Людмила - пленница любви. Глава Двадцать Третья

Глава Двадцать Третья. Юный соперник.


То осеннее утро выдалось пасмурным и дождливым. Небо затянули серые тучи, были слышны громовые раскаты, а на землю, одна за другой, падали капли дождя, прибивая пыль на тропинках в саду около особняка. Варвара Захаровна в то утро проснулась раньше обычного, но у неё совершенно не было сил для того, чтобы подняться с постели. Уже которую ночь разные мысли обуревали её, не давая сомкнуть глаз. Новость о том, что родной сын собирается сломать очередную жизнь, не могла не тревожить её. То ли наученная горьким опытом, то ли, затаенном где-то в подсознании, шестым чувством Варвара Захаровна знала: новый брак Германа с совершенно незнакомой молоденькой девушкой не принесет ничего хорошего ни ему, ни его невесте.
Вошедшая в комнату Анна увидела хозяйку, лежащую на кровати и отстраненно смотрящую куда-то вверх. Варвара Захаровна лежала на кровати, уставившись в потолок и не подавая ни малейшего признака жизни. Испугавшись увиденного, Анна с ошарашенным видом собралась уже звать на помощь, но была остановлена тихим голосом Варвары Захаровны:
— Ань, да, погоди ты пока весь дом на уши ставить. Рано мне пока к моему благоверному на свидание. Ты лучше посоветуй, что мне с моим непутевым сыном делать? Как облагоразумить его?  Слышала?  Он опять жениться собрался. Мало ему Полины с Ирой, так он решил еще этой девочке – Лене – жизнь под откос пустить.
Анна тяжело вздохнула. Что ответить Варваре Захаровне, она не знала, да и искать ответы на эти вопросы не было большого смысла. Герман был таким, каким он был, и изменить что-то в нем не было абсолютно никакой возможности.
— Ой, Варвара Захаровна, я вам одно скажу: Ленку только пожалеть можно, – сказала Анна, присев на край кровати. – Герман её в угол загнал, а деваться ей абсолютно некуда. Родители умерли, заступиться некому. Вот Герман и закусил удила.
— Вот о чем он думает? – сокрушалась Варвара Захаровна. – Он что, думает, люди – это игрушки? На ком хочет - женится. С кем хочет – разводится. Ведет себя, как капризный ребенок. Вот, понравилась ему эта Лена – вынь и полож.
— Знаете, Варвара Захаровна, вы меня, конечно, извините, но я вам напрямую скажу: упустили вы Германа. Может, пороли его в детстве мало. Ему ж с самого детства все на блюдечке с голубой каемкой подносилось. Вот он и стал думать, что все ему можно. Вы сами посмотрите: он же никого в грош не ставит. Все люди для него – это так… биологический материал какой-то.
Слова Анны, по сути правильные, были гласом вопиющего в пустыне. Герман был вполне сформировавшейся личностью, и уже ничто не могло изменить его. Мировоззрение, сформированное, главным образом, под влиянием отца, предполагало его некую исключительность, позволявшую ему многое из того, что не было позволено обычным людям. В эту свою исключительность Герман верил безоглядно, не сомневаясь в ней. Все люди, его окружавшие, для него были людьми даже не второго, а третьего сорта, считаться с которыми он не считал нужным.
Женитьба на Лене была ничем иным, как очередной блажью Германа, которой уже ничего нельзя было противопоставить. В своей предназначенности для Лены Герман не сомневался, и никакие аргументы, от кого бы они ни исходили, не могли убедить его в обратном. Именно предстоящая свадьба сына стала причиной бессонных ночей Варвары Захаровны. Старая женщина помнила ужас тех дней, когда Герман был женат предыдущие два раза, и повторения этого ужаса ей не хотела.
— Слушай, у меня эта Лена все из головы не выходит, – сказала Варвара Захаровна Анне. – Бежать ей надо отсюда, и, как можно, скорее.
— Бежать! Куда!?! – воскликнула Анна. – Варвара Захаровна, вы, видать, всех подробностей не знаете. Герман подсадил Ленку на такой крючок, с которого не спрыгнуть.
Рассказанные Анной подробности того, каким образом Герману удалось убедить Лену стать его женой, еще раз заставили Варвару Захаровну убедиться в том, что вырастила она, как минимум, подлеца.
— Да. Не думала, что доживу до того дня, когда мне за собственного сына стыдно будет. – Сокрушалась Варвара Захаровна. – Слушай, ну, неужели ничего нельзя сделать? Ясно же, как Божий день, что девчонку подставили. Доказать бы это…
— Ну, а как это докажешь, Варвара Захаровна? Герман ведь не дурак. Он подобные вещи умеет проворачивать так, что не подкопаешься.
