Безделушка

- Я тебя больше не люблю, - говорит она.
Он кивает, переваривая услышанное. Не каждый день тебе говорят такое прямо в лицо. В голове шумит. Вероятно, от полученного шока.
- И давай разойдемся по-хорошему, - продолжает она, закуривая.
Почему бы нет? По-хорошему. «Останемся друзьями» и так далее. Как в мыльных операх, Господи ты боже мой.
- Нам не стоит больше жить вместе. Это твоя квартира, поэтому сегодня вечером
я соберу свои вещи и уеду.
- Как, уже сегодня? – вырывается у него.
Ну вот, все испортил. А ведь так мирно беседовали, как цивилизованные люди!
- А зачем тянуть? – искренне удивляется она.
Похоже, для нее этот вопрос уже решен. Сейчас пойдет собирать вещи. Вытаскивать свое белье из ящиков его комода. Снимать свои платья и блузки с вешалок в его шкафу. И все в таком духе.
- Я заплатила за свет в прошлом месяце, - доносится из ванной ее голос. Что-то
падает и разбивается. – А, чччерт!
- Что там у тебя? – кричит он.
- Разбила твою туалетную воду. Извини.
Туалетную воду. Которую сама же и подарила. Из ванной уже ощутимо тянет ароматом дорогих духов. Теперь вся квартира с месяц будет благоухать «Гуччи».
- Я все уберу! – обещает она и гремит чем-то, разыскивая тряпку. Сейчас еще что-
нибудь уронит.
- Оставь, я сам уберу! – кричит он в ответ.
Конечно, сам. Он и на кухне все делал сам. Она тоже пробовала и неоднократно, но без особого успеха..
Запах духов расползается по всему дому. Спасаясь от него, он ретируется в комнату, именуемую «кабинетом». Садится за стол, включает компьютер. Верный друг, так и хочется погладить монитор, как умного пса.  Он бьется в сетях Интернета, как рыбка... увы, далеко не золотая. Громко и не к месту смеется. Нервишки сдают, видимо. В дверь просовывается голова его недоумевающей почти-не-подруги.
- Веселишься? – звенит упрек в ее голосе.
А что же ему делать, рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом? Он вскипает, как чайник, забытый на плите. В воздухе пахнет первосортным скандалом. Как ни странно, она успокаивается первой. Обычно все бывает наоборот. Она кричит, фигурально (а иногда вполне реально) бьет посуду, он урезонивает и успокаивает. Сегодня – не так. Сегодня – исключительный день.
- Давай не будем ругаться. Это же наш последний вечер, - говорит она. Снова
пафос, снова «мыло» родом из «заэкранья». Все равно он согласно кивает. Она возвращается в спальню, он остается наедине с монитором, процессором, принтером, сканером. Серьезная компания. Окружили его и молчат, ждут чего-то. Ребята, вы были свидетелями последней семейной сцены. Где же аплодисменты? Талантливым актерам нужно аплодировать. Совершенно неожиданно принтер оживает, начинает судорожно выплевывать листы бумаги. Он испуганно вздрагивает. Господи, ну и денек! Подбирает с пола бумагу, прислушивается к возне за стеной. Что она там делает? Мебель двигает, что ли?
Она действительно двигает мебель. Толкает комод, крепкое дерево скрипит и стонет, протестуя. Он бросается на помощь, в которой и она, и комод весьма нуждаются.
- Ты хочешь забрать его с собой? – пыхтя, спрашивает он.
Она мотает головой, сдувает со лба каштановый локон. Укол в сердце, щемящее чувство под ложечкой. Мгновенный проблеск памяти – его губы, прикасающиеся к этому шелковистому завитку... Наконец, комод нехотя уступает. Она с победным криком протискивается в ущелье между стеной и  деревянной доской. Ей это по силам – при ее-то комплекции.
- Вот они! – восклицает она и он видит на ее раскрытой ладони нитку бус.
Блестящие голубоватые камешки, застежка в виде цветка. Безделушка.
Он пожимает плечами. Стоило возиться из-за такой мелочи. Он смотрит, как она сдувает невесомые пылинки  со своего сокровища, и снова на него накатывает непрошеная нежность. Веснушки вокруг симпатичного носика. Ее губы – улыбающиеся или надутые, какая разница! Ее глаза...
- Эй! – Она отрывается, наконец, от созерцания своих бус и теперь смотрит на него.
Он краснеет, застигнутый врасплох. А что он такого сделал-то? Засмотрелся на женщину, с которой прожил пять лет? Нечего сказать, тяжкое преступление.
У него нет ни сил, ни желания снова притискивать к стене этот комод. Спальня напоминает теперь магазин женской одежды в сезон скидок. Многочисленные предметы туалета лежат на всех горизонтальных плоскостях. А посреди этого хаоса восседает она, его создательница, скрестив ноги по-турецки, разглядывая дурацкие голубые бусы. Он тихо отступает за порог, унося с собою яркую умозрительную картинку – молодая женщина сидит на кровати в косых лучах солнца, а сквозь ее пальцы струится сверкающая змейка ожерелья.

