Тот старый сад

 Ещё в электричке Сергей Петрович решил, что найдёт тот старый сад,который, наверное,стоит совсем заросший, всеми покинутый и забытый, если, конечно, никто из новоявленных хозяев не позарился на этот клочок земли.Он сейчас для него был тем островком прошлой жизни, куда уже невозможно вернуться, хотя так бы хотелось.
 Раньше Сергей Петрович в сад ездил на машине. Старенький «Жигулёнок», бывало, урча, приближался к саду и затихал, будто хотел сам отдышаться и дать отдохнуть его хозяину. Теперь машины не было, и Сергей Петрович отправился за город сначала на электричке, а потом пешком через поле, то ли засеянное чем-то или вообще заброшенное, поскольку через него в разные стороны тянулись протоптанные дорожки.
 «Что же это такое происходит? - мучительно соображал Сергей Петрович, - мыслимое ли дело, чтобы такой огромный массив в десятки гектаров оказался никому не нужным?». Ему вспомнилось, как бродил он,по жнивью только что убранных хлебов,работая в далёкие годы молодости корреспондентом районки, как с аппетитом наворачивал полевую похлёбку вместе с комбайнёрами, которым привозили её с колхозного стана. Какие куски мяса вылавливали они из мисок, причмокивая, с удовольствием их поедая.Ели торопливо,так как подъезжали автомашины, и комбайнёры и их помощники садились за штурвалы своих степных кораблей  и молотили, молотили хлеба и сыпали зерно в кузова колхозного транспорта.
 То было весёлое, бесшабашное время. Хотя уже ощущалось, что что-то приближается неминуемое. Это как перед грозой. На небе ещё ни облачка, а вдруг появляется какая-то свежесть, и ты с беспокойством оглядываешься по сторонам…Солнце пока светит, а за горизонтом уже погромыхивает.
 Наконец поле закончилось, и Сергей Петрович вышел на просёлочную дорогу, которая пробегала мимо колхозной фермы, некогда гремевшей  в районе высокими надоями. Работала тогда здесь комсомольско-молодёжная бригада, руководила которой молодой зоотехник Настя Копылова. Она была родом из соседнего хутора, обычная деревенская девчонка с упрямым характером. Это она,тогда ещё студентка сельхозтехникума летом работавшая на ферме вместе с родительницей, известной по тем временам дояркой, выпустила с подружками едкий боевой листок, в котором высмеяла председателя колхоза за его невнимание к проблемам молодёжи.
 Это в кино и книгах показывали и рассказывали тогда, как молодые ребята и девчата резко выступают на собраниях, критикуя колхозное руководство за бюрократизм и невнимание к людям.А в жизни не всегда такое было возможно. Председатель колхоза в те времена был на деревне и царь, и бог.И осмеливались против него идти немногие. Но Настя Копылова была не из робкого десятка. Вся в мать. Та тоже  в рот начальству не заглядывала. А поскольку она была простой дояркой, хотя и лучшей в колхозе, ей всё сходило с рук. Впрочем, и наград ей не давали, хотя по надоям в районе за ней мало кто мог угнаться, и в газетах о ней – ни слова. Разве что в сводках по надоям её имя упоминали…
 Зато Насте председатель всё же отомстил. Он не взял её в колхоз зоотехником, рассчитывая, что она уедет в какую-нибудь другую станицу. Но он плохо знал эту девушку. Настя никуда не уехала, а после защиты диплома пошла работать рядовой дояркой. Потом её избрали групкомсоргом, и она создала на ферме комсомольско-молодёжную бригаду. Вскоре об этом коллективе узнали не только в области, но и в Москве. Впрочем, уже наступало другое время. Так называемая перестройка. И как бы плохо сегодня её не поминали, она как бы начала двигать страну хоть к какой-то демократии. Только знали бы люди, к чему это приведёт…
 Всё это вспоминая, Сергей Петрович двинулся по дороге, которая пролегала мимо молочной фермы. Но что это? Сергей Петрович оторопело смотрел на торчащие стены некогда добротного животноводческого комплекса. Это всё, что осталось от фермы? Он, конечно, знал о разорённых колхозах, но почему-то всегда казалось, что это не должно коснуться его родных мест.
 Когда он обошёл вокруг развалин, то обнаружил, что стены, противоположной от дороги, практически не было, а  вместо крыши зияла небесная ширь.
 «Боже мой, неужели такое может быть, - почти вслух простонал он, присев на поваленное дерево, - это ж мрак какой-то.
 И тут Сергей Петрович услышал рядом с собой старческий голос:
-Видишь, что натворили? Немцы так не разоряли, как эти супостаты…
 Сергей Петрович повернулся и увидел Матвеича, жившего в те далёкие времена в их хуторе.
- Дед Матвеевич, ты? Что-то я не слышал, как ты ко мне подкрался.
- Куда путь держишь, чи на хутор? – спросил старик, не реагируя на вопросы Сергея Петровича. – Неужто, возвернуться решил? Бачу, не из новых русских, раз безлошадный.
 Старик придирчиво оглядел земляка, словно, примеряясь, что он за птица. Столько лет не появлялся в родных местах, и вдруг – нате вам….
- Да вот, - словно оправдываясь, ответил Сергей Петрович, поднимаясь с поваленного дерева, - на хутор пробираюсь.
- Ага, - удовлетворённо промычал Матвеич, - на побывку или на вовсе?
- Не знаю, - неопределённо ответил Сергей Петрович. – Там видно будет.
- М-да, - снова хмыкнул старик. – А я на лектричку. Настёна в гости позвала.
 Настёна. Копылова. Как же он забыл? Ведь Матвеич ей дедом или прадедом приходится»
Старик, догадавшись, о чём думает Сергей Петрович, махнул рукой:
- Она теперь в городе проживает, - он безнадёжно вздохнул, - сбежала с хутора, как колхоз растащили. Да ты бачишь, - кивнул старик на остов фермы,  - шо тут сробыли, - и он, не прощаясь, поковылял своей дорогой.
