Тяжёлые колоски

    Солнце клонилось к закату. Золотисто-малиновые облака над горами плыли в сторону пшеничного поля колхоза "Красный Рисороб". За ним, в камышах скрывался пруд, где с раннего утра и  пасла Машенька гусей.
    После уборки пшеницы на поле  кое-где ещё  оставались хрупкие, надломленные колоски. Собирать их не разрешалось. Но Маша украдкой подбирала колоски на поле у пруда. Тех двухсот граммов на трудодень, что приносила мать, конечно, не хватало на большую семью.
Если бы кто-нибудь спросил у неё, чего ей хочется больше всего на свете, то она, не задумываясь, ответила бы – хлеба…
    Так хотелось есть. Пора уже домой. Она достала из-под кустов  крынку, в ней  вместо выпитого ею молока синела сочная ежевика. Её можно было собрать вдоль арыка, втекающего в пруд. Но ягодки Маше достались не легко, – она посмотрела на свои расцарапанные руки и ноги, поправила ягоды. Нет, ни одной ягодки она  не съест, – так ей хотелось  порадовать родных, особенно маленького Петю! А бабушка Дарья, наверное, сделает такие вкусные вареники!  Да и муку можно будет смолоть из пшеницы. Маша вытащила из-под куста припрятанный ею мешочек  с пшеницей. Запустила в него руку, перемешивая и  сжимая в кулачке драгоценные зёрнышки. Килограмма три будет, – отметила Маша для себя с какой-то внутренней радостью. Но чувство страха  выдернуло её руку, – вдруг кто-то увидит… Нужно спрятать его, – за такое могут и мать посадить. Вон на той неделе в колхозе обсуждали соседку тётку Зойку,  которую задержали с двумя килограммами зерна и  посадили на два года. Поговаривали, что ей повезло - пожалели пятерых малолетних детишек, а так бы на десять лет в лагеря...
  Маша хотела привязать мешочек с зерном  под брезентовой  юбкой, но тут увидела на просёлочной дороге всадника. Мелькнул красный околыш фуражки. Участковый!.. Маша испугалась, бросила мешочек  под куст и побежала. Босая она бежала и бежала, не чувствуя уколов скошенной пшеницы и высохшей травы. Сердце бешено колотилось, брезентовая юбка хлопала как парус на ветру, а ей слышался конный топот.
   Совсем стемнело, даже звёзд не было видно.  Зацепившись за что-то,  она упала. Когда поднялась, то не могла понять, где она находиться. Маша продолжала идти вперёд, – совсем незнакомые места окружали её. Мелькнуло в голове, – заблудилась. Что делать? Если остаться до утра, то могут и волки напасть.  В казахских степях они были не редкостью. Стало жутко от этих мыслей.  Маша  вспомнила, как зимой рано-рано, совсем ещё было темно,  а она, – девчонка восьми лет, с другими детьми  шли  за семь километров  в школу в Успеновку. Её мать – Софья Кондратьевна, тётя Соня –   так звали её местная детвора, всегда одна из села провожала их с огнём. И то только часть пути, а дальше дети уже шли сами с факелами, чтобы не только освещать свой путь, но и отпугивать волков. И, несмотря на все эти трудности и страхи,  в школу шли  с радостью даже в лютые морозы и ветра,- хотелось учиться.
      Волки часто подбирались к ним совсем близко и, ощерившись,  жутко выли!   Этот ужас не забыть!  Нет, нужно идти, но в какую сторону?! Тут она услышала журчание воды, – арык! Он должен привести к пруду. Маша пошла на звук,и вот прохлада воды коснулась её ног.Она так обрадовалась, - выберется!
  Если нет звёзд на небе, – ни зги не видно в степи.  Ей пришлось идти  вдоль  арыка. Порой  оступаясь, запутавшись в осоке, она срывалась  в русло. И тут тоже  было не безопасно. Змей ядовитых было много в этих местах.
  – Только бы не наступить на змею! – мелькнула жуткая мысль, когда что-то скользнуло по ногам.  Мокрая, продрогшая и уставшая она шла и шла  по течению. Ветер донёс шорох камыша.Значит и пруд близко. Вдруг услышала гогот гусей.
  – Гуси, родненькие мои! Они не ушли и ждут меня! Тега-тега! – прокричала Маша.  Гуси, узнав знакомый голос, загоготали громко, захлопали  крыльями, потом сорвались и полетели домой.
  – С этих мест и в темноте найду дорогу, уже улыбаясь, успокоила себя  горе-путешественница.  Стала  искать свой злополучный мешочек и ягоды, ощупывая землю под кустами, натыкаясь на прутья.
  – Вот он в целости и сохранности, тут же и крынка! Маша погладила её, прижала к себе мешочек и радостная побежала в сторону дома. На чёрном фоне высветились два оконца и плетень их двора. Гуси уже были дома. Несмотря на позднее время, никто не спохватился, что девчонки так долго нет, не до неё было... Во дворе была какая-то суета и переполох. Соседки резали и ощипывали кур, что-то готовили. Маша поздоровалась и проскользнула в дом, чтобы снять мокрое платье. Она увидела, как отец обнимал  заплаканную  мать с восьмимесячным Петей на руках. Лицо его было такое печальное и растерянное. И бабушка, Дарья Моисеевна, и сестрёнка Ксения,  и брат Дмитрий всхлипывая, утирали слёзы. Дядя Илья, родной брат отца, успокаивал бабушку:
  – Это не надолго, скоро мы с Михаилом вернёмся.
 Произошло что-то страшное! – подумала Маша,– Что случилось? – сорвалось с её губ. Отец повернулся, подошёл и обнял дочь, глядя ей в глаза:
Война, Маша, война! Берегите себя и друг друга, матери и бабушке помогайте! Я скоро вернусь! Давайте прощаться, – он выпрямил плечи. Это был красивый крепкий мужчина тридцати семи лет.
  –Жди, Соня!
  – Как же мы без тебя, тятька?! – захныкал Митька.
Бабы заголосили.  Ком подступил к горлу, а слёзы сами полились.
  – Только вернитесь, родненькие, с  победой! – слышалось со всех сторон. Все село пришло провожать.
  – Вернёмся!.. Ждите! Но-о, Гнедая! Бричка, на которой сидели, спина к спине  два родных брата,– Каневский Михаил Митрофанович и Илья Митрофанович Хижняков, тронулась... За ними  одна за другой отъезжали повозки с односельчанами. Всех мужиков забирали на войну.  Последним в обозе ехал верховой. Маша его узнала  – это был тот самый, от которого она убегала.   Вон оно что  –  война!.. Какое страшное слово!  Ещё слышалось: – Ждите, вернёмся! – а темнота их уже проглотила… У Маши от горя и руки опустились. И вдруг она услышала, как посыпались зёрна на сухую землю, барабаня, словно дождь.
  –  Ой, колоски! –  Маша на ощупь стала подбирать драгоценные зёрна, заливаясь слезами.
  –  Это же хлеб! Как же мы без тебя, хлебушек… Как же мы без тебя, батька?!