Сложившаяся ситуация и впрямь казалась тупиковой. Расставленные Германом ловушки были прочны, и выбраться из них не представлялось абсолютно никакой возможности.  Единственной возможностью для Лены выпутаться из этой ситуации было – доказать её невиновность, что для неё вряд ли представлялось возможным.
— Слушай, а ты со своим Вадимом поговорить не можешь? – сказала Варвара Захаровна, немного подумав. – Он ведь у тебя адвокат. Причем, адвокат отменный. Возможно, ему удастся что-нибудь придумать, чтобы Лену из этой кабалы вытащить.
— Варвара Захаровна, да, он у меня все больше по гражданским делам специализируется. С уголовкой он ни разу не связывался, – ответила Анна. – Хотя эта идея хорошая. Знаете, у него же полно друзей-товарищей. Наверняка, среди них есть профи по подобным делам. Вот пускай Вадик кого-нибудь из них и озадачит.
Жизнь Лены после разговора с Германом словно разделилась на две половины. Первая половина осталась там, в «Калиновом ручье» с его беззаботностью и детской беспечностью. Вторая – была похожа на черный тоннель, полный всего загадочного и неизведанного. Еще год   назад Лена не могла представить, что она выйдет замуж за малознакомого человека, да еще который ей годится, чуть ли не в дедушки. Сейчас то, что раньше могло показаться полным бредом, стало реальностью, от которой невозможно было скрыться.
Людмила, после стычки с Германом после прогулки с подругой, уже который день не могла найти себе места. Отчуждение, возникшее между ней и Леной, не могло не тяготить её. После разговора с Германом Лена стала избегать Людмилу. Причем, делала это настолько откровенно, что не заметить этого не могла не только Людмила, но и остальные обитатели дома Сапрановых.
— Тетя Ань, почему Лена меня сторониться стала? – спрашивала Людмила Анну. – После того, как она поговорила с дядей Германом, её словно подменили. Она от меня шарахаться стала, как от прокаженной какой-то, а я  даже не знаю, в чем дело. 
— Ну, без твоего дяди тут точно не обошлось, – сказала Анна. – Наверняка, наплел девчонки семь верст до небес. Ты же знаешь, как он к тебе относится. Надо полагать, выставил он тебя перед Ленкой в весьма неприглядном свете, а этой дурехи что, много надо? Вот она и шарахается от тебя, как от прокаженной.
Появившаяся на кухне Лена, ни говоря ни слова, подошла к раковине, наполнила стакан холодной водой, осушила его и направилась к двери.
— Лен, а ты не хочешь объяснить, что случилось? – окликнула её Анна. – Мы с Люсей уже который день ничего понять не можем. Мы  что, чем-то тебя обидели, что ты нас в упор не видишь?
— Тетя Ань, мне сейчас некогда. – бросила в ответ Лена. – Давайте потом…
С этими словами Лена удалилась из кухни, оставив Людмилу и Анну прибывать в полном недоумении.
— Да! Чем дальше, тем интереснее. – промолвила Анна. – Да, она с каждым днем все больше и больше в тень превращается.
Тут на кухни появился Герман Федорович, который все расставил по своим местам.
— Анна, сегодня вечером у нас намечается некое мероприятие – небольшой фуршет. – сказал Герман. – Я бы хотел, чтобы все было на высшем уровне.
Небольшим фуршетом называлась вечеринка в кругу особо приближенных к Герману лиц, на которой он объявлял о каком-то очень важном решении. Среди приглашенных непременно значились Владимир Борисович и Роман, а также несколько высокопоставленных персон, чье влияние и авторитет в данный момент представляли для Германа определенный интерес.
— Хочешь всех известить о том, что собираешься сломать еще одну жизнь? – не преминула съязвить Анна. – Когда ж ты, наконец, успокоишься?
— Тебе не кажется, что ты лезешь не в свои дела? – отпарировал Герман. – Аня, твой статус в этом доме – служанка, и в ближайшее время твое положение вряд ли изменится. Так что просто добросовестно выполняй свои обязанности и не суй нос туда, куда тебя не просят.
— Тетя Ань, кому он сбирается сломать жизнь? – спросила Людмила, как только Герман ушел.
— А ты что, ничего не знаешь? – удивилась Анна. – Он у нас, видишь ли, жениться собрался. Седина, как говорится, в бороду, бес – в ребро. Только, что за жизнь ждет его новую супругу, об этом даже подумать страшно.
— Жениться? На ком? 
— Известно, на ком. На Ленке. На подружке твоей. Ты что, думаешь, он просто так сюда её приволок? Нет! Приглянулась ему чем-то Лена наша. Вот он и решил её под венец повести.
