Советская армия и эстонский мужчина-7

Переезжаем в Грузию.

Это был, вроде, конец февраля 1952 года, когда пошли разговоры, что скоро мы переедем на новое место. Началось время ожидания. Переезд приносит солдату какое то разнообразие в ежедневной, монотонной рутине. В марте часть личного состава уже начала переезд на новое место. Это место должно было быть в Грузии, где надо было строить очередной аэродром.Наша рота начала переезд в первые дни апреля 1952 года. Трактора погрузили на железнодорожные платформы и закрепили толстыми металлическими тросами. Также в вагонах было место и для людей. И нас снова встретили уже знакомые вагонные нары.
В тракторном парке возле нашей роты было построено строение, напоминающее баню. Старшина приказал разобрать это строение и также погрузить на платформу. Он планировал построить баню на новом месте службы. В один день эшелон тронулся в путь. Проболтались в пути день и ночь и на следующий день, проснувшись, заметили что окружающий нас мир стал гораздо красивее. Из глинняных степей мы приближались к Грузии. Вишня,слива и многие другие деревья-кусты цвели. В первые дни апреля там уже всё цвело. Наши ребята такого раньше никогда не видели.
Офицерские семьи также ехали с нами в одном эшелоне. Ехали мы два-три дня. За день два раза давали горячую пищу. Пару раз в день перед прибытием на станции эшелон делал остановку. Все дружно вываливали из вагонов и недалеко от железнодорожных путей справляли естественные потребности. Рядом присаживались как солдаты так и офицерские жёны-дети. Потребность не оставляла места для стыда.
В конечный пункт , станцию и город районного центра Цители-Чкаро Грузинской ССР, мы прибыли ночью. Утром началась разгрузка техники и оборудования. После чего нас погрузили в машины и отвезли примерно за 20-25 километров в какую то маленькую деревню, где находилась местная машинно-тракторная станция.
Нашу роту разместили в старой хибаре. Стены из толстого слоя глины,крыша, но потолка не было. Из досок, привезённых с собой из Кюрдамира, мы снова соорудили двухэтажные нары. Всё нашей роте не понадобилось. Площадь, оставшуюся свободной, отгородили от спального помещения стеной из досок. Тёмными вечерами за перегородкой собирались группами по национальному признаку, чтобы провести там свободное время. Разжигали костёр. Материал для бани, привезённый с собой из Кюрдамира, весь пошёл на костёр, поэтому баня так и осталась непостроенная.
На улице деревья-кусты цвели, но ночью спать было ещё холодно. Мы ложили два матраца рядом и вдвоём залазили под одно одеяло. Поэтому укрыться можно было двумя одеялами и сверху ещё две шинели.

Контрразведка работала.

Разумеется у нас проводили политзанятия. Разьяснили, что среди Грузинских властей плетутся каки ето интриги. Главным виновником неприятностей был один из секретарей центрального комитета комсомола Грузии. Говорили, что скоро в Москве начнётся 19-й сьезд КПСС, где будут приняты очень важные решения для всего нашего будущего. К тому времени я уже достаточно хорошо понимал русский язык.Даже уже пробывал читать русскоязычные журналы и газеты. НУ а из дома мне присылали газеты на эстонском языке. Эстонские новости доходили до нас с опозданием, но это были новости на родном языке и для нас по этой причине все новости из дома были свежими.
Также в военной части делал свою ежедневную работу контрразведка. Харальда Мярка вызывали на допрос. Ему сообщили, что его старший брат Арнольд сейчас отбывает наказание по злоизвестному параграфу 58, то есть за антисоветскую деятельность.
Только подумайте, сколько дел было у контрразведки! Дома собрать все данные, касающиеся семьи эстонского парня, переслать всё это в Грузинскую ССР и занести это данные в личное дело эстонского праня, проходящего срочную службу в рядах Советской Армии. Харальду сделали предложение, чтобы он, как сержант и комсомолец, должен докладывать о обстановке и разговорах в роте. Харальд от этого отказался.
Своеобразным событием или даже праздничным днём был день, когда эстонцы получали посылки из дома. Из дома солдату обязательно присылали куски сушёного или копчёного свинного сала. Это был для нас деликатес. Если русский пробовал эстонское сало, то каждый из них говорил, что тут обязательно надо поллитра. Для нас же домашнее сало никак не ассоциировалось с водкой.
Вяйно Моллоку, который призывался из Сааремаа, бабушка прислала в посылке сушёного язя. Посылка из Сааремаа через огромную Россию и в Грузию. После войны я десятки и сотни раз сушил и ел сушёного язя но так вкусно мне никогда не было как я пробовал в Грузии летом 1952 года. Наверное такой длинный путь из дома сделал этого язя таким вкусным.

Врачи следили за солдатскими промежностями.

Летом 1952 года в Грузии у нас прошёл врачебный контроль.
Целая рота голых солдат предстала перед врачебной комиссией. Сперва наперво спросили, не болел ли кто венерическими болезнями. Потом приказали повернуть голову налево и несколько раз сильно покашлять. Во время кашля внимательно наблюдали за областью паха. Если была какая беда, то она должан была броситься в глаза именно в области паха. Насколько я знаю, в нашей роте ничего подозрительного ни у кого не обнаружили. Во время пребывания в Кюрдамире нам дважды делали какой то очень больной укол. НО, кажется, даже не сказали для чего и от чего. Укол делали в спину после чего давали приказ заниматься физкультурой и поднимать тяжести. Это причиняло сильную боль в мышцах, практически на несколько дней. Некоторые после укола даже заболели.
Когда нам сделали второй укол мы говорили между собой, что вот снова пришло время нести со станции на спине камни. И утром поступил приказ после которого мы бегом направились на станцию. Мышцы после укола сильно болели. Мы должны были за день сделать две большие отгрузки камней. В армии я понял, почему на врачебной комиссии в Хаапсалу у маленького Юхана спросили, не мочится ли он под себя. Это действительно было в роте у двух-трёх человек. Также и в других ротах было видно, что некоторые матрасы по утрам вывешивали для просушки на улицу. Как под себя мочатся было хорошо видно во время ночного дежурства по роте. Все спят,но было слышно, как у кого то на пол тихонько журчит струя. Мы знали, у кого приключается такая беда. Больше всего это случалось после дежурства, длившегося 24 часа. Из за того, что под себя мочатся, из Советской Армии никого не комиссовали. Из нашей роты по здоровью комиссовали только одного русского парня, у которого на руках и ногах была сильная, неизлечимая экзема.