Пожалуй, лучше мышкой сидеть в кабинете и ни во что не вмешиваться. Мудрое решение. Мышкой и с «мышкой». Но от компьютера болит голова и он ложится на угловой диванчик. Еще один старый «друг». Немало ночей он провел на его потертом плюше, изгнанный из спальни после очередной ссоры. Но ЭТОЙ ночью он будет спать на роскошной двуспальной кровати. Один. А утром его не потревожит ни шум воды в ванной, ни звон разбитой тарелки, ни нежданный поцелуй... Скрипят пружины, он поворачивается на другой бок и крепко зажмуривается. Он же не собирается плакать. Нет, не собирается. Вот черт...

Открывается дверь. У нее кошачья поступь да и мягкий ковер на полу заглушает шаги. Он бездарно изображает спящего. Но ей все равно, спит он или нет. Она трясет его за плечо.
- Я ухожу. – Он поднимается с дивана, глядя в пол. Ни к чему ей видеть его
покрасневшие глаза. Не нужна ему жалость.
- Давай я тебя отвезу, - мужественно предлагает он. Голова гудит от боли, а
желудок медленно поднимается к горлу. Наверняка сезонный грипп подцепил. Или это «нормальное» самочувствие БРОСАЕМЫХ людей?
- Не надо, я вызвала такси. – говорит она и идет в прихожую с тяжелой сумкой
наперевес. Его помощь ей больше не нужна.
Пережить бы еще сцену прощания у порога... Он мельком взглядывает на себя в зеркало. Не все так страшно. По крайней мере, следов слез не видно. И тогда он все-таки поднимает глаза. На ней короткое платье, выгодно подчеркивающее тонкую талию. Легкий макияж – ничего лишнего. И голубые бусы на шее. Он смотрит на это дешевенькое украшение и старается сосредоточиться только на нем. Боится, что иначе сделает или скажет какую-нибудь глупость.

- Ну... – начинает она и тут же умолкает. Словно ей уже нечего ему сказать, все
темы для разговоров исчерпались за  пять лет. Он по-прежнему смотрит на бусы, мелкие грани камней переливаются на свету. Потом вдруг это радужное сияние начинает множиться. Глаза снова наливаются горячей влагой. В последней отчаянной попытке скрыть от нее свою слабость, он отворачивается. Считает до десяти, делает глубокий вдох. Все бестолку. Нервные толчки сердца уже, кажется, резонируют от стен. Прикосновение к плечу сродни электрическому разряду.

- Я пойду... Прости. – и какую-то долю секунды ему кажется, что она тоже сейчас
расплачется. Но нет. Она не плачет, только вздыхает. Открывает дверь, подхватывает левой рукой чемодан (очень тяжелый, судя по всему). Делает шаг за порог и оглядывается. В эту решающую минуту главному герою по всем законам жанра полагается крикнуть: «Останься!» и броситься вслед за своим уходящим счастьем. В реальной жизни главный герой всего лишь стоит, опустив руки и глаза. Он продолжает стоять и после того, как щелчок замка возвещает миру, что отныне у этой квартиры есть только один хозяин. Проходит еще минуты три – или три тысячелетия. Он с трудом отрывает ноги от пола. Идет в спальню. Уже на пороге комнаты понимает, что ему вряд ли вынести зрелище выпотрошенных шкафов и комодов. Поворот на 180 градусов. Со стороны он, наверно, похож на робота, который нуждается в небольшом ремонте. Но кому какое дело, в конце концов?

Кухня такая же, какой была вчера. Можно даже представить себе, что это и не кухня вовсе, а машина времени. Он садится на табуретку возле холодильника. Тот гулко рокочет и это – единственный звук в осиротевшей квартире. Глаза поочередно останавливаются на столе с хлебницей посередине, на плите, на веселеньком кафеле в цветочек... Такой привычный, вчерашний уют. Он готов просидеть здесь до вечера, обманывая самого себя. Пытаясь обмануть время, которое только делает вид, что остановилось.