То, что услышала Людмила, не укладывалось ни в понимание обычной логики, ни в понимание здравого смысла вообще. Представить, что молоденькая девушка выходит замуж за человека вдвое старше её, она не могла в принципе. Тем нелепее казалось то, что сказала ей Анна. Лена жена Германа… Но это звучало уже, как абсурд, и не могло иметь ничего общего с реальностью.   
— Тетя Ань, и что, Лена согласилась? – недоумевала Людмила.
— А куда ей деваться? Герман же её обложил, как медведя в берлоге. У неё выбор-то небольшой: либо с Германом под венец, либо обратно, за решетку.
Спокойно выслушивать дальше рассказы Анны про то, каким образом Лена оказалась в каббале, из которой не могла выбраться, Людмила не могла. Все внутри её кипело от возмущения. Лена ей казалась беззащитным ребенком, наивной девочкой, которая никак не подходила на роль жены избалованного олигарха.
— Тетя Ань, неужели ничего нельзя сделать? – не успокаивалась Людмила. – Вы посмотрите на Ленку. Какая из неё жена? Ей учиться надо, как-то на ноги становиться, а не ублажать похотливого старика.
Остатки уважения, которое Людмила прежде испытывала к своему дяди, исчезли окончательно. Для неё было стало совершенно очевидно: никаким образом Герман не имеет права вмешиваться в жизнь Лены, и ради того, чтобы защитить подругу, она не остановится ни перед чем.
Лена лежала на кровати, уткнувшись носом в подушку, и рыдала. Она не заметила, как открылась дверь и в комнату вошла Людмила. Сев на край кровати, Людмила погладила Лену по её шелковистым волосам, а когда та повернулась к ней лицом, вытерла слезы, катившиеся из её глаз.
— Люд, я не знаю, что мне делать, -  произнесла Лена сквозь слезы. – Герман Федорович со мной так разговаривал, что я стала его бояться. А мне ведь за него еще замуж выходить…
Даже в самых бредовых галлюцинациях Людмила не могла представить Лену, идущую под венец с Германом. Этот цветок, еще не окончательно переступивший порог детства, нельзя было сорвать и сделать утехой чьих-то низменных страстей. В этот момент Людмила для себя решила: сделает все возможное, но не допустит, чтобы похотливый, наполовину выживший из ума, самец сломал её лучшей подруге жизнь. 
— Лен, во-первых, успокойся. Во-вторых, еще ничего не решено, – попыталась ободрить подругу Людмила. – Дяди Герману придется поумерить свои аппетиты.
— Люда, что ты сможешь сделать?
— Пока не знаю. Одно могу сказать точно: дяде Герману придется подождать со свадьбой. В конце концов, ты – свободный человек, и вправе сама, без чей-либо указки, распоряжаться своей жизнью. 
— Что ты тут делаешь? – услышала Людмила за своей спиной голос Германа.
Обернувшись, Люда увидела лицо дяди, полное злобы и ненависти. Наверное, вся неприязнь к племяннице, копившаяся в душе Германа долгое время, достигла своей наивысшей точки и готова была вот-вот вырваться наружу.
— Елена, я же запретил тебе общаться с этой особой, – сердито произнес Герман, обращаясь к Лене. – Почему я вижу её в твоей комнате?
— Герман Федорович, начнем с того, что Лена вам ничем не обязана, и сама может решать, с кем она хочет общаться, а с кем – нет, – ответила за подругу Людмила.
Только то, что поблизости не было никакого оружия, спасло не в меру осмелевшую дочку Ивана Сапранова от верной гибели. Больших усилий стоило Герману сдержать себя от того, чтобы не обрушить на племянницу весь свой гнев.
— Ну, насчет этого ты очень сильно ошибаешься, – сказал он Людмиле – Судьба Лены была бы сейчас ох, как не завидна, если бы не я. И то, что я привел её в свой дом, предварительно вытащив из той ямы, в которой она оказалась, дает мне право устанавливать свои правила.
Весь следующий день прошел обыденно и даже скучно. Серое пасмурное небо, дождь, назойливо накрапывавший с самого утра , способствовали меланхолии, царившей в особняке. Тон задавала Элла, ходившая все время с кислой физиономией, выражая тем самым свое недовольство по поводу предстоящих смотрин невесты отца. Варвара Захаровна, для которой предстоящая женитьба сына была уже почти свершившимся фактом, тоже не испытывала воодушевления по этому поводу, ибо знала: ничего хорошего подобный брак её семье не принесет. Людмила ходила, понуро повесив голову. Все, что касалось Лены, не могло её не волновать, но что-либо изменить она была не в силах.