Смерть великого вождя.

Наступило начало марта 1953 года.Пару дней по радио приходили сообщения о тяжёлой болезни нашего великого вождя Сталина. Потом пришло сообщение о смерти Сталина. Это было 5 марта 1953 года. После этого нас всех собрали на срочное построение перед клубом. Солдаты были намного тише, чем обычно. Был день траура и ежедневные споры и разговоры затихли. Батальонный замполит что то долго нам рассказывал. Замполит был пожилой мужчина. Где то около 60 лет. Он говорил, и у него во время всего выступления из глаз текли слёзы.
Снова сборы, новая работа и хорошая новость.

В середине мая 1953 года была скомплектована группа из 25 человек и на рейсовом поезде из Грузии мы направились в сторону Москвы.
В одно утро мы оказались на железнодорожной станции Москвы. Далее на трамвае на другой железнодорожный вокзал и на поезде в город Димитров, что недалеко от Москвы. В Димитрове находился батальон в состав которого и быле передана наша рота. На двух грузовых машинах нас привезли в военную часть. Местонахождением военной части был бывший тюремный лагерь, который назывался по имени близрасполагающегося села Жуковкой. Жилищем для солдат служили круглые юрты, где внутри по кругу стояли двухэтажные нары. В каждую такую юрту вмещалось 40-50 человек.
Каждый солдат сразу занял себе нары и пометил их, написав имя на досках из которых сделаны нары. Если внимательно почитать все надписи то можно было узнать, кто и когда ранее спал на этих нарах. Мы нашли на нарах таблички, на которых было написано имя, возраст, дата начала заключения, параграф криминального кодекса и какой срок получил человек, спавший на этих нарах. Естественно, нам приказали сорвать все эти таблички. В этом лагере ранее содержались обычные уголовные преступники.
Во время дороги до Москвы мы услышали и хорошую новость. Сообщили, что нам надо будет служить всего три года. Строители аэродромов служили тогда четыре года. Но мы больше не принадлежали к числу строителей аэродромов. Теперь мы должны были строить вокруг Москвы оборонительное кольцо, чтобы империалистическая военщина не смогла разрушить ракетами нашу великую столицу.

В секретном бункере работали личности в белых халатах.

На третий день нас повели на обьект. Через несколько дней нам стало ясно, что тут в лесу делается.Нашим приказом было строительство бетонированной дороги. Рядом с дорогой находились бетонированные площадки в которые были вкрычены большие железные болты. Мы думали, что на этих площадках начинается монтирование оснований для ракет. К каждой такой площадке подходил толстый кабель. Другой конец кабеля уходил в бункер, скрывающийся в лесу. Размеры бункеров были примерно 6х7 метров. Бетонные стены и потолок, наружная дверь из толстого металла. Снаружи бункера были покрыты слоем земли. Нашим заданием было тогда покрыть бункера травяным покровом. Обьект состоял из двух частей. Больший бункер и был к которому строили дорогу и ограждали забором из проволки. Второй, меньший по размеру, был полностью "секретный". Забор вокруг меньшего бункера уже был построен и стояла охрана. За забором вокруг бункера мы также должны были убирать территорию. Эта "секретная" часть обьекта серьёзно охранялась и нас, простых срочнослужащих, без ежедневного одноразового пропуска на обьект не пропускали. Каждый день составлялся список солдат, кого разрешалось допускать туда на работы. В некоторые дни мы даже должны были несколько часов ожидать перед воротами, пока будут соблюдены определённые формальности и после чего нас впускали внутрь. В этом бункере проходили какие то сверхточные монтажные работы. Кто то из нас смог попасть внутрь и потом рассказывал, что в секретном бункере работают какие то особые личности,также женщины и на всех одеты белые халаты. Обьект охраняли солдаты у которых на погонах были знаки различия артиллеристов.

Грустный отпуск домой.

Где то 18-19 июня 1953 года на моё имя пришла телеграмма с извещением: "Мама умерла, приезжай на похороны." Я был уверен, что умерла бабушка. Так это и оказалось.
Скорее всего пославшие мне телеграммы домашние понимали, что смерть бабушки не является достаточной причиной для того, чтобы меня отпустили домой на похороны. В Советской Армии по причине смери бабушки разрешали краткосрочный отпуск. Но основанием для получения отпуска должна была быть дополнительная телеграмма из военного комиссариата моего района, подтверждающая смерть бабушки. Такая телеграмма вскоре также пришла на моё имя после чего мне разрешили краткосрочный отпуск длительностью семь дней не считая дороги. Обычно солдату выдавали военное требование на бесплатный проезд до дома железнодорожным транспортом. Солдат показывал требование в кассе и получал взамен билет до пункта назначения. Во время каждой пересадки этот билет надо было регестрировать, чтобы попасть на другой поезд.
Не знаю, была ли в нашей части такая договорённость с железнодорожниками или в чём было дело, но мне выдали деньги на билет наличными. Пара офицеров рассказали мне, как правильно найти вокзалы в Москве и Ленинграде и как быстрее проехать. Я справился.
(Путь Манивальда Мююрипела был следующий: поездом из Москвы до Ленинграда, из Ленинграда до Таллина, из Таллина поездом на Лихула, из Лихула на грузовой машине кооператива до Паадремаа, из Паадремаа пешком до Варбла. Е.Т)
Я приехал и пришёл на кладбище Варбла. Остановился возле свежего холмика могилы моей бабушки. Она умерла 15 июня 1953 года в возрасте 77 лет. Последний раз я видел её 9 октября 1951 года, когда я ушел служить в армию а она осталась на дворе, плача и махая мне рукой.
В конце концов я оказался на доре Торитамме, где не был более 21 месяца. Невозможно описать,какие чувства были у меня в этот вечер, когда я снова ступил под крышу своего родного дома. Я ходил снова на могилу бабушки, говорил долгие разговоры с отцом и матерью, повидался со своими тремя младшими братьями и сестрой. В одиночестве сидел на каменном заборе и наблюдал заход солнца.
Закончились мои дни отпуска. Надо было ехать обратно. Автобусом из Карусе до станции. Оттуда на поезде до Таллина. В плане было поехать поездом Таллин-Москва, но на этот поезд уже не было билетов. Решил снова поехать через Ленинград. Этого поезда должен был ждать 6-7 часов. В связи с этим моё прибытие в военную часть за Москвой задержалось почти на день.

