни, старинные военных времён, на пианино и имела красивый голос, великолепную память, могла часами рассказывать нам произведения в стихотворной форме, наизусть, не заглянув в свою жёлтую тетрадь, где она записывала всё. Только её не было дома, а так, в основном, всех я увидела. Люда была в командировке. И я попросила Ашота, чтобы он меня провёл на станцию метро «Исани», там мама работала старшим контролёром. И мы вышли из квартиры. Прошлись по улице Шаумяна, я держала его под ручку и не стеснялась никого - я была его женой. Мы прошлись до метро. Он остался покурить у входа. Я увидела маму в форме метрополитена, строгую женщину, не такую, как я видела обычно. Она была почётный работник, трудолюбивый на работе. Я подошла к ней и рассказала, что умерла у Ашота бабушка, и свадьбы не будет, и что я уже жена его. Она меня поцеловала, не помню, когда она меня так целовала, но мне было приятно благословение своей родной матери. Долго я там не задержалась, ей надо было работать. Попрощавшись, я вышла из метро и мы опять пошли в другую сторону, пока Ашот не нашёл такси, в которое я села с облегчением от мысли, что повидалась с моими родными, которых я очень любила.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 27. «Благословение»

   Осталась только бабушка Катя, которая ничего не знала. Она не имела своих детей, и потому очень была привязана к нам. Она часто приходила, зная, что мама работает. Приготовит обед, посидит с нами до темноты, а потом уходит. Она никогда не ждала брата, моего отца, потому что они были настолько близки, что он сам часто ходил к ней. Я попросила Ашота, чтобы он разрешил мне поехать завтра к ней, тем более, он днём работал. Он согласился. Утром, после того, как он ушёл, я тоже поехала к бабушке Кате. Двойная пересадка, час в дороге, но я любила к ней ездить. Последний трамвай  – одиннадцатый номер, и я уже на повороте, где должна выходить. Улица знакомая, мы в детстве там жили в её квартире. После того, как у Катерины умер муж, она больше замуж не выходила, и полностью свои дни отдавала мне и моим братьям.  Людмиле тоже, но она была постарше.

      Вошла к ней - она сразу поняла:  что-то случилось, а я прямо у дверей начала всё рассказывать. Бабушка Катя усадила меня за свой квадратный стол и начала спрашивать всё подробно. Она мне только сказала:  « То, что ты вышла замуж –  это хорошо. На Кавказе  хорошо, когда девочка рано выходит замуж. Больше не буду я за тебя беспокоиться, пускай он теперь беспокоится». Затем добавила: «Он армянин,  у них свои неписаные законы, ты должна будешь придерживаться этих законов». Я слушала её и вспоминала, что Ашот мне то же самое говорил совершенно недавно, перед обручением, и даже несколько раз повторил. Она долго со мной беседовала, а сама замесила тесто на вареники. Я ей помогла лепить, и через полчаса мы уже сидели за столом и спокойно разговаривали на другие темы. Бабушка Катя попросила записать несколько молитв, которые она говорила наизусть. Я, конечно, удивлялась, как она, неграмотная женщина, которая не умеет писать, знает столько всего наизусть. Она посмотрела на меня и сказала: «Всё это у меня от родной моей бабушки и передаётся по женской линии со светлыми глазами. Младшие не учат старших». Эти слова она повторила несколько раз, потом ещё раз, посмотрела на меня и сказала: «После моей смерти всё перейдёт тебе». И  эти молитвы она положила в сундук, сказав, что здесь найдёшь всё. Конечно, в то время не понимала я, о чём она говорит, или же не хотела вникать, потому что я уже любила, была жена того, кого именно любила, и скорей спешила домой, потому что он скоро должен возвратиться с работы, а я уже скучала. Раньше я любила у неё спать, она всегда отдавала мне свою кровать из нескольких перин и пуховых подушек, обложив меня, я себя считала царевной на горошине, всегда вспоминая эту сказку. Она передала вареники для Ашота и ещё что-то завернула в свёрток. Мне просто надо было с ней поделиться. Я попрощалась, но она всё равно меня провела на трамвайную остановку, по дороге она сказала, что скоро приедет ко мне посмотреть, как я устроилась. Пока я не уехала, она не ушла домой.

      Дорога была длинной, и я долго не могла понять о том, что передаст мне бабушка Катя, но, вспомнив Ашота, я перестала думать о ней, и меня снова охватило желание скорее его увидеть. Я поднималась пешком на Чугурети, как пушинка, не замечая даже подъёма. Когда я пришла домой, не было ни Ашота, ни Вано. Невестка Лиза, которая носила такое красивое имя – Елизавета, приготовила обед "чанах", который я кушала впервые, из баранины с баклажанами (синенькими), болгарским перцем, картошкой. Мне показалось так вкусно, потому что я себя поймала на том, что баранину кушаю впервые. Видно, кто-то из родителей моих не любил баранину, и её никогда не покупали. Я почувствовала, что Лиза хорошо готовит, видно девочке не раз приходилось готовить на всю её большую семью. Конечно, где-то в душе я её пожалела, что она также не имела детства, как и я. Наши мужья пришли с работы, и мы имели замечательный обед. Всегда он проходил в веселье и в радости, с шутками, которые мне очень нравились. Теснота в доме была заметна особенно, когда ты только выходишь замуж и хочешь насладиться первыми днями замужества. Родителей ещё не было, они должны были приехать в субботу и, поэтому теснота ещё не была так заметна.

      Его брат Вано был очень интеллигентным, он закончил грузинскую школу, и его друзья все были из очень образованного круга. Он часто вечерами брал свою жену под предлогом погулять, как я только потом поняла, он давал нам свободное время для секса без свидетелей. Но молодым море по колено, и, только поняв их, мы тоже поступали также, уходили на время в кино. Конечно, я сразу почувствовала много неудобств, которых я лишилась, ванны нет и туалетная во дворе, но об этом я тогда не думала, лишь бы всегда находиться рядом. Мы любили друг друга по-детски, наверно ещё, могли бы полночи разговаривать, переливая из пустого в порожнее, и иногда его младший брат говорил нам, правда, не грубо: «Опять начали болтать». Он на один год был меньше меня по возрасту, но очень спокойный, давал тоже нам наслаждаться ночью, часто уходил по вечерам к друзьям.

      Утром, не успели мы проснуться, к нам пришла бабушка Катя, сказав, что ночью совсем не спала и хотела посмотреть, где я буду жить. Она всегда приходила со своей авоськой: печёные пироги, вареники, разные ватрушки, полные две сумки. Наши мужчины ушли на работу, а мы спокойно стали завтракать. Стол к чаю отличался у армян. У нас обязательно колбаска, яички, а здесь обязательно сыр и масло, сыр бараний назывался "гуда", он из овечьего молока и очень вкусный, и я постепенно стала менять свои вкусовые пристрастия. После завтрака Лиза спустилась на Хетагурова в магазин, оставив нас поговорить. Бабушка Катя впервые высказала мне, что я поспешила выйти замуж, и что мне будет здесь очень трудно, а если ещё появится ребёнок, что буду делать? Сказала: «Будет трудно - придёте жить ко мне». Конечно,  даже её комната в бараке была намного лучше, и она имела подвал, который использовала, как кухню, высоко от земли, и надо было подняться по лестнице, а здесь прямо дом стоял на земле. Но я ей объяснила, что люблю его, и согласна даже на шалаш. Она рассмеялась, сказав, что время покажет. Она целый день была у нас. Вечером, когда пришли наши мужчины, она пообедала с нами. Мы провели её до остановки. По дороге я её держала под ручку. Она просила, чтобы я только школу не бросала. Я пообещала ей, что не собиралась бросать, и, наоборот, у меня зарождалась тяга к учёбе. Хотя это и была вечерняя школа, но успеваемость моя была на хорошие оценки, и мне было всё интересно, особенно математика и история, может, потому, что историк сразу понравился. Я с детства любила историю, а особенно исторические романы, рассказы. Я очень любила и грузинских авторов, таких как Г.Абашидзе, который меня покорил рассказами о Чингисхане.

      Мы долго бродили потом с Ашотом по парку, потом он предложил, как и на Bоронцове, пойти в кино. Отказа никогда не было, я просто любила смотреть хорошие картины, даже  повторно. Картина была на грузинском языке, но для нас не было преграды. Он прекрасно говорил по-грузински, а я с акцентом, как и все русские, которые выросли и дома у себя говорили по-русски, а на других языках с акцентом. Но зато понимаешь всё, и это приятно. Было почти 12 часов ночи, прекрасное время года, весна, и мы тихонько, не спеша, держась за ручки, поднимались на Чугурети, но вдруг хлынул большой дождь, и мы промокли под дождём до ниточки, пока добежали до дома. И тут в первый раз я заметила неудобства, с которыми столкнулась. Я хотела выкупаться, но не было ванны, даже горячей воды. Он сразу заметил моё колебание и сказал, что пойдёт на кухню, поставит чайник с водой, потому что я ещё не научилась зажигать керогаз, который стоял на кухне. Так я сидела мокрая на скамейке, пока вскипала вода. Он помог мне, мы вошли на кухню, которая, наверно, была полтора на полтора метра, внизу он поставил таз, и я там разделась, встала в таз, а он меня поливал тёплой разведённой водой. И кто может испытать такое? Только женившийся.  Такое плескание тела я запомнила на всю жизнь, и мне не  нужна была ванна, лишь бы наша любовь в порыве со страстью продолжалась всегда. Нам там не было даже тесно, водопад  поцелуев покрывал моё тело, возбуждал, но наша возбуждённость не закончилась, и мы не спали всю ночь. Он был настолько возбуждён, что решил продолжать водные процедуры каждый день, и, когда в доме все спали, мне говорил: “Давай покупаемся”.

      Дни пролетели быстро. В субботу Вано пошёл на базар, зная, что родители приезжают. Наверно, к одиннадцати часам остановилось такси, и из него вышли его родители. Они много чего привезли с Ахалцихе, а когда меня увидели – поцеловали и попросили меня и Ашота пройти в маленькую комнату на ковёр (так мы называли момент, когда отец с нами хотел разговаривать). Мы сели на маленьком диванчике, мать стояла, а он сел на маленькую табуретку, у маленького столика. Потом отец встал, поцеловал нас снова, затем начал читать лекцию, что наша семья такая, что если молодой парень женится, то на всю жизнь и, чтобы не случилось, я должна терпеть, и тогда вы обретёте покой, и любовь, сохраняя любовь, семью, и вырастите достойных детей. Доставая маленькую иконку, благословил нас. Также он сказал, что в загс не примут даже заявления, только в ноябре, когда мне исполнится семнадцать лет. Я понимала, потому что Лизу тоже не зарегистрировали, и мне не нужно было столько нотаций, но я спокойно всё выслушала, и вообще в их семье отец имел большое слово, с которым все считались, и я тоже.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 28. «Первая осень любви»

   Смерть бабушки Ашота, матери его мамы, конечно,  немного была не вовремя,  потому что я вышла замуж без свадьбы. Правда, у моих родителей мы отметили это событие, но очень скромно. Там впервые я познакомилась с сестрой Ашота, которая была замужем и имела двоих детей. Она была полностью предана своей семье и почти не приходила к родителям домой. Нас она вместе с другой молодой парой пригласила к себе домой. Подарков таких на свадьбе, чтобы мне запомнились, не было. Но большой кулёк конфет «Раковые шейки» от его сестры помню. Я эти конфеты всегда любила. Может она знала, что это мои любимые сладости. Не думала я, что сестра Ашота знает такие подробности обо мне. Ей часто рассказывала про нас их мама, а сейчас - моя свекровь Шура. Конечно это её имя второе, а по паспорту она была Шогагат. Её родители тоже были беженцами с Турции, осели в Батуми и где- то пересекались в родстве с Ашотиным отцом, которого звали Арменак...

      Для меня был незабываемый день – мне надели два кольца:  одно обручальное, а второе с камушком. Конечно, не бриллиантовый камушек, но я ничего и не хотела, потому что видела  у своей матери на всех пальцах дорогие украшения, ставшие мне нежеланными. Для меня главным было то, что меня сразу полюбили и считали уже своим ребёнком. А самое главное -  я любила Ашота. За столом Ашот матери передал свёрток - там была простыня от первой брачной ночи. Конечно, мне было стыдно, но она не развернула её, как это делается на Кавказе, а корректно положила в сумку, только поцеловала меня и сказала родителям спасибо за то, что вырастили такую хорошую девочку, что на сегодняшний момент редкость.

      В большой любви продолжалась жизнь наша. Он работал. Я работала. Зарплату приносили в общий котёл и сдавали свекрови. Было лето прекрасного города Тбилиси. Мы наслаждались всеми достопримечательностями. Муж с братом часто  вывозили нас, своих жён, в Цхнета и Мцхета. Это недалеко за городом. Такая там была изумительная природа, так полюбилась мне, что я бредила ею, красотой неповторимой, обращая на самые маленькие детали, которые долго оставались в памяти. Один раз мы были все вместе на фуникулёре и катались на вертолётах. Когда мы спустились, сразу заметили, что Лиза побледнела. Её стало рвать. Конечно, мы догадались, что она беременна, а когда после неё меня вырвало, то мы подумали, что я насмотрелась на Лизу, что  это произошло самопроизвольно. Но ошиблись -  я тоже была беременна. Конечно, мы обрадовались. Во-первых - Ашот хотел иметь дитя любви. А может, будет двойня, пронеслось у меня в голове, и его никогда не заберут от меня в армию. Дальше - обычная проверка у врача. Точные подтверждения - мы обе, Лиза и я, ждём ребёнка. Все были рады.

      Свекровь как-то заболела по-женски. Она также с нами пошла к врачу гинекологу, которая ей поставила диагноз – грыжа. Хотя свекровь говорила несколько раз, что у неё такое чувства, будто в животе играет ребёнок. Но врач сказала ей - не тот возраст и посмеялась над ней. На то время ей было сорок восемь лет. Цикл менструальный был у неё давно нарушен, и она не обращала никакого внимания. Ей был уже назначен день операции. Мы все вместе едем в больницу, но там профессора определяют, что свекровь тоже беременна  сроком в шесть с половиной месяцев. Когда приехали домой то,  конечно, для нас был большим удивлением факт, что свекровь будет рожать почти с нами. И она родила в конце августа мальчика. Назвали его Эдиком. Он для нас был, как игрушка, на которой мы прошли большую практику. Он был светленьким мальчиком, но глаза немного у него косили. Он так привык к нам, наверное, не разбирал, кто же его настоящая мать, если б только она не кормила его грудным молоком, постоянно до двух лет. А малыш держал грудь, и из-за глаз никогда не было понятно на кого же он смотрит.

      Квартирные условия стали хуже - надо было место для люльки ребёнка, но этого свободного места у нас не было, поэтому люльку повесили в маленькой комнате между двумя стенками над кушеткой. Туда, к ребёнку ближе, перешли спать  родители. А старший брат мужа с женой перешли к нам по соседству на деревянную кровать, а между нами лежал его младший брат, который был всего на несколько месяцев младше нас. Как вы уже поняли, вот в таких условиях оказались мы, две молодые женщины и будущие мамы.

      Но любовь делает невозможное - она слепа, и мы просто не замечали ничего. Я лежала у стенки, а рядом спал Ашот. Мои руки постоянно были обкусаны ночью. Я очень чесала их. В одну ночь мы поменялись местами, потому что он не верил, что может быть такое, чтобы кусали только по ночам. В эту ночь был переполох - он закричал. Включили свет - на руке у него было полно больших муравьёв с маленькими крыльями. Видно они-то меня и кусали по ночам, а я так крепко ночью спала, что не замечала и не чувствовала. Его дом стоял прямо на земле, мне кажется,  без фундамента, а рядом росло дерево. Вот, видно,  оттуда и прилетали муравьи, найдя проход в стене. Конечно, потом всё заштукатурили, посыпали дустом. Больше ночные гости не приходили к нам. Ночью, иногда, Ашот приставал с сексом, но мне так было стыдно перед его братьями, которые лежали рядом. Тут я впервые почувствовала  неудобства квартиры или дома, не знаю, как можно его  назвать, но было очень тесно. Наши походы в кино продолжались, так как мы уступали вечер другой молодой паре, а сами часто запирались на кухне, наслаждаясь прелестями секса. Это было неповторимое время. Всегда запретная или скрываемая любовь – сильнее.  Он обдавал горячими поцелуями мою белоснежную фигуру с очень красивой грудью, потому что неоднократно я получала комплименты от женщин в бане, куда ходили все женщины. Бани - серные с натуральной горячей водой. Он никак не мог насладиться мной или же знал, что мы должны скоро расстаться. Ашот, всегда пылкий в любви, заставлял меня наслаждаться. Нам теснота никогда не мешала. Мы искали свободное время и место заняться любовью, даже часто уезжали к нам домой, зная, что там никого нет. Мы наслаждались оба от сближения.

      Настало время перевезти моё приданое - особенно много не было, но нам было достаточно. Правда, сервант в доме не поместился - его отправили в комнату сестры Донары, которая жила в двухэтажном большом доме на Элия. Она нас, молодых невесток, пригласила в свой дом и сделала  подарки. Лизе - золотые часы, а мне - даже не помню, видно, подарок был незначительным. Но в один день вечером Ашот закрыл мне глаза и на мою руку надел красивые золотые часики на чёрном ремешке. Я очень удивилась, потому что в их семье без спроса родителей  не тратили деньги на щедрые подарки (в то время он потратил всю получку на часы). Потом я поняла - его отец сказал купить, он не хотел нас различать, как невесток.

      Ашоту надо было думать за институт, иначе его должны были забрать в армию. Правда,  вышел второй приказ, что в армию не брали тех, у кого двое детей, но мы пока не спешили - на всё была воля Божья. Он решил поехать в Казань вместе с друзьями сдавать в автодорожный институт. Я не протестовала - знала, что он поступит, потому что у него были хорошие знания по математике. Скоро нам предстояло время расставания. Он уезжает на двадцать дней и возвращается, так как провалился по физике, получив неудовлетворительную оценку. Его друзья тоже завалили, но успели пересдать на фармацевтический. А он уехал, даже не попробовав, - сказал, что скучал очень. В Тбилиси сдавать было уже поздно - остались только вечерние и заочные факультеты, которые от армии не освобождали, там кафедры военной подготовки не было.

      Его приезд означал приговор - каждую минуту могла прийти повестка в армию. Конечно, он меня любил, но, как я поняла потом, он меня хотел оставить дома у своих родных на тот случай, если не поступит в институт. Повестка долго не заставила себя ждать - его призывали в октябре, мы даже не успевали зарегистрироваться. Но я с детства была очень самостоятельная, сама пошла в военкомат 26 Бакинских Комиссаров  и попросилась на приём, где объяснила моё положение. Видно там меня пожалели, написали в загс письмо, и нас зарегистрировали на один день даже раньше моего дня рождения, которое было двадцатого ноября. И повестка повторная пришла на двадцать восьмое ноября. В ней чётко было сказано - явиться с вещевым мешком. А я знала, что он уедет на целые три года.

      Уже сентябрь. Обычная жизнь - работа, дом, последний год учёбы в вечерней школе. Ашот постоянно ухаживает за мной - встречает ночью, никогда не ленясь, вечером в любую погоду,  даже в дождь,  потому что в Тбилиси осенью бывают часто проливные дожди. Он всегда приносил мне зонтик и даже на короткое расстояние всегда вызывал такси. А потом провожал меня. Мне было с ним очень комфортно. Он не скрывал свою любовь ко мне - иногда в школе он стоял весь вечер около класса. В нашу школу перешла Лили, моя подруга. Ашот и Лили не очень уживались. Она мне часто в школу начала приносить гранат, зная, что я беременная и очень люблю этот фрукт. Я относила их домой и ела с невесткой. У нас была с ней большая дружба. Она тоже мне оставляла что-нибудь вкусненькое, потому что её муж работал на кожзаводе, много зарабатывал и всегда её баловал, даже чёрной икрой. Она икру пока не любила, я же любила очень, потому что иногда мой отец приносил её вёдрами. Раньше Закавказская дорога объединяла Бакинскую, а там икры было навалом. Видно отцу приносили её, как взятку главному бухгалтеру НГЧ-4, но он никогда не говорил, что это взятка, а просто - подарок от друзей. Он нас обеспечивал хорошо до того, пока не запил. Я часто вспоминала крупные свёртки с большими деньгами, которые лежали, как бумаги, завёрнутые в газету, на гардеробе узора птичьего глаза. Так что со всеми деликатесами я, ещё живя у себя дома, познакомилась, и даже с прекрасной рыбой осетриной. Правда, Ашот один раз принёс рыбу храмулю - я её не знала. Оказывается, она рыба грузинская, с Куры, и продавались на базаре уже варёной в чешуе. Это было что-то бесподобное, с ткемали, а также солёными перцами, которые всегда были у нас на столе во время обеда!

      Ашот постоянно был уже вечерами в школе. Конечно, все видели, что я его жена. У меня уже немного выпирал животик, но он почему-то боялся и всем демонстративно показывал, что я только его. Мы прекрасно проводили время. Часто, даже тёмной ночью, не хотелось домой -  мы наслаждались последними днями, давая другой молодой паре поспать и заняться сексом без свидетелей. А сами, прежде чем зайти в дом, заходили на кухню, там мы нашли как бы ложе в наших любовных страстях.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 29. «Чудесные совпадения и мальчики семьи»



      Мы понимали, что до разлуки оставалось мало, поэтому каждый наш день проводили вместе, не теряя ни минуты. Оставалось очень мало - несколько дней. Я продолжала работать и учиться в последнем классе. Он же ждал меня каждый день на переменах. В нашей школе училась моя подруга Лили, которая знала, что я беременна, и приносила в школу со своего сада гранат, зная, как я люблю их. Однажды вечером в школе она сказала, что у моих родителей дома был пожар, и я на следующий день поехала с Ашотом к ним. Оказалось правдой. Сашка курил и, видно, бросил зажжённую сигарету, а сам вышел. Когда пришёл Вовка, то вызвал пожарных, но спасти ничего не удалось, даже хрусталь и тот расплавился, потрескался. У моих родителей ничего не осталось. Так начались у них неприятности. Отец почти потерял работу, часто болел, а мама продолжала работать на двух работах. Приходила поздно вечером, братья были предоставлены сами себе – делали,  что хотели, а сестра продолжала учиться в университете в Тбилиси. По вечерам комсомольские поручения и драматический кружок, поэтому у неё тоже не хватало времени на братьев. В то время им было по пятнадцать, четырнадцать лет - самые трудные годы для подростков, особенно, для мальчиков. Они постоянно пропадали по вечерам. Отец не мог уже ничего с ними поделать.

      28 ноября 1965 году Ашоту пришла повестка явиться с вещевым мешком. Нас расписали, когда мне только исполнилось 17 лет, вмешался военкомат, так как я уже ждала ребёнка. Мне должны были выплачивать пособие в размере 150 рублей, а если сравнить - это была четвёртая часть моей маленькой зарплаты на то время. Когда заболел отец, мне дали постоянную работу материального стола в бухгалтерии по начислениям износа на оборудование. Я хорошо справлялась с работой и часто, уже с новым главным бухгалтером Норой Григорьевной, сдавала квартальный баланс, где форма 2 также заполнялась мной, даже после отца. Меня очень уважали в управление Закавказской железной дороги, и я решила поступать в техникум, так как видела, что наши любовные приключения и замужество полностью меня отодвинули от учёбы.

      На работе я слышала только грузинскую речь, а дома - армянскую, так как его мама вообще не говорила по-русски, и мне с ней приходилось разговаривать только на армянском. Невестка Лиза, училась в армянской школе, и ей было легче разговаривать со мной на армянском, а иногда, она даже забывала, что со мной общается на родном ей языке. Со школы, имея подругу армянку, я понимала полностью армянский язык , а в доме мужа через несколько месяцев стала чисто говорить. Они говорили на армянском, а я же учила их русскому языку.

      День проводов. Вечером собрались все за столом - поднимают бокалы и пьют за наше здоровье, а у меня слёзы на глазах. В те времена служили в армии три года. Я знала, что завтра в 12 часов, его должны увезти с товарной станции Навтлуги, а сбор назначен на 10 часов утра. Оставалась одна ночь - и разлука с моим мужем и любимым мне человеком, от которого я жду ребёнка, не зная, мальчика или девочку. Лиза тоже беременна, а в доме уже есть маленький ребёнок - Эдик, которого по ошибке врача родила моя свекровь. Мать Ашота осталась с ребёнком дома, а мы все поехали провожать Ашота на призывной пункт. Расставание было очень тяжёлым, полно людей на станции и много призывников. Ашот скрылся за дверью, куда нас не пропустили, а мы стоим и слёзы непроизвольно катятся с глаз, не только у меня, я даже заметила, как плачет его дядя Арут, который был сильным по природе. Он глядя на меня, понимал, что разлука такая тяжёлая, жалел меня, потому что я оставалась в чужой для меня семье, где прожила всего несколько месяцев с мужем, а сейчас нам судьбой предписано расставание. В половине второго подошёл товарный вагон к станции - мы поняли, что за ними, новобранцами. Дверь открылась и вышли молодые ребята, побритые наголо, среди них был и Ашот. Мне показалась его голова некрасивой, со шрамом, но он быстро подбежал ко мне, никого не стесняясь, стал целовать и последние полчаса держал в своих объятиях. Затем он подошел к отцу и брату Вано и сказал: « Берегите её! Я специально привёл к вам домой, чтобы вы её и моего сына сохранили для меня. Я люблю их больше жизни!»  Была команда «по вагонам», а нас невозможно было оторвать друг от друга. Ашот с большим трудом вырвался и вскочил на подножку вагона. Через несколько минут закрылась большая железная дверь, и мы его больше не видели, окон в вагоне не было. Поезд тронулся. Я так близко стояла к вагону, что его брат меня прямо подхватил, чтобы я не упала. Все возвратились домой.

      Дома они стали разговаривать по-армянски, конечно я их понимала, они разговаривали на своём родном языке, а мне надо было срочно овладеть им. Я продолжала работать и учиться. Ашот служил и писал мне письма. Письма были почти каждый день, писал он много и объяснялся мне в любви словами, которых я не слышала даже, когда он был рядом. Наступал Новый 1966 год. Ашот всем присылает поздравительные открытки. А наша переписка не  прекращалась. В школе начались каникулы, и было больше времени быть дома, потому что я уже была в декрете и не работала. Животик совсем уже округлился, пальто не сходилось и на декретные деньги пришлось покупать новое пальто. Лизе тоже купили пальто, так как её живот был намного больше моего.

      В ночь на Рождество, седьмого января, у неё начались схватки. Под утро она родила сына - Валеру. Ребёнок был здоровенький, пятьдесят два сантиметра и весил три с половиной килограмма. Мы заранее всё приготовили, и на девятый день её выписали с родильного дома Красного креста. Когда малыша привезли домой, я не могла насмотреться на него: маленький как куколка, красивый, чёрные длинные волосы, большие глаза и длинные реснички, в общем, вполне сформированный человечек, похожий на отца и мать.

      Вечером мы пообедали, выпили чай. Когда я легла спать, почувствовала, что внизу живота у меня болит. Я уже поняла, что мне тоже рожать в ночь. Разбудила свекровь, а она даже не поверила, думала, что я шучу. Разбудила старшего брата Ванo, и он меня на такси отвёз в тот же родильный дом Красного креста. В такси я нашла ручку четырёхцветную, в то время было дефицитом, отдала её Ванo, чтобы сохранил, а сама,  отдав ему пальто, зашла в приёмную комнату, где мне сказали, что до утра я должна родить. Вано ушёл, а меня повели на второй этаж родильного отделения в предродовую палату. Боли увеличивались. В палате было шесть рожениц. Все стонали, кричали, ругали своих мужей на своём языке, и мне сразу была понятна их национальность. Сначала я только стонала, но к утру боли увеличились, и я уже не обходилась без крика. Утром в пять часов меня уложили на стол роженицы, и большая лампа над головой стала освещать жаром моё лицо и через пятнадцать минут я услышала крик ребёнка. «Мальчик!» - я успокоилась. Конечно, я хотела мальчика, потому что у свекрови пять месяцев назад родился мальчик и у его брата Вано, тоже мальчик. Его назвали, в честь футболиста, Валерой. Мне тоже хотелось мальчика. Я уже выбрала ему имя - Роберт, потому что мне нравилось имя известного певца Робертинo Лоретти. Так я его с первого дня называла Робертом.

      Утром через окно меня все поздравляли. В палату к роженицам заходить не разрешалось. Я была очень счастлива в эти минуты. Через день ко мне в палату вошла бабушка Катя. Откуда она узнала? Я не знаю. В послеродовой палате я узнала, что лежу на кровати, где лежала Лиза. Какое совпадение! Она родила на Рождество, а я - на Крещение. Рождение наших детей и день рождения Лизы, а она родилась 31 января,  означало, что будем праздновать весь январь.

      У моего сыночка была обвита пуповина три раза и его ко мне принесли только на третий день. Малыш очень быстро схватил грудь, как будто её всегда держал. У меня было хорошее молоко - малыш быстро наедался и постоянно спал. Рассмотрев его, я заметила, что он очень похож на своего отца: чёрный волос, чёрные глаза, ресницы и брови, нежное белое лицо и маленькие губки бантиком, значит не всё в отца, подумала я. Но вскоре пришли забрать ребёнка в детское отделение.

      Письма продолжали приходить регулярно. Я знала, как он проводит каждый день, а он мой. Несколько раз мы посылали посылку, а когда я родила, послали поздравительную телеграмму. Так пробежали девять дней и меня выписали из больницы. Когда я пришла домой, только сейчас я как будто бы очнулась от спячки:  посмотрела, в каких условиях должен расти мой ребёнок, какие были условия для нас - стирка пелёнок во дворе, так как тогда ещё не было ни подстилок, ни памперсов. Воду для стирки подогревали на керосинке в чайнике, полоскали в холодной воде. Условия жутко тесные, но когда ты получаешь письмо от солдата, который служит и тебя любит, ты уже забываешь всё и, даже не жалуешься на судьбу, зная, что всё временно и наступят хорошие времена. Как-то его отец сказал, что они стоят на очереди на получение жилплощади. Я пересмотрела документ и решила действовать. Начала писать в военкомат, в исполком. Приходила комиссия и только разводила руками. Приходили ответные письма, что не могут удовлетворить нашу просьбу. Каждый день, закутав сыночка в одеяло, выводила гулять, а у меня даже коляски в то время не было!

      Во время одного из гуляний я встретила соседку Олю, которая была с другого дома и тоже гуляла со своей дочкой. Наши детки были почти ровесниками. Она была русская, замужем за грузином и мне, наконец-то, было с кем общаться по-русски на улице. Мы с ней договаривалась гулять в одно и то же время. Во время одной из прогулок она мне сказала, что у них в доме освободилось двухкомнатная квартира и, даже пошутила, что хорошо было бы быть соседями. Я же не пропустила этот момент - начала писать и осыпать письмами куда только могла. И нам всё-таки предоставили эти комнаты в 41 кв.м на две семьи, Вано и Ашота. Комнаты были разные - 26 кв.м и 15кв.м. Мне досталась маленькая, но я была очень рада. Общий большой деревянный балкон с улицы Гамцемлидзе, первый этаж, а со стороны Кувшинной - второй. Общий двор, внизу кран, а на втором этаже - туалет. В доме был и третий этаж, так что хотя бы в туалет не надо выходить под снегом или дождём. Высокие потолки в четыре метра и два больших окна у меня на Гамцемлидзе, а у Лизы в коридор. Сделали ремонт хороший. Купили каждой паре по две деревянные кровати. От его сестры привезли моё приданное. Ничего особенного, но там был сервант, и он украсил мою комнату. Разложила на витрине что-то из стекла, а вовнутрь сложила свою скромную одежду. Купили стол и четыре стула.

      Так у меня началась самостоятельная жизнь с ребёнком. Академический отпуск в школе я не брала. Моя свекровь, которая обещала Ашоту помочь мне, честно выполняла поручение. За мной смотрели, помогали, а когда я ходила в школу, она приносила мне Робика на перемену покормить, когда он плакал. Через несколько месяцев я заканчиваю школу. Этот год я пропустила, а на следующий год решила поступать в железнодорожный техникум по специальности «Бухгалтерский учёт», так как видела большие перспективы на работе. Когда я окончила школу, меня послали в Батуми отдыхать к сестре отца Ашота, которую я уже знала. Поезд останавливается в Батуми в середине города. Для меня как-то было непривычно - там не было здания вокзала. Меня встречала его родня со стороны отца. Нас отвезли к его тёте, которая не могла нарадоваться, что мы приехали, так как она была одинока, как и моя тетя Катя. Она уделяла мне и ребёнку большое внимание. Дохик вообще не говорила по-русски, и мне приходилось с ней общаться только на армянском языке.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 30. «Соскучилась»

 

      Мне очень нравилось в Батуми, но если на побережье Чёрного моря я была маленькой, то сейчас в семнадцать лет, хотя подросток, но уже жена и мать, смотрела на всё другими глазами. По возможности мне родня Ашота показывала достопримечательности города, набережную и даже прокатили на корабле «Шота Руставели», где меня одолела морская болезнь. Брызги моря доходили до нас, когда я была с ними на палубе. Везде я была со своим сыночком Робертом, никогда не разлучалась с ним. Он был такой маленький и красивый, что моя любовь постепенно переходила к ребёнку. Привязанность с каждым днем росла. От Ашота письма приходили регулярно, уже туда – в Батуми. У его тёти в Батуми была маленькая комнатка. Она сама приносила продукты и не разрешала, чтобы я делала работу по дому. Она говорила: «Ты за ребёнком только хорошо смотри и мне больше ничего не надо!» Я выводила малыша во двор, и он вместе со мной наслаждался прекрасной Батумской погодой.

      Лето пробежало очень быстро и меня стали одолевать долгие осенние дожди. Однажды нас пригласили извещением на телефонный разговор из Тбилиси. Там были его отец и Вано. Они просили меня приехать обратно. Если честно, я обрадовалась. Я давно не видела своих родных и соскучилась. Особенно своих братьев, с ними я была очень близка, и вспоминала последнюю встречу, когда они пригласили меня с ребёнком к себе домой. Сашка дал Роберту игрушку,  грибочек, а он хаотично бил себя по носу и от боли даже плакал. Билет в Тбилиси куплен на поезд  -  меня провожают, одарив костюмчиками малыша. В мой багаж они положили разные банки с вареньем белого инжира и много разного съестного. Когда меня встретили - встреча была очень тёплой. Я приехала домой. Bано сделал мне сюрприз. Он подарил мне модные коши на пробках (туфли без задников на высоком каблуке). Вано заказал две пары: одну его жене, другую для меня. Я была ему очень благодарна, потому что обувь я всегда носила на низком каблуке. В родительском доме я позволяла себе носить обувь сестры, а сейчас коши на высоком каблуке делали меня очень высокой и стройной. Я заметила, что Лиза немного поправилась, округлилась и похорошела. У мамы Ашота была сестра Шушик. Видно, я им нравилась, и её муж решил меня отвезти к Ашоту с ребёнком в первый раз. Он служил недалеко, около Грозного, в Урус-Мартане.

      День был уже назначен. Я вместе с ребёнком уже сидим в автобусе, который нас везёт по Кавказскому перевалу, по которому я ехала впервые. Красота природы Грузии меня радовала как-то по-особенному. Я  наблюдала, и мне всё казалось таким красивым, то ли оттого, что расстояние между любимыми уменьшалось, то ли просто я любила природу... Подъехали к снежному перевалу. Я смотрела, как наш автобус проезжает по узкой толще снега всё дальше и дальше. Затем равнина, много маленьких домов и яркое солнце. А снег лежит, наверно, метровый .И мы пошли уже на спуск. Проехали по Чечне, где природа была великолепна! Автобус остановился в городе Грозном. А там дядя Овен договорился, и нас подбросили до военной части. Дядя Овен был инвалидом войны, на одной ноге, и поэтому он сел в кабинку. Я отдала ему ребёнка, а сама забралась на бортовую машину наверх. Всю дорогу я слышала, как плачет мой ребёнок. Робик был ко мне очень привязан и признавал только меня, тем более мы в Батуми всегда были вместе.

      Машина остановилась около части. К нам подошел часовой. Через десять минут около нас стоял Ашот. На нём были только  брюки, в которых он работал в поле - косил траву. Ашот не знал, что мы приедем, и был в растерянности. К нам вышел капитан, когда он нас увидел - сообщил Ашоту.  Дядя Овен попрощался и уехал на этой же машине обратно в город. Сказав Ашоту: «Я её привёз. Посадишь в Грозном на автобус  - мы встретим их в Тбилиси». Ещё через несколько минут Ашот был, уже в солдатской форме, около меня. Ему дали всего три дня на увольнение, так как он плохо служил. Солдатская машина довезла нас до центра Урус-Мартана. Гостиницы там не было, и мы вошли в первый попавшийся чеченский двор попроситься на квартиру. Дом был большой двухэтажный. Женщина нас не понимала и повела на второй этаж, где сидел мужчина в папахе, а в руках у него были бусы, которые он по одной бусине перебирал. Он спросил по-русски, в чём дело? А когда узнал, что я приехала из Тбилиси навестить мужа, служившего в армии, показал комнату на втором этаже, где была большая кровать и стол со стульями. Конечно, мы обрадовались, что нам не отказали, и удалось сразу найти квартиру. Однако, мы нашли не только квартиру, а незабываемое гостеприимство не говорящих по-русски людей. Там были две женщины, мне почему-то показалось, что обе - его жёны. Одна из них накрыла белоснежное белье и принесла деревянную самодельную кроватку для ребёнка.  Другая  принесла что-нибудь нам покушать в виде лепёшек, такие вкусные, прекрасно приготовленные, и поставила на стол железный кувшин с водой, а второй - на пол.

      Уже темнело, и нас просто тянуло друг к другу, но ребёнок ещё не спал. Малыш нервничал, не хотел даже на минутку посидеть на коленях у отца. Ашот тоже занервничал, что ребёнок его не узнает, понимая, что это временное явление. Наконец, видно уставший за день ребёнок, заснул. Ашот подошёл ко мне. За время разлуки я снова стала стеснительной. Я понимала, что он мой муж, но в тоже время, мне хотелось узнать, как он здесь вдали от нас. Им же овладевала страсть солдата, давно не имеющего половых отношений. Он погасил свет и начал осторожно, целуя, раздевать меня. Меня тоже охватила страсть. Мы не спали почти всю ночь, а утром ему надо было возвращаться в часть, за ним даже присылали машину. Ашот прощался. Я видела через окно, как он быстро поднимался на бортовую машину наверх, помахав рукой.

      После бурной ночи мне очень хотелось поспать, но ребёнок проснулся, и надо было его кормить. Я вышла в стеклянный коридор, а там одна из женщин мне уже указала на стол, где стояло молоко. Такое гостеприимство меня шокировало. Потом я узнала, что, и вправду, они были жёнами хозяина. Старшая не имела детей, и он привёл вторую, думая, что от неё у него будет ребёнок, а у неё тоже не было. И так остались они втроём жить в доме. День прошёл обычно. Я не могла с ними общаться, так как не понимала их языка. Хозяин же занимался хозяйством в саду, где было много деревьев, и я видела, как он постоянно там копошится. Хозяин дома на работу не ходил. За эти три дня я видела, что он только один раз вышел за пределы своих ворот. Однако ему постоянно приносили продукты: баранье мясо, сыр, молоко и много другого. Я ни о чём не спрашивала и им, видно, нравилось, что я была не любопытна.

      Как я поняла, Ашота будут отпускать только на вечер и ночь, из-за его плохого поведения, и только из-за меня, видно, капитан пожалел его. Но нам было достаточно насладиться ночью, и опять сблизиться, как будто бы и не было тех месяцев разлуки. Мы любили друг друга и наш сынок постепенно начал к нему привыкать. Дни пробежали так быстро и так страстно, что мы не заметили даже, что нам пора расставаться. Ашот попросил увольнение и машину, и мы попрощались с хозяевами нашего дома. Когда мы предложили деньги за квартиру,  они отказались, сказав, что в следующий раз уже не надо искать  комнату, сразу приходите к нам. Водитель машины был удивлён. На прощание хозяин вынес большую корзину яблок и передал мне, чтобы я отвезла их домой. Я его поблагодарила, и мы попрощались. Машина остановилась в Грозном на автобусной станции, где Ашот купил мне билет, и я села в автобус. Слёзы катились с моих глаз, я заметила их и у Ашота. Дверь закрылась, я сидела по правую сторону у окна. Он стоял до тех пор, пока не тронулся автобус. И мы поехали...

      В Тбилиси на автобусной станции меня встречали его братья, Вано и Рудик. Рудик был меньше меня на год, и он так любил играться с детьми, так что он чуть не выхватил у меня ребёнка. Роберт тоже был привязан к нему. Он часто с ним играл. Без труда он мог посадить троих маленьких детей к себе на колени и играться сразу с тремя. Мы сели в такси, и оно нас везло по городу. Такое тёплое чувство меня охватило. Я любила Тбилиси, его улицы утопали в разноцветной осенней листве... Красота неописуемая! Вечерело, а по крышам скользило оранжевое солнце, больно режущее глаза. Такси остановилось около нашего дома. Я вошла. Конечно, после их дома моя квартирка показалась маленькой, но я была довольна, что в свои семнадцать лет имею свой уголок. Пускай маленькая комнатка, но моя.

      Вечером ко мне приехал Сашка, и мы поехали с ним навестить моего отца, который был дома и не работал. Стены дома моих родителей были обуглены от пожара, паркет тоже. Стояли новые кровати, видно они их купили. Робик спал, он заснул в такси и я его положила на кровать. По дороге мы купили торт, помню белый, положили на стол, и я заметила, как отец, опираясь на палочку, еле дошёл до стола. Как я потом поняла, летом его парализовало, но сейчас ему стало лучше. Они очень были рады, что я была у них в гостях. Привязанность вдалеке от них только увеличивала мою любовь к братьям. Мама была на работе, её я не увидела. Она работала в метро на станции «300 Арагвинцев» старшим контролёром. Сашка с ребёнком нас повёл через метро, я встретилась с мамой. Людмилу я тоже не увидела в этот день. Сашка довёл меня до дома и вернулся обратно.   

      Вечером я ещё успела побывать у родителей Ашота, где мне свёкор предложил выйти на работу. Мне давали декретный отпуск до исполнения года ребёнку, а Робику шёл только девятый месяц. Он сказал: «Трём женщинам дома сидеть не хорошо, двое смогут твоего тоже посмотреть, а ты иди работать, тем более у тебя работа не трудная». Обед прошёл нормально, как всегда, и я задумалась, может правда пора работать… На следующее утро я отвела Робика к свекрови, а сама пошла на работу, где сказала что завтра выхожу работать. Конечно, все обрадовались.

      Так началась моя трудовая деятельность. Мне опять доверили материальный стол -основные средства, и, если раньше я вела только износ и амортизационные отчисления, то сейчас полностью, и поступления, и списания. У меня даже оставалось там свободное время подготавливаться в институт. Я точно решила поступать летом в техникум. Моя свекровь за Робиком смотрела только месяц, а потом попросили, чтобы я его устроила в детские ясли. По времени меня устраивали только ясли около моей работы, куда я могла добраться на трамвае за пять минут. Я беспокоилась за то, чтобы он один не оставался и не плакал. В яслях не было русской группы, и мой мальчик попал в грузинскую группу. Он стал нервным - видно оттого, что ничего не понимал. Дорога домой была тяжёлая. Я должна была его на руках нести до самого Воронцова и сесть на восемнадцатый автобус, который уже с Колхозной площади ехал переполненным. Однажды, во время такой давки, я потеряла сапожок сына, и в тот день твёрдо решила поменять ему садик.

      Я обратилась в русский детский садик, около завода имени Орджоникидзе, где мне сказали, что у них нет мест. Однако я не останавливалась ни перед чем, и через военкомат добилась и устроила моего мальчика в садик. Для меня было важно добиться справедливости, так как в первый раз они мне отказали, а мне приходилось везти ребёнка так далеко и с такими трудностями. Но ходить в садик всё равно было трудно -  по подъёму было много лестниц, а зимой лестницы все примерзали, и малыша надо было нести на руках, так как он ещё не ходил. Но я была рада, потому что ему было там интересно. Он многое понимал, говорил ясно и даже приносил маленькие куплеты стихов. Но дальше мне предстояла тяжёлая ноша...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 31. «Жизнь продолжалась - не остановишь»


      Жизнь продолжалась и её уже не остановишь. Каждое утро я поднималась по крутой лестнице - перед работой отводила сынишку в детский садик. Но даже в Грузии и в Тбилиси бывает снег. Сама я, как ребёнок семнадцати лет, - худенькая от постоянного недоедания, было всего 48 килограммов. Держала ребёнка, закутанного в одеяло, на руках и чувствую - не могу идти... Хорошо, сосед помог поднести ребёнка до садика. Когда я шла за ним, столько у меня пронеслось перед глазами... Думала, что я должна подняться не в гору, а по жизни, чтобы не думать о куске хлеба, который мне оставляли - не хватало даже накормить ребёнка, хотя я полностью отдавала в дом всё до копейки. Мне же давали каждый день 15 копеек на трамвай - надо было найти ещё копейку, чтобы купить себе 100 грамм подушечек конфет, пить с ними чай. Тогда я уже работала в НХПК машинисткой. Мне надо было продолжать учёбу. Я готовилась, но не решилась поступать в институт. Летом послала документы на заочное отделение железнодорожного техникума, который был на Плеханова, сдала экзамены, и меня зачислили... Это было для меня радостью! По обычаю, конечно, заранее спросила разрешение на поступление у отца Ашота - он решал все проблемы дома. И когда пришли документы, что меня зачислили, он стал даже помогать. Может, если бы у них не было своего маленького ребёнка, помогали бы больше, но их помощь заключалась лишь в том, что по субботам они смотрели моего ребёнка.

      Родители мои не помогали - не могли, ведь из работающих осталась только мать, а отца парализовало после того, как Сашку посадили, а Вовку освободили из-за неимения улик, но уже в шизофреническом состоянии, так как его там били и требовали сознаться за то, что он не совершал. А может и надругались над ним, ведь ему было лишь шестнадцать... Мама бегала, то в больницу психиатрическую, то в тюрьму, вернее в колонию, куда забрали младшего сына, а тут ещё больной муж. Как будто бы сглазили её: работа, вторая работа, квартира после пожара - вот всё, что осталось...

      Понимая, что мне ниоткуда не будет помощи, решила во что бы то ни стало добиваться сама - сидела ночами за книгой. И результат сразу же был на лицо - все экзамены были сданы на отлично! Дома  слышала только армянскую речь, на работе, в основном, - грузинскую, а мне так хотелось поговорить с кем-нибудь на родном русском языке... Выходила как-то погулять по улице с ребёнком, и там я познакомилась с женщиной, которая тоже была с ребёнком в коляске. И мы с ней по каменистой улице долго ходили и разговаривали...

      В одном из разговоров она сказала мне, что у них в доме двухкомнатная квартира освобождается. Я знала, что родители Ашота стояли в очереди на квартиру, и рассказала дома об этом. Меня,  конечно, не хотели слушать. "Кто даст нам?" - так они говорили, но всё же пошли в Райисполком. Там, конечно, очерёдность не так сыграла роль, как взятка, ведь взятки брали даже с тех, кому и полагалось, но выделили для двух братьев эту двухкомнатную квартиру, достаточно большой площади. Двадцать шесть квадратных метра досталось старшему брату, а пятнадцать - нам, но и это было хорошо, потому что мы жили несколько лет на жилплощади четырнадцати квадратных метров, где общая туалетная на весь двор, и в снег, и в холод. Правда, здесь тоже туалет общий и балкон, но только нашего этажа, и не надо было выстраиваться в очередь... Они сделали ремонт и купили две деревянные кровати. Я перевезла сервант от своей золовки, единственное, что я могла купить, живя у себя дома, но он был мне и гардеробом. Я с лёгкостью оборудовала своё маленькое гнёздышко, и стала ждать возвращения своего мужа, солдата, который должен был приехать через год...

      Конечно, я сразу же отделилась и в питании тоже, но той мелочи, что я получала, 60 рублей зарплаты и 15 рублей пособия на ребёнка от военкомата, едва хватало мне на скудную жизнь. А надо было платить за детский сад и коммунальные услуги, не говоря уже о том, что надо купить что-нибудь из одежды. У нас по улицам в то время на ишаках носили мацони (грузинская простокваша) и молоко. Так как я не успевала спуститься в магазин, то покупала пол-литра молока и одну баночку мацони на неделю. Из молока варила по утрам кашку сыну, а из мацони - суп. Он назывался "абур" - это из риса и мацони, жаренный лук и кинза. Но, живя уже самостоятельно, ко мне стали приходить однокурсники, которые сразу увидели моё положение, и приносили что-нибудь покушать... Я понимала, что это делалось специально, но они всё время говорили, что им привезли с деревни. Особенно одна из них была - Галина, она училась со мной на одном курсе. Ей плохо давались предметы, тем более она закончила армянскую школу, и я ей делала курсовые проекты и объясняла. Я очень быстро схватывала всё то, что нам преподавали, была активна на лекциях, и меня стали замечать лекторы нашего факультета. Они были начальниками и заместителями планирования и экономики всей железной дороги. А может сказалось то, что мой отец в последнее время работал главным бухгалтером, не знаю, но я полностью овладела этими предметами. Ко мне уже стали обращаться бухгалтера - наши студенты с Хашурской дороги, Абхазской и Аджарской... Принося мне в корзинах фрукты и разное, что необходимо было для простого выживания. Я же оказалась добрее - всегда делилась со всеми. С ребёнком на руках по воскресным дням навещала больного отца, которого я очень любила. Я также навещала одного брата в психиатрической больнице, а другого,  Сашку, не могла. Он был далеко за городом в детской колонии несовершеннолетних детей.

      Как только я входила в дом, сразу вспоминала тот жестокий день моей семьи. По рассказам отца: вечером пришли с милиции и забрали Вовку. А утром из школы, когда мне моя подружка сказала, я побежала к ним домой. И через час Вовку привезли домой родители. Как мне тогда стало известно, что в то время на улице Шаумяна была газетная будка и там были сигареты... Общая стоимость кражи составляла 90 рублей - это моя месячная зарплата. Просто в те годы - это месячная норма прожиточного минимума. В этой краже участвовал один из братьев. Так как отпустили Вовку, Сашка сам пошёл в милицию, потому что знал, что Вовка ни при чём. Сашкина вина была лишь в том, что он уже работал и учился в железнодорожном профтехучилище, и ребята со двора попросили его принести инструменты, которыми был и взломан киоск, а на инструментах были его отпечатки пальчиков. Групповая кража - их было много, почти восемнадцать человек, но все, в основном, грузинской и армянской национальности. За них было кому постоять. А мой брат был самым младшим и самым высоким из всех, и судья постоянно показывала на него... Дали полтора года, но можно было выйти за несколько месяцев. Если работали, то день за три считали... Конечно, мы знали, что он отсидит и выйдет на свободу, но мы не могли ему рассказать, что отца на этой почве парализовало, а брата так били по голове, что он потерял память.

      В то зловещее утро он меня уже не узнавал, и я, когда-то в чём-либо, упрекавшая свою мать по отношению к своим детям, только поняла настоящее её материнство. Она не забросила детей в трудную минуту и своего мужа, а до конца старалась помочь им: посещала Сашу все его разрешённые дни свиданий и у Вовочки часами проводила на скамейке в парке в психиатрической больнице, роняя слезы горя, которое внезапно накрыло её. Работала в две смены, ухаживала за больным мужем, не забывала о двух сыновьях. Один - больной, а другой - не знала даже, когда он выйдет на свободу, ведь только один раз в тюрьму попади...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 32. «Дыхание неизбежности»

 Я понимала, что  для моих братьям разлука со мной была тяжела. Они очень скучали, и я тоже. Я рада была каждому случаю, но наши встречи становились реже и реже... Вспомнилось, что в сентябре они тоже ушли со школы. Вовка пошёл работать учеником на 31 завод самолётостроения, перешёл учиться в вечернюю школу. Учился он на отлично. Из нас он лучше всех схватывал, играл на гитаре. При каждой встрече я старалась расспросить, как у них на работе, как учёба... К нам они практически не приходили, зная мои тяжёлые квартирные условия, пока я жила со свекровью... Людмила, моя сестра, была постарше. Она уже через час знала, что Володя не участник кражи. Но зачем его держали в милицейском участке и били до утра? Милиция находилась очень близко от нашего дома и, когда утром я его увидела,  поняла, что потеряла своего брата навсегда. Его красивые глаза были непонятны, избитое лицо, разодранные губы. Побои были на голове и теле, и нас он просто не помнил. Он кричал незнакомые мне фразы, а слёзы лились из его глаз.

      Через некоторое время мы сидели уже в такси. Они меня довезли до дома, а сами должны были отвезти брата в психбольницу. Она была в центре города на набережной реки Куры. И это меня немного успокаивало, что смогу его иногда видеть, так как близко от моего дома. Думалось, что всё это только на время, но затянулось на многие годы... Сашка не знал, что его брат так сильно пострадал. Даже то, что после решения суда отца парализовало, тоже ему не говорили. На наш дом обрушилось тройное горе: Вовка в сумасшедшем доме, Саша в колонии, отец прикован к постели и надолго. Я с маленьким ребёнком на руках и муж в армии, как можно перенести столько молодой еще женщине, которой не было и восемнадцати лет...

      С этого момента надо отдать должное нашей матери, которая всю свою жизнь думала только о себе. Её просто подменили. Авоська: пачка сигарет «Прима», кефир и булка. Всё то, что она могла принести брату каждый день... Помню его пальцы, жёлтые от никотина, и хаотичные глаза - они никогда не смотрели на меня, когда я его посещала, как будто он стеснялся меня... Он смотрел куда-то неопределённо, а я чувствовала его, ведь я многие годы заменяла им мать. Братья были подростками за мной - на год меньше один, второй на два. Мы были почти ровесниками, но так сильно привязанные своей дружбой и любовью. Мама еженедельно, по воскресным дням, посещала колонию, и ставила галку в календаре, когда его отпустят на свободу. Уже работала старшим контролёром на станции Ленина метрополитена и совсем забыла, что она женщина: стала одеваться в стандартную одежду метрополитена, которую выдавали бесплатно или же за 50% стоимости. Забыла за одежду в гардеробе, украшения и обувь. «Откуда в беззащитной женщине появилось столько энергии?» - думала я, глядя на неё. Меня, конечно, она забыла. Я понимала, сколько забот обрушилось на неё в один день и мне не нужно было внимание. Я старалась сама выбраться из той ситуации, в которой  оказалась, - маленький ребёнок на руках, работа, учёба, и подсчитанные дни, когда, наконец, возвратится мой муж с армии.

      Моего присутствия на суде у младшего брата Александра не было, потому что суд длился несколько часов, а у меня был маленький ребёнок, но по рассказам сестры я понимала, что всю вину в основном свалили на него, моего брата, а всех отпустили. Его же осудили на несколько месяцев и сказали, что он должен выйти через пять месяцев, если будет хорошо себя вести. Но, когда он попал в колонию, туда тоже попал ещё один мальчик, с кем он был под следствием, не проходивший по их делу. И тот испугался, что его под следствием насиловали законники и об этом Сашка расскажет всем, и будут издеваться там тоже над ним, он пожаловался своим родителям. Те же в свою очередь возбудили второе дело, и включили моего брата в то число насильников, и ему дали статью "мужеложство"- шесть лет от звонка до звонка отсидеть уже в тюрьме строгого режима после окончания дней по возрасту в детской колонии... Это горе полностью убило моего отца. Если раньше он разговаривал и немного ходил, то сейчас просто лепетал, как будто во рту была у него горячая картошка... Конечно, я рассказывала дома свекрови, но чем они могли помочь нам...

      Они перестали помогать материально и мне. Может подумали, что то, что я получаю достаточно, но так как не хватало денег на фрукты, мясо, даже на масло, то ребёнок получил истощение организма. Нас положили с ним в больницу. Моего грудного молока, конечно, не хватало ,так как сама была часто голодна... Брат мужа, Вано, хорошо зарабатывал, но с рождения своего сына стал приходить домой поздно. Иногда ночью не возвращался домой и, как я поняла из криков в соседней комнате,  стал изменять жене. Я её жалела. Она была моя ровесница, а он старше на десять лет, но такой был гуляка... Правда, дом он содержал полностью, и его сынишка Валера всегда был красиво одет, я же всегда сама шила одежду для своего сыночка.

      У меня была швейная машинка - досталась мне от сестры Людмилы. Ей купили, когда она училась на курсах кройки и шитья в доме офицеров, а я же была самоучка... Всё хватала от бабушки Кати и от сестры. У бабушки Кати скончался муж и она пошла работать в военную часть в швейную мастерскую. Когда привозили новобранцев и оставалась там у них одежда, которую они не хотели отправлять домой, то с их разрешения она приносила мне... Сколько раз я распаривала и переделывала на детское, помимо работы, учебы... Я любила, когда она иногда приходила ко мне - наделает вареников, и мы вспоминали, какие всё-таки были у нас счастливые дни, когда семья была вся вместе. Катерина брала к себе и своего брата, моего отца. Помню, выпаривала красное вино и давала ему. Не знаю, помогало ли ему, но её забота - теплота сестры к брату, хорошо влияла на него. Он стал немного поправляться. Уже стал ходить, опираясь на палочку. Разговорная речь у него не улучшалась, зато петь он мог, ведь говорят, что за пение отвечает другая часть стороны мозга, и они пели, так мне давно любимые,  казачьи песни. Почему я так любила их, не знаю, может все любят своих родителей и сестру брата, но я чувствовала в любви привязанность или же горе, которое нас сплотило. Я стала очень сентиментальной  - чуть что, так слёзы в глазах...

      К весне Ашота родители обещали меня опять послать проведать мужа, но уже с его братом Рудиком. И я всё время ждала эту встречу, потому что ребёнок уже вырос, а и мне хотелось уже показать сына, как он ходит, ведь ему в январе исполнился годик. Он был очень смышлёный и красивый. Его чёрные глазки, как маслинки, блестели при первом луче света, отражали детскую нежность в улыбке...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 33. «Дни, как солнца лучи, - одни греют, другие сжигают»


      Правда, вспоминаю нашу первую встречу, когда дядя Ашота отвёз меня на три дня в Урус-Мартан к мужу, солдату, которого я не видела шесть месяцев. Приходили воспоминания тех дней близости и любви отца-солдата ко мне, но я не чувствовала его любви к сыну, маленькому комочку, которому было несколько месяцев... Может он был совсем маленьким, и отец боялся с ним играть, но я помню, как он ожидал этого ребёнка... А брат Ашота с малышом играл, как с куклой, и поэтому мне ещё раз хотелось показать моё сокровище мужу, чтобы открылись его отцовские чувства. Наконец долгожданный день настал - меня с сыном и младшим братом Ашота провожает Вано на автобусную станцию. Через Грузинский перевал по Военно-Грузинской дороге мы должны были доехать до города Грозного. Уезжая счастливой, я уже считала минуты, когда встречусь с ним, но взгляд мой постоянно направлялся за окно автобуса, который поднимал нас, пока по горам Грузии, потом по Чечено-Ингушетии. Красота неописуемых гор утопала в зелени, низовье - в виноградниках. Снежные шапки на вершинах. По дороге встречались табуны,  перегонявшие пастухами отары овец. Я впервые увидела кавказских овчарок, таких мощных и красивых собак.

      Квартира, где остановиться, у нас была, потому что первый раз, когда я была там, нас приютила одна чеченская гостеприимная семья, и мы точно знали, куда надо ехать. Доехали до автобусной станции в городе Грозном, а там пересели на бортовую машину, которая нас везла уже к части. Когда на посту мы сказали к кому приехали, дежурный быстро позвал Ашота. Но мы не знали, что он себя плохо ведёт, и его не отпустят даже на день в увольнительную...  Он нам сказал, чтобы мы ехали до знакомой квартиры, сам же приедет позже. Мы долго ждали, но его всё не было. Потом он прибежал, я накрыла на стол, ведь много чего передали из дому. Он сидел с правой стороны, и я заметила - что-то он нервничает. Вдруг слышим за окном - остановилась машина. Выглянула из окна, а там военный патруль  с оружием и капитан. Он очень расстроился. Спустились мы вниз, капитан начал говорить с ним. Мне не было слышно, но только понимала, что неспроста они приехали, наверное, что-то случилось. Я с ребёнком на руках подошла, поздоровалась с капитаном. Он машинально стал меня расспрашивать о простых житейских делах, я же со своей наивностью ещё спрашивала об отпуске мужа домой. Видно тот понял, что я ничего не знаю, сказал, что сегодня сборы, а завтра он будет к нам приезжать. Спросил также: «На сколько дней приехали?» «На семь дней» - ответила я. Не понимая в военной службе ничего, видела, как под конвоем Ашота посадили в машину.

      Наступил следующий день. Я уже стала нервничать,  но в три часа услышала гул останавливающейся машины и увидела его. За обедом он рассказал, что, когда отрапортовал о приезде жены, брата, ребёнка капитану, то тот сказал, что не отпустит его, из-за плохого поведения, вообще, ни на один день. Ашот выругал его и выскочил из части, на попутке доехал до дома. Но как они нашли нас? Наверное, это их секрет... Ашоту всё-таки разрешили бывать у нас, но только после трёх часов, а в шесть часов утра он должен быть уже в части. Ему не только  разрешили, но  и дали машину, потому добраться из части к нам практически было невозможно. Чтобы доехать, попутные долго приходилось ждать, а Ашот ещё был радистом - один на часть.

      В доме, где мы остановились, жила чеченская семья - настолько гостеприимная! Второй раз я у них, и они ни разу не брали плату за квартиру, наоборот, всячески помогали мне смотреть за ребёнком. Не знаю, на каком языке мы с ними общались, наверное, на словах доброты и понимания, потому что в их доме никто не говорил по-русски, а мы не знали чеченского. Правда, у многих русских неправильное понятие, особенно у тех, кто с дальней глубинки:  всегда на всех говорили «грузины», если видели людей, в основном черноволосых смуглых,  кавказской национальности. Но я то знаю, что армянский язык полностью отличается от грузинского, а также и чеченский. Как же мне забыть их язык, когда на столе в большой комнате стоял кувшин молока для кашки моего сыночка. Как мне забыть их язык, когда они принесли маленькую ванночку и купали мы вместе малыша, как одна семья... А сыр, картошка, фрукты… Я не могла бы поверить, что можно так относиться к чужим людям, если бы своими глазами не увидела.

      Наши дни счастья подходили к концу. Рудику, брату Ашота, хозяева дали место в другой комнате на раскладушке. Практически нам никто не мешал, но почему-то холодное отношение к себе я замечала от Ашота, и не было в нём той ласки, которую я ожидала и к ребёнку. Может, он не привык - ребёнок капризничал, он скорее шёл к его брату, чем к отцу. И это ясно, ведь ребёнок уже привык к Рудику, а с папой знаком всего шесть дней. Здесь же мне стало известно, что Ашот в части поломал ногу, играя в футбол,  и лежал в воинской  санчасти почти два месяца. Кости неправильно срослись - ломали повторно. Ему делали заново операцию. В санчасти его окружали молодые девушки, и  он даже с одной "гулял". И это всё открыто он мне стал рассказывать. Потом вспомнилось, что, когда он уезжал после окончания школы в Казань поступать в автодорожный институт, и там было много увлечений вместе с его товарищами. Мне стало обидно, не потому что я заметила, что он мне изменил, обидно то, что я его очень любила и не хотела терять...

      На следующий день у нас заболел Рудик свинкой - большая температура. Вызвали врача с санчасти. Ребёнка я уже к нему не подпускала и Ашота освободили до полного выздоровления брата, а это всё вместе  - тринадцать дней. Рудик поправлялся. Ему кололи антибиотики, сорокоградусная температура начала спадать. Хозяева дома принимали активное участие в выздоровлении. Ашот постепенно менялся. Он стал привыкать к сыну, а сын к нему. Ашот завидовал любви сына ко мне, так как до того я уделяла внимание только ему, а сейчас надо было разделить с ним... Но кровные узы взяли вверх, и он уже не мог наиграться с ним - сам один гулял  по вечерам. Было уже прохладно, так как уже мы вплотную подходили к сентябрю. Мне надо было возвращаться продолжить учёбу и на работу. Pудику тоже, он, кажется, заканчивал школу... Не знаю, что так поменяло отношение капитана в военчасти, но он даже дал машину, и Ашот нас провёл до самой автобусной части в Грозный, посадил нас в автобус и обратно уехал на этой же машине в часть. Потом он мне написал, что капитан очень пожалел тебя, маленькую юную мамочку...

