Кровавые мальчики. часть 1

  КРОВАВЫЕ МАЛЬЧИКИ. ЧАСТЬ 1
(глава из книги "Двести лет затяжного погрома", 2003, Нью-Йорк)

И всё тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
А. Пушкин. «Борис Годунов»

Не менее кровавой странице русской истории, чем погромы, ритуальным убийствам христианских детей Солженицын отвёл на удивление мало места, полстранички из 509, и написал об этом явлении весьма скупо и неубедительно. Солженицын перечислил только несколько наиболее известных судебных дел, даты и места убийств, специально отметив, что они ранее «не были известны никогда в России до раздела Польши, передались оттуда» (Двести лет вместе, том 1, 2002, стр. 84). Своеобразие этого многократно повторявшегося преступления состояло в том, что на протяжении столетий русское правосудие обвиняло евреев в убийстве христианских детей. Это правосудие подозревало наличие среди евреев «изуверских сект», которые якобы занимались умерщвлением мальчиков в ритуальных целях, но каждый раз убийцами оказывались русские уголовники.
Солженицын, конечно, не упомянул, что «Калишский Статут» Болеслава Набожного (Польша, 1264 г.) запрещал возводить на евреев обвинения в ритуальном убийстве. Этот Статут подтверждался и другими польскими королями до Станислава Понятовского (1765 г.). Как ни странно, этот тип преступления сразу же легко и быстро прижился в России, а Солженицын эту необычную русскую способность к повторению подобного вида преступлений объяснить никак не смог, видимо, не по силам.
Вскоре в России стали появляться и «научные труды» собственного сочинения, доказывающие правомочность таких обвинений евреев. Среди «трудов» на эту тему назову клеветнические книги И. Лютостанского с длинным названием «Вопрос об употреблении евреями - сектаторами христианской крови для религиозной цели в связи с вопросами об отношении еврейства к христианству вообще» (1876 г.) и В. Розанова «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» (1914). Розанов, например, утверждал, что существует доказательство «извращённого влечения евреев к запаху крови», что «ритуальное употребление христианской крови является неотъемлемой частью иудаизма», что «в основе еврейского культа лежит пролитие крови»  и другие не менее вздорные инсинуации. Русский поэт и министр юстиции Державин, который жил на сто лет раньше, верил в то, что евреи могли убить младенца в ритуальных целях. Если так думали образованные русские интеллигенты, то что же можно сказать о церковных служителях или о необразованной массе народа! Солженицын также никак не сумел объяснить эту необыкновенную способность своих соплеменников к ужасающей клевете.
Римские Папы неоднократно в своих энцикликах и буллах выступали против кровавых наветов на евреев в католических государствах Европы. Так, Папа Римский Иннокентий IV утверждал, что «…светские и духовные особы, чтобы противозаконно приобретать их (евреев) имущество, выдумывают безбожные обвинения. Мы призываем, чтобы евреев не мучили и не оскорбляли без причины». Начиная с X века и до XX, русские обвинители находились как бы под гипнозом собственных суеверных представлений о религии евреев. Они никогда не понимали её до конца, запугивали себя и других мифами собственного сочинения, сами создавали ложное представление о религии евреев, используя фантастическое воображение православных церковников, и ни разу не усомнились в недостоверности своих же выдумок, хотя ни одно из обвинений за длительный исторический промежуток времени ни разу не подтвердилось.
Самое удивительное состоит в том, что русская интеллигенция поддерживала эти заблуждения, несмотря на абсурдность и отсутствие каких-либо доказательств, кроме клеветы и фальшивых экспертиз. Большинство русских литераторов, в том числе и классики, словно не замечали зловещей клеветы на евреев и не создали ни одного обличающего кровавые наветы произведения.
Возникни подобные обвинения сегодня, не сомневаюсь, всё повторится сначала, как происходило в XVIII, XIX и XX веках. Достаточно вспомнить об уже упоминавшейся статье с ложным обвинением евреев в убийстве трёх иноков монастыря «Оптина пустыня». В этой фальшивке, например, было написано: «По сверхсекретным данным 13-го отдела НКВД, а затем аналогичных отделов КГБ, в России ежегодно гибнут по неизвестным причинам со следами ритуальных пыток 45-50 человек. Количество же сект и масонских лож не поддаётся учёту». 128 Разве это не тот же кровавый навет современных мракобесов? А газета «Итоги» (1992 г.) писала, что «евреи ежегодно убивают полторы тысячи русских детей».