Привёз ребятам "Приму".

Я чувствовал страх из за своего опоздания и уже в уме перебирал русские фразы, чтобы найти оправдание моему опозданию. Ко времени ужина я прибыл в военную часть. Командир роты как раз был на месте. Я отрапортавал о прибытии и о причинах моего опоздания. Как то попробывал принисти извенения за опоздание. Я действительно нервничал. Но ротный не обратил на моё опоздание особого внимания.
После я пошел к ребятам. Были длинные разговоры о новостях из Эстонии. В Таллине я купил с собой почти 20 пачек сигарет "Прима". Каждому эстонцу я вручил по пачке сигарет. Это было большое дело. Несколько пачек осталось в рюкзаке про запас. Когда по субботам-воскресеньям ходили в кино я доставал пачку сигарет и после кино раздавал ребятам. Несколько выходных это было обычным делом. Последствием чего стало то, что я сам стал пробовать курить.

Солдаты видели женщин.

В окрестностях лагеря Жуковки находились торфяные разработки где добывали торф для топлива. Работников на торфяные разработки вербовали со всего Советского Союза. Основными рабочими были молодые женщины, которые жили в большом бараке. Эти "женские войска" со своей стороны стали заигрывать с солдатами. Для встречи с женщинами надо было уходить из части тайно. Офицеры озадачились, как оградить солдат от женского влияния. Командиры взводов стали приходить в полночь чтобы проконтролировать присутствие всех солдат в юрте. Некоторые особо рисковые делали "куклы" и подкладывали их под одеяла чтобы показать - солдат на месте и спит. Но всегда эти хитрости не проходили незаметно. Комнадир взвода поднимал командира отделения и с парой солдат направлял их на поиске самоволщика. В одну из ночей и я попал в поисковую группу. Искали одного русского парня про которого друзья сообщили, где его можно найти. Мы нашли солдата и он вместе с нами промаршировал обратно в часть. Но скорее всего командир взвода не отправил информацию о самоволке в вышестоящее командованине. Всё наказание ограничилось зачитыванием моралей ночью. Эта речь длилась не менее сорока пяти минут.
За всю службу в Советской Армии это был первый и последний раз, когда я попал в женское общежитие. И к тому же в ночное время. У них также были двухэтажные нары и свободного места было совсем мало. Практически всё также, как и у нас в казарме.
Один раз случилась грустная история связанная с самовольными походами в женское общежитие. В эту ночь в патруль в дополнение к нашим солдатам пошли тюремные сторожа, продолжающие службу в нашем лагере. Патруль состоял из четырёх-пяти солдат, которыми командовал офицер. Такие патрули ходили недалеко от женского общежития около торфяных разработок. Если в тех краях ловили солдата у которого не было разрешения, то наказанием следовал арест на 7-10 суток. Этой ночью патруль поймал нашего солдата по фамилии Сидоров, который был на пару лет старше нас и уже успел посидеть в тюрьме. Сидоров не подчинился требованию патруля незамедлительно вернуться в часть. Началась словесная перепалка и патруль был вынужден применить силу. Вдруг в руке Сидорова появилось лезвие, которым он нанёс глубокую рану на лице одному из солдат, грузину. К счастью глаз остался целым. Сидорова отправили под трибунал который присудил ему пять или шесть лет лишения свободы.
Недалеко от нас проходил канал Москва-Волга. Солдаты периодически ходили туда тайно купаться. За короткое время в канале утонули четыре солдата из нашего батальона. Я тоже попробовал разок там искупаться. Я выбрал себе такое место, где ноги стояли на дне а голова всегда над поверхностью воды.

Для стрижки скинулись на машинку.

Осенью 1953 года приблизился важный день, который означал два года службы в Советской Армии. До этого срока все солдаты должны были брить голову наголо. Но когда проходили два года службы солдатам разрешалось начинать отращивать волосы. Это было своеобразное ожидаемое время для каждого солдата.
Мы начали небольшую подготовку. В роте было около 20 ребят, призванных из Эстонии. Мы скинулись и купили машинку для стрижки волос. Мы купили самую простую ручную машинку для стрижки, чтобы подстригать волосы весь оставшийся последний год службы. После покупки машинки даже осталось немного денег. На оставшиеся деньги мы купили игральные карты. В карты надо было играть также тайно. Советскому солдату игра в карты была строжайше запрещена.
С получки каждый из нас скинулся ещё по рублю. На эти деньги купили лезвия для бритья и три бутылки одеколона. Конечно одеколон не для питья а для парикмахерских целей.

Снова на новое место.

В октябре 1953 года нашу роту снова расформировали. Недалеко от Москвы в местечке под названием Щербово создавали новую военную часть. В Щербово мы прибыли в середине октября. До нас туда лето уже прибыли солдаты откуда то из Центральной России. Нашей новой ротой командовал капитан Юдищев, отличный мужик прошедший войну. Ротным замполитом был уже ожидающий пенсию майор, который всю жизнь работал следователем в тюремных лагерях. Ротным старшиной назначили сержанта по имени Пётр Захарович Нож, украинца. С Ножом мы вместе начинали армейскую службу. Нож был в прошлом колхозный тракторист и очень шустрый человек. Меня, как бывшего работника колхозной бухгалтерии, назначили каптёрщиком.
В этом раз жильём для нашей роты стал наполовину врытый в землю барак. Основанием барак уходил на полтора-два метра под землю. Крыша была покрыта землёй с глиной, под крышей с обоих сторон было по три небольших окна. Внутри находились двухэтажные нары и проход ежду ними. В задней части бункера было небольшое место для отдыха, которое называли ленинской комнатой. Ленинской конатой называли помещения, где проходили политзанятия. В ленкомнате стояли пара столов, скамейки и на стенах были всякие плакаты.
Мы занялись подготовкой, чтобы привести в порядок жильё перед наступающей зимой. Зампотех вместе с несколькими солдатами занялся отопительной системой. Справа от входа в барак сделали углубление, куда вмонтировали котёл отопления. По обоим стенам провели трубы которые были соеденены с котлом отопления. Заданием дежурной смены было топить печь. Когда вода нагревалась то она проходила по трубам и в бараке становилось тепло. На этих трубах также можно было сушить сапоги и портянки. Портянки оборачивали вокруг трубы и к утру они были абсолютно сухими.
Самостоятельно построенная отопительная система - это было нечто!! Таких условий у нас ранее никогда не было и зимой было очень комфортно.