 Сергей Петрович смотрел, как он удаляется всё дальше и дальше, а на память почему-то пришли те чёрные дни,когда казалось,что вот-вот растопчут демократию, к которой и он, Воронин стремился.Как и многие тогда Сергей Петрович верил, что для России наступают новые времена. И не будет бояр в лице председателей колхозов. И крестьяне заживут совсем другой жизнью -свободно и богато.Станут хозяевами своей судьбы. Как они все тогда ошибались.Вышло,что за демократию боролись одни, а её плодами воспользовались другие. И что им Настины боевые листки или даже его, Воронина, острые заметки в районной и областной печати? «Теперь мы правим бал, - самодовольно сказал ему как-то один из «новых русских», руководивший одним из департаментов области. – Пусть жалуются на нас. А мы знаем, как будем теперь управлять страной».
 «Наверное, зря я сюда приехал, - с грустью подумал Сергей Петрович. – Поезд ушёл в другом направлении. Они науправляли так, что люди бегут от земли, которая вовсе и не их. И теперь торгуют проходимцы землицей, как баба на рынке семечками. И тот старый сад выкорчевали, может, и родительский дом сожгли…».

 Хутор встретил Сергея Петровича хриплым собачьим лаем. Вечерело, но солнце ещё кровавым диском цеплялось за горизонт, предвещая ветреный день. Единственная хуторская улица, которая тянулась почти от самой лесополосы и упиралась в небольшую речушку, почти ручеёк, была непривычно пустынна.
 «Куда же они подевались, люди-то?», - недоумевал Воронин, двигаясь вдоль безмолвных хатёнок и заглядывая в огороды. Но и там никого не было видно…
 В былые времена, когда Сергей Петрович приезжал в гости к родителям, на улицах было многолюдно, шумно и весело. Девчата лузгали семечки, громко смеялись, а то и затягивали весёлые деревенские песни. Хлопцы хороводились около них, иные пытались ущипнуть девок за бочок, а то и за что-нибудь более податливое. Те хохотали, но слишком большой воли парням не давали. Ещё не пришли сюда тогда бесстыдные времена и нравы, когда всё стало можно и никто никого не стеснялся  Пожилые хуторяне вечерами сидели на лавочках возле своих усадеб и в полголоса обсуждали колхозные сплетни.
 «Ничего не попишешь, - усмехнулся Сергей Петрович своим невесёлым мыслям. – Жизнь изменилась, всё течёт в какую-то другую сторону, а молодёжь, поди, в город подалась, чего тут делать…  Вот и Настя уехала.
 Родительский дом с заколоченными ставнями вызвал у Сергея Петровича щемящую тоску по ушедшей жизни,близким ему людям,и глубокое чувство вины за то, что произошло с его страной, городом и селом, в которых поселился страх и что-то ещё, хотя он толком не мог объяснить – что.
 Сергей Петрович с досадой оглядел теперь показавшееся жалким жилище. Дом стоял печальный. От крепкого забора почти ничего не осталось. Только торчали осиротелые столбы, которые заколачивал в землю ещё его дед.
 Сергей Петрович обошёл дом, или что от него осталось«Мёртвый дом, и все мы какие-то неживые, - подумалось ему. – Нас разоряют, у нас отнимают, а мы сдаёмся, не сопротивляемся. Настёна сбежала, а какая была боевая девчонка. Да и я хорош. Последний раз, когда приезжал, к дому так и не решился подойти, объехал его стороной, всё боялся причинить себе душевную боль. И к саду вырулил совсем с другой стороны. Да и когда рушилась страна, где я был?. Рассчитывал, что всё решится само собой… А оно вон, куда всё повернуло…».
Он хотел войти в дом, но на дверях висел поржавевший замок. Да…  тут без лома не обойтись». Воронин оглянулся по сторонам. Сарайчика, в котором хранилась вся хозяйственная утварь, не было. Лишь глыбы давно не паханой земли угрюмо взирали на него, словно, вопрошая, откуда он здесь взялся. А чуть поодаль виднелся старый колхозный сад. Тот самый…
 И Сергей Петрович стал пробираться по непаханой земле, аккуратно выбирая место, куда можно шагнуть, словно боясь ненароком принести этим заброшенным кускам неухоженной земли боль, какую он сам сейчас испытывал, униженно прося у родительской земли, хоть и числившейся в те времена за колхозом, прощения и всё ещё надеясь, что хоть сад выжил в этой тяжкой крестьянской доле.
 Он подошёл ближе, и мог теперь разглядеть вымахавшие в три-четыре метра черешни, сливы и другие плодовые деревья, что уцелели. Кряжистый ствол одной из яблонь был подпилен, и засохшие ветки, уже пожелтевшие, покачивались от лёгкого дуновения ветерка и что-то жалобно шептали. А рядом торчал пенёк от свежеспиленного дерева. Сергей Петрович присел на него, задумчиво поглядывая по сторонам.
 Вот я и пришёл к тебе, мой старый сад. Взращенный дедами, отцом, бабкой Лукерьей, женой дедова двоюродного брата, всеми обитателями большого родительского дома.Порывы ветра создавали особый,какой-то привычный для плодового сада шум. В лесу деревья скрипели как-то по-другому. Воронин вслушивался, о чём переговариваются деревья и ему казалось, что он слышит голоса отца, деда и бабки Лукерьи с её скрипучим повизгиванием. Будто они говорят, требуют: останься, сбереги.