 Мероприятие, затеянное Германом, представляло собой некий фуршет, на который собирались лица, особо к Сапранову приближенные. Каждый из них представлял для Германа Федоровича определенный интерес и был нужен для осуществления его определенных целей. Устраиваемая вечеринка нужна была Герману отчасти для того, чтобы лишний раз продемонстрировать свою значимость, была эдаким самопиаром. В свете того, что Герман Федорович собирался строить политическую карьеру, его женитьба на молоденькой девушке должна была стать рекламным ходом, показывающим, что даже в своем несколько преклонном возрасте он многое может.
Едва сумерки вступили в свои права, в дом Сапрановых стали съезжаться гости. Первыми, разумеется, прибыли отец и сын Ромодановские. Для Владимира Борисовича и Романа посещение подобных мероприятий было скорее необходимой повинностью, чем искренней демонстрацией своего расположения к Герману.
— Почему мы должны мчаться сюда по первому его требованию? – ворчал Роман. – Лично у меня на этот вечер были другие планы.
— Ты же понимаешь, что мы не можем диктовать Герману свои условия, – сказал Владимир Борисович. – Во многом мы от него зависим, и не в нашем положении вести себя непочтительно.
Вслед за Ромодановскими прибыл Игорь Макарович Артамонов. Сторожил государственной думы, Игорь Макарович был одним из тех, от кого напрямую зависело, насколько успешно сложится политическая карьера Германа.
Последним к воротам особняка подъехал респектабельный внедорожник Ореста Мефодьевича Богомолова – корифея отечественной трансплантологии, чье имя гремело не только в отечестве, но далеко за его пределами. В доме Сапрановых Орест Мифодьевич появился в сопровождении молодого человека довольно приятной наружности, но, по всей видимости, плохо понимающего, куда он попал.
— Орест, дорогой, ну, наконец-то ты удостоил меня своим вниманием! – воскликнул Герман, увидев Богомолова. – Это ж сколько времени мы с тобой не виделись? Как перебрался в свою академию, так вообще даже звонить перестал.
— Герман, ну, ты же знаешь: мое личное время уже давно мне не принадлежит, – смущенно улыбаясь, ответил Богомолов. – Я в последнее время вообще домой за полночь приходить стал. Забыл, когда последний с родными детьми по телефону разговаривал, а ты говоришь: тебе не звоню.
В искренность Германа Орест Мефодьевич верил не больше, чем студент пятого курса верит в деда Мороза. Внутренне готовый к тому, что Герман заведет старую пластинку про переворот в науке, который он может совершить, Богомолов решил извлечь из этих нудных, уже изрядно надоевших, разговоров максимальную для себя выгоду.
Против обыкновения Герман собрал своих гостей не в гостиной, а в кабинете. Вся обстановка кабинета была подчеркнуто официально-деловой и настраивала на серьезный разговор. Сапранов любил ошеломлять, и на этот раз не мог отказать себе в этом удовольствии. Разговоры, казалось бы, на серьезные темы должны были плавно перейти к вопросам более отвлеченным, касавшихся вещей более приземленных, и тут Герман Федорович с виртуозностью фокусника, достающего из цилиндра кролика, представлял гостям свою молодую невесту. Эффект должен был быть ошеломляющим, подтверждающим, что даже в трудные для себя времена Сапранов способен держаться на плаву и может удивлять тех, кто уже начал списывать его со счетов.      
   Собравшиеся в кабинете Германа Федоровича гости были настроены на серьезный разговор. У каждого из них накопилось немало вопросов к господину Сапранову, требующих немедленных ответов.      
— Все эти неудачи Германа спутали нам все карты, – вздохнув, произнес Артамонов. – На выборах партийное руководство главную ставку делало именно на него, а теперь, в свете последних событий, получается, что Герман – отработанный экспонат.
— Перестань! – махнул рукой Владимир Борисович. – Когда это было, чтобы Герман не смог выбраться из подобных передряг? Вот увидишь: не пройдет и месяца, как Сапранов снова будет тем же, кем он был всегда.
— Да, уж! Не было еще случая, чтобы Герман не вышел сухим из воды, – констатировал факт Богомолов. – Мне вообще кажется, что Герман у нас человек непотопляемый.
Тут в кабинет вошел виновник банкета. Вид у него был цветущий и радостный. По всему было видно, что в его жизни произошло нечто такое, что кардинально меняет его судьбу, о чем он непременно желает поведать своим гостям.
— Ну, как вы тут? Не скучали без меня? – задал Герман дежурные вопросы.
— Герман, если честно, мы все заинтригованны, – ответил за всех Ромодановский. – Если ты нас всех собрал здесь, значит, для этого есть какая-то серьезная причина. Хотелось бы узнать, какая именно?
— Погоди, Володя. Всему свое время, – продолжая сохранять интригу, произнес Герман. – Я, честно говоря, пригласил вас сюда для того, чтобы объявить о скорых переменах, которые скоро произойдут в моей жизни.