      Дорога длинная - почти целый день в автобусе. Передо мной каждый день, как на ладони, - практически была любовь и какая-то недоговорённость между нами. Может, солдатская жизнь сделала его  грубее, а может мне всё всегда казалось в сиреневом цвете, и я больше хотела той ласки, которую он не очень открыто показывал, то ли из за стеснённых обстоятельств, в которых он оказался, то ли боялся последствий после нашего отъезда, наказания со стороны начальства. Но, как потом он мне писал, особенных наказаний он не получил, так как он был один радист на часть...

      Тёплая встреча в Тбилиси, долгие расспросы, но особенно рассказывать было нечего. Через несколько дней  - сентябрь, и я вошла опять в колею своей трудовой деятельности. Так как я была в декретном отпуску до года, то в бухгалтерии моё место было уже занято, а временная работа машинисткой в НXПK меня раздражала, но, в то же самое время, снабдила меня дровами на зиму. Там делали паркет, и обрезки разрешили выписать мне на зиму, ведь я топила зимой печью железной, но  я хотела опять вернуться к своей специальности к своим сотрудникам, с кем долго проработала ещё во время отца. И, наконец, я получаю звонок, уже от нового главного бухгалтера НГЧ-4, с приглашением на работу. С удовольствием согласилась, ведь там я начинала, и меня уже посадили за материальный стол. Там я, перепрыгивая с одного стола на другой, закрепляла знания по бухгалтерии. В техникуме познакомилась с двумя девочками, но одна из них была замужем, как потом я поняла, за одноклассником моего мужа, и я всегда с ними ехала обратно до Воронцова. Они были моими соседями по району, и мы стали общаться, даже в не студенческой жизни...

      В воскресенье я отправилась проведать брата, который находился в психиатрической больнице на набережной. По нескольким лестницам поднялась на крылечко, чтобы его вызвать, как увидела - на скамеечке сидела моя мама и Вова. Она его кормила обычной едой - простоквашей с булкой. Я подошла, развернула свой сверток. Он посмотрел на меня, как будто бы узнал. Слёзы выступили у него на глазах, потом стал жадно кушать то, что я принесла, стараясь на меня не смотреть. По тому, как  он ел, кроша всё, и через каждую минуту делал затяжку папироской Прима, можно было понять, что улучшения нет. Он то и дело об скамейку тушил папироску, сильно вдавливая, делая чёрное пятно, затем вновь брал новую. Мама ему зажигала, и через несколько минут проделывал то же самое, он, видно, нервничал, увидев меня. Была хорошая погода. Мама провела его к фонтанчику, достала хозяйственное мыло и прямо там помыла ему голову, вытерев маленьким полотенцем, потому что видно был парикмахер и налысо постриг ему голову, а она чесалась. Он постоянно то и дело чесал её. Когда он снимал рубашку, я заметила много ожоговых кругов на его теле, на левой руке. Неужели он тушил на себе папиросы? А может он так успокаивал себя, находясь в ужасном состоянии... Мама его отвела и он оказался опять за железной клеткой, где в палате таких, как он, было двадцать человек. Домой мама брала Вову пару раз, но было невозможно смотреть за ним - нужен был постоянный уход, а она работала, чтобы содержать семью. У неё был ещё Саша и больной парализованный муж, мой отец, уже лежачий больной. Так как её работа была в ночное время, ведь она работала в метро, то днём могла всегда навестить его. И эта боль осталась с нами до конца его жизни - страдание душевного больного, когда ни за что был потерян мир жизни и любви молодого парня, которому и семнадцати лет не было. «По чьей вине он пострадал?» - часто я задавала себе такой вопрос. Милиция нас бережёт - всегда у меня был в душе такой лозунг, но только не сейчас, ведь они изуродовали юную детскую душу, и некому было защитить его в то время...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 34. «Женское счастье»



      Если раньше дни проходили быстро, после того, как я редко стала видеться с братьями, мои дни казались очень длинными, несмотря на большие заботы, которые взвалились на мои плечи, ещё юной, но уже женщины, матери с ребёнком. Опять я сыночка определяю в детский сад, сама же перешла в НГЧ-4  работать бухгалтером. Тяжёлое материальное положение никогда меня не тревожило, но я должна была раз в неделю навестить своего брата. Надо было потратиться на папиросы и ещё на что-нибудь из еды - хорошо, мне немного добавили в зарплате. В техникуме заочно я продолжала учиться по субботам, и хорошо мне помогали, хотя бы в субботу я могла оставлять сыночка у  родных Ашота. Хотя мать его имела также ребёнка, но не помню, чтобы она отказала мне хоть раз посмотреть Робика. Учёба мне удавалась, все лекторы были с Управления Закавказской железной дороги. Почти всех преподавателей я знала.

     Нас, меня с ребёнком, ещё раз на свидание к мужу в армию на несколько дней отвезла его сестра. По возвращению я поняла, что только учёба меня выведет из такой ситуации, в которую я попала - не было войны, но голод постоянно присутствовал у меня дома. Моя подружка с техникума Галина иногда приносила яблоко или же ветку винограда для ребёнка, потому что на фрукты никогда не хватало денег. Год двигался медленно и трудно... Солдаты проходили воинскую службу три года, но именно в 1968 году издали приказ о переходе армейской службы на двухлетний срок. У Ашота отец очень болел, находился в больнице. Я неоднократно посылала в часть медицинские бумаги о его болезни, но Ашота не отпускали, так как он плохо себя вёл.

      Но день его приезда я запомнила на всю жизнь... Было лето, и детский садик отправляли на лето в Манглиси. Я не знала, как поступить - отвезти его или же... другого варианта не было и мы с Галиной уже вышили на всех ползунках Робика имя и фамилия. И на следующий день я сама повезла ребёнка в Манглиси, красивое место для отдыха в Грузии, с одной из знакомой мамашей садика. Со слезами мы расстались. Его крик я слышала до автобусной остановки - мы никогда так надолго не расставались. Моё сердце разрывалось всю дорогу. Я плакала, но решила в следующее воскресенье его навестить, хотя воспитатели садика говорили, что приезжайте через две недели, чтобы дети привыкли. Всю ночь я не могла спать, а на следующий день пошла на работу. Возвращаюсь с работы, а Чугурети такой район - все знали друг друга, одна женщина подошла ко мне и сказала, что мой муж приехал с армии. Я побежала к его родным, они ещё жили на старом месте, отца выписали с больницы, и я увидела своего мужа, солдата. Конечно, возмужал, изменился как-то - щёки впали и ещё больше показали его мускулистое лицо. Очень тёплых объятий не было, может он стеснялся родителей, может переживал за отца, но всё-таки рассказал, что последнее письмо из больницы о болезни отца помогло, потому что его хотели отпустить 31 декабря, но начальник видно пожалел. И он уже дома 28 июня 1968 год. Лето.

      Я тоже расстроилась, что сынок в садике в Манглиси. Отправила вчера, а сегодня приехал отец, который отслужил два года восемь месяцев. В то время сыну нашему исполнилось два года шесть месяцев, и он практически не помнил отца, только по карточкам. Я уже думала, какой будет у них первая встреча. Когда раньше я его возила в армию, он был маленьким, а сейчас он понимал всё. И на следующей неделе мы вместе отправились к сыну. В течение недели купили одежду солдату, много игрушек ребёнку, правда, не помню уже, откуда взялись деньги, может, брат дал, может, отец его. Дорога длинная по горам, но такая красивая! Длинные ели упирались в небо. Подъехали к детскому садику, вывели Робика - он сразу ко мне, так он обрадовался, а на отца не обращает никакого внимания, держится двумя руками мне за шею, не отпуская, не кушая ничего, только плача. Ашот не выдержал, сказал, что мы сейчас уезжаем. Мне стало обидно, что не смогла насладиться своим сыном, ведь у меня никого не было, и только большая привязанность к ребёнку, и эта большая любовь. Этого краткосрочного свидания мне не хватало. Он же, показывая на тучи, говорил, что сейчас пойдёт дождь. Но что такое летний дождь, думала я, пускай намокнем, но мы насладимся сыном, и можно было бы под зонтиком переждать у детского сада. Но он как-то грубо сказал, что мы уходим. Я собрала фрукты, нарезанный ещё арбуз, и передала всё в детский сад нянечке, а сами направились к автобусной остановке. По дороге лил дождь. Я видела, как он то и дело чистит свои новые брюки. Меня это раздражало, я думала, неужели из-за них он так спешил к остановке? Я была полностью облита дождём, как из ведра водой, он тоже, и мы так вошли в автобус, который через несколько минут уже ехал по скользкой дороге вниз к нашему городу Тбилиси. Всю дорогу я молчала, его перемена меня настораживала, я не понимала, почему он так изменился. Когда мы подъехали к Тбилиси, там дождя не было.

      Он остановил такси, и мы через несколько минут были дома. Купались в корыте, которое было для стирки белья, поочерёдно - смывали наши разногласия... Ночь показалась нам, как всегда, в любвеобилие. Я поняла, что он не забыл, не разлюбил меня, а просто стал грубее после прохождения воинской службы. Ашот долго дома не сидел -  устроился работать на завод. И уже через неделю поехал сам и привёз  нашего сына Робика с детского сада, хотя оставалось ещё целый месяц до сентября. Он старался его полюбить и влюбить в  себя, но ребёнок сразу не поддавался, хотя Ашот много времени уделял ему. Он выводил его в парк, долго гулял с ним, покупал игрушки, но тот, видя меня, бросался ко мне на руки, как будто бы думая, что мы хотим отдать, отвезти его в летний садик за город. Но время берёт своё, и он постепенно стал привыкать...

      Мы стали немного обустраивать нашу комнату. Ашот зарабатывал хорошо, и нам даже хватало и отложить. Мы уже покупаем спальню югославскую с одной кроватью и гардероб, который так был необходим. Когда я жила одна, я как-то обходилась, а у него сорочки, брюки. Надо было всё повесить. Трюмо тоже было, кроме тумбочек, для них у нас не хватало место, потому что мы решили ещё купить диван, чтобы спал там Роберт, ведь он пока спал на стульях, повернутых к кровати и накрытых маленьким матрасом, который я пошила для него. Но он рос, и надо было ещё немного собрать денег, чтобы купить сыну кровать или же диван. Мы уже вплотную подошли к сентябрю, и я Робика уже определила в садик. Каждое утро Ашот сам уже поднимал его по ступенькам вверх. По субботам я стала оставлять на него Робика, он же противился тому, что я училась. Помню, как-то он пожаловался своему отцу: «Почему разрешили ей учиться?!» Тот же позвал меня, и в моём присутствии поругал его, сказав: «Она учится для вас, не для себя, и я верю в неё, она добьётся своего». Учёба в техникуме мне удавалась, все предметы на отлично.

      Зимой я поняла, что снова беременна, и была рада этому, потому что Робику нужна была сестра. У его брата Bано уже появился второй ребёнок, и я видела, как мой сынок ласково так ухаживает за ней. Не знаю, Ашот хотел ребёнка или нет, но у него появилось и другое желание - он ещё не нагулялся. Наверное, я у него была первая женщина, как и он у меня. Но мне не нужно было другого - я его любила, а он ещё хотел посмотреть по сторонам. Я не мужчина, не понимаю мужскую психологию. Я ревновала, когда он мне один раз сказал: «В военном городке танцы. Хочу пойти вместе с товарищем на танцы». Мне было обидно за себя, молодую мамашу. Я отчётливо понимала, что не имею права оставлять ребёнка, и, тем более, я беременна вторым. Н этой почве у нас появились стычки в семье. Мы не ругались, но отворачивались друг от друга, могли неделями не смотреть друг на друга. Я понимала, что он созрел, чтобы погулять, но я же честно ждала его, любила, и для меня это было, как наказание, когда он вечером собирался куда-нибудь уйти с товарищами..

      Один раз я ему сказала: «Я тоже хочу гулять, ведь я ждала тебя, и нам вместе можно сейчас и погулять».  Я  была беременна, но животик еле выпирал из-под кофточки. Он сказал, чтобы я собиралась. Мы вышли с ним. Он повёл меня по булыжной улице, которая не имела даже тротуара. Я была на каблуках, он меня не поддерживал под ручку, как обычно. Долго крутились мы по Чугурети, пока не спустились к подъёму Бараташвили, там он увидел трамвай и запрыгнул на первую ступеньку на ходу, но водитель трамвая, видно, это заметил и остановил. Я зашла, но на него уже не обратила внимание - вышла на следующей остановке, она была нашей остановкой, и стала подниматься вверх по подъёму к нашему дому. Кто видел или жил в Тбилиси, знает, что дороги асфальтированные были только центральные, а в гору выкладывались камнями, и сколько раз я с ребёнком ходила по этой дороге, несла его на руках, но мне не казалась она такой тяжёлой, как в этот раз. Я еле дошла до дома, ночью резкая боль, и у меня случился, самопроизвольно, выкидыш. Я обливалась кровью, вызвали скорую помощь, и меня забрали в больницу. Там мне сказали, что был мальчик...

      Он ко мне стал изменяться, но я точно уже поставила себе план -  я должна быть сильной, чтобы меня никто не мог обидеть. Через несколько дней я дома... Приехал после заработок его брат Вано, он работал на Украине. Муж его сестры там имел завод по переработке асфальта, и он набирал бригаду с Тбилиси, чтобы меньше платить им - больше забирать себе, и это очень устраивало их, потому что даже то, что он привозил, ему хватало, чтобы содержать в полном достатке свою семью. О нашей прогулке по камням узнал отец Ашота, и Вано, как старший брат, отругал его. Это подействовало на Ашота или же он переживал, что у нас был потерян неродившийся  ребёнок. Он успокоился, и мы зажили снова счастливо. Друзья перестали к нам ходить и дёргать его. Как-то я была у них, отец с ним говорил на армянском, но я чисто понимала, потому что,  когда он уехал в армию, они все как будто бы забыли русский, говорили со мной только на армянском. Но то, что я услышала, мне было достаточно понятно. Его отец ещё раз предупредил Ашота, чтобы тот не обижал меня. И эти слова его отца я запомнила на всю жизнь: «Таких девочек, как она, даже в армянской семье ты не найдёшь. Или же забыл ты, как твои товарищи все сели, давно в тюрьмах? И только благодаря ей ты можешь свободно сейчас жить». Через два месяца я опять забеременела. И не могу описать, как он обхаживал меня... Работа, дом, учёба на последнем курсе техникума, и ещё этот живот рос, как на дрожжах... Но Ашот часто болел - у него были гланды. Я твёрдо ему сказала: «Не поедешь ты с братом на заработки, пока не сделаем операцию». И мы уже готовились к операции...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 35. «Как трудно, когда тебя не понимают»


      Когда ты любишь - многое прощаешь. Наша жизнь постепенно стала налаживаться. В один из дней, разрешённых на свидание в детскую колонию, я вместе с Ашотом поехали навестить своего брата... Меня словно располосовали в тот день, когда я увидела высокого, как каланчу, и очень худого Сашку. Они, как солдаты, прошли колонной и что-то пели. Среди всех он выделялся почти на голову, и можно было сразу его заметить. Мне иногда казалось, что это не кончится никогда - звуки той песни меня преследовали каждый день... Встреча была радостной, но не долгой. Мне не хватило времени полностью расспросить его о чём-либо. Мы только плакали, и я понимала, что его скоро должны перевести в другое место, и будет мало возможных встреч, свиданий, с ним...

      К Владимиру я могла ходить хотя бы в неделю раз и то, что я там видела за железной решёткой, мало меня радовало. В одной комнате почти десять человек, так говорил он, когда покушает и накурится. А может больше - нас никогда не пускали в палату. Мама иногда его брала домой, но заканчивалось всё битьём посуды, мебели. При этом вся квартира в чёрных обугленных кругах затушенной папиросы, особенно на подоконниках, и всегда заканчивалось вызовом скорой помощи... Это тот ребёнок, который рождён в рубашечке и подающий большие надежды - учился на отлично, с прекрасной внешностью, черноволосый настоящий казак, с прекрасным голосом.  Этот ребёнок должен был находиться годами на лечении после его избиения в милиции. Бабушка Катя его часто навещала, и один раз, по разрешению родителей, взяла его в Ростовскую область на хутор, где я родилась, где весь наш оставшийся род. Она там его лечила заговорами, пока ему совсем плохо не стало - он там хотел разнести всё... Его держали несколько мужчин, но не смогли справиться с ним. Вызвана была скорая помощи, и отвезли Володю в психдиспансер под Ростовом... Он там пробыл один месяц. Его навещала только бабушка Катерина. Вова скучал по маме и постоянно её спрашивал, и бабушка Катя сообщила маме. Та же поехала, привезла его обратно в Тбилиси. Он несколько недель побыл дома, немного поправился, но невозможно было жить в одной комнате с больным. Хотя мама прятала от него все ножи, он находил, и стоял ночью над кроватью отца или же матери... В один день все стулья  выбросил через окно -  была вызвана милиция и скорая помощь, и его снова определили в психдиспансер  на набережной около кинотеатра «Наладули».

      Как я любила этот театр, а сейчас ненавидела, может оттого, что он находился рядом с психдиспансером, а может меня стало раздражать то, что своё самое прекрасное юношеское время  я должна была делить с больницей, с колонией, больным отцом и, уже возвратившим, мужем, совсем другим, грубым. Он даже мне запретил общаться со своими подругами по техникуму, и я встречалась с ними только в техникуме, по субботам. Меня успокаивало только то, что я имею сына, красивого, умненького, и скоро буду иметь ещё ребёнка. Я мать и, вспоминая наше детство, всё должна сделать ради любви к своим детям - быть настоящей матерью...

      Работа, учёба - всё продолжалось своей чередой. Нам срочно надо было купить диван-кровать, чтобы Роберта уже переложить на своё место, потому что он ещё спал на скамейках. Лиза, жена брата, зашла ко мне и сказала, что хочет тоже купить диван. Так как у меня был день свободный от работы по средам, заочникам давали с оплатой 50%, мы договорились на следующую среду о покупке. С нами поехал  отец (свёкор).  Я его уважала, правда не было от него особой помощи, когда Ашот был в армии, но своими мудрыми мыслями он всегда меня поддерживал. А может у них тоже не хватало средств - жена (свекровь) никогда не работала... Удивительно, мне казалось тогда, его сестра тоже не работала, а сейчас Лиза, правда у неё двое детей, как родила первого, тоже перестала работать. Может в их семье такой порядок  - я не вникала, и мне никогда не говорил Ашот, что не надо работать.

      И так долгожданная среда настала. Пришёл отец Ашота, и мы втроём поехали в мастерскую по изготовлению мебели... Там можно было заказать диван-кровати. Мы выбрали, но я с собой захватила сантиметр, ведь у меня была очень маленькая комнатка, - длина дивана точно не поместится... Я сказала продавцу об этом, но был ответ, что всё равно повезём,  один повезём и второй, если не подойдёт - увезём и переделаем, то есть укоротим. Уже к вечеру подъехала машина. Выгрузили два дивана. Один поместился у Лизы, второй нет, и его стали выносить через центральную дверь нашего дома, как в это время пришёл Вано, брат мужа. Когда ему объяснили в чём дело, он в присутствии рабочих на грузинском языке сказал, что я русская и ничего не понимаю. «Вносите в её комнату диван...» Меня это возмутило. Я понимала, что не должна перечить старшим, но не вынесла такого оскорбления... И на чистом армянском языке сказала ему: «Если я не понимаю, тогда ты заплати...» Конечно, он испугался - диван был дорогой по тем временам, а может, у него не было больше денег, ведь Вано сам по себе был очень гордым... Ашота ещё не было дома, не пришёл с работы.

      Между двумя комнатами была высокая дверь - я её закрыла навсегда... Конечно, я могла бы его простить, когда привезли мне такой же диван, только на полметра меньше, через неделю, но я ещё пошла и купила ковёр красивый и повесила на дверь, и приставила туда диван. На нём ночью, вытянув ножки, уже спал мой дорогой сынуля... Не скажу, что долго я не разговаривала с Вано. Он такой же, как я, - выскажется, а потом забудет, и даже вместе уже пошли и купили такой же ковёр для них со склада, из-под полы, и они тоже также повесили его на дверь со своей стороны, пристав туда свой диван... Отношения стали налаживаться. Когда об этом услышал Ашот, мне, правда, ничего не сказал, видя действительность - диван там не поместился бы, у нас так всё вплотную было друг к другу... Он работал токарем и не думал уже учиться.  Та единственная попытка, которая была у него, поступить в автодорожный, увенчалась только потерей времени. Как я потом поняла - три подростка поехали в Казань, и просто там хорошо время провели, когда завалили экзамены. Те двое отдали документы в фармацевтический техникум и, кажется, поступили. Мой же вернулся домой и два года восемь месяцев прослужил в армии. Конечно, не скажу, что он был плохо подготовлен, просто не повезло, а может, не повезло, что рано женился, думала я, ведь его товарищи многие не женатые и попытали своё счастье в учебе. Ашоту же надо было уже заботиться о сыне и жене, тем более скоро должен был появиться ещё... Конечно, не скоро - я ожидала в начале августа...

      В мае сделали Ашоту операцию, потому что миндалины часто воспалялись. У него после операции, которую делали в железнодорожной больнице в  хирургическом отделении, была высокая температура, и я  вместе с ним пробыла там четыре дня, как котёнок, согнувшая на табуретке со своими контрольными работами с техникума, так как была студенткой-заочницей, но мне удавалось всё на отлично. Наконец спала температура, нас выписали домой, и через несколько дней он собирает чемодан и уезжает на заработки. Как я уже говорила, муж сестры и его брат имели заводы по переработке и изготовления асфальта на Украине в Первомайском районе. Он уехал. Расставание не были больным, так как знала – ненадолго. Но почему-то мне стало спокойно, то ли я жила, как на пороховой бочке, то ли я думала, что если он сейчас не уедет, то не выдержу и скажу всё, что думаю о нём... Расставание с прохладцей - можно было так назвать...

      Я подтянулась в работе, в техникуме, как будто бы с моих плеч упал камень. Ко мне стали приходить подруги. Я не дружила со многими, но у меня были две -  одна была женой его товарища, который уже работал инженером, закончив политехнический в Тбилиси. Её звали Лили, какое совпадение с именем моей первой подруги и тоже армянка, а мать её была русской. И вторая подружка - армянка Гаяне, о которой я уже писала, что она была приёмной девочкой. Её родители жили в деревне и отдали свою дочь на воспитание своей сестре, которая была замужем за ревизором Управления Закавказской железной дороги, потому он посоветовал ей поступить в техникум железнодорожный... Лили в то время работала в финансовом отделе Управления дороги машинисткой. Поэтому обе подруги были далеки от контрольных, которые надо было делать, и я им всячески помогала, вплоть до того, что делала их варианты.

      Время пробежало быстро - госэкзамен, все экзамены на отлично. Получаю диплом, даже успеваю попасть на банкет выпускного вечера, а животик хорошо уже виден... Когда тост пили за меня, начальник финансовой службы Килатов А. сказал: «Мы думали, что Вы на экзамене лопнете, а Вы на вечер ещё пришли». Незабываемое время… Много улыбок и радости. Наконец у меня освободилась суббота - буду больше уделять внимания своим детям... Приобретаю билеты на поезд в купейный вагон, ведь у нас, железнодорожников, он был бесплатный. Посылаю Ашоту телеграмму, сообщая, что выезжаю, дату и вагон... Через два дня получаю обратную телеграмму, уже от него: «Не смей выезжать - квартир нет»…

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 1. «Блажен, кто верует в любовь»


     Блажен, кто верует в любовь. Во всем увидеть торжество - безумства чувств, но ты держись его. Любовь, как малое зерно, рассыпал - взойдёт оно. Разбил на малые куски - останется лишь только вспоминать... и нечего  будет взять, когда он любит не тебя - её, а ты в любви, сгорая, плачешь -  может он вернётся вновь? Обретёшь спокойствие своё, но не такой ценой. Какой он был  - простишь, а вернёшь - он властен, груб, наверно, и в другую он влюблён. Но как же наговор, что ты прожить всю жизнь должна с ним?! Откуда знать могла, что начертила мне судьбу тогда, когда однажды я увидела его…
      Телеграмма «Не смей выезжать - квартир нет. Ашот» меня разволновала - я почти уже была готова к отъезду. Смотрю в окно, а с глаз слезы. Подъехало такси. Я заметила - с такси выходит моя сестра. Как будто лебедь или красивая лань - высокая, прекрасно одетая, она уже на то время работала стюардессой, училась в педагогическом институте в Тбилиси, пока брала начальные классы. Институт и работа очень отразились на её внешности - она хорошо одевалась. В то время в Тбилиси ничего не возможно было достать, но она вылетала в Москву, в Ленинград, и одевала себя с иголочки. Правда, домашние хлопоты, марафет в своей квартире – это её не интересовало. Она всегда говорила, что должна выйти замуж за дипломата. Я не верила ей, но судьба сама благословляла ей путь. Она вошла ко мне, и долго мы не могли наговориться. Меня она посещала редко, почему-то была уверена, что у меня всё хорошо, но Сашу  и Володю она посещала чаще,  все свои свободные минуты. Никогда она мне не передавала свою старую одежду, даже в детстве, а просто могла мне, что-нибудь купить, тем более, могла привезти для моего сыночка... Она поделилась со мной своим самым большим секретом, что она влюблена. Она была очень начитанной девочкой. В нашей библиотеке дома были, в основном, труды Ленина и Сталина, - это собирал мой отец. Он был коммунист и часто секретарём или заместителем парторганизации, где работал. Были книги художественные, но этого было мало, и она постоянно пропадала в библиотеке, а когда поступила в Пушкинский, то постоянно сидела в библиотеке при университете. Там и знакомится с однокурсником Владимиром Михайловичем. Он был с ней ровесником, но учился, на один год старше, на историческом факультете. Он не сводил с неё глаз. Потом добавились случайные встречи на комсомольских собраниях, и постепенно они в университете сблизились, но он долго её не приглашал на свидание. Наконец он пригласил её, как раз сегодня. Сестра решила поделиться со мной и попросила, чтобы я разрешила ей взять ребёнка, моего сына, с собой, и с ним хотела пойти на свидание. Я не знаю, почему она это сделала, но я согласилась, ведь он ей племянник.

      Я же в свою очередь рассказала о телеграмме. Она прочла и молвила: «Конечно, квартир нет, но где он - есть там, обязательно, начальство и тебя с ребёнком обязательно устроят, так что поезжай. Ведь за границей, когда женщина рожает, то во время родов разрешают смотреть даже отцам, ведь они тоже должны прочувствовать на себе рождение и боль. А ты рожаешь в августе. Хватит того, что он не присутствовал в те минуты, когда ты родила первого, а сейчас так же будет со вторым. Я советую тебе поехать - сказала она - тем более, перемена климата и парное молоко, свежие фрукты. И, вообще, тебе надо поменять обстановку. Открыть глаза. Что ты видела здесь?! Ты ни разу не была в России. Какая там красота! Ты и твои дети не были на Украине, так же, как и мы. Так что поезжай – будешь иметь малое представление о мире. Поезжай.» Мы долго говорили с ней. Она пробыла до шести часов вечера, взяла Робика, и вдвоём направились на её первое свидание...

      Я же продолжала анализировать наш разговор и решила - точно надо ехать. Моя сестра была права - отец должен присутствовать  и участвовать в рождении и воспитании ребёнка. Может она на себе прочувствовала, как меня любил отец, а к ней не относился так же, как ко мне... Я долго не знала, что делать. Зашла по соседству к Лизе, жене Вано, показала и рассказала, что получила телеграмму. Она же, как послушная жена, советует обратное, чтобы я не выезжала, ведь он, её муж Вано, работает третий год, и она ещё ни разу не выезжала. Она была красива, но вела образ устаревшего режима, где жена в подчинении мужа, и без его согласия не имеет право даже отклониться на сантиметр... Я же себе выстроила баррикаду, где я могла всё-таки решать кое-какие вопросы, которые касались моих детей и себя. Я любила своего мужа, но полностью сделать из себя рабыню я не разрешала.

      Опять такси. Смотрю в окно - оттуда выходит Людмила, Робик и незнакомый человек. Вошли в дом. Людмила познакомила - Владимир Михайлович, а можно просто Володя. Я пригласила в свою маленькую квартирку и накрыла стол к чаю. Посидели, поговорили, мне он понравился. Я заметила, как он красиво разговаривает по-русски, хотя по фамилии грузин. Попрощались они со мной и вышли на улицу. Я же смотрела им в след - очень красивая пара. Он и она подходили друг к другу, но как же её слова, когда Людмила говорила, что выйдет за дипломата?! Ведь он сразу сказал, что бедный студент, подрабатывает сторожем ночью в какой-то организации, и жилищные условия хуже, чем даже у меня... Пусть будут счастливы! Тем более он её хотел познакомить со своими родителями в воскресенье, а я в этот день должна была уже уезжать в Харьков.

      Утром я взяла Робика и отправилась опять на почту. Посылаю снова телеграмму, что я всё же выезжаю. Сообщила день выезда, дату и время прибытия поезда в Харьков, и что сама найду квартиру. Телефона у нас не было, а был у соседей с другого двора, и Вано иногда туда звонил, разговаривал со своей женой, когда посылал очередные деньги. А в этот вечер позвали туда меня. На проводе был Ашот, плохо было его слышно или же я не хотела его уже понимать. Я хотела уже выехать к нему. Точно уже решила, что мне не стоит оставаться в Тбилиси под пеклом солнечного летнего города. Я хотела вывезти ребёнка -  второй раз я была в декрете, техникум окончила, мне и карты в руки отдохнуть. К тому же я, как и сестра, подумала - пускай он тоже сыграет роль отца при родах и первых днях появления ребёнка. Тем более, что он этого ничего не видел при рождении сына. И только стал к нему привыкать -  опять расставание. Он уехал в мае, а сейчас уже июль. Я сказала, что ничего не слышно. Сказала, что я выезжаю, назвав дату и повесив трубку. Не было больше звонков.

      Я собираюсь на Украину в Харьков. Пошила себе  два платья для беременных женщин, ведь тогда трудно было что-то подобрать для женщин в таком положении. На одном, оно было бутылочного цвета, вышила из шерстяных ниток красную розу. Беременность меня не портила, наоборот - я немного округлилась, ни одного признака беременности на лице, ни пятен, ни веснушек, ни отёчности. Если смотреть сзади, вообще не догадаешься, что беременная, а впереди выпирал небольшой животик, но красиво скрытый под новым нарядом. Наступило воскресенье, и я уже в вагоне. Попрощалась с мамой и сестрой и поезд тронулся. У нас два места в четырёхместном купе - одно наверху, второе внизу, но попутчики мне уступили нижнее место. Мы разговорились. Конечно, они были удивлены, что у меня уже второй ребёнок будет. Оказались хорошими людьми -вместе всю дорогу мы кушали, и даже в Армавире они принесли в купе много фруктов и солёных огурцов, которых мне хотелось...

      Я смотрела в окно увозящего нас с Грузии поезда, любовалась той природой, которую  не видела раньше: раскинутые поля пшеницы, кукурузы, перечислять не буду, но для меня всё было новым. Нас родители не вывозили за пределы Грузии, хотя моя мама несколько раз была в Одессе у родных, отец выезжал сам в Москву с отчетами и на родину, а мы довольствовались только тем, что видели в Грузии или в местных в санаториях. А это неописуемая природа горного края. Я даже один раз была в Леселидзе в Абхазии. Меня туда повезла мама в санаторий, но это всё не то. Обширность полей пшеницы, колоски которой колыхались и озарялись солнцем, я видела впервые. Я не могла оторвать глаз от окна -  настолько природа меня тянула... Поезд скоро должен был прибыть на станцию Харьков. Мне помогли вынести вперёд чемоданы и авоськи, ведь я уже везла всё на рождение второго ребёнка.

      Ночное прибытие - где-то час ночи. Робик хотел спать, но когда ему я сказала, что будет встречать отец, он немного как бы посвежел. Поезд остановился. Я спускаюсь с ребёнком. Мне помогли спустить все наши вещи. Смотрю - вдалеке бежит Ашот. О, Господи, какой он чёрный! То ли я отвыкла от него, то ли он загорел. И так своей белизной не отличался, а тут совсем чёрный, чёрный... Встреча была тёплой. Он взял Робика на руки и несколько раз подбрасывал вверх - тот заливался  смехом. Носильщики нас довезли до вокзала. Харьковский вокзал отличался своей красотой от Тбилисского, и я всё время смотрела по сторонам и оглядывалась, замечая разницу не только со стороны вокзала, а публика. Она отличалась от Тбилисской - у многих женщин пожилого возраста косыночки на голове, как у бабушки Кати, все были светлыми людьми. Если в Тбилиси один процент светловолосых, а здесь - наоборот, и Ашот очень выделялся на фоне остальных. Он меня усадил на скамейку на вокзале, а сам побежал покупать на электричку билет до станции Первомайск. Возвратившись, сказал, что билеты только на утро. Вещи сдали в камера хранения,  меня с ребёнком устраивает в комнату матери и ребёнка, сам же спал  на скамейках при вокзале до утра, а утром пришёл за нами. И мы уже на электричке.

      Она отправлялась  в шесть часов утра, а нам надо было ещё пойти и взять вещи из камеры хранения, но всё успели. Электричка также, как и поезд, ехала быстро, останавливаясь на каждой станции. Я впервые еду на электричке, мне так было всё интересно... И вдруг объявлено - следующая станция Первомайск. Наша станция, а остановки очень короткие - мы продвинули все свои вещи к выходу и, хорошо нам помогли, всё успели опустить на перрон станции Первомайской. Как я потом поняла - это был небольшой районный город. Даже было несколько магазинов. Но наш путь не закончился - он нанял машину, и мы поехали на автобусную станцию. Уже в автобусе - мы доехали до сада совхоза «Koмправда». Выходим - там маленький навес на станции. Ашот стал голосовать машинам, которые поворачивали направо. Одна остановилась -  меня с ребёнком он посадил в кузов, сам же сел сверху за борт, куда и забросал наши чемоданы и авоськи. Два километра вниз к совхозу, и в самом начале Ашот остановил машина у флигеля. Если сравнивать, то флигель был похож на гараж, даже немного меньше. Открыл Aшот - там не было замка, а деревянная задвижка. Повернул - дверь открылась: кровать, маленький столик, газовая печь с балоном, который стоял на веранде, если так можно было назвать крылечко, и ещё одна раскладушка по правую сторону впритык. Нас он оставляет и говорит: «Обустраивайся - а сам побежал на работу -ты найдёшь здесь всё.» Правда, на столе было что покушать. Через полчаса к нам занесла молоко в трёхлитровой банке соседка. Вот и началось у меня первое знакомство с Украиной и украинской речью.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 2. «Украинский колорит»



      Первый мой выезд за пределы Грузии состоялся в двадцать лет, но я с детским изумлением наблюдала, охватывала всё своими очень любопытными глазами. Мне хотелось исчерпать всё то, к чему ещё не прикасался мой взгляд. Я взяла Робика за ручку и прошлась по центру совхоза: на окраине двухэтажные дома -  видно без водопровода и туалета, потому что я заметила колонки с водой у каждого дома и двухместные уборные во дворе. Дальше пошли - одноэтажные домики с крашеными заборами, вокруг вилось много разнообразных цветов, дома были выкрашены в белое (побелены), но, главное, когда я шла - все со мной здоровались, как будто они меня знали. Такое впервые я заметила именно там. Почти везде летние кухни – стоит русская печь прямо во дворе, и там старушки уже делали варенья, компоты закрывали, а мытые банки трёхлитровые блестели – сохли перекинутые на забор. Прошлась дальше – заметила, как будто центр. Магазин – один на весь совхоз.

      Зашла, поздоровалась – все почти в один голос поздоровались со мной. Одна подошла ко мне и спросила: «Откуда? Чья?» Я ответила. На меня посмотрела продавщица и сказала: «Женщина с ребёнком, проходите. Вы вне очереди».  Тем более, наверно, заметила, что я беременна. Я подошла - купила хлеб и сахар. Заметила, что магазин не только продуктовый – там были и промтовары. Как вдруг Робик крикнул: «Мама, купи кофточку для Марины!» Так он впервые назвал мою дочь... Мы не знали кто будет – мальчик или девочка, но я купила кофточку, на которую показал Робик. Расплатившись, мы пошли дальше и с другого конца подошли к нашему дому. На столе лежала записка – видно Ашот приходил на обед. Там было сказано, что он придёт поздно. Днём мы легли с Робиком отдохнуть, может это перемена климата, а может устали, прошли очень много. Я любила спать днём, может быть меня беременность заставляла прислонить голову к подушке... Когда мы проснулись, было пять часов, и я заметила, как солнце уходит тоже на покой. Я вынесла табуретку, а Робик рядом, что-то уже строил. Он любил с детства копаться в земле, тем более на песке,  который там же был около флигеля.

      Как я уже говорила, наш флигель был последним, и не один – там ещё был флигель соседки Катерины, так она назвалась. Когда остановилась грузовая машина – она и ещё несколько совхозниц соскочила вниз. У каждой –  косынка отборных яблок. Они несли домой, кто на компот, кто на сушку, и каждая остановилась около меня и насыпала мне, сидящей, на подол платья самые отборные яблоки. Я никогда не разбиралась в сортах яблок. Может покупали в Тбилиси антоновку, бродские, царские, но здесь было совсем другое. Я стала различать яблоки и знать все их сорта, и даже, когда они плодоносят - какие раньше, какие позже. Я очень быстро нашла с местными общий язык, и мне не трудно было говорить на украинском, потому что бабушка Катя была донской казачкой и её говор был схож с украинским. Екатерина была хорошая соседка. Она жила в доме, а флигель оставила для консервации. Мы с ней долго разговаривали. Уже начало темнеть. Она ушла, и я зашла в дом. Роберта накормила. Он ложился спать в девять, и уже скоро девять, а Ашота нет.

      Наконец дверь открылась, и он вошёл вместе с братом Вано. Робик бросился к ним, даже у Вано слёзы выступили из глаз и он сказал: «Позвоню Лизе - пускай возьмёт детей и выезжает сюда». Я накрыла на стол – что имела. Они захватили себе и пол-литра –так прошла у нас первая встреча. Bано постоянно держал Робика на руках. Он был исключительный отец – очень любил своих детей, и встреча с племянником ещё больше проявило желание увидеть своих также. Вано ушёл. Я убрала со стола. Ашот сразу же лёг спать, сказав, что работал тяжело и каждый день они встают в два часа ночи и начинают работать... Не думала, что так тяжело зарабатывают на асфальте, но на следующий день я решила пойти и посмотреть асфальтный завод, где они работали. Конечно, Ашот соскучился, и видно было по нему. Но когда он во время ужина сказал, что не хотел встречать, и что Вано заставил его встретить меня – этими словами он сильно поранил. Думала, что если бы он не встретил, то даже не испугалась такого – я уже состоявшаяся, самостоятельная личность и не пропала бы... Но боль притаилась у меня глубоко в сердце. Хотела высказаться ему ночью, но его ласка настолько была высока, что как маленький котёнок, я только мурлыкала под нос.

      Зазвонил будильник в два часа. Он вскочил и через пять минут его уже не было дома, если можно было так назвать. Но я всегда из ничего создаю уют. Так и здесь – повесила занавесочки, ночничок, скатёрку. Н столик –  ваза, полная отборных яблок. Я продолжила спать до утра, а утром снова – банка парного молока и соседка, бабуля, которая обо всех всё знает... Она мне рассказала, где асфальтный завод. Сказала, что далеко - тебе беременной будет трудно дойти, возьми с собой водицы в бутылку. Я так и сделала – после завтрака решила посмотреть, где же работает Ашот. Надо были подняться вверх по центральной трассе, пройти немного, и заметить – откуда идёт дым и запах гудрона. Уже на трассе – вижу дым за деревьями, на пригорке большая труба, и из неё дым столбом... И я же туда вместе с Робиком.

      Асфальтный кустарный небольшой заводик – труба, горка с асфальтом, а внизу стоит машина, открывают люк и с него горячий асфальт попадает в кузов машины. Когда я подошла, ко мне прибежал Ашот удивлённый, как я могла найти. Я посмотрела на его лицо. Да, подумала я, деньги не даются даром... Весь в саже – чёрная сорочка, брюки, таких грязных я ещё не видела. Потом подошёл Вано. Потом все люди из бригады, которые были на асфальтном заводе… Ашот сказал, что трое ещё в дороге, куда везут асфальт и это недалеко. Я последним рейсом до обеда тоже поехала туда на этой же машине и  видела, что машина высыпала на три кучки, и как со скоростью двое рабочих разбрасывали вручную асфальт, а третий в руках держал деревянную палку (как для мытья полов, только длиннее и прямее). Был он внизу, и, как будто ножом мажет масло на хлеб, так проворно растягивал, равномерно равняя на дороге. Когда они заканчивали – на всё это наезжал каток с уже намазанными маслом, большими металлическими колёсами. Мне было всё интересно. Я была очень рада, что пришла сюда.

      Подъехала легковая машина. Вышел зять, муж сестры Ашота в белой сорочке – зачесанная по-детски  причёска, чистые брюки, туфли. Он тоже улыбнулся и погладил по головке Робика, и сказал, если я хочу, он может меня подбросить до флигеля. Конечно, я захотела, ведь туда я еле дошла. Робик постоянно забегал вперёд и просился на руки. Он меня довёз и сказал, что Донару, сестру Ашота, тоже позовёт – пускай дети увидят деревенскую жизнь и Украину. Я была удивлена, ведь до того, как я приехала, он третий год выезжает сюда, а Вано второй год, и ни разу они не звали свою семью сюда, но что-то в них видно поменялось, когда увидели меня, что всё-таки можно устроится всем вместе и здесь. Я вышла из машины, пригласила во флигель. Он отказался, сказав, что в следующий раз. На перерыв Ашот домой не приходил. В совхозе была столовая для наёмных рабочих, не проживающих там, и бесплатно кормили два раза в день. И Володя дал мне записку, чтобы я тоже пользовалась столовой, чтобы напрасно не варила ,тем более там всё из свежих продуктов сделано. Я была благодарна, потому что надо было в район ехать за мясом или же за курицей, но я скоро уже и здесь нашла, где можно было доставать… Пошла я как-то за обедом в столовую позже всех со своим котелком. И везде Робик со мной. Там я познакомилась с шеф-поваром и через несколько дней смотрю: вместе с моим котелком – кусок мяса или рыбы, или сальца. Не знала я, что это нелегально, но она так ко мне хорошо относилась. Я думала, что это всё входит в порцию. Так что на вечер я уже сама придумывала, что сделать из мяса, и Ашот стал заходить вместе с Вано.

      Вот завтра встречаем своих. Он выпросил в совхозе машину и встретил Лизу вместе с Валерой и Виолой, совсем маленькой дочкой. Он даже подготовил им квартиру на втором этаже у учительницы. Когда они приехали, стало весело мне, потому что Ашот постоянно работал, и днями я общалась только с жителями совхоза. Ванo раздобыл большую ляжку к приезду семьи, и они к воскресенью решили даже сделать шашлыки, прямо там внизу у себя дома, где они устроились. Учительница пригласила своих коллег, почему-то все были женщины, хорошо выглядевшие и красиво одетые, не то в чём я встречала, ходя и гуляя по совхозу... Накрыт хороший стол – пир горой и миллион завистливых глаз на наших мужчин, которые я встретила впервые. Танцы уже вплотную... И голос одной: «Цыгана мне не хватает…». Она танцевала под музыку и песню «Очи чёрные…». И тут к ней выбегает Ашот...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 3. «Марина»


 

      У неё на плечах белая шаль с бахромой, то и дело она, натягивая её, оголяла свои плечи и грудь и,  как верёвкой, накидывала на Ашота. Он очутился в прямой зависимости от неё - уже чуть бы не примкнули тела в объятиях...Танцевали хорошо, всё смотрели, хлопали, я его в эту минуту не ревновала – подумаешь, танец, точно зная, что я превзошла её по всем показателям... Я была его жена и у нас есть ребёнок, красива, и не раз даже в совхозном селе на меня обращали внимание молодые ребята. Я  была беременна, но она очень меня облагораживала. Длинный стол - водки больше, чем закуски. Я стала замечать, что наши ребята, я имею в виду Вано и Ашота, быстро опьянели. Танцы продолжались. Она настырно брала его и уводила.. Я же сидела, хотя знала, что танцую лучше, но не смела в моём положении даже выйти потанцевать. Начиналось темнеть... Приглашённые учителя стали расходиться, а когда поднялась она, Оксана, так её он называл, Ашот вдруг встал и сказал мне, что ему надо забрать свою одежду с общежития. Они вышли из квартиры. Я стала помогать Лизе убирать со стола, а она спросила, почему он не перенёс всю свою одежду сразу же. Я честно не знала, что ответить, но сказала, подумав, что мы не сможем всё разместить во флигеле... Ашот потерялся на два часа. Конечно, здесь каждая заревнует, но он пришёл совсем отрезвевший, и мы ещё выпили чаю у Вано и побрели к началу посёлка, к нашему маленькому флигелю, уже для меня ставшим моим маленьким домом. Робик уставал долго идти, он заходил вперёд и просился на руки. Ашот посадил его на плечи, и мы не спеша подходили уже домой. Ребёнка я уложила спать.

      Ашот остался сидеть на крылечке. Я вышла, стали разговаривать и у меня просто выскочило из головы сегодняшнее "флиртовое" его поведение с молоденькой учительницей. Он мне рассказал, что учителя живут - те, кто не замужем в общежитии и у каждой своя там комната, а когда выходит замуж, то совхоз выделяет уже им квартиру. Он также сказал, что они в компаниях такие весёлые, ты не обращай внимания, но по себе они все морально устойчивые, не к каждой можно подойти, но я не верила ни одному его слову, просто не хотелось мне портить ему и себе настроение.  И я не ошибалась - после этого вечера он стал приходить гораздо позже и даже один раз, придя домой, переоделся и сказал, что в клуб привезли кино, а там ещё будут танцы, и он останется и придёт поздно.  Я мать, как я могла бы позволить пойти вместе с ним, тем более ребёнок ложился рано, но я была жена и ревность одолевала мной, и тогда я сыночка днём стала укладывать поздно, а вечером сказала, что ребёнок не заснёт рано, и я пойду сегодня с тобой. Может никто не поверит - никакой косметики, всё натуральное. Волосы волнистые с большой чёлкой, одела своё платье, которое скрывает живот, туфли на каблучках...  Мы вышли из флигеля. Вот мы уже у клуба. Он вошёл, и там для него было уже оставленное место. Он посадил меня с ребёнком. Я обернулась на соседку и увидела учительницу Оксану – значит, она оставляла ему место в клубе. Она немного смутилась, даже покраснела. Я же спокойно села на место Ашота, сказав ей, чтобы в следующий раз оставляла два места, и что теперь я буду ходить с ним каждый день. Немного поговорили. Свет потушили. Кино привезённое было индийское с переводом, но настолько трогательное, что у меня слёзы с глаз не переставали капать... Пару раз я оглянулась и не заметила Ашота, наверно где-то нашёл себе место. Танцы под музыку, доносившуюся из магнитофона. Его постоянно поправляли из-за порванной ленты, но Ашот от нас не отходил и очень быстро мы пошли домой, сказав, что завтра рано вставать...   

      Посёлок немного ожил - привезли студентов с Харькова на работу по уборке урожая яблок, и везде можно было встретить уже студентов с института. Как-то я прохожу около магазина, и один студент подходит ко мне и говорит, что вы честная женщина, а ваш муж вам изменяет - удар по щеке от незнакомца. Я еле дошла до дому, и ещё Роберт забегал и плакал, просился на руки. Хоть и объяснила ему, что не могу - видишь какой животик большой и будет болеть... И так, ревя, он и я дошли до своего флигеля... На обед он не пришёл. Уже темно -  его нет, было наверно начала десятого. Ревность давила меня спазмами. Он вошёл, немного был навеселе, сказал, что приезжал Балабек, муж сестры и сказал, что его семья тоже здесь, только в районном центре, он её устроил...  Я же вся горю, не знаю, как выдержало моё юное сердце, но сказала всё, что думаю о нём, и что мне сказали о нём сегодня... Он меня успокоил. Сказал: «С сегодняшнего дня ни ты, ни я не пойдут в клуб. Видно, нас кто-то хотел поссорить».

      Так и было. Он, словно шёлковый, больше стал нам уделять внимания, хотя его руки от работы грубели... Он работал, полностью приносил полученные деньги, и даже в воскресенье повёз нас к своей сестре в районный центр, и мы прошлись по промтоварным магазинам, где было достаточно что-либо выбрать, так как там не очень покупали импортную одежду, и она была дороговата для села. Возвратившись домой, я почувствовала боль внизу живота. Так роды были не первые, то подумала, что сегодня, а может утром, пора в больницу. Ашот лёг, а я никак не могла заснуть, боль не прекращалась, слышу, как к нашему флигелю подъехал автобус. Я начала будить Ашота, он же не вставал - говорит, подожди до утра. Какое утро? Я уже не могла терпеть эту боль. Он вышел, а там сосед с другого флигеля, хозяин, и бабушка. Она подошла ко мне, я ей рассказала. Она говорит: «Девка, тебе рожать пора. Не бойся, я присмотрю за сыном».

      Уже мы едем по трассе. Боль увеличивается. Я уже и кричу. Автобус остановился около больницы в селе Алексеевка Первомайского района, меня вывели, а там и врача не было, только акушерка. Она посмотрела и сказала, что до утра рожу. Ашот побрёл где-нибудь устроиться на ночь. А у меня оставалась ночь, предродовая, и с большим желанием скорей родить ребёнка... Конечно, я готовилась к дочке, и всё покупалось в розовом цвете, потому что Роберт хотел сестрёнку, ведь у Вано и его сына была уже маленькая сестрёнка, и он тоже мечтал о ней... Часы быстро тикали в коридоре, где уже бродила я - не хотела заходить в палату предродовую, там были ещё две роженицы и они так кричали, что мне тоже голосить. Было трудно, боль увеличивалась. Меня к утру повели уже на акушерский стол. Крик, шум, «Она рожает»... Акушерка принимает роды рядом у другого стола. Подбежала - пять минут и рeбёнок закричал. «Девочка у вас» - показала мне ребёнка, копия Ашота, с уже длинными черными волосами. Также сказали, что обвитие пуповины три раза и ребёнка принесут на третий день. Как вы думаете, что хочет беременная женщина, когда родит? Конечно, кушать - у меня такой был зверский аппетит. Хочу кушать и всё... Больница маленькая - одноэтажная сельская, и я слышу, как Ашот меня уже спрашивает утром. Я встала и уже у дверей. Меня увидела акушерка: «Что же вы женщины такие, только кричали, а сейчас уже стоите перед мужиком!» Он меня спросил, что же я хочу... Я хотела копчёную колбасу, а это было просто невозможно достать в селе. Смотрю, он через час с букетом цветов и коробкой конфет для акушерки, а мне вручил палку колбасы чесночной Московской и трехлитровую банку молока. Он побежал на работу, ему ещё надо пристроить Робика у Лизы дома. Я же осталась там и ждала мою дочь три дня - с таким нетерпением рассмотреть все её черты.

      Меня как будто подменили - я стала такой спокойной, не думала больше за те дни, которые огорчали меня. Я просто его любила и детей тоже. На третий день привезли мне мою дочь. Двух мнений не может быть – конечно, Марина, так и записали её... Да, Марина! Крохотный комочек, который взял все красивые черты моего лица и отца:  брови чёрные, как ниточка, полумесяцем, коричневые глазки, носик маленький (я точно знала – мой), и даже, как у меня, на лбу с правой стороны (как корова лизала, так говорят) было у неё такое же и даже делилось пополам. Так что поработал Бог, создавая куклу в её лице! Я мать, а роженица все очень щепетильные в это время, и ещё два дня мне надо ждать, чтобы меня выписали домой. Там выписывали на седьмой день... Наконец этот день настал. Много цветов, конфет и, наконец, вынесли мою дочь. Я уже была одета. От Алексеевки не было очень далеко до совхоза, но Ашот был уже на машине - он выписал с совхоза и даже приехал с нашим сыночком Робиком! Встреча была тёплая. Сын то и дело спрашивал: «Ну, покажите мне сестру...» Мы уже у флигеля. Здесь началась у меня жизнь - в заботах о новорождённой...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 4. «Возвращение»


      Конечно, я была очень благодарна Лизе - она не только ухаживала за моим старшеньким, а убрала всё во флигеле, даже постирала моё замоченное бельё в корыте... А  это всё было сделать трудно, потому что у неё двое детей и мой ещё, надо было натаскать воды с колонки, чтобы всё пополоскать. Она была прекрасная хозяйка! Я всегда завидовала её терпению гладить - всё наглажено без единой складки. Её бельё отличалось белизной. Она делала так: кипятила, добавляя Ереванскую жидкость. Не работая, она фантазировала дома, и всегда у неё было чисто и блестело  всё, как перед комиссией, но я-то знала, что она это делает каждый день... Я же работала, училась - больше у меня была книга в руках, чем половая тряпка, но всё равно я поддерживала чистоту, но не до такой степени, как она... Настолько меня обрадовали подарки новорождённой и мне,  даже от Ашота, который не очень любил что-нибудь покупать.

      Моё возвращение с больницы полностью его исправило. Он каждую свободную минутку стал прибегать домой. Стал очень ласковый к детям и даже Pобика постоянно выводил куда-нибудь погулять, чтобы спокойно спала наша малютка. Украина это не Грузия и в конце августа стало холодать. Флигель был холодным - там не было печки. Там была газовая плита. Я включала, а сверху ставила кирпич – накаляясь, он давал тепло, но этого было не достаточно. Один раз днём закончился газ, так как он был в баллоне и привозной. Я же не могла поменять, и моя соседка, пришедшая на перерыв, поменяла этот баллон на другой, свой. Мы с ней дружили. Она со мной разговаривала на украинском языке, и я её уже понимала. Вечером пришёл Ашот. Я рассказала ему, что газ закончился и два часа не отапливался флигель. Он меня успокоил, сказав, что рабочий сезон обычно до ноября месяца, но у них закончился гудрон. Это означало, что его могло хватить до десятого или пятнадцатого сентября, и мы уезжаем. Я так обрадовалась - сразу вспомнила свою семью, больного отца, братьев и сестру. Как у неё дела? Она меня с ним познакомила, но выйдет ли замуж за студента? Ведь она всегда говорила, что выйдет замуж за профессора или же...

      День учителя и мы снова собрались у Вано дома. Там была и Оксана, но я не обращала на неё даже внимания... После рождения второго ребёнка у меня пропала ревность или же я заметила большую перемену Ашота  к своим детям и особенно ко мне. Как всегда танцы, и я уже смогла показать свой класс, ведь обучение грузинских танцев в детстве сделало меня пластичной для всех танцев, а главное, у меня был великолепный слух - это от моей мамы... Когда я росла, у нас не было пианино, но моя мама великолепно играла на пианино для нас у соседей, даже с закрытыми глазами. Она подготавливалась. обязательно переоденет платье, и брала всю свою детвору к соседке. Мы рассаживались на полу. Она садилась на край скамейки, заранее открыв крышки верхнюю и нижнюю -  любила, когда громко... и эта громкая музыка доносилась до нас.

      Вечерело. Мы, распрощавшись, пошли домой. Ашот нёс Робика на руках. Я же везла коляску с нашей красавицей Мариночкой. На улице не было холодно, и мы не спеша дошли, даже успели выпить вечером чаю...  Дни проходили очень быстро. В воскресенье наши мужья уехали в Харьков за билетами. Возвратились поздно, но уже мы знали, что семнадцатого сентября уезжаем в Грузию в Тбилиси - к себе на родину, где выросли ....

      Назначенный день настал рано. Утром подъехала грузовая машина, и мы стали выносить наши чемоданы. Помимо чемоданов нам выделили с совхоза по два ящика яблок  Снежный Кальвиль, а также банки перетёртой черной смородины, большой баллон майского мёда, даже мясо, свежину ... Так, что вся машина была загружена. Меня с ребёнком посадили вперёд, и рядом даже поместилась Лизина девочка. Её звали Виолла.  Она была одногодичная. Обычно всегда держалась за мамину юбку, но видя, что Мариночку посадили в кабину, тоже захотела быть рядом... Мы ехали уже в Харьков. Дорога длинная – часа три, наверно. Машина остановилась около вокзала. Когда всё выгрузили, я только теперь  заметила, сколько много у нас тюков, мешков, ящиков. Наняли носильщиков, и они нас повезли уже через переходы на наш путь и приблизительно остановили около нашего вагона. Мы были там на перроне, похожие на цыганский табор... Все укутанные - было холодновато. Наш состав подали... И точно мы уже у нашего вагона. Только вперёд пропустили с детьми. Наше купе. Тепло и пахло крепким чаем.

     Полтора дня в пути прошло быстро. Одно купе наше, другое их. Необыкновенный характер дочери - не плакала. Проснётся - откроет глаза. Накормлю - опять заснёт. Полтора дня до Тбилиси пролетели мгновенно. Радость, что скоро будем дома... Робик опечалился, что его велосипед не положил Вано на машину, потому что и так было много вещей. Я ему обещала купить новый. Уже мы проезжаем по территории Грузии, и через несколько часов поезд остановился в городе Тбилиси на железнодорожном вокзале. Два такси не хватило на все наши ящики и мешки - взяли три такси, и через полчаса мы были уже дома. Какая красота! Когда ты долго не бываешь дома -  тут ты всё воспринимаешь по-другому.  Ашот на следующий день пошёл устраиваться на завод им. Орджоникидзе опять токарем. Я же пошла домой к родителям - проведать своего отца.

      Когда я постучалась, отец мне открыл. Он был с палочкой, но уже передвигался в квартире... Я ему показала свою малютку. Побыла там немного, оставила гостинцы, что привезла с Украины. Поехала домой, оставив своих детей на Лизу. Я побежала навестить своего брата Владимира, но когда он меня увидел, как будто бы забыл - вначале не узнал, потом долго плакал, курил одну за другой Приму, которую я принесла, покушал и сам сказал, что я пошёл… Его здоровье ухудшалось с каждым днём. Сколько раз я ещё посещала его – замечала только ухудшение... Со всеми встретились - обрадовались, что мы возвратились... В хлебном я встретилась со своей подругой по техникуму Лили, и она мне сказала, что меня ищет замначальник планово-финансового отдела Модебадзе. Я сказала, что завтра зайду в Управление дороги... Я была в декретном отпуску, и мне было очень интересно, почему он меня искал.

      Вечером мы всей семей поехали к бабушке Кате со своими гостинцами. Она, как всегда, нас накормила варениками и разным соленьем и сказала, что она ушла на пенсию. Я ей объяснила, что меня начальство искало. Она обещала прямо с утра прийти к нам домой. Она была безотказная. Утром Ашот уже на работе. Пришла бабушка Катя. И я, накормив Мариночку, побежала по Чугурети вниз до Хетагурова на трамвай номер 8, который шёл до вокзала. И через две остановки раньше было Управление Закавказской Железной дороги. Поднимаюсь на второй этаж. Зашла в большую комнату, много было там бухгалтеров, а Лили ещё работала там машинисткой. Она подошла ко мне и сказала, что зайдет и скажет обо мне. И сразу же он меня позвал в свой кабинет. Модебадзе был не только замначальника финансового отдела, он же был и наш лектор в техникуме по планированию. Он всегда поражался моим способностям и даже тому, как я с главными бухгалтерами составляла форму 2-2 по амортизационным расходам и основным средствам, но в его кабинете я была впервые.

      Большая комната - его стол и от него ещё длинный, человек на десять... Я стояла у двери, поздоровалась. Он предложил сесть. Его речь началась с того, что он помнил, что я была беременна на госэкзаменах, даже спросил - девочка или же мальчик, а затем он сказал, что во второй поликлинике на улице Пекина нужен старший бухгалтер на правах главного, и он рекомендует на эту должность меня. Мне всего двадцать лет. Какой солдат не мечтает быть генералом. Так и я мечтала в то время быть главный бухгалтер, как мой отец. Я спросила, есть ли у меня день подумать? Он сказал, что есть, потому что мы уже как неделю ждём именно тебя. Я поблагодарила и выскочила из кабинета... Поехала домой. Накормила свою дочь и спросила бабушку Катю, будет ли она смотреть мою дочь,  совсем крохотную, потому что я получила назначение на работу. Она согласилась. Вечером я рассказала Ашоту. Он обрадовался, потому что ему было бы трудно одному справится с текущими расходами.

      Утром, одевшись красиво, я поехала опять к Модебадзе, и он в присутствии меня позвонил Кохреидце, главному врачу второй поликлиники, и предложил мою кандидатуру на эту должность. И меня послал к нему познакомиться. Также он позвонил во врачебно-санитарную службу в плановый отдел и послал туда рекомендацию на меня.    На троллейбусе я доехала до Дворца спорта...и немного прошлась по улице. В конце уже я заметила надпись - Поликлиника 2 ЗКВ ж.д.. Я никогда не гуляла по ул. Пекина  и просто любовалась красивым чистым районом, широкой улицей. Я вошла - спросила по фамилии Кохреидзе, и прошла по длинному коридору врачебных кабинетов. Оказалась у его двери. Небольшой кабинет, стол приставной. Он уже, наверно, догадывался, кто я. Встал, за руку поздоровались. Я села. Он объяснил суть работы и что это бюджетная организация. Я с такой никогда не сталкивалась, но он показал мне смету на этот год и баланс. Я подумала, что справлюсь... Написала заявление на приём на работу, и он сказал, что это не всё - надо будет вместе завтра поехать на утверждение в Управление дороги. На третьем этаже была врачебно-санитарная служба. Там встречаемся завтра в одиннадцать часов. Я попрощалась и вышла из его кабинета. Он видно набрал телефон Модебадзе и говорит по-грузински: «Кого ты мне послал?! Она же ребёнок...»

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 5. «Хочешь жить - умей вертеться»


      На следующий день я уже спешила в Управление железных дорог на третий этаж. Я никогда раньше дальше второго не поднималась, ведь на втором этаже располагалась финансовая служба Закавказской железной дороги... Повернула уже на третьем этаже - заметила с левой стороны табличку «Плановый финансовый отдел врачебно-санитарной службы». Значит, я нашла, подумала про себя... Прошлась по коридору и  встретилась там с главным врачом второй поликлиники Кохреидзе, который вместе со мной вошёл в комнату секретаря и попросил доложить о нашем визите. Мы входим в большую комнату начальника врачебно-санитарной службы Закавказской дороги Чхеидзе - он предложил нам сесть. На его столе стояло наверно десять телефонов (столько телефонов вместе я не видела). Он поднял одну телефонную трубку и попросил, чтобы все работники планового отдела зашли к нему. Меня представили, сказали, что я рекомендована самим Модебадзе, и, так как я работала в НГЧ-4  железнодорожной организации, уже на столе лежал приказ о переводе меня на должность старшего бухгалтера на правах главного. На завтра  была договорённость о приёме передаче дел. Я краснела - все были достаточно взрослыми, а я двадцатилетняя, ещё девчонка по годам, но уже мать двоих детей. После небольшого совещания Кохреидзе ушёл, а меня попросили пройти в плановый отдел. Там, в основном, были женщины, и им очень захотелось хоть немного узнать из моей биографии. Потом одна из них повела меня в отдел кадров. И так за несколько часов я узнала весь костяк службы...

