О музыке и любви

               


Ищущий, неспокойный взгляд останавливается на бутылке бордо, вытянувшей тонкое горлышко посреди бокалов и тарелок. Рука ее соседа справа лежит на краю стола, тонкие пальцы неслышно постукивают по белой скатерти. Она поворачивает голову и видит его глаза. Он смотрит понимающе и тепло. Кажется, он тоже чувствует себя не в своей тарелке. Бедняга Николя. Фредерик с аппетитом уплетает оливки, перебрасываясь шуточками с Сильвией Дицман, из отдела маркетинга, кажется...
Элен поправляет колье, зацепившееся за прядь волос. На ней вечернее платье с декольте, открывающим плечи, колье тонкой работы красиво оттеняет сливочную белизну кожи. Она чувствует на себе заинтересованные мужские взгляды, которые она обычно невозмутимо игнорирует, словно окружив себя невидимой защитной оболочкой. Непонятно почему, но этим вечером, празднично-банкетным вечером, ей неспокойно. Хочется уйти из этого ресторана, с его ненавязчивой роскошью, изысканной кухней (выбор Селены, их директрисы, как обычно, выше всяких похвал), но она не уходит. Просто сидит за своим столом, вместе с Николя и Фредериком и заставляет себя улыбаться. Селена время от времени поднимается со своего места, скользит между столиков в своем струящемся изумрудном платье, занимает гостей, как радушная хозяйка. У нее это отлично получается и Элен завидует ей. Рассеянно двигая по тарелке кусочек осетрины, Элен силится разобраться в себе. В своей нервозности. Что ее, собственно, не устраивает в этом банкете? Ресторан? Шум? Усталость? Трижды нет. Ощутимое неудобство ей причиняют только ее новые туфли от Manolo Blahnik, безумно дорогие, безумно красивые и... жутко неудобные. Такой высокий каблук – просто издевательство над ногами. Ну да Бог с ними, с туфлями... Люди? А что – люди? Коллеги, в большинстве своем милые, малознакомые... Мимо снова шелестит Селена Мюссе, улыбается в ответ на ее случайный взгляд. Коллеги, друзья... Вот они все, как на ладони. Нет, не все. Не все! Элен встряхивает головой, волосы взлетают и опадают. Николя смотрит на нее с удивлением, она не обращает на это внимания. Наконец она находит то, что мешает ей, как камешек в туфле, как крошки в постели. Морель. Жан Морель. Или, вернее, его отсутствие.
А на что она, собственно, рассчитывала? Что он придет сюда? Усядется рядом и будет весь вечер ухаживать за ней? Легче представить их великолепную Селену в каком-нибудь рубище, чем допустить ТАКОЕ даже в мыслях. Морель остался верен самому себе. Никаких глупых вечеринок с шампанским и танцами. Никаких огоньков свечей, поблескивающих на хрустале бокалов (а на столах только что зажгли свечи в серебряных канделябрах). Ибо в понимании Жана Мореля все это пошлость и скука несусветная. Все так и не может быть иначе. Придя к такому выводу ( в который раз!) Элен позволила себе еще несколько глотков вина. Поможет расслабиться.
Половина двенадцатого. Черт побери эти туфли! Элен мечтает о том, как доберется до дома и первым делом скинет с ног эти пыточные орудия. Прямо у порога! А потом – теплый душ и спать, спать, спать. Лучше - без снов и навязчивых мыслей. Элен берет свою сумочку, повернувшись при этом к выходу (высокая, стрельчатая арка вместо двери.) . Там кто-то стоит. Потом этот кто-то делает шаг вперед и Элен готова поверить, что она вовсе не собирается ехать домой и ложиться спать – она уже спит. Потому что в ресторан входит Жан Морель. Глядя на празднующее сборище своими холодными глазами. Синий лед в его глазах. И целая глыба льда у нее под сердцем. Это не «приятный холодок», это пронизывающий холод. И совсем непонятно, почему у нее горят щеки и дрожат пальцы. Она надеется, что это не так заметно. Она берет свой бокал, но он уже пуст. За спинкой стула, словно белый призрак, появляется официант. Еще вина. Поверх края бокала Элен смотрит, как воплощение ее навязчивой мысли идет по залу. Не к столу своего удивленного друга, который поднимается ему навстречу. Не к Селене Мюссе в ее потрясающем изумрудном платье. И уж конечно не к ней, Элен.