 Уже стало совсем темно. Хутор погрузился в какое-то безмолвие, будто в нём остановилась жизнь. И только листья шептали: не верь,
Ещё в электричке Сергей Петрович решил, что найдёт тот старый сад, наверное, совсем заросший, всеми покинутый и забытый, если, конечно, никто из новоявленных хозяев не позарился на этот клочок земли, который сейчас для него был тем островком прошлой жизни, куда уже невозможно вернуться, хотя так бы хотелось.
Раньше Сергей Петрович в сад ездил на машине. Старенький «Жигулёнок», бывало, урча, приближался к саду и затихал, будто хотел сам отдышаться и дать отдохнуть его хозяину. Теперь машины не было, и Сергей Петрович отправился за город сначала на электричке, а потом пешком через поле, то ли засеянное чем-то или вообще заброшенное, поскольку через него в разные стороны тянулись протоптанные дорожки.
- «Что же это такое происходит, - мучительно соображал Сергей Петрович, - мыслимое ли дело, чтобы такой огромный массив в десятки гектаров оказался никому не нужным?». Ему вспомнилось, как бродил он, работая в те далёкие годы молодости корреспондентом районки, по жнивью  только что убранных хлебов, как хлебал полевую похлёбку вместе с комбайнёрами, которым привозили её с колхозного стана. Какие куски мяса вылавливали они из мисок, причмокивая, с удовольствием их поедая. Всё это? происходило в считанные минуты, подъезжали автомашины, и комбайнёры и их помощники садились за штурвалы своих степных кораблей  и молотили, молотили хлеба и сыпали зерно в кузова колхозного транспорта.
То было весёлое, бесшабашное время. Хотя уже ощущалось, что что-то приближается неминуемо. Это как перед грозой. На небе ещё ни облачка, а вдруг появляется какая-то свежесть, и ты с беспокойством оглядываешься по сторонам… (Но)Солнце ещё пока светит, а за горизонтом уже погромыхивает.
Наконец поле закончилось, и Сергей Петрович вышел на просёлочную дорогу, которая пробегала мимо колхозной фермы, некогда гремевшей  в районе высокими надоями. Работала тогда здесь комсомольско-молодёжная бригада, руководила которой молодой зоотехник Настя Копылова. Она была родом из соседнего хутора, обычная деревенская девчонка с упрямым характером. Это она, (тогда) ещё студентка лесотехникума, а летом она работала на ферме вместе с родительницей, известной по тем временам дояркой, выпустила с подружками едкий боевой листок, в котором высмеяла председателя колхоза за его невнимание к проблемам молодёжи.
Это в кино и книгах показывали и рассказывали тогда, как молодые ребята и девчата резко выступали на собраниях, критикуя колхозное руководство за бюрократизм и невнимание к людям. (А) В жизни не всегда это было возможно. Председатель колхоза в те времена был на деревне и царь, и бог. (И) Осмеливались против него идти немногие. Но Настя Копылова была не из робкого десятка. Вся в мать. Та тоже  в рот начальству не заглядывала. А поскольку она была простой дояркой, хотя и лучшей в колхозе, ей всё сходило с рук. Впрочем, (и) наград ей не давали, хотя по надоям в районе за ней мало кто мог угнаться, и  (Но) в газетах о ней – ни слова. Разве в сводках по надоям её имя упоминали…
Зато Насте председатель всё же отомстил. Он не взял её в колхоз зоотехником, рассчитывая, что она уедет в какую-нибудь другую станицу. Но он плохо знал Настю. Она никуда не уехала, а после защиты диплома пошла работать рядовой дояркой. Потом её избрали групкомсоргом, и она создала на ферме комсомольско-молодёжную бригаду. Вскоре об этом коллективе узнали не только в области, но и в Москве. Впрочем, уже наступало другое время. Так называемая перестройка. И как бы плохо сегодня её не поминали, она как бы начала двигать страну хоть к какой-то демократии. Знали бы люди, к чему это приведёт…
Всё это вспоминая, Сергей Петрович двинулся по дороге, которая пролегала мимо молочной фермы. Но что это? Сергей Петрович оторопело смотрел на торчащие стены некогда добротного животноводческого комплекса. Это всё, что осталось от фермы? Он, конечно, знал о разорённых колхозах, но почему-то всегда казалось, что это не должно коснуться его родных мест.
Когда Сергей Петрович обошёл вокруг помещения, он обнаружил, что (той) противоположной стены(, которая должна была торчать по другую сторону от дороги,) практически не было, (вдобавок) а  вместо крыши зияла небесная ширь.
-- «Боже мой, неужели такое может быть, - почти вслух простонал он, присев на поваленное дерево, - это ж мрак какой-то.
И тут Сергей Петрович услышал над собой старческий голос:
-Видишь, что натворили? Немцы так не разоряли, как эти супостаты…
Сергей Петрович повернулся и увидел Матвеевича, жившего в те далёкие времена в их хуторе.
- Дед Матвеевич, ты? Что-то я не слышал, как ты ко мне подкрался.
- Куда путь держишь, чи на хутор? – спросил старик, не реагируя на вопросы Сергея Петровича. – Неужто, возвернуться решил? Бачу, не из новых русских, раз безлошадный.
Старик придирчиво оглядел земляка, словно, примеряясь, что он за птица. Столько лет не появлялся в родных местах, и вдруг – нате вам….
- Да вот, - словно оправдываясь, ответил Сергей Петрович, поднимаясь с поваленного дерева, - на хутор пробираюсь.
- Ага, - удовлетворённо промычал Матвеевич, - на побывку или на вовсе?
- Не знаю, - неопределённо ответил Сергей Петрович. – Там видно будет.