      Приехав домой, я всё рассказала бабушке Кате, и она меня тоже подбодрила и ещё раз обещала смотреть Мариночку до садика. Робик был в детском садике. Я выбежала за ним, по дороге купив хлеб. Бабушка Катя уже приготовила обед. Когда Ашот пришёл, мы, как обычно, сели все вместе обедать. Утром провела ребёнка в детский садик и поехала уже на работу – принимать документацию. Пришёл главный бухгалтер стоматологической центральной поликлиники. Он здесь подрабатывал по совместительству, так как вторую неделю не было бухгалтера. Составлен акт приёма передачи. Он, распрощавшись, ушёл. Ко мне в кабинет вошла сестра-хозяйка Маргарита Михайловна. Она была наверно возраста моей мамы, и она плохо говорила на русском языке. Я ей сказала: «Говорите по-грузински». Так мы общались долго с ней на её родном языке... Замечательный интеллигентный человек, из очень хорошей семьи, никогда раньше не работающая. У неё муж был писатель, но когда он скончался, ей не хотелось оставаться дома одной, и здесь среди коллектива врачей и медсестёр она нашла себе приют.

      На моём столе стояло два телефона - один напрямую с главным врачом Кохреидзе. И вдруг звонок, я беру трубку - он просит, чтобы я зашла к нему.

- Я слушаю Вас, Отар Георгиевич. Он посмотрел на меня и сказал:

- У Вас ненормированный рабочий день и Вы можете бежать домой, когда вам надо, но работа должна быть сделана. Я поняла, что он не будет спрашивать, отсидела ли я все восемь часов здесь, как во всех организациях, и меня это особенно обрадовало.

      Перевод меня в эту поликлинику сыграл главное -  большой подъём по работе на ступень и даже выше, но не хочу рассказывать сейчас, только скажу, что на следующей неделе было собрание месткома. Рассматривалось там моё квартирное условие, и перевод, и очерёдность по годам, и я сразу оказалась первой в очереди на квартиру...  Хотя откуда я перешла - была шестьдесят пятой. Здесь работали врачи -интеллигентная публика, давно устроенная в жилищных условиях, но те, которые стояли в списках, медсестры, они недавно были приняты на работу… Мне повезло.  Конечно, я понимала, что даже первой придётся ждать, потому что лет пять вообще никому здесь не давали квартиру... Здесь же была и детская поликлиника, она по бухгалтерии к нам не относилась, но на учет я поставила своих детей сюда.

      Постепенно обосновалась. Мне было очень приятно здесь работать среди врачей, начитанной интеллигентной, в основном, грузинской публике. Там, где я работала, была строительная организация - крик, шум, иногда плохое словцо, но здесь разговор на полтона. Я попала в рай... Но вскоре я заметила, что они разделены на кучки. Врачи дружили и беседовали с врачами, медсестры с медсёстрами, а в основном ко мне с разными вопросами обращались хозяйка и статистик. Но у меня и не было много времени для бесед - бежала домой, ведь я ещё кормила грудью свою Мариночку. Правда, бабушка Катя её уже стала прикармливать сцеженным молоком. Она по-прежнему была спокойная. Покушает и заснёт. Губки такие красные, бантиком, можно часами смотреть и любоваться ею.

      Приближался Новый год, первый мой баланс. Если там сдавали баланс ежемесячно, то здесь поквартально, это ещё один факт, который меня обрадовал. Новый год обсыпал немного снегом. Зима не холодная в этом году... Получила приказ сдачи баланса на 15 января. Всё сделано, заполнены все формы. Бюджетный баланс для меня новое... Смета на год, даётся финансирование и надо до конца всё потратить, ничего не должно быть в банке на счету. У меня же было 56 рублей... Когда я сдавала баланс, то принимавшая Елена мне сказала, что могли бы получить эти деньги и на канцелярские расходы потратить, но я думала, что здесь так же всё переходит и немного обожглась... Но это был первый баланс, а дальше всё пошло, как по маслу. Помню ещё один раз, была такая статья отчисления на социальное страхование, то есть ты имеешь право выплатить по этой статье больничные листы и пенсию сотрудникам, и к концу квартала мне должны были около 800 рублей зачислить с фонда социального страхования, но не успели. Из-за этого меня замначальник планового отдела повела к Чхеидезе, показала ему всё. Он, даже с повышенным голосом, говорил, что мы не можем раздавать даже на время бюджетные деньги на социальные. Конечно, меня это задело. Я заранее уже приблизительно планировала, чтобы не допустить в следующий раз такое, но я заметила и причину - увидела, как все приезжающие сдавали баланс. Они привозили взятку, может не деньгами, а продуктами - вино, отборное мясо и фрукты... А я ничего не принесла. Надо было учиться жизни - ты мне и я тебе. И я очень быстро подхватила эту идею – «хочешь жить, умей вертеться». И всё установилось по их правилам...

      Время безостановочно диктовало новые правила жизни... И каждый раз Кохреидзе определённую сумму выделял на подарки во время сдачи отчётов и балансов... Дома всё шло своим чередом. Бабушка Катя издалека приезжала, как на работу, ко мне, готовила, смотрела за Мариночкой. Девочка стала тяжеловата, как пышечка, и уже что-то лепетала... Ашот работал и полностью отдавал мне зарплату. У нас было затишье и в семейном отношении, но скоро весна, и я понимала, что он уедет на заработки, как перелётная птица. И мне становилось не по себе... Но дети меня полностью погрузили в своё очарование, и я согласилась - он вместе с братом уезжает в конце апреля 1970 года опять в этот же совхоз Комправда на Украину...  Я же понимала, что раньше, чем не сдам баланс, к нему не приеду. И это будет в июле месяце, но другого выхода у нас не было, тогда думала я так. То, что он заработал за лето, он не заработал даже за все время на заводе, пока работал здесь... и я понимала, что до первой его зарплаты тоже далеко, и что я с двумя детьми остаюсь одна на свою зарплату. Но мне помогла опять бабушка Катя - она полностью на это время перешла ко мне. Смотрела днём моих детей и занималась хозяйством, была очень экономной. Наверно, люди прошедшие войну и голод, все такие. Готовила, стряпала вареники, пирожки, даже засушивала на бумаге свою вермишель, варила супы и даже с галушками... И это всё я впитывала, как пылесос, мне не надо было записывать. Я многое научилась от неё, пока она жила со мной.   

      Мой отец был парализован, но уже ходил. Я его тоже на время перевезла к себе. За несколько месяцев работы меня очень полюбили все сотрудники, и в один день Кохреидзе выслал на скорой помощи ко мне домой бригаду врачей, вплоть до невропaтолога, которые на дому у меня провели консилиум и решили, чем мне лечить отца. Назначили лекарства, которые мне давала бесплатно старшая медсестра. Отцу стало немного лучше, и он попросил меня перевезти его домой. Там для него от мамы ежедневные новости о сыновьях, которые такие ещё маленькие, но уже побывавшие в тяжелом положении, искусили все трудности жизни, и конца этому не было видно...

      Скоро сдача полугодового баланса, и я знаю, что надо купить билет... Кохреидзе, он всех знал, и в этот раз достал билеты в Харьков на всю нашу семью и семью Лизы. И мы, две семьи, две молодые мамы, обе с двумя детьми, отправились на поезде. Поезд тронулся. Меня провожала бабушка Катя. Лизу её брат. И мы уже в купе. Как я люблю ехать поездом! Достали всё, что было покушать - горячий чай в подстаканниках под стук колёс... Дорога длинная, но так, как мы ехали вдвоём, была весёлой, и было на кого оставить детей, когда мы ходили даже по нужде в туалет, не боясь, что у тебя могут похитить ребёнка... Опять ночью в три часа поезд останавливается в Харькове. Нас встречают. Первое, что сообщают - квартира есть. Встречали они уже с небольшим автобусом, все разместились. Конечно, наши мужья были загорелыми, но Ашот сильнее всех. Он сидел с Робиком, постоянно о чём-то разговаривал, я же на руках держала Мариночку, которая ещё спала и ей было безразлично. Но вскоре заметила, что наши все детки заснули... И так мы доехали до самого Совхоза. Там ничего не изменилось. Лиза опять на квартире у учительницы, а меня подвезли к одному дому, не двухэтажному.

      Вышла нам на встречу бабушка Олеся, одноглазая. Она потеряла на работе глаз, и, как мне потом рассказали, ей дали шикарную квартиру из трёх комнат на первом этаже и даже впереди с оградой в виде садика. Там  всегда у неё росли цветы. Потом вышел её сын Васёк, так он представился, лет семнадцати, но он показал палатку в палисаднике и сказал, что там его кровать и домой он не заходит вообще, если только покушать иногда. Он тоже питался в столовой для рабочих бесплатно. Нам показали комнату - это для меня было находкой, потому что во флигеле жить было трудно. Бабушка Олеся оказалась великолепной женщиной, и она очень помогала мне с детьми...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 6. «Когда он счастлив в семье лишь!»

    Украинская жизнь отличалась от Тбилисской. Много застолья по разным поводам - проводы, день рождения и т.п.  Режут кабана – отмечают, и мы всегда с ними, потому что наших мужчин уже приняли за своих, и везде они были ведущими в застолье... Вано красиво пел и Ашот подпевал. Уже выучили много украинских песен. Местная речь была для нас доступна, а мне особенно, потому что в нашем доме отец и бабушка Катя разговаривали на своём родном казацком языке, а он очень был похож на украинский. И я, как пылесос, всасывала в себя эту прекрасную мягкую речь, все их прибаутки, анекдоты и даже матюки...

      На квартире, где мы устроились, бабушка Олеся (иногда соседи называли её Полина)была настолько порядочной и доброй, что, когда увидела, как Ашот хотел сам уйти вечером в кино, сказала: «Пускай и Нина идёт - я посмотрю деток...» На неё я свободно могла оставить детей. Она так хорошо укачивала детишек под старинные украинские песни, что мне было далеко до неё... Вначале я стеснялась, а потом согласилась. Появилось много знакомых, и я быстро влилась в их коллектив... Хотя здесь был совхоз, но каждый имел дома корову в маленьком хлеву, поросят, кур, уток и даже на пенсии было, чем заняться нашей хозяйке... Я наблюдала, как она принесённые опавшие яблоки бросала в корыто, и корова перед сном с удовольствием доедала всё... Её сын Васёк был пастухом в совхозном стаде, а один раз в месяц она вместе с ним отправлялись выгуливать на поля стадо коров работников совхоза. Рано утром звенел колокольчик пастуха, созывая коров, и по улице шли коровы, как будто бы зная куда идти - на зов колокольчика... Тяжёлый сельский труд - может потому они радовали себя маленькими праздниками, которые имели.

      Наши дети и малыши Вано были почти ровесниками и, как только просыпались, сразу Робик просился к ним, хотел встретиться со своим двоюродным братом Валеркой... Начали съезжаться отряды студентов из Харькова. В клубах было полно людей, уже новых. Ко мне зашла Лиза, сказала, что приехала дочь её хозяйки, тоже сюда на практику в совхоз, и будет жить у них дома... У них была ещё маленькая комната. На вечер нас пригласили отметить этот приезд. Опять стол, гулянка, песни, танцы под аккордеон - красивый вечер... Я выглядела прекрасно, но почему-то моё сердце стало меня тревожить, то ли я заметила, как эта дочь смотрела на Ашота. Я быстро отгоняла эти дурные мысли от себя, ведь я была с ней, как небо и земля. Разные по внешности: моё лицо было прозрачное, белоснежное с розовым оттенком на щеках, она же была конопатая с большими угрями, вросшими глубоко... У меня был прекрасный длинный волос шелковистый - волнистый среднерусый, а она была рыжая и видно было, что накручивала себя паровыми бигудями... Естественные мои чёрные брови, ресницы длинные, как раскрытые веера, доходили до бровей, когда я открывала мои янтарные глаза. Её же глаза зелёные, как у кошки.... Нет, в ней ничего такого нет, чтобы могла она превзойти меня... Но она стреляла так глазками своими, что даже наверно Ашоту стало стыдно, и он вышел покурить. Она же за ним... Я посмотрела в окно. Со второго этажа видно было, как они оба курят и беседуют. Они поднялись, и целый вечер выходили вместе покурить вниз.

      Дни бежали, а в воскресенье бригадиром наших мужей был зять Володя. Он пригласил начальство и всю бригаду на ставок. Мясо на шашлыки и выпивку всё они привезли. Я оставила Мариночку на бабушку Олесю, а сама взяла только Робика. Я сидела опять с детьми в кузове, а все наверху. Вано пригласил Марусю, дочь  хозяйки, тоже... В грузовой машине есть окошечко и всё видно, что происходит в кузове машины. Я заметила, что Ашот с ней стоят, держатся за борт, и как он её обнимает за талию, чуть ли не целуясь в присутствии всей бригады... Вано и Лиза были в другой машине. Я же сидела впереди, как на иголках. В эту минуту я хотела их разорвать, а слёзы сами капали с моих глаз... Все же, думаю, неужели он так мог обменять нас на неё... Чужой плод всегда вкуснее ... Но моё сомнение быстро улетучилось, когда мы подъехали. Он помог даже мне спуститься с машины, подавая руки, взял Робика на плечи, и мы прошлись поближе к ставку... Красивый ставок - достаточно большой, над ним наклонённые ветви ивы, как продолжение - очертания в воде... На одном дереве на канате была привязанная покрышка, и я заметила, как отдыхающие, держась за покрышку, размахивались и бросались в ставок. Конечно, я с собой не принесла купальник, как я могла в присутствии всех родственников-мужчин раздеться. Конечно, нет. Я соблюдала традиции Кавказа и честь семьи... Но она очень быстро сбросила с себя сарафан. Её купальник мог быть и скромнее, подумала я в тот момент, как в  эту же минуту к ней нырнул Ашот... Они ни на кого не обращали внимания, как два лебедя плавали, обтираясь друг о друга. Моя ревность переполнила все чаши. Я подошла к Лизе, та сказала, что тоже не взяла купальник. Я подошла к берегу, крикнула Ашота. Он же меня не замечал или же не хотел замечать... На мне тоже был ситцевый сарафанчик, подумаешь, и я уже не думала - шагнула впервые в ставок. Но он оказался далеко не морем - не было берега, и я по илистой поверхности уже оказалась внизу. Я плавала хорошо, но смутилась такой скорости... Как вдруг ко мне стали подплывать два хлопца с другой компании, крича друг другу: «Смотрите! К нам плывёт русалка...» Ашот оставляет Марусю и плывёт ко мне, те же огрызаются - у тебя же есть с кем позабавиться... Они уже стали ругаться друг с другом. Я вижу, как бросился в воду его брат Вано и несколько человек с их бригады. Вывел Ашот меня... Но это было мало - завязалась там ещё драка...  Праздник был испорчен, но мы переехали на другое место, другой ставок, но настроение было у всех подорвано, особенно у меня... Кто-то обиделся, что начальству не угодили, а кто-то, что день не удался... Я же уже точно знала, что между ними что-то есть и надо решить, как быть дальше.

      Вечером я с ним не разговаривала, хотя по натуре я быстро прощала все обиды, даже порой не помнила за что обиделась, но тут все признаки измены было на лицо. И что же мне делать?!  Он обедает и ужинает в столовой, приходит домой, как гость. Я попросила, чтобы он купил билет на ближайшее число на поезд - я хотела уехать. Он уехал в воскресенье в Харьков и купил билет на 30 августа. Что же я буду здесь делать до этого дня…? Я просто уже стала игнорировать его... Он продолжал ходить в клуб и на танцы, а у меня ещё месяц до отъезда... Приехали в клуб артисты с города - будет хороший концерт. Васёк сказал мне, что Ашот тебе оставил место. Конечно, я привезла для себя красивые платья, но этот чемодан я даже не открывала, но раз здесь концерт, то решила пойти... Надела платье розовое в серебряных блёстках - самый пик моды в то время и каблучки. Пошла на концерт. А у входа меня остановил парень. «Это кто ты такая будешь?» - не пропускает меня. Там же Васёк стоял. «Оставь, Витька, - это Ашота жена». И я прошла к месту в ряду, оставленное для меня. Ашоту ничего не сказала, но ему быстро доложили, что Витька Котелевец, который приехал с армии недавно, влюбился в армянскую жену, и женится на ней, несмотря на то что у неё двое детей… Так мне передали тоже... Я же, как говорится, клин выбивают клином, начала ходить на все турниры по футболу. Там в нападающих был Витька Котелевец. Ашот стал уже меня ревновать… Сам перестал ходить в клуб. Конечно, так как он был дома, я уже не ходила...

      Подошёл наш день расставания. Лиза осталась до конца сезона работы. Я же уехала. Меня провожал Ашот. «Всё бывает в жизни - не делай скоропостижных решений» - попрощавшись, он поцеловал детей. Я же отвернулась... Хотя я знаю, что всё бывает, но мне стало обидно за себя. По возвращении домой я быстро поехала на работу, потом в управление Закавказской дороги. Там я всегда встречалась со своими подружками по техникуму. Лили мне рассказала, что её перевели бухгалтером, а на её месте машинисткой сейчас работает Эмма, с которой она познакомилась на вступительных экзаменах в институте... Она рассказала, что Ростовский филиал РИИЖТа открыл УКП РИИЖта в Тбилиси при железнодорожном техникуме, и что когда летом меня не было, она сдала экзамены и поступила, и что, достаточно двухгодичного стажа работы на железной дороге, можно поступить, сдавая даже на тройки. Конечно, я огорчилась. Успокоила себя тем, что не всё потеряно, ведь стаж у меня есть, и на следующий год я обязательно буду поступать в Ростовский институт железнодорожного транспорта... Я слышала, что он давно существует, как филиал в Ереване, но у нас в Тбилиси не было. Когда-то мне отец тоже говорил, что пошлёт в Москву в железнодорожный учиться, но моё замужество ему перебили все карты...

      Работа, дом, дети и учебники в руках - я прекрасно знала математику, но с физикой я не дружила, и поэтому во чтобы то ни стало я должна выучить, хотя бы необходимое для сдачи экзамена... Моя вторая подруга не поступила, не достаточно было знаний, так что мне нельзя терять ни дня, ни одной свободной минуты. Я перечитывала даже то, что знала. Конечно, я твёрдо решила поступать на следующий год и даже пошла к отцу Ашота опять спрашивать разрешение, так как знала, что Ашот меня не пустит учиться... Он дал добро и сказал, что всячески поможет: «Если ты изъявила желание учиться, мы не будем против…» Работа, дом, дети, детский садик – каждый день одно и тоже, только добавился большой ежедневный труд сидеть за учебниками. Мне казалось - давно всё это было, ведь после окончания школы я ещё закончила техникум... Но как говорят, труд всё перетрёт, и я сразу через месяц почувствовала, что делаю успехи. По алгебре в то время я занималась по сборнику задач Антонова и у меня всё пошло, как по маслу... Уже начало ноября. Наши перелётные птицы, так я называла тех, кто выезжал на заработки, скоро возвратятся. И я жду Ашота... Сухость телефонного разговора его раздражало - он привык, что я любила и прощала всё, но я была занята сейчас настолько серьёзно... Я знала, что только моё поступление в институт пробьёт дорогу, по которой я смогу шагать, как мне будет угодно, не оглядываясь назад...
   
Глава 2. «Мои достижения»

Часть 7. «Слово отца - она будет учиться!»


      Конечно, и в нашей семье большие перемены. Людмила, моя сестра, вышла замуж. Хотя она мечтала выйти за референта или же адвоката, но судьба распорядилась так - она вышла замуж за однокурсника Владимира, который по своему уму и способностям подавал большие надежды. Он учился на историческом факультете, был с красивой грузинской фамилией - все карты в  руки, хотя мать у него тоже была еврейкой, но кто смотрит в метрическую? В паспорте ведь грузин, и так он продвигался вверх. Но самое главное, что Люда была беременной и они уже жили отдельно на квартире. Им было трудновато, он работал сторожем в ночное время, а днём учился в институте, был там секретарём комсомольской организации, и его карьера уже была почти предначертана самим Богом. Моя мама часто с авоськой поднималась по крутому подъёму к ней, чтобы принести ей что-нибудь из фруктов или лакомство.

      Однажды мама рассказала, что в сумасшедшем доме, где находится брат Вова, она видела мою подругу школьную Свету, я решила её навестить. Пешком спускаюсь я по Чугурети, прошла Воронцов, вышла на набережную, как будто ноги были деревянными,  с трудом я ими передвигала. Что могло случиться с ней, я не понимала? Я дошла до женского отделения. Никакой разницы между мужским и женским. Её позвали, она меня сразу же узнала, но я с трудом: во-первых, давно её не видела, а во-вторых от бывшей Светки ничего не осталось. Зубы выбиты, она была похожа на старуху. Света спросила сигареты. Я машинально ответила, что не курю, но вспомнив, что несу для брата, протянула ей Приму и спички. Она схватила и одну за другой стала рвать, комкать, курить. И выпалила за несколько минут всё, что с ней случилось. Неудачный брак. Дети - двое, которых воспитывает её мать. Побои и драки в семье. Столько она говорила, что мне не пришлось даже вставить слова.  Она говорила, спрашивала и тут же сама отвечала. Я в растерянности быстро попрощалась с ней, тем более меня ждала моя мама у брата. Я долго не могла понять, почему так бывает с людьми вполне здоровыми. Конечно, побои, особенно по голове, могли бы задеть нерв, как получилось и с моим братом...

      Я подошла к мужскому отделению, мама уже с Вовкой сидели на лавочке. Я присоединилась к ним. Володя посмотрел на меня и продолжал кушать. Мама приносила ему почти каждый день одно и тоже - хлеб с колбасой и кефир. И пока он не закончил, он даже на меня не посмотрел. Конечно, у меня были вареники и компот, но он увидел Приму и быстро достал её, нервно открывая, и стал курить. Я посмотрела на его руки. Они все были обуглены, метки от потушенных сигарет, видно так заставляли тушить сигареты, если  он закуривал в палате. Он также, как Света курил, комкал. Ох, Господи, зачем так наказал его, красивого черноволосого моего брата, думала я. Мама прямо под фонтанчиком помыла его голову и повязала своей косынкой, чтобы высохли волосы, которые были у него достаточно длинными. Потом повела в вестибюль, если можно было так это назвать. Там сидел парикмахер и за несколько рублей стриг волосы и брил больных. Больно смотреть на такое. Возвращавшись обратно, я всю дорогу думала о нём и о своей семье. Почему так незаслуженно пострадали мои братья, которых я очень любила?

      У меня была работа, дети и часто я его не навещала. Это делала наша мама. Семь дней в неделю она была у него. Она в то время работала уже старшим контролёром Метрополитена, то с ночи утром забежит, то вечером перед работой. Я была ей благодарна. Она никогда мне не помогала, а Людмиле, как первому ребёнку, с ней прошли её молодые годы в эвакуации, Вовочке - он больной, и к Сашке, младшему, постоянно ездила, куда бы только его не посылали… У меня, она думала, что всё нормально. Я никогда ей не жаловалась на свою жизнь. Она знала, что я уже работаю в должности старшего бухгалтера на правах главного во второй железнодорожной поликлинике, что закончила техникум, а сейчас скоро буду сдавать экзамены в институт. И я смотрела на неё и не хотела прибавлять ей забот, тем более у неё ещё дома болен отец, который был парализован, но ходил, опираясь на палочку. Трудный день с самого утра у меня - столько стресса.

      Но я сама по себе в жизни устойчивая, должна вынести все преграды, которые, как сеть выставленные, передо мной. Смотря в окно, увидела - подъезжает такси, из него выходят Ашот и Вано, его брат. Полный багажник разного Украинского добра: семечки, поросята, куры, сало, мёд, подсолнечное масло и ещё много всего, не перечислишь... Встреча была тёплой, потому что уже успели соскучиться и я не обращала особенного внимания на его флирты. Для меня главным было спокойствие в доме и дети, и как он всегда говорил, последняя посадка всегда будет дома. Я верила этому… Меня, конечно, обижали его слова, но я сама по себе незлопамятная и быстро отходчивая. Было воскресенье. Дети набросились к нему на шею и сразу, как будто солнце осветило нашу маленькую уютную комнату 16м2. Его появление дома уменьшило мне забот. Он с удовольствием брался вести детей в детский сад, приносить продукты с базара. Зимой часто он работал на заводе, чтобы был дополнительный доход в семью. Его ни в чём я не могу упрекнуть - любит меня и детей и всё делает. Хотя часто не получалось для нас, чтобы жилось нормально. После каждого приезда мы покупали крупную обновку в дом, а в этот год даже две - телевизор и холодильник, но как всегда вечно не хватает, потому что, чем больше зарабатываешь, тем больше ты тратишь... Внизу на первом этаже построили кухню, подвели газ, но приходилось его использовать только для варки там белья, потому что под Новый Год загубила полную кастрюлю голубцов из зелёных виноградных листьев. Забыла  или же большой включила газ - всё подгорело... Плохая примета, и что же будет в этом 1971 году? Но начало года ничего плохого не предвещало, и  я уже забыла об этом...

      Дни тянулись, как обычно, но с наступлением весны видно было, как настроение у Ашота меняется... Скоро наши "перелётные птицы" улетят на заработки...Так и получилось - в начале апреля к нам заехал его зять Володя и сказал, чтобы они взяли билет на Харьков на 15 апреля. Я была рада и в то же время не рада, ведь когда он дома, не давал мне заниматься, только по ночам, а я вообще по натуре сойка, люблю по утрам. Освобождал меня, завязанные мои руки - у меня снова появилось уйма времени. Уже я точно решила для себя, что в это лето я к нему не поеду. Он часто звонил. Я же не говорила дату, на которую взяла билет. Я пошла опять к его отцу и спросила разрешение на сдачу экзамена в институт. Объяснила, что три года буду учиться здесь в Тбилиси. Это Ростовский филиал, открылся в прошлом году, и мне очень хочется там учиться. По моей специальности был факультет бухгалтерский учёт, но мне захотелось получить специальность  инженера-экономиста на железнодорожном транспорте. Он одобряет. Я подаю заявление, всю необходимую документацию и свой диплом техникума по специальности «Бухгалтерский учёт». И через несколько дней я получаю день и месяц экзаменов - это был июль. Здесь точно решился мой ответ Ашоту -  я не смогу приехать в этом году. Может, я и хотела, но тяга к учёбе меня пересилила...

      Настал долгожданный день. Я уже около нашего техникума, где знала каждую кафедру...У входа встретилась с моей подругой Лили, с которой вместе училась в железнодорожном техникуме. Она уже сдавала сессию первого курса. А у меня математика, первый экзамен письменный - я сдала. Второй экзамен, математика устная - прекрасно! Третий – физика. Конечно, плавала, но трояк поставили, а русский язык… Кто не знает, как сдавали русский письменный в Грузии?! Тема на доске, шпаргалка в руке...Так я сдала все экзамены и получила через несколько дней официальное письмо, что зачислена в Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта на заочное отделение.  Понесла полученный документ о зачислении, прочла его отцу Ашота. Он сказал: «Не знал, что ты поступишь, когда согласие давал. Все деньги платят, чтобы поступить в институт, а ты сама поступила, значит, дадим тебе возможность учиться. Будем помогать смотреть детей». Учёба у нас была в Тбилисском техникуме. Преподаватели приезжали или с Ростова, или же с Еревана, там уже давно был такой филиал около вокзала. Высшая математика, черчение, начертательная, всё смешалось у меня…

      Дети,  дом, учёба, всё-таки больше по ночам, не хватало времени. Но когда приехал Ашот, стало труднее. Он не разрешал, чтобы по субботам я уходила в институт, и мне пришлось пожаловаться его отцу. Он вызывает его «на ковёр». Так мы говорили, когда он хотел поругать или же похвалить. Армянская семья -  дети очень прислушиваются к мнению отца. И Ашот соглашается меня отпускать по субботам на лекции, а книгу днём не разрешал мне держать, чтобы дети были присмотренные и всё в порядке дома. Так я и делала, когда все уснут, после того, как покупаем детей, стирки, которую я делала внизу на первом этаже. Кипятила бельё, а полоскала на морозе под единственным краном с холодной ледяной водой. И с тяжёлым мокрым бельём поднималась по крутой лестнице на второй этаж. Развесив всё на верёвки, заходила домой, переодеться, потому что с меня текла вода. От холода руки и ноги становились красными - отходили и иголками кололи. Уже все в доме спят. Тишина. Налив покрепче чай, я садилась за книги, которые получила в библиотеке института.

       Мне было трудно. Точные науки, математика мне давалась сразу, а остальное - мне приходилось по несколько дней останавливаться на одной и той же теме… А ещё этот английский язык, я не знала, как я его вообще сдам, ведь у меня были нелады с ним ещё со школы. Я просто думала, как можно так быстро прочитать и перевести  сто слов, как это делали наши однокурсники?! Я по-прежнему стала встречаться по субботам со своей подругой Лили. Она меня познакомила с её новой подругой Эммой. Я честно завидовала им, что они были уже студентами второго курса, и им не нужны были те предметы изучать, которые я невзлюбила. Но сессия зимняя подошла, и я сдала всё, подумав, что не так страшен волк, как его описывают, надо только вовремя всё пройти и ты будешь тогда «на коне». Приближалась весна. Нашим «перелётным птицам» уже не сидится, и у меня появляется возможность закончить мой первый курс спокойно, без нервотрёпки, без крика.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 8. «Тревожное счастье»



      Правда, у меня была задержка. Не знаю, что и делать? Мне всего 21 год. Третьего ребёнка рожать - у меня не было даже другого мнения, ведь рядом с нашей двухкомнатной квартирой со стороны балкона, рядом с квартирой его брата, освобождалась комната, и если они её получат, то надо разделить наши две заранее на два отдельных ордера и всё это сделать через Исполком, ведь в общую площадь если добавят и её, то меня снимут с учёта на получении жилплощади на работе, где я стояла уже в списке третья... Я решила написать заявление на раздел двухкомнатной квартиры, так как были два отдельных входа. Нас разделили. На заседание исполкома вызвали меня и Лизу, которая тоже была согласна разделиться, лишь бы ей досталась квартира рядом в 26м2, очень большая. И,  конечно, мне пришлось ей сказать, что я беременна и буду рожать, чтобы дали трёхкомнатную квартиру, когда моя очередь подойдёт. Сессию сдала, перешла на второй курс, отпуск. И куда деваться, только подумала, как звонок к соседям. Там Ашот, говорит соскучился и просит, чтобы взяла билеты и приехала на Украину.

      Билеты я достала опять на поезд - через неделю выезжаю, а до этого мне надо хотя бы повидать своих. Людмила была уже замужем за Владимиром Михайловичем, и даже в марте родила дочку, назвали её Наночка. Они жили очень в затруднительном положении, и её муж продолжал подрабатывать сторожем. Хотя днём уже работал на престижной работе и был там секретарём комсомольской организации. Видно было, как он поднимается в гору и никогда не брезгует любой работой, которая кормит его семью. Людмила не работала. Она смотрела Наночку,  которая была, как маленькая кукла, очень красивая. Встречи у нас были редкими, но тёплыми, потому что я тоже работала, училась, дети, но несмотря на нехватку времени я всё-таки любила посещать её с детьми или просто так. Посетила я и своего брата, и родителей, в это время он был дома. Когда ему становилось немного лучше, то мама обязательно его брала домой. Он очень обрадовался, когда увидел меня с детьми, ведь в больницу я никогда их не приводила. Он заметил у меня животик, даже спросил: "Опять рожать?" Папа лежал, но тихо поднялся, опираясь на палочку, тоже присоединился к нашему разговору. Они рады были нашему приходу. Я же думала, как мало мы уделяем внимания своим родителям. Всё нехватка времени, раннее замужество, учёба, дети... Мама работала в метро, и хорошо, что на «300 Арагвинцев» - это близко было от нашего дома. И я пошла с ней тоже попрощаться и сказать, что уезжаю в отпуск.

      Любила путешествовать в поезде - это подстаканники, чай, обязательно варёные яйца, пирожки, а самое главное, рядышком дети, и никто тебе не мешает. У меня было целое купе. Нас было трое, а четвёртого так к нам и не подселили. Я рассказывала детям сказки, а сама любовалась красивой природой за окном. Наверно поезд укачивал, потому мои дети спали несколько раз в день, но я им не мешала, ведь знала, что по расписанию в час ночи подъезжаем в Харьков. Ашот нас встречает. Багажа было много, и поэтому нам помогли его вынести. Я насчитала семнадцать вещей, горшки, корытце и много разных детских вещей, ведь ещё заготовлено было и на третьего ребёнка. Я снова собиралась рожать на Украине. Встреча была тёплой и радостной. Я чувствовала, что его совсем не ревную. Я мать двоих детей и будет у меня третий, работаю на хорошей должности и студентка второго курса, не говоря о внешности, меня в Тбилиси все называли Мадонной, я не верила их словам, но в то же самое время постоянно посматривала в зеркало на себя...

      Дорога знакомая. Вот мы проехали Чугуев, где два года назад были на экскурсии. Там дальше - Первомайск, а далее уже наш знакомый сад совхоза Комправда, где мы жили у бабушки, туда и подъехала машина. Сына её уже забрали в армию, и вся квартира была в нашем распоряжении. Мне было там удобно. Она не работала, помогала мне и, вообще, я к ней привыкла, даже не помню, как её зовут, так и называла я тоже "бабушкой". Много знакомых, много застолья. Я так привыкла к украинскому говору, что часто ловила себя на том, что говорю свободно на украинском. Работы у Ашота было мало - постоянно нехватка в бригаде материалов, особенно битума, а без него какой асфальт. Встречалась с его братом Вано. Он меня спросил, не стыдно тебе иметь троих детей в двадцать три, а я сказала, что не стыдно, ведь я не украла, а имею своих. Не стала я ему подробно объяснять для чего мне это надо было. Он же подумал, что я хотела видно завладеть той комнатой, которая освобождалась рядом с ним. Но когда Лиза приехала со своими детьми, то оказалась - она тоже забеременела и хотела родить. Она была моя ровесница.

      Август где-то, десятое число. У меня схватки, а может мне показалось, но всё равно меня отвезли в Первомайск в акушерское отделение, и хотя сказали, что не время, сразу не отпустили, но Ашот постоянно приезжал ко мне. Мы часто поднимали тему, сколько он будет работать с лопаткой в руках? Ведь его зять - бригадир, не имел даже образования, а руководил двумя бригадами, зарабатывал большие деньги, физически не работая. Здесь в Первомайске Ашот знакомится с директором сахарного завода с п.Орелька Лозовского района, который предлагает ему покрыть сахарный завод асфальтом, а асфальт сам будет выписывать с большого асфальтного завода. Я не родила, видно рано было, возвращаюсь домой к детям, а через неделю меня опять в родильный дом в Первомайск повезли. Там родила девочку. Имени у меня не было, и поэтому без метрики мы её забрали домой, а через несколько дней я уже летела на самолёте в Тбилиси, потому что Ашот стал бригадиром. Новая должность его отвлекала. Он справлялся со своими обязанностями и в конце сезона приехал с большими деньгами. На тот момент мы могли купить 01 Жигули серого цвета.

      Когда я вышла с третьим ребёнком с больницы, Ашот не смог поймать легковую машину и привёз машину с совхоза, полную нагруженным углём, и мне сказали, что вас ожидаются большие перемены - третий ребёнок принесёт счастье в дом. Так оно и вышло. Как только приехал Ашот, у нас сразу начались перемены. Хотя я была в декретном отпуску, приехал ко мне главный враз Кохреидзе Отар Георгиевич и попросил, чтобы я хотя бы раз в неделю приходила на работу, а всё остальное время делала работу на дому. Ко мне на этот день приходила бабушка Катя. Я же выбрала пятницу, чтобы она осталась и на субботу, чтобы мне продолжить учёбу.

      Опять я попала в колею - работа, учёба, дети, и уже трое. Как хорошо, когда тебя окружают любящие тебя люди. Второй курс был труднее, то ли потому, что у меня маленький ребёнок, то ли из за нехватки времени учиться. Уже октябрь 1972 года, и хотя я родила дочь третью 24 августа, она до сих пор оставалась безымянной. Каждый день имя было разным, то захотелось её назвать армянским именем Арменуи, в честь своего свёкра Арменака, который всячески мне помогал, потом в честь его матери Шогагат, тоже армянское имя, но она не захотела, так как говорит, что при жизни не называют одинаково. И вот однажды я постирала её пелёнки, распашонки, стою и развешиваю бельё на большом балконе, куда выходила моя дверь, его брата и соседей, как поднялась с первого этажа соседка Лариса. Разговорились и она спросила, как же сегодня звать твою безымянку? Я рассказала, как в детстве мне не нравилось моё имя и не хочу назвать её как-нибудь, чтобы она всю жизнь не любила свое имя. Она спросила, а какое имя вообще тебе нравилось? Я даже не сомневалась - Лили, ведь я дружила с моей подругой по школе, и даже сейчас у меня есть подруга Лили. А она мне сказала, возьми так и назови. У меня был небольшой передник, чтобы не намочиться я его быстро снимаю и побежала в загс зарегистрировать свою девчушку. Назвала её Лили. А вечером сообщила Ашоту, что нашу дочь звать Лили. Он, конечно, тоже обрадовался, ведь красивое имя. Она была очень спокойная, лишь бы была накормлена, и пелёнка сухая. Марину и Роберта с утра Ашот уводил в детский сад, а сам подъезжал на своей, уже купленной, машине.

      В доме всё как будто бы налаживалось. Спокойствие прибавляли в нашу атмосферу молитвы бабушки Кати. Как придёт, так и начинает приговаривать. Выскажет все молитвы, пристегнёт к одеяльцу маленькую булавочку Лиличке и мне на подол юбки приколет. Так как будто бы всё рукой снимет. На работе мне прибавили зарплату. Учёба продвигается, а, что самое главное, с Ашотом налаживались опять отношения в любви и согласии. Он очень любит детей, часто выводил их гулять, давая мне отдохнуть или же помогал справиться с домашними обязанностями. Ведь кавказская семья - это полностью всё возложено на женские руки. Правда, с появлением машины, он стал сам привозить продукты, всё с базара, что необходимо для дома. Раньше я, честно сказать, завидовала, как его брат это всё делал, может быть он был постарше, а сейчас и мой повзрослел. Но он был бригадиром уже на Украине, и такие мимолётные помощи были не долгосрочными, так как он собрался уезжать, уже на машине, в Лозовской район Харьковской области Украины, где его уже заждались. Надо было писать договора на следующий год.

      Он набрал полный багажник армянского коньяка и грузинского вина и в январе после праздников уехал. Он позвонил, что доехал хорошо, и что уже договор подписан. Он со своим коньяком вошёл в дружбу со всей почти знатной публикой района. Работа в прошлом году была хорошая, и поэтому он удачно подписывает договор на объект - завод по заготовки зерна в Лозовой, с директором которого,  Лапшиным, познакомился на одной из встреч. После подписания договора он взял небольшой аванс с двух заводов и приехал обратно собрать бригаду. Ведь ему нужны были рабочие уже для двух предприятий. Он едет в армянскую деревню и подбирает себе бригаду. Мне уже он не мешает в моих поставленных планах на учёбу, потому что сам понял, что в жизни надо в молодости достигнуть цели, чтобы дальше хорошо жилось. В марте месяце он берёт с собой собранные две бригады, покупая им билеты. И полностью надо было их содержать до первой зарплаты. Двенадцать человек и все разные по характеру. Один пьяница попался, который пил, не пробуждаясь -  его пришлось отослать обратно.

      У меня всё по-старому. Я закрываю второй курс без хвостов, покупаю билет и выезжаю тоже к мужу, к отцу своих детей. Меня встречает тепло. Квартира уже была снята. Красивый дом в нашем распоряжении. У хозяйки рядом дом - чистота во дворе, живность, огорожен высоким сеточным забором. Даже там, где находились куры, и то был асфальт, чтобы мыть его со шлангом водой. Не было запаха помёта, и корову она не держала. К нам приносила соседка одну трёхлитровую банку каждое утро. Я, конечно, не ожидала увидеть такой хороший отпуск, ведь он был "добытчик". Он приносил и привозил продукты только свежие, рыбку свежую большими кастрюлями, что хватала не только пожарить, но и высушить, развешивая подсоленную рыбу на верёвку, прикрывая её марлей. Как будто бы было всё, но чего-то не хватало. Вечно пропадал по вечерам, всё занят на работе. И сильно, что он соскучился, не ощущала.

      Рядом у соседки свадьба. Нас, правда, приглашали, но трое детей, куда ты пойдёшь? И нет своей родной души на кого можно было здесь оставить детей. Вдруг я вижу - наша калитка открылась, и вошёл один из рабочих, армянин, и с ним, так он её представил, Галина, но не моя. Они вошли, и что попало ей первое в голову, спросила: "Можно лука у вас попросить?" Я обернулась, у меня в кладовке было, но когда нагнулась, то почувствовала, как она на меня смотрит ехидно. Я не взяла лук в руки, подошла к ним и просто сказала: "Что, пришла на меня посмотреть?... Так смотри же..." В это время подъехал Ашот, он за руку вывел со двора их двоих, ударив по лицу своего работника, сказал: "Что, подлянку решил сыграть?!" Как я поняла потом, это была любовница Ашота. Так как я не выходила за пределы двора, она так решила со мной познакомиться. Мне было обидно. Xозяйка меня успокаивала, говорила: "Поделом тебе, нечего своего мужика так надолго оставлять." Через неделю я послала телеграмму своему главному врачу Кохреидзе, прося продлить отпуск без содержания до конца августа. Мне было обидно за себя, а больше тревожно за своих маленьких детей...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 9. «Дом — это то, куда готов ты возвращаться вновь…»


      Не потому, что боялась его потерять - я боялась уже детей оставить без отца. И я сделаю всё, чтобы не было в моей семье безотцовщины, как я видела во многих семьях на Украине и в разных фильмах и передачах, которые часто показывали. Я должна бороться, хотя я по внешности, как говорили у нас на Кавказе, когда я шла одна, - «кровь с молоком». Дети ни сколько меня не испортили, а наоборот -  я округлилась, стала больше привлекательной, и трудно было поверить, что у меня трое детей. Его отношение ко мне очень менялась. Он был бригадиром и с большими деньгами. Ему стоит только поманить, а впрочем, наверно манили его. Он всегда покупал спиртное, не говоря уже о том, что ящик с водкой стоял у него в багажнике в это время, когда был запрет на выпивку. К его багажнику, как пчелы на мёд, летели не только девки, а все лица, которые любили выпить, а кто же не любил? Там всё делала водка, решала все дела. Завгару поставить, чтобы машины выдал, водителю поставить, чтобы немного больше отработал, секретарше поставить, чтобы к директору пропустила, не говоря уже о тех больших рублях, которыми ему приходилось со всеми делиться. И это было каждый день. Но после того как Галина навестила нас, как непрошенная гостья, он изменился. Был часто дома, особенно по вечерам. Я замечала его любовь ко мне и детям, и поэтому принимала его любовь, как должное в семье, ведь я мать, жена, воспитанная Кавказскими обычаями, как бы выполняла требования и законы семьи, но в сердце очень переживала, ведь скоро расставаться, и он должен был оставаться там на Украине в Орельке до конца ноября.

      Улетаю, но душу свою оставляю там, сердце разрывается на две части - мне надо работать, продолжать учёбу, так я думала в самолёте. Обычно меня никто не встречал - я привыкла к самостоятельности в Тбилиси, ведь один мой брат  Сашка сидел, а Володя до сих пор болел, был неадекватен, и что он мог выкинуть в эту минуту, никто не знал. Правда, бабушка Катя знала, что я приезжаю, но она никогда не встречала, а приходила к вечеру или на следующий день. Мама работала и разрывалась между больным отцом и Вовкой, и еженедельными поездками к Сашке. Я всё понимала и никогда не упрекала её, что она не уделяет мне внимания. Мне было достаточно того, что она уделяла внимание им, на них у меня самой не было достаточно времени. Я спускаюсь с трапа со своими детьми. И не верю своим глазам - я сразу же заметила бабушку Катю, потому что у неё до сих пор осталась русская привычка подвязаться платком. Я очень обрадовалась и она тоже, потому что соскучилась по внучатам. Поехали на такси домой, много новостей.

      На следующий день я побежала на работу, а потом в магазин купить пианино, ведь мой сын должен пойти первого сентября в нулевой класс, и я обязательно хотела, что бы он учился музыке, ведь это была мечта всей моей жизни. На следующий день привезли пианино. Стало ещё теснее, уже спичку нельзя просунуть между мебелью, но я покупаю ещё швейную машинку, как письменный стол, чтобы у него был свой уголок учиться. Роберт был очень послушным мальчиком. На него свободно можно было оставить детей, если я уходила за хлебом или же на базар. Но когда на работу или же в институт, то обязательно оставляла на бабушку Катю или же маму Ашота. Она не отказывала, но недавно они получили квартиру в Глдани, так назывался район далеко за городом.  Там же получила жильё моя бабушка Катя, когда барак сгорел, и мне часто приходилось ехать в одном направлении. Но большую часть времени бабушка Катя была у меня.

      Первое сентября повела я Робика в школу. Ему было пять с половиной лет. В эту же школу Лиза отдала своего Валерика, и они были в одном классе. Это помогло мне. Я отводила в школу до работы, а она забирала, оставляла на мою бабушку Катю свою третью девочку, которую она родила спустя несколько месяцев после меня. Назвали её Аннушкой. Она была очень спокойна, и поэтому никогда не получала отказа. Робик сразу пошёл и в музыкальный класс. Я была счастлива - он хватал всё на ходу. Можно сказать, учёба ему удавалась, и я уделяла большое внимание.

      Третий курс. Мне надо будет поехать на установочную сессию в Ереван или же Ростов, потому что надо пройти лабораторную сессию. И я выбираю Ереван - он ближе, только ночь езды. Мы, несколько человек, собрались группой. Там была Эмма и Лили. Я их догнала на третьем курсе, видно у них были пробелы, и вместе решили брать билеты и ехать только в Ереван в УКП РИИЖТа, и завершить лабораторную работу. А затем в январе поехать сдавать там экзамены, ведь наш УКП РИИЖТа закрыли в Тбилиси. Но я даже не думала бросать институт, хотя многое после третьего курса сдались и говорили: «Ну так что же, будем с незаконченным высшим образованием.» Но только не я... Поехала в Ереван впервые. Язык знаю, общаться могу. Сессия  и лабораторная проходила в Ереванском университете. Заходила в туалетную -  дым столбом, курили девочки-студентки в коротеньких юбочках. Я была удивлена, ведь такого пока я не замечала у нас в Тбилиси, может и было, просто я не ходила по таким местам... Скоро уезжать. Сдали всё. Последний штрих - надо было зайти в магазин, там продавался сыр «Рокфор» (Roquefort) , который изготавливается из овечьего молока, и Ленинаканская, очень вкусная сухая колбаса. Набрали несколько палок. Навьюченные выходим с магазина, на нас напали хулиганы, то ли воры, выхватили мою песцовую шапку и сумку. И убежали. Конечно, мы заявили в милицию. В сумке особенно крупных денег не было, но был паспорт, студенческий билет и зачётка, которые мне выслали из нашего института. Видно нашёл кто-то и передал туда. Так что первое впечатление о Ереване у меня сложились нехорошее.

      Приезжаю домой,  как хорошо - дети ухоженные! Я очень любила, когда у меня оставалась бабушка Катя! Я попросила её остаться у нас, пока не приедет Ашот. Она была безотказная, никогда не помню, чтобы она сказала «нет». И сварит, и соленья разновидное, варенье - она прекрасная хозяйка, и я тоже схватывала на лету всё. Донская казачка, прекрасно работая с тестом и мукой, делала пироги, вареники, пельмени, лапшу, передавая всё мне. Собирала травы для чая, лечения, учила молитвы. Я не понимала, как она все их помнит наизусть. Она же меня просила: «Запиши ты, детка, чтобы не забыла и будешь всё передавать своим деткам,  особенно последней, Лили, ведь она голубоглазая у тебя.» «Меня не будет, но жалко детей…» - так она постоянно говорила, что она хотела этим сказать, я до сих пор не понимала.

      Время бежало. Ашот приехал как раз к моему дню рождению в ноябре. Рассказал, что трудная была дорога - Кавказский перевал был закрыт, и ему пришлось два дня простоять в дороге за перевалом. Когда он приезжал, как будто бы солнце привозил с собой. Всё было по-другому. Он стал отвозить, и привозить, детей в школу, в детский сад Марину, а Лили была  всегда его попутчица. Он везде, куда бы не ехал,  брал её с собой. То ли, потому что она ещё не ходила в садик, то ли потому что была очень забавной. Я по-прежнему ходила на работу. Моя работа была около Дворца Спорта. И я увидела объявление - набор на фигурное катание детей. Я повела Роберта. Он был слабенький, плохо кушал по сравнению с девочками, и мне захотелось, чтобы он окреп. Но его трудолюбие стало сразу же заметно на льду, на уроках лёгкой атлетики и балета. Его очень полюбила педагог балета Алла Двали. Мы часто с ней разговаривали, и в один из дней я узнаю, что её муж –  врач-хирург в детской 5 больнице. Я рассказала, что у моего мальчика одно яичко, а второе иногда спускается. Она сказала своему мужу. Он захотел посмотреть его. И во время визита назначено было хориогонин, которое не очень помогло, но его член так вырос сильно. На втором визите он мне сказал, что мальчику надо сделать операцию, и сейчас хорошее время - до семи лет. Нам было назначена операция в мае после завершения учёбы в школе и в спорте.

      Когда дома был Ашот, мне было так удобно - он занимался детьми. Оказалось не так легко возить Роберта пять дней в неделю на спорт. После школы надо быстро забрать и отвезти в Сабуртало в детскую спортивную школу на льду. Но заметив его способность и то, что он стал лучше чувствовать себя, я, конечно, его возила. Женщины оставались там, то читали, то вязали, а иногда занятия доходили до четырёх часов, пока лёд, а там балет и её что-нибудь. Мне приходилось бежать на работу, потом за ним и так каждый день. Приятное с полезным. У него был хороший педагог в школе, и он поглощал знания, мне кажется, он следил за её губами. Как-то я приехала за ним, стоим, разговариваем, как она сказала, что забыла на столе в буфете на первом этаже сумочку -  через пять минут он её принёс, а мне казалось, он просто стоял рядом, как послушный ребёнок. Она его постоянно хвалила, потому что Роберт учился на отлично, и это похвала видно ему нравилась. А может его трудолюбие…

      Скоро Новый Год, а мне надо поехать в Ереван сдать экзамены. Нас на машине решил отвезти Ашот. Может ему не очень понравился случай, что с нами случилось во время осенней сессии. Я, как всегда, боюсь за физику. Почему она мне не удаётся? Правда, контрольные работы я сделала, мне помог один из наших однокурсников, Осман. Он был казанским татарином, я с ним была одним вариантом, но он помогал всем, кто даже не был. Я помню, как с радостью он мне объяснил начертательную геометрию. Какое приятное воспоминание. Дорога была в Ереван трудная. В горах снег, но наша машина была тяжела студентами, и мы доехали хорошо. Остановились в гостинице, пока я ехала в машине, вспомнила мою первую поездку в Ереван на автобусе. Ашот ещё молодой, и я ещё ребёнок, но уже жена, недавно как поженились.

      Он работал на Орджоникидзевском заводе, и завод делал экскурсию в Ереван. Ашот решил поехать один без меня, но я так хотела посмотреть Ереван. Он ушёл, а я расплакалась. Услышав, что я плачу, свёкр позвал меня в другую маленькую комнату и спросил, почему я плачу. Ответила, что хотела тоже поехать в Ереван. «Но тебя будет трусить по дороге, ты же беременна». Я сказала, что ничего. Он сунул мне двадцать пять рублей в руки и сказал: «Ну, иди, если догонишь - скажи, что я велел». Так я и сделала, поднялась вверх по всем крутым лестницам, как будто бы на  вертолёте. На заводе стоял у входа автобус. Там сидел уже на задней скамейке Ашот. Я подошла. Он, конечно,  удивился, но ничего не сказал. Я же ему просовываю двадцать пять рублей, говоря, что отец передал. Не знаю, это большие были деньги или нет, тогда 20 копеек стоил хлеб, но для туристической поездке было, конечно, мало. Нам не хватило  денег остаться в гостинице, мы жили где-то на съёмной квартире, и за занавеской спали его товарищи по работе. Я часто вспоминаю этот случай, ведь у меня на то время было одно желание - быть вместе. Тогда дорога была хорошая. Была осень. Мы привезли хороший виноград, длиннeнький, так и назывался «Дамские  пальчики». Мне Ереван понравился - его красного цвета дома были не похоже на Тбилисские,  все из туфа. Зимнею сессию я сдала. Возвратились радостно домой. Но мне опять стало тревожно -  нам скоро предстоит разлука, ведь ему надо возвращаться на Украину подписывать договора.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 10. «Бермудский треугольник – жизнь, смерть, любовь»


      Во время поездки в Ереван Ашот стал замечать, как на меня обращают внимание однокурсники, прохожие. Я из бутона превратилась в красивую розу, которой можно любоваться. А он эту розу надолго оставлял одну стоять в стакане с помутневшей водой – цветок мог бы погибнуть... Он очень менялся - вспыхнули вновь с новой силой страсть и любовь. Тем более мы остановились в гостинице, нам никто не мешал. Может ночная страсть у нас в Тбилиси была сдержана - рядом спали дети, а за дверью его брат с семьёй, а здесь мы одни и нам никто не мешал. Он, как и вначале, объяснялся мне в любви, и ночь кипела у нас под одеялом. Несмотря на то, что мы прожили несколько лет вместе, мы любили друг друга, но мои однокурсники всегда мне говорили, как ты могла влюбиться в него. Им не понять, что когда любишь - не смотришь ни на что…

      Он уезжает писать договора на этот год. А у меня свои дела и заботы. Мне хотелось сделать всё своими руками. Работать, ухаживать за детьми - домашние дела, а главное учёба... Я должна была закончить третий курс без хвостов, потому что получила бумагу из Ростовского института, что там кафедра экономики закрывается на заочном отделении, и у меня стал выбор - перевестись после закрытия третьего курса в Московский или же Харьковский институт железнодорожного транспорта. Я посылаю письмо, что желаю перевестись в Харьковский институт, думая при этом, что буду близко от Ашота. Тем более такая любовь была в этот раз в Ереване, что мне ещё и ещё раз захотелось увидеться с ним. Ашот в субботу позвонил и сказал, что выезжает, но не один, а с ним директор Заготзерна Лозовского района, Лапшин, вместе со своей женой.

      В воскресенье я уже жду. Наготовила грузинской закуски - сациви, пхали, чахохбили. Встреча была тёплой. Детей я потом увезла к бабушке Кате, а сами мы спали у Ваника в квартире на диване, а им полностью отдали нашу маленькую, но уже вполне уютную комнатку. Показали им город. Даже Ашот нас водил по всем грузинским ресторанам. Правда, в то время не принято было водить женщин в ресторан. Повели в грузинскую баню - это достопримечательность, гордость нашего города. Она находилась на набережной, и источник воды сам был горячим, природным. Каждый, любящий себя, житель Грузии, несмотря на то, что была в доме ванна, ходил туда раз в неделю получить удовольствие от серной горячей воды, и тело становилось гладким, бархатным, а волосы, как шёлк. Там Ашот за небольшую плату показал восточно-азиатский мыльный массаж: тёрщик надувал мыльные пузыри, пена мыльная наполняла мешок, а потом он  освобождал его на желающего, ходил по телу, делая массаж своими ногами... Это зрелище для нас обычное, но для гостей с Украины или же России казалось очень романтичным. Когда в вестибюле мы встретились, Ашот подошёл ко мне и отвёл в сторону за руку, сказав по-армянски: «Смотри на его удочку не попадись - он очень большой бабник». Такое он сказал впервые. Я никогда не замечала, что он меня ревнует. Мне иногда даже было завидно, когда кто-нибудь из наших девчат говорили мне, что муж очень ревнив. Я это не понимала, и вот тебе на - за сколько лет он не показал, что ревнует, а прямо сказал, чтобы не попалась на удочку...

      Оттуда мы поехали  прямо в Глдани, там жил отец Ашота. Он хотел познакомить Лапшеных со своими родителями. По дороге остановились, купили армянский коньяк и закуски. Они жили на девятом этаже, но к счастью лифт работал. Я им купила ещё давно, как только переехали, красную батумскую кухню, и они тоже слегка обставили свою квартиру. Мама Ашота накрыла на стол. У неё было одно коронное блюдо - голубцы из овощей, и я очень любила его. Может это первое блюдо, которое я впервые увидела в их доме, когда Ашот знакомил меня, может потому, что было овощное. Тост за тостом. Отец Ашота поднял бокал, произнеся: «Вы Ашота не обижайте!». И тихо свалился на диван. Я увидела, что его перекосило. «Это инсульт» - произнесла я, и быстро вызвали скорую помощь. Наши гости остались ещё на пару дней. Им было как-то неловко, что в их присутствии отцу стало плохо, но два дня всё равно были насыщенными - показали почти все достопримечательности города. Проводили в аэропорт. Мне показалось - несолоно хлебавши, ведь отпуск у них сорвался. Мы хотели показать им и окрестности нашей красивой Грузии, Мцхета, Цхнета, Бакуриани, и даже остаться там на несколько дней… Но самолёт уже взлетел, и мы поехали на Шаумяна. Там была Арамянцева больница (старейшая больница, построенная в Тбилиси ещё до революции нефтепромышленником Арамянцем), где лежал отец Ашота.

     Первые дни он не разговаривал. Его язык опух, и что он лепетал трудно было определить. Вялость левой руки говорила о том, что это длительная болезнь, и надо всем набраться терпения. А через неделю Ашот снова уезжает, так как не завершил свои дела в подписании договоров. Он заранее привёз домой и детей, ведь скоро заканчивались каникулы у Роберта, и надо было водить ребёнка в школы, обычную, спортивную и музыкальную. Ашот всегда мне звонил, что доехал, сообщал, но не было новостей от него неделю. В воскресенье он пригласил на телефонный разговор и сказал, что на сахарном заводе договор не подписывают - у них не запланировано по смете, но в Заготзерне подписали, так что он задержится... Мне показалась странным, почему бы ему не приехать, ведь сейчас зима и нечего там делать, а когда он сказал, что взял аванс и будет искать, где бы ему заказать барабан и шнек на кустарный асфальтный завод, я очень запереживала. Потому что это новое дело для него, и его могли бы подвести, тем более, когда деньги государственные на руках. И он, как я поняла, заказал всё на сахарном заводе того же района. Он отвечает - знает, что делает.

    Домашние дела, работа и дети, учёба, полностью занимают всё моё время, а ещё добавилось - надо хоть раз свёкра навестить в больнице. Мой отец тоже был в плохом состоянии, а ещё после экзаменов нас позвали на сессию в Ереван всего на неделю. Я выезжаю, а у самой сердце бьётся тревожно от мысли, что услышу плохое известие. Почему на расстоянии мне трудно дышать? Мои однокурсники все грустные, но мне ничего не говорят. Когда я приехала в Тбилиси, то узнала, что мой отец скончался. Видно, знали в Ереване все кроме меня. Ведь в деканат послали телеграмму, Ашоту тоже. Он уже был в Тбилиси. Все расходы он возложил на себя. И откуда у моей матери деньги? Такая мизерная зарплата, хотя и была уже старшим контролером в метро. Я приехала к ним домой. Вхожу в большую комнату - отец лежал в гробу. Вокруг его мои однокурсники, соседи. Это очень трудно описать, тем более стоять около родного тебе человека, которого ты любила. Только там, смотря на него, подумала, а сколько я сделала для него? Ничего особенного. Так дети относятся к своим родителям. У всех свои дела… Сквозь слёзы я слышала всё что говорят, но не понимала, почему хоронят завтра. Оказывается, ждали меня, чтобы успела попрощаться с ним. Обычно я боялась мертвецов, даже смотреть, но тут я встаю и прислоняюсь к его холодному лицу, как будто он позвал меня.

      На следующий день были похороны. На улице за ночь выпал небольшой снежок, но солнце светило прямо ему в лицо. Мне показалось, что он качает головой, наверно несли неаккуратно, но он был таким красивым, краснощёким, что невольно мне пришла на ум старая поговорка бабушки Кати - когда мёртвый уходит красивым, он обязательно с собой кого-нибудь уведёт… И кто же будет вторым? Меня стала тревожить эта мысль. Похоронили, помянули и разошлись. Ашот несколько дней ещё оставался дома, а затем уехал. Я вспоминала, когда же я виделась с отцом? Конечно, перед отъездом в Ереван. Он лежал, а я принесла торт, зашла буквально на несколько минут. Но всё равно посидели с ним за столом. Дома никого не было. Он, опираясь, дошёл до стола, стукая палочкой по паркету. И этот стук надолго оставался звучать у меня в ушах. Бабушка Катя была у меня. Она очень плакала по потере своего брата, единственно оставшегося из такой большой семьи, какая было у них… Справили семь дней и сорок дней. Ашот не приезжал, он занимался там делами, но почему-то стал редко звонить.

      В один из дней мне позвонил брат Ашота, Вано, сказал, что Ашот задержан по подозрению дачи взятки должностному лицу, и находится в милиции на Лозовой станции - выезжай. Я всё бросаю и сразу же на помощь прилетела в Харьков. Села на электричку и доехала до Лозовой станции. Выхожу и прямо с сумкой к начальнику милиции Лозовской станции. Представилась. Он посмотрел на меня – ребёнок… И попросил подробно рассказать о себе. Почему о себе, ведь я просить пришла о муже? Когда я рассказала, что заочница, и скоро переведусь в Харьковский институт инженеров транспорта, и что у нас трое детей, он долго слушал, потом позвонил к прокурору. Затем сам же меня и отвёл к нему. Тот тоже выслушал. И через несколько минут около меня стоял Ашот. Они сказали ему: «Благодари, что у тебя такая жена. Ты век должен с неё пылинки сдувать». Его отпустили. Мы быстро сели на электричку, потом на самолёт и вылетели в Тбилиси.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 11. «Ничто не может занять места упорства»


      Человек сам себе враг. Оказалось, что Ашот заказал на сахарном заводе шнек и барабан для дальнейшей своей работы, а сколько раз говорят - не плюй в колодец,  с которого ты пьёшь воду. Он и так хорошо зарабатывал, и жизнь наша полностью поменялась. Мы жили в полном достатке, и я свободно могла позволить красиво одеваться, выезжать на сессии в Ереван, а это всё были расходы. Трое детей, тем более, - за всё надо было платить. У него осталась одна работа на "Загодзерне" в Лозовой, но я думаю, и этой было достаточно. Он некоторое время побыл в Тбилиси, но рвался обратно, обещая ни во что не ввязываться. Когда он уехал, то в этот же день позвонил и сказал, что главного инженера сахарного завода посадили. Это уже плохая новость меня потревожила. Но, как я поняла, его посадили за другие дела, не касающиеся асфальта. Я немного успокоилась.

      Ашот, конечно, поменялся. Ему не сиделось дома. В то время, когда Ашот находился дома, он постоянно уходил по вечерам под видом проведать родственников, но возвращался пьяным. Может, такая его жизнь была на Украине, где за каждую царапину надо было выпить или же он пристрастился к водке. Он не пил прекрасного грузинского вина, говорил, что его пучит от него, но водку хлестал, уже как сапожник, даже его брат Вано мне один раз сказал, что наверно пить его научил мой отец, хотя Ашот с ним ни один раз не выпил. А может быть он стал тянуться на Украину из-за красивых женщин. Я сама видела, насколько они красивы и привлекательны, а главное безотказные, особенно некоторые - за бутылку нечего делать, как переспят с тобой. Ведь у многих женщин, особенно на селе, мужчины - пьяницы, каждый день то и дело стоят в единственной лавке в очереди за бутылкой. Может и моя вина в том, что я его отпускала. Я была очень занята собой, детьми, работой, учёбой. Он приезжал, но время не останавливалось. У меня были свои дела: ведь, я воспитывала детей. У него был кратковременный отпуск. Он хотел полностью, чтобы я была рядом, но я не могла. Ведь не остановишь паровоз надолго - у него свой маршрут. И мы с ним так постепенно отдалялись.