Пропало солдатское бельё.

Солдат перемещается из одной военной части в другую вместе с данными ему в пользование вещами. Для основанием учёта содатских вещей является список, составленный в двух экземплярах. Один экземпляр остаётся в старой военной части, куда бухгалтерия списывает вещи. С помощью второго экземпляра в новой военной части бухгалтерия берёт на учёт новые вещи. По правилам Советской Армии ротный командир являлся лицом материально ответственным за все вещи в роте. Ротный командир отвечал за сохранность вещей, которые надеты на каждом солдате, за обувь и за постельное бельё. Организовывал сохранность вещей в роте старшина,чьим помошником был каптёрщик. Во вновь созданной ротое каптёрщиком был я.
Когда роту комплектовали то дали приказ на инвентаризацию имущества. Сперва взяли длинный список где было написано сколько и чего должно быть у каждого солдата. После подсчётов выясняется, сколько полотенец, портянок, брезентовых ремней, перчаток и так далее в роте и сколько должно быть по бумагам военной бухгалтерии. К сожалению инвентаризация показала, что некоторые комплекты белья и брезентовые ремни отсутствуют. Пропавшие вещи ротный командир должен оплатить из своего кармана. НО поскольку эта сумма была не особо значительна, то ротный командир поругался со старшиной и со мной. Капитан Юдищев даже не стал прибегать к унижениям и оскорблениям. Его недовольство больше имело вид чтения моралей более старшего человека. Я хотел ему сказать, чтобы он снял часть денег с нашей получки. Я солдатом получал 30 рублей но зарплата старшины могла быть 250-300 рублей в месяц. Капитан Юдищев ответил, что дело не в том, что он должен с получки заплатить несколько рублей. Дело в том что я, как бывший колхозный бухгалтер, не смог правильно сощитать всё имущество тогда, когда в роту прибыли новые солдаты. Капитан не хотел понять, что когда мы со старшиной начали организацию всего хозяйства, часть содат уже была в роте.
Так вот я пробовал сам периодически подсчитывать имущество в роте. Как то выяснилось, что пропали 10-12 пар трусов. Они пропали в то время когда я 4-5 дней находился в военном госпитале. Мне вырезали нарыв, выросший на левой стопе.
В эти дни в роте был банный день, который старшина организовывал в одиночку. Он принёс из прачечной для солдат чистое бельё. В бане каждый солдат отдал грязное и получил чистое. Всё собранное грязное бельё отвезли в прачечную. Количество полученного белья и отвезённого в прачечную должно совпадать. Скорее всего старшина Нож не удосужился точно пересчитать бельё. Также кто то его мог обмануть поскольку он подписал бумагу о получении даже не посмотрев на числа. Короче у нас была недостача белья и мы стали искать возможность, как же получить обратно недостающую часть. В Советской Армии за бельё считали лубую тряпку которая отвечала требованию, чтобы верний край шва был целым. Когда списывали рваное бельё, то верхний край со швом обязательно рвали.
Недалеко от нас находился склад другой военной части куда мы и отправились для поиска какой либо возможности. Нам пообещали дать 15 пар старого белья, которое мы должны были предоставить для списания. Вместе с этим обещанием нас сразу спросили - а что мы можем дать взамен? Что же мы могли дать взамен? Начали думать.

Особая валюта - непроштампованное военное имущество.

Своеобразной валютой являлось непроштампованное военное имущество. Эту валюту принимали складские служащие и другие, имеющие доступ к военному имуществу. Если что либо продал, что исходило из армейской системы, но на проданном отсутствовал штемпель военной части, то тебя никто не мог обвинить в продаже военного имущества.
Всё бельё должно было быть проштамповано печатью с номером военной части.
Позже нам выдавали со складов для нужд роты совсем новое бельё. На складе печати не ставили. Необходимую печать давали мне или старшине. В предбаннике мы тщательно проштамповывали новое бельё. Мы ставили печать на таком количестве белья, соответствующему количеству солдат, которые пришли мыться. Поскольку не все солдаты в роте ходили в баню, кто был в госпитале или кого отправили куда нибудь в командировку, то у нас совсме случайно осталось несколько пар непроштампованного нового белья. На следующий день мы отнесли в прачечную ровно столько грязного белья, сколько у нас было проштампованного нового. Непроштампованное новое бельё мы оставили у себя в каптёрке как небольшой валютный запас.
Собранная валюта пошла в ход на следующий день. Мы взяли четыре пары непроштампованного белья и пошли на склад соседней части. Произошел товарообмен. Мы отдали четыре пары нового белья и получили взамен 15 пар старого белья, которое находилось на складе, скорр всего, только на учёте у кладовщика и в никакие регистры Советской Армии не были внесены.
Кладовщик нашел на полке какую то бутылку. Налил почти полные две кружки и, чокнувшись, мы выпили до дна, закрепляя сделку. Ну а поскольку мне удалось до конца службы сохранить в своём рюкзаке одну непроштампованную пару белья, то я и увёз эту пару домой.

Попавшихся наказывали.

Я вспоминаю, как у нас, перед выездом из Кюрдамира, созрел небольшой бизнес-план. У нас было в использовании известное количество масла и смазочных материалов. В общем то махинации с этими веществами были достаточно ограничены. Но кто то из нас сумел договориться с хлебным заводом в Кюрдамире, что мы продадим заводу большую, на 200 литров, бочку солидола. Взамен нам пообещали деньги на водку. Сколько - было также договорено. На хлебзаводе использовали солидол вместо масла на больших сковородках. Предназначенное для сковородок масло и жир завод в свою очередь продавал налево на рынке. Интересная схема и бизнес-план. Но мы уехали раньше, чем смогли провернуть свой план с солидолом.
Заниматься бизнесом с армейским имуществом пробовали многие. Случались и пролёты. Тракторист из нашей роты раз отвёз из леса три больших сосны в одну деревню. Каким то образом стало об этом известно в части. Солдата наказали - один год дисциплинарного батальона. С этим его срок действительной службы увеличился на один год.
Наказание этого солдата использовали для устрашения других в профилактических целях. Роту построили и перед всеми зачитали решение военного трибунала. После чего долго читали морали. Роте рассказывали, что родители этого солдата где то в далёкой деревне бедные колхозники, но выхода нет и теперь с них стребуют плату за то, что совершил их сын.