- Увидишь, увидишь, - снова хмыкнул старик. – А я на лектричку. Настёна в гости позвала
«Настёна. Копылова. Как же он забыл? Ведь Матвеевич ей дедом или прадедом приходится»
Старик, догадавшись, о чём думает Сергей Петрович, махнул рукой:
- Она теперь в городе проживает, - он безнадёжно вздохнул, - сбежала с хутора, как колхоз растащили. Да ты бачишь, - кивнул Матвеевич на остов фермы,  - шо тут сробыли, - и он, не прощаясь, пошёл своей дорогой.
Сергей Петрович смотрел, как он удаляется всё дальше и дальше, а на память пришли те чёрные дни, как многим им тогда казалось, когда растоптали демократию, к которой и он, Воронин стремился. Он был ведь в числе тех людей, кто верил, что для России наступают новые времена. И не будет бояр в лице председателей колхозов. И крестьяне заживут совсем другой жизнью. Ах, как они все тогда ошибались. За демократию боролись одни, а её плодами воспользовались другие. И что им Настины боевые листки или даже его, Воронина, острые заметки в районной и областной печати? «Теперь мы правим бал, - самодовольно сказал ему как-то один из «новых русских», руководивший одним из департаментов области. – Пусть жалуются на нас. А мы знаем, как будем теперь управлять страной».
«Наверное, зря я сюда приехал, - с грустью подумал Сергей Петрович. – Поезд ушёл в другом направлении. Они науправляли так, что люди бегут от земли, которую у них отняли. И теперь торгуют (кто?) ею, как баба на рынке семечками. И тот старый сад выкорчевали, может, и родительский дом сожгли…».

Хутор встретил Сергея Петровича хриплым собачьим лаем. Вечерело, но солнце ещё кровавым диском цеплялось за горизонт, предвещая ветреный день. Единственная хуторская улица, которая тянулась почти от самой лесополосы и упиралась в небольшую речушку, почти ручеёк, была непривычно пустынна.
«Куда же они подевались, люди-то», - недоумевал Воронин, двигаясь вдоль безмолвных хатёнок и заглядывая в огороды. Но и там никого не было видно…
В былые времена, когда Сергей Петрович приезжал в гости к родителям, на улице было шумно и весело. Девки лузгали семечки, громко смеялись, а то и затягивали весёлые деревенские песни. Хлопцы хороводились около них, иные пытались ущипнуть девок за бочок, а то и за что-нибудь более податливое. Те хохотали, но слишком большой воли парням не давали. Ещё не пришло (тогда) сюда это бесстыдное время, когда всё можно и никто никого не стеснялся.
А пожилые хуторяне (обычно) сидели на лавочках возле своих усадеб и в полголоса обсуждали колхозные сплетни.
«Ничего не попишешь, - усмехнулся Сергей Петрович своим невесёлым мыслям. – Жизнь изменилась, всё течёт в какую-то другую сторону, а молодёжь, поди, в город подалась, чего тут делать…  Вот и Настя уехала.
Родительский дом с заколоченными ставнями вызвал у Сергея Петровича неизъяснимую тоску по ушедшей жизни (близких его людей) и близким людям  и чувство вины за то, что произошло с его страной, городом и селом, в которых поселился страх и что-то ещё, хотя он толком не мог объяснить – что.
Сергей Петрович с досадой оглядел теперь показавшееся жалким жилище. Дом стоял печальный, словно он тоже чувствовал свою вину. От крепкого забора почти ничего (теперь) не осталось. Только торчали осиротелые столбы, которые заколачивал в землю ещё его дед.
Сергей Петрович обошёл дом(, или что от него осталось). «Мёртвый дом, и все мы какие-то лежалые, - подумалось ему. – Нас разоряют, у нас отнимают, а мы сдаёмся, не сопротивляемся. Настёна сбежала, а какая была боевая девчонка. Да и я хорош. Последний раз, когда приезжал, к дому так и не решился подойти, объехал его стороной, всё боялся причинить себе душевную боль. И к саду вырулил совсем с другой стороны. Да и когда рушилась страна, где я был?. Рассчитывал, что всё решится само собой… А оно вон, куда всё повернуло…».
Он хотел войти в дом, но на дверях висел поржавевший замок. Да…  тут без лома не обойтись». Воронин оглянулся по сторонам. Сарайчика, в котором хранилась вся хозяйственная утварь, не было. Лишь глыбы давно не паханой земли угрюмо взирали на него, словно, вопрошая, откуда он здесь взялся. А чуть поодаль виднелся старый колхозный сад. Тот самый…
И Сергей Петрович стал пробираться по непаханой земле, аккуратно выбирая место, куда можно шагнуть, словно боясь ненароком принести этим заброшенным кускам неухоженной земли боль, какую он сам сейчас испытывал, униженно прося у родительской земли, хоть и числившейся в те времена за колхозом, прощения и всё ещё надеясь, что хоть сад выжил в этой тяжкой крестьянской доле.
Он подошёл ближе и мог теперь разглядеть вымахавшие в три-четыре метра черешни, сливы и другие плодовые деревья, что уцелели. Кряжистый ствол одной из яблонь был подпилен, и засохшие ветки, уже пожелтевшие, покачивались от лёгкого дуновения ветерка и что-то жалобно шептали. А рядом торчал пенёк от свежеспиленного дерева. Сергей Петрович присел (на него), задумчиво поглядывая по сторонам.
Вот я и пришёл к тебе, мой старый сад. Взращенный дедами, отцом, бабкой Лукерьей, женой дедова двоюродного брата, всеми обитателями большого родительского дома.
Порывы ветра создавали особый, (какой-то) привычный для плодового сада шум. В лесу деревья скрипели как-то по-другому. Воронин вслушивался, о чём переговариваются деревья и ему казалось, что он слышит голоса отца, деда и бабки Лукерьи с её скрипучим повизгиванием. Будто они говорят, требуют: останься, сбереги.
Уже стало совсем темно. Хутор погрузился в какое-то безмолвие, будто в нём остановилась жизнь. И только листья шептали: не верь, не верь.