  В апреле он вызвал бригаду, а ко мне даже не заехал. У меня была паника - не успеваю с курсовым проектом «Подвижной состав». Наши однокурсники давно послали работы в РИИЖТ и получили зачёт, а у меня даже не было куда заглянуть. Им было намного легче - они работали в Управлении дороги, и заказали свой проект за семьдесят рублей там же. Но я привыкла к самостоятельности, долго возилась с ним так и не смогла его сделать. Тем более там в замечании надо было все расчёты сделать с помощью  логарифмической линейки, а я даже не могла с ней работать. Лили мне сказала, что у Эммы уже есть зачёт -   попроси, она тебе даст. Я долго просила у неё, она же всё время говорила, что забывает. Ранним утром, я пошла к ней домой. Она удивилась. Ведь они через день уже уезжали в Ростов на последнюю сессию. Она не хотела давать, но я выпросила на день: «В ночь я тебе принесу обратно». У нас были совершенно разные варианты. Ничего, я справлюсь. Ей стыдно было отказать мне и она дала. В этот день я, прочтя два листа, поняла, что трудно справиться с ним. И решила просто переписать в виде болванки, а затем сделать и послать в Ростов. К шести часам вечера, я принесла ей в Управление Закавказской дороги курсовую. Она удивлено посмотрела:

- Сделала?

- Нет. Я только переписала и перечертила твой.

      Третьекурсники уехали на сессию, я же с опозданием через несколько дней. Ростов ведь - это родина моя, здесь в Белокалитвинском районе я родилась и никогда больше не приезжала туда. Правда, уже один раз бабушка Катя брала моего сыночка туда, и сколько хороших рассказов о моей деревне он принёс мне, что тоже хотелось увидеть место своих родичей, где родились я и папа... Выхожу с аэропорта - много таксистов. Прямо сумку вырывают – готовы довезти. Я выбрала самого пожилого с усами. И он за хорошую плату подвёз прямо к РИИЖТу. Там же рядом общежитие, как студенческий городок, и внизу я встретилась с Османом прямо в холле. Он мне помог найти наших Тбилисских студентов. И в дальнейшем помог мне усвоить логарифмическую линейку. Я всё сдала быстро. Но с проектом была задержка. Наших девочек-однокурсниц уже перевели в Харьков, а меня, нет, так как надо было закрыть полностью всё с третьего курса. Наш преподаватель уехал  на неделю в отпуск, а я сидела там и выжидала, ведь я уже тоже готовилась к переводу в Харьков, в Харьковский институт железнодорожного транспорта.

      Вечером сижу над проектом, как меня вызывают, говорят, что там ваш муж ждёт. Я не поверила. Я знала, что он находился в Харькове, а здесь Ростов. Спускаюсь, прямо бегу по лестнице, смотрю – правда, он. Мы сели в холле на диван. Он мне объяснил, что там закрыли его работу в Харькове и он едет в Зачепиловку, но почему в машине был Вано и крёстный Bано, я не поняла,  но тот объяснил, что свои покрышки он снял и дал крёстному Вано и будут они работать вместе. Я уже заметила, что будет не так, как он говорит, ведь с родственниками хорошо сидеть только за столом, но вести бизнес или работать трудно. Вышла, поздоровалась с ними и ничего я уже не смогла предпринять.

      Через несколько дней я сдала зачет и экзамен на следующий день, и получила приказ о переводе меня в Харьков, где у наших однокурсников была уже установочная сессия. Я решила не возвращаться домой. На руках имею приказ о переводе. Поехала на поезде в Харьков. Был вечер, меня не хотели устраивать в общежитие, и я направилась в деканат. Там тоже ещё приказа о моём переводе не поступил. Когда я показала свой, то заместитель декана пожалел меня, позвонил в общежитие, вызвали хозяйку, которая нехотя устроила меня временно на одну ночь без приказа. Там вечером я нашла Лили, Эмму и её сестру, которая так и не закончила институт. Нас, студентов с Тбилиси, было около 1000 студентов, но дошедших до четвёртого курса можно было посчитать на пальцах, многие там же перевелись в Тбилисский политехнический институт. Многие бросили из-за трудных курсовых проектов, несколько человек остались в Ростове, а нас, уже четверых, перевели в Харьков. Утром хозяйка и комендант общежития сказали, что приказ на тебя пришёл, и поселяет только на несколько дней, потому что, как я поняла, женское общежитие в Харькове на Артёма 30 было для студентов стационара, а когда они уезжали домой на каникулы, на сессию приезжали заочники. Время истекало. Лекции по несколько часов в ХИИТе, который находился в на площади Фейербаха 7. Институт состоял из старого и нового корпуса, а лекции менялись. Нам надо было сосредоточиться и успеть. Но если честно - это самое хорошее воспоминание, ведь мы успевали даже в пельменную и на Пушкинскую улицу в кинотеатр, который недалеко был от общежития.

      Мы возвращаемся домой - в Тбилиси! Я студентка четвёртого курса. Уже гордо поднята голова. Мы, тбилисские, всегда смотрели в кофейную чашку перед тем, как вылететь. Я смотрю - дорога хорошая. Подъезжаем в аэропорт - всё нормально, и через полтора часа мы были уже в Тбилиси. Всех встречали, но не меня. Ашота нет, и я так закаляла, и проверяла свою самостоятельность. Но Додик, муж Лили, сказал: «Садись с нами, Нина, и мы тебя подбросим, всё равно в одном едем направлении». Я не отказалась,  и через несколько минут мы были уже на Воронцове. Когда я проезжала по проспекту Шаумяна, невольно посмотрела на наши окна, дом, где я выросла. Два больших окна,  выходившие на центральную улицу, в кухне половина была забита фанерой. После пожара мама никогда больше не повесила занавес, но фанера меня тоже настораживала, и я решила в воскресенье обязательно пойду проведать родных, ведь у меня там жила только мама, а братья были обижены своей судьбой. За что только, я не понимала. Неужели что-то недоглядели родители.

      Такси остановилось, во дворе играл мой сынок с Валерой. Они, хотя и были двоюродными братьями, но никогда за всю жизнь я не замечала разногласий между ними, как с одной, так и с другой стороны. Они были ровесники - им было интересно вместе. Дома бабушка Катя, Мариночка и Лиличка, очень все обрадовались моему возвращению. Я накрыла стол, позвала Лизу со своими детками, и мы стали обедать. За столом я узнаю зачем и куда Ашот поехал в Зачепиловку. Работа была только на одну бригаду, и Ашот остался там уже закончить этот сезон рабочим, а бригадиром стал его брат Вано. Работы было две и ему так не повезло, но обещанное слово он не мог исправить, и мы вместе с Лизой решили поехать к ним. Наутро всё по-старому - работа, надо было делать полугодовой баланс. Целыми сумками приносила документацию домой и по ночам, когда дети спали, под маленький светильник работала. Хотелось быстро справиться и поехать отдохнуть, ведь и дети тоже хорошо отдыхали на Украине - свежие продукты, парное молоко, яблочки прямо с дерева, огурцы и помидоры с грядки...

      Уже мы взяли билеты на самолёт. Как только сдала баланс, начала паковать свои вещи. На работе у меня был хороший начальник, главный врач второй поликлиники на Пекина, Кохреидзе Отар Георгиевич. Он понимал, что я всё сделаю, если даже меня нет на работе. И всегда меня отпускал. Конечно, меня заменял во время моего отпуска главный бухгалтер стоматологической поликлиники. Его я называла ласкательно батано Гриша. Но когда он уходил, его я замещала, но это было очень редко. Мне кажется, ему никогда не нужен был отпуск - только где-нибудь дополнительно подработать. Мы всё-таки решили ехать поездом, ведь у нас много багажа, и детей у каждой по трое. Поезд тронулся и повёз нас. Стучат колёса. Под звук красивой мелодии по радио наши детки заснули. Мы же долго разговаривали с Лизой. Хотя мы жили вместе, у нас не было времени разговаривать. Я вечно занята, а у неё тоже дети. Она была хорошей хозяйкой, заглаживала свои простыни, словно сорочки, чтобы без малейших морщин. Но у меня не было столько времени, и я купила гладильную машину. Он выдавала поглаженное бельё, но с морщинками , которые меня совсем не беспокоили. Детки проснулись. Развернули мы свои свёртки. Принесли чай. Как хорошо вместе быть в купе, где маленькие глазки детей так ласково смотрят на тебя...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 12. «Чаши познаний, амбиций, семейных радостей и горестей»
         Они, как галчата, все с чёрными глазами, только у Лилички были, как у хамелеона, то голубые, то болотные, а в целом - светлые красивые глаза. Она очень была красива - волнистые светлые волосы, круглое лицо с двумя ямочками. Хорошо, что нас двое взрослых ехали в поезде. То я, то Лиза сопровождали детей в туалет. Но больше всего они ждали от меня сказки. Я всегда с собой брала русские народные сказки и читала им. Но в этот раз забыла. И пришлось выдумывать на ходу и рассказывать им .Они часто просили повторить, и когда я что-нибудь забывала или же пропускала, сами же мне напоминали. Я замечала, что у всех детей великолепная память и за них уже была спокойна - жизнь у них устроится. Ведь самое главное - окончить отлично школу и институт, а там дорога жизни тебя сама выведет. Полтора дня в дороге, потом с Харькова на электричке…Знакомые поля, луга, города и сёла, знакомый язык, что ещё надо.

      Нас всегда встречали, но в этот раз не встретили. Как мы поняли тогда - они не получили телеграмму. А когда мы постучались ночью, т.е. под утро в окно общежития, все были в восторге от гула и радости детей. Утром уже были найдена нам квартира, и в этот раз мы устроились хорошо. Я заметила, что Ашот не в настроении и поняла это, как в армии - никто не хочет опуститься ниже своего чина. Так и он, когда у него было две работы, он обещал своему брату, но на вторую работу не подписали договор, и ему его же брат предложил на лопатке отработать у него же, и год прошёл в холостую. Ему было обидно, что его не взяли в третью долю. Он не мог сдержаться и пожаловался мне. Он уходил на работу в два часа ночи, чтобы к шести "заварная каша" была готова для машин, которые сыпали её небольшими кучками на дорогу. Там раскидывали её вручную рабочие, а Ашоту достался "гребок", которым он растирал всё, как масло на хлеб. Затем проходил каток. Работа была трудной. И он, как убитый, приходил домой. Так долго не могло продолжаться и он, не дождавшись конца сезона, с нами вместе поехал домой в Тбилиси.

      В каждом городе, также в Тбилиси, было место  на Авлабаре около метро, где собирались рабочие, и можно было найти любого по любой специальности. Там он частенько бывал и случайно встретился с армянином, его звали Саркисом. Он сказал, что под Москвой в Домодедово у него есть работа, и если Ашот хочет, то завтра может выезжать с ним. Ашот согласился, и они полетели в Москву, впервые в Россию. Он делал всё, чтобы семье жилось хорошо. Правда, наши квартирные условия могли бы желать лучшего. Хорошо ещё родители Ашота получили двухкомнатную квартиру и переехали в новое жильё. Они хотя и были пожилыми, но у них рос сын - ровесник наших детей. Особенной одарённостью он не обладал. И вообще из родни только Роберт был отличником. Это немного  всех раздражало, но ничего не сделаешь - каждому своё.

      Конец декабря. Наши ещё не приехали. Скончался отец Ашота. Все уже были оповещены. Он был моей единственной опорой. Он решал все неразрешённые вопросы, споры между нами. Я его очень любила и мне кажется - было взаимно.
Он очень помогал мне морально. Пока они жили рядом с нами на улице, он постоянно говорил, что ты должна учиться, ведь ты учишься не для себя, а для семьи. Он сдерживал своё слово, и когда бабушка Катя была занята, родители Ашота ни разу не сказали, что не хотят смотреть моих детей. Отец часто ругал Ашота, что тот большее время уделяет работе, поездкам на Украину, а не семье.

- Ты посмотри на свою жену - она у тебя распустилась, как роза. Разве можно так надолго оставлять её?

      Несмотря на то, что у них была квартира, тело отца в гробу перед похоронами перевезли в комнату Ваника. И панихида тоже проходила там - это было последнее желание отца перед смертью. Конечно, слышен был женский плач, но как рыдали его сыновья, нужно было только увидеть. Вся улица, весь район знали его, и не нужно было быть известным, чтобы очередь проститься с ним была нескончаемая. Он утопал в цветах и венках. Конечно, хорошее решение - хоронить  с той улицы, где прожил всю жизнь. На третий день пригласили католикоса (попа) с армянской церкви, чтобы тот отпел молебен и заодно перекрестил всех некрещёных, стоящих у гроба. В это число попадаю я тоже. Ведь у нас в семье были крещёными - Людмила и мой брат Владимир, а я и младший брат нет. А по закону армянской церкви некрещеные не имеют право стоять у гроба. Ашот также был не крещёный. Он попросил своего бывшего товарища Сергея и его жену Надикa стать нашими крёстными родителями... Крещение состоялось. Окрестили одиннадцать человек.

      Стою я спокойная -  на лбу и на руках у меня крест, намазанный кисточкой армянским попом. Висит крестик на золотой цепочке. Думаю: «А кто я такая?! Рождённая еврейской матерью и русским отцом, да ещё  донским казаком, крещёная армянским попом. Кто же я такая?! Я просто человек, да, я человек…» В дальнейшем стала делать только добро людям. Правда, я и до этого старалась делать всё хорошее, так меня учила бабушка Катя. Видя у меня на груди крест, узнав, что я уже  крещёная, она постепенно вводила меня в понятие Белой магии. Разъясняла, что хорошо, а что плохо. Её молитвы я стала учить наизусть. А почему же нет? В них ничего плохого я не замечала. Я стала верить в приметы и сны. Мои сны становились явными, предсказания сбывались, стала расшифровывать приметы...

      Похоронили отца Ашота на кладбище рядом с моим далеко за городом - район Дампало. Возвращаясь с кладбища, я решила твёрдо помогать Эдику, маленькому брату Ашота, который родился вместе с моим сыном и был ему ровесником. Я и раньше помогала, ходила на все школьные собрания - он очень стеснялся свою уже немолодую мать. Он меня любил, ведь  я была его молочная мать тоже. Я в жизни много делала для него, и он очень любил мою жареную картошку, всегда просил, чтобы я ему пожарила, когда  приходил. А через несколько месяцев сказали, что скончалась сестра отца Ашота в Батуми. Я поняла, что мои предсказания сбылись. Покойник никогда не уходит один. Он забирает с собой ещё двоих. Мы с Ашотом поехали в Батуми хоронить тётю. Батуми - маленький город, но её хоронил наверно весь город, много было народу. Там я ещё ближе познакомилась с родственниками Ашота, ведь моё пребывание в Батуми в молодые годы было, как прошедшее детское воспоминание. Сейчас я здраво могла всё оценить. Возвратившись из Батуми, Ашот всю зиму был дома, много помогал в воспитании и уходу за детьми, правда, стало трудно в материальном положении. Он сам полностью все расходы на похороны моего отца взял на себя, затем похороны его отца и его тёти, которая не имела детей. Он стал опять подрабатывать таксистом на своей машине.

      Я была счастлива. Может он навсегда вернулся, и не будет выезжать на заработки? Летом детей мы впервые послали в Сухуми в детский санаторий. Правда, я уже посылала Роберта с Валеркой в Бакуриани, куда мы с Ашотом возили их зимой на зимних каникулах. Запомнить эту зимнюю красоту мне удалось. Поднимались по узкоколейке. Тяжелые от снега ветви елей постоянно на повороте били по нашим стёклам небольшого поезда, а когда мы подъехали, поезд остановился на склоне горы, а вокруг были люди, одетые разноцветно. И я это первое впечатление назвала карамелью на снегу…Но здесь в Сухуми совсем другое дело - море, морской бриз. Хочу вам сказать, что впервые я почувствовала его, хотя и пробыла в Батуми с Робертом всё лето. Может, потому что я по-другому стала осязать - рядом дети и любимый муж. Мне было хорошо, когда он был рядом, но ему - не знаю. Ашот всё время смотрел в небо, как перелётная птица. Ему не хватало полёта ястреба. Он здесь задыхался от бессилия, постоянной нехватки денег, ведь у нас были большие расходы: музыка у ребёнка, плата за обучения, поездки на сессии, и просто уже большая семья.

      Когда отправили в Сухуми детей, думали - немного соберём на зиму денег, но всё равно задыхались. А потом ещё надвигалась моя сессия в октябре, мне надо было лететь в Харьков. Зато мы были счастливой парой - трое детей, заботливый муж, работа у меня и он не сидел без работы. Мы по-прежнему стали притираться друг к другу. Он устроился днём на завод, вечером таксовал с вокзала в аэропорт и обратно, приходил поздно. Мы как-то стали сводить концы с концами. Зато он был дома, и мы снова стали привыкать друг к другу. Он оказался не такой уж плохой. А ведь можно было бы его просто так из-за маленьких похождений  выбросить из семьи или вычеркнуть из воспоминаний…Мы с ним стали всё делать сообща, покупали с базара и  магазина продукты.

      Моя новая работа мне нравилась, дополнительно я делала баланс за определённую плату многим приезжающим с районов бухгалтерам - Хашури, Арзны и т.д. Меня считали в управлении одной из лучших бухгалтеров прошлого года, но объём работы там был маленьким, поэтому я, очень энергичная по натуре, стала как будто задыхаться, захлебываться из своей тарелки своими же знаниями, постоянно исправляя, вновь принятую на работу, Лидию Александровну, начальника планово-финансового отдела управления врачебной санитарной службы. Один раз по телефону она мне сказала что-то неприятное - я не сдержалась, поехала в  управление дороги, которое находилось около вокзала, где высказала ей в лицо всё о её неграмотности в планировании. Она, конечно, вытерпела всё, тем более разговор состоялся в коридоре, но в дальнейшем она сыграла большую роль в моей профессиональной жизни.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 13. «Счастливый 1976 год»


      Все знали, что я, хотя и молодая, уже сильный старший бухгалтер во врачебно-санитарной службе управления закавказской дороги, а также студентка четвёртого курса ХИИТа по специальности «Экономика и организация», со мной считались. Я стояла в очереди на получении жилплощади во второй поликлинике, и по счастливой случайности оказалась там первой: до меня кто был, два сотрудника – одна женщина вышла замуж и не нуждалась в новой жилплощади, а вторая – врач-отоларинголог Сысоева сняла себя с очереди сама, сказав, что её бабушка умерла и оставила ей трёхкомнатную квартиру. Сама поликлиника была небольшая, поэтому не каждый год с управления выделяли квартиры для неё. Но уже десять лет квартир не было – меня это возмутило... Я попросила своего главного врача Кохреидзе Отара Георгиевича обратиться с просьбой к начальнику врачебно-санитарной службы Чхеидзе Ревазу Михайловичу выделить жилплощадь. Мой главный врач был настолько хорош, что взял меня с собой вместе с написанной докладной в виде просьбы. Я второй раз заходила в этот кабинет начальника, и всегда был у меня какой-то страх, и он был не напрасным. Он с повышенным голосом так громко говорил с главным врачом, что мне стало понятно, что от него квартир нам не светит. Но больше всех мне не понравилась его фраза: «Сколько хороших грузин - специалистов, врачей сейчас у меня без квартир, а Вы со своим бухгалтером пришли». Мне было трудно выдержать такое, но всё же подумала про себя -  я добьюсь квартиры. Я стала писать в райком, исполком, но всё мне отвечали, что железная дорога, как самостоятельное государство в государстве и к нашей очерёдности жилья никакого отношения не имеет -  пишите начальнику дороги.

      Я стала атаковать письмами начальника дороги, гражданскую службу, проситься на личную беседу с начальником дороги. И один раз мне повезло – я встретилась с ним. Захожу в большую комнату. Кажется, его фамилия было Кикнадце. Он меня хорошо выслушал, но доводы мои были точными – вторая поликлиника не получала квартир десять лет. Я говорю: «Неужели её вычеркнули из списков или нет там персонала?!» Он посмотрел на меня и говорит: «А почему Вы так говорите, ведь я тоже лечусь во второй поликлинике». Он взял моё зарегистрированное заявление и написал синим карандашом - "включить в распределение фондов 1975-1976 годов". Подписался и положил себе в папку для дальнейшего действия. Прошло несколько недель. Прохожу я мимо отдела гражданское строительство, встречаю однокурсника Гию, он работал там. Он первый мне сказал, что ты квартиру получишь в 1976 году. Я летала от счастья, а он сказал, что начальник подписался синим карандашом, значит наш отдел не имеет право проигнорировать это. И даже сказал, что дома этих фондов на набережной около вокзала уже строятся и будут сданы в эксплуатацию в 1976 году. Конечно, эта новость меня очень обрадовала - самый центр Тбилиси и её набережная реки Куры, парк Муштаид, вокзал, базар и много достопримечательностей, и центральная улица Плеханова. А я как билась за квартиру далеко за городом около кладбища Дампало, где похоронен был мой отец, но сам Бог распорядился по-другому.

       Я поехала домой, и уже вечером поднялась на высотное здание в шестнадцать этажей, которое ещё не была готово. Поднялась вверх по лестнице вместе с Ашотом и его дядей Арутом  с бутылкой шампанского... Правда, мы ещё не знали, какой будет этаж, но нам было всё равно. Мы остановились, то ли на девятом, то ли на десятом, с другого конца здания, рядом с филармонией, и разлили первую бутылку, на радости. Когда мы поднимались, я почувствовала тяжесть подъёма, и на следующий день побежала в управление в НГС,  к начальнику – просила, чтобы  дальше десятого этажа меня не забрасывали, так как у меня трое детей. Так и было - получила я официальную бумагу с управления дороги, и мой главврач сказал, что выделена квартира трёхкомнатная, в городе Тбилиси по улице Тельмана, корпус 1, десятый этаж, квартира N72. На заседание месткома, квартиру распределили мне, так как я была первая в очереди. Конечно, было много и завистников, но многие меня поддержали - это первое, что я добилась, студенткой пятого курса: квартира, да ещё в самом элитном доме, потому что рядом были два корпуса для работников киностудии, а два первые - железнодорожникам. Первая моя крупная победа в двадцать восемь лет!  И вместе с семьёй осенью переезжаем (хорошо, что второй грузоподъёмный лифт работал) – одни из первых, оставляя свою маленькую квартирку Вано, брату мужа.

      Вторая победа ко мне явилась самопроизвольно. Уходит перед годовым балансом главный бухгалтер первой  больницы, и годовой баланс некому было делать. Меня вызывает к себе начальник планово-финансового отдела, та самая Лидия Александровна, и просит о помощи. Я ей объясняю, что должна выехать со второго января 1977 года на дипломную работу в Харьков, но после долгих уговоров я сдалась. И получаю в декабре назначение на должность главного бухгалтера первой железнодорожной больницы. Она находилась около вокзала, мне дойти от моего дома туда минут двенадцать пешком. На утверждения в  должности, я снова попадаю в кабинет начальника Врачебно-санитарной службы, но он уже в спокойном тоне как бы уговаривал перейти. Он знал, что Москва не одобрит срыв годовой отчётности, тем более бюджетной организации. Зарплата в два раза больше, должность лучше - только мечтать! В целом 1976 год был самым счастливым в моей жизни: в 28 лет получить трёхкомнатную квартиру и назначение. Это был наверно предел моей мечты на то время. Я согласилась и целый месяц работала в бухгалтерии больницы.

      Все смотрели на меня недоверчиво - по внешности ребёнок. Служебных комнат в  бухгалтерии было две, одна из шестнадцати столов с бухгалтерами, одной машинистки, а вторая свой кабинет, достаточно большой. Там был письменный стол, приставка к столу длиной в два метра, вокруг стулья для совещания и с левой стороны зелёный кожаный диван. Гардероб и внутри наглаженные белые медицинские халаты, которые я надевала поверх одежды, когда ходила на пятиминутки к главному врачу Цкитишвили Давиду Георгивечу. Пятиминутки проходили  у главврача. Мне позвонила секретарша по фамилии Гузь и сказала, что Вы должны присутствовать на всех пятиминутках главного врача. Первый раз он меня познакомил со всеми заведующими отделениями больницы. На меня смотрели, поэтому щёки краснели и горели.Заместителем  по хозяйственной работе был Каракашян Гаёз, и он меня постоянно с недоверием засыпал вопросами, якобы проверяя, насколько я компетентна в тех или иных вопросах, но когда почувствовал мою уверенность в ответах, некоторое время не подходил, давая поработать и завершить годовой баланс и отчётность. Когда я переходила сюда, мне сразу же сказали, что тебе будет трудно - придётся найти общий язык с кассиром и Гаёзом, чтобы продержаться там. Я пока не была в курсе, что такое продержаться, и что означает найти язык с ними. Женя Гамцемлидзе - кассир, пожилая женщина, что я могла бы делить с ней, а он начальник, никогда я не перечила начальству и мужчине, не кричала на них. Этот статус женщин, живших на Кавказе, я впитала вместе с воздухом, которым дышала. Так как не было ясно, что делалось за ноябрь и декабрь, мне пришлось составить совершенно новые мемориальные ордера. Имея баланс на первое октября, а здесь в бюджетных организациях настолько всё упрощено, мне не составило труда вывести на первое декабря в главной книге баланс и в оборотной ведомости, но вижу – полностью доделать не успеваю.

      У меня оставалось несколько месяцев до окончания института. Последние курсы мне удавались хорошо и отлично. Я наверно рождена быть экономистом, тем более я закончила техникум по специальности «бухгалтерский учёт», и почти все дисциплины были знакомы. Уже получила приглашение на сдачу государственного экзамена, и дальше на дипломную работу. Мы трое, переведённые в Харьков, уже второго января стоим на платформе Тбилиси-Пассажирская. Меня провожает Ашот, Эмму - её родители и муж, а Лили - её муж. Видим, как у Aшота полились слёзы с глаз: «Как я смогу быть с детьми? Я даже тряпку со стола ещё не держал ни разу в жизни». Жизнь заставит, подумала я, хотя детей оставила на бабушку Катю. Всё равно он боялся, что не справится. Поезд тронулся. Мы с большими тюками. Нам надо было всё с собой брать - голодное время в Харькове, ни колбасы, ни мяса в магазинах. Набрали банок тушёнки, хотя бы из них делать обед. У нас в институте при общежитии, по улице Артёма 30 была кладовка, с хозяйкой, которой мы сдали наши вещи с прошлой сессии, кухонную принадлежность. И мы сразу поехали туда. Но ошиблись - нас переместили, послали на Основу около Аэропорта, такой далёкий был район от института. Там было общежитие для рабочих железнодорожников и нам выделили одну комнату. В нашей группе была ещё одна студентка из Германии – Ольга. Комнаты были четырёхместными.И поэтому мне попала комната по соседству из двух коек,так как там жила мастер производства Галина Наумова. Я согласилась, потому что все остальные комнаты были заняты. Мы решили заниматься вместе, только спать в разных местах, и я уходила к себе. Но в основном я готовила. Они были, как подсобные рабочие или же убирали комнату.

      После сдачи государственного экзамена, я всё-таки решила возвратиться и доделать годовой баланс. Я так и сделала – возвращаюсь, сдаю и снова в Харьков. Девочки уже успели получить задание на технический чертёж и проект, а я нет. Лили меня испугала: «Там такой лектор, он меня с чертежом водил  целые две неделю. Ты не успеешь сделать». Назначенное время встречи - он в негодовании, почему так поздно? Но я сказала, что имею троих детей, пришлось выехать и проведать их в Тбилиси. Показываю проездной скомканный билет на самолёт. Он посмотрел, потом опять на меня: «У вас трое детей?» Я сказала:  «Да». Он выдаёт мне тему на одном листе бумаги – «Рациональное использование выгрузки сыпучих грузов из вагонов с помощью надувных подушек». И даже сказал, какую книгу надо взять здесь же в библиотеке и страницу даже назвал. Сам же дипломный проект был на точке замерзания. После того, как я уехала, не сделано ни одного листа. У нас с Лили была одна тема, но для меня очень интересная и знакомая. Надо было чертить графики и чертежи к дипломной работе. Я делаю вначале технический чертёж, и доцент кафедры Геллер со второго раза его зачёл. Я на десятом небе! Время летнее. Звоню в Тбилиси и достаю своим детям путёвку опять в Сухуми на море!

      Беру билет в Тбилиси буквально на пару дней, и везу в Сухуми вместе с мужем Лили,моей однокурсницы, своих детей и её сына Димочку.Затем Додик провожает меня до вагона поезда отправляющегося в Харьков. У меня уже был заранее куплен билет ещё в Тбилиси.Также прямо на перроне, покупает большой букет разноцветных цветов, чтобы я передала Лили. А она подсыпала к ним в вазу сахар – цветы красовались у нас в студенческой комнате почти месяц. Начали быстро догонять в дипломной работе. Оказалось, Лили совсем не могла чертить, и я все чертежи делаю - сначала для моего дипломного проекта, потом для её. Хорошо, что у неё был прекрасный почерк -  она вписала внутри чертежей себе и мне те данные, которые я ей давала. Все смеялись - в общей сложности за три месяца, правда по четырнадцать часов работы,  а то и больше, я закончила два дипломного проекта. Эмма заказала проект на стороне у инженеров, так как видела, сколько времени понадобилось на завершение работы.


Глава 2. «Мои достижения»

Часть 14. «Защищённая в науке и работе – незащищённая в любви»



      C техническим чертежом мне немного помогла мастер цеха, у которой я жила в комнате, Галина Наумова – высокая, худенькая, незамужняя, с большой грудью девушка. Я  всегда смеялась: «Ты как раз для моего брата Сашки! Он такой же высокий, как и ты». К Эмме приехал навестить её муж - было приятно, с Тбилиси всё-таки приехал. Ашот работал недалеко от Харькова, но он не приезжал, чтобы остаться, а только попутно завозил целый багажник продуктов с деревни: мясо, картофель, лук,  яблок. Практически после его приезда мы долго не ходили на рынок. Все сдали свои дипломные проекты на проверку. У нас с Лили был руководителем дипломных проектов начальник финансового отдела Харьковской железной дороги, а консультантом Майя Алексеевна - лектор ХИИТа кафедры экономики. За время нашего дипломного проекта мы подружились с ней. Она даже один раз приезжала проверить, хорошо ли мы устроены в общежитие. Но мы были рады, что нас никто не тревожит и делали своё дело, то есть занимались, не поднимая головы. Конечно, мне было обидно, что находясь рядом, тем более имея машину, Ашот не приезжал, чтобы остаться, как бы игнорировал меня, но я в подробности не вникала. Мне надо было защитить диплом.

      1976 год был счастливым для меня, и я думала, что 1977 год тоже таким окажется... Наши дипломные работы зачтены, получили уже назначенный день защиты. Моя защита диплома была одна из первых. Мы тренировались, чтобы не останавливаться и не прислушиваться о чём говорится в аудитории на защите диплома - включали громко радиоприёмник и во весь голос, перебивая его, рассказывали. Назначенный день защиты. В аудитории уже сидят супруги Эммы  и Лили, почему-то до конца я была уверена, что приедет и мой Ашот, но он не приехал. Мы сидим, передо мной защищался один парень - прекрасная защита. Объявили – пять. Он  от радости не знал кого поцеловать. Назвали мою фамилию. Я подошла, положила студенческий билет и зачётку на стол. Мои чертежи по порядковым номерам повесил кто-то на доску. Чертежей было шесть, и первым красовался мой технический чертёж. Я посмотрела на членов комиссии, там был и Геллер, мой руководитель технического чертежа. Председателем комиссии был начальник планово-финансового отдела Харьковской дороги, и не в членах комиссии, где-то в сторонке сидела наша Майя Алексеевна. Начинайте! Я дрожу, почему-то меня бросало в дрожь. Позади меня была кафедра, я вплотную спиной упёрлась об неё. Дрожь притихла, и я спокойно переходила к одному чертежу, потом к другому. Меня обрывают и говорят, видно Вы хорошо знаете свою тему, переходите к техническому чертежу... И вдруг слышу, Лили тихонько закричала: «Она попала в свою стихию!»  И ведь она была права. Я выполнила чертёж и составила недавно проект, и мне очень понравился вывод рационального предложения - высыпать сыпучие грузы с помощью надувных подушек. Ведь ещё по своей внимательности я видела, сколько раз Ашот привозил своих ребят-рабочих, которые остатки щебёнки выбрасывали лопатами на станцию... Когда я это тоже сказала, мне все хором ответили – отлично! С момента поступления  в институт до конца доучились всего несколько человек и только двое защитили диплом на отлично, я и один парень, остальные на хорошо... Все хвалили Закавказскую железную дорогу.

      После защиты ко мне подошла Майя Алексеевна и попросила зайти завтра на кафедру экономики, где мне было вручено направление в аспирантуру в Москву. Конечно, я не использовала такой шанс, ведь я училась сначала в техникуме, потом шесть лет в институте. Я хотела всю свою жизнь посвятить детям. А теперь вечно в разъездах, то он, то я, а годы бежали – на то время моему сыну Роберту было 11 лет, дочери Мариночке 8 лет, а младшенькой Лили 5 лет. Получение диплома мы отпраздновали в ресторане. Все были с мужьями и жёнами, кроме меня. На следующий день мы поехали в Тбилиси. Ашот так и не появился,  даже не проводил, он только звонил и говорил, что занят. Вернувшись в Тбилиси, я поехала в Сухуми и привезла детей домой. Они были хорошо загорелыми. Свежий морской бриз с Чёрного моря очень видно подходил им. Наверно дня два была я дома и вышла на работу, мне предстоял полугодовой баланс, но в этот раз очень быстро удалось сделать. Коллектив бухгалтерии не отходил от инструкции мной оставленной до отъезда. Но я не использовала отпуск, поэтому написала заявление на недельку без содержания. Приказ получен. Достаю билеты. Мне никогда не отказывали с отпуском. Моим единственным условием было на работе, что я буду в отпуске в летнее время, и ещё имею право брать дни без содержания, так как у меня трое детей. Руководство шло навстречу,  потому что знали  - с отчётностью никогда я не подведу.  К тому же у нас была бюджетная организация и сдавались только квартальные балансы. А во-вторых, когда меня назначили на должность главного бухгалтера, в больнице я встретила свою подругу по железнодорожному техникуму, Галину, которая работала там рядовым бухгалтером расчётного стола. Я её перевела заместителем, и за короткое время она освоилась.

      Я была рада нашей встрече. Видя её плохое материальное положение, добавила ей заработную плату соответственно по должности. Она не изменилась по внешности, но когда я приезжала зимой, видела, что пальто её прожжено в углу. Галина мне рассказала, что по случайности чуть-чуть не спалила его у печки. Она по-прежнему жила в подвальном помещении. Вышла замуж и имела уже двоих детей. Муж был хорошем парнем, но с Кахетии, не городской и очень симпатичный, с голубыми глазами. Он был тоже, как и она, армянином, но, так как жили в грузинской деревне, говорил больше по-грузински, чем по-армянски. Почти каждую неделю к нему приезжала родня торговать на базаре. Квартира была и так маленькой, но ещё эти тюки, корзины с виноградом, деревенская пыль с авосек… И обязательно бочонок вина. А главное, пока до конца не выпьют, не уезжают. В общем, у Галины был проходной двор, можно было назвать это так. Она очень стеснялась своего положения. Я же в свою очередь пока не делилась со своим. Единственное благо - квартиру получила и закончила институт. Она же после техникума никуда не поступала. Я дала  ей ценные указания по работе, когда вылетала с детьми к Ашоту.

      Ашот меня встретил в Харьковском аэропорту, но на чужой машине. По дороге рассказал, что его машина перевернулась. Хорошо, что был сук , т.е. срезанное дерево, как пенёк. Он и задержал дальнейший кувырок машины. Кто знает, что было бы с ним, но машина побилась сильно. Мы поехали в Зачепиловку. Там он уже договорился с одной женщиной, Марьей Ивановной, подселиться к ней. Дом кирпичный с краю села, большой сад и огород. Я на Украине ещё не жила в таком доме. Сын её был в армии, и она с удовольствием нам отдала ведь дом, кроме её спальни. Крашенные, холодные, красные полы. Везде развешаны полотенца ручной работы вышитые крестиком. В одном углу иконка, поверх тоже красивое полотенце. Она работала дояркой. Так как я уже говорила на украинском языке, то мы часто беседовали, и я её понимала, и она меня. Она показала нам стол в саду и сказала, что можете обедать там. И мне так понравилось на свежем воздухе обедать, что и завтрак я готовила там. Наверно, везде в деревнях сплетни. Я в российских деревнях ещё не была, но здесь мне на второй же день сказали, что у Ашота любовница, и они были оба пьяными, когда разбили машину. Я догадывалась - он меня встретил с прохладцей и особенной радости в этот раз, что мы приехали, не было. Сухие разговоры, и всё время он занят. Уходил в шесть с половиной часов утра, а приходил очень поздно. Не было и ночной бурной встречи, тем более мы не встречались в одной постели шесть месяцев. Не буду его винить, ведь он мужчина. Но я была совсем рядом, а он не приезжал. Мне было интересно посмотреть на его любовницу. Она работала дояркой на ферме вместе с моей хозяйкой. У меня было только утро, пока дети спят, но я не позволила себе пойти. Я продолжала себя вести как будто бы ничего не случилась, не сказав, что у меня ещё есть свободная одна неделя отпуска без содержания. И попросила, чтобы он купил билет на самолёт в Тбилиси. Чтобы купить билет заранее, надо было поехать в Харьков. И он берёт с собой не меня, а её. Потом я узнала, что целый день и второй якобы, он долго не мог достать билеты - были они там вместе.

      Я всё видела и ничего там не предприняла, даже не упрекнула в чём-то, но в аэропорту, когда я уезжала, сказала ему, что последний год он выезжает на Украину, если хочет  сохранить свою семью, пускай не задерживается до поздних белых снежных мух, а приезжает домой  вовремя. И так я пробыла там под одной крышей с ним, живя целый месяц, но никаких половых отношений у нас уже не было. Как говорится, просто жили под одной крышей. Он приходил поздно, выпившим, как убитый ложился спать, а утром бежал на планёрку..  Последние дни стали уже невыносимыми, и я мечтала скорее уехать, не видеть тех сцен, которые он мне закатывал в присутствии детей. Правда он меня не бил, но уже стал раздражённым - растревоженный, озлобленный, разгневанный, и размахивал не один раз руками. Он хотел свободы. Как видно, он был совсем рано одет в кандалы семейной жизни. Хотя я не считала, что это так, ведь его многие друзья с этого же Воронцова, где он околачивался раньше по вечерам, сидели в тюрьмах или же до сих пор не имели семьи, не работали и жили в тесноте с родителями на Чугурети. А у нас был большой прогресс! Семья, трое детей, в центре города в престижном районе прекрасная трёхкомнатная квартира с видом на реку Куру площадью  в 100м2. Я закончила институт, имела прекрасную должность с большим окладом. На свою судьбу сетовать было нечего. А сама я была по внешности, как Мадонна. Все неоднократно мне говорили об этом. И поэтому,  уезжая, я ещё раз сказала: «Приедешь – поговорим».

      Я была рада возвращению в Тбилиси. Меня встречал мой брат Сашка, которого уже освободили с тюрьмы, где он отсидел от звонка до звонка шесть лет, практически ни за что, где не было знакомых на то время, и шестнадцатилетнего  парня посадили пока в колонию, а потом перевели в тюрьму. Была и бабушка Катя -  я ей давала телеграмму. Сашку я узнала сразу – высокий, почти на голову выше всех окружающих. Хорошая встреча, ведь я его любила. У меня одна неделя была свободной  -  я всё могу успеть. Даже много раз бегала по магазинам купить одежду детям и Сашке. Обычно я покупала всё в ларьках по разным деревням на Украине, там среди товара можно было найти интересное, как пеньюар (пенюар)*, халаты, ночные рубашки, и все импортные. Видно было - там такое не покупали. Но в этот раз Ашот меня никуда не брал. Всё привозил домой из продуктов. «А остальное, – сказал -  я тебе дам денег, купишь в Тбилиси». Самое главное - достать учебники в школу. За мной уже часто посылали водителя, чтобы по дороге заехать в управление дороги или же в банк.

      У меня сложился  круг знакомых - интеллигенция.  Я уже с 1970 года работала среди врачей, а сейчас присутствовала на всех пятиминутках главного врача. Я видела отношение к себе со стороны сотрудников -  несмотря на то, что я была русскоговорящей, со мной считались и уважали. Там я познакомилась с Джуной Давиташвили (Евгения Ювашевна Давиташвили) - невероятный экстрасенс. Она ассирийка, а Джуна по-ассирийски — то же, что Евгения. Сердце воспринимает энергию раздражения, создаваемую руками экстрасенса. Она принимала больных в кабинете, который находился в  нашем коридоре, и случайно я столкнулась с ней лицом к лицу...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 15. «Подбор кадров»




      От неожиданности и столкновения искры посыпались с нас. Она мне сказала: «Да Вы, милочка, обладатель биополя»... Так произошло моё первое знакомство с Джуной Давиташвили. Потом я её встретила на курсах красного креста, организованного при первой железнодорожной больницы. Так как у неё не было диплома для занятий с больными, она проделывала своё биополярное лечение в присутствие двух или трёх врачей. А мне нужны были эти курсы для того, чтобы выучить латынь, которую я не знала ещё, но вела всю номенклатуру отчётности остродефицитных и дорогостоящих медикаментов. Там мы больше сблизились. Но подружиться с ней был совсем другой повод. У меня была проблема с почками, а эта аппаратура была только в больнице Арамянца в Авлабаре. Я назначила день проверки. Но когда я посетила диагностический кабинет, то полностью своим биополем отключила аппаратуру. Сколько раз я звонила, чтобы провериться – услышав  знакомую фамилию, они отказывали мне в обследовании болезни. Конечно, может быть, это и совпадение, но моя мама поехала к мулле в Азербайджанскую республику и принесла мне свежие новости, что я могу вылечиться, и должна кушать туту (шелковицу) и всё наладится. Так и было. Но зато я точно знала, что моё тело очень сильно намагничено -  ко мне просто прилипали ложки, вилки, сковородки и даже тяжёлый утюг. Я пока не знала, в отличии от Джуны, как могла употреблять свои руки. Но она уже практиковала, снимала стресс, давление, головную боль. Всё это я видела, часто проходя мимо её кабинета. К ней записывалось очень большое количество больных. Но когда она уехала с Тбилиси, я полностью потеряла с ней контакт. Потом я заметила её картины в интернете и часто вспоминала наши долгие разговоры о жизни.

      Получила приказ из  врачебно-санитарной службы о перенаименовании нашей первой железнодорожной больницы в больницу имени Пипия. Второй приказ при больнице Пипия - организовать централизованную бухгалтерию больнично-поликлинического объединения, в которое бы входили не только больницы, но и поликлиники города Тбилиси, а также все здравпункты Закавказской ж.д. и метрополитена... Полторы тысячи штатных единиц. И меня назначают главным бухгалтером этой централизованной бухгалтерии, увеличив в два раза штат бухгалтерии и мой оклад, добавив в штaтное расписание четырёх руководителей групп, старшего экономиста и бухгалтера-ревизора. В мои-то годы молодые! Мне только в ноябре исполнилось 29 лет, но такая высокая должность. Окончила институт.

      В доме тоже всё в порядке. Дети ухоженные: школа, музыкальная школа уже у троих, фигурное катание у Робика. Даже уже пригласила репетиторов для детей - не хватало времени с ними заниматься. Роберту наняла педагога по математике и английскому языку. Мариночке - по математике и русскому языку. А также надо было и дополнительно заниматься по музыке с репетитором... Я находилась на работе до шести часов, а остальное время уделяла только детям. Никогда не выходила одна к подруге или же по магазинам - всегда брала с собой детей, если надо было что-нибудь купить. А что было в то время в магазинах?! Больше спекуляция из-под полы. И где я работала, определённый контингент сотрудников имели в Москве знакомых, им привозили товар или же высылали. Они заносили в бухгалтерию на перерыве. Я тоже покупала, ведь я должна была уже соответствовать той должности, на которую меня назначили. Дети тоже стали одеваться красивее. Зарплата позволяла, да и Ашот мне передал достаточно большие деньги, чтобы жить расточительно.

      Мне в бухгалтерию нужно было влить новые кадры. Один раз я была на сверке дебиторов и кредиторов с организацией дорожно-фармацевтического управления (Дорфармуправление) ЗКВ ж.д., откуда завозили в основном оборудование, малоценный инвентарь и лекарства. У меня был бухгалтер материального стола, но так как был спорный вопрос, я пошла сама на сверку. Там  я познакомилась с молодой женщиной, которая очень хорошо знала свою работу, и мы закончили очень быстро. Я думала часто про неё - хорошо бы, если она перешла работать к нам. Я позвонила, позвала к телефону:

- Можно мне поговорить с Ритой Смирновой?

- Я у телефона! Слушаю Вас.

Я объяснила, кто я такая и попросила, если ей не трудно, зайти ко мне в бухгалтерию. Дверь в мой кабинет была закрыта всегда, но желающие встретиться могли найти меня в бухгалтерии, ведь я часто находилась там. Кабинет свой закрывала, так как мог кто угодно проникнуть, а там всегда была на столе вся открытая документация.

      На следующее утро она пришла. Мы долго с ней беседовали. Мне она очень понравилась, как работник, но я не знала о её семейном положении. Она рассказывала, а я думала, какая красивая женщина… Сама русская по национальности, всю жизнь прожила в Армении, прекрасно говорила на армянском языке, без акцента, писала и читала по-армянски. Вышла замуж за русского, а сейчас живут в Тбилиси и имеют одного ребёнка, мальчика. Я ей предложила должность руководителя расчётного стола с большой зарплатой.

      Пригласила к себе заместителя, Гаянэ, её все называли Галина, и попросила её ознакомиться с новой должностью, показала её стол и вторую комнату для бухгалтерии, рядом по правую сторону от моего кабинета. Она точного ответа не дала, сказала, что ей надо поговорить с мужем, позвонит завтра с ответом. Но всё же комнату, рабочий стол и с работой она ознакомилась, ведь ей, помимо заработной платы на 300 штатных единиц, нужно было составлять ежемесячно отчёт о начислении заработной платы всех сотрудников, получаемую в централизованной бухгалтерии. Она согласие дала и очень быстро перешла к нам работать.

      Руководителем материального стола я перевела Сотникову Фаину. Это было простым совпадением, но таким приятным: в корпусе, где я жила на 14 этаже жили Медведевы, и она в бухгалтерию привела девочку, конечно, не свою, но знакомых, и попросила её устроить. Я взяла её бухгалтером и прикрепила помогать материальному столу. Один раз во время перерыва она показывает на картину на стене бухгалтерии и говорит, что та очень похожа на местность и деревню, где она родилась. Оказалась она жила там в России, где я родилась и ни разу не выезжала, тем более в моей деревне, и мне было вдвойне приятно, что она работает со мной. И я не жалела, что ей предоставила такую должность - она справлялась по работе до самого конца, была чистоплотной - всегда ухоженные ногти, постоянно в маникюре. Так же было у нас и на материальном секторе: самое главное - аккуратность в работе и чистота...

      На должность старшего ревизора я перевела Надежду Сай. Женщина, одна из самых старших по годам в бухгалтерии, о которой можно рассказывать неоднократно. Мы её называли «ходячая энциклопедия» - по всем вопросам можно было к ней обратиться и наиточнейший ответ в короткое время получить. Не знаю почему, но я с ней сблизилась мгновенно. Мне было с ней интересно, несмотря на большую разницу в годах. Оставалось мне найти на должность старшего экономиста. Лили, моя подруга, собиралась к переезду в Ереван - точно не согласится. Эмма находится в  преддекретном отпуску -  точно не захочет, но я всё-таки предложила ей.

      Она, кроме как машинисткой, нигде не работала, но так как мне было знакомо составления штатного расписания, сметы расходов и тарификационного списка, я, конечно, согласна помочь ей, ведь и ей так нужна была эта должность после окончания института. Я попросила, чтобы она зашла ко мне. Поговорили по душам, вспомнили дипломную нашу работу. Она вспоминает, как я рассказываю ей утром сон, что я и она на одном корабле уезжаем в Америку. Посмеялись, выпили кофе, перевернули чашки, как всегда посмотреть, а что же нас ждёт сейчас? Да, большие перемены! Я и Галина долго ждали и делали работу экономиста, лишь бы сохранить эту должность для Эммы. Ведь у нас  в Грузии не брали работников со двора. Все должны были быть знакомыми или знакомые знакомых.

      В один из дней ко мне вошёл Осман, мой однокурсник, его семья и он были казанскими татарами. Он часто помогал мне, вначале с начертательной геометрией, и попросил устроить на работу его сестру Аиду. Я её с радостью взяла, зная его и думая, что такая же хватка будет и у сестры.        Назначала на должность бухгалтера расчётного стола. Я в ней не ошиблась. Штат мой уже был полностью укомплектован. Надо было только работать. Коллектив был хорошим, и я с удовольствием уходила на работу.

      Дома мне помогала бабушка Катя. Вечера были полностью отданы детям. Мне провели телефон. Но звонков от Ашота не было. Меня стало уже раздражать его упрямство. Приехал Вано и Рудик, его братья, с Украины. Прошло моё и его дни рождения, но его всё нет и нет. Правда, он передавал деньги через Вано, говоря, что задерживается. Но я-то знала, почему он так задерживается. Приближается Новый Год. Он звонит и говорит, что выезжает и успеет до Нового Года - будет дома 31 декабря. Но его нет... Встретила одна с детьми я Новый год. Утром, как сахарной пудрой, всё обсыпал снег. Звонок в дверь - стоит Ашот с большой сумкой, сказав, что не смог достать билет на самолёт и два дня с пересадками ехал поездом. Дети обрадовались - окружили отца.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 16. «Ты – хрустально хрупкая женщина»


       1978 год. Мы встретились, как будто ничего и не случилось. В присутствии детей никакого даже намёка, но я-то знаю, что наш разрыв был длиною почти в целый год  -  он только видимость показывал, что заботился, привозил продукты мне и студентам-дипломникам в Харьков. Но никогда не предложил побыть с ним наедине хотя бы один день в гостинице, или же неделю, как это сделали мужья Эммы и Лили, которые приехали с Тбилиси навестить своих жён. А кроме этого,  мой отпуск, проведённый в деревне, полностью показывал, что наши семейные отношения так натянуты – вот-вот скоро порвётся  нить. Он гулял, изменял, и это было уже заметно, был же бригадиром при большом кошельке, и что же ему не хватало -  остался бы там навсегда. Наверно всё-таки любовь. И это чувствовалось во всех отношениях - как он относился к детям и ко мне.

      Сумку он открыл при входе, сказав, что привёз мне и девочкам подарки - шотландские свитеры. Мне стало смешно, ведь шотландский свитер я купила недавно своему сыну, и то с рук, но когда он открыл сумку, и я заметила чехословацкие целлофановые пакеты, мой смех уже невозможно было остановить. Поняла - его на вокзале в Харькове развели, как лоха. Он тоже начал смеяться, так как уже догадывался, что и вправду его обдурили. Он начал рассказывать уже сквозь слёзы и смех, как он сидел на вокзале, что к нему подошёл человек и сказал - есть в продаже шотландские свитера, несколько штук. Якобы у него целый тюк по несколько штук, ему подарили, и он хочет продать. Ашот вспомнил, что я восхищалась совершенно недавно своей покупкой, ведь в Тбилиси мало что возможно было достать, и то с рук,  и решил в качестве «отмазки» привести хороший подарок, который мог бы меня обрадовать. И, когда в Харькове  мужчина открывал свою сумку, чтобы показать, подбежал второй его подельник,  спросил у него: «Продай мне два свитера ещё, моей жене очень понравилось».  Тот отдаёт ему два свитера за 300 рублей, также заворачивает в скомканную газету два пакета свитеров и для Ашота, говоря: «Положи сразу в сумку, чтобы меня не застукали». Потом он же сказал: «А может, ещё купишь два? Отдам по сто рублей за штуку». Затем ещё два, по семьдесят пять, и Ашот привёз полную сумку свитеров на пять тысяч рублей. Тут, конечно, поняли и вы, какие?! Хлопчатобумажные, стоимостью не больше пяти рублей. Как можно было так обмануться в его-то годы?!  И это была первая ласточка неприятностей. Началось прямо с первого января - эта потеря денег. Ничего другого я не ожидала - год будет не из лёгких.

      Наступил вечер. Дети уже спят. Мне же надо было с ним обсудить детали нашей дальнейшей жизни, и что могло нас так отдалить друг от друга, ведь мы любили как будто бы недавно, и у нас была крепкая семья. Он притянул меня к себе и стал целовать. Я остановила, сказала: «Я хочу с тобой обговорить все детали нашей дальнейшей жизни». Я поставила свой ультиматум -  больше он не поедет один за пределы Грузии, и не будет искать работы, ни в России, ни  на Украине. Он на всё был согласен: «Только один раз съезжу, перегоню машину и вернусь сразу же». Оставался дома один месяц, потом купил билет и вылетел за машиной. Я подумала, что он не сдержит своё слово. Но он сдержал, и через несколько дней Ашот приехал уже на машине. Меня удивило это, но  обрадовало. Я думала, когда он перестанет выезжать на Украину работать, начнётся у нас новая жизнь - не гонка за роскошью, а любовь и спокойствие.

      Я продолжала работать. Он утром отвозил детей и  делал всё так быстро, чтобы успеть меня тоже довезти до работы. Он нас стал опекать, как маленьких детей. Неужели он стал меня ревновать, ведь такого никогда не замечала я, даже в ещё совсем молодые годы? По вечерам и по утрам стал  таксовать на своей машине, приносить дополнительный заработок в семью. Уже улетели наши все перелётные птицы (гастарбайтеры), я так называла тех, кто на сезон выезжал работать, а он даже не думает. Купили в Сухуми билеты и хотели вместе повезти детей на море, ведь я с ним никогда ещё не отдыхала нигде. Ашот спустился вниз во двор. У нас рядом в соседнем корпусе был продуктовый магазин, и там же продавали сигареты. Он туда поехал на машине, и на перекрёстке я услышала сильный удар. Оказалось, что Ашот столкнулся с другими жигулями и повредил машину, ремонт которой обошёлся нам в большие деньги. Но не это главное - накрылся наш совместный отдых, о котором я так мечтала. Он остался дома, а я повезла детей опять одна в Сухумский санаторий. И в этот же день вечером села на поезд и возвратилась под утро обратно. Я понимала, что пришла беда - открывай ворота, и  знала, что этим всё ещё не окончится.

      Только к приезду детей успели починить машину - на то время  всегда какой-то запчасти от машины не хватало в Тбилиси. Но я на время устроила мужа в тубдиспансер на газик - возить инженера по технике безопасности ВСС ЗКВ железной дороги. И тут только Ашот, как бы проснулся с глубокой спячки - стал смотреть на меня другими глазами. Как много я смогла добиться за такой короткий срок?! А он, время, выделенное на сдачу его экзаменов, потратил зря и остался  здесь в Тбилиси не бригадиром, как он был на Украине, а просто водителем. Конечно, это тоже профессия. Что было бы, если не было водителей? Но его просто это коробило. Он постепенно слышал в том кругу, где работал, про меня положительные отзывы, поэтому ему становилось больше не по себе. Он даже по-другому стал смотреть на меня. В нём проснулся любви вулкан, который где-то затаился и умолк. Но сейчас он ревёт с новой силой, и с лавинной страсти он меня утопает в ночной любви, осыпая поцелуями. Что мне ещё надо было? Любящий муж, хороший отец. Он выполнял все поручения детей: возил и привозил в школу, на фигурное катание Роберта пять дней в неделю, и всех троих к репетитору по музыке. Роберт в учёбе был очень самостоятельным. У него был письменный стол с идеальной чистотой, не присущей мальчикам. Он никому не разрешал садиться за его письменный стол, тем более там поставить чашку чая или кружку с молоком. В ящиках всё было сложено аккуратно. У девочек был один письменный стол на двоих. Они его делили поровну. Всегда Марина занималась первой, а затем она же занималась с Лилей. Учёба у всех удавалась, но когда Ашот был дома, Марина всегда звала его на помощь – он обладал терпеньем всё подробно разъяснить... И если одно слово дочка встречала, не понимая, то пока отец не объяснит, не читала дальше. И можно было бы назвать год удачным, если бы не звонок утром в воскресенье. Там был Вано и незнакомый мне человек, они сказали: «Ашот сделал аварию на своей автомашине Жигули на трассе за городом в аэропорту».

    В такой трассе, как «хайвей» (автомагистраль), был единственный переход в сорока шагах от этого места. А утром после свадьбы возвращались люди, хорошо поддатые, и один из них, пьяный дед, решил перейти хайвей именно здесь, ведя за руки двоих детей. Впереди по первой линии шла фура, по второй грузовая машина, а по третьей линии двигался на своей машине Ашот. Конечно, он даже не заметил проходящих вдоль трассы пешеходов. Но дед, видно, решил сократить свой путь - перебежал после большой фуры и автобуса, столкнувшись с нашей машиной. Одному ребёнку помог Бог, наверно, он рывком выпустил руку деда и перебежал, а второй сразу же скончался на месте, деда отвезли на скорой помощи в больницу. Приехало много милицейских машин. Люди со свадьбы напали на водителя и стали его бить. Хорошо, милиция прибыла вовремя - могли бы там и убить Ашота, хотя он был не виновный в этой аварии. Померили тормозной путь, взяли кровь сразу же с водителя на анализ и попросили вдохнуть. Надели наручники и повезли в участок.

      Я сразу же переоделась, и мы вместе поехали туда. Я и Вано встретились с адвокатом, который сказал, что вины Ашота здесь нет, но есть смертельный случай: «Так что сами урегулируйте всё с семьёй пострадавших». Он дал информацию, где найти их, и адрес. Оказалось, они были приглашенные гости на свадьбу с армянской деревни - там они переходили улицу, где хотели. И что зять, муж сестры Ашота, с той же деревни родом. Всех они знали. И уже поехали вести переговоры. Сыновья сказали, что ночью скончался также дед (подтвердилось наличия алкоголя у деда). А дети его, хотя и взрослые были, говорили: «Он был наш кормилец, а сейчас мы остались одни без дохода, и нет даже средств, чтобы похоронить». На то время мы не имели больших денег. Весь год Ашот работал, но не заработал даже той месячной зарплаты, которую он имел ранее на Украине.

      Каждый день приходила родня к нам домой,  как бы соболезнуя, но ничего не предпринимали. Правда, Ашота отпустили под залог и взяли расписку о невыезде за пределы города Тбилиси. На работе все узнали, но только качали головами. Я вынесла на продажу все золотые украшения, чтобы  иметь средства хоть немножко на существование, потому что даже его машина была до суда арестована и стояла у них на стоянке. Каждый день застолье у нас, но нет решения вопроса. В это время мой главный врач поехал к своему другу в милицию и узнал, что Ашот не виноват, и лишь надо большие деньги тем людям, которые сейчас претензии выставляют, хотят после смерти своего отца обогатиться. На всё надо было 18500 тысяч рублей. Для сравнения - это в то время почти три машины Жигули. Я поехала на такси к его сестре, которая на то время была самая богатая среди нас. Я ей сказала прямо: «Не стыдно молодого человека посадить, твоего брата. Мне безразлично, где вы достанете деньги. Мне они нужны, и в течение двух лет я отдам. Могу взять и под проценты. А кто имеет и не принесёт - пускай потратят на гроб». Может, это было сильно сказано в порыве горя. Но вечером его мать занесла 1000 тысячи рублей, потом пришла его сестра, принесла 2000 тысячи  рублей, и на второй день ещё 2500 тысячи рублей, сказав, что взяла у соседей. Мне совсем было в то время безразлично, у кого она брала. Она мне помогла - и лёд тронулся. В деревне были похороны за наш счёт, и оставшуюся сумму мы передали сыновьям.

      Дело было закрыто из-за отсутствия улик. Ашот был полностью оправдан. Год 1978 был для нас, как линия горизонта, отделяющая нас от хорошей жизни. Я не побоялась повесить на себя долг, лишь бы был он рядом. Он меня любил и я тоже. Я хотела быть его женой до конца моих дней. Он же мне давал на это большую надежду.


Глава 2. «Мои достижения»

Часть 17. «Безвыходность положения»


      Конец года 1978. Я торопила дни - хотелось, чтобы скорей он закончился, и открылся бы нам Новый год с чистого листа, с чистой страницы. Я понимала, что Ашоту оставаться дома нет смысла - долг, который повешен на нас, зажимал в тиски. На работе у нас работала бухгалтер Марина Мурадян в расчётном секторе. Её муж, почти одновременно с моим, сделал аварию на грузовой машине в другой части города, и его посадили на девять лет. У них не было возможности даже немного уменьшить время заключения. И я понимала, что деньги мне одолжили  только на два года, и их нужно отдать. Ко мне в кабинет вошла секретарь месткома Валентина и предложила две туристические  путёвки в Чехословакию и Польшу. Конечно, если б не случилось такое горе в моей семье, обязательно поехали бы с мужем, но сейчас надо было поехать и привезти товар на продажу, чтобы оправдать путёвку и заработать в двойном или же в тройном размере. Она же пригласила ко мне в кабинет Лили Хачикян, которая тоже была помощницей месткома, и уговорили меня поехать. Весь товар я должна была привезти и отдать Лили Хачикян по установленным мною ценам, а остальное не моё уже дело. Я, конечно, одна не поехала, а с собой взяла Надежду Сай, которая работала в моей бухгалтерии бухгалтером-ревизором и очень хотела поехать. Путёвки всегда были только для начальства, а ей досталась совершенно случайно, и она была этому рада. На то время у нас уже налаживались дружеские отношения, несмотря на разницу в возрасте.

      Я уезжаю впервые за свою жизнь за границу. Они же меня проинструктировали, что взять с собой, чтобы поменять на чехословацкие деньги. Я думала, что не смогу, но оказалось - во мне была такая необыкновенная жилка торговать, покупать самое красивое и стоящее. Я хорошо уже сторговала весь свой товар, который привезла с собой из СССР (красную и чёрную икру, водку, одеколон «Красная Москва» и многое ещё). Нам не надо было выносить даже с гостиницы. В первый же день забрали всё работники отеля и выдали нам чехословацкие деньги (чешская крона). У меня их было так много, что пришлось купить две хрустальные люстры. На то время они были очень дефицитные, с чехословацким хрусталём. Люстры были такими большими, что мне пришлось всю ночь снимать хрусталь и разбирать её на маленькие части. Приобрела также хорошие сервизы «Мадонна» и много модной разной одежды, маленький чемоданчик жевательных резинок для детей (в те годы жвачки были большим дефицитом), детскую одежду.

      Тоже самое было и в Польше, но по дороге, когда мы пересекали перевал, автобус остановился в горах Новы-Сонч у подножья горы Явожина-Крыницка в городе Крыница-Здруй. Я, которая выросла в Тбилиси, видела такой снег только в картинах: пушистый, нежный, белый, никогда ещё не поднималась на курорт в Боржоми или же в Бакуриани. Вышла, как и все из автобуса, опускаю свои руки в снег, делаю круглый шарик и бросаю. А вместе с ним я видно выбросила и кольцо, которое везла в Польшу на продажу. Мне его дала мама вместе с несколькими украшениями, зная моё положение, но кольцо это,  привезённое отцом с Германии, было с настоящим звёздчатым рубином о двух карат, очень дорогое. Мне было очень обидно, что я не смогла правильно воспользоваться им... В моей сумке находились серьги, тоже мне их дала мама, и я решила их не продавать, а вернуть ей. Так безвозмездно могла бы только поступить мать, но у неё были свои трудности. Моя сестра тоже не могла мне помочь материально, и они возвратили долг, который совсем недавно брали у нас.

      Поездка - приятное с полезным. Я увидела все достопримечательности Чехословакии, побывали в Карловых Варах, и пили из всех источников лечебные воды, как туристы, может быть шутя. Экскурсоводы объясняли нам  - это для печени, это для почек, а в середине, в виде фонтана, для любви. И все с большой кружкой, в основном, скапливались у источника любви. В Чехословакии отличное отношение к русским, большое количество населения знает русский язык, я даже не ожидала. А в  Польше столица – Варшава. Это музеи, старинные пледы, спускалась в сланцевые подземелья с касками на голове на лифтах, как шахтёры. Там большой зал, где были на стенах сланцевые картины достойных мастеров своего дела, там же проводил во время войны совещание Гитлер. Побывала в лагерях смерти и видела не понаслышке печи и остатки тысячи и тысячи очков, сумок, волос пленных. Это меня всё больше притягивало – хотелось узнать больше о войне, прочитать военных лет литературу, чтобы сопоставить с увиденным. Я по-другому стала смотреть на своих родителей, которые прошли эту войну. И часто брала отца звезду и медали за отвагу подержать, как будто бы они меня возвращали в те времена.