Страх попасть в штрафную роту.

Позже, перед окончанием трёхлетней службы, когда мы работали в Ломоносове, что в Ленинградской области, на погрузке на железнодорожной станции,возникла неприятная ситуация.
В один день при разгрузке вагона нам удалось оставить себе две большие сетки лука. Примерно 40 килограмм. Мы уже думали, куда бы поблизости вечером реализовать наш товар. А поскольку когда то мы помогали мстным девушкам донести капусту до их общежития, то вечером, вместе с Хейно Кулламаа, мы направились в сторону общежития. Сетки с луком, разумеется, у нас были с собой. В общежитии кто то принёс маленькие напольные весы и дело пошло. Мы избавились от всего лука. Мы с Хейно вернулись на своё место расположения и разделили деньги между своими ребятами.
Пару дней спустя мы услышали, что представители местной милиции ходили в общежитие и расспрашивали, не тут ли солдаты продают лук? Слухи заставили серьёзно задуматься. До окончания срока службы оставались считанные дни. Было бы очень плохо, если бы из за лука нам добавили ещё по паре лет штрафной роты. Далее каждый действовал на свой страх и риск. Если хотел, то приносил пару килограмм лука в своих карманах и сам находил покупателя.

Из лагеря Щербово в Ломоносово.

В лагере Щербово мы оборудовали свои места проживания с таким расчётом, что придётся тут зимовать. Но вскоре стали появляться слухи, что мы снова должны переезжать. Скорее всего нас будут перебрасывать куда то в сторону Ленинграда. В Советской Армии было заведено, что если сообщали о переезде, то никогда не уточняли, где будет новое место службы. Это было военной тайной.
В конце декабря 1953 года мы погрузили своё имущество в эшелон на железнодорожной станции недалеко от Москвы. Эшелон выехал поздно вечером 23 декабря. В первый день рождества, 25 декабря, наш эшелон прибыл на железнодорожную станцию Ломоносово, которая находилась в 40-50 километрах по берегу моря от Ленинграда в сторону Нарвы. В Ломоносово мы сели на грузовые машины и нас повезли дальше километров 15-20. Высадили нас недалеко от села Дубки. Это место стало называться лагерь Дубки. Снег покрывал землю и мороза было градусов десять. Мы сразу стали устонавливать палатки. Необходимые материалы были привезены днём раньше и вскоре также привезли брезент для крыш. Строительство началось с деревянных каркасов. Каркасы накрыли сдвоенным брезентом. В палатке с трёх сторон стояли двухярусные нары. Посередине стояла железная печка, которую постоянно надо было топить. Этом занимался дежурный по палатке. Если дежурный топил печку добросовестно, то даже на верхних нарах можно было спать без одеяла.
К вечеру была поставлена первая палатка в которой, по нормам, могли разместиться 30 человек. В первую ночь в ней приют нашли 60 человек. На следующий день поставики ещё одну палатку и можно сказать, что жизнь пошла нормально.

Связать пьяного солдата.

Последняя неделя 1953 года ушла у нас на обустройство своего жилого помещения. Всего соорудили четыре палатки где могли разместиться 130-140 человек. Возле кухни соорудили из досок что то вроде сарая для хранения вещей. Электричество взяли с одного из столбов и кабель протянули примерно метра два над головами. Перед новый годом нас водили в городскую баню в Ломоносово.
Для ежедневного утреннего умывания за палатками был большой бак с водой. Первый, кто приходил умываться, должен был разбить лёд в баке, только после этого можно было брать воду. Обогащённой ледяными крошками воды было достаточно для всех.
Перед новым годом ребятам где то повезло достать водки. Нас, эстонцев, к этому времени осталось в роте около десяти человек. В палатке роты каждая национальная группа собиралась вместе в своём углу на нарах.Один из нас - Фердинанд из Вырумаа, сильно напился. Орал, буянил и не поддавался никаким словесным уговорам. Ротный командир увидел это и приказал - связать пьяного солдата. Всей кучей мы еле справились с этой задачей.
У русских в этом был всегда полный порядок - если кто то напивался и больше не понимал слов то его быстренько связывали. Для этого хорошо подходил брючный ремень или полотенце. И русские умели связывать, такое чувство, что они только этим раньше и занимались. Раз даже связали своего командира отделения сержанта Гнатьева.
Новый, 1954 год, начался с работы. Вокруг Ленинграда создавалась такая же противоракетная система которую мы уже строили под Москвой. Рота ходила на общие строительные работы, я же помощником старшины занимался по прежнему бытовыми делами.

Первое увольнение в Ленинград.

Солдатом первое увольнение я получил 23 февраля 1954 года когда я прослужил уже два года и четыре месяца. 23 февраля праздновали 36 лет образования Советской Армии. Увольнение давали на пребывание в ЛОмоносове, но если увольнительная в кармане, то ребята старались поехать в Ленинград.
Приехав в первое увольнение в Ленинград, я разыскал там Эвальда Юхтвера, который служил где то на Фонтанке. Эвальда призвали в Советскую Армию из Лихула позже меня на пять дней. Мы проговорили пару часов, было что вспомнить. Эвальд был родственником и до десяти лет мы росли рядом. У него была губная гармошка, на которой он сыграл мне пару эстонских мелодий. Когда он играл на гармошке голова Эвальда склонялась немного налево и молодой человек сам был с очень серьёзным лицом. Потом мы вместе ходили на обед в столовую в его военную часть. Выяснилось, что Эвальд диетчик. У него сильно болел желудок и это пробовали облегчить едой. Диетчикам не давали кислого чёрного хлеба, давали серый хлеб. Также кашу и суп диетчикам давали в отдельной посуде. Когда через три неделя я снова пошел к Эвальду то мне сообщили, что его освободили с военной службы по причине здоровья.
В 1954 году я с тремя-четырмя друзьями были в Ленинграде раз десять. В основном по воскресеньям. Приезжали из Ломоносово на электричке на Балтийский вокзал, где покупали булочки и лимонад. После весь день знакомились с Ленинградом. Ходили в музеи и другие культурные места.
Там научились, как в Ленинграде ездить на трамвае. Притом что советский солдат ездил на электричках и трамвае без билета.