Герман, прямо-таки, излучал благодушие, что всем присутствующим не могло не показаться странным. То положение, в котором он оказался, меньше способствовало приподнятому настроению, но на лице господина Сапранова не было даже тени отчаяния и меланхолии.
— Герман,  перестань, наконец,  говорить загадками, – произнес Ромодановский. – Мы ведь знаем: если ты нас здесь собрал, значит, произошло что-то серьезное.
— Да, серьезное, – полушутя сказал Герман. – По крайней мере, скажу вам одно: то, что я собираюсь рассказать, должно вас всех удивить.
— Герман, мы ведь здесь собрались не шутки шутить, – промолвил Игорь Макарович. – Надеюсь, повод, по которому ты нас собрал, действительно серьезен? Ты же понимаешь, что то положение, в котором ты оказался, не дает тебе поводов для праздности. Лично я признаюсь честно: все неурядицы, которые ты пережил в последнее время, резко пошатнуло твое положение в партийных кругах. Еще немного, и руководство начнет искать новую кандидатуру на предстоящих выборах.
Тон подобного разговора для Германа был неприемлем в принципе. От слов Артамонова веяло ни то непонятными, совершенно ненужными поучениями, ни то откровенными угрозами, чего Сапранов, естественно, потерпеть не мог.
— Передай своему руководству, чтоб они там прикусили язык! – резко ответил Герман. – Да, если не я, от вашей партии камня на камне не останется.      
Владимир Борисович и Игорь Макарович настороженно переглянулись. В том состоянии, в котором находился Герман, он был страшен, и не было никакой возможности хоть как-то ему противостоять.
— Да, твоя партия без меня – ноль без палочки, – негодовал Герман Федорович. – Если я перестану отстегивать бабки твоим партийным бонзам, от вашей лавочки на следующий же день ничего не останется.         
— Герман, да, успокойся ты! – попытался урезонить Сапранова Игорь Макарович. – Никто не сомневается в твоей состоятельности. Просто нам хотелось бы иметь определенные гарантии. Понимаешь?
— Будут тебе гарантии, – сказал Герман. – Игорь, запомни одно: не родился еще тот человек, который мог бы меня свалить, и не родится никогда.
Услышав эти высказывания, Владимир Борисович иронично усмехнулся. Он-то знал, что из ямы, в которую угодил Герман, выбраться будет очень сложно, если вообще возможно. В отличие от Ромодановского, Герман не на сто, а на двести процентов был уверен в том, что снова окажется на плаву, и все присутствующие, по его мнению, также должны были быть в этом убеждены.
— Пройдет совсем немного времени, и я вновь займу то место, которое занимал по праву. – Заявил Сапранов. – Так что тем, кто спит и видит, как бы поскорее списать меня со счетов, могу сказать только одно: не дождетесь!
Владимир Борисович и Игорь Макарович недоуменно переглянулись. Несомненно, Сапранов знал, о чем говорил, и от этой его уверенности почему-то становилось не по себе.
Молодой человек, сопровождавший Ореста Мефодьевича, чувствовал себя явно чужим на этом собрании людей из высшего общества. Он одиноко сидел в стороне и посматривал в окно, демонстрируя при этом полное равнодушие к тому, что происходило в этот момент в кабинете. Львиная доля из того, о чем говорили эти важные люди, ему была непонятна, а поэтому он вообще не мог взять в толк, для чего он здесь находится. Приехать сюда он согласился только по просьбе любимого учителя - Богомолова.
— Антон,  твое присутствие там просто необходимо, – убеждал Богомолов своего ученика. – Пойми, от человека, к которому мы поедем, в работе нашей клиники зависит не многое, а почти все. Кто, как не ты, сможет все доходчиво объяснить, рассказать. Без тебя мне у него, честно говоря, делать нечего.
Антон скучал, наблюдая из окна за роскошным садом, раскинувшимся перед особняком. Все, о чем говорили эти напыщенные, незнакомые люди, ему было неинтересно, и он с нетерпением ждал, когда это собрание подойдет к концу.
Наконец-то, по мнению Германа, наступил тот момент, когда кролика можно было извлечь из цилиндра.
— А у меня, между прочим, есть новость, которая вас всех удивит, – полушутя, полу интригующе произнес Герман. – Лишний раз убедитесь, что меня еще рано списывать со счетов.         
Никто из гостей Сапранова даже не знал, как реагировать на это его высказывание. От Германа можно было ожидать всего, чего угодно, и такие его слова, произнесенные с подобной интонацией, могли бы предвестниками самых непредсказуемых событий.
— Ну, что притихли? – продолжил Герман, окидывая всех снисходительным взглядом. – Думаете, произошло что-то из ряда вон выходящее? Ну, тут вы, пожалуй, правы. Перемены, которые скоро произойдут в моей жизни, действительно кардинальные, и я хочу, чтобы вы были первыми, кто о них узнает.   