      Как мы спокойно переехали границу туда, так же поездом мы возвратились обратно в Тбилиси. Больше потерь не было у меня. По возвращению я отдала маме серьги и сказала: «Береги - это отца подарок». Меня больше не раздражало, как она одевалась, и что на всех пальцах у неё были кольца. Она была просто европейской женщиной с рождения, и так как я уже много чего увидела, проще стала смотреть на мир. По приезду всё отдала Лили Хачикян и через неделю получила деньги, потому что товар оказался превосходным, как она мне потом сказала, и намного, почти в пять раз, превышающий мои расходы. Я отдала сначала долг Вано, который сказал, что он одолжил у друга. И это было не мало.

      Пока меня не было, Ашот встречался со своим крёстным Серго, который сказал, что всю жизнь не собирается работать на заводе, и согласен был работать с Ашотом в бригаде. Они поехали вместе  на Украину. Но поезд ушёл. Кто оставит ему работу - там уже работали другие. Начальник так уважал его, что позвонил в Куйбышев своему другу и порекомендовал Ашота. Они поехали туда и начальник района предложил строить школу и сдать к первому сентябрю. Село в Куйбышевском районе называлось Кошки. Они согласились. Никогда не строили, но надо было за что-то зацепиться, и тут Ашот допускает ошибку. Когда спросили на кого оформлять, Сергей достаёт паспорт,  он же и стал бригадиром, а Ашот -помощником, но не на бумаге. Он  не имел никакого отношения к авансам, взятым на строительство, и разной сметной стоимости оплаты затрат. Они рабочих очень быстро нашли. А в строительстве самый главный -  каменщик. Школа строилась из огнеупорного кирпича. Один месяц поработал каменщик хорошо, но после первой зарплаты стал пить по-чёрному, ушёл в запой, не просыпаясь, а работа стояла. Сергей предложил Ашоту подработать: «Когда мы закончим, то честно поделим выручку пополам, а сейчас ты будешь получать и за каменщика, только зарплату». В нашу машину с общего счёта заливался бензин, но расходы на содержание машины тратил сам Ашот из своего кармана. И в ожидании большого заработка в конце сезона.

      Периодически он мне звонил и даже просил, чтобы я приехала к нему, так он устал физически, но зато он освоил хотя бы одну специальность каменщика. Как только начались летние каникулы, я отвезла опять детей в Сухуми, а сама вместе с маленькой дочкой Лили, полетела в Куйбышев. Он меня встретил. Чувствовалась теплота нашей встречи. Комнату он уже мне подготовил в селе Кошки. Я никогда не была знакома ни с чувашами, ни с мордвинами, а казанская татарка у меня работала, Аида, даже в бухгалтерии. У нас в Тбилиси я такие национальности не встречала, возможно, их там мало. Здесь же, я прохожу в магазин, все на меня оборачиваются. Наверное, они знали друг друга в лицо, а я незнакомка. И ещё -хожу без платка. Пятница, вечер дымит - всё село готовят бани, как я узнала, по-чёрному. Горит печка - на ней камни, всё закопчено, мрачно, нет окна, пахнет осиной, дымок в виде тумана. Хозяйка нам предложила искупаться после неё. Я наблюдала, как она таскала воды туда днём. Я вошла, по непривычке закрыла глаза, почему-то от дыма они у меня болели.

      Ашот подошёл ко мне и стал раздевать. Тело нагрелось, а  он то и дело подливал воду на камни, уже обнимая меня. Мы вспомнили молодость, как в крохотной кухне он мыл меня, затем мы долго в страсти занимались сексом. Здесь же было сoвсем другое дело - много места и две лавочки наверху. Он меня бил берёзовым веником, и от этих ударов всё больше увеличивалось притяжение друг к другу. У нас за горами уже оставленные четырнадцать лет совместной жизни, но любовь с новой силой вскипала, словно пенка с кипячёного, горячего молока покрывало нас. Мы пробыли там долго. Когда вошли в дом, хозяйка сказала, что Лили заснула. Но разгорячившиеся  в бане, мы были очень активны в ночь, и видно хозяйке это не нравилось. Между нашими комнатами висела только ситцевая занавеска. Она была вдова и, как я поняла, второй раз не выходила замуж. Наверно, она и забыла, как это делается, и сгорала от любопытства, так что на следующий день нам тоже затопила баню, сказав, что он приходит домой очень грязный, пускай отмоется. А он же меня брал с собой. Ночь бушевала, и видно было, что она не спала тоже. У неё туалет был далеко в саду. Она ставила ведро нам, девочкам, а он ходил во двор в конец сада. Видно, ему надоело, и хозяйка пару раз застукала, как Ашот  "поливает" ей деревья, то одно, то другое. На следующее утро она мне сказала, чтобы он этого не делал, но он же упрямый и несколько раз повторял...

      Днём я выходила гуляла по селу. Она мне сказала: «Хотя бы платок повяжи, не гневи людей, а то сглазят и наделают дел». Я её послушала, ведь уже знала, что есть белая магия, есть и чёрная магия. Там был большой промтоварный магазин. И  мне посчастливилось познакомиться с заведующей магазина. Она меня завела на склад. Какая Чехословакия может сравнится с таким ассортиментом товара?!... И не надо ехать даже в заграницу - Чехословацкий хрусталь лежал  на полках, и я всё абсолютно у неё скупила. Ей перевыполнила план, а себе, наверно, на большой куш, ведь мне надо было всё привезти спокойно домой и отдать Лили Хачикян на продажу. Богемское стекло, хрусталь, сервизы. Я там была одну неделю в этом селе. Опять навьюченная, я вылетаю домой в Тбилиси. Правда, заведующая попросила в мой следующий приезд привезти ковёр с Тбилиси. Я хочу сказать, что в Тбилиси были в продаже красивые азербайджанские ковры, тем более, она не хотела дорогие. Я по приезду возвращаюсь  в Тбилиси, отвезла и установила сама цены на каждый товар, отдаю опять Лили Хачикян на продажу. Потом я в Тбилиси около вокзала нашла знакомства в  комиссионном магазине, там были товары античные, также хрусталь. Туда я тоже везла на продажу. Мне говорила сестра:  «Ты уже спекулянткой стала, при твоей-то должности!» Я ей отвечала, что когда  рассчитаюсь с долгом, то полностью прекращу привозить товар. «Тебя же могут поймать в Аэропорту» - вздыхала Людмила. Но я не брала одинаковый товар.

      Позвонила заведующая Валентина с Куйбышевского района. Сказала, что завезли кожаные плащи. Они были модны в Тбилиси на то время. У меня деньги все в товаре, а надо было срочно поехать. Я решила одолжить у соседки и точно знала, что она не откажет. Я поднялась к Медведевым, и они одолжили 1000 рублей. И на четырнадцатый этаж также пошла в трёхкомнатную квартиру. Там жила очень зажиточная семья. Мы здоровались и виделись только в лифте. Она знала наше положение, что Ашот сделал аварию. Когда она открыла дверь, в квартире было много людей. Она завела меня в правую комнату двери. Я попросила, сама дрожа, думая, на что я могу ещё пойти, чтобы выпутаться из этой ситуации. Когда я спросила, смогли бы Вы мне одолжить деньги на месяц, она даже не спросила на что -  достала 2000 рулей. Добавила: «Этого хватит?»  Это, поверьте, большие деньги были в то время. «Хватит, Тамрико» - ответила я, поцеловав её, и вышла. И слёзы вырвались у меня из глаз. Она провела до лифта, добавив, что если даже не отдашь долг через месяц, не переживай, когда сможешь - тогда отдашь, и если нужно будет ещё - заходи. И вот я уже на руках имею деньги, огромную сумму, и мой брат Сашка сам вызвался меня сопровождать. Мы купили два ковра, билеты на самолёт и вылетели в Куйбышев.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 18. «Полёт, падения...»


      «Самолёт летит хорошо, -  подумала я - видно, лётчик первого класса, хороший» Каждый раз, садясь в самолёт, я боялась, что он упадёт. А в этот раз ещё больше боялась, тем более со мной был брат, на его долю и так много приключений в жизни выпало. Во-вторых, я боялась не за деньги, которые везла, а за товар, который буду везти обратно, и опять меня взволновала эта мысль. Я закрыла глаза и стала молиться. Одну за другой повторяла молитвы своей бабушки Кати и даже удивлялась - я их не учила, откуда так много знаю?! Правда, слышала, как она шепчет, но это было так тихо, можно было догадываться только по губам. Ашот нас не встретил. Мы и не просили о встрече, зная, что у них свой план работы, и они должны вовремя сдать школу. Мы сели на автобус и доехали до села Кошки. Меня всегда отвлекала дорога. Я не могла спокойно смотреть на окружающую нас природу - любовалась окраской деревьев, ещё не в осеннем, но уже в разноцветном одеянии. Хорошо отремонтированная трасса в сторону Тольятти, а там рукой подать до посёлка Кошки.

      На одной из остановок вышла вместе с Сашкой и купили солёные грибы грузди - от воспоминаний о которых у меня до сих пор oскома. Мы быстро нашли Ашота в школе, ведь я знала, где они строили. Уже вечерело, но нам надо было попасть в промтоварный магазин. Ашот переоделся, и мы через двадцать минут уже разговаривали с заведующей. Она показала плащи, конечно, не кожаные, а заменители немецкие, но такие красивые, что я взяла всё, что было у неё в продаже. И даже у нас не хватило немного денег. Заведующая поверила нашему слову, что Ашот отдаст долг со своей зарплаты. Мы остались только на два дня, возвратились благополучно обратно. И этот оборот почти в четыре раза превысил стоимость покупки. Потом Сашка поехал за новым поступившим товаром, в основном, плащами, и они уходили, как семечки, на перепродаже, в которой мне помогала Лили Хачикян. Я к распродаже товара никакого отношения не имела. Лили с сумками носилась по всем своим знакомым. По какой цене она  продавала, меня тоже не интересовало. Я сама назначала цену. Когда плащи закончились, появился другой товар. И так много раз я или Сашка летали в Кошки, чтобы поправить моё материальное положение. Сашка ничего не хотел -  он бескорыстно помогал мне. Он видел, как неоднократно в наш дом приходили за деньгами, которые нам одолжили.

      Приближался сентябрь, а Сашка на лето поехал в Адлер подработать на деревоперерабатывающем комбинате. Не знаю, кто его порекомендовал туда, ведь в Тбилиси он так и не нашёл себе работу. В это время я получаю телеграмму от Галины с Харькова, у которой  жила в комнате на Основах, недалеко от аэропорта, в железнодорожном общежитии, когда была на дипломной работе, а это был период почти в шесть месяцев, не считая моих отъездов. Я ей сказала, что у меня есть брат, такой же высокий, как и она. Но я не думала, что Галина сможет так быстро приехать. Она дала телеграмму и прилетела. И я даю телеграмму Сашке: «У меня в гостях Галина. Если хочешь, то приезжай - я познакомлю». Так они и познакомились. Женился он на ней. Она была также студенткой -  ещё предстояло  учиться. Переводится она на заочное отделение, и у них начинается новая жизнь.

      В сентябре сдали школу в Кошках. Ашот был обманут. Пока строили, он тяжело и много работал, но получать было нечего - Сергей брал большие авансы и высылал всё домой. Ашот же развернулся и уехал, захватив весь чешский хрусталь с промтоварного магазина. Его малый заработок был не виден по сравнению с тем, что он привёз – сумма дохода с продажи хрусталя была внушительная. Мы за один год отдали половину долга, но у нас ещё оставался долг. Мы не знали, что и делать... Посторонним всё отдали, но остались родные, его мать и сестра, всё равно надо было отдавать. Как-то зашла его сестра к нам и увидела хрусталь. Ей понравилось, и она у нас взяла в счёт долга.  Ашот на всю жизнь разорвал отношения со своим крестным, и я ещё раз убедилась, что с родственниками хорошо только сидеть за столом и время проводить.

      В нашей же дальнейшей жизни большую роль сыграло изменение и в половых отношениях, хотя обидно было ему, но в лучшую сторону для меня. Он не стал таким активным, каким был раньше. Когда мы жили  в Кошках, на квартире у бабки, а мне говорили в селе, что она обладает чёрной магией. Я не поверила - она ко мне была доброжелательна,  Ашот ей хорошо платил. Но она возмущалась, почему Ашот мочит (писает) ей цветы, деревья... Она его несколько раз предупреждала, чтоб не делал этого. Когда я рассказала своей бабушке Кате всё, она сразу же сказала, что та бабка ему сделала чёрную метку. Есть такое в чёрной магии, если хотят сделать порчу, нашепчут на мочу, разлитую на землю, тыкая туда иголками. Она сказала - это очень сильное заклинание и скоро не пройдёт, нужно время. И дала уже мне молитву, впервые, чтобы я читала под вечер. Он же стеснялся своего положения. Всегда находил какую-нибудь причину поссориться или же напиться. Но я-то знала в чём дело и старалась не очень злить его, ведь в жизни всё бывает, тем более я его любила и у нас было трое детей. «Ну, так что же - будем лежать, как брат и сестра» - я думала об этом, но ни разу не сказала ему лишнее. Он же в свою очередь думал и о своей беспомощности:  долг сделал, а отдавать как? И Ашот ещё раз поехал на Украину в Зачепиловку. В этот раз ему там повезло - он у своего друга директора знакомится с Геннадием Bолошиным, большим начальником в  Харькове, который ему помог найти работу и материалы на следующий год. Он даже привёз большой аванс домой, после того, как поступил битум, отсев и щебёнка на станцию в Зачепиловку. И мой муж радостный возвращается с деньгами домой.

      Год начался хорошо. К нам приехал в Тбилиси сводный брат Ашота, родной только по отцу... Ещё до войны отец был женат. Наконец, за много лет братья впервые увиделись. Брат Ашота жил в Узбекистане. Он приехал с сыном и женой. Конечно, мы тоже пригласили к себе в гости. Когда я накрыла стол, то масла на столе не было. Именно в этот год оно исчезло по всем продуктовым магазинам. Его жена спросила: «Почему нет масла на столе?» «Его нет в магазинах» - ответила я. Она меня перебила: «Ты, кажется, работаешь главным бухгалтером централизованной бухгалтерии больниц и поликлиник?» Я отвечаю: «Да». «Так, милочка, я шеф-повар в такой же больнице. Я-то знаю, какую ты пайку должна иметь. Пойди и вызови шеф-повара и завсклада больницы и тихонько спроси, где твоя пайка. Я отсюда не уйду, пока ты этого не сделаешь» - сказала она мне в ответ.

      Утром побежала на работу, забыв об этом разговоре, но когда пришёл забрать меню на следующий день шеф-повар, то я вспомнила и сказала: «Оба зайдите в мой кабинет». Он вызвал и заведующего склада. Я посмотрела на них. Они сидели спокойно, ожидая или же замечания, или же ещё непредсказуемых слов. И они их получили. Я тихонько спросила: «А где моя пайка?» Oни же сразу растерялись и сказали: «Мы пытались, но к Вам же невозможно было подойти...» «А ко мне не надо подходить. Я живу достаточно близко. У меня есть в доме бабушка Катя. Постучитесь - она откроет вам» - следовал мой ответ. Они выскочили, как ошпаренные, а я перезвонила домой и предупредила бабушку Катю. Когда вечером я пришла, у двери в нашем коридоре стоял ящик. Там было мясо - пять килограмм говядины, восемь пачек творога, яйца, масло в достаточном количестве и даже сахар. Конечно, я бы не брала, если бы знала, что больные голодают, но в Тбилиси в то время вёдрами выливали обед, так как каждый старался своему больному принести всё в большом количестве, натуральное и с базара. И так каждую неделю паёк был у меня дома. И это же не только у меня, наверно у многих  начальников. Но никто не знал - не хотел знать, ведь был такой Социалистический строй, где каждый работает и несёт домой всё, что плохо лежит. Как-то я видела программу по телевизору, где в детском саду спрашивали детей:

- А где же работает твоя мама?

- Не знаю.

- А что приносит?

- Конфеты.

- Значит на шоколадной фабрике…

      И я стала иметь не только продукты, но и многое другое, особенно лекарство. Мне оно не нужно было. В моей семье иногда пользовались лишь лекарством от кашля, бромгексином, но в городе стало исчезать остродефицитное лекарство в аптеках. Ко мне обращались все: директор школы, учителя, родственники, помню, младшему брату Рудику надо было достать лекарство. Уже как двенадцать лет он был женат, но не было у них детей. Я вспомнила, что когда ездили в Грозный в армию к Ашоту, Рудик в тринадцатилетнем возрасте  заболел свинкой. Я понимала, что это могло быть  причиной его бесплодия, повела его к профессору нашего отделения, и тот выписал рецепт. Я сразу же не сообразила достать лекарство, а Рудик искал его по всему Тбилиси и не мог найти. Мне же понадобилось сделать звонок, и лекарство было уже заказано в управлении дороги в аптечном киоске. И он там приобретал всё, когда ему надо было. Так я набирала силу в своём положении. Все расходы по статьям, платёжное поручение без моей подписи не уходило в банк. Ко мне стали неоднократно обращаться уже заведующие отделениями с разными просьбами в приобретении дорогостоящего оборудования. Звонят и просятся на визит ко мне - каждая встреча им приносит в отделение оборудование и инвентарь, ведь я доставала не только со своего банковского счёта, а звонила в управление в отдел снабжения. Там работала главным бухгалтером НOKCа Инна Костенко, моя знакомая (я с ней работала в НГЧ 4), которая могла безболезненно оплатить  всю аппаратуру. Соответственно, меня также принимали они хорошо и в отделении. Если кому-нибудь рожать или какое-нибудь  другое заболевание, то сразу докладывали заведующему отделения, и они сопровождали меня по отделению и выполняли, может маленькую, но уже просьбу.

      Там я знакомлюсь с заведующей реанимационного отделения - Кванталиани. Они только переехали в Тбилиси. Её  мужа назначили начальником дороги. Они  жила рядом с моим домом, только во втором корпусе. Она любила забегать ко мне  в мой кабинет бухгалтерии и часто вспоминать, как ей было хорошо в Москве. Я её понимала. Она была хороший врач-эндокринолог, но на неё сразу нахлынул проблемой грузинский язык. Она не так хорошо знала грузинский, чтобы ставить диагнозы или же поговорить с больными, ведь многие не говорили вообще на русском. Мне кажется, она была русской, и что она заходит лишь бы поговорить со мной на родном языке. В один раз из таких разговоров я поняла, что её младшая дочь нуждается в помощи. Девочка с грузинской фамилией, полностью не знавшая языка грузинского, была подавлена своими одноклассниками, и у неё от этогов началась депрессия. Она врач. Как я могу ей предложить услуги своей бабы Кати? Но я всё-таки сделала это после того, как она пригласила меня к себе домой. Я увидела девочку. Мне стало её жаль. Я ей рассказала подробно о бабушке, сказав, если вы не верите, то ничего не поможет. Она согласилась, и в одно воскресенье за мной приехала чёрная Волга начальника дороги. И, так как дом был железнодорожников,  многие, стоявшие во дворе, видели. Всем же  было очень интересно. Она с дочкой сидели позади, а меня посадили впереди, при этом дверцу открыл водитель. Хорошо, бабушка Катя была дома. Она жила в районе Глдани и на выходные дни уходила домой.

      Бабушка Катя растопила свечку. Девочку усадила на деревянный стул близко к выходу. Сама стала позади неё с миской воды и начала шептать заговоры. Я была там с ними только один раз. Но они к ней ехали часто –видно, самочувствие дочки пошло на улучшение. После окончания школы меня попросили, чтобы я устроила к себе на работу эту девочку, всё же русская речь. Я  её пока взяла машинисткой, но быстро заметила её способности, перевела за рабочий стол материального сектора, отвечающий только за медицинский малоценный инвентарь всего нашего объединения централизованной бухгалтерии.  Она справлялась очень хорошо, но у неё был свой великолепный дар кройки и шитья, моделирования, и она поступила в техникум. Ушла от нас через несколько лет, красиво попрощавшись.

      Мы многое делали для детей и бережно относились к их творчеству -  я так же поступала со своими. Я заметила, что мой сын на фигурном катании занимает первое место, но не дают ему свободно заниматься -  вечно в конце на коньках кружили маленькие дети. Однажды он мне сказал, что боится прыгать, так как может кого-нибудь покалечить. Я подошла к тренеру, тот же сказал, что вам уже давно надо было поменять фамилию вашего ребёнка на грузинскую. Да, ещё раз, я убедилась, что не будет сыну здесь продвижения. Я ставлю вопрос ребром: или он продолжает спорт, или же заканчивает на отлично школу... Я же посоветовала Роберту закончить на отлично школу, ведь спорт его сильно отвлекал, по пять дней в неделю занятия. Я дополнительно нанимаю ему трёх репетиторов, не школьных, профессоров, и сын скорым шагом зашагал в успеваемости. В свою же очередь сама я очень много времени уделяла детям. Я заканчивала работу в  шесть часов, а в шесть пятнадцать уже всегда была дома. Хотя у меня была бабушка Катя, я, как утренняя пташка, с утра копошилась на кухне, в туалетной, и везде был у меня порядок. Активно участвовала в жизни и учёбе своих детей. Когда я находилась рядом, часто читала, в то время уже наша вся стенка пополнена была художественной литературой, не только детскими сказками и рассказами. Я доставала зарубежную литературу, романы, и читала, порой в поезде пересказывала целую книгу. Они любили меня слушать. Объясняла природоведение, которое сама любила читать с детства..

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 19. «Быть женщиной…»
      Быть женщиной - не только внешняя красота должна быть: она мать, азалия цветов, и плодоносна. Розой красивой и колкостью своих шипов, защищаясь,  женщина живёт… Соцветием акации с ароматом любовью всегда женщина светит... Нежным голосом, словно трелью соловья, поёт колыбельную… Солнечной мимозой создаёт атмосферу домашнюю… Быть просто женщиной, мамой, женой и любимой! Находить время для мужа, для детей и родителей!

http://www.stihi.ru/2011/03/22/424

~*~

      Я очень много времени уделяла своим детям, так как помню, за нами не было надлежащего ухода, переполняла чашу в любви за себя тоже. Ашот стал тоже хорошо зарабатывать, и для нас было радостью, что за два года мы полностью расплатились с долгом. Конечно, после того, как я в последний раз поехала за границу. Мне Валентина с месткома принесла путёвку на круиз на теплоходе - Сирия, Кипр, Турция, Греция и Египет. Я пока не хотела ехать, но в месткоме увидела врачей, которые собирались путешествовать, и согласилась, подумав, надо же заканчивать уже с долгами. Если в первый раз я поехала с сотрудницей, то в этот раз с посторонними, мало знакомыми. Но на собрании в управлении дороги я познакомилась с ровесницей, которая тоже собиралась ехать. Марина и я почувствовала, что нам вместе будет легко общаться. Собрание проводили, жёстко предупреждая, что всего нам выдадут по 23 доллара и рассчитывать придётся только на это. Но я-то знала, для чего еду, и постепенно приобретала всё  необходимое мне для поездки. Но эта поездка в конце года, а летом я, как обычно, после окончания школы отвожу детей в санаторий в Сухуми. Привезла крупную клубнику ярко малинового цвета и начала готовиться к варке.

      Звонок. Ашот стоит в двери. Обычно он не брал с собой ключ - боялся потерять или мало что могло бы быть. Я честно скажу, удивилась, ведь лето, и его не ожидала. Я его сразу же спросила: «В чём дело? Что-нибудь случилось?» Он сказал: «Нет, просто соскучился». Я давно не слышала таких слов. После Куйбышева его как бы порезали на части - он стал стеснительным и каким-то непредсказуемым. «Ты,  случайно, меня не ревнуешь?» - с улыбкой спросила я. Он переоделся, покупался и помог наколоть мне всю клубнику. Наступила ночь. Видно было, что он соскучился. Сделанное чёрной магией постепенно отходило, и он себя чувствовал счастливым. Наутро он пошёл за обратным билетом, ведь их не так легко было и достать. Смотрю - приносит мне пять билетов на самолёт на 15 июля.

- Это тебе и детям, и это бабушке Кате. Возьми её вместе с собой. А когда мне понадобится ехать за щебёнкой или же пробивать битум, ты будешь всегда рядом.

- Какой щепетильный - подумала я, давно не видя такой ласки и доброжелательности к семье.

      Его перемена сразу же отразилась на мне. Я его любила, но в последнее время его грубость и измены, от которых он выворачивался, действовали на меня. Неужели я сделала ошибку, за которую должна буду страдать всю жизнь?! Ведь я и не собиралась с ним разводиться, а просто в себе угасала. Была, как обугленное полено, которое только коптит, но не загорается, и едкий дым прошлого бил меня прямо в сердце. Но сейчас, как будто бы мешок свалился с плеч. Я почувствовала облегчение. Мы вместе целую неделю провели - хорошее время, и я, уже имея на руках билеты, готовилась к поездке в Харьков в Зачепиловский район, где он уже нашёл свободный дом для нас. Он улетел. Я же осталась одна. Как-то необычно. Всегда мой дом был шумный, с детьми, но сейчас я глотала ту литературу, которая уже была красиво разложена на книжных полках в детской комнате, потому что там же был диван-кровать, она раскрывалась на ночь, и там вместе спали мои девочки. Бессонные ночи. Утром работа и полугодовой баланс. Мне надо было завершить его, чтобы поехать за детьми, и я уже оформила отпуск. Никогда не было отказа мне, ведь я переходила сюда при одном условии, что после полугодового баланса буду уезжать в отпуск до первого сентября. Главный врач, к которому относилась централизованная бухгалтерия, никогда не возражал.

      Настало 15 июля. Мы уже в аэропорту. С нами впервые вылетает и бабушка Катя. Тёплая встреча. Он встречает нас прямо у трапа. Снова Украина! Сколько тёплых воспоминаний у нас было там. Мы хорошо устроились. Несмотря на то, что дом был пустой. Он выписал солдатские кровати для детей со склада, а для нас нашёл двухспальную  кровать. Квадратный стол в одной из комнат и деревянные табуретки. Всё для временного проживания. Но так всё было чисто и уютно, с красивыми занавесочками, и иконка висела в одной из комнат. К нам в гости приходило начальство. С задней стороны дома в саду был стол, где мы делали небольшие посиделки. Уже даже знали много песен на украинском языке, и пели вместе с гостями. Как затянем... Иванко ты  Иванко, сорочка вышиванко... Красивое время и радостное для семьи. Ашот Роберту покупает настоящий мотороллер, и он провозился, всё лето его ремонтируя. К бабушке Кате уже стал приходить народ на заговоры, особенно после того, как она вылечила жену инженера от опухоли под рукой, которая уже имела направление на онкологическую операцию. И уже у неё в комнате стояло много авосек, мёд, масло подсолнечное, семечки, сало солёное и многое, чего только не было. Я уже понимала, что нам самолёт на обратную дорогу не светит.

      Мы часто были с ним в разъездах, то в Днепропетровск за отсевом, то в Харьков за нарядом на битум. Там он меня знакомит со своим начальником Геннадием и Ирочкой, его женой. Она была хорошая хозяйка. Мы попали даже на его юбилейную дату - пятидесятилетие в ресторане, где было очень много людей из высшего общества Харькова. Я была одета превосходно. Ашот меня повёл в чековый магазин и одел. Перевоплотилась в элегантную  женщину. Я была красивой и сильно выделялась среди окружающих. Он меня ревновал. Никогда не показывал подобное, а здесь не отпускал даже руки. Он не хотел, чтобы кто-нибудь меня перехватил в танце, особенно он ревновал к самому имениннику. Тот был Донской Казак хорошей внешности и телосложения. Я удивлялась мужу - как он меня оставляет подолгу в Тбилиси, не ревнуя, а здесь ревнует к каждому второму?  И однажды он сказал: «Кавказский мужчина на Кавказе не посмотрит на чужую жену, а здесь я повидал многое». А я спросила: «А как же кавказский мужчина на Украине?» Он ответил, что они сами на шею вешаются. Мы часто бывали у них в гостях, и один раз они нас пригласили на свои шесть соток  дачи - маленький домик, построили они недалеко от Харькова. Вокруг забора посажена красная и чёрная смородина. Молодые деревца, яблони и вишни, и много ещё разных кустарников. Дом мне понравился, весь деревянный, и спальня наверху по крутой лестнице. Вторая спальня внизу – её они уступили нам. Но самым прекрасным были кухня, бар и рядом сауна деревянная, очень маленькая, но вполне было достаточно, чтобы двоим купаться. Окно кухни открывалось, и там, прямо из окна, виден был вплотную стоящий стол. Дорожка везде была выложено квадратиками и между ними росла зелёная трава. Там меня это впечатлило, что я решила возвратиться в Тбилиси и тоже себе взять шесть соток земли. Ведь у нас в Грузии уже каждый дом на склоне гор считался дом отдыха. Но Ашот всё равно меня ревновал и ни на минуту не оставлял одну... Мы провели хорошо время там. Два дня - суббота и воскресенье, и возвратились в Зачепиловку к детям и бабушке Кате. Я сейчас поняла, почему ему нужна была бабушка Катя  -  чтобы не пропустить день рождения начальника. Хотя тот часто наведывался в наш район, но Ашот больше никогда не приводил его в наш дом, а встречались они где-нибудь на природе за шашлыками, но без жён. Он всячески стал меня оберегать, как драгоценную вещь, которую у него хотят похитить.

      Мой отпуск подходил к концу. Здесь на Украине я впервые почувствовала, что желанна и любима. Мы ещё в прошлое воскресенье достали билеты на поезд и выехали в Тбилиси. Дети хорошо отдохнули. Я и бабушка Катя готовили прекрасные блюда из свежего мяса, только  что зарезанных кур. Все немного поправились, что не очень благожелательно для девочек, но как отказаться от шашлыка из баранины или же варёной свежей кукурузы. Ашот завозил ящиками дыни и арбузы, разносортные яблоки. Не говоря о том, что вёдрами была чёрная смородина и малина. Всё лето не успевали перетирать ягоды с сахаром. Ведь у нас в Тбилиси чёрная смородина была редкостью. Хотя в остальных фруктах мы имели большое преимущество из-за климатических условий и необычной земли, содержащую в большом количестве марганцовку. Всё это создавало необыкновенный аромат фруктов или же винограда.

      Возвратилась в Тбилиси. Первое сентября. Школа у детей. Я попала в свою каждодневную струю, которая меня не угнетала. Коллектив бухгалтерии был хороший. Там же стояла печка маленькая электрическая, и девочки придумывали что-нибудь покушать на перерыв. Я каждый день не приносила продукты, но у нас работал в основном складе Гамлет, и его жена Надежда Вартанова  в статистическом отделе. Они часто присоединялись к нам, и я, раз в неделю, вместе с ним выезжала к себе домой и привозила в большом количестве соленья и разные консервы. Всё очень любили этот день, ведь у меня были очень интересные рецепты на соленья. Хорошие блюда, чтобы полакомиться - всегда хороший украинский мёд, подсолнечное масло на капусточку и т.д. Моя работа была для меня, как мой второй дом, и я туда ходила так же легко, как и к себе домой.

      В начале ноября Ашот приехал с большими деньгами и привёз много продуктов. Машина была такая перегруженная, что почти ползла, как черепаха. Разгрузились. Тёплое отношение между нами и счастливые дети. Мне же надо было отплыть за границу на корабле. Теперь он уже меня провожает на станции Тбилиси-Пассажирская. Зашёл прямо в вагон. Там весь вагон и другой  -тоже  наши туристы. Я познакомила его с нашими врачами гинекологического отделения, которых знала. Успокоившись, что едут в основном женщины, Ашот уложил три чемодана, которые я везла с собой. Мы с пересадками должны были попасть в город Одессу, откуда родом и где выросла моя мама. У меня было такое большое желание посмотреть этот город, но не получилось - времени не хватило,  наш корабль отходил через несколько часов, а нам надо было пройти осмотр багажа и таможню…

~*~
Круиз по Ближнему Востоку:

Сегодня пасмурно - осенняя погода, а мне все пишется,
Остановиться не могу, не знаю, что со мной сегодня.
Но раз и пишется, должна я рассказать вам
О туристических поездках  за границу,
особенно, если это касалось капиталистических стран.
И так: достать путёвку на круиз по Средиземному морю
Было в семидесятые годы в Советском Союзе просто невозможно...
Но так, как я была начальником, мне первой предлагали
Насладиться, посмотреть всё своими глазами.
И вот местком мне на стол и положил путёвку
По Ближнему Востоку на большом корабле «Шота Руставели»
Поехать посмотреть такие страны, как
Турцию, Грецию, Египет, Сирию и даже Кипр.
Кто тут откажется?... Посмотреть сразу столько стран!
А меняли в долларах  США только двадцать три доллара
на все пять стран.
Вы наверно сейчас знаете, что это совсем мало,
Но мне немного подсказали  - возьми с собой товар
На продажу немного,
Ты же хочешь что-то привезти домой и детям,
Ведь денег тех, что тебе дали, не хватит даже воду выпить там.
Я так и сделала – набила, как сказали, одну сумку старыми вещами,
Вторую ещё вещами, разной ерундой, всё на обмен,
А третью сумку опять вещами???? Товаром на обмен плюс
И моё белье немного,
И маленькую сумочку с водкой тоже на обмен.
Там в Греции, говорили, её много скупают.
И так, навьюченная я, как осёл, подъезжаю к вокзалу.
И хорошо, что ещё носильщики есть -
Удачно села в своё купе.
Смотрю  -  среди одного начальства я,
И они навьюченные тоже!?
Доехали мы с горем пополам в Одессу,
А там и к пароходу добрались.
И нет носильщиков там у причала.
Что делать?... Просто не знаю, как добраться до таможни.
И начала я вперёд толкать свой чемодан.
В руках несу два чемодана и сумку с водкой, боясь разбить
Ножкой своей красивой стройной, вдобавок на каблуках.
Толкаю чемодан большущий по тротуару...Он меня уже достал.
Но вот таможня, наконец!... И они мне говорят – открывайте.
А как закрою я?! Тогда ведь вместе с мужем еле закрывали…
Но церемониться со мною они не стали.
А я сказала им, что там ничего и нет,
Но если вы откроете, то сами будете закрывать..
Открыли - вывалили барахло моё и мужа, и детей.
Они спрашивают меня:
- На что Вам столько-то вещей, а я в ответ:
- Я тряпичница большая!!
Хотя я для себя взяла ведь малость…
С трудом открыли, с трудом и закрывали ...
И то, что не поместилось, уже и на руки повесили пиджаки…
Так еле-еле я, толкая чемодан, и добралась до корабля.
Ещё хорошо в каюту мне один моряк по пути донёс.
Каюта была на двоих -
Она, конечно, не первый  класс.
Тридцать лестничек вниз под палубу идти,
Вместо кровати, гамаки -  сетки.
На них матрасы ватные лежат

И круглая форточка  на море!
Там только рыбочки видны, как будто на стене висит аквариум.
Устроилась и жду соседку я.
Хорошая попалась, сразу мне сказала, что у неё морская болезнь,
Как она вынесет, не знала, на всякий случай лекарством запаслась.
А я без них?... Хотя я тоже знала, что меня тошнило
на корабле по Чёрному морю  в Батуми.
Оставив наш багаж, закрыли дверь, поднялись на палубу смотреть.
Там много провожающих у причала, все машут нам.
И вот плывёт  корабль наш к чужим берегам.
А какое обслуживание там!
Накрыты столы в  белоснежные скатерти,

Обслуживание, как в лучшем ресторане,
А вечерами показывают концерты свои туристы из разных республик...
Мне всё там нравилось, потому что раньше я была
в туристических поездках, но это всё не то.
Особенно понравился праздник - день Узбекистана,
Там видно на кухне хозяйничали они.
Подали нам к обеду узбекский плов, урюк и даже сладкую узбекскую дыню,
которой они запаслись и  принесли на борт.
Все республики были подготовлены в дни праздника, что просто обалдеть.
Наверно все артисты, поэты, повара, что каждый день для нас был праздник.

Но вот настал и наш день.
А среди нас вся интеллигенция столицы Грузии, Тбилиси.
За день мы что-то должны были успеть, и хорошо,
что я в детстве училась грузинским танцам.

Решили танцами забить туза на сцене!
Уже зажгли всю публику - в лезгинку барабаним, не в барабаны,
а по столам,
И голосистые грузины подпевали, а я кружилась в паре с одном джигитом
с группы, как могла,
Ещё ведь была всё же молода, и был же порох в пороховницах.
Но вот конец концерта!... Победа!...  Все русские с других республик,
все просят песню МИМИНО,
Ведь и совсем недавно картина, как взрыв, прошлась в кинотеатрах.
И все любили эту песню, но наши слов и не знали.
Не падать же в грязь лицом - забили и козла,
И начали  петь без слов - другие подставлять слова, там был и мат, а я то понимала.
Но припев все знали точно - хором напевали ЧИТО-ГРИТО,
а дальше пошли... слова, которые мы слышали на вокзале
или во время  ссоры двух неугомонных стариков…
Опять  на бис... нас вызывают! Забыли
о чём пелось в прошлый раз -  придумывали на слух слова песни снова
Конечно, мы победили - в передовиках, но не об этом речь.
Хочу вам рассказать последний наш концерт.
Его давала сама команда корабля,
Даже администратор с закрученной косой,
что в нашем зале строгая была.
Она так пела, что её озвученные песни русские могли порвать
и перепонки наши.
Там и матросский танец - чечетка,

В общем, они нас положили
на лопатки своим выступлением тогда.
Но что о них мне говорить,
Немного вам хочу рассказывать о странах, которые  смотрели мы.
Первой Греция была, мы посмотрели много,
но больше всех мне понравился Акрополь
И там в ресторане танец живота, который на наших то столах,
Хорошего можно сказать телосложения большого размера, выплясывала
полуобнажённой, обвешенная бусами, она.
На всё у всех есть разный вкус, наверно,
И, как художественная натура, я обращала
особое внимание на живопись,
На старые творения мастеров страны,
На разрушенные дворцы древнего народа в Греции.
Конечно, приятное совмещала с полезным.
Уже и водку наменяла я на жвачки для детей,
и многое купила, собрав там денег.
Есть преимущество на корабле  в торговле,
что всё ты оставляешь там в каюте,
Сама идёшь с одной сумочкой в город, и положишь
ты в неё, что можешь ты продать сегодня за один день.
А дальше - ночь плавания и в Турции в Стамбуле на базаре.
Кто не был там, немного объясню:
Большой туннель!... Вы видели высокий, там внутри слева,
справа размещены маленькие магазины,
лавчонки с разными товарами в каждом,
но больше всех меня привлекло золото, везде
Развешанное, как на верёвках белье.

В таком количестве я просто не видела у нас так в продаже в Советском Союзе.
А также серебро.
Облюбовав две прекрасные вазы, я их купила, настолько их люблю,
что и сюда их привезла.
Они для орешков, пряностей, конфет -  всегда лежат на видном месте, полны
лакомств, на кофейном столике ...
Там были и хорошие шарфы на шею - все в ажуре,
купила всем, кого я никого не забывала, в подарок.
Музеи Турции богаты и сколько там добра! И, если б мысль
Мне не мешала, что всё награбленное там,
Могла, наверно, сто процентов любоваться.
Нас водили и в мечети – конечно, по своей
художественной натуре, я обращала внимание на мозаику
и на качества разноцветного стекла в окнах там.
И звонкий голос с высоты, напоминающий молитву.
Все там прекрасно! ...Слов нет, нам восхищаться
Красивой природой, солнце и вода, хотя мы были
там в декабре, но всё время одевали только летние платья из-за жары.
Полуостров Кипр мы быстро пробежали, там не было музеев, и магазины
дорогие по сравнению с теми, что мы видели в Турции и Греции,
Но эта лазурная вода, омывающая Кипр, пленила
меня, и сейчас я понимаю тех туристов с России,
почему часто они едут отдыхать туда. Чистота воды, пляжа,
доброжелательность людей - сочетание прекрасного,
что ты можешь получить, они берегут честь туризма.
Взамен своей мечте и полностью расслабиться там,
Мои друзья, и если выбирать, куда поехать -
конечно, можно было бы опять на Кипр!
Там отдохнуть, загореть, посидеть красиво за столиком,
накрытым белоснежной скатертью и горящей свечой,
при луне у прибоя волн и звонкой музыки серенады.
Рядом играют музыканты, подзывая  к столу, красота!
В Египет мы попали на рассвете, ночью.
Видно штормило, как мы потом узнали, девять баллов.
Наше судно бросало туда-сюда, хорошо,
что она таблеточку дала, пробиралась к своей каюте,
как пьяная, держась, у стенки прикреплённой, за
деревянную ручку в виде палки, но так скользило, что я еле добралась.
Ночная морская болезнь меня душила -  я не могла заснуть,

меня бросало вовсю, я даже рыгала.
Уснуть на гамаке я не смогла - уснула на полу холодном,
полегчала мне.
А утро насыщенное, что такое Египет!? Каир, конечно, пирамиды,
гробница фараона Tутанхамона и триста килограмм золота
в ней, всё удивляла меня и туристов ...такого я нигде ещё не видала,

а вечером прямо на улице показали нам
представление - Cфинкс прожекторами, закрепляли
разговор, правда на английском, а в то время я не понимала
его совсем, лишь только несколько отдельных фраз,
а главное, его показ в ночь, меня пленил.
Нас ночью повезли в отель в центре Каира
В высотном здании, наверно в двадцать этажей,
но что мне там смутило, что, как общежитие, или как пятикомнатная квартира,
всё вместе - общая кухня и столовая
И отдельные спальни на всех, и наглые носильщики,
показывали - денег, ни слова не говоря по-русски.
По-английски показывая нам  доллары,
руками свернув в колечко пальцы, вторым все водят
по нему, указывая на секс.
Так видно не туда попали, ведь мы не из тех,
кто промышляет в заграницах... наживу лёгкую достать.
Так и ушли в другие группу других уже искать,
А утро было у нас свободно, там и позавтракали
в отеле, решили немного погулять и свою давнюю мечту осуществить.
Хотелось мне из Каира арабскую люстру привезти,
на это я наверно, под страхом, долларов триста перевезла.
Уже прошлись мы по магазинам, немного отклонились
от центра - какое убожество и нищету я там видела,
не могу и передать.
На примусах прямо на дорогах, тротуарах варили вермишель
и продавали совсем без масла, насыпав в старый газетный кулёк.
Мне сразу вспомнилась и Украина...базары там,
Где бабка семечками торговала, их насыпала в газетный кулёк,
а тут варенная вермишель или макароны...
А я ещё не люблю макароны с детских лет, такое отвращение получить,
чтобы запомнить на всю жизнь.
Ну что об этом, нашли мы магазин, а продавец - армянин
оказался, со мною на армянском говорит.
Продал мне люстру он за полцены, как армянке, говорит и даже много хрусталя
насыпал. Пригодится, говорит.
А девушке с моей каюты за  большие деньги (все доллары, что она имела)

тот же каркас дал, но половину хрусталя он отобрал.
Она, конечно, согласна и то забрать, ведь у нас в Тбилиси она
в раз пять дороже была.
И в сумке было несколько флаконов духов «Красная Москва»,
там, наменяв немного ещё, что-то купила у него я.
А надо же с таким грузом ещё добраться до отеля,
где уже стоял и наш автобус, отвозивший нас обратно на корабль.
А продавец обещал нам помочь бесплатно подвезти,
Раздвинув машины, стоявшие вплотную на дороге,
а машины всё были маленького размера, положив два каркаса от люстры.
Мы сели, машина маленькая помчалась,
Но чувствую - не туда, тогда я стала объяснять ему.
Забыла, как по-армянски слово «лошадь», грузинское вставляю я,
а он меня не понимает, ведь разные языки.
Она тоже меня за рукав толкает, ведь ты говоришь по-грузински,
а я-то никак не вспомню слово лошадь по-армянски,  вот и всё.
Ещё хорошо, что ориентир хороший у меня.
Поправила его -  налево, указав  на памятник,  который видела
на площади, всадник на лошади.
И вот и всадник - ясна дорога, и вовремя добрались.
Уже все в автобусе ждали нас,
Ведь время поджимало нас. Мы быстро поднялись,
свои вещи с гостиницы принесли,
И сели, извиняясь. Они все беспокоились за нас, ведь в нашей группе
из Тбилиси мы самыми молодыми были.
С ветерком автобус нас увозил к кораблю, мои же глаза все останавливались
на грязь везде, заляпанные автобусы, машины мусора на улицах, в центре,
как везде, стоят мужчины на подножках в транспорте с набитыми людьми.
И на корабле только отдохнули мы от этой нам ещё не объяснимой суеты.
Забыла я сказать вам для сравнения - купила там плоскогубцы за десять
долларов, чтобы всю люстру раскрутить и в чемоданы уложить.
Она была такая большая, что первым вопросом было:

-Откуда Вы доллары достали, чтобы купить?
Да про Сирию нечего и говорить - скудные рестораны, танец живота,
та же  нищета, все дёшево, можно было и скупиться, но денег нет,

купила ткань несколько разных цветов по пять метров в каждом куске,

и каждый кусок по три доллара - хороший подарок друзьям, родным.
Последняя ночь у меня - целый чемодан не проданных, не обменённых вещей,
я тихо беру их в сумку...
Несу на палубу корабля, всё бросаю, песню запевая детскую свою:
- Это кушай за маму, а это за папу!

Побросала в воду всё и утром стоим мы на пароходе у трапа,

вдруг слышу фамилию мою называют.
Подошла - в чем дело? Узнала - размыло духами
«Красная Москва» фамилию в паспорте у меня.

Сказали они мне, когда объяснили:

- Вы счастливая, что заметили мы, а не в Египте,

на таможне иначе не выпустили бы из страны.
И хорошо, что закончилось так. Уже самолётом
летим мы обратно в свой город родной, и домой - в Тбилиси!


Глава 2. «Мои достижения»

Часть 20. «Люби её, цени её»



Во время моей поездке я старалась только думать о том, что у нас остался небольшой долг, и мы должны закрыть его. Конечно, в круизе по Ближнему Востоку я набрала много интересной информации, о которой даже не читала. Увиденная своими глазами красота других стран расширила моё мировоззрение и увеличила круг понятий о жизни. Прилетела в Тбилиси. Меня встретил Ашот. Обрадовалась за нашу семейную жизнь - впервые был дома с детьми. Правда, была и бабушка Катя, но он всячески старался помогать детям: отвозил их в школу, забирал домой, и это было немало. Ведь школа 32, где учились дети, находилась на  Плеханово. Наверно, остановок шесть на троллейбусе от дома. Дома же всё было в порядке, меня ждали. Особенно обрадовались дети. В этот раз привезла много и для детей. И, как обычно, жвачки - у нас они были ещё дефицит. Когда я заметила, что мы расплатились с долгами, решила оставить себе хрустальную люстру c тридцатью шестью свечами. Каркас её был бронзовым, тяжёлым. И мы её повесили в зал. Я просто не знала, как мне удалось её довезти. Конечно, разбирая на части в отеле. Хорошая примета на новый год. В нашей семье заново засверкала наша семейная жизнь. Ашот долго не хотел уезжать на Украину, но работа есть работа -  он приобрёл билет на февраль и поехал оформлять договор.

      На работе меня уважали, и я там себя чувствовала уютно, как и дома. Ашот по характеру был очень обидчивым, и поэтому ни с Вано, своим братом, ни с крестным Сергеем он не разговаривал. Я же иногда ходила к ним, но у меня не было особенно и возможности – занятость работой и детьми поглощала всё моё время. Я рада была, что у нас уже нет долгов, и задумала уже, как и все женщины, о  ремонте в квартире. Ведь полученная квартира имела много щелей, и плохой лежал паркет. Я достала красивый чехословацкий кафель, весь в пузырьках в виде воды, и ждала приезда Ашота, чтобы при нём начать менять сантехнику. У нас не было денег на большой ремонт, но хотелось создать уют в своей квартире. И когда он приехал, позвали сантехника Серго. Его знала я по НГЧ-4 - он сантехник высшего разряда. Много чего он нам посоветовал. Мы купили новые краны и санузлы. У нас дома в гостях был Сашка, мой брат, он был женат на Галине из Харькова, и у него уже был ребёнок, Дениска. Но он очень любил заходить к нам и играть в нарды с моим мужем. Когда они закончили, я вместе с ним пошли пешком на базар - это пятнадцать минут ходьбы от нашего дома. А Ашот помогал сантехнику. Мне в основном нужно было купить мясо и зелень. Наш базар был двухэтажный. Мясо продавалось на втором этаже, и я по большой лестнице вместе с ним подымаясь, заметила мальчишку, который держал маленькую собачку. Подумала, если я не куплю, то собака умрёт в его руках - она была больна. Я поторговалась и всё же купила её. Смогла вылечить. Не знаю, она или же везучий год к нам занёс любовь, спокойствие в семью и большой доход, благополучие.

      Обычно Ашот в зиму уезжал несколько раз, а в этот раз рассказал, что всё заготовил и поедет весной, взяв бригаду. В его бригаду попал младший брат Рудик. Он всегда для меня был эталон мужчины для семейной жизни, хотя он женился на не очень красивой женщине. Она была высокая, как широкий столб, в два метра, и никакой женственности. Похожа на мужика с плоской задницей, единственное отличие - имела большую грудь. Очень властная. Они жили с его матерью, которая неоднократно жаловалась на неё. Мне самой, как и свекрови, было очень трудно с ней общаться. Она совсем не говорила на русском языке, только по-армянски, но не в этом дело. Она отставала в своём развитии, окончила только два класса армянской школы, как я потом выяснила, что из-за своей фамилии. Её фамилия была Бозоян, что в переводе означало *****. И она, может из-за этого, может из-за другого, осталась не грамотной. Даже читать на армянском языке она не могла. Он же любил её. И сколько раз говорила свекровь: «Оставь её и женись на другой -  будут у тебя дети». Он не слушался мать. За двенадцать лет совместной жизни они не имели детей. Я много раз её водила в женскую консультацию, а его к нашему профессору в железнодорожную поликлинику. И видно было, что Бог посмотрел на них, жалея, - она после такого перерыва забеременела. Но она считала, что это после того, как посетила церковь высоко в горах в Ленинакане. Не будем искать причину – главное, они ждали ребёнка. И когда Ашот уехал в Зачепиловку, то во время моего уже ожидаемого отъезда она попросила, чтобы я ей тоже купила билет. Но врачи ей сказали, что если до 28 июля не родишь, придёшь в родильный дом сама. Летом мы жили вместе. Она оказалась хорошей чистоплотной хозяйкой. Но я знала, что она будет со мной, повезла много книг для себя, ведь мне трудно было слушать пустые её разговоры, но с таким большим гонором, как будто бы она всё знает. Недалеко от Зачепиловки был рыбсовхоз. И Ашот вёдрами привозил рыбу, раки. Это лето мы провели весело. Рудик всегда был положительным. Он очень любил маленьких детей – всех, и особенно моих. Он часами мог с ними играться, и это радовало всех. Наступило 28 число в июле. Я сказала: «Жанна, ты должна послушать врачей. Поезжайте в больницу». Но она не послушалась, а через три дня уже было поздно. Она родила мёртвого ребёнка, которого носила, и не замечала, что он не двигается. Ждать двенадцать лет и не родить. Это ужас, боль для матери и отца. Она не смогла слышать плач и крик новорождённых детей и на второй день прыгнула с окна. Хорошо, что с первого  этажа, и убежала в колхоз на попутной машине. Мы думали всё - больше у неё не будет детей. Но на следующий год она родила дочь, и через год ещё дочь, но сына так им Бог больше не дал.

      Возвращаемся домой. Мне надо на работу, детям в школу, ведь мой сын заканчивал школу. Уже последний класс, а мне надо было выбрать, куда ему поступать, потому что он не мог сам определиться. Мой отец в молодости был военным, и я решила - пускай сын тоже служит, окончит Харьковскую высшую академию. Другого города у нас и не могло быть для сдачи экзаменов, ведь около Харькова будет Ашот, а молодому парню нужен глаз да глаз. Я, как мать, написала в Москву, чтобы разрешили ему сдавать экзамены на следующее лето, ссылаясь на то, что мой отец был военным, и я хочу, чтобы сын тоже был военным. Но мы получили отказ, так как принимали детей 1965 года, а он родился 19 января 1966, значит у него не хватало девятнадцать дней. Здесь ничего не поделаешь. И я посоветовала сдавать в наш железнодорожный институт на факультет управления процессом перевозок на железнодорожном транспорте. Я видела, как по институту ходят студенты-заочники, тоже с погонами и со звёздами, или же в управление дороги. Мне очень нравилась, особенно летняя, серая форма начальства. Он меня послушался. Я пошла в управление дороги и записалась на визит к начальнику дороги Кванталиани. Я никогда его не беспокоила. Его дочь продолжала работать у меня, но я решила просить за своего сына Роберта, чтобы управление дороги дало ему направление на учёбу. Это большое дело, потому что после окончания института его могли бы забросить далеко в Сибирь или же куда угодно, но не в Тбилиси. Но здесь сработал инстинкт матери - во чтобы не стало возвратить его домой, в наш город, где он родился и вырос. Он очень удивился, когда меня увидел. Даже сказал: «Могли бы Вы передать просьбу через жену или же дочь». Но позвал секретаря, и через пятнадцать минут у меня было уже в руках направление моего сына в Харьков, в ХИИТ. Осталось только ему закончить школу на отлично, иначе направление не действительно, тогда был большой конкурс. С первого же сентября я наняла уже четырёх репетиторов по тем предметам, которые он должен был сдавать, и по истории. Я очень боялась за этот предмет, который мог бы ему испортить аттестат.

      Осенью приехал Ашот. Он всячески мне помогал по дому, ходил на рынок, отвозил детей в школу. Зима прошла быстро, просто пробежала. Когда в доме спокойствие и тишина, такая же погода отражается и у детей. Он уезжает обратно на Украину. Я же продолжаю каждый день следить за Робиком, чтобы не сорвалась наша поездка. Новый приказ - можно иметь две четвёрки, это тоже хорошо. Все оценки на отлично. Остались экзамены. У меня на нервной почве высыпало красными пятнами, кашель весенний аллергический. Обратилась к заведующему аллергологического отделения при нашей больнице, и он сказал, что это связано с нервами, само по себе пройдёт. Экзамены сын сдал, получил 4 по истории, и я тихо стала восстанавливаться. Билеты были куплены на поезд, его я везла в подготовительную группу. У нас все дети математического мышления, и я точно знала, что он математику сдаст на отлично, но очень боялась за русский язык - он писал, как курица лапой, у него несколько букв, м, т, ш, щ, н, были так похожи друг на друга, а кто будет разбираться в написанном? Так мы едем вместе с ним в спец. двухместном вагоне, около проводника .Нам ещё наверно две остановки до Харькова проехать, как слышим голос Ашота в вагоне, спорящего с проводником. Когда Роберт вышел, он сказал: «Я же Вам говорил, что мои едут в этом вагоне, а Вы не верили». Он  дал небольшие деньги проводнице, и зашёл к нам в купе. Роберт сказал, что мама не может говорить и кашляет уже месяц. Он же сказал, что будем сейчас её лечить. И с саквояжа достаёт хорошую копчёную рыбу и пол-литра. Он знал, что я не пью водку, но хотел нам сделать сюрприз, захватил и бутылку шампанского. Я дома практически не кушала, потому что после еды у меня появлялся кашель. Но рыбка была очень привлекательна. Он её красиво отчистил от кожуры, и я решила немного покушать. Но кашель не позволил мне этого сделать, и с первого кусочка я, не переставая, стала кашлять, наверно полчаса.

      Уже Харьков! Мой любимый город, сколько раз я приезжала сюда студенткой! Он же заранее подготовил место в гостинице около аэропорта, и там же была припаркована его машина. Утром повезли Роберта в деканат института, показали направление и сдали все документы. Его определили в подготовительную группу на один месяц до сдачи экзаменов и, главное, устроили в общежитие на Артёма 30. Оно было женское, когда я училась, а сейчас сделали смешанным. Но мне было приятно, что он тоже будет там жить. Мы оставили в общежитии его, мальчишку в возрасте пятнадцать с половиной лет, среди его ровесников, но впервые без родителей, без материнской ласки. Мы же несколько дней были в гостинице и виделись с ним по вечерам. Кашель постепенно у меня стал проходить, а особенно после того, как на рынке купила банку малины и сама же её съела, а потом это всё  я вырвало. Вместе с рвотой вышла белая слизь в виде белого киселя в один стакан. Когда только Ашот заметил, что я иду на поправку, купил мне билет обратно в Тбилиси на самолёт. Перед отъездом мы встретились с Робертом, расспросили, как у него занятия. Он сказал, что очень хорошо по математике. В основном он стоит и решает у доски.

      Я была спокойна за него. Мы зашли в ресторан, попросила сына, чтобы он принёс кожаную куртку, потому что были кражи в общежитии. И сказала ему, что я её заберу с собой и привезу обратно, когда он уже будет студентом. И как всегда, это делают многие женщины, положила свёрток на свободный стул в ресторане. Мы долго сидели, разговаривали. Когда же вышли, я забыла там куртку. А по возвращению официант отказался признать, что здесь был свёрток. Так мы потеряли его красивую и очень дорогую куртку. Но я подумала, что это неспроста - у нас оставалось несколько дней до экзаменов, и я улетела, чтобы быстро возвратиться.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 21. «Любви серебряная нить»
 

      Дома быстро справилась, уже одна, своих дочек отправила в Сухуми. Это так говорю, потому что без Роберта. С Тбилиси было много детей сотрудников,  отдыхающих в Сухуми, и им было там интересно. Хорошо отдыхать на море! Роберту постоянно звонила - никак не свыкнусь с той мыслью, что оставила его в Харькове одного. Как всегда, консервация на зиму немного меня отвлекла, но я уже купила билеты на самолёт на два дня раньше его вступительных экзаменов. Меня встречал Ашот. Он ни на минуту не хотел, чтобы я была одна в Харькове, то ли он меня ревновал к Геннадию, то ли в нём опять проснулся вулкан любви, который спал некоторое время. Мы остановились в Гостинице «Интернационал» и туда каждый раз спускались в ресторан обедать. Там были танцы, и он не давал мне спокойно сидеть, то и дело меня приглашал. В то время у нас не были в Тбилиси танцев в ресторане, как-то считалось неприличным. В парке, в доме офицеров они были, но в ресторанах не было. Мы хорошо провели время в ожидании сдачи экзаменов, и этот день настал.

      Первый экзамен - математика письменный. Я не боюсь за него, точно знаю, что мой сын получит пять. Но когда вывесили отметки, там была у него тройка. Я вместе с ним пошли в деканат узнать причину - была большая очередь. Мы ожидали наверно три часа, меня не пропустили, он вошёл сам. Когда он вышел, сказал, что в ответе забыл поставить минус, но на четыре он тянул. За ним вышел один из членов комиссии. Он остановился около нас: «Да, Ваш сын достоин учиться здесь - он так быстро доказывал свою правоту». Но то, что произошло, уже не исправишь, и мы ждали второй экзамен - физику. Я боялась за этот предмет, хотя он его хорошо знал. Отлично! Когда он мне сказал, то слёзы покатились с моих глаз, ведь я прочла сегодня на доске, что «абитуриенты, имеющие направление в наш институт, должны набрать только 8 баллов», и он их набрал, значит - он уже студент! И дальше не будет продолжать сдавать экзамены... Я взяла его и вместе с ним, собрав вещи с его общежития, возвратились в гостиницу. Остались, уже вместе, на несколько дней, потому что не могли достать билеты на самолёт в Тбилиси. Счастливые уехали, ведь он поступил один из первых со своего класса.

      Дома у нас много собралось его друзей. Он был влюблён в свою одноклассницу, которая жила в престижном месте в Ваке. Вечером он пошёл к ней, там собрались одноклассники, а её мать дала Роберту авоську с дырочками и попросила пойти в магазин и купить подсолнечного масла. Она уже замесила тесто на пирожки. Он выбежал, но кто-то ему крикнул: «Купи пачку сигарет!» И так, как не было раньше в продаже ничего хорошего из сигарет («Ма;льборо» (англ. Marlboro)  ), выбор был мал, лежали Прима и Курортные, Казбек на прилавке. Он сам не курил, и поэтому купил пачку Курортных и бросил в авоську. Когда он выходил из магазина, то люди в милицейской форме ему сразу скрутили руки и посадили в «чёрный ворон», так мы называли в то время милицейские машины. Ведь они приносили больше несчастье, чем счастье. Но мой сын не растерялся и сказал:

- Можно я позвоню своему дяде Володе?

- А где он работает?

- Заместителем народного контроля города Тбилиси.

И его сразу же отпустили. Конечно, моя сестра много натерпелась в жизни - на квартирах жила, в недостатке, но сейчас она была на высоте. Жила в трёхкомнатной шикарной квартире. Муж её сначала был инструктором, потом всё выше и выше по служебной лестнице, и недавно на этой должности, значит, её мечта сбылась: не вышла за дипломата, а за партийного работника, которого уже боялись в городе. Она работала педагогом русского языка и литературы, репетитором в вечерние часы дома, принимала учеников. Она была прекрасным педагогом.

     Когда Роберт мне всё рассказал, я поняла, что его надо скорее увезти из Тбилиси. Время шло, но милиция осталась такая же. Вспоминаю, что она сделала с моими братьями, когда они были в таком же возрасте. Могли подбросить в карман наркотики и, так как у него была пачка сигарет, видеозапись, что он покупал, завести на него дело. Я его больше не выпускала из дома: «Пускай твои ребята, хоть все, каждый день будут у меня дома». Я делала большие закупки с базара и попросила побыть с ним бабушку Катю. Сама поехала с Галиной, моей подружкой, а сейчас и моим заместителем, за детьми в Сухуми, там тоже отдыхали её дети. Нас встретила жена начальника дороги Кванталиани, заведующая реанимационным отделением, на машине. Мы устроились в маленьком домике около Сухуми, машина полностью была в нашем распоряжении. Мы хорошо провели там время. Когда забрали детей с санатория, поехали в Эшеры, посмотрели все достопримечательности вокруг. Обедали в ресторане, по дороге с Сухуми в Эшеры был ресторан - просто вход в виде расщелины в скале. Зашли, а там белоснежные скатерти по две стороны, а посередине змейкой маленькой - журчащий ручеёк. Вы просто не можете представить, какая красота - естественная прохлада и вкуснятина! Подвешенное мясо коптится над углём, и большой кусок сыра. Нарежут, можно сказать большим ножом настругают на тарелку, на которой уже выложено гоми. Просто необыкновенная грузинская кухня! На второй день уже в другом ресторане подали в горшочках чанах, запечённый в духовке (овощной обед из баранины). Нас было много, наверно десять человек, из них шесть детей. Многие дети видно впервые были в ресторане. Заказывали музыку. «А что ты хочешь услышать?» - я спросила дочь Кванталиани. Она сказала: «Песню АББА "Мани, мани, мани"».(ABBA-Money, money, money )Я заказала. Я-то точно знала - пели под фонограмму, но было очень приятно детям...

      Вечером наш поезд отправился с перрона Сухуми, а наши знакомая семья Кванталиани осталась ещё на несколько дней отдыхать. Утром мы дома. Не узнала нашу квартиру - везде сигары кубинские выкуренные (несколько коробок, которые были привезены с Кубы), дым стоял столбом. Это дымили так одноклассники сына. Но мне было всё равно, зато он честно ждал моего возвращения. И мы через неделю должны были уезжать уже в отпуск на Украину в Харьков, в Зачепиловку. Утро. Понедельник. Выкупалась и побежала на работу, попросила сына, чтобы немного прибрал и пропылесосил квартиру. Правда, у меня на то время, была женщина, которая убирала - Медико, но она должна была прийти завтра, а сегодня я просто не желала находиться среди окурков и пустой тары от пива. Его товарищи, одноклассники, часто приходили к нам домой. Я хотела ему дать то, что не давали мне мои родители, когда не разрешали мне общаться и приводить ко мне подруг. Они положительные ребята, все хорошо закончившие школу, но теперь после окончания школы они хотели себе позволить лишнее. Роберт попросил меня сделать как бы проводы и прощальный вечер у нас в квартире, и,  несмотря на всё, что я видела (чем закончилась их последняя встреча), я разрешила. Оставив весь класс одних у себя в квартире, сама вместе с девочками ушла к бабушке Кате. Всё было перевёрнуто, но исправимо. Видно, они имели хороший «фан», и я рада, что мы всё-таки уезжаем. Медико, грузинка по национальности, она  работала санитаркой во второй поликлинике, два раза в неделю приходила ко мне и делала уборку в квартире за приличную плату, но она очень любила лепить хинкали и, так как у меня было постоянно мясо, то она с удовольствием это делала. Она привила кулинарную любовь к этому моим детям, потому что младшая уже с десяти лет делала хинкали и вареники. Она всё почистила, и моя квартира заблестела снова. У меня на генеральную уборку уже не хватало времени, ведь вечерами я тоже уже подрабатывала, делала баланс приезжающим с разных районов бухгалтерам. Я не брала денег, но зато они привозили мне грузинское вино, поросят маленьких, чурчхел и многое, о чём можно лишь помечтать.