Обвинение евреев в ритуальных убийствах христианских детей, как самое сильное средство для оправдания собственных персуплений, со временем превратилось в российскую традицию с целью возбуждения погромного настроения толпы. В этих обвинениях всегда можно различить два вида преступления: первое - это убийство христианского ребёнка русскими преступниками; второе - ложное обвинение невиновного еврея или группы евреев в этом преступлении. Своего апогея обвинения в ритуальных убийствах достигли в 1911 - 1913 годах на процессе М. Бейлиса в Киеве.
Внёс свой вклад в обоснование этих обвинений и теоретик русского антисемитизма В. Шульгин. Он писал, что распространение таких злобных слухов есть способ мести евреям, потому что «евреи суть сильная нация, очень бесцеремонно проталкивающаяся «наверх» в каждой стране; по этой причине другие нации так или иначе «осаживают» их книзу.… Один из приёмов этого осаживания есть распространение о евреях таких слухов или фактов, которые способны возбуждать отвращение и ненависть к ним, к евреям, со всеми вытекающими из сего последствиями» (стр. 202 - 203). Из этих слов ясно, что Шульгин не исключал любые средства, в том числе и распространение клеветы на евреев, для их «осаживания».
Далее Шульгин переходит к своему излюбленному способу доказательств, который начинается за здравие, а заканчивается за упокой: «Мне представляется, что евреи, продолжая свою антихристианскую интригу уже в Риме, действовали приблизительно так…. Как мне кажется, в первый раз обвинение в том, что евреи (христиане) пьют человеческую кровь, было создано евреями же (не христианами). Евреи сами инсценировали свой ритуальный процесс» (стр. 204, 205). И вот, пишет Шульгин, «в течение веков колотит «дикаря» (то есть еврея), в своём религиозном изуверстве сей снаряд запустившего». С депутатом Государственной думы Шульгиным, придумавшим такое дикое объяснение, спорить бесполезно и не о чем, да и выбирать такого депутата четыре раза подряд в Думу своим делегатом мог только прославившийся погромами Союз Русского народа, а кто ещё? Даже словоохотливому Солженицыну, способному на многие словесные достижения, в какой-то степени далеко до Шульгина, хотя сам не брезгует трудами предшественника, а цитирует и ссылается на них как на солидные и авторитетные издания.
Уже через пять лет после третьего раздела Польши, в 1799 году, произошёл первый процесс по делу об убийстве евреями христианского мальчика в Сенно, под Витебском, но обвинённые евреи были освобождены из-за недостаточности улик. У русского суда, слава Б-гу, ни разу не хватило улик, чтобы обвинить невиновных евреев, хотя судебная система не пропустила ни одного случая, чтобы вдоволь поиздеваться над несчастными. После безрезультатного суда в Гродно (1816 год) Александр I издал приказ: впредь не обвинять евреев в умерщвлении христианских детей «без всяких улик, по единому предрассудку». Однако тот же император разрешил начать новый процесс в 1822 году в Велиже по факту убийства мальчика, но был вынужден закрыть его в 1824 году из;за отсутствия улик, а через год вновь соблаговолил продолжить.
Процесс в Велиже, который продолжался с 1822 по 1835 год, то есть 13 лет, можно считать показательным в смысле дикости обвинений и абсурдности способов доказательств. Этот судебный процесс продолжался ещё десять лет при Николае I, который, в силу личного суеверия и слабоумия, подозревал, что «среди евреев существует какая-то изуверская секта», и считал, что «некоторые группы евреев практикуют ритуальные убийства», «в нём утвердилось убеждение, будто еврейское вероучение представляет опасность для христианского населения» (стр. 98). Эти цитаты из книги Солженицына, но подробности дела в Велиже взяты мною из 11-го тома Еврейской Энциклопедии.