Итальянский день - официальный день без мяса.

Во время службы в Ломоносово в 1954 году один день в неделю был официальным днём без мяса когда в суп и кашу добавляли только немного жира. Этот день называли итальянским. Не знаю, действовал ли официальный день без мяса в других военных частях или это было только у нас. Но и в другие дни мяса было не сказать, что много. Вечером давали иногда что то рыбное. Очень редко консервы. В основном солёную кильку или селёдочный суп. как то одном вечером когда уже несколько дней подряд солдатам на стол давали только селёдку, поднялся большой шум. Селёдка была на вкус прокисшая и испорченная. Требовали обьяснить: почему солдату даёт протухшую еду? Я в то время был помощником начальника кухни. Мы попробывали с поваром есть это селёдку. Хорошего вкуса не было и назвать селёдку непригодной для еды было нельзя. У капитана продовольственой службы появились сомнения, поскольку он заказал со склада несколько бочек этой селёдки. Наутро капитан завернул в газету несколько селёдок и поехал в Ленинград в лабораторию пищевых продуктов. В продажу годиться, но для мест общественного питания использовать нежелательно - заключила лаборатория. лаборатория выдала капитану документ на основании которого капитан вернул обратно на склад все бочки с селёдкой.

Призвавшиеся в тряпках солдаты планировали гордое возвращение домой.

Пошёл последний год срочной службы.Я какие либо особые приготовления на демобилизацию не делал. Но многие ребята из русских воспринимали возвращение домой очень серьёзно. Например переделывали обычные солдатские хлопчатобумажные брюки. В области колен заужали а выше делали наоборот, пошире, чтобы обычные солдатские брюки походили на офицерские галифе. Такая модификация брюк была неуставная. Кто планировал себе галифе те должны были раздобыть себе ещё одну пару брюк. Особые солдаты были те, кто вдобавок мог себе раздобыть у местной невесты кожаные обмотки в дополнение к своим галифе. Ждущие демобилизацию русские ребята считали очень важным то, что при уволнении у них должна быть офицерская форменная фуражка. Естественно, офицерская фуражка была красивее, чем солдатская или пилотка. Многие, ожидающие увольнения солдаты, заранее копили деньги чтобы купить себе наручные часы. Когда необходимая сумма была собрана, то несколько раз ездили в Ленинград, чтобы там себе купить хорошие наручные часы. В то время часов в свободной продаже ещё не было. Охотники за часами обменивались информацией - когда и где и в каком магазине могут появиться в продаже наручные часы. Также у молодого человека, увольняющегося из Советской Армии, должен был быть хороший чемодан. Я купил себе красивый, обшитый фанерный чемодан за небольшие деньги.
Я увидел призывников из российских деревень впервые тогда, когда нас привезли в Ленинград на распределительный пункт в октябре 1951 года. Все они были одеты в какие то обноски. Теперь, три года спустя, тот же бывший призывник готовился к возвращению в свою деревню. Он представлял, как приедет домой, на голове офицерская фуражка, на ногах подержанные, но до блеска начищенные ботинки, из под шинели видны галифе, почти как настоящие, офицерские. Он представлял, как приедет домой, поставит возле ног свой красивый чемодан и с гордостю посмотрит время на своих наручных часах.
Но ребята из российских и украинских деревень обсуждали своё возможное будущее, они говорили все как один: придём домой, пойдём работать куда нибудь на производство. Они обьясняли это тем, что там можно получить паспорт. Если же они вернутся в родной колхоз и продолжат работать в колхозе то никакого паспорта они получить не смогут. А паспорт нужен. Когда у тебя есть паспорт то все дороги и пути для тебя открыты и возможности шире. Так вот колхозники в России были более бесправные чем у нас, в Эстонии.

Издевательств со стороны старослужащих не было.

Многие пишут, что в Советской Армии главенствовала сила и старшие военнослужащие издевались и били молодых солдат. За 1145 дней службы с 1951 по 1954 года я не видел и не замечал ничего подобного. По мелочи были какие то пустые, на бытовом уровне конфликты, но это было не между старослужащими и молодыми когда старослужащие хотят показать молодым их место. Чаще это были необидные шутки и подтрунивания над своими же солдатами. Как то раз, когда я был дневальным по роте, ко мне подошёл один украинец. В руках у него был листок в клеточку из тетради. Он подошел ко мне с предложением чтобы я как можно силнее помял этот листок. Зачем, я не понял. Украинец сказал, что у него в руках есть такай сила, которая сможет эток тетрадный листок снова сделать гладким. Я скомкал хорошенько и отдал ему обратно. Украинец сказал, что мало, давай мни ещё. Я смял листок ещё раз. Украинец поблагодарил, что я сделал листок достаточно мягким. Теперь он пойдёт с ним в туалет.

Я не хотел на сверхсрочную.

На последнем году службы, когда я занимался организацией хозяйственной деятельности,офицеры стали со мной разговаривать о сверхсрочной службе: не хочу ли я остаться на сверхсрочную в Советской Армии. Предлагали работу на складах и через год можно уже было бы стать заведующим складом. Говорили и искушали по всякому, но мне эти возможности не нравились. К тому времени я уже достаточно насмотрелся на сверхсрочников в Советской Армии. Общий уровень образования у них был такой, что этого было мало для поступления в военное училище. Большинство из них были любителями выпить и достаточно предпринемательными. Обычно сверхсрочники махинировали на складах с военным имуществом и умели предугадать возможные риски. Они знали, сколько чего на учёте в военной бухгалтерии, за что они несли материальную ответственность. Зная это они пробовали получить излишки, которые не вносились в официальные бумаги. Если это получалось, то они или продавали или меняли эти излишки. Случалось, что они и попадались и даже их сажали, но это в общем то ничего не меняло. При возможности эти сверхсрочники выпивали. Сначала брали стакан, потом выдыхали и вливали весь стакан себе в горло. Некоторое время задерживали дыхание и потом шумно выдыхали. Большим делом было, если находилась закуска. Кусок хлеба и на хлеб наливали подсолнечное масло. Но чаще в виде закуски была край шинели, которым занюхивали.