Нужно встать. Заняться повседневными делами. Сварить кофе, например. Он это любит и умеет. А у нее неизменно получалась горькая бурда, которую он мужественно поглощал, чтобы только не обидеть. Он берет в руки банку с кофе, отвинчивает крышку, вдыхает аромат далеких стран, где под тропическим солнцем созревают кофейные плоды. Горло сжимается и металлическая банка выскальзывает из рук, драгоценное кофейное содержимое взлетает над полом миниатюрным вихрем.
Не нужен ему кофе, ничего ему не нужно. А нужен только ее голос, ее неумение, ее капризы. Ему необходимы их ссоры и примирения, глупый смех без причины.  Ему нужна ОНА.
 
Он бредет по квартире, натыкаясь на мебель, как слепой. От запаха разлитых духов болит голова, сердце по ощущениям превратилось в свинцовую гирю. Ноги подгибаются и он садится на ковер. Закрывает глаза. И как наяву видит ее, сидящую по-турецки на кровати, с лицом, склоненным над голубым сиянием бус в ладонях. Голубые бусы... Одна картинка сменяется другой... забавные штуки выкидывает порой память... Море, зернистый песок, алмазы брызг на коричневой коже... мальчишка бредет по пляжу с сумкой через плечо... он покупает у него бусы, голубые бусы... ожерелье так красиво оттеняет ее загар... его пальцы застегивают замочек в виде цветка на ее шее... она смеется, ее руки, горячие от солнца... поцелуй, сдобренный морской солью, ветром, счастьем...

На его губах – соленый привкус. Только это уже не отзвук воспоминаний, это – слезы. Теперь ему не от кого их прятать– разве что от себя самого. Бусы, голубые бусы... прозрачные, как морская вода, камешки... осколочки былого летнего счастья...

Слезы иссякают, но не внезапно, а постепенно, как струйка воды из неисправного крана. Кап-кап-кап... все. Он так и сидит на ковре - мягком, ворсистом, уютном. Пора бы уже подниматься, что толку разводить сырость, жалеть себя, растравлять душу прекрасными воспоминаниями? Так нашептывает пресловутый здравый смысл. И он прислушивается-таки к этому слабенькому шепоту, едва слышному на фоне стонов, воплей и рыданий мятущихся чувств. Формулировочка. Во как завернул! Самоирония – не самый плохой спасательный круг... и он медленно, как старикан, прищемленный ревматизмом, встает с пола. А в квартире-то темно совсем, вечер уже, оказывается. Ну и пусть будет темно. Окно открыто, пятый этаж, любо-дорого поглядеть. Равнодушно прикидывает – а что, если сигануть вниз? Или недостаточно высоко для смерти без особых мучений? Шепот здравого смысла теперь слышен куда как отчетливее. Нет, никаких самоубийств! «В этой жизни умереть не ново...» Точнее златокудрого хулигана не выразишься, пожалуй. Умереть – дело не хитрое, а ты вот пожить попробуй... И, вместо того, чтобы рухнуть с подоконника в весенние сумерки, он садится на этот самый подоконник, нашаривая в кармане смятую пачку сигарет. Ароматная отрава проникает в грудь и вроде даже прочищает мозги. Боль душевную, понятное дело, сигаретным дымом не излечишь. Надо полагать, уймется эта боль ох как нескоро. Но – уймется. Когда-нибудь.

Дымовые завихрения растворяются в синей прохладе под аккомпанемент вечерних звуков – сигналят машины, кричат заигравшиеся во дворе дети, откуда-то доносится музыка... И где-то, посреди этого вечернего города есть она, его невозможная, взбалмошная, невозвратимая любовь. Сидит ли она в кафе за чашкой крепкого чая? Говорит по телефону с одной из бесчисленных подруг? Попросту лежит на диване в родительском доме? Неважно. А важно другое – на ней все еще голубые бусы, он в этом твердо уверен. Простенькая безделушка, унесенная из их ныне опустевшего дома в качестве бесценного сокровища. В качестве напоминания о солнечном дне на пляже, когда все было так просто, ясно и пронзительно-радостно. А раз так – значит, есть крошечная надежда на возвращение. На обретение. На воскресение. И причина тому – мелочь, безделушка, горсточка блестящих камешков.

Потому что счастливые моменты прошлого – это уже не безделушки. Каждый из них – как драгоценный камень, бриллиант чистейшей воды или редкая жемчужина. Сколько таких жемчужин выловили они в волнах времени? Много, вполне достаточно для того, чтобы нанизать еще одно ожерелье...
- Я все помню... – говорит он совсем тихо.

- Я помню, - говорит она, прикасаясь к голубому ожерелью на шее.

... Иногда воспоминания – единственное, что остается людям. Но это не так уж мало, правда?