Тот старый сад
Ещё в электричке Сергей Петрович решил, что найдёт тот старый сад, наверное, совсем заросший, всеми покинутый и забытый, если, конечно, никто из новоявленных хозяев не позарился на этот клочок земли, который сейчас для него был тем островком прошлой жизни, куда уже невозможно вернуться, хотя так бы хотелось.
Раньше Сергей Петрович в сад ездил на машине. Старенький «Жигулёнок», бывало, урча, приближался к саду и затихал, будто хотел сам отдышаться и дать отдохнуть его хозяину. Теперь машины не было, и Сергей Петрович отправился за город сначала на электричке, а потом пешком через поле, то ли засеянное чем-то или вообще заброшенное, поскольку через него в разные стороны тянулись протоптанные дорожки.
- «Что же это такое происходит, - мучительно соображал Сергей Петрович, - мыслимое ли дело, чтобы такой огромный массив в десятки гектаров оказался никому не нужным?». Ему вспомнилось, как бродил он, работая в те далёкие годы молодости корреспондентом районки, по жнивью  только что убранных хлебов, как хлебал полевую похлёбку вместе с комбайнёрами, которым привозили её с колхозного стана. Какие куски мяса вылавливали они из мисок, причмокивая, с удовольствием их поедая. Всё это? происходило в считанные минуты, подъезжали автомашины, и комбайнёры и их помощники садились за штурвалы своих степных кораблей  и молотили, молотили хлеба и сыпали зерно в кузова колхозного транспорта.
То было весёлое, бесшабашное время. Хотя уже ощущалось, что что-то приближается неминуемо. Это как перед грозой. На небе ещё ни облачка, а вдруг появляется какая-то свежесть, и ты с беспокойством оглядываешься по сторонам… (Но)Солнце ещё пока светит, а за горизонтом уже погромыхивает.
Наконец поле закончилось, и Сергей Петрович вышел на просёлочную дорогу, которая пробегала мимо колхозной фермы, некогда гремевшей  в районе высокими надоями. Работала тогда здесь комсомольско-молодёжная бригада, руководила которой молодой зоотехник Настя Копылова. Она была родом из соседнего хутора, обычная деревенская девчонка с упрямым характером. Это она, (тогда) ещё студентка лесотехникума, а летом она работала на ферме вместе с родительницей, известной по тем временам дояркой, выпустила с подружками едкий боевой листок, в котором высмеяла председателя колхоза за его невнимание к проблемам молодёжи.
Это в кино и книгах показывали и рассказывали тогда, как молодые ребята и девчата резко выступали на собраниях, критикуя колхозное руководство за бюрократизм и невнимание к людям. (А) В жизни не всегда это было возможно. Председатель колхоза в те времена был на деревне и царь, и бог. (И) Осмеливались против него идти немногие. Но Настя Копылова была не из робкого десятка. Вся в мать. Та тоже  в рот начальству не заглядывала. А поскольку она была простой дояркой, хотя и лучшей в колхозе, ей всё сходило с рук. Впрочем, (и) наград ей не давали, хотя по надоям в районе за ней мало кто мог угнаться, и  (Но) в газетах о ней – ни слова. Разве в сводках по надоям её имя упоминали…
Зато Насте председатель всё же отомстил. Он не взял её в колхоз зоотехником, рассчитывая, что она уедет в какую-нибудь другую станицу. Но он плохо знал Настю. Она никуда не уехала, а после защиты диплома пошла работать рядовой дояркой. Потом её избрали групкомсоргом, и она создала на ферме комсомольско-молодёжную бригаду. Вскоре об этом коллективе узнали не только в области, но и в Москве. Впрочем, уже наступало другое время. Так называемая перестройка. И как бы плохо сегодня её не поминали, она как бы начала двигать страну хоть к какой-то демократии. Знали бы люди, к чему это приведёт…
Всё это вспоминая, Сергей Петрович двинулся по дороге, которая пролегала мимо молочной фермы. Но что это? Сергей Петрович оторопело смотрел на торчащие стены некогда добротного животноводческого комплекса. Это всё, что осталось от фермы? Он, конечно, знал о разорённых колхозах, но почему-то всегда казалось, что это не должно коснуться его родных мест.
Когда Сергей Петрович обошёл вокруг помещения, он обнаружил, что (той) противоположной стены(, которая должна была торчать по другую сторону от дороги,) практически не было, (вдобавок) а  вместо крыши зияла небесная ширь.
-- «Боже мой, неужели такое может быть, - почти вслух простонал он, присев на поваленное дерево, - это ж мрак какой-то.
И тут Сергей Петрович услышал над собой старческий голос:
-Видишь, что натворили? Немцы так не разоряли, как эти супостаты…
Сергей Петрович повернулся и увидел Матвеевича, жившего в те далёкие времена в их хуторе.
- Дед Матвеевич, ты? Что-то я не слышал, как ты ко мне подкрался.
- Куда путь держишь, чи на хутор? – спросил старик, не реагируя на вопросы Сергея Петровича. – Неужто, возвернуться решил? Бачу, не из новых русских, раз безлошадный.
Старик придирчиво оглядел земляка, словно, примеряясь, что он за птица. Столько лет не появлялся в родных местах, и вдруг – нате вам….
- Да вот, - словно оправдываясь, ответил Сергей Петрович, поднимаясь с поваленного дерева, - на хутор пробираюсь.
- Ага, - удовлетворённо промычал Матвеевич, - на побывку или на вовсе?
- Не знаю, - неопределённо ответил Сергей Петрович. – Там видно будет.