Пушечное мясо вернулось домой.

25 ноября 1954 года нам привезли смену на товарную станцию и мы отправились обратно в свою часть в которую приехали поздно вечером. Пока мы работали на товарной станции у нас поменялся ротный командир. Во время утреннего подьёма мы, как военнослужащие Советской Армии последних дней, не реагировали на крики дежурного и спокойно спали дальше. Вскоре в казарму пришёл новый ротный, для нас неизвестный и спросил, почему солдаты спят. Дали новую команду на выход и тогда мы проснулись и спокойно сели каждый на своих нарах. Незадолго до увольнения мы раздобыли себе флотские тельняшки, которые и были на нас одеты. На верхних нарах разом сидели несколько десятков человек в тельняшках. Тогда ротный только спросил:Какой род войск? Из какой части вы будете?
29 ноября 1954 года всех демобилизующихся последния раз построили в один ряд. Зачитали приказ. С этим приказом заканчивалась моя рядовая срочная служба. Мне присвоили звание ефрейтора Советской Армии. Нам выдали необходимые документы и, сопоровождаемые парой сержантов, мы выехали из казармы в Ленинград на Балтийский вокзал. Нас посадили в таллинский поезд. На следующее утро мы были уже в Таллине. В какой то столовой мы немного закусили и разьехались по своим домам. Мне было 23 года и вместе с теми ребятами я прослужил в Советской Армии три года, один месяц и 20 дней. Всю службу я провёл в строительном батальоне и оружие видел всего два-три раза. Я служил в Советской Армии так, что ни сделал ни одного выстрела. Не говоря уже о другом оружии. Если бы действительно во время какого нибудь мирового военного кризиса появитлся необходимость задействовать стройбат, то все эти сотни тысяч молодых людей можно использовать только в виде "пушечного мяса" поскольку никакого понятия о оружии и тактике они просто не имеют.



1953-1957. ТАЛЛИНН-КРАСНАЯ ГОРКА, ЛЕНИНГРАДСКАЯ ОБЛАСТь-ВЛАДИВОСТОК-ОСТРОВ РУССКИЙ-ВЛАДИВОСТОК-ЛЕНИНГРАД-ТАПА

Большие планы и светлые мечты превратились в пыль.

Арне Ниельсен (1935 г.р)

В сентябре 1953 года меня вызвали в военный комиссариат и после врачебной комиссии дали предписание - через месяц явиться для прохождения действительной срочной службы в Советской Армии. После исключения из Таллиннского Политехнического Института автоматически пропала бронь от призыва в Советскую Армию. У меня началась настоящая паника. все мои большие планы и мечты превратились в пыль. Я чувствовал себя отверженным и одиноким. У меня даже не было девушки воспоминания о которой я бы мог взять с собой в солдатскую койку. Что мне в голову ударило, даже не знаю, но за этим последовало быстрое и необдуманное предложение руки дочери соседа. Последовало такое же быстрое согласие, тайком регистрация брака в ЗАГСе Нымме.Свадебным пиром был обед в ресторане с двумя свидетелями. По праву женатого мужчины я ночью запрыгнул к жене в койку и сделал все свои супружеские обязанности. Для медового месяца у нас оставалась всего неделя и мы использовали её в полную силу. Моя самооценка взлетела до потолка, думать было нечего, сомневаться было не в чём.

Военный санитар с ухмылкой дёргал члены.

Думать начал тогда, когда вытянулся на полке поезда, следующего в Ленинград. Сначала думал, что эта поездка прерывает мою медовую неделю. Что будет дальше, я не знал, но точно, что ничего хорошего.
Ранним утром мы, санные, маршировали нестройной колонной через город куда то на распределительный пункт. Когда огромные железные ворота распределительного пункта за нами закрылись, появилось чувство, что мы прибыли куда то в тюрьму. На этом пункте мы целый день просидели просто так. Предложили также обед, но запах затухлой трески вызвал у меня только тошноту. Так что этот день я питался тем, что взял с собой из дома не считая того, что перед сном я получил алюминевую кружку кипятку и два кусочка сахара.
Постельное бельё таким как я, не предпологалось. так мы провели ночь на грязных матрасах спя одетыми в свою одежду и укрывшись пальто. Рано утром всех подняли на ноги и на завтрак дали по полной тарелке пшённой каши, которая мне даже понравилась и нравится и по сей день.
После завтрака на привели в какое то большое помещение, где приказали догола раздеться и приготовить для отправки домой свою гражданскую одежду. Для личных вещей дали небольшие мешочки, но сколько тех личных вещей у каждого из нас было?
Теперь началась капитальная работа по всеуравниванию. Сначала всех обрили под нуль. Потом началась проверка волос под мышками, на груди и в паху. Лоснящегося вида военный санитар с ухмылкой дёргал призывников за члены. Несмотря на бритву в руках санитара и его педеристические наклонности, члены реагировали на эти дёрганья молодецким вставанием.
После я понял, что так и должно было быть, поскольку сразу после членодёрга мы предстали перед урологом-венерологом который особенно внимательно изучал органы, оставшиеся без эрекции, некоторым весь прибор густо замазали зелёнкой.
Я предстал на осмотр перед достаточно приятной, молодой женщиной которая трогала мой стоящий прибор так и так, наягивала кожу на головку и обратно. Молодая женщина внимательно осматривала мой яички, исследовала задницу и брала какие то пробы из мочевого канала и задницы.
Вообщем изучали-исследовали молодых людей со всех сторон основательно и после медицинских формальностей придя в баню, мужские достоинства многих по прежнему было в неудовлетворённом состоянии. В баню схожено, раздали матросские робы и показали, как правильно их надевать. Страшной новостью пришло, что на действительной службе надо нам надо прослужить пять лет. Самые лучшие года жизни! И никому не пожалуешься. О правах человека в Советском Союзе даже не говорили.

Утешение - служить не пять а всего четыре года.