Суть Велижского дела состояла в следующем. У Агафьи Ивановой исчез сын Фёдор, который был найден в лесу мёртвым. Тотчас молва объявила евреев убийцами, а некая нищенка Терентьева сказала, что видела мальчика у еврейки Мирки. Отец мальчика подтвердил, что в убийстве подозревает евреев. Этого было достаточно, чтобы судебные чиновники направили следствие только в одну сторону. Через два года из-за отсутствия улик суд освободил арестованных евреев, но «в умерщвлении оставил сомнение на евреев», и убийца обнаружен не был. После возобновления дела его ведение было поручено князю Хованскому и чиновнику Страхову. Последний арестовал Тереньтеву, которая через три дня заявила, что сама принимала участие в кровавом деле с евреями совместно с солдаткой Максимовой, служившей у евреев 19 лет. Эти женщины рассказывали потрясающие подробности, как евреи источили у ребёнка кровь, как тело бросили в колодец, совершенно забыв, что мёртвого мальчика нашли в лесу. Безграмотные женщины были неспособны запомнить всё, чему учил их Страхов, и всё время противоречили друг другу.
В 1826 году были вновь посажены в тюрьму около сорока евреев. Местный учитель Петрица выпустил книгу об употреблении евреями христианской крови, к нему присоединился некий Азадкевич, который стал утверждать, что является свидетелем убийства Фёдора. Князь Хованский доложил Государю, что это преступление может быть предъявлено всем евреям, после чего последовало повеление: «так как сие происшествие доказывает, что жиды оказываемого им терпимостью их веры злоупотребляют во зло, то в страх и в пример другим жидам их школы в Велиже запечатать». Чтобы добиться признания, арестованных евреев подвергали физическому воздействию, но те продолжали отрицать вину. Государь приказал разрешить евреям подать жалобы Сенату. Тем временем лживые женщины заявили, что сами с евреями возили бочонок крови Фёдора в Левку, где кровь разливали по бутылкам и проливали в мацу. Они стали говорить, что и раньше убивали вместе с евреями детей. Об этих изуверствах было вновь доложено царю (окт. 1827 года), и тот повелел: «Нужно установить, кто были сии несчастные дети. Это должно быть легко, если всё это не гнусная ложь». Государь впервые стал сомневаться в действиях Хованского.
Вскоре были возобновлены старые судебные дела по «ритуальным» убийствам, которые раньше проходили в Вильне и Гродно. В это время помощник Страхова Шкурин сообщил о находке некой рукописи, «скрываемой многие столетия», лично привёз её Государю с переводом. Но ксендз Поздерский, крещёный еврей, признал перевод совершенно ложным, так как текст относился к убою скота, а не к умертвлению людей. Николай I отстранил Страхова и Шкурина от ведения дела и поручил его офицеру Панину. Трупов, о которых говорили женщины, никто не обнаружил, и всё следствие было признано ложным. Панин, доказав несостоятельность обвинения, доложил Сенату результаты своего расследования. Из 20 сенаторов 13 согласились с его доводами. Государственный Совет освободил 40 евреев, просидевших в тюрьме десять лет, один из заключённых умер в кандалах, не дождавшись свободы. Провокаторов-крестьянок Совет сослал в Сибирь. 18 января 1835 года Государь наложил резолюцию: «Быть по сему».
Вне всяких сомнений, авторы Энциклопедии не были свободны донести до читателей всю правду совершённого над евреями Велижа злодеяния и, безусловно, были вынуждены учитывать политическую ситуацию в стране во время выхода томов в свет. Иначе их труд никогда не был бы напечатан. Видимо, по этой причине они ни разу не упомянули имени графа Н. Мордвинова, «Мнение» которого сыграло решающую роль в оправдании невинных евреев, однако он не был в почёте у властей.
Страшное событие в Велиже искалечило жизнь многим десяткам людей, всё еврейское население города тринадцать лет жило в страхе и ожидании погрома, но никто из тех чиновников, кто создавал и поддерживал это клеветническое дело, не понёс заслуженного наказания.
Не сделала выводов из случившегося и русская общественность, поскольку обвинения в ритуальном убийстве продолжали возникать на территории Российской Империи. Никто из «великих» литераторов России, в том числе Н. Гоголь, А. Пушкин, П. Вяземский, И. Крылов и другие, на слуху и на глазах которых совершалось дикое беззаконие, никак не отреагировал на это государственное преступление против еврейского народа.
3 декабря 1852 года появилось Саратовское дело. В городе пропали два мальчика - Шерстобитов, 10 лет, и Маслов, 11 лет. Медицинский осмотр трупов, как обычно, ложный, установил, что будто бы мальчикам было сделано обрезание, а их сверстник Канин - одно только имя что значит! - якобы указал на рядового солдата Шлиффермана. Следователь Дурново всё внимание направил на евреев. Другой «свидетель», пьяница Богданов, заявил, что Шерстобитова убили евреи. Созданная позже другая комиссия установила, что обоих мальчиков убил лжесвидетель Богданов, он сам потом в этом сознался. Богданова приговорили к каторжным работам, а евреи были освобождены (1858).