- Надо же... – шепчет Николя, он тоже удивлен не меньше Элен, - Морель пришел!
Куда же он направляется? На что он смотрит? Через секунду Элен получает ответ. Рояль. Черный и солидный. Сверкающий. Ждущий прикосновения талантливых рук.
Музыканты, весь вечер играющие что-то ненавязчивое, переглядываются. Человеку за роялем нет до них никакого дела, они на другом конце Вселенной. Как и все остальные, очевидно. Оживленный гул голосов с отдельными всплесками смеха не смолкает окончательно, но затихает. Потому что Жан Морель начинает играть. Со своего места Элен может видеть его лицо. А если слегка подвинуть стул – сможет увидеть руки. Она так и делает.
Она любит музыку. Не очень хорошо разбирается в ней, но любит, а это главное. Хорошая музыка в хорошем исполнении способна  вызвать слезы, улыбку. Заставить сердце сжиматься от сладкой муки. Как раз это и происходит сейчас с ее сердцем. Кто в этом виноват – Моцарт ли, пианист, его руки... или расстроенные нервы? Элен не хочет думать об этом. Ей нужно только слышать и видеть. Впитывать. Наслаждаться.
Теперь он играет мелодию, похожую на вальс. Приливы и отливы. Вдох и выдох. А в зале уже давно не слышно ничьих голосов. Точно ресторан вдруг превратился в концертный зал. Лица задумчивы, глаза блестят. У некоторых руки сложены, точно во время молитвы. Но Элен ничего этого не видит.  Она слушает. И смотрит. Худое лицо с впалыми щеками, отмеченное усталостью. Глаза, которые видят то, что недоступно другим. И ей в том числе. Боже, как он играет! Она машинально проводит ладонью под глазами и чувствует влагу. Слезы, всего лишь слезы. Ее совершенно не заботит, что кто-то может увидеть ее плачущей. Какая разница, в конце концов! Слезинка скатывается по щеке и капает прямо в бокал с вином. Жемчужина в жидком рубине. Вот такая метафора.
А музыка не смолкает. Магия усиливается с каждым аккордом. Это блюз? Мелодия медленная и страстная. Жаркий огонь и холодная вода. Элен стискивает руки – они тоже холодные. Она на секунду закрывает глаза. «Я считаю – раз, я считаю – два, я считаю – три…» - ведь так было в той жуткой книге Паланика?
Почему он все-таки пришел?  Пришел и собирает дань восхищения. Дань… любви? Потому что Элен кажется, что все женщины, собравшиеся здесь, влюблены в Жана Мореля. Невозможно не влюбиться в этого человека, когда он ТАК играет. Это не просто мастерское исполнение – это... это... Элен трудно подобрать нужные слова. Свет? Сила? Полет души? Она заставляет себя отвернуться, окинуть взглядом ресторан. Так и есть. В глазах Селены она видит отблеск того же света, который исходит он человека за роялем.
Сколько нежности в этих звуках! Нежности, которую ни за что не угадаешь за непроницаемой броней, покрывающей Жана Мореля. Господи, что же это такое... Лучше пусть он перестанет, перестанет... иначе она окончательно потеряет голову... если уже не потеряла.
Видимо, вмешались высшие силы, а может быть, просто телепатия. Морель прекращает игру, но не обрывает внезапно. Музыка звучит все тише и тише, становится эхом эха, прежде чем раствориться где-то в отдалении... Несколько мгновений в ресторане царит абсолютная тишина. А потом – аплодисменты, взмывом, волной, шквалом. Элен хлопает вместе со всеми, она ничего не может с собой поделать. И под шум оваций тот, кто вызвал их, спокойно удаляется. «Из ниоткуда – в никуда». «Как», «почему» и «зачем» в данном случае излишни. Неприменимы к Жану Морелю. Все это отлично понимают, Элен – тоже. Вот теперь ей точно пора уходить.
Одиночество (особенно в темноте и тишине) – чертовски полезная штука. Ну… бывает таковой время от времени. Вернуться домой… заснуть под шум ветра, как под музыку. Под звуки рояля. Вот только без снов теперь никак не обойтись. Что ж… пусть будет так. Может быть, во сне она еще раз сможет увидеть сумрачное лицо и руки, летающие над клавишами. Может быть...