- Увидишь, увидишь, - снова хмыкнул старик. – А я на лектричку. Настёна в гости позвала
«Настёна. Копылова. Как же он забыл? Ведь Матвеевич ей дедом или прадедом приходится»
Старик, догадавшись, о чём думает Сергей Петрович, махнул рукой:
- Она теперь в городе проживает, - он безнадёжно вздохнул, - сбежала с хутора, как колхоз растащили. Да ты бачишь, - кивнул Матвеевич на остов фермы,  - шо тут сробыли, - и он, не прощаясь, пошёл своей дорогой.
Сергей Петрович смотрел, как он удаляется всё дальше и дальше, а на память пришли те чёрные дни, как многим им тогда казалось, когда растоптали демократию, к которой и он, Воронин стремился. Он был ведь в числе тех людей, кто верил, что для России наступают новые времена. И не будет бояр в лице председателей колхозов. И крестьяне заживут совсем другой жизнью. Ах, как они все тогда ошибались. За демократию боролись одни, а её плодами воспользовались другие. И что им Настины боевые листки или даже его, Воронина, острые заметки в районной и областной печати? «Теперь мы правим бал, - самодовольно сказал ему как-то один из «новых русских», руководивший одним из департаментов области. – Пусть жалуются на нас. А мы знаем, как будем теперь управлять страной».
«Наверное, зря я сюда приехал, - с грустью подумал Сергей Петрович. – Поезд ушёл в другом направлении. Они науправляли так, что люди бегут от земли, которую у них отняли. И теперь торгуют (кто?) ею, как баба на рынке семечками. И тот старый сад выкорчевали, может, и родительский дом сожгли…».

Хутор встретил Сергея Петровича хриплым собачьим лаем. Вечерело, но солнце ещё кровавым диском цеплялось за горизонт, предвещая ветреный день. Единственная хуторская улица, которая тянулась почти от самой лесополосы и упиралась в небольшую речушку, почти ручеёк, была непривычно пустынна.
«Куда же они подевались, люди-то», - недоумевал Воронин, двигаясь вдоль безмолвных хатёнок и заглядывая в огороды. Но и там никого не было видно…
В былые времена, когда Сергей Петрович приезжал в гости к родителям, на улице было шумно и весело. Девки лузгали семечки, громко смеялись, а то и затягивали весёлые деревенские песни. Хлопцы хороводились около них, иные пытались ущипнуть девок за бочок, а то и за что-нибудь более податливое. Те хохотали, но слишком большой воли парням не давали. Ещё не пришло (тогда) сюда это бесстыдное время, когда всё можно и никто никого не стеснялся.
А пожилые хуторяне (обычно) сидели на лавочках возле своих усадеб и в полголоса обсуждали колхозные сплетни.
«Ничего не попишешь, - усмехнулся Сергей Петрович своим невесёлым мыслям. – Жизнь изменилась, всё течёт в какую-то другую сторону, а молодёжь, поди, в город подалась, чего тут делать…  Вот и Настя уехала.
Родительский дом с заколоченными ставнями вызвал у Сергея Петровича неизъяснимую тоску по ушедшей жизни (близких его людей) и близким людям  и чувство вины за то, что произошло с его страной, городом и селом, в которых поселился страх и что-то ещё, хотя он толком не мог объяснить – что.
Сергей Петрович с досадой оглядел теперь показавшееся жалким жилище. Дом стоял печальный, словно он тоже чувствовал свою вину. От крепкого забора почти ничего (теперь) не осталось. Только торчали осиротелые столбы, которые заколачивал в землю ещё его дед.
Сергей Петрович обошёл дом(, или что от него осталось). «Мёртвый дом, и все мы какие-то лежалые, - подумалось ему. – Нас разоряют, у нас отнимают, а мы сдаёмся, не сопротивляемся. Настёна сбежала, а какая была боевая девчонка. Да и я хорош. Последний раз, когда приезжал, к дому так и не решился подойти, объехал его стороной, всё боялся причинить себе душевную боль. И к саду вырулил совсем с другой стороны. Да и когда рушилась страна, где я был?. Рассчитывал, что всё решится само собой… А оно вон, куда всё повернуло…».
Он хотел войти в дом, но на дверях висел поржавевший замок. Да…  тут без лома не обойтись». Воронин оглянулся по сторонам. Сарайчика, в котором хранилась вся хозяйственная утварь, не было. Лишь глыбы давно не паханой земли угрюмо взирали на него, словно, вопрошая, откуда он здесь взялся. А чуть поодаль виднелся старый колхозный сад. Тот самый…
И Сергей Петрович стал пробираться по непаханой земле, аккуратно выбирая место, куда можно шагнуть, словно боясь ненароком принести этим заброшенным кускам неухоженной земли боль, какую он сам сейчас испытывал, униженно прося у родительской земли, хоть и числившейся в те времена за колхозом, прощения и всё ещё надеясь, что хоть сад выжил в этой тяжкой крестьянской доле.
Он подошёл ближе и мог теперь разглядеть вымахавшие в три-четыре метра черешни, сливы и другие плодовые деревья, что уцелели. Кряжистый ствол одной из яблонь был подпилен, и засохшие ветки, уже пожелтевшие, покачивались от лёгкого дуновения ветерка и что-то жалобно шептали. А рядом торчал пенёк от свежеспиленного дерева. Сергей Петрович присел (на него), задумчиво поглядывая по сторонам.
Вот я и пришёл к тебе, мой старый сад. Взращенный дедами, отцом, бабкой Лукерьей, женой дедова двоюродного брата, всеми обитателями большого родительского дома.
Порывы ветра создавали особый, (какой-то) привычный для плодового сада шум. В лесу деревья скрипели как-то по-другому. Воронин вслушивался, о чём переговариваются деревья и ему казалось, что он слышит голоса отца, деда и бабки Лукерьи с её скрипучим повизгиванием. Будто они говорят, требуют: останься, сбереги.
Уже стало совсем темно. Хутор погрузился в какое-то безмолвие, будто в нём остановилась жизнь. И только листья шептали: не верь.