Меня приписали в школу операторов радиолокации которая находилась в морской крепости Красная Горка, недалеко от Ленинграда. Первые два месяца курса молодого бойца были адскими. начальники орали, как сумашедшие, на молодых и гоняли от подьёма до отбоя. Сплошные тренировки. Когда нам выдали оружие и нашили на форму погоны мы узнали, что красный кант на погонах означает береговую охрану где срок срочной службы составлял четыре года а не пять, как у моряков. Хоть это было какое то утешение.
Курс молодого бойца закончился перед рождеством и ознаменовался торжественным прохождением маршем перед всем руководство учебной школы. Мы праздновали окончание курса молодого бойца вместе с моим земляком Энно Лехе как раз в предновогодний вечер, укрывшись в одном из подземных бункеров. основанием для праздника послужила посылка, полученная мной из дома в которой, каким то чудом, сохранилась бутылка "Вана Таллина". Мы серьёзно набрались и после встречи нового года завалились в койку. Хорошо, что ещё никому не попались.
Оставшиеся несколько месяцев прошли в учёбе:электротехника, электроника, схемы и материальная часть локаторных станций, рабочая практика. В библиотеке я нашел учебник по высшей математике и самостоятельно его проработал. Хотел закрепить знания, полученные в институте и заполнить время учёбой, чтобы в голову не лезли всякие мысли. Хотя мысли всё же крутились в голове, если оставалось свободное, незанятое время.

Мучительный голод и бесконечный сон.

На второй неделе срочной службы начался мучительный голод. Стал есть практически всё, что могла предложить армейская кухня. Выбор, конечно, был небольшой и однообразный но всё равно чувствовалось, что еды было мало. Никаких вопросов о постоянном чувстве голода не было весной, когда нас для физических тренировок забросили в лес. Там мы скидывались деньгами и пару человек посылали в ближайший деревенский магазин и оттуда приносили белый хлеб кирпичом и несколько пачек масла. Мы густо намазывали хлеб маслом и к обеду всё это исчезало в наших желудках. Но к двум часам дня, когда начинался обед, в животе было снова пусто как и раньше. Из порций не оставалось ничего и даже некоторые пытались у повара просить добавки.
Своеобразным праздничным днём был наряд по столовой. По неписанному закону повар всегда выделял членам кухонного наряда дополнительные порции. Но чудо!! Когда по окончании школьного курса солдаты набирали дополнительные килограммы!! Я прибавил в весе почти десять килограмм. Десять килограмм значило, что я вернулся к своему нормальному весу. Поскольку ранее десять килограмм сбросил.
Голод мучил и было бесконечное желание сна. Армейское выражение говорило, что солдат может спать в сутки 25 часов. Везде: в промежутке между построениями, когда разрешалось курить, во время репетиции оркестра ( а я ещё играл в полковом оркестре на тромбоне), везде глаза моментально закрывались. Разве что только стоя не спали.

С девушкой в кустарнике.

Весной 1954 года мне на плечи повесили лычку старшего матроса.Весной-летом я также использовал несколько возможностей для увольнения в город. Мы с ребятами ходили пешком за три с половиной километра в соседнюю деревню Лебяжье, где местная молодёжь собиралась на танцы. Я раз весь вечер танцевал с одной грудастой, симпатичной девушкой. Щёки девушки блестели от пота, сама вся возбуждённо дрожала когда я её прижимал покрепче. разговоров особых у нас не было, поскольку в то время словарный запас на русском языке у меня был весьма ограниченный. Когда я провожал её домой, то завёл в ближайший кустарник, где уже были другие пары, забредшие сюда с той же целью. Более никаких слов было не надо......

15 суток в товарном вагоне на Дальний Восток.

Курс учебной школы заканчивался. За хорошую сдачу экзаменов и отличное поведение мне дали семидневный отпуск. как ра перед тем, как вышколенных и обученных молодых матросов начали распределять по огромным просторам Советского Союза. Всю неделю я провёл вместе со своей женой, не зная даже маленького стыда после моего, неизвестного для неё, похода с местной девушкой в кустарник. По возвращению в Красную Горку мне сообщили, что я уезжаю на Дальний Восток.
Появилось двоякое чувство. С одной стороны чувство депортации, с другой стороны чувство какой то новой возможности. В первых дня сентября 1954 года начался длинный путь в товарном вагоне, как депортированный, на Дальний Восток. 15 суток через всю Россию.
Посмотреть было на что. Окрестности предлагали для просмотра красоту осенней природы. Где то на половине пути ходили в баню. Почти полдня ехали по берегу Байкала. Да, по большому сказать, мощная Россия, но как можно было повернуть жизнь человека так бесправно. Но это уже отдельный роман.

Четырнадцать человек на смотровой станции на вершине сопки.

Во Владивосток мы прибыли ещё в тёплое время. В тех краях осенью долго тепло. Далее нас увезли на остров Русский где базировалась береговая батарея 180-и миллиметровых пушек. Меня определили на отдельную смотровую станцию расположенную на самой высокой сопке. Четырнадцать человек жили там как королевские коты. Еду готовили по очереди. График был составлен на месяц. Также по графику ходили на службу на смотровую станцию. Вход на мощную морскую крепость Дальнего Востока должен быть всегда под присмотром, врагов то у Советского Союза хватало. Нашим командиром был сержант - татарин. Какого то особого казарменного положения не было. Дежурными по смотровой станции мы должны были с помощью бинокля контролировать семикилометровую дорогу, ведущую к сопке с береговыми батареями. Дорогу надо было контролировать и потому, чтобы успеть доложить всему личному составу если кто то начинает двигаться от батарей в нашу сторону. Дежурный всегда знал, где найти солдат. Кто был на охоте, силками мы ловили зайцев, кто был на рыбалке, кто просто шлялся в округе. Также дежурный из казарм нам сообщал, если кто из начальства планировал прибыть к нам с проверкой.
По ночам иногда слушали "Голос Америки". Затаив дыхание слушали, как новый руководитель Советского государства Хрущёв разоблачал деятельность Сталина. Между собой никто из наш не решался говорить на эту тему. Местный политрук был в растерянности. Только несколько месяцев спустя стали учить советского солдата, организуя соответствующую политинформацию, доклад делал лектор, специально прибывший из окружного политуправления. Вопросов не было.
На улице бушевала уссурийская метель. Несмотря на субтропики зима была холодная с сильными северными ветрами. Во время шторма на смотровой станции вообще было невозможно передвигаться, не привязывая себя страховочными верёвками.