— Герман, ты нас окончательно заинтриговал, – сказал Ромодановский. – По какому же поводу ты нас здесь всех собрал?
— Всему свое время, Володя, – интригующе ответил Герман.
С этими словами он вышел из кабинета, оставив гостей мучиться в догадках. Спустя две минуты он вернулся, видя за руку молоденькую девушку, чей внешний вид скорее соответствовал внешнему виду ребенка, чем взрослого человека.
— Прошу любить и жаловать! – не без гордости произнес Герман. – Леночка скоро станет моей женой, а значит, новой хозяйкой этого дома.
Все присутствующие смотрели на Лену с нескрываемым удивлением. В рамки общепринятого гламура она никак не вписывалась, а поэтому решение Германа взять её в жены казалось более чем странным. Сама Лена чувствовала себя, как ягненок, которого привели на заклание. Вид важных, напыщенных людей, их оценивающие взгляды пугали её, и все, что ей сейчас хотелось – это поскорее уйти отсюда, забиться в свою комнату, словно мышонок в уголок, и не выходить оттуда, пока все эти гости не разойдутся.
Вдруг Лена поймала на себе взгляд юноши, сидевшего в стороне, полный доброты и нежности. Улыбка юноши была лучезарна и, словно магнит, притягивала к себе. Глядя на него, Лена не могла не улыбнуться в ответ. Не могла она скрывать от себя, что этот юноша, с его лучистыми, до бесконечности добрыми глазами, с первого взгляда понравился ей. Когда их глаза встретились, вся окружающая реальность словно перестала существовать. Лена подумала: вот тот человек, которого так не хватало в её жизни.   
Все время, пока Лена была в кабинете, Антон не сводил с неё глаз. В этот момент ему казалось, что теперь он точно знает, как выглядит живой ангел. В этих глазах, полных кротости, по определению, не могло было быть ничего порочного, а внешность наивного ребенка не могла не привлекать.
— Зачем эта девочка нужна этому старику? – думал Антон. – Неужели он не понимает, что вряд ли сможет сделать её счастливой?
  Сам Герман в это время был увлечен разговором с Орестом Мефодьевичем, и, разумеется, не мог заметить возникшей между его невестой и юным спутником Богомолова взаимной симпатии.
— Ты сам подумай: ты уже давно мировой светила, а ко мне за деньгами, как попрошайка какой-то, постоянно обращаешься, – говорил Герман академику. – Тебе самому-то это не надоело? Я ведь тебе дело предлагаю. Всего год работы за пределами родины, и ты обеспечишь себя и своих потомков на многие поколения вперед.
— Герман, ты же знаешь: я уже не в том возрасте, чтобы срываться с места и мчаться, Бог знает куда, – ответил Богомолов. – Да, и свой центр я надолго оставить не могу. Сейчас, вот, по всяким конторам бегаю, спонсоров ищу.
— Кстати, насчет твоего центра…
С этими словами Герман подошел к письменному столу, открыл верхний ящик, достал из него чистый лист бумаги и, написав на нем семизначное число, подозвал Богомолова:
— Орест, подойди сюда.
Когда Орест Мефодьевич увидел выведенную на бумаге комбинацию цифр, он не сразу понял, что Герман хочет этим сказать.
— Именно такая сумма будет ежемесячно переводиться на счета твоей богадельни, – объяснил Сапранов. – Согласись, что это решение всех твоих проблем. Максимум, через год ты сможешь открыть свою клинику. 
Предложение, высказанное Германом, заслуживало, как минимум, обсуждения. Созданием реабилитационного центра для детей с заболеваниями сердца Орест Мефодьевич грезил уже давно. Различные обстоятельства мешали реализации этого проекта, но в последнее время дело, как казалось, дело сдвинулось с мертвой точки. Чиновники выделили участок в одном из экологически чистых районов столицы, был разработан проект, но вновь на пути у благого начинания встал вездесущий денежный вопрос. Для Богомолова вновь началось хождение по мукам. Всякого рода толстосумы, звезды гламура одобрительно похлопывали Ореста Мефодьевича по плечу, пели ему дифирамбы, но проявлять чудеса благотворительности отнюдь не спешили.
— Надеюсь, ты понимаешь, что это решение всех твоих проблем? – спросил Богомолова Герман. – Максимум через два года клиника, о которой ты так грезишь, сможет начать работу. Я же за все это прошу всего нечего: чтобы ты свой гениальный мозг, свои незаурядные знания направил на решение действительно насущных проблем. Собственно, тебе надо будет заниматься тем, чем ты занимаешься постоянно. Просто место твоей новой работы будет находиться в месте, не совсем для тебя привычном. Во всем остальном в твоей жизни почти ничего не изменится. В общем, все, что мне от тебя нужно – это твои золотые руки и инкрустированные бриллиантами мозги.   