 совсем заросший, всеми покинутый и забытый, если, конечно, никто из новоявленных хозяев не позарился на этот клочок земли, который сейчас для него был тем островком прошлой жизни, куда уже невозможно вернуться, хотя так бы хотелось.
Раньше Сергей Петрович в сад ездил на машине. Старенький «Жигулёнок», бывало, урча, приближался к саду и затихал, будто хотел сам отдышаться и дать отдохнуть его хозяину. Теперь машины не было, и Сергей Петрович отправился за город сначала на электричке, а потом пешком через поле, то ли засеянное чем-то или вообще заброшенное, поскольку через него в разные стороны тянулись протоптанные дорожки.
- «Что же это такое происходит, - мучительно соображал Сергей Петрович, - мыслимое ли дело, чтобы такой огромный массив в десятки гектаров оказался никому не нужным?». Ему вспомнилось, как бродил он, работая в те далёкие годы молодости корреспондентом районки, по жнивью  только что убранных хлебов, как хлебал полевую похлёбку вместе с комбайнёрами, которым привозили её с колхозного стана. Какие куски мяса вылавливали они из мисок, причмокивая, с удовольствием их поедая. Всё это? происходило в считанные минуты, подъезжали автомашины, и комбайнёры и их помощники садились за штурвалы своих степных кораблей  и молотили, молотили хлеба и сыпали зерно в кузова колхозного транспорта.
То было весёлое, бесшабашное время. Хотя уже ощущалось, что что-то приближается неминуемо. Это как перед грозой. На небе ещё ни облачка, а вдруг появляется какая-то свежесть, и ты с беспокойством оглядываешься по сторонам… (Но)Солнце ещё пока светит, а за горизонтом уже погромыхивает.
Наконец поле закончилось, и Сергей Петрович вышел на просёлочную дорогу, которая пробегала мимо колхозной фермы, некогда гремевшей  в районе высокими надоями. Работала тогда здесь комсомольско-молодёжная бригада, руководила которой молодой зоотехник Настя Копылова. Она была родом из соседнего хутора, обычная деревенская девчонка с упрямым характером. Это она, (тогда) ещё студентка лесотехникума, а летом она работала на ферме вместе с родительницей, известной по тем временам дояркой, выпустила с подружками едкий боевой листок, в котором высмеяла председателя колхоза за его невнимание к проблемам молодёжи.
Это в кино и книгах показывали и рассказывали тогда, как молодые ребята и девчата резко выступали на собраниях, критикуя колхозное руководство за бюрократизм и невнимание к людям. (А) В жизни не всегда это было возможно. Председатель колхоза в те времена был на деревне и царь, и бог. (И) Осмеливались против него идти немногие. Но Настя Копылова была не из робкого десятка. Вся в мать. Та тоже  в рот начальству не заглядывала. А поскольку она была простой дояркой, хотя и лучшей в колхозе, ей всё сходило с рук. Впрочем, (и) наград ей не давали, хотя по надоям в районе за ней мало кто мог угнаться, и  (Но) в газетах о ней – ни слова. Разве в сводках по надоям её имя упоминали…
Зато Насте председатель всё же отомстил. Он не взял её в колхоз зоотехником, рассчитывая, что она уедет в какую-нибудь другую станицу. Но он плохо знал Настю. Она никуда не уехала, а после защиты диплома пошла работать рядовой дояркой. Потом её избрали групкомсоргом, и она создала на ферме комсомольско-молодёжную бригаду. Вскоре об этом коллективе узнали не только в области, но и в Москве. Впрочем, уже наступало другое время. Так называемая перестройка. И как бы плохо сегодня её не поминали, она как бы начала двигать страну хоть к какой-то демократии. Знали бы люди, к чему это приведёт…
Всё это вспоминая, Сергей Петрович двинулся по дороге, которая пролегала мимо молочной фермы. Но что это? Сергей Петрович оторопело смотрел на торчащие стены некогда добротного животноводческого комплекса. Это всё, что осталось от фермы? Он, конечно, знал о разорённых колхозах, но почему-то всегда казалось, что это не должно коснуться его родных мест.
Когда Сергей Петрович обошёл вокруг помещения, он обнаружил, что (той) противоположной стены(, которая должна была торчать по другую сторону от дороги,) практически не было, (вдобавок) а  вместо крыши зияла небесная ширь.
-- «Боже мой, неужели такое может быть, - почти вслух простонал он, присев на поваленное дерево, - это ж мрак какой-то.
И тут Сергей Петрович услышал над собой старческий голос:
-Видишь, что натворили? Немцы так не разоряли, как эти супостаты…
Сергей Петрович повернулся и увидел Матвеевича, жившего в те далёкие времена в их хуторе.
- Дед Матвеевич, ты? Что-то я не слышал, как ты ко мне подкрался.
- Куда путь держишь, чи на хутор? – спросил старик, не реагируя на вопросы Сергея Петровича. – Неужто, возвернуться решил? Бачу, не из новых русских, раз безлошадный.
Старик придирчиво оглядел земляка, словно, примеряясь, что он за птица. Столько лет не появлялся в родных местах, и вдруг – нате вам….
- Да вот, - словно оправдываясь, ответил Сергей Петрович, поднимаясь с поваленного дерева, - на хутор пробираюсь.
- Ага, - удовлетворённо промычал Матвеевич, - на побывку или на вовсе?
- Не знаю, - неопределённо ответил Сергей Петрович. – Там видно будет.
- Увидишь, увидишь, - снова хмыкнул старик. – А я на лектричку. Настёна в гости позвала
«Настёна. Копылова. Как же он забыл? Ведь Матвеевич ей дедом или прадедом приходится»
Старик, догадавшись, о чём думает Сергей Петрович, махнул рукой:
- Она теперь в городе проживает, - он безнадёжно вздохнул, - сбежала с хутора, как колхоз растащили. Да ты бачишь, - кивнул Матвеевич на остов фермы,  - шо тут сробыли, - и он, не прощаясь, пошёл своей дорогой.