      Вылетаем в Харьков, Ашот нас тепло встречает, везёт на своей машине в Зачепиловку. Очень много знакомых, как будто бы я там давно жила. Как я любила с ними общаться на украинском языке, он мне напоминал говор моего отца, когда родные сидели вечерами и долго разговаривали на своём русском с акцентом казачьего говора. Так как у нас не было долга, мы могли щедро уже тратиться, ведь его зарплата превышала намного наши расходы. Он стал меня вывозить по разным сёлам в промтоварные магазины. Я имела фантастическую способность обнаружить что-нибудь привлекательное из-такого большого ассортимента, вывешенного на палочках. И всегда попадала в десятку - та или иная вещь была крик моды на то время, но к ним в сельскую местность ещё она не пришла, ведь Тбилиси один из первых проявлял активность в моде. Я уже стала для себя приобретать чешский хрусталь, который здесь был достаточно в большом количестве, а для деревни был не нужен. Заработок Ашота настолько превышал наши расходы, что нам захотелось полностью видоизменить нашу квартиру, и поэтому я, уже вместе с ним, выезжали в Харьков, смотрели всё, и даже сантехнику, кафель, паркет, двери, окна, но всё это было не то.

      Летом всегда мы справляем в августе день рождения наших девочек, Мариночки и Лилечки. Они обe  августовские, и мы всегда август имеем насыщенный и весёлый. Две девочки, и какие разные. Старшая Мариночка всегда хотела особенно отметить свой День Рождения... И в этот раз мы ей справляли у знакомого прямо на бахче. Там было поле арбузов и дынь, маленький в виде сарая домик и большая пасека пчёл. Собралось начальство, знакомые. Дети пели, говорили стихи - отметили хорошо. Вторая Лилечка, предпочитала хороший подарок. Она всегда говорила: «То, что вы должны потратить на День Рождения, дайте мне, и я найду, что хочу купить себе». Мы никогда ей не отказывали. Желание ребёнка было для нас законом, но и мы не отказывали никогда ей купить что-нибудь. Я понимала, что у неё такая тяга будет к деньгам всю свою жизнь, но ведь мне неоднократно бабушка Катерина говорила: «Молитвы передашь ей, она светлоглазая у тебя. Пока я жива, ты ей скажи об этом». Я говорила, но дочка не понимала, насколько глубоко заложена в нас белая магия, смотрела и смеялась. Мы прекрасно отдохнули. В конце августа повезли Роберта с документами в институт. Оставили и устроили его в общежитие. Прощалась с ним: «Будь умница, сынок, не подведи нас». С такими словами, со слезами я с дочками ушли на посадку в самолёт, который через полтора часа приземлился в городе Тбилиси...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 22. «Жизнь проходит в мире потерянном»

      Боготворю себя. Я, прежде всего, женщина. Я мать, я дочь и недостойно плакать мне в подушку, такую выбрала сама судьбу, и надо до конца оставаться человеком, матерью. Я никогда не думала о себе, полностью отдавалась детям. Следила, чтобы всё у них было в порядке, но понимала - для полного счастья надо иметь рядом мужа, который активно бы участвовал в жизни твоей и детей. Улыбок наших встреч, хотя и тёплых, которые мы устраивали для себя, было недостаточно для женщины и для мужчины тоже. Несмотря на то, что во время его падения я дважды подала руку помощи, как мужик, вытащив его из ямы смерти. Но до конца не уверена, что он будет со мной честен, как была я. Потому что его прежние измены, как лезвие, полосовало моё сознание. Оно так и произошло. После моего отъезда у Ашота оставалось три месяца. А кто оставит свободного мужчину? К нему стала прилипать телефонистка Вера Григорьевна. Она всегда подслушивала наш телефонный разговор, часто включалась, и видно встретились. Потому что он больше не приезжал или же так часто не звонил, и во мне разыгралась ревность. Обратная реакция. То он меня - то я его. Ведь правду говорят, что казачки ревнивы. Я беру одну неделю отпуска без сохранения зарплаты и под видом, что мне надо увидеть сына, вылетаю в Харьков. Было воскресенье, встретил меня Роберт, а Ашот не встречал. Он позвонил сыну и попросил встретить, так как у него были якобы незаконченные дела. Робик сказал, что у него неприятности в институте и родителей тоже вызывают в деканат. Я передумала поехать в Зачепиловку, решила остаться и разобраться в деканате. Осталась в гостинице одна.

      Наутро встретились у деканата с Робертом. Я выслушала причину раздора. Его обвиняли за непорядок в общежитии и грязную комнату, где они проживали. Вызвали не только нас, а всех родителей проживающих в этой комнате. Своего сына я знала, как аккуратного мальчика. Я не понимала, о чём говорят, ведь дома на его письменный стол даже кружку не поставишь. Мне пришлось выслушать грубости замдекана, даже наверно по хозяйственной части. Потом, когда он остановился, я сказала: «Могу ли я при Вас послушать сейчас сына, в чём дело». И выяснилось, что студенты сметали грязь со стола веником, и он пару раз сделал им замечание, что этого нельзя делать, но они не послушались. Он перестал кушать за этим столом и вообще убирать там. С замдекана у нас состоялся диалог:

- Общежитие - общие правила для всех. Я это понимаю, но я приехала сюда подыскать квартиру сыну и перевести его с общежития. Мой сын не привык кушать, как в свинарнике.

- Я понимаю, что он отлично учится, но сделайте это, уберите его с общежития, пока не отразилось это и на учёбе тоже.

      Я так и сделала. Сын пошёл на лекцию, а я из дома в дом, из квартиры в квартиру стучалась, спрашивала квартиру около института. И только к вечеру нашла. Рядом находилась воинская часть, там же на площади Фейербаха, стоял старой постройки дом небольшой, впритык к ней. Пожилая женщина Раиса Захарьевна сдала нам одну комнату в своей двухкомнатной квартире в пяти минутах ходьбы от института ХИИТа. Комната была уже с мебелью - железная кровать, маленький столик и диван узенький, где я еле помещалась, когда оставалась у него. Перевезли все вещи Роберта. Ему очень понравилось. У неё был телефон и мы позвонили Ашоту. На третий день он приехал, привёз свежих продуктов с колхоза. Хозяйка так обрадовалась, что сказала: «Я же ему и буду готовить». Так что сейчас я уверена была и спокойна за сына. Но странное поведение Ашота меня настораживало. Он даже не остался, сказал, что дела и уехал. У меня был обратный купленный билет на воскресенье, и так как Ашот больше не приезжал, уехала в Тбилиси не солоно хлебавши. Я точно не смогла определить, он был действительно занят или же занят новой любовью, которую нашёл в отсутствии меня, мне хотелось посмотреть на неё. Ведь жизнь так коротка, и минуты пошлости всегда могут найти мужикa, если кто-нибудь повиснет на его шее.

      Я уже в самолёте. Заснуть не могу. Закрыла глаза, и передо мной пронеслась вся жизнь. Сколько было хорошего - какая малость. Годы достаточно меня уже обволакивали семейной жизнью. Мне уже тридцать три года – молодая, красивая женщина, и стаж большой семейной жизни - почти семнадцать лет. А сколько я прожила с ним, точнее спали в одной постели? Можно года по пальцам сосчитать. Вспомнила: как-то с приёмного отделения медсестра пришла, улыбающаяся, ко мне. Оказалось, вошёл мужчина, указывая на меня, когда я проходила, что пришёл свататься. Она же сказала, насмеявшись над ним: «Иди, переоденься и сватай её в парадной форме». Он, правда, пришёл в белом костюме и чёрном галстуке, потом только она ему сказала, что у неё есть муж  и трое детей. Красота никогда не портится у женщины. Она в этом возрасте становится зрелой, белоснежной розой, которую надо постепенно орошать, чтобы та не завяла. Но отсутствие мужчины дома заставляло довольствоваться перечитанными романами. Золя Эмиль, Теодор Драйзер, Мопассан Ги де – я глотала одну книгу за другой, страдая бессонницей. Одиночество и ревность меня загоняла в тупик, из которого не так легко выбраться. Утром освежалась и скорее на работу.

      Бабушка Катя редко стала приходить. И мне пришлось найти женщину, которая была бы дома по возвращению моих девочек из школы. Я как-то поговорила с хозяйкой рентгеновского отделения, и она согласилась у меня работать. Раньше она работала у врача гинеколога, еврейки по национальности, но та уехала в Израиль, и она с удовольствием продолжила работать у меня. Я знала врача и знала, как её заставили положить партбилет на стол из-за того, что она покидает страну. Я вспомнила, как однажды, когда я ехала в Ростов на сдачу экзаменов, ко мне тоже в купе попал еврей, уезжавший из Грузии. Он тогда мне сказал: «Куда едешь, девушка?» Я сказала, что в Ростов  на сессию. Он же ответил: «Не туда ты едешь,  девочка,… ты должна бежать без оглядки отсюда». Я очень удивлялась в те годы его словам, ведь они все так хорошо были устроены в Тбилиси. Занимали все хорошие должности, все склады, имели большие дома и прекрасную мебель, книги художественные на русском языке великих наших классиков, и продавали всё за бесценок, лишь бы уехать отсюда. Значит, они уже знали - что-то назревает. А мы в то же самое время вместо того, чтобы собрать денег или же купить золото, цена  которого росла, как на дрожжах, покупали у них книги и антикварную мебель.

      Тогда мне тоже повезло. Стояла в комиссионном магазине арабская столовая с разноцветной инкрустацией цветов, отделана бронзой. На каждой ножке стола - львиная голова, всё из бронзы. У меня немного не хватало, побежала на работу и попросила у Галины - у неё была превосходная манера собирать деньги, я же была транжиркой.Я,  она и Гамлет, заведующий складом с нашей больницы, поехали за мебелью. Там я оставила задаток и обещала к четырём часам возвратиться. Мебель состояла из большого длинного стола в два с половиной метров, двенадцати стульев и двух комодов прекрасной инкрустации, один в полтора метра шириной, второй в два с половиной. Как будут заносить  в лифт или же на десятый этаж? У меня возник такой вопрос. У нас носильщиками, в основном, работали курды. Они согласились за определенную плату донести до квартиры, хотя был в нашем доме грузоподъёмник.  Всё поместилось в лифт, даже пришлось раскрутить у стола ножки, кроме большого комода в виде пенала. Лестница крутая. Привязали к одному из носильщиков на спину перевёрнутый ножками кверху комод, он и  поднимал, сгорбленный, до самого последнего этажа. Так и занёс в нашу квартиру. У нас была шикарная столовая комната с двумя окнами. Когда расставили там, наша квартира стала красивой до неузнаваемости. Я заплатила этому экстра-носильщику больше денег и рада была, что мне досталось такая прекрасная мебель.

      А сейчас я точно уже решила переделать квартиру. Сашка, мой брат, работал на деревообрабатывающем комбинате, уже в Тбилиси, и через него я достаю материал для окон и дверей - африканский махагон тёмно красного цвета, цвета хорошего бургундского вина, и заказываю все двери, окна, плинтуса и всё, что касается деревянных работ. Мне просто надо было отвлечься от постоянной лжи мужа, которая приводила меня в ярость. Я отвлекалась. Он же высылал только денег - ни чуточку тепла в придачу. И так продолжалось долго - наверно полгода. Он не приехал на Новый Год и не приехал после нового года. Появляется к началу апреля, когда ему надо было забрать рабочих. Конечно, встретились суховато. Я знала, что я теряю его. И мне уже было безразлично. Он помогал детям, полностью обеспечивал меня. Я же уже купила спальню Людовика семнадцатого, сделала паркет с инкрустацией, заказала все полки и арку сквозную из индийской инкрустированной махагоновой плитки. Квартира преобразовалась. Заказала железные двери. Когда он всё это увидел, очень удивился. Сказал:

- Ты думаешь, там примаку легко жить - наколи дров, воды с колодца натаскай.

- Ты сам выбрал себе такую жизнь. Так живи, как хочешь.

      Он набирает бригаду и в конце апреля уезжает снова на Украину. Галина, моя подруга, часто просила, чтобы Ашот пристроил в своей бригаде её мужа, который работал на тридцать первом заводе. Я же всегда отнекивалась. Но сейчас я точно знала, что ему туда не надо. Он был симпатичным мужчиной кавказской внешности и ещё с голубыми глазами. Ей я сказала: «Ты согласна потерять мужа или нет? Я тебе не советую». Она увидела, что я постоянно отказываю, решила обойти меня и тоже один раз спросила у Ашота. Тот ей ответил то же самое. Но она нашла другую бригаду, и это лето было последним, когда она видела своего мужа. Он приехал в конце сезона - собрал вещи и уехал далеко в Сибирь.


Глава 2. «Мои достижения»

Часть 23. «Чтоб отвадить порчу»

    Я понимала, что не должна была допустить такое поведение в нашей семье. Мы уже редко общались, даже по телефону. Правда, к сыну он регулярно привозил продукты или же деньги за квартиру,  на расходы. У меня подрастали девочки. Я не должна была допустить то, что делалось почти в каждой семье - разводы, безотцовщина, отчим... У меня будет родной отец дома, когда я буду выдавать их замуж. Пускай эта скамейка, где должен сидеть отец, не будет свободной, а дальше время покажет - так я решила. Ведь отец должен вести дочь к алтарю. И я должна вынести всё ради своих дочек. В воскресенье пришла бабушка Катя. Я никогда никому не рассказывала о своей семейной жизни, ни на работе, ни моим родным. Им и так досталась тяжёлая жизнь.

      А сейчас тем более, у меня находились дети моей сестры. Она тяжело заболела. Когда  в больнице определили, что у неё многокамерный эхинококк (лат. Echinococcus, род ленточных червей отряда циклофиллид  внутри органов) и, как паук, живёт в ней, Володя, её муж, полетели с Людмилой в Москву в институт Вишневского. Там же ей сделал операцию сам Вишневский. Он сказал, что насколько она красива снаружи, настолько же она некрасива изнутри. Ей нужно было там быть несколько месяцев для полного выздоровления. Я поехала сменить её мужа, чтобы ухаживать за сестрой после операционного периода, захватив с собой мешочек моих украшений для подарков обслуживающему персонала больницы, оставляя детей на бабушку Катерину. Сама дала Ашоту телеграмму, и он приехал туда. Остановились в гостинице около института Вишневского. Там знакомлюсь я с профессором Вишневским и профессором диагностического центра Тодуа. Он был грузин, только работал в Москве. Состояние Людмилы не улучшалась, и поэтому Володя захотел остаться там ещё на две недели.  Он очень любил сестру. И ухаживал за ней, как за ребёнком. Живя в Тбилиси, она не знала даже, сколько стоил хлеб и тот или иной продукт. Он полностью её обеспечивал сам. Он ею очень дорожил, несмотря на то, что они были ровесниками, даже она на шесть месяцев была старше, это заметил и Ашот. Он стал меняться на глазах. У нас не было давно близости. Он не приезжал домой, и ясно было, что ему что-то опять сделано. А разве мало женщин, желающих отбить мужчину, делающих своё чёрное дело? Мы остались в гостинице, как чужие. Единственное, что он сделал - посадил меня на самолёт.

      Я в Тбилиси. Работа, дом, четверо детей - двое моих, двое сестры. Хорошо, что есть бабушка Катерина. Я не могла больше держать боль в себе и всё рассказала ей.. Она утром перед моей работой вылила свечу горячую в воду над моей головой, что-то шептала. Потом посмотрела на рисунок охлаждённой свечи. И сказала: «Ему сделан "отворот" от тебя. Ты не должна переживать, это у него отойдёт». У сына сестры болел и качался передний зуб. Он плакал и не хотел идти к врачу. Я подошла к нему. Попросила показать зуб, и так сильно надавила, что выдернула сама. Он даже не почувствовал боли. Достаю путёвки в Сухуми уже на четверых, так как должна была подменить зятя в больнице. Да, этот год был самым трудным для меня. Отвезла в Сухуми, устроила  там детей.

      Уже на второй день, взяв отпуск,  лечу в Москву. Хорошо, что у Людмилы была отдельная палата. И прямо у неё и прожила ровно месяц. Володя уехал в этот же день. Ценные указания я выполняла, отлучалась только на рынок покупать клюкву на морс, овощи и фрукты, которые вручную перетирала и через марлю цедила, добавляя немножко подсолнечного масла. Но она никак не выздоравливала, и несколько раз я её сопровождала в диагностический центр, где встречалась с Тодуа. А когда в разговоре он узнал, что я тоже работаю в больнице, сказал, что тянет его на родину в Тбилиси. После одного визита в палату профессора Вишневского, мне занесли немного спирта, чтобы я тоже добавляла в  фруктово-овощной сок. Я так и сделала. У Людмилы поднялось давление, но врачи получили желаемый результат. Она пошла на выздоровление. Я честно отслужила там, потом приехали меня сменить его брат Юра с женой. У меня целый день в моём распоряжении до вылета, так как мне они привезли билет на обратный рейс только на вечер.

      Я вышла в город. Села в машину и сказала: «Подвезите к Детскому миру». Выхожу, и мне стало так не по себе, заметив ползунки, детскую одежду, а мои дети давно вышли из такого возраста. «Когда они успели так вырасти?» - подумала, а я так и не заметила. Потом прошлась по другим магазинам. Везде очередь многометровая. Я не привыкла к очередям, вернее, никогда в Тбилиси не ходила по промтоварным магазинам. Ко мне всегда приносила вещи на продажу Лили Хачикян, или же ещё были две дамы, которые с сумками ходили по отделениям и торговали своим товаром, привезённым с Москвы или же ещё откуда-нибудь. Я возвратилась пустая, даже они удивились. Подошла к Людочке, передала ей остаток своих украшений и сказала: «Будешь раздавать медицинским сёстрам». Я так  и делала, чтобы они хорошо смотрели за ней. Но я там видела, сколько суют в карман денег медперсоналу, лишь бы со своим больным они обращались вежливо и грамотно. И это был Советский Союз, когда всё было бесплатно, но за всё надо было платить, а кто не имел, наверно так и оставались на своих койках.

      После них через месяц приехал к Людмиле мой брат Сашка со своей женой Галиной, оставляя своего ребёнка Дениску у меня. И так полгода мы жили в страхе  потерять сестру, помогали все - и она выкарабкалась! Даже, когда они приехали, то все вместе поехали в Сухуми забрать детей. Там я оставила всех ещё на второй поток из-за болезни Людмилы, и из-за того, что не собиралась к Ашоту. Насильно мил не будешь. И мне было уже всё равно. Что будет - то и будет. После приезда Людмилы и Саши я уже быстрым темпом завершила ремонт в квартире. У меня уже лежали на полу все двери, окна, кафель новый итальянский, санузлы, краны финские.

      Приближался мой День Рождения. Стук в дверь, а там Ашот: «Я вернулся». Первый год, когда я не встречалась с ним летом, не выезжала. Чувствовался холод во взгляде. Но, вспомнив слова бабушки Кати про то, что ему сделано, я ничего не сказала. Прошла на кухню. Там у меня жарилась картошка, наструганная в соломинку. Мои дети очень любили так. Готовила Лидия -  женщина, которая мне помогала. И попросили так же пожарить. Он прошёл за мной, хотел поцеловать. Но я сказала: «С тобой должна я поговорить, но без детей». Он ждал этого разговора. Достал бутылку водки из саквояжа, и стал пить один стакан за другим, не закусывая. Почти выпил полную бутылку. Пошёл и свалился на диван. Там он пролежал всю ночь. Когда утром проснулся, удивился, что до сих пор лежал на диване. Прошёл в ванную комнату, привёл себя в порядок и повёз детей в школу. По дороге он, видно осмыслив ту ситуацию, в которой сам оказался, заехал на базар, потому что ничего в этот год не привёз  с Украины. И уже с продуктами вошёл в дом. Занёс всё на кухню. Начал сначала оправдываться, потом обвинять меня, что я не приехала летом, хотя могла бы выкроить для него время, ведь он работал для нас и содержал нас. Во мне разыгралась сначала злость, потом жалость к человеку, которого долго знала, так упавшего, ведь мне звонили девочки с колхоза, знакомые, и  говорили, что каждый день устраиваются гулянки, пьянки. Вечно Вера Григорьевна, телефонистка с районного центра, сидела рядом. Когда я ему сказала про неё, он ответил, что она твоего мизинца не стоит:

- Нашла к кому ревновать! Во-первых, она на двадцать лет, наверно. старше тебя, а во-вторых, разве я посмею, зная, что ты приедешь в это село, так себя вести. У меня полностью не получен расчёт. Поедем, я тебя познакомлю с ней. Наверно те, кто тебе звонил, хотели развести нас.

      Но я понимала - нет дыма без огня. Ведь его брат Вано, хотя был правильным мужчиной в доме и хорошим отцом, мужем, завёл себе там на Украине вторую семью, и она родила ему мальчика. Так что я не была уверена точно. Взяла неделю отпуска без сохранения зарплаты и поехала с ним. Всё село уже знало про их роман. И каждая в его отлучке хотела мне нашептать на него. Он ходил по делам в колхозную бухгалтерию, оформлял наряды, приходил и заваливался спать. Стук в дверь - к нам пришла женщина средних лет, по лицу можно было определить,  что любит выпить. Я сказала: «Входите». Я подумала, что пришедшая с колхозной администрации, а оказалось - Вера Григорьевна. Ашот поднялся. И они вышли. Говорили у калитки. И я слышала, как он её ругал. Мою семью никто не может тревожить – вот то последнее, что я услышала. Он меня не познакомил, зато развеялся мой страх. Разве такая женщина  могла бы увести моего мужа, даже если бы и навела порчу на него?! Потому что я его хорошо знаю. Выпить в компании он бы, да - выпил, но лечь со старухой не решился бы. Может, по пьянке затащила бы она его в кровать, но, отрезвившись, он не вернулся бы во второй раз. Он получил расчёт. Мы поехали в Харьков проведать Роберта, повезли опять продукты и попрощались с ним до Нового Года, так как он всегда приезжал на Новый Год домой.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 24. «Чашечка жизни ароматна, но кофейная гуща грозит грядущим…»

      После ссоры наша любовь, как будто бы закреплялась, и он всё-таки решил поехать к бабушке Кате отвести от себя порчу. Уже второй раз на него наводили порчу женщины - один раз под Куйбышевом, а второй раз на Украине. После первого раза он вообще потерял на полтора года мужские способности, но потом всё восстановилось. Боясь повторения наверно, всё-таки согласился на ритуал. Было воскресенье. Она по воскресеньям была у себя дома, и поэтому мы поехали к ней. Бабушка Катя к нам стала меньше приходить, ведь у Сашки был маленький мальчик, и она его очень любила. И в свободные минуты уже ехала к ним. Она была для нашей семьи, как палочка-выручалочка, хотя своих детей никогда у неё не было. Во время войны смотрела детей своего старшего брата, который погиб во время войны, а жена его была увезена немцами в Германию. Она смотрела и кормила, чем могла. Потом нас -  всегда приходила со своей провизией, чтобы сварить нам борщ или налепить пирожков, а сейчас она занималась Дeниской. И очень любила этого внука. Когда мы приехали, он как раз гостил у неё. Она, как всегда, хотела нас накормить. У неё всегда были вареники или что-нибудь из теста... Я объяснила, почему  приехала. Она сказала, что правильно  сделала: «Надо выливать свечу три раза. Сегодня я вылью у себя дома, а завтра приеду утром к вам на два дня». Так и было. Тяжесть свечи упала и даже пристала к миске. Она сказала: «Сильно сделано». Больше не прибавила ни слова.

      Ещё я не убежала на работу, звонок в дверь - пришла бабушка Катя. Она при мне вылила над  головой Ашота ещё свечу. А я убежала на работу. Не любила  опаздывать. Хотя я понимала, что у меня был ненормированный рабочий день, всё равно по понедельникам я присутствовала на всех пятиминутках главного врача. Мой вопрос финансовый обсуждался в конце. А вначале - все диагнозы или же замечания в отделениях. За такое большое количество пятиминуток я уже стала врачом без диплома. Столько разных наименований болезней, остродефицитных и дорогостоящих лекарств я знала. Вечером после работы Ашот всегда заезжал за мной. И никогда, видя нас,  никто не мог бы сказать, что в нашей семье тоже бывают ссоры, разногласия, а особенно за последние годы. Он шутил с сотрудниками, часто заходил в мой кабинет, где сидели уже наши девочки, готовые убежать домой после меня.

      У меня сидела Эмма, моя подруга по институту. Он спросил про здоровье, наверно просто механически, но она сказала: «Благодаря Нине, славу Богу». Я, конечно, вспомнила, когда она лежала с первенцем Гариком в больнице, меня очень хорошо знала главный врач детской больницы Тина Эристави, и Эмма попросила, чтобы я зашла к ней. Оказалась, что ребёнку нужно было остродефицитное лекарство, антистафилококковый препарат, 5 ампул. Я достала. В то время я подчинялась врачебно-санитарной службе, и начальником был Спартак Андреевич Лашхи. Я попросила  через Лиду  у него лекарство, зная, что только он мне мог бы помочь -  в то время ни в нашей аптеке, ни в управлении дороги  не было.  И он разрешил взять из неприкосновенного запаса. Когда я пришла, то открыли этот сейф. Были все очень удивлены, но я достала требуемое малышу лекарство, потому что врач сказала, что сегодня не достанете - я за жизнь ребёнка не отвечаю. Помню, через месяц я даже понесла в благодарность Лашхи хороший коньяк и коробку конфет. А от Эммы благодарности вслух никогда не слышала, только от её родителей, которые хотели мне даже ручки целовать. Конечно, я этого не допустила и сказала, что это в пределах нормы хорошего отношения друзей. Немного поговорили и мы ушли - сели и уехали домой.

      Любовь опять нахлынула на нас -  Ашот уже опять не хочет даже думать об отъезде. Приглашаем мастеров домой - заново делаем профессиональный ремонт, и пригласили отца жены Рудика - говорили, что он хороший мастер по гажевой (штукатурной) работе. Пыль, гажевые мешки, цемент – снова всё закрутилось. В доме много мужиков, и пока вся грязная работа по штукатурке  не окончилась, Ашот не уехал. Красиво,  даже без побелки - стены ровные, чуть ли не зеркальные, ни одного прямого угла,  всё в бортиках и карнизах, под люстры  - круги с орнаментом. Когда началась работа по дереву, муж пригласил нашего соседа - плотника, а сам уехал оформить договора на этот уже год. Несмотря на неудобство в доме, я получала достаточно любви и уважения от него, и сладкие, страстные ночи всегда я ощущала, даже после его отъезда. Он стал звонить почти каждый день. У меня дети, несмотря на то, что в комнате всё в ремонте, постоянно имели репетиторов. Я давала им всё то, что могла дать хорошая мать, помня, в каких трудных условиях я росла, позволяла делать всё в меру дозволенности. Они меня слушались, уважали и боялись. Я была и строгой матерью. И хотела, чтобы мои дети были дотемна уже дома, ведь проход к набережной с автобусной остановки был опасен - через дорогу был парк и много проезжающих машин, а девочки становились уже видными.

      Ашот быстро возвратился и заехал за мной. Приезжаем, как обычно, - шесть пятнадцать вечера. Марины нет, дома Лили. Где Марина? Она ответила, что не знает. Ашот закричал на неё. Она сказала, что на Воронцова у одноклассника день рождения, и она пошла с Мариной Тархановой, её подружкой, туда. Как это - без разрешения?! Она даже мне не сказала. Ашот хватил Лили за ушко и вытолкнул в лифт: «Покажи, где живёт этот мальчик». Дочь сказала, что не знает, но знала, и поэтому я тоже поехала вместе с ними. Машина остановилась по указанному адресу. Я сидела в машине вместе с Лилей. Пошёл Ашот, вывел Марину с День Рождения, ударив её по щеке в первый и последний раз. Они никогда больше не отлучались из дома и он тоже понял, что должен быть отец дома, ведь у него подрастают уже девочки и становятся барышнями и очень красивыми. Хорошо одевались и хорошо смотрелись со стороны. Он и так отвозил их каждый день, когда был дома, но сейчас ещё больше увеличил свою бдительность.

      Дома наступило спокойствие. Вместо ванны заказали каркас для бассейна, глубиной в метр и шириной в метр,  длиной в два метра. Установили, внося через балкон, так как не прошло в дверь. Обложили его кафелем в виде тюльпана. Такая прекрасная работа была у кафельщика! Он делал медленно, но очень честно и красиво. Основная его работа - учитель истории, а так он подрабатывал, но нам другого специалиста и не надо было - он делал прекрасную работу. Когда я разговаривала о ремонте на работе,  наш главный врач Цкитишвили всегда мне говорил: «У вас хронический ремонт». Он был прав – ремонт растянулся  на шесть месяцев. Видя работу кафельщика, я сделала ремонт и на балконе, обложив всё хорошей югославской плиткой под цвет окраски дома. Преобразилась квартира, дополнительный туалет выведен на балконе. Расставили заново мебель, повесили люстры. Почему же не жить?!

      У нас на работе всегда переворачивали кофейную чашечку, когда пили по утрам. И вдруг Рита, которая была родом из Еревана, наша сотрудница, она хорошо смотрела чашки и по линиям узнавала дальнейшую судьбу, сказала: « У вас большая длинная дорога и вы уезжаете». Я говорю, что ты шутишь. Она сказала: «Нет». Я только закончила ремонт и никуда не собираюсь переезжать , а на диване сидела в то время Эмма у меня в кабинете. Она даже подшутила: «А помнишь один раз, когда мы были студентками, ты рассказала свой сон. Ты и я на одном корабле уезжаем в Америку. Наверно, уедем в Америку». Я улыбнулась. Никогда не думала об этом, ведь я хорошо устроена в Тбилиси - прекрасная квартира в центе города престижного района, хорошая работа, и муж шикарно зарабатывает и полностью нас содержит, даже в счёт примирения купил мне чистой воды брильянтовое кольцо в один и три карата. Что мне ещё надо было?!! Начали делать гараж во дворе, отвоевала сарай под домом... Всё, что надо, есть. «Нет, Рита, это ошибка» - недоумённо я промолвила. Она улыбнулась и ничего не сказала.

      Роберт заканчивал второй курс института. Во время поездки в Сухуми знакомлюсь я на пляже с поляками. Вернее, они сели на лавку, а она платная, и постоянно их сгоняли. Я заплатила за них. Купила покушать шашлыки и чебуреки, воду, и так завязалась y нас знакомство. Они были без детей, а я с моими девочками. Они плохо говорили на ломанном русском, но я их понимала. Мы обменялись адресами. Через несколько дней пришла мне виза в Польшу, а через неделю телеграмма, где говорилось, что они вылетают в Тбилиси. Я их встретила. Они привезли много одежды девочкам и домашние скатерти, занавески и много ещё чего. Мне даже пришлось пригласить сотрудников на перерыв, чтобы скупить у них прекрасный товар. Поляки практически продавали за бесценок, наверно по той стоимости, что на родине покупали, а для нас это была находка. Так что мы оделись,  также было много мужской одежды для сына и Ашота.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 25. «Лучше гор жизни – только любовь к родным»



      Круг знакомств растёт, но с подругами я очень осторожна. Может, я однолюбка или же не любила иметь много подруг. Со школьной подругой Лили я рассталась, когда она уехала в Ереван. Она мне не писала, и я практически не могла её найти. Последний раз видела её в Ереване, когда студенткой поехала на лабораторную работу туда в УКП РИЖТа. По фамилии в адресном столе узнала её адрес и поехала на такси далеко за город, там были дома новостроек. Когда я приехала, её ещё не было. Я разговаривала со старшей сестрой, она почему-то не была замужем. Лили пришла поздно, но я не почувствовала, что она мне обрадовалась, ведь они практически уезжали, чтобы там добиться успеха, видя назревающую политику в национальном вопросе в Грузии, ещё в то время. И также были удивлены, что мне всё-таки удалось поступить в институт, и я уже работаю. Она же закончила только медицинский техникум. Так как было уже поздно, я, как будто бы получив глоток воды, поспешила уехать, и больше за всю жизнь мы не встречались. Вторая подруга, тоже Лили, после окончания института сделала перевод в Ереван, по такой же причине (национального назревающего вопроса), но я, помню, побывала у неё в гостях - она тоже особенно там не пробилась, и её муж тоже, хотя на себя возлагал он большие надежды. Как видно, не от этого зависело. Эмма, хотя и была рядом, но очень далека. Она на пару лет была меньше от меня, и с ней не состыковалась наша дружба. Она была просто хороший исполнительный работник, кого могла бы я порекомендовать другим. Галина (Гаянэ) - мы с ней учились в техникуме. Когда меня назначили главным бухгалтером, она уже здесь работала рядовым бухгалтером. И с ней у меня продолжились  дружеские отношения. Можно было бы назвать её подругой, но, когда мой муж отказал ей взять в его бригаду её мужа, я думаю, она немного обиделась на меня. А в конце  всё же поняла, что её муж не серьёзный в семейных отношениях, когда в первый же год уехал из дома, остался там навсегда. Даже стал звонить и выманивать у неё деньги за двухкомнатную квартиру, которую он оставил ей и своим детям, после того, как в один приезд, уже с его новой женщиной, остановившись у своих родственников, услышал, что Галина делает красивый ремонт и обзавелась красивой мебелью и хорошо растит детей. Никогда не помогал ей, живя в чужой семье, воспитывал чужих детей и, как было известно, любил хорошо выпить.

      Было очень много сотрудников у нас на работе, с кем мне было очень интересно, но считать их подругами я не могла. У нас заканчивались отношения только на работе. Я не могу сказать, что с Галиной мы часто встречались вне работы, но достаточно было нам видеться и там. Она много знала из моей семейной жизни, но очень близко я не подпускала никого. И все думали, что у нас великолепная семья. Любовь без границ, и никто даже не мог подумать, что у нас тоже были споры, разногласия, и чаще мы спали валетом в одной постели. Наверно в каждой семье это есть, но у нас подобное становилось частым. Он, имея хорошую денежную возможность, мог нанять себе любую  в Харькове, уже начинавшие голодать люди в то время, потому что там, на прилавках, ничего не было. Даже молодые девчонки стали за копейки продавать себя, или же за бутылку водки, или же шампанского, коньяк.

       Среди привезённого товара с Польши был у нас магнитофон «ГрунтИК». Его я подарила Роберту сразу, когда он мне сказал, что поедет служить в армию. Его институт имел военную кафедру, и он учился на стационаре. Он не подлежал набору в армию, только после окончания института, на один год. Но он всё же написал заявление и позвонил домой, что его призвали. Я в панике. В эти года, в основном, забирали в Афганистан. Вылетаю в Харьков уже на проводы, и, как нам сказал наш общий знакомый, он не будет служить в Афганистане. Мы немного успокоились. Что ему ещё не хватало?!  Мы полностью его обеспечивали, платили за квартиру, где он жил сам, всегда давали на карманные расходы. Но он подписался сам и уехал на два года. Как я поняла потом, у  него была девушка, одноклассница, которую он любил - она должна было на днях выйти замуж. И из-за этого он решил поступить необдуманно в те года. Он попал служить под  Волгоградскую область в Капустин Яр, в ракетные войска, откуда летела когда-то в космос Белка и Стрелка. После карантина  поехали мы навестить Роберта, а туда на машине приехал встречать меня Ашот. Подъехали к части. Вышел к нам капитан, русский по национальности, сказав, что  хотел бы с нами познакомиться: «Спасибо  за сына - воспитанный, хороший, активный и очень грамотный». Сына повысили по службе. Мне было очень приятно. Нас определили в комнату для гостей,  которая находилась за шлагбаумом, куда никто не имел право въезжать. Я попросила вечером его зайти к нам. Он зашёл, но настолько был порядочным, что даже не притронулся к закуске и поставленной бутылке коньяка на столе. По словам Роберта я поняла, что ему здесь не сладко, но он должен был отдать Родине свои два года, защищать отечество, если понадобиться. Он рассказал, что были и неприятности со старшиной, но быстро всё улеглось. Tем более именно там, в армии, есть настоящая дружба и что, когда всех выстроили в шеренгу, спросили, кто может чертить, он сделал шаг вперёд, ведь его факультет весь состоял из чертежей, и у него хорошо, нет, отлично получалось. Заметив его скованность и грусть, решила его развеселить и в шутку сказала, что в следующий раз сама приеду к тебе с невестой, раз она вышла замуж.

      Быстротечно прошла неделя. Мы попрощались. Ашот меня посадил в самолёт, вылетающий в Тбилиси из Волгограда, а сам поехал обратно на машине в Харьков. Через несколько дней он мне позвонил и сказал: «Ты знаешь, когда я ехал по дороге Ростовской области, проезжал твой Белокалитвинский район, там налево был указатель - хутор Богураево. Значит, он до сих пор есть». Я не сомневалась, что он есть, потому что кроме меня, там почти уже все были. В детстве бабушка Катя брала туда Роберта, чуть позже везла Марину и Лили, даже Дениса, сына моего брата. А я не была, к сожалению, и так захотелось мне поехать туда и увидеть мой хутор, откуда мой отец родом и, вообще, встретиться с родственниками, которых я никогда не встречала.

      Летом я отправила Лили к Ашоту, сама же усиленно готовлю Марину на  курсах и с репетиторами в институт. Моих девочек не надо было даже спрашивать, кем они хотят стать. Они приходили в мой кабинет, садились за моё кресло. У меня уже на столе было шесть телефонов прямой связи с шестью главными врачами и один основной. Они хотели быть главным бухгалтером, я же в свою очередь, хотела, чтобы они были врачами, и готовила Марину пока в медицинский. Но в одну зиму Ашот заболел, и мы его уложили в хирургическое отделение. У него было в очень сильной форме обострение геморроя. Его подлечили, насаживая пиявки. В то время известный хирург Дабыдов, и он же заведующий отделением, отказался делать ему операцию. Шутя сказал мне: «Я не имею две головы. А если он не перенесёт операцию?» И после этого Ашот сказал: «Моя дочь не будет врачом. Этого ещё не хватало - будет каждому заглядывать в жопу!» Но, так как она любила математику, не бросала заниматься с репетитором по математике, и  поэтому точно решили, что она будет поступать на экономический факультет,  где училась я и Роберт, в Харькове. Но не на стационар. Я уже поняла, что практика для экономистов и бухгалтеров даёт куда больше, чем учёба на стационаре, ведь то, чему учат вначале, полностью не нужно даже на практике. Может, для полного развития, но не для работы экономиста. Когда ты приходишь в любую компанию или же организацию, то везде свои требования,   не похожие друг на друга. Но не мне решать за другого, но, так как я ещё могла советовать своим детям, то точно решили получить мою специальность.

      Во второй встрече с Робертом  в армии под Волгоградом я уже не пропустила такую возможность побывать в моём хуторе. Я решила поехать на машине до Харькова с Ашотом, а там пересесть на самолёт. По дороге попросила завернуть на хутор Богураево – налево, и первых  встречных спросила дом Пономарёвой (нам родня), кассирши каменного карьера. Уже у дома! Такое всё близкое и родное. Забора деревянного  нет, выстроенные заборы из камня, добывающегося здесь же. Дом красивый, ухоженные деревья, покрашенные известью. Мне так показалось всё красивым! Голубые все рамы. И свежая  побелка дома. Черепичная красная крыша. Я постучала. Нам открыли. Я представилась. Нас пропустили в дом. Крашенные красные полы блестели от солнца, попадающего в дом сквозь маленькие окна. Большая белая русская печь, как из сказки Емеля...Чисто, везде развешенные рукодельные полотенца с вышивкой в крестик. На стене в углу висела иконка. Я перекрестилась. Нам, указывая на стулья, сказали - садитесь. Я  долго им объясняла, кто я такая, потом они стали рассказывать о нашей родне. Но, так как не было у нас много времени , мы уехали, а я забыла у них на скамейке мою сумочку. Мы возвратились за ней. Может быть, я ещё возвращусь сюда,  подумала я, но до сих пор не возвратилась. Всё же всегда живу той мыслью, что, может, ещё возвращусь, ведь приметы наших предков ещё ни разу не подводили нас. Мы попрощались во второй раз.

      Нас машина увозила далеко уже от родных мест, которые я видела впервые, но таких близких мне. Хутор Богураево красивый, чистый, а заборы не деревянные, мне они напоминали  каменные заборы грузинских деревень - то, что было общего между ними, хотя в Грузии и дома тоже были из камня или же кирпича. Мы доехали до Харькова. Ашот достал мне билет на самолёт и через полтора часа, я была уже в Тбилиси, хотя эти полтора часа я не спала. А кто же заснёт после стольких впечатлений?! Лишь с закрытыми глазами сидела -  бросало в воспоминания всей моей жизни, которую можно было назвать, или точно определить, как горы, она у меня была такая трудная. Когда ты поднимаешься на них вверх - это подъёмы, а когда вниз - неприятности и невзгоды, о которых только знала я сама, никогда не показывая своё настроение ни детям, ни на работе.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 26. «Любовь не умирает – она находит выход в детях»

      Мои воспоминания были  вначале любви, где он и я не могли прожить ни одного дня друг без друга. Сейчас он уезжает на несколько месяцев, и знаю точно, что он изменяет. Может быть, меня это устраивает - он нас хорошо обеспечивает. Нет, я тоже стала зарабатывать хорошо. Но что же нас заставляет жить в разлуке? Может  быть, тот год, когда он, не поехав на заработки, сделал в Тбилиси аварию, и мы поняли, что ему здесь не везёт. Может, он здесь ещё не нашёл себя, ведь я уже была  с высшим образованием и на хорошей должности. У многих женщин мужья, уехавшие  на заработки, живут двойной жизнью. Но он и не собирался там обзавестись второй семьёй и приезжал, как только у него появлялась возможность. Что так тянуло его домой? Дети?  Или же первая любовь, на которой он остановился навсегда...

      В этом году дочка Марина заканчивала школу. Она дружила с Мариной Тархановой. Они были подругами  - не разлей вода. Такое совпадение: она дружила с сестрой, а сын мой дружил с её братом. Как я узнала, что он служит под Киевом около Чернобыля, и после катастрофы на Чернобыльской станции. Хорошо, что здоровым вернулся домой. Когда он увидел нашу Марину, видно она приглянулась ему, но так как он был товарищем нашего сына, то никогда даже не намекал. Какие уже у нас большие дети! Года бегут, дети растут, любовь ещё сохранена. Она, как пенка в молоке, то поднимается, то опускается – боишься, что сбежит, разольётся, когда совсем вскипит.

      Летом Лиличка находилась у Ашота. Я же опять вылетаю вместе с Мариной, и нас встречают в Волгограде Ашот и Лили. Мы приехали навестить Роберта летом в части. Но в то же самое время мы знали, что он не в части, а на каком-то километре. Подъезжаем к этому месту, а там шлагбаум, часовые не пропускают. Когда выяснилось, кто мы такие, пришёл начальник и разрешил нашей машине въехать. Роберта увидела без солдатской гимнастёрки. Оказалось, на летнее время небольшое количество солдат было перебазировано сюда, ближе к реке Волги. Там я впервые увидела, как ловили осетрину - на большие крючки, нанизанные на верёвкy. Ребята, солдаты, занимались в основном рыбной ловлей, коптили, готовили вяленую рыбу, и всему этому научился мой сын. Мы привезли полный багажник спиртного и соков, мясо на шашлык, уже замоченное, но поверьте, то, что я попробовала там, это было впервые в жизни. Так вкусно можно было покушать рыбу только на Волге. Не говоря уже об ухе, куда перед варкой рыбы опустили двух обработанных петухов, картофель, лук, морковь, а затем только рыбу. Перед тем, как рыбу бросить в котёл, достали петухов и бросили овчаркам, собакам. Так они готовили, зная, что едет начальство отдохнуть на выходные. Мне всегда казалось, что сын потерял прекрасные юношеские два года, находясь в армии, но он же думает наоборот -
армия его закалила и многое дала. Когда он возвратился, его однокурсники уже почти все учились на предпоследних курсах, особенно девочки. Ему заново пришлось знакомиться с новенькими, сохраняя старых друзей, которые через год были распределены на разные железные дороги.

      С Мариной мне было легче. Она уже знала, что хотела, но её характер был немного упрямым, и мне захотелось, чтобы она пожила самостоятельно один год. Летом я пошла в централизованную бухгалтерию Харьковской железнодорожной больницы, познакомилась с главным бухгалтером, как коллега с коллегой и через Москву попросила выделить одну штатную единицу для своей дочери. Я хотела, чтобы она прошла небольшую практику здесь в Харькове, а поступала на вечерний факультет. В том, что она поступит, у меня не было даже сомнения. И тем более знала, что Роберт скоро приезжает. Поселила её к той же Раисе Захаровне. Экзамены дочка сдала,  уже стала работать в офисе очень близко от дома. Она была медлительной, и её пребывание в Харькове пошло ей на пользу - стала быстрей и самостоятельней. Тем более Ашот находился в несколько часов езды от Харькова и мог её проведать.

      Но мне не нравилась грусть, которую я замечала в глазах у Роберта и,  как любящая мать, я делаю ошибку. В Тбилиси, не знакомятся на улице для семейных отношений, и я увидела хануму(сваха), женщина, которая сватает или жениха, или невесту.  И рассказала о своём сыне: что он студент третьего курса, заканчивает служить через месяц, и хочется найти ему девочку из средней семьи, которая в этом году заканчивала бы школу и хочет выйти замуж. И если девочка согласится, то летом повезу её вместе с дочкой сдавать экзамены, полностью на свои расходы. Предложение заманчиво. Роберта и Ашота нет, и даже нет Лили, которая находится с отцом в деревне, а тут смотрины - одну за другой показывают мне невест, и все согласны, хотя в жизни никогда не видели Роберта, только по фотографии. Квартира шикарная и родители зажиточные, что ещё надо молодой незамужней девушке?! Плюс - отвезут учиться. Я закружилась и не знала уже, как отойти от такой затеи. В один день ханума пришла в мой дом уже с девочкой и её родителями. Девочка мне понравилась. Но мне не понравилась штукатурка под носом. Оказалось, у неё, как у кавказской девочки были чёрные усики, и она устала от насмешек и побрила их, а они стали вырастать всё больше и больше. Вместо того, чтобы сделать лазерное удаление волос девочке, они их сбривали, а на следующий день, когда появлялся пушок, припудривали. А в основном, была ничего, но, так как я работала в медицине и знала, как с этим бороться, я не обратила особого внимание на это. Просто я сказала, что моего сына здесь нет, когда он приедет, тогда  мы подумаем. Но мать её была видно очень настырная и говорит: «Если гора не идёт к Магомету, пускай Магомет идёт к горе». Как видно было, она не хотела терять год учёбы своей дочери. Я не знала, что сказать, и решили повезти её в Волгоград в армию и показать Роберту.

      Мы прилетаем в Волгоград, приезжает на машине туда из Харькова  Ашот вместе с Лили. Конечно, сыну она не понравилась. Он ей прямо сказал. Но мне, чтобы как-то замазать такую неловкую сцену, пришлось пообещать взять её вместе с Мариной на учёбу в Харьков. Роберт, ещё больше расстроенный, на третий день попросился обратно в часть. Мы же, уже на машине, едем в Харьков, с нами Инга и её мать. Вдруг мать Инги говорит: «Вы не устали, Ашот, хотите я Вас заменю». Ашот пересел, рядом сел на заднее сидение со мной, а с левой стороны сидела Марина. Впереди села за руль  мать Инги, сама девочка и Лиличка. Как будто бы немного она проехала, потом поворот -  она не вписывается в поворот, и машина наша летит вниз. Я в полном здравом  сознании своего ума, чувствую, что сидящие впереди, особенно Лили с правой стороны, пострадают больше всех, и я схватила её двумя руками и сильно прижала к сидению, так, что даже стул выкрутился на сорок пять градусов. Машина перевернулась, но задержалась на небольшой горке, которая спасла нас. Лили совсем не пострадала, если не считать, что две недели была на щеке полоса от моей пуговицы от рукава сорочки. У Инги было небольшое сотрясение. Ашот порезал щеку. Мы, уже другой машиной, добрались в Харьков. Правда, обе девочки поступили в институт.

      Я понимала, какую глупость мы иногда делаем из-за любви к своим детям. Мы просто любим за то, что они есть у нас и знаем, что безвозвратно. Потому что никогда родители не надеются, что их дети будут так же,  как они, к ним относиться. Но дети будут делать то же самое по отношению к своим детям. Правда, когда они поступили, Инге родители нашли отдельную квартиру. По словам Марины, я слышала, что она видела её в первую сессию в институте, но потом нет. Может, не осилила учёбу, не знаю. Говорят, учиться вечером или же заочно легче - это не правда, такие же занятия и контрольные работы. Не сдашь - не пройдёшь. Я то знаю, как наши студенты-заочники многие были отсеяны из-за несдачи экзаменов или же контрольных. Здесь нужна выдержка и большая сила воли, чтобы закончить и легко шагать по уже тяжёлой дороге жизни. Через месяц возвратился Роберт, прямо в Харьков. Он стал жить на квартире вместе с Мариночкой. Мне было уже легче. Они друг друга дополняли. Она ухаживала за ним. Он же очень опекал свою сестру. Встречал по вечерам с института. Отец проявлял заботу к двум студентам и привозил им продукты и помогал материально.

      У меня в Тбилиси остался один ребёнок – Лили. Я иногда думала, что я буду делать, если она тоже захочет поступать в Харькове? Она очень любила отца, а особенно, когда оставалась с ним в деревне, он давал ей свободу. Она могла спать до двенадцати дня и ничего ни делать. Никогда он не повышал голос - у них была какая-то необыкновенная любовь, отца с дочкой. Она могла бы с ним играть часами в карты и  нарды, была азартна, играла в баскетбол, ездить на двухколёсном велосипеде, в отличии от меня – я за всю жизнь так и не села на  двухколёсный велосипед. Училась в школе хорошо, можно было сказать, на одни пятёрки, но я всё равно наняла ей репетитора, для подготовки к выпускным экзаменам школы и в институт. Затишье в  доме. Меня встречает наша собачка Мики, и постоянная телефонная связь с детьми, Робертом и Мариной, урывками с Ашотом.

     Он приезжает. Готовимся к встрече Нового Года. Звонок по телефону Марины: «Приезжаю на Новый Год с Робертом, только на несколько дней, а там экзамены. Мама, я волосы покрасила» и вешает трубку. Пока я её встретила, то искусала всю свою губу. Она сама по себе брюнетка с красивыми коричневыми глазами, с большими модными ярко-красными губами, прямо с отливом бургундского вина. Глазами в отца, немного японского стиля, но их блеск и яркость отлива янтаря,  в меня. Сама белокожая. В целом, похожа на Восточную красавицу, а тут покрасилась. Когда я увидела, мне показалось, что ей подошло. Она немного осветлила только чёлку. Я ничего не сказала. Это не было вульгарно, а наоборот, придавало лицу, какой-то романтический шарм. Мы все в сборе. Мой второй начальник по хозяйственной части каждый год привозил мне грузинское вино,бутыль в десять литров, Хванчкары. Конечно, это не та Хванчкара, что в бутылках, - когда нальёшь в стакан и выпьешь, то по стеклу бокала остаются полосы бордо... Было привезено также много разного, вплоть до маленького поросёнка. Мы отметили и встретили Новый Год и через два дня снова провожали детей в Харьков.

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 27. «От той любви я потеряла гордость»


 

      Нас дома осталось трое. Двое уже учатся в Харькове. После стольких аварий наша машина стала совсем барахлить. И я пошла в управление дороги просить, чтобы выделили для меня легковую машину. Правда, меня всегда возили на служебных машинах, если мне надо было куда-нибудь поехать, но я просила выделить машину, сказав, что на рынках продают старые, уже после большого ремонта, а новые в два или три раза дороже. А мне нужна машина по- работе. И мне выделили жигули, семёрку, синего цвета. Покупаю машину на своё имя. Конечно, не для себя. Он быстро продаёт старый свой автомобиль. Я так и не села за руль. Потому что у меня был страх. Когда у нас была первая машина, как-то он приехал за мной на работу. В то время я работала на ул.Пекина во второй поликлинике, а жили мы на Чугурети - это небольшая возвышенность горы. Очень красивый старый район, но чтобы проехать к нашему дому, нам надо было сделать несколько левых поворотов по узким улицам. Он остановился на второй улице у хлебного магазина, сказав: «Пока я вынесу хлеб, чтобы ты сидела за рулём». А я же ещё молодая, так и села. Не показал мне, где скорость, где тормоз, сам мне помог завести машину. Машина тронулась. Я за рулём. В конце улицы надо повернуть влево, я справилась. Далее немного проехать и повернуть опять влево. Завернула, но не выпрямила руль и въехала прямо в окно чужого дома,  ещё хорошо, что там была решётка. Он кричит: «Нажми на тормоз!» А я нажимаю на газ. Он выключил машину. Меня разрывал смех. Он же был злой, его бросало в пот. Я пошла по улице пешком домой. Он же остался исправлять ту ситуацию. И это был мой первый и последний раз, когда я сидела за рулём в бывшем Советском Союзе. Правда, мне гадалка один раз нагадала, что я получаю красную книжку. Я думала, что партийный билет, а это оказались права на машину, но я так ими и не воспользовалась после такого страха. Нашёл, где меня учить водить!? По крутой наклонной улице Гамцемлидце.

     Он был очень рад новой обновке в доме. И решил докончить строительство гаража, во дворе. Не каждому было отведено место под гараж, но у нас оно было, и надо было завершить. Ашот закончил гараж, перешёл на железные полки на лестничной клетке. Они были заказаны вместе с гаражной дверью. Я сказала в разговоре моей соседке, что буду делать на своей стене с правой стороны полки. Она мне ответила - мы «не допустимо» с грузинским акцентом, хотя уже на своей стороне поставили  три такие же полки, правда деревянные. Это очень помогает в хозяйстве. Там можно хранить консервы, варенья, стиральный порошок и многое, что ты не хочешь иметь в доме. Она меня разозлила. И я ей сказала: «У вас разрешения не спрашиваю. Я просто вам сказала, что я здесь сделаю полку». И в течение двух дней полка была  готова. Но, когда рабочие привезли кирпич, она не пустила их его выгрузить. Так как я следом ехала на легковой машине, заметила отъезжающих рабочих. Остановила водителя. Мне сказали, что соседка с вашего этажа не пустила поднять. Я редко, когда выхожу из себя. За столько лет, живя на Чугурети, я слышала, как ругаются соседи, проклинают, вставляя даже мат. Мне всегда было стыдно даже представить, что женщины могли бы быть такими злыми и не серьёзными, порой в присутствии детей. Я могла бы просто развернуться и не разговаривать, а тут вообще, они перешли все границы. Не пустить выгрузить мной заказанный кирпич! Я не переоделась, так же в парадной форме и на каблучках стала грузить кирпич в лифт, чтобы поднять вверх на десятый этаж и бросать, не складывая. Он разлетался и цеплялся за их шкаф, но ни она, ни её сестра даже не вышли на площадку. После того, как шкаф был готов, на второй день они привели мастера и сделали такой же шкаф со своей стороны на лестничной площадке. Я знала, что они мне ничего не сделают. При случайной встрече, мне  рассказал начальник домоуправления Тaмаз, что они обе звонили ему, но он им сказал, что она не делает на вашей стороне. Я, конечно, была благодарна Тамазу. Его давно знала, ещё с НГЧ-4. Они жили у нас на восьмом этаже другого подъезда, и как-то он вошёл ко мне в кабинет и попросил устроить свою жену фармацевтом, и её устроила я  в нашей аптеке. Оказалась очень милой и красивой женщиной, а самое главное, трудолюбивой. Но этот случай дал мне силу постоять за себя, и я точно уже знала, что, когда тебя обижают, надо дать отпор, иначе сядут на голову.

      Но, не в моём отношении с мужем. Во-первых, я его любила. Во-вторых, боялась. Может, я не была кавказской женщиной, но я выросла на Кавказе. Во мне бушевала культура и всё, что можно было считать традицией этого народа. Я не смогла бы найти себе любовника, а ведь присутствие мужа на моей постели скоро приходило к нулю. Эти редкие встречи - скоротечные. Я же красивая женщина с хорошим положением. Многие думали, что он один только обеспечивал семью, - глубоко ошибались. Проработав долго в медицинском учреждении, носила чаще белый халат с большими карманами. Пребывание сестры в Московской больнице Вишневского, где мы за каждую клизму, укол или ещё чего-нибудь, вплоть до того, чтобы лишний раз перестелить кровать,  платили деньги, заставляло думать об устоявшихся традициях в медицинском быту. Так было и здесь. Все бесцеремонно заходили и одаривали, пока подарками, потом деньгами. Гнилой строй разваливался, и вместе с ним разваливалось моё прежние представления всю жизнь прожить честно. И если заносили что-нибудь, я уже не сопротивлялась, как раньше, когда начала работать. Правда, один раз у меня была стычка с кассиром Евгенией Гамцемлидзе. Она кричала на машинистку, которая печатала платёжное поручение. И задела национальный вопрос. Девочка со школьной скамьи, ровесница моей Марины. Её отец, сам еврейской национальности, был репетитором раньше у Марины по химии, и он же попросил устроить свою дочь машинисткой, так как с её фамилией не принимали уже нигде на работу. У меня в бухгалтерии работали сотрудники разной национальности -бухгалтера, русскоговорящие, и ей было здесь уютно, но кассир постоянно кричала на неё, и, когда я услышала, впервые подняла голос. На чистом грузинском языке сказала ей: «Я пришла сюда работать на постоянное место работы, а если Вас что-нибудь не устраивает, пишите заявление и освободите место. Я его подпишу». Это было лишь один раз, хотя, как мне рассказывали, что она имела стычки со многими главными бухгалтерами и не только с ними.

      Национальный вопрос в республике обострялся. Многие уже перестали говорить на русском языке. Правда, после случая со шкафами, мы разговаривали с соседями. Мой характер быстро отходчивый. Я выскажусь, но потом всё равно прощаю. Но здесь уже стало совсем другое. Они уже специально со мной стали говорить по- грузински. Я просто чувствовала отторгающую неприязнь к русским и к русской речи. Я перестала им давать продукты, которые Ашот привозил полным багажником: мёд, масло подсолнечное, сало и многое ещё чего с Украины. Я всегда выделяла родственникам и соседям, но я передумала это делать, и им пришлось со мной говорить по- русски. Может, я должна была с ними общаться на грузинском, ведь я его знала, но я хотела их проучить за тот шкаф. Нет, это не злопамятство, а то, что я стала совсем по-другому на это всё смотреть. Я уже замечала, даже пятиминутки у главного врача стали больше проводиться на грузинском языке, а вскоре полностью уже проводились на грузинском. Получила приказ, чтобы ведомости по заработной плате заполнялись бы на грузинском языке и вся документация. Мои девочки, так я называла своих бухгалтеров, кроме Риты и Фаины, все прекрасно разговаривали  и писали на грузинском языке, а Рите мне пришлось дать вначале помощницу, которая после её начисления составляла бы только ведомости. Пройтись  по улице в Тбилиси с русско-славянской внешностью становилось всё труднее - могли  задеть или же выругать ни за что на улице.

      А ещё такое в семье - он там, я одна с дочкой Лиличкой здесь.. Звонит мне Марина. Я её прошу приехать обратно, перевести документы на заочное отделение в ХИИТе. У меня дети были послушные и если надо, так надо. Она переводится на заочное. Прошла она за целый год большую практику в Харьковской больнице. Я её устроила в детскую больницу. Конечно, с помощью врачебно-санитарной службы, на должность старшего бухгалтера стажёром. В молодые годы ей удалось получить приличную должность - не по годам. Она расцвела, как бутон красива, и с приездом её засуетилась сваха (ханума). Как можно, чтоб она была не замужем! Но я пока не спешила. Я хотела ей всё показать, чтобы она вышла замуж не с закрытыми глазами, как котёнок, а был раскрыт кругозор пошире. И смогла сейчас бы сравнивать, что хорошо, а что плохо, хотя никогда она не могла представить, что у нас с мужем с её отцом натянутые отношения, и я всё терплю лишь для того, чтобы было во время свадьбы  место отца не пустое.

       Врачебно-санитарная служба посылает меня и моего заместителя Гаяне на проверку Ереванской больницы. Я же в свою очередь попросила, чтобы командировали и мою дочь с детской больницы. Уже несколько раз я была на ревизии в Сухуми, Арзны и во многих больницах Закавказской железной дороги, но мне очень захотелось показать Мариночке Ереван. Нас встретили и повезли устраиваться в гостиничный комплекс Двин, затем приехали за нами и отвезли в бухгалтерию больницы. Не успели даже покопаться в бумагах, как пригласил к себе главный врач, сказав, что сейчас обед, и мы вчетвером на его персональной машине помчались уже по городу Еревану. Остановились около маленького ресторана. Шашлыки, маленькие куропатки, а самое главное, незабываемое в конце - горячий хлеб с сыром и маслом. То, что кушали каждый день, но так приятно было это отведать в ресторане . После ресторана нас он повёз в Первопрестольный  Святой Эчмиадзин — монастырь в городе Вагаршапат (в 1945-1992 г. — г. Эчмиадзин), в 20 километрах к западу от Еревана, где мы ознакомились также со всеми храмами, поставив свечку в соборе Эчмиадзин и в храме Святой Гаяне, который практически был открыт для нас, так как был понедельник, и храм был закрыт в этот день, но видно знали сопровождающего, главного врача. Мы получили большое удовольствие, как от знакомства, так от достопримечательностей Армении. Через несколько дней мы уже были в Тбилиси.

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 28. «Моя Одесская мама»

           Люблю притронуться к твоим заботливым, материнским рукам.
            Сколько тепла и любви, словно горячим ключом

            Бьёт из твоего сердца, дорогая любимая мама!
            Добрые глаза и улыбку, помним всё и не забыть никогда, мама…
            http://www.proza.ru/2011/02/02/243

     Ко мне приходит мама и говорит, что расформировали психдиспансер города Тбилиси. Володю, моего брата, отправили далеко в районную больницу в Бедиани, а по дороге он заболел. Через несколько дней сообщили, что он умер, и чтобы приехали забрать тело, похоронить. Это было вторым наказанием для него, гораздо хуже, чем первое. Из-за национального вопроса вывезли в основном всех русскоговорящих больных, ссылаясь на отсутствие медикаментов, но мне сразу показалось…, желая смерти - в холод везли на открытой машине. Получил брат пневмонию там же, и через несколько дней скончался. Такое мы заключение получили. Они уже не церемонились ни с кем. Даже по телевизору в открытую говорили, что скоро придёт к власти Гамсахурдия, и он расчистит страну от оккупантов, и даже те лица, которые родились в Тбилиси, никогда не получат гражданство, а только имеющие третье поколение рождённых в Грузии, к которым мы не относились.

      Я посмотрела на маму - усталый замученный взгляд и опухшие глаза от слёз. Как она его любила. Может, в детстве не уделяла должного внимания, но до конца была рядом с ним. Я много знаю случаев, даже был случай и у нас в больнице, когда мать-врач своего ребёнка оставила, не хотела за ним ухаживать, и приходил её муж, получал алименты от неё через нашу бухгалтерию, часто заходил в мой кабинет на подпись, получая депонент. И однажды он мне рассказал всё...