Предложение Германа было из тех, против которого было трудно что-либо возразить. Об истинной цене обещаниям Сапранова Орест Мефодьевич даже не догадывался, а поэтому посчитал, что все, что ему остается – это дать свое согласие на участие в затеянном Германом проекте. 
— Надеюсь, твои слова не окажутся пустым звуком, – проговорил Богомолов. – Герман, ты же знаешь, что эта клиника значит для меня. В нашей стране она нужна была еще вчера. Знаешь, сколько порогов я из-за неё пообивал? Только будущее больных детей заставляет меня пуститься в твою авантюру. Но учти, Герман, Бог тебя накажет, если ты нарушишь свое слово.
— Знаешь, Орест, а вот сейчас ты меня обидел, – возмутился Герман. – Мы ж с тобой знакомы с незапамятных времен. Я что, когда-нибудь тебя подводил? Или что, был случай, когда я не выполнял свои обещания? По-моему, в этом ты меня упрекнуть точно не можешь.
Герман Федорович старался быть, как можно, более убедительным так, чтобы у Богомолова не осталось ни малейшего сомнения в серьезности его слов.
— У тебя есть кто-то, кто бы мог заниматься клиникой в твое отсутствие? – спросил Герман. – Давай, сведи меня с ним. Все вопросы относительно богадельни я буду решать через него, а ты будешь в курсе всего.
— Да, что сводить-то? Он здесь, вместе со мной пришел. – Орест Мефодьевич указал рукой в сторону пришедшего с ним юноши. – Все, что касается центра, Антону я доверяю всецело. Я тебе даже больше скажу: в случае моего отъезда, все свои полномочия в фонде я передам ему.
Поймав на себе удивленный взгляд Германа, Богомолов добавил:
— Знаешь, Герман, Антон – один из тех людей, в чьей порядочности и в чьей компетентности я не сомневаюсь. Ты не смотри на то, что он так молод. По уровню знаний он многим нашим академикам фору даст.
— Да? – еле скрывая иронию, промолвил Сапранов. – Ну, давай, зови сюда свое молодое дарование.
— Антон, пойди сюда. Разговор есть, – окликнул молодого человека Орест Мефодьевич.
Подошедшего молодого человека Герман Федорович окинул брезгливым, недоверчивым взглядом. Было в этом юноше что-то, что Сапранова уже заранее от него отталкивало. То ли слишком прямой, пронзительный взгляд, то ли до боли знакомые черты лица уже заранее заставили Сапранова записать ученика Ореста Мефодьевича в число людей для себя неблагонадежных.
— Антон, слушай меня внимательно: на какое-то время мне придется уехать из страны, - сказал Богомолов, - и на тебя лягут все обязанности относительно реабилитационного центра.
— Орест Мефодьевич, но вы же знаете: я недостаточно компетентен, – ответил юноша. – Эта клиника – полностью ваш проект, и никто, кроме вас, не сможет разобраться во всем, что там происходит. 
— Не скромничай. Во всем, что касается создания реабилитационного центра, ты разбираешься не хуже меня, – сказал академик ученику. – От тебя-то требуется всего-то, чтобы ты и дальше добросовестно выполнял возложенные на тебя в фонде обязанности.
— Орест, ты хочешь доверить свой фонд столь молодому человеку? – спросил Герман.
— Конечно, – ответил Богомолов. – Да, если честно, мне не на кого больше рассчитывать, кроме как на него. Он же в этом деле со мной с самого начала. Знаешь, сколько мы с ним порогов в высоких кабинетах пообивали? Сколько в министерство мотались? Все доказывали необходимость создания центра. Так что Антона я с полным правом могу назвать своей правой рукой.
Сам Антон в этот момент был далек от каких-то высоких материй, да и вообще от серьезных разговоров. Все его мысли занимала молодая невеста Германа Федоровича. Он никак не мог взять в толк, что может быть общего между молоденькой девушкой, почти ребенком, и престарелым богачом. Неужели этот наполовину выживший из ума ловелас не понимает, что этот нежный цветок не создан для того, чтобы быть украшением его утонувшего в роскоши, но такого мертвого, особняка?   
 — Герман, вот ты где! – произнес подошедший к Сапранову и Оресту Мефодьевичу Артамонов. – Я-то тебя обыскался, а ты тут нашей научной элите мозги обрабатываешь. Слушай, пойдем с тобой, где-нибудь потолкуем тет-а-тет. Есть парочка нетривиальных вопросов, которые срочно нужно перетереть.
Разговор, судя по всему, действительно предстоял не из простых, а поэтому Герману Федоровичу ничего другого не оставалось, как покинуть Богомолова в сопровождении пронырливого депутата.      