Сергей Петрович смотрел, как он удаляется всё дальше и дальше, а на память пришли те чёрные дни, как многим им тогда казалось, когда растоптали демократию, к которой и он, Воронин стремился. Он был ведь в числе тех людей, кто верил, что для России наступают новые времена. И не будет бояр в лице председателей колхозов. И крестьяне заживут совсем другой жизнью. Ах, как они все тогда ошибались. За демократию боролись одни, а её плодами воспользовались другие. И что им Настины боевые листки или даже его, Воронина, острые заметки в районной и областной печати? «Теперь мы правим бал, - самодовольно сказал ему как-то один из «новых русских», руководивший одним из департаментов области. – Пусть жалуются на нас. А мы знаем, как будем теперь управлять страной».
«Наверное, зря я сюда приехал, - с грустью подумал Сергей Петрович. – Поезд ушёл в другом направлении. Они науправляли так, что люди бегут от земли, которую у них отняли. И теперь торгуют (кто?) ею, как баба на рынке семечками. И тот старый сад выкорчевали, может, и родительский дом сожгли…».

Хутор встретил Сергея Петровича хриплым собачьим лаем. Вечерело, но солнце ещё кровавым диском цеплялось за горизонт, предвещая ветреный день. Единственная хуторская улица, которая тянулась почти от самой лесополосы и упиралась в небольшую речушку, почти ручеёк, была непривычно пустынна.
«Куда же они подевались, люди-то», - недоумевал Воронин, двигаясь вдоль безмолвных хатёнок и заглядывая в огороды. Но и там никого не было видно…
В былые времена, когда Сергей Петрович приезжал в гости к родителям, на улице было шумно и весело. Девки лузгали семечки, громко смеялись, а то и затягивали весёлые деревенские песни. Хлопцы хороводились около них, иные пытались ущипнуть девок за бочок, а то и за что-нибудь более податливое. Те хохотали, но слишком большой воли парням не давали. Ещё не пришло (тогда) сюда это бесстыдное время, когда всё можно и никто никого не стеснялся.
А пожилые хуторяне (обычно) сидели на лавочках возле своих усадеб и в полголоса обсуждали колхозные сплетни.
«Ничего не попишешь, - усмехнулся Сергей Петрович своим невесёлым мыслям. – Жизнь изменилась, всё течёт в какую-то другую сторону, а молодёжь, поди, в город подалась, чего тут делать…  Вот и Настя уехала.
Родительский дом с заколоченными ставнями вызвал у Сергея Петровича неизъяснимую тоску по ушедшей жизни (близких его людей) и близким людям  и чувство вины за то, что произошло с его страной, городом и селом, в которых поселился страх и что-то ещё, хотя он толком не мог объяснить – что.
Сергей Петрович с досадой оглядел теперь показавшееся жалким жилище. Дом стоял печальный, словно он тоже чувствовал свою вину. От крепкого забора почти ничего (теперь) не осталось. Только торчали осиротелые столбы, которые заколачивал в землю ещё его дед.
Сергей Петрович обошёл дом(, или что от него осталось). «Мёртвый дом, и все мы какие-то лежалые, - подумалось ему. – Нас разоряют, у нас отнимают, а мы сдаёмся, не сопротивляемся. Настёна сбежала, а какая была боевая девчонка. Да и я хорош. Последний раз, когда приезжал, к дому так и не решился подойти, объехал его стороной, всё боялся причинить себе душевную боль. И к саду вырулил совсем с другой стороны. Да и когда рушилась страна, где я был?. Рассчитывал, что всё решится само собой… А оно вон, куда всё повернуло…».
Он хотел войти в дом, но на дверях висел поржавевший замок. Да…  тут без лома не обойтись». Воронин оглянулся по сторонам. Сарайчика, в котором хранилась вся хозяйственная утварь, не было. Лишь глыбы давно не паханой земли угрюмо взирали на него, словно, вопрошая, откуда он здесь взялся. А чуть поодаль виднелся старый колхозный сад. Тот самый…
И Сергей Петрович стал пробираться по непаханой земле, аккуратно выбирая место, куда можно шагнуть, словно боясь ненароком принести этим заброшенным кускам неухоженной земли боль, какую он сам сейчас испытывал, униженно прося у родительской земли, хоть и числившейся в те времена за колхозом, прощения и всё ещё надеясь, что хоть сад выжил в этой тяжкой крестьянской доле.
Он подошёл ближе и мог теперь разглядеть вымахавшие в три-четыре метра черешни, сливы и другие плодовые деревья, что уцелели. Кряжистый ствол одной из яблонь был подпилен, и засохшие ветки, уже пожелтевшие, покачивались от лёгкого дуновения ветерка и что-то жалобно шептали. А рядом торчал пенёк от свежеспиленного дерева. Сергей Петрович присел (на него), задумчиво поглядывая по сторонам.
Вот я и пришёл к тебе, мой старый сад. Взращенный дедами, отцом, бабкой Лукерьей, женой дедова двоюродного брата, всеми обитателями большого родительского дома.
Порывы ветра создавали особый, (какой-то) привычный для плодового сада шум. В лесу деревья скрипели как-то по-другому. Воронин вслушивался, о чём переговариваются деревья и ему казалось, что он слышит голоса отца, деда и бабки Лукерьи с её скрипучим повизгиванием. Будто они говорят, требуют: останься, сбереги.
Уже стало совсем темно. Хутор погрузился в какое-то безмолвие, будто в нём остановилась жизнь. И только листья шептали: не верь, не верь.