      У мамы был, как отпечаток Одессы, своеобразный разговор с шутками. Мне кажется, такого своеобразного говора нет ни у кого, только у одесситов. «И шо, он таки сделал ей предложение?». Она постоянно шо-кала, и не смотря на то, что всю остальную сознательную жизнь она несколько лет провела в России во время войны, затем долгое время жила в Грузии, не научилась ни русскому, ни грузинскому языку. Как отпечаток - у неё всегда было то, что она из Одессы. Всегда добавляла, «а шо, я правильно говорю по-русски». Избавиться от Одесского говора сложнее, чем научиться ему, и я часто стала замечать, что и в нас он, как стежок красной нитки на белой ткани. Шутки, прибаутки, анекдоты, большие и маленькие поэмы. Сколько она помнила, и всё наизусть! А сколько песен военных и довоенных времён. Она пела нам, даже если не слушали, говорила и рассказывала, играла часами на пианино, открыв всё, что можно было открыть, соответственно увеличивая этим звук.
 
~*~
      Так только клавиши могли стучать, как она, родная мать, могла нам смысл передать. Её озвученных стихов звук и монолога... откроет "крышки" от пианино и, начинает нам играть мама... Вам только надо было слушать! Сколько поэзии в стихах и баснях! А мы сидели, как на представлении, как будто в театре...
Она любила к этому времени одеться и быть при полном её наряде: бусы, кольца на всех пальцах, и всю жизнь причёска - шестимесячная завивка, и красная помада.
Всё это трудно было нам понять в голодное послевоенное время - она родом из Одессы....(1920 года рождения, по отцу Кейлис Менна Фавейловна, по матери Видомская, проживали в городе Одессе по улице Госпитальная, 3), где знали, как шутить, и из ничего всю жизнь высказать в стихах и пьесах...
~*~
      В одесской речи много прикольных фраз и выражений. Всё сейчас не перечислишь, не вспомнишь, но эти фразы мам говорила чаще всех:
Щоб вы так жили, как прибедняетесь!
Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь!
Так вы будете покупать или мне забыть вас навсегда...
Хочешь завести друзей – заведи их подальше.
Не ошибается тот, кто ошибается в свою пользу.
И также фразы на идише...

О МАМЕ!

Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх

И можете держать себя свободно,
Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях
Я королем был избран всенародно,
Но это всё равно. Смущают мысль мою
Все эти почести, приветствия, поклоны...
Я день и ночь пишу законы
Для счастья подданных и очень устаю.
Как вам моя понравилась столица?
Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица
Напоминают мне знакомые черты,
Как будто я встречал, имен еще не зная,
Вас где-то, там, давно...
Ах, Маша, это ты?
О милая, родная, дорогая!
Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!
И Коля... здравствуй, милый брат!
Вы не поверите, как хорошо мне с вами,
Как мне легко теперь! Но что с тобой, Мари?
Как ты осунулась... страдаешь всё глазами?
Садись ко мне поближе, говори,
Что наша Оля? Всё растет? Здорова?
О, Господи! Что дал бы я, чтоб снова
Расцеловать ее, прижать к моей груди...
Ты приведешь ее?.. Нет, нет, не приводи!
Расплачется, пожалуй, не узнает,
Как, помнишь, было раз... А ты теперь о чем
Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом
Я стал совсем, и доктор уверяет,
Что это легкий рецидив,
Что скоро всё пройдет, что нужно лишь терпенье.
О да, я терпелив, я очень терпелив,
Но всё-таки... за что? В чем наше преступленье?..
Что дед мой болен был, что болен был отец,
Что этим призраком меня пугали с детства,-
Так что ж из этого? Я мог же, наконец,
Не получить проклятого наследства!..
Так много лет прошло, и жили мы с тобой
Так дружно, хорошо, и всё нам улыбалось...
Как это началось? Да, летом, в сильный зной,
Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да, васильки, васильки...
Много мелькало их в поле...
Помнишь, до самой реки
Мы их собирали для Оли.

Олечка бросит цветок
В реку, головку наклонит...
"Папа,- кричит,- василек
Мой поплывет, не утонет?!"

Я ее на руки брал,
В глазки смотрел голубые,
Ножки ее целовал,
Бледные ножки, худые.

Как эти дни далеки...
Долго ль томиться я буду?
Всё васильки, васильки,
Красные, желтые всюду...

Видишь, торчат на стене,
Слышишь, сбегают по крыше,
Вот подползают ко мне,
Лезут всё выше и выше...

Слышишь, смеются они...
Боже, за что эти муки?
Маша, спаси, отгони,
Крепче сожми мои руки!

Поздно! Вошли, ворвались,
Стали стеной между нами,
В голову так и впились,
Колют ее лепестками.

Рвется вся грудь от тоски...
Боже! куда мне деваться?
Всё васильки, васильки...
Как они смеют смеяться?

……. . . . . . . . . . . .

Однако что же вы сидите предо мной?
Как смеете смотреть вы дерзкими глазами?
Вы избалованы моею добротой,
Но всё же я король, и я расправлюсь с вами!
Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме!
Для этого меня безумным вы признали...
Так я вам докажу, что я в своем уме:
Ты мне жена, а ты - ты брат ее... Что, взяли?
Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена.
Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни?
Что делать, милая, недаром вся страна
Давно уж требует твоей позорной казни!
Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор
И благости пример подам родному краю.
Я не за казни, нет, все эти казни - вздор.
Я взвешу, посмотрю, подумаю... не знаю...
Эй, стража, люди, кто-нибудь!
Гони их в шею всех, мне надо
Быть одному... Вперед же не забудь:
Сюда никто не входит без доклада.
Алексей Апухтин , «Сумасшедший», 1890

      Но больше всех запомнила я монолог, который  поставила. Как говорила она!!!!
Откидывая кресло, вставая, гордо подняв голову, задрав нос, и начинала, «Записки сумасшедшего»…, а как она пела про васильки (утерянный текст я с трудом нашла, помогла прекрасная поэтесса сайта Карина Погосян 2). У меня надолго звучание маминого голоса оставалось...
Хочу я всех попросить прочесть стихи, которые в детстве я слышала, как колыбельную....

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 29. «Ты вольная птица - спесива»

   Я стала успокаивать свою мать, но слёзы катились из моих глаз тоже, потому что необъяснимая любовь связывала меня с братьями. То ли я была старше, то ли не видела особенной заботы со стороны своей матери. Вспомнила из детства: один раз я гостила летом у бабушки Кати, когда она жила в бараке. Мама привезла ещё к ней же двоих братьев. Они были в маленьких трусиках, но без майки и сорочки, можно было сказать "голышом". Бабушка объяснила, что дети одеты, как Тарзан, но здесь Грузия, не Одесса, где есть Чёрное море, можно, наверно, проехать или же пройтись так, но у нас это невозможно, а мама везла сыновей через весь город, делая две пересадки, на трамвае. Я была маленькой и мне тогда было, как будто бы кипятком по голове, обидно за братьев, что она везла их почти голыми. Когда она уехала, бабушка Катя купила им сорочки и сандали. У мамы были иногда непредсказуемые действия, хотя и была в ней материнская ласка. Так как я жила в достатке, она никогда не помнила мой День Рождения. Даже если и  в этот день случайно придёт ко мне. Может быть, всегда так, не знаю, - родители, в основном, опекают больных и немощных детей. Она опекала Вовочку до самого конца, и я могу сказать, что, не смотря на то, что она мать, всё остальное мелочь по сравнении с тем, что она перенесла и делала ему. В снег, дождь, в плохую погоду ни разу не пропустила она визит в больницу.

      В городе Тбилиси всё больше увеличивались националистические столкновения -  лозунги, забастовки. Русскоязычным уже страшно было ходить по городу одним, особенно в военной форме. Мама раньше говорила, что такое националистическое настроение и в больнице -  к Вове очень стали плохо относиться санитары и персонал. Она рассказывала, что не только к нему, а  ко всем русскоговорящим. Его пока перевели в Глданскую больницу, а потом сразу же отправили  в Бедиани в психдиспансер. Послали в одной больничной пижаме, без верхней одежды, в домашних тапочках, без носков, на босые ноги, даже не сообщили нам день перевода, не сказали, что мест нет. Мама временно смогла бы забрать Вову к себе домой, тем более она имела уже однокомнатную квартиру и жила отдельно от семьи Саши. Правда, зимой во время снега она упала на руку и повредила её. Рука была в гипсе, но всё равно она бы ни за что не отправила своего сына так далеко. Правда, когда один раз его однажды летом хотели отправить, она обратилась к главному врачу, а он сказал ей, что здесь и грузинам мест нет, у нас нет столько медикаментов, чтобы лечить чужих. Кого он назвал чужими? Ведь мой брат Владимир родился в Грузии, и он не виноват, что война разбросала всех русскоязычных людей по миру, и беженцы пустили корни там, где оказались во время и после войны. Брата на  несколько месяцев всё-таки оставили в Тбилиси…

      Когда мы узнали, что Володя умер, за ним поехали Ашот, дядя Арут и моя мама. Я осталась дома с детьми в ожидании мёртвого тела родного брата, перебирая всё, что связано было с ним. Ничего.... - только детские годы до шестнадцати лет крутились перед моими глазами, и вся его потерянная  жизнь, где в маленьком возрасте, в шестнадцать лет, он был зверски избит в милиции и изнасилован. Возвратили на второй день нам уже больного человека, который не помнил ни меня, ни мать, ни отца и никого из родных. И сейчас я понимала, что тогда это случилось тоже из-за национального вопроса – и в то время он уже был, только в скрытной форме. Со слов санитарки (осетинки), которая всё видела и рассказала:  в один день умерло несколько, якобы безнадёжных, больных не грузинской национальности. Я никогда не была коммунисткой и не занималась политическими вопросами, но то, что я видела, меня уже душило. Я стала всё больше тревожиться за свою семью.

      На второй день привезли умертвлённое... мёртвое тело избитого брата. Да, умертвлённое, по-другому нельзя было это назвать. Все расходы на похороны Володи и организацию похорон мы полностью взяли на себя. Гроб поставили на середину единственной комнаты матери. Вокруг стулья, сидят родственники, знакомые, соседи, с работы друзья, с института, отдают последние минуты молчанием сквозь слёзы моему брату, который так и не пожил на этом свете. Как всегда, много людей на панихидах, особенно в вечерние часы. На второй день панихиды вошли две симпатичные женщины в красивых шляпочках, пособолезновали нам всем, пожимая  руку, немного посидели и вышли. Я подумала, что они, наверно, знакомые матери или же сотрудники с работы. Очень броскими оказались эти женщины – трудно было о них не спросить. Но мама сказала: «А я думала с твоей работы». Мы переглянулись, но ничего больше не сказали, и даже забыли о них, потому что было  не до них в эти тяжелые минуты. Брата похоронили, как положено. Ещё раз отметили девять дней, сорок дней. Конечно, немного нам помогли, но мы всё хотели взять на себя.

      Ашот помогал мне выйти из такой ситуации, когда ты хоронишь детские воспоминания и любовь к  брату уже насовсем. Мне также было трудно выйти на работу - опустошённость терзала. Я точно уже начала думать о переезде в другой город, может в Ростов?! И, когда Ашот уехал на заработки, я всё-таки поехала в Ростов, взяв с собой Галину, свою подругу, и её сына. Он, хотя был ещё маленьким по возрасту, ровесник моей Лили, но по внешности ему можно было дать лет двадцать. Кавказский мальчик, ничего не скажешь, симпатичной наружности. Прилетели в Ростов на три дня. Не поверите - не смогла и одного дня там оставаться. Может, на то время Ростов мне показался таким мрачным после Тбилиси. Хотя, это моя Родина и Родина моего отца, ведь я там родилась. Дома облезшей штукатурки. В ресторане, когда зашли в хорошую гостиницу, скатерти в пятнах и не глаженные. Я даже не смотрела дома, которые были на обмен. Поехали за город на большую толкучку и в этот же день сели вечером в поезд, возвратились  домой. Был у меня вариант поменять на трехкомнатную Московскую квартиру в хрущёвском доме. Ко мне подошла однажды врач, русская по национальности, по фамилии Двали, её мужа перевели начальником банка в Тбилиси, и она слышала про нашу квартиру. Но, может быть, я тогда сделала ошибку, что не согласилась разменивать свою. Тем более она говорила, что надвигается большой национальный вопрос в Грузии. Правда, я собиралась ещё и в Сочи, но после Ростова у меня потерялся интерес к обмену квартир, потому что видела, что многих русскоговорящих уже стали "кидать" -   фальшивые деньги давать, или же вынуждать покинуть Грузию, оставляя всё даром.

      Я понимала, что Ашот поступил хорошо, похоронив брата. Заказал памятник и моему отцу - лежали они вместе. Наверно, их души уже встретились. Видела я, как мы беззащитны здесь в Грузии. Участились случаи  краж, убийств, грабежей русскоговорящего населения, вынуждая покинуть республику. Настроение плохое, но увидев свой многонациональный коллектив на работе, я обрадовалась. После того, как стал заострён национальный вопрос в городе, немного стала возмущаться и наша кассир Галцемлидзе, грузинка по национальности. Её мы называли между собой Женя, хотя она была Евгения Акакиевна. Она меня боялась. По старшинству моего положения соблюдала субординацию, но всё равно от неё можно было что угодно ожидать. Однажды мне даже пришлось при всех кричать на неё из-за этого, и знала вся больница об этом. Но главный врач Цкитишвили даже не отреагировал на эту ссору, а наоборот, со мной стал разговаривать только на грузинском, особенно, если у него посторонние в кабинете. Но, когда мы были одни, он говорил на русском, великолепно владея им.

      А я же всё время стала думать, как бы возвратить Ашота -  не нужны были мне  деньги в большом количестве. В такие трудные времена, где могут в любую минуту зайти домой ночью и надругаться над нами, унести всё... Много случаев уже было - за деньги пытали людей, нагревая пятки утюгом. Дети - студенты, машина была, квартира отремонтированная, с шикарной антикварной мебелью. Картины, люстры, антиквариат, книги в прекрасном состоянии в новом книжном шкафу во всю стену, ковры на всех полах шерстяные. Только быть спокойствию и счастью, которого уже не осталось, растрепалось со временем. Остался страх за детей. Я, хотя и дожила до тридцати девяти,  лет, но красива, хорошо сложена. Любая, даже молодая девушка, могла бы позавидовать моему мраморному лицу без единой морщинки. Единственное, что я сделала - постриглась и покрасила волосы, немного сделав их темнее своего естественного средне-русого цвета. Девочки, дочки мои, росли не по дням, а по часам - становились просто красавицами, и им нужен был дома отец, чтобы защитить их.

      Мне хотелось запечатлеть их красоту. В 1987 году я пригласила известного в то время художника Петра Рыбина,1954 года рождения, который вначале написал портрет моей дочери Марины. Она получилась великолепно. Особенно ему удалось отразить глаза  и их великолепный блеск. Потом он писал портрет, даже не портрет, а целую картину со школьницей выпускного класса Лили, в школьной форме, ухватив интерьер комнаты, книжные полки, кресло с собачкой Мики и, сквозь капроновую занавесь, набережную Куры и кусочек улицы с мостом. Картина удалась, и я была очень благодарна. Я оплатила работу. Уходя, он сказал: «Не хотели бы Вы, чтобы я написал Ваш портрет». Я посмеялась: «Можно было бы в молодые годы». Но вскоре поняла, что годы бегут, и скоро ты даже не будешь такой, какая ты есть сейчас. И я соглашаюсь. Он спросил: «У Вас есть что-нибудь из одежды с меховым воротником?» Я сказала: «Пальто». И сидела в нём в жаркой квартире, обливаясь пОтом и самопроизвольно краснея, то ли оттого, что пишут твой портрет, то ли оттого, что тебе жарко и ты одета не по сезону, и ещё в квартире. Затем приехал сын Роберт на каникулы, с него тоже он писал портрет. Единственный, кто в нашей семье без портрета остался, - Ашот, то его не было, то он отмахивался, говоря, что у него не хватит терпения часами сидеть позировать.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 30. «Сон правду расскажет…»



      Понедельник. Как всегда - пятиминутка у главного врача. Моё присутствие обязательно, и вдруг главный врач нас всех знакомит: «Радиолог - профессор Фридон Тодуа, который на нашей территории будет строить диагностический центр, и оснащать его. Прошу каждого помочь. Он только из Москвы». Были охвачены и экономически-финансовые вопросы, на которые я отвечала. После собрания, которое продлилось почти час, я прошла в свой кабинет. И через некоторое время стук в мой кабинет. Обычно я сразу не открываю, но почему-то в этот раз открыла. Там у двери стоял Фридон. И первое, что он сказал: «Вы меня не узнали?» Конечно, я оправдалась, что узнала, и как можно было его не узнать - он так нам помог в институте Вишневского, когда мы лежали там с сестрой... Я предложила ему сесть. Он сел и сразу же с просьбой: «Я оснащаю новое отделение. Помогите, чем можете». Потом он немного подумал и сказал, что он здесь никого не знает и просит, чтобы я помогла подобрать ему кадры в его плановый отдел и бухгалтерию - главную медсестру отделения. И, конечно, минут пятнадцать просил меня на должность главного бухгалтера или же начальником планового отдела, предлагая в два раза больше зарплату, так как там был хозрасчёт и большая перспектива, даже обслуживание в валюте, ведь рядом Турция и Иран, а ближайший такой центр мог бы быть создан лишь у нас. Я была благодарна ему за доверие. И обещала подыскать кадры хорошие. Сама же точно отказалась, не потому, что я не хотела туда перейти, а потому что уже думала навсегда покинуть Грузию и мой любимый город Тбилиси. Мы ещё с ним посидели около часа и тех, кого я ему рекомендовала, он пригласил (через меня) на завтра в свой кабинет - познакомиться с ними. Он вежливо попрощался и вышел, я же обзвонила всех, кого рекомендовала на должности.

      Вторник в десять часов состоялось собрание у меня в кабинете в присутствии Фридона Тодуа. На должность начальника планово-финансового отдела я рекомендовала старшего ревизора врачебно-санитарной службы Шенгели, на должность главной медсестры - Аллу, старшую медсестру третьей поликлиники. Главным бухгалтером - свою дочь Марину, уже завершающую институт. Старшим  экономистом - мою однокурсницу Эмму, которая при мне стала уже разрабатывать тарификационный список и новое штатное расписание. На всех заявлениях была уже проставлена подпись о переводе их в диагностический научно-исследовательский центр. Визиты Ф.И. Тодуа были частыми в мой кабинет, потому что я знала всех и в отделе капитального строительства, и в структурах оплаты оснащения оборудования,  и Дорфармуправлениe ЗКВ ж.дороги. Отстроили, оснастили -  всё по высшему разряду. Туда даже были переведены, ранее имеющиеся, отделения эндоскопическое и эхоскопическое, и много ещё разных по профилю диагностики. Я была рада, что моя дочь пристроилась с хорошей зарплатой. Я думаю, все мне были благодарны в то время перед инфляцией иметь хорошую стабильную зарплату. Я понимала, что Мариночке надо ещё доучиться, всячески старалась помочь им, но, как заметила, моей помощи надолго не понадобилось, потому что они справлялись с тем хорошим костяком, который я рекомендовала.

      Эмма часто прибегала ко мне за советом, и один раз она мне напомнила, что как будто бы, когда мы спали вместе в общежитии, то я проснулась и говорю ей, что видела сон, как я и она едем на одном корабле в Америку, и даже посмеялись. Потом мы вспомнили много чего из наших приключений студенческой жизни, и даже она напомнила, как один раз я перед полётом посмотрела в кофейную чашку и сказала, что мы не летим прямым рейсом. Все переглянулись, ведь у нас были билеты на руках в Тбилиси. Когда мы приехали в аэропорт, в Харькове была прекрасная погода, но нам объявили, что вылет в Тбилиси задерживается на шесть часов из-за метрологических условий. Мы удивились, неужели нашу Грузию завалило снегом? Оказалось, так и было. Снежная полоса прошлась через наш город, и нам пришлось лететь, чтобы не сидеть в аэропорту через Сухуми. Встречали всех взволновано, но только не меня. Как всегда, меня только подвезли. Но, зато у меня вырабатывался сам характер, который уже не даст себя в обиду и сможет постоять за себя. Так я была с посторонними, но почему я дома не могла вожжи взять в свои руки? Неужели я его любила по-прежнему и потому всё прощала.

      Роберт, возвратившись после института только на несколько дней, работая в Навтлуги диспетчером грузовой станции, уже здесь почувствовал, как к нему относятся. Очень меня просил о перераспределение его обратно в Харьков. Что только не сделает мама для своего сыночка, и я отправилась опять к начальнику дороги Кванталиани и попросила за сына. И его перевели инженером в Харгипротранс- Харьковский проектный институт. Я думала, что, наконец, там он будет работать инженером, и мне будет спокойно. Но через месяц он мне звонит и говорит: «Свяжи мне шапку мама, чтобы было похоже на Ниньзю - только видны должны глаза. Меня посылают в Сургут на изыскание новых там дорог». Вот и всё - опять нервотрёпка! Сколько мне можно думать?! Неужели каждая мать так решает все вопросы своих детей. Для него оказались самые трудные месяца - люди с Кавказа не приспособлены к таким суровым климатическим условиям, но хорошо, что он вернулся. Пока его не было,  умерла Раиса Захаровна, и мне пришлось снова обходить все дома в поиске квартиры. Я нашла, ведь знала, что скоро привезу туда и Лили, и мне нужна немного большая жилплощадь. Квартира была прямо на центральной улице Московского проспекта, близко от института. Прихожая общая, слева вход для наших детей, прямо - туалет, только для студентов, а дальше слева вход в комнату – территория хозяйки. Пока я туда не ходила, меня устраивало всё: и оплата, и квартира, и расположенность  близко от института. Хозяйка попросила задаток за один месяц, я ей отдала. По внешности - пожилая женщина, уже бабушка, и ухаживала за семилетним внуком здесь же, к ней привозили его на целую рабочую неделю. Мы перевезли вещи Роберта и мебель, а Ашот так и не появился в Харькове, как всегда был занят, но я удивлялась, почему мне надо всё проконтролировать самой. Что он считает -  я не занятый человек, ведь у меня дома дочь Лили, которая заканчивает школу. Роберт провёл меня в аэропорт, и мы попрощались. «Будь умником» - как всегда я сказала, поцеловала и побежала на посадку...
 
Глава 2. «Мои достижения»
Часть 31. «Огонь желания горит – любовь в нём тлеет…»


      Я была рада своим достижениям - почти жизнь удалась: хорошая квартира, и всё в ней по высшему разряду... Можно было жить нормально, но я, видно, сама по себе стала уже щепетильной - мне надо было проконтролировать всё. Я подумала, что немного разберусь здесь, дома и на работе, с делами и пр., поеду и посмотрю, как там сынок. Мне не очень понравилась хозяйка... От неё несло перегаром. Я так и сделала. Через месяц полетела навестить Роберта, но в Аэропорту встретил меня Ашот. Он меня отвёз к Роберту.

      Его дома не было. Он пришёл позже с какой-то женщиной, по внешности она была старше. Потом они накрыли стол у хозяйки дома. Ашот достал из саквояжа две бутылки водки, и я видела, как хозяйка и эта девчонка, а также Ашот, её быстро опустошили, затем ещё и ещё. Единственные, кто не пил, - это Роберт и я. Когда все напились, хозяйка включила патефон и стали танцевать. Я же смотрела удивлённо, потому что мне не было понятна такая перемена у Ашота. Я вспомнила слова бабушки Кати - она часто называла такое действие "выкаблучивались".  Видно было, что девка Роберта тоже любила выпить. Ей Роберт насильно надел плащ и, ведя к машине, сказал, что повезёт её домой, но он так и не возвратился ночью.

      Я сразу поняла, что она его уже окрутила... Она была старше его и, как я поняла,  без высшего образования. Конечно, каждая мать хочет лучшего для своего сыночка. Я всегда его оберегала, не хотела, чтобы ему попала такая, о которой он бы жалел всю жизнь, как мой отец, ведь он мне в молодости говорил, что живёт с моей матерью только из-за детей. Но что же получили дети?.. С детства не видели любви матери, которая предназначена была только себе в те годы, когда детям нужна была забота и участие в их судьбе. И в том, что произошло с моими братьями, я полностью винила её. Ведь мать, имеющая своих детей, не должна была думать только о себе. Вспоминаю её набитый шкаф с одеждой, с украшениями, но как скудно одевала она нас, своих детей. Конечно, когда заболел Володя, она спохватилась, но  было поздно. Её отношение к нам было, как белое и чёрное, где на белом листе шился постоянно узор чёрной ниткой, который вспоминать очень тяжело.

      Удивило меня и то, что Ашот не торопился в колхоз: то он спешит и сразу же уезжает, то остался здесь с нами в Харькове. Обычно он мне предлагает поехать с ним, но здесь остаться, когда всего одна кровать в маленькой комнате у Роберта? На второй день Роберт сказал, что пойдёт к другу переночует ночь после работы, и  я поняла, что эта женщина, с которой он пришёл (она же говорила, что была уже замужем), сильно  затянула его в болото.

      И зачем я приехала? Хотела посмотреть, как устроился Роберт, но заметила, что здесь хорошо пристроился и Ашот. Утром рано я проснулась. Смотрю – Ашот рядом не лежит. Заглянула в туалетную - там тоже его нет. Зашла в комнату к хозяйке, а там её внук лет восьми, и он говорит: «Они всегда на кухне». Я прошла дальше. Смотрю, он в руке держит гранёный стакан с водкой и целует её в засос. Для меня это был шок. Впервые я увидела изнанку своего мужа, который, не брезгуя, может с кем угодно целоваться... Я машинально ударила по стакану, водка разлилась. Выбежав в свою комнату, собрала сумку и выбежала из этой комнаты на улицу. Не могла оставаться - там меня душила не только теснота, но и та атмосфера нечестности по отношению ко мне, и то его поведение, как алкоголика, который утром должен быть опохмелиться. А вдогонку хлестанули её слова: «Не я, так другая».

      Себя почувствовала опустошённой. Хотя он и старался меня догнать, но не смог, ведь я хорошо знала улочки около института и прошла дворами. Потом прошла через мост - шла в никуда, долго думая о нём, и вообще о мужчинах, которые так нагло изменяют своим жёнам. Вспомнила, как я ложилась спать несколько дней там же, а он шёл якобы в туалет. Зная, что он там часами сидит, пока до последней не прочтёт всё страницы газет, я засыпала, а он, наверно, ходил на ночь к ней. К пожилой женщине, серой от алкоголя, которая вся в морщинках. Что же он нашёл в ней? Только водку и пошлость секса он нашёл там, зная, что не позволительно спать так с женой.

      Горько и обидно за себя. Наша жизнь, то прилив в любви, но сильный отлив, забирающий за собой и камни страсти, которые царапали меня  до боли. Пошлость его без границ. Я не знала, что делать. У Роберта сотового телефона не было, тогда он вообще был редкостью. И, когда я заметила телефонную будку, решила позвонить Ире Волошиной, жене Геннадия. Она мне сказала: «Оставайся там, где ты есть. Сейчас же приеду за тобой». Видно, Ашот уже звонил ей. Через несколько минут подъехало такси, и она меня позвала.

      По дороге много чего не рассказывала, но,  когда приехали домой, я ей всё рассказала. Вечером пришёл Геннадий и, когда он всё узнал, то пригласил меня к ним на дачу. Недалеко за Харьковом у них было всего шесть соток, но так всё было со вкусом сделано и, так как у меня был взят билет в Тбилиси на понедельник, я решила у них остаться на два дня, субботу и  воскресенье. Но я не знала, что Ашота он тоже позвал с колхоза. Потому что, когда он меня не нашёл, даже не возвратился обратно, поехал в колхоз. Я была удивлена, когда его увидела там. Он привёз свежее мясо на шашлык и уже успел его замочить. С ним я уже не разговаривала, а только поддерживала разговор за столом. Нам постелили в нижней части комнаты дома, сами же хозяева поднялись наверх по длинной лестнице на второй этаж. Там была небольшая дополнительная спальня. Мужчины отделились, переговаривали, не знаю о чём, но мы с Ириной стали шушукаться о мужчинах. Она рассказала, что сама у него вторая жена и, что практически она его отбила. Говорила, что она очень ревнивая, ведь здесь все женщины вешаются сами на мужиков. Он красивый мужчина, похож на Спартака, - высокий, классная фигура. Она щупленькая, маленькая женщина. Она стала рассказывать, что сама не раз попадала в такую ситуацию, что казалось - конец семейной жизни, но пока они уже живут пятнадцать лет. Я же сказала, что у меня уже скоро будет двадцать пять лет совместной жизни, но любовь наша крепка, и в то же самое время, как стекло, может в любую минуту разбиться. Вечером они нам пожелали спокойной ночи, сами же поднялись наверх. Ашот пару раз старался меня поцеловать или же придвинуть к себе, но попытки не удавались, он заснул. Я же долго не могла уснуть. Сколько унижений терпит женщина, мать, и всё ради детей. Наверно с этого момента у меня и прокралось желание разорвать наши семейные узы после того, как я выдам третью дочку Лили замуж. Он уже не сможет потушить во мне огонь желанья, как женщины, потому что свою мужскую прихоть, пошлость ставит на высшую ступень, распрыскивая по разным местам.

      В понедельник он меня провёл и сказал, что Роберта он перевёл на другую  квартиру. Я посмотрела на него с таким взглядом, что он в нём нашёл ответ - свинья всегда найдёт грязь. Я отвернулась и пошла на посадку. Я просто себя чувствовала несчастной в отношении замужества и счастливой в отношении детей... И поняла, что их воспитание – это, в большинстве, моя заслуга. Я боялась за сына, с которым не попрощалась – он тоже меня стал избегать. Может, у него там была любовь? Не знаю... Знаю только, она его обманет. Такие, как она, гулящие и пьющие, не смогут сохранить тепло дома. Но, может быть, я и ошибалась, ведь тепло нашего дома тоже убегало сквозь щели, которые он мне оставлял... Как трудно любить однобоко или же не понимать, что ему ещё не хватает в этой жизни, где всё есть.

      Возвратилась в Тбилиси к своей работе. Я никогда никому не рассказывала об отношениях с мужем, и никто даже не мог бы предположить, сколько унижений порой я имела от него. Единственное, я сказала, что Роберту опять пришлось сменить место жительства. Конечно, я искала около института, зная, что туда едет поступать моя дочь Лили. Квартира, что нашёл Ашот, была на втором этаже, но с телефоном в коридоре, и мы смогли поговорить вечером с Робертом. Я его предупредила, что женщина, с которой он приходил, не для него: «Будь осторожен. Она, видно, любит пить, и ты сопьёшься вместе с ней». Сын меня успокоил, что не пьёт вообще, тем более за рулём. Его зарплаты не хватало на все  расходы, и отец постоянно завозил деньги на оплату  квартиры, а также привозил из села что-нибудь из продуктов. Отец ему не рассказал о наших отношениях, а, может быть, и рассказал, но он у меня ничего не спросил. Он всегда был стеснительным, и до конца я никогда не знала, что будет дальше. Скрытность в его действиях меня часто пугала.

      Мариночку видела редко на работе - она работала в диагностическом центре у Тодуа и ко мне заходила только в конце работы. Но всё равно с вопросами ещё обращалась ко мне по телефону. Дома же рассказывала, как ей нравится быть уже самостоятельной. Я была рада за неё, за её должность. По вечерам мы ходили к портнихе, сестре Лизы, которая обшивала моих дочек-красавиц. Они повзрослели, и я могла с ними разговаривать на любые темы, только никогда я не рассказывала о наших отношениях с их отцом. В присутствии их никогда не высказывала ему своё недовольстве. У нас было достаточно времени для себя, когда они учились или же сейчас, когда  Мариночка работала. Но, когда я смотрела в зеркало на себя, какая-то необъяснимая грусть пронзала меня. Неужели так и будет после двадцатипятилетнего замужества -  я останусь одинокой...

      Дети выросли, и вижу - у всех своя дорога. Из-за того, что он в летние месяца работал, мы ни разу не были вместе нигде, кроме Украины, где я в деревнях тратила свой отпуск. Ни разу не поехали отдохнуть на Чёрное море, куда даже не зажиточные семьи выезжают, собирая весь год, чтобы отдохнуть с семьёй летом. И даже зимой, когда он был уже практически дома, ни разу не сказал мне, поедем в Бакуриани или куда-нибудь на лыжный курорт Кавказа или же России. Он был, как тень в квартире, которая только наблюдает за порядком, но в то же самое время не даёт вздохнуть той прелестью жизни, о которой я мечтала. Я знала, что у нас ещё предстоит разговор, но полностью погрузилась в домашние дела и работу, перестала думать о моей последней поездке в Харьков, которая, вспоминая, заставляла пересматривать всю мою жизнь заново.

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 1. «Бутон розы в ожидании»

    Жизнь непредсказуема поворотами: ты думаешь об одном, но жизнь диктует свои правила, дорога пробивается новизной, и появляются весенние новые ростки. Ростки любви уже детей, а ты ещё так молода, не поняла, что ты уже прожила, осталось только жить для них, что и делала всегда, отдавая, не беря... Что такое любовь? Трудно ответить одним словом. Твоё переполненное, необъяснимое души желание – всегда, всю жизнь, быть и находиться с этим человеком, защищать, не обижать и не давать обижать другим. Желание пойти с ним под венец, стать женой, мамой, родить..., иметь плод твоей любви и быть счастливой, охранять очаг, заботиться, отдаваться полностью в любви мужу, детям. Желание, связанное с вашим благосостоянием души.
http://www.proza.ru/2011/02/06/1539
~*~
      После того, как я вышла на работу, ко мне вошли две женщины и молодой парень, по внешности лет двадцати пяти, в кожаном пальто, симпатичный, с чёрными небольшими усами и бородкой. Как обычно, предложила сесть, но эти «шапочки» у женщин мне показались знакомыми ещё с панихиды. У нас в Тбилиси хорошую девушку в невесты на то время не найдёшь в баре. И где ищут невест? Или же в бане серной, как  нашли мою золовку, или же через  сваху (хануму), которая так и рыщет, ищет, где бы найти хорошую девочку или же парня. Но у нас была своя прекрасная ванна с бассейном, и мы давно не ходили по баням. И такая ханума оказалась работником детской больницы. Она видела там мою Мариночку на стажировке старшим бухгалтером. Она ей очень приглянулась и, когда сестра молодого парня  была у портнихи, зашёл разговор о женитьбе, о женихах и невестах. Сестра стала рассказывать и хвалить своего брата, говоря, что он с высшим образованием, что, закончил физкультурный институт, там же работает на кафедре при институте в Тбилиси. Есть у них прекрасная трёхкомнатная квартира на восьмом этаже чешского проекта престижного дома и в престижном районе, начало Сабуртало. Но он никак не может себе найти невесту. Он хотел бы, чтобы была светленькая и с высшим образованием. Молоденькую, не испорченную. Ханума услышала и сразу начала хвалить Марину. Парень как-то раз заходил в бухгалтерию и спутал её с кем-то, не пошёл смотреть даже на панихиду и на похороны. Но когда на панихиду пришли его сестра с матерью, то они увидали Марину и решили, уже вместе с ним, прийти сюда, ко мне на работу, в мой кабинет.

      Честно говоря, я не думала выдавать Марину замуж, так как уже имела в плане переехать в другой город в Россию. Но парень мне понравился по  внешности, также в разговоре я заметила его эрудированность по всем вопросам и попросила, чтобы Марина ко мне вошла, якобы что-то мне понадобилось из бланков. Она занесла мне и сразу же вышла. Этого было достаточно. Я думаю, если тебя кольнуло, то и секунды достаточно для любви. И на следующий день он приходит ко мне опять в кабинет один. Он мне говорит, что мне Ваша дочь понравилась, как только её увидел, но хочет быть честным  до самого конца. Он мне рассказывает, что был женат, и даже есть ребёнок, девочка, как три года разведён. Прежде, чем просить руки дочери, хочет до конца быть честным. Я успокоила его и сказала, что жизнь большая и многие делают ошибки, но я хочу знать решение своей дочери. Он попросил ей ничего не говорить, лишь только разрешить встретиться с ней. И при первой встрече всё ей рассказать. Я разрешила вечером зайти к нам, взять её, пройтись, хотя вечерние гулянки не рекомендуются уже из-за неспокойствия в Грузии, но молодой человек сказал, что у него машина, и Марина никогда не будет ездить в транспорте, пока он будет находиться рядом. Меня это немного успокоило. Плохое положение в городе, ей  уже восемнадцать, трудное время для девушки. Уже она созрела, и нет возможности даже выйти с кем-нибудь, или же в трамвае, или же в автобусе проехать к подруге. Мы с ней до работы ездили в машине. Там она была рядом со мной. А в Харькове вместе с Робертом, который не хуже, чем отец, следил за сестрой. Кавказская девочка не должна подвести семью, это такое представление было в те года. Мне же надо было срочно возвратить отца домой, чтобы было и его согласие - назревало всё уже  к скорой свадьбе.

      Марина, когда услышала, что её хотят сватать, немного заупрямилась и не хотела даже выйти с ним, но я ей объяснила, что тебе не обязательно давать сразу же согласие, тем более, я уже рассматриваю вопрос о нашем переезде вообще, с этого города.  Она согласилась. Так как свидание было назначено на пять часов вечера, она встала рано утром. Была суббота. Выкупалась и часами прихорашивалась, не отходя от зеркала. Сама прекрасно укладывала свои длинные каштановые волосы. И была почти одета, как позвонили. Я открыла - в дверях стоял этот парень. Он, правда, мне представился раньше, как его звать, но я не расслышала. Вышла моя младшая дочь, он познакомился и назвал себя Баграт. Марина накинула лёгкий модный плащ, и они вышли. Три часа, четыре часа, их нет. Я уже волновалась. Раздался звонок, он её провёл до двери, сам, попрощавшись, ушёл. Марина сверкала от радости. Мне с первого раза можно было понять свою дочь - он ей понравился. Мы прошли в зал, там сели на мягкий бархатный диван, и она стала нам рассказывать. Он её повёл в кафе на Руставели. «Мама, ты не ходишь никуда, не знаешь, сколько там молодёжи» - восхищалась дочка. Ожидали, пока им принесут покушать – он заказывал, видно  потому, что Марина ещё никогда не бывала в кафе-баре, тем более, ночью.

      Пока не принесли заказ, он рассказал, что они приезжие армяне (ахпары), беженцы с Багдата. В тринадцать лет его мать приехала в Ереван вместе с отцом. Но их сослали в Сибирь, как это было со всеми, возвратившимися на Родину, в те года. И его мать Алиса там же, в Сибири, выходит замуж, за такого же армянина из семьи ссыльных. Потом они возвратились в Грузию после амнистии к родственнику её отца и здесь обосновывались.  Он рассказывал. Она слушала, не могла оторвать от него глаз, так он ей понравится с первого раза. Он продолжил, что имеет одну сестру, педагога русского языка, замужнюю, вторую сестру, фармацевт, тоже замужем. Он в конце добавил, что был женат, но это весть для неё уже не имела значения. Как будто бы маленькое облачко дождя среди летнего солнечного дня. Она всё так быстро рассказывала, я же понимала, что она влюбилась впервые, и эти чувства будут расти. Он ей сказал, чтобы она подумала, но Марина была готова сейчас же бежать за ним.

      Вечером позвонил Ашот. Я ему рассказала. Он сказал: «Никаких обещаний. Я завтра же прилечу». Он очень любил своих дочерей. И точно, на следующий день он прилетел. Вечером Баграт сам приехал и познакомился с Ашотом. Как мы поняли, парень открытой души, хороший, поэтому Ашоту он понравился. Но он сказал: «Моя дочь не будет с тобой ходить по барам. Есть желание  жениться - приведи родню. Я хочу с ними познакомиться». И через несколько дней организовали у нас небольшой стол. Это в Грузии называлось «Белка». Они пришли и подарили дочери золотую цепь, надев на шею. Я даже посмеялась - надели цепь, далеко не убежит. Но они так спешили, потому что скоро май, а в мае нельзя  жениться, так говорит старинная поговорка, «будешь маяться». И решили в конце апреля сделать обручение. Ашот улетел, и все заботы с обручением я взяла на себя. Оставалось слишком мало дней.

      Баграт каждый день встречал Марину с работы. Подъедет на машине, остановится напротив моих окон кабинета, закроет. Придёт к нам, поздоровается, возьмёт её,  открыв дверцу от машины, а там  для неё - цветы на сидении, потом садится сам. Мне нравилось такое ухаживание, но это очень дорого для юноши, который мало зарабатывает в институте, но как-то ханума сказала: «Вы не переживайте, его родители – состоятельные люди. Мать никогда не работала, а отец уже двадцать лет работает на бензоколонке». А в то время все знают - за бензином были очереди, гораздо больше, чем за хлебом. Меня немного успокоили. Ведь девочки, выходя замуж, хотели бы жить лучше, чем у родителей или хотя бы также. То время прошло, когда я выходила замуж  с закрытыми глазами, любя. Не посмотрела даже на квартирные условия и, если б может не я, так и остались они там же жить в Чугурети, а сыновья отошли бы на квартиры. Я была рада, что у неё будет хотя бы отдельная комната, спальня. Может, мы поспешили, но мы согласились на свадьбу. Во-первых, чувствовалось нагнетание национального вопроса в городе Тбилиси и в республике в целом. Я уже заметила, что он очень серьёзный парень, и она никогда не будет предоставлена сама себе, как я. Оказалась в её годы одна, с ребёнком на руках. Во-вторых, он был с высшим образованием, у них уже общие интересы. Им будет приятно вместе просто общаться.

      До обручения остаётся три недели. И снова к нам гости, родители его и сёстры с мужьями. Они просят назначить день свадьбы на второй день после обручения. Я не знала, что ответить и обещала ответ дать завтра. Ашот звонил каждый день поздно вечером. Я ему рассказала и он сказал: «Одним месяцем раньше, одним месяцем позже. Всё равно не изменит ничего, дай согласие. Я приеду – помогу». Но его не было ни через неделю, ни через две. Он приехал за два дня раньше обручения и свадьбы своей дочери, когда уже всё было полностью сделано. Хорошо ещё, я имела хороший коллектив с работы, который помог мне справиться. Здесь я хочу отметить нашего будущего зятя, который меня с Мариной возил к портнихе и по всем необходимым местам. Ведь надо было заказать с проката столы, стулья и разную мелочь. Посуду не заказывали, потому что у меня было столько, что хватило на всю свадьбу. Всё было в кобальте и в хрустале, с белоснежными скатертями. Так как многое не успевала, помогли родственники и сотрудники мои. Осетрину сварила сестра Ашота Донара и даже сама она приготовила блинчики с мясом. Рудика жена приготовила большую кастрюлю голубцов с виноградными листьями. Очень помог в то время мне брат Сашка и его вторая жена Анела. Несмотря на то, что у неё было двое маленьких детей, она сделала прекрасный свадебный большой торт. Такой торт не купишь в магазине, их делали только на заказ. Но она изъявила желание сделать его нам, и я была благодарна. За день обручения к нам пришёл Вано, брат Ашота, они наконец помирились. Сидели допоздна, пили, пели, веселились, ведь Марина одна из первых выходила замуж среди двоюродных и родных братьев и сестёр, и всем было интересно вспоминать свои молодые годы.

      Хочу отметить и его жену Лизу, которая каждый день, как на работу, приходила и подготавливала приданное Марины. Я вспомнила, как неудачно её сын поступил в медицинский институт, и был в этот же год отчислен за неуспеваемость, как на второй год она пришла и просила у меня 3000 рублей, а это было почти стоимость половины машины в то время, и до сих пор они не отдали долг. Сейчас она попросила ещё 500 рублей, и я не отказала, а наоборот, когда она сказала, что у мужа нет на свадьбу нового костюма, я ей сняла с гардероба дорогой серый костюм, который покупала для Ашота, а он ему был немного велик, и дала ей, не отнесла обратно к спекулянтке. Я уважала её. Мы были ровесниками, и наши дети почти всю жизнь росли вместе. Особенно мальчика, как не разлей вода, дружили, и дружат, и никогда не ссорились. Лиза прекрасно шила, и она сделала очень красивое бельё на первую брачную ночь, с русскими батистовыми кружевами, для Мариночки. Подготовила подушки и разную мелочь, о которой я даже не знала. Ведь наш Баграт, будущий зять, тоже армянин.

      В то время я думала твёрдо, не буду мешать больше "кровь", она и так намешана в моей семье. Пускай девочки  выйдут замуж, желательно по национальности отца, чтобы никто не смог их в чём-то упрекнуть, как меня когда-то. Если у меня был сильный, каменный характер, то в Марине я видела совершенно другое - нежность, небольшое упрямство, но в то же самое время, послушность, и я понимала, что она будет прекрасной женой. Если я раньше думала о переезде, сейчас я перестала об этом даже мечтать, не оставлять же дочь здесь в Тбилиси одну среди чужих ещё людей. Хотя с первой встречи я возлагала на Баграта большие надежды. Он очень сильно её обхаживал, возил на работу и с работы, всегда цветы. У меня уже не хватало места для букетов красивых цветов. Засиживался допоздна и только  к одиннадцати часам уходил. Я смотрела на них, и видно было, что они были созданы друг для друга. Парень культурный, воспитанный и я была рада за свою дочь, что она нашла именно того принца, которого искала. Вспомнила, как сватал её товарищ  моего сына Роберта. Он даже поехал в Харьков, когда она там училась и работала, чтобы сделать ей предложение, но она отказала, сказав, что его она воспринимает,  как товарища. Но здесь совсем другое дела, и она дала согласие выйти так скоро замуж, всего после одного месяца знакомства.

      Обручение делали у себя дома -  в ресторанах уже страшно было заказывать свадебные столы,  такое было время в 1988 году. Стол из разных деликатесов, с хорошим вином и коньяком, очень нарядно украшен, длинною в три комнаты, а в четвёртой накрыли стол для молодёжи, всего на сто человек. Пригласили музыкантов, которых тоже поместили в столовой (застеклённый балкон достаточно большой).Все соседи нашего дома выглядывали с окон, балконов, когда подъехали музыканты с женихом, выносили большие подносы – тарпы (подносы с подарками на обручение). Марина была в очень красивом платье, хорошо выглядела, но всё же очень нервничала. Она его очень любила и каждую минуту смотрела на часы, а когда послышалась музыка внизу, то все выбежали на большой балкон, на лестничные клетки для того, чтобы посмотреть красивую церемонию, танцы с большими подносами у дома, на большое количество машин и вид гостей. Всем места не хватило подняться на лифте, хотя у нас в доме было их два и оба работали, даже грузоподъемный работал. Музыканты поднимались, играя красивые армянские мелодии, а за ними шествовала уже вся молодёжь, в танцах на каждом этаже.

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 2. «Любовь, как ключ журавлиный в полёте»


      Гости, жених Баграт с родителями, входят с музыкантами, с танцами, затем садятся за большой праздничный стол. Обручения началось - очень красивое, традиционное, армянское, по всем законам, писанным и не писанным. Во время танца молодых, как дождь, осыпали деньгами над головами. У меня льются слёзы. Может, я поспешила, что так быстро выдаю замуж дочь Марину. Что ей не хватало в нашем доме? Всё было. Наши семейные спуски и подъёмы ни в коем случае не отразились на воспитании детей. Я, как мать, полностью выкладывалась, в полном смысле этого слова. Делала всё то, что сама не видела в детстве, отдавая ласку, взамен не прося ничего, хотя чувствовала любовь с их стороны. В то же самое время была и строга. Одевала детей, как мне бы хотелось в детстве самой,  красиво, и поэтому они выделялись среди своих сверстников.

      Красива Марина! Восточного стиля, с немного вытянутыми удлинёнными  глазами, как пуговки, шоколадного цвета, с тонкой дугой чёрных бровей, тёмно-бордовыми большими губами, в улыбке показывающие  красивый ряд белых зубов, которые придавали дополнительный шарм её белоснежному лицу. Всегда причёсанные самой дочкой, шоколадные, с молочным отливом, длинные волосы. Не кричащая одежда. Всё показывало на утончённость её натуры.

       По внешности Баграт ей очень подходил. Высокий молодой армянин c очень красивой внешностью. С тёмными глазами, светло-каштановыми волосами, а главное то, что он с первого раза влюбился в неё. И это мне давало право решиться на положительный ответ. Но что уже говорить об этом. Когда всё уже сделано, обратной дороги нет. Весь вечер прошёл в танцах и веселье. Мариночку обручили, одели обручальное кольцо. Все разошлись. Остались только Вано с сыном и мы. Марина устала, целый вечер на каблучках, пошла вместе с Лилей в свою комнату пошушукаться. Я же понимала их, в это время я настолько сблизилась со своими дочками, что стала им тоже подружкой, и мне так хотелось забраться к ним в кровать, но я воздержалась. Ей хотелось уже сестре всё рассказать, а та, младшая, была очень любопытной, от неё ничего не скроешь.

      Мне же помогали убирать: положить посуду в моющую машину, а фужеры хрустальные, их было, наверно, больше ста, перемыть, ведь завтра уже свадьба и надо будет небольшой стол накрыть до венчания. Я была как будто бы во сне. Всё делала машинально. Я знала, что по армянскому обычаю, мать не должна быть в церкви на венчание. И я ожидала, когда у них там пройдёт церемония венчания. Передо мной всё время крутились слова его матери Алисы, она так сильно держала Марину с одной стороны, а Баграт с другой стороны, как будто бы боялись, что её здесь же похитят. А выходя, повернулась, посмотрела на портрет Марины, написанный в 1987 г. известным художником Петром Рыбиным, 1954 года рождения, и сказала: «А что, портрет дочери вы не даёте?» Я ответила: «Вы берёте дочь, а портрет пусть остаётся у меня на память».

      Потом за мной заехал Ашот, и мы уже все вместе вошли в дом жениха, куда вошла моя дочь впервые, уже, как жена. У меня как будто пеленой были покрыты глаза. Я ничего не видела и не помню этот день, только запомнила, как он всё время танцевал, а Марину весь вечер держал на своих руках. Её пушистая юбка от свадебного платья крутилась во все стороны, поднимаясь то вверх, то вниз. Нескончаемое шалахо, вальс - всё уже перемешалось. Мы до конца отгуляли свадьбу, а на следующее утро молодожёны улетали в Харьков, где у Мариночки уже начиналась сессия, и поверьте, что ни один день, ни один час, он не разрешил ей быть одной, уезжать на сессию или на дипломную, всегда был рядом с ней. И это меня радовало. Неужели возраст, разрыв в девять лет, даёт о себе знать? Неужели такая любовь, а может с первого дня такая ревность, что он, как и в первый день, встречал и провожал - она никогда не села одна, даже в такси или же в троллейбус. И если  в гости к нам, они приходили вместе.

     На сессии в Харькове они подружились с братом Робертом и  его друзьями, и  поехали к отцу в деревню. Баграт был очень общительным и всегда вокруг образовывал особенный круг интересных людей. После того, как Мариночка сдала сессию, они возвратились. Мариночку долго ещё тянуло домой, почти каждый день она хотела зайти к нам, ей не хватало того общения, что мы имели на работе. И,  когда с работы Баграт подвозил и меня, она всегда говорила: «Давай зайдём на час». Но получалось гораздо дольше, потому что он любил играть в шахматы и, заметив, что я хорошо играю, был у него в нашем доме компаньон, а у девочек наших было время посплетничать. Ведь я общалась с Мариной на работе, а  Лили нет, и ей хотелось пообщаться тоже. Лили, скучая по сестре, под разным предлогом заманивала их к нам домой. То сделает хинкали, позвонит, пригласит, то испечёт что-нибудь вкусненькое, а он был сладкоежка и очень любил всё, что связано с мучными изделиями.

      Отправили приданое Марины, полные два дня вывозили с моего дома, сложенную под кроватью в коробках, ещё не распакованную мебель. Столовая "Ренессанс", спальня, стиральная машина, немецкая, кобальтовые, фарфоровые сервизы, как столовый, так и чайный, и кофейный, хрусталь, одеяло, подушки и чемоданы: начиная с трусиков, кончая платьями, плащи, пальто,  дублёнка, шуба. Да разве всё перечислишь. Они даже представить не могли, что такое приданое у этой девочки. Я с детства дочек думала об их приданом, ещё сестра Ашота Донара немного меня разожгла, сказав: «Девочкам, которые выросли в армянской семье, надо послать после свадьбы хорошее приданое». И я постепенно всё покупала и прятала.

       А может, я вспоминала своё приданое, которое получила от своих родных, за которое мне было стыдно в те годы, я не обвиняю никого. Но всё же оно было, не вычеркнешь, всегда, перед глазами - килограмма три грязной шерсти на одеяло. Моя свекровь её постирала и начесала,  сшила одеяло. Старая машинка швейная, которая не шила, а была, как напоминание о приданом, старый пылесос "Ракета", на котором мой сын верхом ездил по Чугурети, так как был он на колёсиках. И маленький чемодан с одеждой и пальто, которое из-за моей беременности стало мало. Был ещё сервант, который завезли к его сестре домой, так как у нас не было места, где поставить. Сервиз белый, правда фарфоровый, родители привезли ещё в молодости с Москвы, неполный набор, употреблённый, и одна хрустальная, большая, круглая пепельница, сохранившаяся во время пожара. Может быть, нехватка в молодости сделала меня сильной. Я понимала, что делаю больше, чем надо, но в то же самое время я понимала, что дочки по-армянскому обычаю получают только приданое, а остальное остаётся сыну. Но, в то же самое время я считала, это несправедливым. Ведь у нас шикарная квартира, и в квартире много чего, и мне хотелось, чтобы мои девочки ни в чём не нуждались. Никогда не смотрели на рядом живущих в достатке, завидуя их благосостоянию.

      Ашот уехал на второй день после  свадьбы. Он рад был выехать и в этот же день, но я оставила, чтобы он помог сдать столы и стулья, которые мы взяли  напрокат, а также бутылки, пустую тару убрал из дома. Ведь я могла хорошо руководить, но даже гвоздя никогда не забила в доме. У меня не было такой хватки, не только у меня, но у всей моей семьи, потому что отец этого не мог делать, не мог и брат, который уже на то время был женат второй раз. Первая его жена Галина взяла ребёнка и ушла от него, а вторую нам нашла та же ханума, что Мариночке жениха сосватала. У него уже появилось двое детей от второго брака. В его квартире ремонт мы полностью взяли на себя, потому что,  прожив с Галиной, никакого сдвига в ремонте не было, несмотря на то, что мама уже не жила с ними, квартира была в ужасном состоянии. Вторая жена была армянка - всё для дома. К этому времени Сашка, мой брат, поступил в пищевой техникум на факультет "Разработка пищевых продуктов ", и она очень сильно ему помогала, так как было всё на грузинском языке. Несмотря на то, что она работала и имела уже высшее образование, она согласилась выйти замуж за Сашку с его не очень хорошим прошлым, всячески помогала ему и, когда я ему нашла работу бухгалтера, она помогала делать  баланс. Мне стало немного легче.

      Надо отдать ей должное, как профессионалу, и нужно иметь мужество быть благодарным ей. Она  полностью  приготовила на свадьбу Мариночке печёное (торт, разное красивое штучное печёное). Я ни от кого не ждала подарков на свадьбу, никого не обременяла, тем более знала, что трудное сейчас положение, страна приближалась к инфляции, просто попросила у них "время " приготовить что-нибудь к свадебному столу. Например, жену Рудика сварить "долму" в большой кастрюле, Эмму, мою подругу с института, приготовить два листа "ачма ", "хачапури", Фаину, мою сотрудницу, салаты и рулет куриный. Сестра Донара сварила осетрину, которую я завезла накануне свадьбы, и блинчики с мясом. И многие ещё помогли, даже наши соседи делали грузинские блюда, всё не перечислишь, но я хочу сказать всем всё же спасибо за оказание помощи в этот знаменательный день обручения и свадьбы Мариночки, потому что я одна б не справилась. Мой брат Сашка не отходил несколько дней от меня, всячески старался помочь. С таким последним тостом на свадьбе я сказала, чтобы все не думали, что я одна всё это сделала. Ашот достаточно перепил и чуть-чуть не сел в свадебный торт, показывая свой "пируэтный" танец на скамейке.

      Мариночка уже несколько месяцев живёт в новом доме у мужа и с его родителями. В этот год Ашот приехал совсем поздно. Уже появился первый снег, и скоро Новый Год. Я ставила две прекрасные ёлки, одна была серебряная, а другая зелёная. Я очень любила натуральную, но никогда, кроме веточки для аромата, не заносила в квартиру. Я жалела, как можно было ради недели погубить ель, которая росла больше трёх, порой и более, лет. Зато вся квартира сияла разноцветными шарами, и даже на люстру я подвешивала шары....и у меня гостиная превращалась в ёлку. Я была, наверно, врождённо одарена видеть и наблюдать самое красивое. Мне не надо было смотреть журналы или же оформления по телевизору. Я оформляла и декорировала свою квартиру с художественным вкусом, и многие спрашивали меня: «Вы, наверно, художник?» Я отвечала, нет, хотя ещё с детства были замечены мои художественные дарования. Новый Год провели вместе. К нам пришла Марина и Баграт, и она сказала, что беременна. Он меня спрашивает: «Вы гарантируете, что ей не повредит то, что она поедет в Харьков на сессию?»  Конечно, как мать, я сказала, что нет, но боюсь. "Я хотела, чтобы она быстрее закончила институт. Но, когда они поехали в Харьков, самолёт так сильно своими шасси прикоснулся к платформе, что она в этот же день попала в больницу на сохранение. И туда отправили уже её свекровь, которая ухаживала там за ней. Она пролежала несколько дней, и не смогли спасти плод. Я думала, что зять будет сердиться, но, нет - всё пронесло… Отсутствие дитя дало Марине возможность своевременно закончить институт и успешно сделать дипломную работу.

      Я же осталась с Лилей вдвоём и маленькой собачкой "Мики". В последнее время я стала задумываться, как быстро прошла жизнь. Дети стали такими взрослыми. Роберт закончил институт, а Лиличка заканчивает школу и будет тоже студенткой. Я даже не сомневалась в том, что она поступит, потому что у неё была отличная успеваемость. У неё даже во сне, если спросишь, готовый был ответ. Она хотела быть, как я... -  кабинет и шесть телефонов. Она,  наверно, думала, что я не работала, а просто сидела там. И если Марину мы сначала подготавливали в медицинский институт, то здесь совсем по-другому  -  целенаправленность, целеустремлённость с детства. Она решила продолжить нашу династию железнодорожников и поехать сдавать экзамен только в Харьков, потому что у неё уже были очень тесные, любящие отношения с отцом, так как я её часто в последнее время отправляла к отцу.

      Приближались летние каникулы. Мы с ней всё-таки решили поехать к Ашоту в деревню на Украину, на квартиру к Домне Ивановне, где отдыхали несколько раз. Она была хорошим человеком и, несмотря на то, что дорога уходила всё дальше и дальше, мне не захотелось менять село, ведь мы туда ехали, как к себе домой. Тем более у Ашота там машина. Всё на грядке:  лук,  петрушка, молодая картошка, огурцы, помидоры. Сама же отрубит курице голову, хотя и сделает круг, всё равно она прыгает до последнего дыхания. На лето к нам приехал сын Роберт с двумя своими товарищами, якобы немного подработать у отца. Но какая работа студентам, которые любят поспать до двенадцати часов дня, потом вечером в клубе до четырёх утра: кино, танцы. Через две недели они уехали, и отец подарил им трёхмесячную стипендию каждому. В благодарность они чуть не расцеловали его. В конце августа мы с Лиличкой вылетаем в Тбилиси, весь отпуск я была как на иголках, впервые оставила Марину, и ничего нового не было слышно о ней. Как-то звонила я к себе на работу, сказали, что она взяла отпуск - у них гости с Франции, двоюродная сестра  матери Баграта с мужем, и будут они их провожать до Одессы. Там же решили молодожёны сделать себе небольшое свадебное путешествие.

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 3. «Сегодняшняя обида стирается с годами...»



       Мы уже целый месяц провели вместе. Я не хочу сказать, что Ашот плохой отец, он много времени уделил им, детям. Но я была расстроена. Я никогда не рассказывала никому о своей половой жизни с ним, но сердце наполнилось горечью, как камнем стучится извне. Хочет выбраться. Да, я была просто несчастной женщиной, которой так и не пришлось насытиться половой жизнью. Первые месяцы замужества жили с ним, это только пять месяцев, и я сразу же забеременела. На пятом месяце он уехал на целый месяц в Казань поступать в автодорожный институт. Приехал, насытившись на стороне  жизнью. Остальные два месяца, ужасы очень маленькой комнаты, меня уже стали раздражать. Когда рядом по правую сторону - его брат Вано, со своей молодой женой Лизой. Наша кровать у стены с левой стороны, а между нами ещё сложили небольшое одеяло, где помещался его брат, который всего на один год был моложе меня. 28 ноября Ашота призвали в армию - опять разлука на два года восемь месяцев. Может быть, и виделись мы с ним там немного, можно добавить в мою пользу ещё один месяц. Приехал с армии молодой, энергичный солдат - стал смотреть на девушек немного моложе меня. Тогда мне было около двадцати, он же заглядывал на семнадцатилетних и шестнадцатилетних. Зачем, я не понимала его, ведь я была намного красивее. Зачем так было суждено мне мучиться?

      Побыв шесть месяцев, он уехал на Украину работать, и так всю жизнь. Он уезжал, а когда приезжал или мы встречались там у него ,.. у нас складывались плохие половые отношения. Может быть, вы скажете, что я была холодна?... В этом отношении совсем наоборот. Но сам он был насытившимся. Как после сладкого подать горькое? Лишь только первый день ещё ничего, а потом - повернётся к стене носом. Найти причину, обидеться на меня и не разговаривать целый месяц, ему было легко, а может быть и больше, показывая свой Кавказский характер. Я же просто терпела, хотела вырастить своих детей. Всю жизнь, думая только об их хорошем воспитании, чтобы были они нужными людьми в обществе. Вспомнила, как он некрасиво поступил со мной, когда там, на Украине, приставал к хозяйской девке прямо в ставке, а мне же было тогда только двадцать лет. Вспомнила, как он вместе со своим работником в присутствии меня приставали на ставке к посторонним двум девочкам, а мне только двадцать два.  Вспомнила, как в Двуречанском районе мы подвозили кассиршу, а она, не стесняясь меня, полностью охарактеризовала его половую жизнь, как будто всегда была с ним... Даже, чтобы насолить ему, назвала его пустым мешком. Через два года возвратился домой в четыре часа ночи, когда я была у него в отпуску, с укусом на шее.(Она ему сказала: «Пусть твоя жена покажет свою ревность немного») А что он вытворял в Московской области, когда работал там?! Постоянные поездки в ресторан аэропорта Домодедово.

       Я каждый день себя в уме  уговаривала не сорваться, только ради своих детей, ради дочек я вытерплю всё, чтобы место отца не пустовала на их свадьбе. Там должен сидел отец  -  пускай футляр, но он командовал бы парадом. Так думалось, но и этого я не дождалась. Потому что, то ли с горя, то ли с радости он напился за один день до свадьбы, а потом и во время свадьбы, не смог обладать собой и сел в новом костюме в свадебный торт. А у меня миллион незаконченных дел. Утром сказал мне, что с горя напился. Вспомнила, конечно, я и свадьбу Марины. Несмотря на такие выходки отца, свадьба прошла великолепно. Она была хороша. Белое свадебное платье подходило ей. Прекрасные музыканты, море цветов и танцы. Дочь увозили навсегда. Да, увозили. Сколько у меня было энергии затрачено на неё, вспоминается каждая деталь в отдельности. А отдаёшь и большое сомнение, кому же достанется этот аленький цветочек. С видеокамерой на свадьбе была проблема, хотя она была у меня, но её будущий муж обещал профессионально сделать, говорил, что у него есть товарищ для съёмки. Но товарищ не пришёл, и свадьба осталась не снятой. Но счастье дочери на свадьбе затмили мои материнские чувства, видя парящую её в воздухе, как лебедь, в белой пушистой юбке.