Весь оставшийся вечер Антон был занят тем, что любовался предметом своих обожаний. Эти лучистые глаза, стройная фигура, по-детски простодушное лицо сводили его с ума, и он уже не мог, по крайней мере, от самого себя скрывать свои чувства.
Пользуясь тем, что Герман почти весь вечер был занят разговорами со своими гостями, Лена тоже не сводила глаз с Антона. Наверное, впервые в её душе поселились те чувства, которые принято называть одним словом – любовь. Нет, ничего низменного и сладострастного в том, что она испытывала к этому юноше, не было. Напротив, чувства, зародившееся в душе Лены, нельзя было назвать обычным влечением женщины к мужчине в привычном понимании этого слова. Антон казался ей, скорее, ребенком, большим и добрым, о котором хотелось постоянно заботиться, прижимать к сердцу, ласкать его так, как когда-то она ласкала маленького братишку.
— Лена, пойди сюда, – мечтания девушки прервал окрик Людмилы.
Людмилу искренне беспокоило все, что происходило с её новой подругой. Когда её простое расположение к лучшей подруги переросло в чувства, какие обычно мать может испытывать к дочери, она и сама не знала. Все, что касалось Лены, беспокоило её, заставляло переживать за все злоключения этой несчастной девочки. Лена казалась ей беззащитным ребенком, которого хотелось постоянно защищать, оберегать от всех невзгод, заботиться о ней. Сейчас Людмила отчетливо понимала, что та жертва, которую Лена собиралась принести, слишком тяжела для неё, но никакой возможности для того, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу, ни у неё, ни, тем более, у Лены не было.
— Лен, ты еще не устала? – спросила Людмила подругу. – Может, тебе пойти прилечь, отдохнуть.
–– Нет, Люд. Если я сейчас уйду, Герман Федорович очень недоволен будет. Он мне сразу сказал: пока все гости не разойдутся, чтобы я постоянно рядом с  ним была.
В словах Лены была определенная доля лукавства. На самом деле она не хотела выпускать из поля зрения молодого человека, пришедшего вместе с академиком. Трудно сказать, что творилось в душе девушки, но одно Лена знала точно: Антон был тем человеком, с кем ей хотелось бы быть постоянно.
Время неуклонно приближалось к полуночи, и наступил момент, когда гостям Германа надо было расходиться. Первым особняк покинул Игорь Макарович. Политику надоело общество приглашенного бомонда, и он поспешил поскорее удалиться.
— Ты, главное, не паникуй раньше времени, – успокаивал Артамонов Германа на прощание. – В партии, кроме как на тебя, ставить все равно не на кого. Так что, максимум, через два-три месяца снова переедешь в дом правительства.
Вслед за Артамоновым последовали Владимир Борисович и Роман. Свое присутствие на данном мероприятии они считали чисто формальным, а поэтому оставаться дальше на этом импровизированном светском рауте не видели смысла.
Последними стали собираться Орест Мефодьевич и Антон. С этими гостями Лена хотела прощаться меньше всего. Антон был тем человеком, с кем расставаться она не хотела вообще. Слишком сильный поток чувств накрыл её, чтобы Лена могла запросто попрощаться с ним и не желать новой встречи с этим юношей.
Когда гости вышли во двор, все небо застилала густая, черная пелена, и лишь редкие звездочки, появлявшиеся тут и там, пытались осветить мрачный небосклон. Зажегшиеся около ворот особняка фонари тускло освещали лица покидающих дом гостей.
— Ну, давай, позвони мне, когда соберешься. – Сказал Герман Богомолову. – В Пловдиве тебя примут с распростертыми объятиями. Ты, главное, с этим делом не затягивай.
— Герман, я надеюсь, ты – хозяин своему  слову, – ответил Орест Мефодьевич. – Не забудь про свое обещание.
— Ну-у, Орест, ты ж меня знаешь, – несколько обиженным тоном проговорил Герман. – Когда это было, чтобы я не выполнил того, что обещал?
Ни Антону, ни Лене было не до того, о чем разговаривали друг с другом престарелый олигарх и маститый академик. Время, пространство, даже место, где они находились – все для этих молодых людей перестало существовать. Они не могли налюбоваться друг на друга, словно беседуя между собой взглядами.
— Ты придешь снова? – молча спрашивала Лена возлюбленного.
— Да, конечно, любимая, - кротким взглядом отвечал Антон, - но только я не знаю, когда…
Лишь когда автомобиль Ореста Мефодьевича скрылся за воротами, Лена вернулась в повседневную реальность. Вернее, её вернул в неё жесткий и властный окрик Германа:
— Лена, быстро иди спать. Завтра у нас с тобой полно важных дел, и тебе понадобится много свежих сил.