      Дома, осталась я с младшей дочкой Лили. В последнее время мы с ней сблизились. За неё я почему-то так не беспокоилась, как за Марину. Хорошие одноклассники, хорошие школьные педагоги, хорошие репетиторы. Тревожное время в городе, национализм стал углубляться, и я с ней перестали практически выходить даже днём. У нас была железная дверь с замками, как у сейфа, мы закрывались, но всё равно страх мне долго не давал заснуть. К тому времени, моя одна стенка была полна литературы, которую я уже всю прочла, хоть начинай сначала. Я понимала, что уезжать надо, но куда? Пока все живы и здоровы... Нет, я точно уже думаю - вторую дочь не выдам замуж, потому что не знаю, как у нас сложиться наша жизнь, и где она будет учиться и жить? Марина замужем, а Лили надо увезти, и я стараюсь уже создавать планы, как к нам в гости пришли Марина и Баграт. Они меня пригласили  в ресторан на фуникулёр - к ним приехали родственники, и надо было познакомиться. Познакомились. Они говорили на французском и армянском, а я с ними по-армянски. Они узнали мои планы, что я хочу оставить Грузию и выехать. Они сказали, что во Франции будет вам трудно устроить свою жизнь. И посоветовали -  только в Америку. Я посмеялась: «Как в Америку? Без английского языка, ведь мы никто не говорим по-английски». Они сказали: «Мы тоже не говорили на французском, но жизнь заставила». Потом ещё раз была с ними встреча, уже в новой семье, где жила моя дочь Марина, и я тоже пригласила их. И здесь у меня они мне сказали: «Зачем вам уезжать вообще? Смотрим, у вас всё дома налажено... Многие за границей не имеют того, что вы имеете».  Я ответила, что мы выезжаем не потому, что плохо живём, а стала такая политика - нас всё равно выгонят или зажмут, как в тисках, и мы будем здесь без работы и без денег, и даже не пустят продать или же вывезти свою мебель, потому что уже неоднократно слышны были такие лозунги на Руставели. Или же такой лозунг, как "Грузины стесняйтесь своих русских матерей".  И что мы здесь будем делать, мы здесь не защищены. «Наш совет - только в Америку» - сказали они, выходя...

      Мысли о переезде стали меня угнетать, и даже мы однажды вместе с Мариной и Лилей на машине Банрата поехали в Ереван достать въездные визы в Америку. Только в Америку, в Соединенные штаты. Но ничего не нашли, кроме красивого белого выпускного платья для Лили, ведь она была выпускница этого года. Хорошо мы в Ереване провели субботу и воскресенье. Возвратились на работу. Марина тоже уже продолжала работать у меня. Баграта я пристроила в один из здравпунктов детской-юношеской школы заведующим физико-терапевтическим отделением, чтобы у него была возможность хотя бы больше получать. Отец его зарабатывал хорошо, а ему на свои деньги хотелось больше -  делать подарки молодой жене, уделяя ей время. Однажды они пришли, и Баграт сказал, что хочет купить машину. Цена на машины баснословно стала подниматься. Он, правда, пользовался машиной отца, но хотел быть более самостоятельным. Сказал, что они собрали денег после свадьбы, и родители добавили две тысячи рублей. Тогда я сказала, что я тоже добавлю две тысячи рублей. Ведь у меня предстоял трудный год. Роберт заканчивал институт, и надо было ему покупать машину, а Лиличка заканчивала школу, и у неё ещё не собрано такое большое приданое, которое я собрала для Марины. И я больше не смогла дать. В воскресенье они пошли на толкучку, где продавали только машины, и купили машину  Баграту.

      Конец учебного года. Я даже не думаю, что Лили окончит не на отлично. Ей всё всегда удавалось с лёгкостью. Каждый вечер я вместе с ней ходили уже к Лизиной сестре, которая была портнихой, она обшивала мою дочь. У неё было много заказов, и  ни с чем не сможешь сравнить её работу. Она распарывала самое дорогое платье, брала выкройку, и так профессионально всё зашивала, как будто бы куплено из самого дорогого магазина. Когда была в Сирии, я много привезла ткани на костюмчики разного цвета. По вечерам, когда я приходила с работы, у нас был опять поход на Чугурети, чтобы закончить все её наряды к выпускному вечеру, потому что знала, на второй день я её забираю учиться на заочное отделение, и только в Харьков из-за отца, который так и не хотел возвращаться домой.  Робику, опять через начальника дороги, оформила стажировку на станцию Тбилиси-Грузовая диспетчером. И мы его ожидаем после окончания института домой, так как его направляла на учёбу наша Закавказская железная  дорога.

      Ко мне пришёл на работу племянник Ашота Карен. Все знали, что у него самая хорошая, крутая машина была на то время, "Жигули 8 ", серебряного цвета с пропеллерами и разными кручеными прибамбасами, большой двойной выхлопной трубой, чтобы рычала, дальними нестандартными фарами. Я никогда не видела, всё по наслышке, потому что он её всего купил, как два месяца, но сейчас он говорит, что уезжает работать в горнолыжный курорт, и там она ему не нужна. Я в шутку сказала:

- А я её не видела.

- Так вот она - стоит перед вашими окнами .

Я выглянула и прямо влюбилась в неё - хороший подарок будет сыну после окончания института. Я спросила:

- А за сколько ты её продаёшь?

- За восемнадцать с половиной тысяч.

Конечно, цена была завышенной, но, так как мне машина понравилась, сказала –покупаю, не выйдя даже, не посмотрев, не проехав ни мили на ней. Я достала деньги со своего сейфа, который у меня находился в кабинете, позвала к себе Галину и попросила поехать ко мне домой и снять все деньги, что были дома в спальне, тоже в стенном сейфе. И всё равно, не хватило около тысячи - пришлось переодолжить, и я осталась без копейки, но уже с машиной для сына, которую мы повезли и поставили во двор моей золовке, которая жила в большом частном доме.

       Ежедневно мы продолжаем навещать нашу портниху. И в один день приходим, а у её сына, он музыкант, был парень в гостях, которого звали Эдуардом. Когда он увидел Лили, сразу же стал звонить Лили домой, когда я была на работе. Видно,  ему телефон дал наш, и его, друг. Я даже один раз их отпустила в театр, не знала, что он будет тоже там. За ней пришли дети портнихи, дочь с сыном. И там был этот молодой человек тоже, ожидал внизу у корпуса. Лили, наверно, влюбилась,  и он тоже, но мы уезжали в Харьков. Она должна была поступать, и любовь была нежелательна сейчас. Но разве сердцу девушки что скажешь, и он просится прийти её сватать. А она по своей наивности, говорит: «Да приходи, и приведи всех с собой родных, я всех хочу видеть». Он так и сделал. Звонил Ашот ночью, и я ему всё рассказала. Он вместе с Робертом вылетают в Тбилиси. Весна. Красота на Тбилисских улицах. Всё расцвело... Город красив в любое время года.

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 4. «Кавказская весна и женская доля»

  Жизнь моя, как горная, бурная Кавказская река Терек, которая за собой тащит камни. Наша любовь становилась горька, как полынь. Может быть, в груди и душе что-то и осталось, но после такого поведения и измен, я только желала уже выдать замуж своих дочерей и полностью разорвать с ним отношения. Ведь он уже урывками стал приезжать домой. По своей натуре, якобы обидчивый, мог годами не разговаривать, лишь только по делу со мной, а со своим братом Вано долго не разговаривал. И даже, когда умерла Лиза, молодая жена брата, он не приехал на похороны.

      Бедная Лиза! Ей и сорока не было, она одновременно со мной вышла замуж, и мы были ровесницы. Не могу сказать, что мы дружили - у нас были разные интересы, но я уважала её. Её муж Вано, брат Ашота, был большой гуляка. Может быть, к нему сами вешались женщины на шею там, на Украине, он был привлекательный мужчина, даже, можно сказать, красивый. Она же не работала, могла больше находиться у него, но дети выросли. Они хотели поступать в Харькове в институт, но попытки двух детей провалились сразу же, они пытались на следующий год тоже. Мальчик поступил, но через семестр понял, что не потянет. Но всё равно она находилась в Харькове с детьми, уже  взрослыми, а младшая дочь Аннушка была в Тбилиси под присмотром её сестры. Лиза была до конца хорошей матерью, хорошей женой и очень чистоплотной хозяйкой, всё для детей и мужа, не обращая внимания на своё здоровье. Наверно, такие были все женщины Кавказа. У неё долгое время кровило, в Харькове она не ходила к врачам-гинекологам. Когда они приехали, я повела её к врачу, но было уже поздно  -  врач сказал, что ей осталось жить несколько месяцев. Онкология часто приходит, когда её не ждёшь. Я так же и сказала Вано. Я работала и практически не выходила из дома, было плохое время. Народ бушевал. Тбилиси захлёстывало националистическими лозунгами.

       В один день, я попросила Галину, мою сотрудницу, поехать со мной на перерыве проведать Лизу. Мы сказали нашему завскладом Гамлету, и он нас на своей машине повёз. Поднимаюсь по крутой лестнице, сколько воспоминаний прошло у меня перед глазами, как я могла с тяжёлым тазом стираного белья подниматься здесь. Вошли к ним в  комнату, она лежала в моей комнате, когда-то маленькой, сейчас они сделали из неё большую спальню. Она лежала бледная, худая, но в белоснежном накрахмаленном, красиво наутюженном белье. Сразу видно было, что дочки заботились о своей маме. Поговорили мы с ней, она была в полном сознании. Я ей сказала, что прощаю долг в размере 3000 рублей, которые она у меня просила десять лет назад. Конечно, дочь старшая хотела что-то вставить, но она не разрешила и даже сказала, что ты не вмешивайся во взрослые разговоры. Я добавила: «Пусть деньги останутся у вас,  разделишь на три части детям на свадьбу». Ведь у меня уже было в мыслях, что на их свадьбу я не попаду. Она немного всплакнула,  жаловалась, что болят колени, ноги, а я же точно знала, что уже там метастазы...

      Что её жизнь? Ничего, всё время только гонка за мужем, который нагло изменял ей. Даже однажды она "застукала" его в деревне. Она под видом, что должна была уехать, села в автобус, отъезжающий в Харьков, и он её провожал и посадил в автобус, зная, что дети встретят, а сама она, когда автобус немного отъехал, сошла, попросив остановить автобус. А вечером нагрянула домой, где на ещё тёплой постели после жены, он кувыркался с другой. Я помню как-то слова одной доярки: «А как вы хотели, что так надолго оставляете своих мужей?» Но мы не оставляем, они просто такие по натуре, а может, быть все мужчины, мне трудно судить за всех. Они уже так распоясались, что их уже не посадишь в клетку, как они уже о себе говорили.

      Через месяц она умерла. Приехал Вано с Украины, обеспечил полностью похороны жены. Я вхожу в день панихиды с большой охапкой белых гвоздик. Она, красивая молодая женщина, утопала в цветах. Крик, плач, я заметила слёзы у Вано. Может быть, он и любил её. Трудно судить человека, не зная, но мне-то было известно - много раз слышала крики за стеной, он даже неоднократно поднимал руку на неё. Я всегда её жалела, но когда мы получили квартиру, успокоилась, что не увидишь такое в присутствии детей, даже со стороны другой семьи. Хотя дети его очень любили и уважали. Его слово - закон в их семье. Ашот так и на похороны не приехал. Мне было обидно, что он не может, не научился прощать людям, даже близким, которые, может быть, не понимая, могли бы нанести тебе обиду. Надо прощать, и Бог простит тебя в твоих деяниях... я всегда думала только так.

      Может быть, наша нить в семейных отношениях и оборвалась бы после смерти Лизы, ведь я поняла, и как говорится в народе, - горбатого только могила исправит. Я не хотела бы очутиться на её месте. Она ушла навсегда, умерла лишь только за то, что не было внимания со стороны мужа. Из-за него она не получила образования, а только ждала его посланные крохи, на которые надеялась, и зависела от него всю жизнь,  не работая. У меня же совсем другое было – положение, квартира моя, я её добилась, работаю в престижном месте, среди врачей и профессоров. Сама закончила учёбу, имею  высшее образование, и  дети  заканчили  школы и учатся в институте. Одна Лиличка ещё не училась в ВУЗе, но за неё я не переживаю -  она, как я,  пробьёт себе дорогу. Она сильная по успеваемости в школе и уверенно шагает только вперёд -  завершит на отлично и,  даже точно знаю, поступит в институт. На выпускной день школы старшей дочери Лизы я понесла в школу красивый букет цветов. Ведь я знала, что к ней никто не придёт, и её мать болела в то время.

      Но в моей семье каждая деталь была просчитана жизнью. Она, как топографическая карта, где всё видно, как на ладони. И лишь болота наших отношений с мужем, которые, я уверена, высохнут, потому что я сильная. Я мать, не позволю, чтобы девочки так и оставались без отца. Безотцовщина, которую я видела в семьях Украины и России, а здесь в Грузии, может быть, покорность, женщины, а может, уважение и сильное материнство, заставляли женщину не один раз наклонить свою голову, лишь бы сохранить свой брак с человеком, может, её не достойного, но такого нужного в семье. Вычёркивая себя, как женщину, возвышая себя, как мать, и будущее своих детей ставила выше всех её потребностей. Лизы не стало, но мы очень поддерживали отношения с её сестрой, которая жила на параллельной улице. Она была портнихой, и мы часто шили у неё. Её здоровье было не лучшим, но она выбралась из той ситуации, в которой оказалась Лиза.

      Многого в семье Ашота они добились сами, не буду себя я очень хвалить, но как не сказать о том, что я оставила свою комнату семье Вано, а не себе, выписав Ашота. Как не сказать, что до последнего смотрела и помогла Эдуарду,  младшему сыну свекрови, которого она родила поздно по ошибке врача. Я не только помогала материально, но помогла ему сдать экзамены в техникум железнодорожный, и все курсовые делала за него. Помогла устроиться на работу. Он был ровесником моего сына, но уже работал главным бухгалтером общества красного креста, где наша же  ханума посватала его за хорошую девушку из приличной армянской семьи. Свадьбу полностью мы взяли на себя. И даже в тарп, свадебный поднос, положила всё сама, зная, что его мать пожилая. За свою жизнь я ни разу не поругалась со своей свекровью, как это делали мои невестки, хотя они были армянки. Все её четыре сына были разными по характеру. Старшие двое - гуляки, а двое младших -  спокойные, и , мне кажется, за всю жизнь ни разу они не изменяли своим жёнам. Значит, не все мужики гуляки, думала я. Просто я допустила где-то ошибку, а может, это было его лишнее пребывание на Украине. Но средний брат тоже там был... и не гулял… И, как только я своему говорила, что всё, не поедешь больше, всегда отговорки - большие деньги вложены в товар, как закончатся, так и приеду. А там опять, и не один завод, уже два... И совсем нет у него времени на нас. Я же покупаю свекрови и Эдуарду туристическую поездку по всей Украине, даже  увидели и Харьков, о котором слышали понаслышке. Она за всю жизнь никуда не выезжала, и после смерти мужа только стала разъезжать, то в Батуми, то в Ахалцихе, где она не была с детства, и всегда я брала им билеты. А после Харькова ей так понравилось путешествовать, что её назвали "лягушка-путешественница". Как ни странно, мне как-то моя бывшая соседка Лариса сказала, что я луч света в их тёмном царстве, ведущая, которая тащит за собой большой хвост. В то время я лишь посмеялась.


Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 5. « Бессонница - Любовница…»


       А у меня бессонница. Как же я выдам свою дочь младшую замуж, когда мы собираемся уезжать? А, если она запротивится, что я буду делать... 1989 год. Весна, мне всего сорок лет. Конечно, кто-то  может скажет мне, что в эти года меня можно назвать старухой, но это не правда. Я не курила, никогда за всю жизнь не пригубила даже стакан водки или же коньяка, может, только шампанское или же вино Хванчкара, и то за весь вечер праздника, один маленький стакан, никогда не изменяла мужу, как это делают многие женщины, имея на стороне любовника. Один мужчина в моей жизни, что и это редкость сейчас. Я сохранилась, как обработанный бриллиант, который со временем стал больше блестеть из-за своей огранки. И что же я буду делать одна в шикарной квартире? Нет, я должна Ашоту ставить ультиматум, что, если младшая дочь выйдет замуж, то он ни одного дня не поедет никуда на заработки. Или же я первая подаю на развод. Так и было. Сразу же, как они приехали, я это сказала. Вечером к нам должны были прийти уже сваты, вся семья Эдуарда. Когда они пришли, к нам ещё зашла неожиданно для нас тётя Ашота, жена дяди Арута. Был сильный ливень, потом немного распогодилось, и появилась красивая радуга. Мне так и показалось - они поженятся.

      Обычно по армянскому закону, если дочь ты не отдаёшь, стол не накрывают, и это называется - смотрины. Так и должно было быть. А Ашот говорит: «Накрой стол. Ну, так что, не положено. Столько гостей у нас сегодня, посидим и погуляем просто так». Так не бывает. Но я не хотела что-то лишнее сказать, как послушная жена накрыла на стол. Ашот, конечно, сказал, что сначала поедет дочь в Харьков поступать, и, когда поступит, пусть хотя бы год пройдёт, потом приходите снова. Но это был обман, он просто своё пребывание в Харькове тоже хотел продолжить. Уже стемнело, гости засуетились и все вышли уже к лифту. Так как работал только один лифт в этот день, все спускались вместе. Эдвард остался один на площадке, мы с ним попрощались и вошли в дом. Осталась Лили там с ним. Он уже в лифте спросил: «Что, я тебя завтра не увижу?» «Почему нет, приходи завтра» - был ответ. Когда она так сказала, меня как будто кипятком обдали. Марго отозвала меня в другую комнату и сказала: «Если вы её не отдадите, она сама уйдёт. Вы разве не видите, что они уже любят друг друга». Ашот сказал: «Нет, чтобы я не слышал разговор на эту тему. Завтра утром на машине Робика мы уезжаем в Харьков, ты же поменяй билет на второй день после окончания школы и привези её в Харьков. Я её там немного приструню».

      Утром он с сыном уезжают на машине. Роберт меня попросил немного пофилонить там, потом поедут они на море отдохнут с однокурсниками, потом только приедет он домой после защиты диплома. Я согласилась, ведь он был достаточно взрослым. Отец помогает ему перегнать машину. Лили же постоянно разговаривает с Эдиком по телефону. В один из дней, это была пятница, они долго разговаривали, наверно до двух часов ночи. И он её спросил: «Если я принесу кольцо, ты оденешь?» Она ему ответила: « Да!» Она меня разбудила и радостная стала говорить, что завтра Эдик придёт её обручать. Я же договорилась встретиться на работе с Галиной и быстро продвигать полугодовой баланс, чтобы меня ничего здесь уже не задерживало.

      Бессонница задавила меня, не смогла я закрыть глаз до утра. Все мои планы поменялись от одного её слова. Но я вспомнила  себя, что, когда я полюбила, тоже, как слепой котёнок, ни на что не обращала внимание. Но потом кусала долго свои локти, пока сама не вылезла из того тёмного царства, куда должна была запрятать меня судьба... Маленькие и тесные условия мои остались позади. Здесь, я же уже знаю, у них есть квартира. Далеко от центра, но зато есть ему куда её забрать. Одиннадцать часов, звонит Галина, спрашивает, приду ли я. «Нет, - сказала,- я не приду, зайди на базар, купи свежую зелень и фрукты, приходи ко мне домой». Звонок, я думала, что он, но нет, моя сестра Людмила с дочкой, пришли поздравить Лиличку с окончанием школы.

       Я попросила их тоже задержаться. Пришла Галина, и я им всё рассказала. Звонок! Лили, как пуля, бежит открыть двери. Он был один. Её он повёл в комнату, рядом с входной, и там сам одел ей обручальное кольцо с камушком. Когда Лили выбежала обрадованная, мы все поздравили их. Сели за стол, открыли бутылку шампанского, выпили за здоровье молодых. Я уже посмотрела на него глазами матери, как на будущего зятя. Внешность - высокий молодой человек, он был на девять лет старше Лили. Его портили усы, подумала я. Оказывается, это мнение было и у дочери, потому что на следующий день он пришёл уже без усов. Может, к лучшему - дочек выдам замуж, будут они пристроены. И мне будет спокойно за них. Здесь же за столом он сказал, что поедет вместе с Лилей поступать, попытается сдать тоже. Меня это немного обрадовало, не очень хотелось иметь зятя, не имевшего высшего образования. Через день нас уже пригласили они. Я пошла вместе с Лилей, и там ей надели цепочку золотую и ещё подарили кольцо, очень дорогое. Я была немного удивлена, ведь они были все так просто одеты, а тут такое дорогое кольцо. Они рассказала, что брат отца живёт в Соединённых Штатах Америки. Эти кольца оттуда.


Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 6. «Сердце к твоему приковано, околдовано»
        Жизнь - это волна страсти, то нахлынет, то отходит, царапая запястье. Так и у нас, не получилось сделать, как хотели - Лиличка уже обручена. Она заканчивает школу на отлично, я покупаю всем билеты и Эдику тоже, так как он изъявил желание тоже вместе с ней поступать в институт. Каждый день они были вместе. Однажды вечером Лили сказала мне: «Мама, я тебя очень прошу, не покупай приданое, как у Марины. Ты лучше Эдика одень красиво». Я согласилась - она была права. Позвонила по всем знакомым. В то время много было в продаже товара, завезённого из-за границы. И мне сказала Алиса, мать Баграта, что в Тбилиси сейчас гостит её двоюродная сестра из Бейрута, столицы и крупнейшего города Ливана, и что может нас отвезти к ней. Вечером я заехала за Эдуардом и вместе с Алисой поехали отовариваться. Нам там крупно повезло - на его размер было очень много костюмов и обуви из последней моды... Всё было очень дорого, но зато великолепно подошло. Что значит одежда - он полностью поменялся. Мы набрали полных два чемодана, начиная с носков и ремня, кончая красивой кожанкой, дорогой итальянской куртки. Она мне так понравилась, что купила уже и всем своим мужчинам, разного цвета, четыре штуки. Только за куртки отдала, поверьте, большие деньги на то время, а ещё набитые два чемодана импортной одежды - обошлось в круглую копеечку.

      Я и не думала дочке не давать приданое. Просто я хотела, чтобы он одевался, не отличаясь от нашей среды. Даже успела до отъезда сделать ему коронки и восстановить потерянные зубы. Я никогда не считала, что он зять - просто стал одним из членов нашей семьи. Дочкиных мужей больше считала сыновьями, хотя старший зять всего лишь  на двенадцать лет был младше меня. У меня не только не уменьшались заботы, а наоборот увеличивались. Ведь я заметила, что Эдвард из бедной семьи. И все расходы взяла на себя. Купила и ему билет в Харьков.

      Прилетели в Харьков. В маленькой квартирке Роберта поместились все. В тесноте,  да не в обиде. Дети пошли сдавать документы. Я же ожидала дома. Хлопотала по дому, готовила обед. Приехал Ашот, привёз продукты, давно я с ним не разговаривала по телефону. Он не звонил, как я поняла, поставил новый барабан нового асфальтного завода в Двуречанском районе в селе Новоукраинка. Говорит: «Очень хороший договор, и всё, что заработаем, для дочки. Сделаем Лиличке такое же приданое, как у Марины». Меня это обрадовало - наконец, стал думать о семье и детях. До экзамена оставался целый месяц. Они записались в подготовительную группу. За Лили я совсем не переживала, но за Эдуарда очень, ведь он давно, как окончил школу. Ашот упросил меня поехать с ним в деревню: «Что ты будешь здесь мешать молодым?» Наверное, был прав, тем более было тесновато. Вечером мы уехали, оставляя детей. Я уверена в Лили - она хорошая хозяйка и справится, накормит наших мальчиков. Роберт работал, они были днём одни. Как мать, я всё же боялась за свою дочь. Но, вспоминая свои молодые годы, подумала, что будет, то и будет, ведь они любили друг друга.

      Через неделю мы приехали проведать, привезли с колхоза продукты. Я заметила, что они очень сблизились. Как матьм я уже боялась, что они сорвут мне экзамены, кроме этого, есть обычаи, которые не законом писанные в армянской семье. Мы посоветовались и решили сыграть маленькую свадьбу в Харькове до экзаменов. Ведь они уже не могли  друг без друга. Свадьбу сыграли в это же воскресенье. Она надела свадебное платье, купленное мной в Ереване на выпускной вечер, которое так ни разу не надела. Гости были Харьковские, потому что с Тбилиси уже не успевали приехать. Решили тоже отметить в кругу семьи и обвенчаться в церкви в Тбилиси. Свадьба удалась! Независимо, что была маленькая. Вечером их устроили в гостиницу, там же, где справляли свадьбу. Они оба хорошо были одеты. Танцы, веселье, и через неделю сдали и оба поступили в институт. Я удивилась, как хорошо Эдик написал сочинение по литературе, на четыре. Оказалось, что у старшего брата жена русская из-под Краснодара. И она в Тбилисской школе работала педагогом старших классов по русскому языку, и все годы помогала ему писать изложения и сочинения. В  целом, вся его семья читающая. Мать - медсестра, родная сестра - работник отдела кадров, постоянно имели в руках книгу. Я сказала, что в этом повезло.

      Оба студенты. И мы все возвращаемся в Тбилиси, чтобы справить свадьбу там тоже. Свадьба Тбилисская прошла великолепно, с музыкой, танцами... Мы узнали, что у отца Эдуарда в Америке умер брат, и там он может получить небольшое наследство, и он через несколько дней вылетает в США. Правда, он там был несколько раз и, как рассказывал, его брат посылал машину "Волга" в подарок. В то время по городу их ездило всего несколько штук, но они продали и жили на эти деньги почти всю жизнь, ведь доход отца был таким мизерным для семьи, где было трое детей и мать, которая никогда не работала. Их обвенчали там же, где и Марину и Баграта, в Армянской церкви. Ашот и Роберт приехали на несколько дней, только на свадьбу. Денег, которые Ашот привёз, хватило, и даже  мы купили Лилички почти такое же приданое, как и Марине.

      На второй же месяц мы узнали, что Лили ждёт ребёнка. Мы все были рады. Это прибавление в семью, особенно первенца, внука, мы ожидали в мае 1990 года. Отец Эдуарда возвратился обратно. Он рассказывал, без знания английского языка очень трудно справиться и, что дом, который остался после брата  и ещё кое-что,  он продал с помощью адвоката и соседа, который говорил по-армянски. Расходы адвоката, многие разные пошлины – обобрали его, и возвратился он всего с семью тысячами долларов, которые разделил среди своей семьи.

      Я не могла видеть, как моя дочь Лили в это тревожное время, когда так сильно в городе орудовал криминал и националистический настрой грузин, постоянно ездит в автобусе, тем более она беременна. В сентябре их вызвали на установочную сессию, они уехали в Харьков, а когда закончили, поехали к отцу в село Новоукраинку. В то время у Ашота было в распоряжении два завода, и он на одном поставил руководить Баграта, а на другом, где был сам,  помогать оставил Эдуарда. Я не хотела моим дочкам такой судьбы, как моя. Когда они почувствуют вкус денег, то и большая власть окажется в их в руках. И тем более, видя мужчин, практически не пьющих, каждая вторая лезла им на шею уже там. Но это было ещё не главная причина. Я практически осталась одна. Правда, в доме была маленькая собачка, которая оказывала мне небольшую терапию, но всё равно я уже страдала бессонницей. Ашот мне обещал, что последний год он там работает и, как родится внук, обещает, что больше ни разу не поедет один никуда.

      Возвратились они прямо на нашу серебряную свадьбу. Мы решили её делать в ноябре на мой День Рождения. Звонок в дверь, Ашот стоит на костылях. Оказывается, после того, как они рассчитались и уже собирались уезжать, он упал прямо у калитки хозяйки, подскользнувшись в грязь, падая на ногу своим весом. Поставили  гипс, и так Эдик его привёз. У меня всё было готово к свадьбе, и поэтому её мы не переставляли. И он прыгал, как маленький ребёнок на костылях... Давно так не веселились, собралась вся родня, отгуляли... Двадцать пять лет и это не мало, сколько разного было на нашем пути. И взлёт и падения, но он здесь сегодня и, как я поняла, он просто любит меня, и не хотел себя там обременять второй семьёй, как это сделали почти что всё, кто там работал.

      В воскресенье Ашот с Эдвардом поехали на базар машин, за городом, и выбрали Эдику машину. Правда, двухгодичную, но хорошо сохранённую, белого цвета. Во всяком случае, я уже не боялась, что их могут обидеть в транспорте. В городе уже творился беспредел, переходящий всякие рамки писаных и неписаных законов. Изначально он был только на националистической основе, а затем полностью охватил город Тбилиси криминал, посягательство на людей, которых грабили, убивали, насиловали. Появились оборотни в погонах, которые держали всё в своих руках. Они заходили по ночам в семью и под большими пытками в присутствии детей выманивали, забирая всё, что было накоплено годами. Вспоминала, как моя сотрудница рассказывала про семью своего брата: к нему ночью ворвались бандиты и горячим утюгом жгли ему пятки для того, чтобы он отдал всё, что было. Я же уже боялась и за семью Лили - все знали, что отец Эдика  приехал с Америки и привёз доллары. Могли войти домой, ворваться, а там Лили ещё беременная. Страх постоянный. И я предложила Эдуарду работу в тубдиспансере. Там освободилось должность старшего экономиста, но, так как он был студентом "Экономического факультета",  его приняли, пришлось за него попросить в Управлении. Так же я имела частные подработки в других компаниях, хозрасчётных, и я ему отдала одну из них. Правда, под моим началом, помогала первое время. А Лили устроила в  дорожную поликлинику экономистом и думала, что этого достаточно для жизни, тем более им ничего не надо покупать, всё было. Но инфляция и цены росли баснословно.

      Когда мы собирались у нас дома, после работы или в выходные дни, уже стали разговаривать, как бы покинуть эту республику Грузию, в которой мы никто...  и никогда не будем иметь здесь гражданство, наслушавшись новостей по радио и телевидению. Пока ещё мы все целы, а под страхом жить невозможно. Решали куда-нибудь уехать, как можно быстрее. И все однозначно решили - только в Америку, в США, там живут разные национальности, потому что у нас семья национальная. Я уже слышала неоднократно по телевизору в новостях передачи с Москвы, что война национализма перебросилась и в Россию, там нападают на черноволосых и смуглых, а у меня уже вся семья почти тёмная с армянскими фамилиями.

      А после того, как раздавили демонстрантов  и баррикады на главной улице Тбилиси, проспекте Руставели, нам уже страшно было ходить по улице. Я уже на базар боялась ходить сама. Даже маленькие дети и то кричали, тыкая в  меня пальцем, русская идёт, а сколько случаев: убивали жён военнослужащих и детей прямо у подъезда. Весь день грузинская полиция избивала участников многотысячной демонстрации оппозиции. Был не рабочий день, и я поехала к сестре. Она была удивлена, как я могла выйти из дома в такой день. Бежали, уезжали все, поредела и моя бухгалтерия. Рита, после того, как перевели письменность на грузинский язык, рассчиталась, и уехала в Краснодар. Она успела перевезти в товарном вагоне всю свою мебель, Так же успела и Фаина, она так же  не окончила школу в Тбилиси и не знала письменность. Выехала под Ростов в Белую Калитву, полностью перевезла свою мебель и всё, до ниточки, успела! А многим не удалось, потому что уже не давали товарные вагоны на погрузку беженцам. И они стали распродавать за бесценок.

      1990 год - большие перемены в Союзе, в политике, инфляция. Тревожное время и в моей семье.


Глава 3. «Перевороты судьбы»
Часть 7. «Наш малыш родился»




      Праздновали встречу нового 1990 года у нас, но сначала, по обычаю, каждый отмечал у себя дома, потом приехали к нам ночью. Вначале года, первыми и взволнованными  для поздравления, вошли Лили и Эдик. Затем, Марина с Багратом. Роберт в этот год не приехал из Харькова. Видно, глубоко его засосала женщина, с которой он встречался. Лили рассказывала, что пока доехали, полжизни ушло. Было страшно. Как будто бы война началась. Они ехали на машине, а за ними - вереница танков. Я понимала - всё это не к добру. Но вскоре об этом забыли, разговаривали на разные темы и всегда останавливались, а как же выехать за границу, и всем вместе. Это практически было невозможно в те годы.

      Семья у нас стала большой и увеличивалась с каждым днём. Лили уже беременна, ждём внука, а Маринe не повезло, первый выкидыш. За что я ругала себя, почему пустила её лететь в Харьков беременной? Мы посидели хорошо, и даже Лили с Эдиком остались у нас ночевать, чтобы не возвращаться домой. Было страшновато - по набережной Куры так и двигались танки с гулом всю ночь. Марина и Баграт уехали на своей машине под утро. Утром то и дело передавали по телевизору о волнениях в Сухуми и в Осетии, грабежи, беспредел и горе людей русскоязычного населения. Как выкрутиться в такой ситуации, когда под страхом смерти оказалась моя семья?

      Через день я вижу сон. Ко мне часто приходил во сне будто Бог, которого я не вижу, а только слышу, и он мне говорит: «У тебя в доме портрет твоей дочери и икона Святой Марии. Это не твоё. Отдай дочери, и счастье её откроется». Меня, как будто бы, облили кипятком. Снимаю портрет Марины со стены и беру икону «Святая Мария», 17 век, которая стояла со всеми иконами на комоде. Эту икону сама же Марина нашла под Москвой на даче, где мы отдыхали недалеко от аэропорта Домодедово. Искала я там потерянную Мариночку, ей кажется было три годика, кричу уже. Заглянула в сарай, а там дочка стоит и держит в руках эту икону, которую нашла, достала среди мусора и напиленных дров (сама икона написана на дереве). Так её мы и привезли домой. И не зная, что, именно она, эта икона её. Еле я выдержала до семи часов утра и перед работой отвезла оберег к Марине домой, и продукты тоже. Мой утренний визит их очень удивил. Но когда услышали в чём дело, то поняли, что это вполне серьёзное дело, надо отнестись к этому с пониманием.

      А уже через несколько дней Марина уезжала на дипломную работу вместе с Багратом. Он её очень любил и ни на минуту не мог оставить где-то самостоятельно, мне кажется, даже ревновал. И вот опять, в январе, я уже провожаю почти всю семью в Харьков, он на то время был самым спокойным городом, мне тогда казалось. Лили и Эдик тоже уже улетают на сессию и сдачу экзаменов. У Лилички уже хорошо выпирает животик, и я то и дело молилась, чтобы наша Мариночка, а она была старшенькая, забеременела и родила тоже первенца, мальчика. Так и получилось - во время дипломной работы Мариночка забеременела, и Баграт побоялся везти её обратно домой на ранней беременности в Тбилиси.  И поэтому Ашот отдал ему один завод - подработать. Зять позвонил домой и вызвал в Харьков свою мать Алису, чтобы она, как за ребёнком, смотрела за Мариной, тем более, жили они на втором этаже, и надо было носить наверх вёдра с водой. Он знал, что я работаю и не смогу там оставаться на несколько месяцев. Она вылетает и честно исполняет роль матери. Он же возвращается в Тбилиси и перевозит свою машину, которая нужна ему для работы, туда же.

      Лили и Эдик успешно сдают экзамены. Она высшую математику щёлкала, как семечки, и всегда помогала Эдику. Они возвратились и ждали  назначенный день родов, которые им предсказали на май. У неё начались схватки в апреле, и я её повезла в наше акушерское отделение. Там устроили нас в  отдельную палату, она была двухместной, но второй роженицы так и не подселили...Эта палата была одна с таким комфортом на всё отделение. Её проверили. Я поняла так, что есть предпосылки родов, но скоро рожать не будет. Так сказал Бакрадзе, профессор, акушер-гинеколог: «Ждём... но не так скоро». И, если вы поверите, на целый месяц задержались роды. Я боялась её взять домой. И на второй койке пролежала весь месяц с ней. Там в отделении я купалась, а утром, когда приходила ко мне Надя Сай, оставляла дочку на неё, сама выезжала домой и переодевалась. Надя прекрасной души человек, моя сотрудница, ходячая энциклопедия, так её за глаза называли мои девочки с бухгалтерии, но так мне было с ней хорошо общаться. Она была старше меня намного, но я не чувствовала разницы, мы разговаривали на любые темы, только не о своей семейной жизни. И до конца всем было ясно, что на этом фронте у меня всё в порядке.

      Я её посылала на базар, Лили очень любила хорошую клубнику, и она до работы всегда что-нибудь покупала нам покушать и, конечно, клубнику на выбор, как будто одна в одну. Эдик тоже постоянно был здесь днём, приносил ей супчики, которые готовила его мать Анжела. Его День Рождения был тоже в мае, и он хотел, чтобы Лили родила именно в этот день. Но она переходила. И в ночь на 29 мая у неё увеличилась боль, и начались схватки. Дежурный врач-гинеколог вызвал профессора Бакрадзе, и она родила мальчика. Отходящая вода была, как болото, зелёная и густая. Я стояла у головы Лили, гладила ей лобик. Видно, переходила немного, кожица была дряблая и с ранками. Но зато 52 сантиметра и 3,600 - здоровый пацан! Назвали его Петя, по имени свёкра. На девятый день её выписали. Мы везём её к нам домой. Bо-первых, это неписанный армянский закон, что девочка должна быть у мамы дома после рождения ребёнка сорок дней. Во-вторых, я живу около больницы, где работаю и всегда можно оказать любую помощь.

      Но, так как я работала днём, то Эдик был целый день у нас дома, и не только он. Мама Эдика, моя подружка Надя Сай  находились днём (она взяла отпуск специально из-за этого), часто приезжал отец Эдика и моя бабушка Катя. Первенец рос не по дням, а по часам. Кожица его стала уже нежной и мягкой, но по ночам он сильно  плакал, на мне было ночное дежурство. Несмотря на то, что дома была коляска, качали его, как бы в гамаке, сделав его из одеяла, но всё равно он плакал. Утром отвезли к врачу-педиатру. Она посмотрела - нагноение на писюнчике, и направила к хирургу, и там сделали ему небольшой надрез кожицы, так как собиралась соль от мочи. Он успокоился, прошло сорок дней. Я думала, сейчас они перевезут всех к себе домой, а я же поеду в Харьков, навещу большую мою семью.

      Однажды ночью у Эдуарда украли стоящую машину. У нас дом стоял на сваях, половину занимал детский садик, а вторая была свободна, и там, кто успевал, ставил свою машину на парковку, только на ночь. А утром, когда Эдик решил перепарковать, заметил, что  машины нет. Позвонила я зятю, мужу моей сестры, он у нас был, как палочка-выручалочка, и через двенадцать часов её нашли далеко в горах Грузии и привезли раскуроченную обратно. Мы её продали за восемнадцать тысяч и купили совсем новенькую, немного добавив. Машина внутри ещё пахла новой кожей, молочного цвета Жигули, семёрка. Эдик очень переживал, мне кажется, за эти дни он немного поседел, но я его успокаивала… Я всегда говорила, что ничего нет больнее, чем терять человека, а машина - это железо, и всё можно исправить. Он был очень благодарен мне.

      Лили напомнила, что у них начинается летняя сессия, и что они со мной поедут в деревню Навоукраинку, возьмут маму Эдика, чтобы она тоже помогала смотреть за ребёнком. Я покупаю на всех билеты на самолёт. Встретились в Харькове со всеми, и Ашот через день нас повёз в Двуречанский район прямо к Домне Ивановне. Я её уже считала своей среди семьи, она никогда не брала у нас за квартиру, а только то, что я ей привезу в подарок, но поверьте, было гораздо больше - она была добра к нам. И всем, что у неё было в огороде, в саду и в погребе, она с радостью делилась с нами. Немного они погостили в деревне. Было очень трудно стирать пелёнки, полоскать, так  вода холодная из колодца, этим занималась я. Через неделю они поехали в Краснодар на своей машине, которую он тоже перегнал для работы. И через неделю он оставляет мать там, а сами они возвращаются  к отцу, и зять стал напористо работать, чтобы собрать энную сумму, всё-таки решили исполнить задуманный план об отъезде из страны.

      Мариночка получила диплом и уже беременна! Какое счастье, что ждём тоже малыша. В сентябре дни Эдика и Лили ещё прошли в институте  - установочная сессия,  и все радостные возвращаются с Ашотом домой. Ведь они все хорошо заработали и были сейчас ближе к исполнению планов. Я была одна почти этот год, дети все в Харькове. Понимала, что так не может дальше продолжаться, и по приезду Ашота сказала, что на этом всё - здесь невозможно спать ночью. Во-первых, страшно. Во-вторых, молвила я, пожалей детей, какой пример разгульной жизни ты подаёшь им? И он, наверно, осмыслил мои слова. Тем более, я поклялась, что разведусь, если он поедет ещё раз. И он сказал, что не оставит семью, а  заводы  надо продать. Сказал, что ещё раз поедет для этого, также перегонит сюда машину навсегда. Я согласилась, и он поехал вместе с Эдиком и Багратом получить расчётные деньги и что-нибудь  сделать с заводом. Там Роберт уговорил отца, что трудно жить ему на зарплату инженера, а домой не хочет возвращаться, и попросил отца отдать ему один завод. Как я давно поняла, он не собирался в Тбилиси. Тем более, сын закончил  Харьковский институт на стационаре, много было у него друзей и знакомых там. Отец передаёт ему дела, второй завод Ашот продаёт, и они вместе приезжают с Украины, нагруженные продуктами, через военно-грузинскую дорогу. Перевал был снежный - с трудом переехали.

      Когда я открыла дверь, удивилась. В дверях стоял незнакомый мне мужчина. Он приехал купить у нас машину, на которой Ашот работал на Украине. Меня удивили эти действия, ведь я экономист и сразу сообразила, что нельзя было избавляться от товара сейчас. Инфляция, обмен 50ти и 100 рублёвых купюр, уже говорили об этом. Все заведующие отделениями нашей больницы, даже врачи, приходили ко мне советоваться на счёт облигации и денег, вложенных на сберегательных книжках. Я советовала отовариваться, продавать и доставать все деньги, пока всё не потеряли, покупать недвижность, товар, машины. А тут за бесценок продать нашу машину? Но я не смогла уже что-то сделать - не хотела больше ссоры опять в семье и, так как  это машина была оформлена на меня, то подписалась и получили двенадцать тысяч рублей, на которые не смогли купить  потом и три пары обуви Ашоту, так как с каждым днём росли цены на товар, и они практически исчезли все с прилавка.

      В продуктовых магазинах были только соль и уксус, и иногда завозили хлеб, а в промтоварных ничего не лежало. Не было сахара и масла, а на базарах так было всё дорого - перекупщики покупали и продавали в два, три раза дороже, не пускали торговать не жителям Грузии, а к нам на рынки раньше зелень привозили с Азербайджана и многое с Армении (сыр, картошку, болгарский перец). По дороге уже начались грабежи, убийства за товар, ввозимый в Грузию, и сельское население боялось вывозить товар на рынок в Тбилиси.

      Как-то я встретила педагога Лили по математике, он был чуть ли не профессор, подбирал на рынке капустные листья, наструганные продавцами на пол. Я подошла и засунула ему деньги в карман. У него же слёзы в глазах - узнал меня, а сколько раз, пока спускалась с базара второго этажа, неся грузинский хлеб, так как хлеб исчез с магазина, раздавала его посторонним людям, хорошо одетым, но просящим кусочек хлеба. Боль за народ, который оказался в такой ситуации, и боль за русскоговорящих, беспомощных людей, терзала меня, зная, что это не только в Грузии, но и в Литве и Латвии. Это в Узбекистане и в Таджикистане, и во многих городах, республиках Союза, где стояли войска. Люди и их семьи с годами прижились к своим местам, сейчас же у них такая же участь, что  и y нас. Куда податься, куда бежать?!!...

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 6. «Ещё малыш родился»

Самое страшное почувствовать одиночество...

Почувствовать себя ненужным обществу...
Почувствовать к себе отношение сожаления...
Почувствовать, что ты не любима, а одна видимость...
Почувствовать иронию, на которую не можешь ты ответить...
Почувствовать боль за прожитые годы, оставаясь к старости одинокой...
http://www.stihi.ru/2011/08/04/3276

 

      Жизнь, как лодка, в которой любовь, и может она перевернуться, наполниться обидами от слёз, но надо сделать всё, чтобы она причалила к берегу, не обронив любовь, не потопив её. Конечно, я чувствую себя в выигрыше, потому что он вернулся уже насовсем. Он не стал разменивать свою семью на те мимолётные романы, которые у него были. Он, видно, очень любил меня и детей и всегда говорил, что последняя посадка будет дома. Но чем он здесь займётся, хотя и привёз деньги? Тогда покупалось всё - купили списанную скорую помощь для него, "Раф" с Боржомской больницы. Он её отремонтировал и решил употреблять для целлофанового цеха, который уже скоро открывал в Марнеули.  А большая машина ему нужна была для перевозки товара.

      Праздновали мой День Рождения, потом прекрасно отметили Новый Год! Роберт опять не приехал на праздники. Как мне стало известно, он поселился уже у неё. Я очень любила своего сына и с ним я намучилась больше, чем со своими дочками. Во-первых, вначале, я его растила без отца, который был в армии. Во-вторых, он был первенцем и рос вместе со мной, так как была молодой. Такая была привязанность к сыну - я знала все его ходы. Он, как девочка, мог со мной делиться. Но сейчас он стал скрытным. Особенно после того, как Роберт приехал однажды к нам с ней, а я не впустила их домой. Пусть меня никто не ругает и не обвиняет. Я такое уже видела и прошла. В то время, когда в Тбилиси чуть ли не военное положение, он приехал с женщиной, выше его по росту на голову, ноги с плеча, и так коротко юбочка  - видны были трусики и ягодицы. Я не хотела, чтобы все на него тыкали пальцами. У меня была порядочная семья. Он же развернулся, поехал к бабушке Кате, там Сашка ему достал билет, и он улетел. И так я не виделась с ним уже  больше полгода. Я не ревнивая мать. Я просто не хотела видеть её здесь, а там, как хочет. Нравится - пусть живёт, тем более, там девок менял он, как перчатки, учась в институте. В этом он уже точно пошёл в отца. Опасалась за другое, что она могла бы родить и надолго привязать его к себе, как моего отца когда-то мать. Родила четверых детей и всё пошло на самотёк. Если раньше я помогала сыну, сейчас же полностью перестала помогать. Он же имел только машину, которую мы подарили, и асфальтный завод, где он мог бы руководить. Но время меняло всё.

      Новый Год 1991. Разорванный Союз Социалистических республик. Как во время войны - много беженцев. Сюда в Тбилиси бежали грузины из Москвы и других городов России, с Сухуми было много грузин-беженцев после столкновения их с аджарцами. С Осетии бежали грузины после войны с осетинами. И сваны спустились с гор после того, как их накинула горная лавина.  И так, Тбилиси кипел, как большой вулкан. Все гостиницы были переполненные беженцами. И вместо плакатов уже виднелись палки с вывешенным бельём беженцев. Не прекращались стрельба и движение танков, словно началась война.

      А жить-то надо. Ашот установил целлофановый завод, и он давал хорошую прибыль, но всё равно он отвозил меня на работу и встречал по  вечерам. Пройти было с работы невозможно - я была беленькой и очень выделялась. С левой стороны улицы был стадион  Динамо, и во всю его тротуарную длину, сидя прямо на асфальте, торговали люди. Они выносили всё из дома, лишь бы прокормить свою семью. Продавцов было больше, чем покупателей. Народ голодал.  Слава Богу, что Ашот вернулся, потому что стало трудно просто жить и нашим дочкам, и он возил продукты в их семьи тоже. Увидев, что целлофановый завод даёт прибыль, муж создаёт  ещё один для  Харькова, ведь там Роберт. На Украине тоже установили целлофановый завод, и он заработал.

      Март. Заболела моя бабушка Катя. Я её очень любила и положила в наше невропатологическое отделение. Заведующий отделением состоял в нашем месткоме. Он ей дал отдельную палату. Несмотря на то, что я была русскоговорящей, он всё равно меня уважал и до конца, пока бабушка Катя не умерла, был там надлежащий уход за ней. В другом  акушерском отделении рожала моя дочь Марина. Роды были тяжёлыми, но она родила мальчика! Назвали Джорджем. Она родила, и прямо на капоте машины разливалось шампанское в честь прибавления  - долгожданного внука, со стороны зятя все были там. Так была радостно всем, большая победа. Она родила раньше, чем бабушка Катя умерла. Как будто бы она хотела услышать эту новость и ждала. Она несколько месяцев до смерти приватизировала свою квартиру и подарила её Мариночке, очень любила её.

      Радость, а потом, с другой стороны, потеря самого дорого мне человека. Я сделала всё, что она просила. Позвала на отпевание с русской церкви  батюшку. Открыла её сундук, и там был узелочек, который она уже подготовила себе на смерть: начиная с туфель, кончая косыночкой. Похоронили её в могилке поверх отца. Моя мама возмущалась, почему? Это её место. Я ей сказала: «Ты ещё двадцать лет проживёшь, и никто не знает, где будет могилка». После похорон приехали к ней домой, вспомнили всё - хорошая она была сестра и бабушка (хотя была сестра отца, тётя) для меня и детей.

      Когда всё убрали, я при всех открыла сундук. Там был второй узелок – «Нине». Я открыла, а там все её молитвы Белой Магии. Конечно, я взяла с собой, и больше ничего не взяла. У неё было в запасе много законсервированных банок с вареньем, мука, сахар, мыло, соль, спички, свечки. Она как будто бы знала, что будет голодное время, а, когда занесли домой всё с балкона, где она хранила припасы в ящиках и на полках, то места не было, чтобы шагнуть. Всё я отдала матери Ашота и его братьям, Рудику и Эдику. Им нужнее были. Братья торговали целлофановыми кульками на базаре, которые изготовляли y Ашотa в цеху, и этим жили в то голодное время. Так что полученных продуктов хватило им надолго, а вещи все выносили и продавали, потому что всё продавалось в то время. Закрыли дверь, и ключи я передала Баграту: «Что хотите, то и делайте с квартирой -  она её вам завещала».

      Сколько страха мы натерпелись в 1991 году. Развал Союза сказывался во всём. Убийства, грабежи уже делали простые, голодные люди, чтобы прокормить свою семью, даже те, которые никогда не воровали. Эдик работал в тубдиспансере и в хозрасчетной организации, куда я его устроила, но за советами они вместе с начальником часто заходили в мой кабинет. Начальник был грузинским евреем, и,  когда я ему сказала, что мне нужна виза на всю семью в Америку, он сказал: «Нет проблем – достанем. Но они дорого стоят». И я обещала расплатиться за всех. Он через месяц приносит мне визы: на меня с мужем, на мою дочь с ребёнком и мужем, на мою дочь Лили с ребёнком и мужем. Поверьте, это большие деньги, и я покупаю всё, и отдельно на сына. Но, как оказалась, напрасно брала на него, Роберт отказался поехать даже в Москву, чтобы пройти посольство.

      Год пробежал очень быстро, потому что мы ничего не покупали. В основном, обменивали заработанные деньги с завода на доллары. Инфляция душила, товары исчезли с магазинов. Доллары невозможно было достать. И, мы стали покупать товар. Поехала в грузинское село. Там, в промтоварном магазине, купила себе мини-трактор. Разобрали его на части, занесли на балкон. Также приобретены были стиральные немецкие машины, компьютеры и много чего ещё, даже прихватила хомут - продам, когда нужны будут деньги. Стали свои вещи из дома вывозить в Турцию - у нас открылся туда безвизовый проезд. И, наконец, увидели  Родину родителей Ашота. Они родом из Артагана, тоже были беженцами из Турции. Считалось, тогда был геноцид - резня всех армян в Турции, а как же сейчас у нас называть, когда мы жили и спали, как на иголках, когда сочилась кровь, тихо погашая наш обычный ритм жизни?! И сколько страшных историй я бы вам рассказала про то, что случалось за это время с нами, но лучше прочтите стихи, которые я добавляю к главам, они из жизни, поверьте. И каждый день начинался - все ли живы, перезванивались мы друг с другом. Билеты на всю мою семью уже купили на начало января в Москву в посольство США, у нас тогда в Тбилиси не было своего посольства. Единственное, что я сказала, что все расходы беру на себя, но если хоть одна пара не пройдёт посольство, то визы я сама все порву. Я не хотела разбивать наши семьи.

      В 1992 году расформировалась и врачебно-санитарная служба. Расформировалась централизованная бухгалтерия. Всё перешло на хозрасчёт. Меня, по моей просьбе, перевели в дорожную поликлинику заместителем главного врача по плановым и экономическим вопросам. Мне уже было всё безразлично. Ведь я-то знаю, что уезжаю в Москву. Беру свой отпуск. Устроились в самой хорошей гостинице. А утром мы пошли и сдали визы. И получили определённый день встречи с послом. У меня с мужем было назначено на первый день. Так я вместе с Ашотом пошла - прошли!..  Были, во-первых, хорошо одеты, на мне блестели брильянтовые кольца, которые он мне покупал, чтобы задобрить себя, прекрасная сумочка из змеиной кожи, очень дорогая даже сейчас. Когда посол спросил, где вы работаете, я не колебалась в ответе -  моя должность внушительная, и у мужа тоже асфальтные заводы и целлофановый цех. «От такого не уезжают, когда доход рекой льётся тебе в руки» - в ответ было сказано. Разве он мог в то время подумать, что страх смерти и страх за детей превыше всякого благосостояния человека? Он поставил в паспортах въездную визу на шесть месяцев. Так что до сентября должны были въехать в страну.

      На второй день пошли в посольства Лили с Мариной, с детьми. Конечно, было много вопросов, и всё же поставили въездную визу на шесть месяцев и им тоже. Но, когда пошли два наши зятя, им сразу отказали. Сказали, принесите доказательство, что у вас есть асфальтные заводы. И им пришлось выехать в Харьков и достать бумаги, что они там работали и являются владельцами заводов. И через неделю они тоже прошли. Роберт не ожидал, что мы все пройдём, и когда услышал, что мы должны были уехать в Америку, возвратился в Тбилиси. Он давно хотел возвратиться, понимая,   что женщина, с которой он живёт, не для него. Она постоянно где-то терялась, приходила поздно домой и пьяной, зная, что мой сын не составит ей компанию (он практически не пьёт).

      Мы возвратились в Тбилиси. Через несколько месяцев возвращается Роберт. Я попросила его продать машину на Украине, так как не хотела, чтобы он перегонял её через Кавказский перевал. Его бы убили или же забрали машину. Он оставляет этой женщине все деньги от проданной машины и два завода:  один целлофановый, а второй асфальтный, и возвращается к нам. Хотя он не едет с нами за границу, но я даже не заикнулась, что продам квартиру.  Вообще, по Кавказскому обычаю, квартира остаётся мальчику. Даже, напротив, на собранные деньги покупаю ему машину, уже в Тбилиси, новую белую Жигули -9, продав Раф. Потом мы ещё раз едем в Турцию на распродажу своего домашнего мелкого имущества. Ведь было всё хорошее, а в Тбилиси покупалось всё за бесценок.


Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 9. «Невестка в доме. Прощай Родина»

 

      Никуда не уйти мне от прожитых лет. Не знаю уже, от кого я бежала, то ли от такого напряжённого положения в городе, то ли уже от него, хотя он ради меня оставил работу в Харькове и устроился здесь в Тбилиси работать. Практически он старался всегда и  нас обеспечивал, нам и не надо было больше, чем прокормить семью. Но я стала замечать, что в других семьях, моих детей, хуже обстоят материальные дела, и он один не смог бы обеспечить пропитание на всех, ведь с каждым днём баснословно поднималась стоимость на товары, особенно на продукты. Были перекупщики, которые перекупали всё уже до ввоза на рынки, до ввоза в город Тбилиси. Обострение национального вопроса угнетало. Страх за детей и уже за внуков с каждым днём рос. Мы жили уже на затихшем вулкане, который каждый день мог открыться и лавиной неприязни довести до крайности.

      Уже не первый раз по дороге через границу отправляемся мы на машине в Турцию. Грузинские  горные дороги утопали в зелени... Весна и сады цвели разноцветными цветами. Мы были так нагружены, что машина ползла, как черепаха, наклонив в сторону покрышки. Трактор маленький, который стоял у меня на балконе, хорошо продали, а вот хомут никак не смогли продать в Тбилиси, ведь там не было лошадей, положили наверх машины и повезли с собой. Даже уже Ашот смеялся, если не продадим, то я надену на тебя и буду гнать, как лошадь, до Тбилиси. Мы думали, что останемся на два дня в Турции, но товар был настолько хорош, что справились и за один день. Остался только хомут. Уже едем обратно, как встречается нам навстречу коляска, запряжённая  лошадьми. Он сам останавливает нас, указывая на хомут. Мы же, как можно больше попросили, сторговались и отдали ему.

      К ночи мы были уже дома. Справились за один день. Роберт сидел, ему не спалось. Он смотрел кассеты, записи свадеб и крещения внука Пети. Когда мы вошли, он смотрел запись свадьбы Эдика, младшего брата Ашота, а мне он был молочный сын, так как его мать, часто оставляла на меня, и мне приходилось его тоже вскармливать грудным молоком, чтобы не плакал. Роберт стал со мной откровенничать и рассказывать про свои харьковские ошибки. Я впервые его спросила, почему ты так много ей оставил? Ты же не привёз ничего и за проданную машину, и за заводы, асфальтный и целлофановый? Он сказал, что она родила, и  потому он ей всё оставил, но жить с ней больше не смог - она завела любовника с соседнего подъезда и приходила поздно домой, и пьяной. Он добавил, что хотел бы жениться на девочке с Тбилиси, которая была бы с нашими понятиями о жизни, о семье и о детях. Ну какая мать вытерпит такое, тем более нам скоро уезжать... Я уже с утра побежала ко всем знакомым и свахам - искать девушку для сына.

      Одна родственница, она была педагогом старших классов  по русскому языку в школе, показала нам много девушек, и, поверьте, очень красивых. И все рады были отдать свою девочку нам. Во-первых, в хорошую семью. Во-вторых, уже полгорода знало, что мы выезжаем в Америку. В то время все мечтали выехать именно туда. Наверно думали, что там на деревьях доллары растут. И вот мы заходим в одну семью, а  родителей дома нет. Девочка одна была дома за книгой, она заканчивала в этом году школу и подготавливалась к экзаменам. Моему сыну она очень понравилась, и мы решили навестить их во второй раз, когда будут её родители дома. Как странно, у всех моих детей любовь с первого взгляда, наверно это от нас. И поэтому мы серьёзно отнеслись к этому вопросу. Жизнь без любви пуста, потому что,  сколько бы камень не лежал в воде, всё равно его даже вода сточит. Значит без любви, как без воды, без которой жажда всегда...

      Мы хорошо подготовились, и в случае согласия должны были одеть обручальное кольцо с камушком, захватив с собой ещё людей, знающих эту семью, которым они не смогли бы отказать. Они не отказали, только сказали, что их дочь не поедет в Америку. Мы были согласны и на это тоже. Я сказала: «Оставляю всю квартиру с мебелью им. У него есть машина, на хлеб он себе заработает». Тем более я его устроила подмастерьем к ювелиру осваивать новое для него ювелирное дело. Пятилетний труд в институте я считала тогда потерянным, но это было только тогда. Я ещё добавила: «Только сниму две большие люстры и продам». Ведь выезжаю с небольшим количеством денег, так как нас обчистили хорошо перед поездкой. Ашота предупредили, что за ним охотятся в целлофановом цеху. Одного уже предпринимателя взяли и просили выкуп в миллион рублей, на то время баснословную сумму. Хорошо, Ашот знал охранника, свана по национальности, который его предупредил, и он больше не появлялся там. Во-вторых, люди Звиада Гамсахурдия требовали мою квартиру, приходили к нам двое, иногда трое, с автоматами и требовали, чтобы я переписала квартиру на них. Пока бандиты не получили деньги, которые мы собрали, чтобы уехать, не отвязались от нас. И я знала, что оставляю там своего сына, отдала им всё, что было. Денег осталось немного, но, так как Роберт принял решения жениться, я знала, что оставшаяся часть уйдёт на свадьбу.

      В это же воскресенье семья невесты была у нас в гостях. Конечно, им всё понравилось. После дома, в котором выросла их дочь, она попадала в рай... Через неделю состоялось обручение в доме невесты. Родители очень хорошо всё подготовили. Видно было, что любили дочь - постарались. И после обручения сразу же мы её забрали к себе домой. По Кавказскому обычаю это разрешается. Не обязательно стать его женой в этот же день или же до свадьбы спать с ним, но уже она стала нам невесткой, за которую мы в ответе. Роберт возил её в школу на экзамены и забирал обратно к нам... На июнь назначили свадьбу, так как в мае нельзя было делать по-старому обычаю.

      Я уже полностью рассчиталась с работы, по моей рекомендации на мою должность назначили мою невестку, жену брата. Она получила экономическое образование в Тбилиси и где-то работала старшим бухгалтером. У нас остались считанные месяцы до отъезда, также было очень мало времени до свадьбы. Но у меня всё давно подготовлено. Я ждала, что когда-нибудь мой сын  опомнится и возвратится домой. Поэтому у меня всё до самых маленьких мелочей для его невесты было припрятано. Даже тарп сделала сама. У меня всегда проявлялась необыкновенная способность видеть красивое. И, когда выдавала я своих дочерей замуж, то видела разные тарпы. Конечно, были сделаны красиво, чувствовалась рука мастера. В свой же дом я никогда не звала дизайнера или же портниху для украшения окон красивыми занавесями -  всё делала сама, и было очень красиво и в меру тонально. И поэтому я попросила, чтобы мне сделали железный каркас для корзинки, который я вручную обтянула белым капроном с драпировкой, обвязала ручку, украсила белыми розами. Одна корзина уже получилась бесподобной и без подарков. Когда туда всё сложили, а сверху положили свадебное платье, то вид был необыкновенный - в целом выглядело, как белый лебедь... Это надо было видеть.

      Назначенный день свадьбы настал. За день до этого торжественного события отвозим невесту к ней домой по крутому подъему наклонной горы, в сторону Ботанического сада. Свадьба! Музыка, барабаны, вереница машин. Отгуляли у них, потом у нас. Я счастлива, что сын наконец определился. Каждая мама желает хорошее своим детям. И я уже знаю, что через месяц  уезжаю. Но куда? Этот вопрос остаётся не решённым. К нашей медсестре аллергологического отделения приехал сын из Нью-Йорка, и у него я взяла, на всякий случай, визу и для моего сына и невестки. Нам уже ничего не сможет помешать - на руках у нас въездная виза и штамп в паспорте. Но куда и в какой город, мы ещё не определились. Вечером, на третий день после свадьбы, собралась у нас вся семья. У меня была хрустальная ваза, туда я завернула листочки маленькие, и на каждом написали все крупные города США. Я попросила всех сесть за стол, успокоиться. Взяла вазу и маленького Петеньку на руки и сказала ему: «Достань бумажку». Это была лотерея, и он вытянул Чикаго. На следующий день я поехала и купила билеты на всю семью - нам на июль, а детям на август.

      Пошла на работу, мне Галина обещала дать адрес её двоюродной сестры, которая жила в то время в Чикаго, но почему-то она уже вторую неделю не ходила на работу. Вечером мы поехали к ней. Оказалось, что она тоже выдавала замуж дочь - неожиданная для меня новость. Я поздравила. Там была  родная сестра той женщины, которая жила в Америке, и она на салфетке пишет адрес и телефон. Мы попрощались, потому что через несколько дней я с мужем улетала.

      День вылета. В аэропорту Тбилиси  собралось много родственников, знакомых. У нас было много больших клетчатых сумок, набитых подушками, одеялами, простынями, дублёнками, несмотря на лето, и разной одеждой, ничего из запрещённого на вывоз. Даже доллары на двоих разрешалось вывезти в то время 10000. Такой суммы у нас не было - нас обобрали, как липку, и мы уезжали, имея на руках всего 5000 долларов. Поверьте, это было очень мало, хотя все думают, что, имея такую сумму, можно устроиться. Не верьте.

      Посадка объявлена. Слёзы у всех. Кто мы такие вообще? Мы мухи, которых легко убить одной хлопушкой. Поцеловались, попрощались, прошли таможню. Посадка в самолёт. Прощай Родина навсегда. А слёзы катились из глаз моих, понимая, что больше никогда не вернусь. Пока сидела в самолёте, вся жизнь прошла перед глазами, и только молодые годы оставили отпечаток любви на всю жизнь.


НИНА КАМЕНЦЕВА

РОМАН

ЖИЗНЬ МОЯ, КАК ОСЕННИЙ ЛИСТОЧЕК

ТОМ1