И даже в чисто русских преступлениях, не стесняясь читателя, Солженицын пытается замести русские следы: «Предыдущие ритуальные процессы в России возникали чаще на католической почве: Гродно – 1816, Велиж – 1825, Вильна, дело Блондеса – 1900, кутаисское - 1878, было в Грузии, дубоссарское, 1903, в Молдавии, 1856, …а в деле Бейлиса: группа подозреваемых воров – поляки, экспертом по ритуальным обвинениям взят католик, и прокурор Чаплинский – тоже поляк» (стр. 446 - 447). Однако позволю себе возразить: в велижском деле нет никакого иного следа, кроме русского, православного. На одном из процессов – по так называемому Мултанскому делу (1892 - 1896 г. г.) - русские следователи умудрились обвинить в жертвоприношениях в этот раз не евреев, а язычников – черемисов, но также потерпели поражение, потому что убийцами оказались опять же свои, русские.
И вот наступил страшный 1911 год с делом Бейлиса, которое уже упоминалось. В Киеве за полгода до смерти Столыпина был убит мальчик Андрей Ющинский, а на скамью подсудимых был посажен еврей Мендель Бейлис. Этому делу посвящена огромная литература, и Солженицын уделил ему некоторое внимание, но описал его так субъективно и лживо, как может сделать только он сам.
В отношении исхода этого дела Солженицын выдвинул свою версию: «Есть сильное основание полагать, что при премьере Столыпине это опозорение юстиции никогда бы не состоялось» (стр. 444). Историю в сослагательном наклонении используют в тех случаях, когда отсутствуют другие доказательства.
Думаю, в этом месте весьма кстати привести примеры политических решений премьера Столыпина по еврейским вопросам. 3 июня 1911 г. Совет Министров принял положение о процентной норме для поступления евреев в учебные заведения: 3% в столицах, 5% вне черты оседлости и 10% в пределах черты. Об этом решении в обход законодательных органов премьер С.Витте отозвался так: «Этот акт был одним из первых актов, которым правительство Столыпина объявило войну русскому еврейству. До этого времени правительство не решалось, боясь, как к этому отнесётся народное правительство. Постепенно в России водворилось довольно политически нецелесообразное и не соответствующее гуманно-христианской точке зрения гонение на евреев».
Из воспоминаний привремённого свидетеля событий в Киеве Николая Павловича Полетика о действиях правительства Столыпина в отношении евреев можно прочесть: «11 февраля 1911 года Совет Министров постановил ввести процентную норму для евреев, сдавших экстернами экзамены в профессиональных школах. 10 марта Николай II утвердил это решение. Этот указ взволновал наших гимназистов-евреев. Они-то и разъяснили нам, что экстернов-неевреев в профессиональных школах не бывает и что введение процентной нормы для экстернов-евреев фактически запрещает евреям сдавать в качестве экстернов в эти школы».
«В марте 1911 года Столыпин, минуя Государственную Думу, провёл в чрезвычайном порядке закон о введении земских учреждений в Западном крае («на Киевщине»). Статья 6 закона не допускала участия евреев в выборах в земские учреждения. В этой обстановке 21 и 22 марта в киевских газетах появились первые сообщения о том, что в одной из пещер в Лукьяновских оврагах обнаружен труп мальчика, исколотого какими-то колющими орудиями, с несколькими десятками ран на теле» (стр. 36).
Эти факты свидетельствуют о политике Столыпина в отношении евреев больше, чем все рассуждения Шульгина и Солженицына, вместе взятые, о прогрессивной роли Столыпина. Как известно, Столыпин фактически ничего не сделал за долгие шесть месяцев, чтобы прекратить позорное для России дело об убийстве якобы евреями мальчика. В его бытность был арестован Бейлис, а министр юстиции И. Щегловитов был главным вдохновителем и организатором судебного процесса против еврея. Характеризуя личность председателя Совета министров Столыпина, С. Витте писал: «Щегловитов держался всё время министром юстиции при Столыпине только потому, что был у него лакеем, и министр юстиции, глава русского правосудия, обратился в полицейского агента председателя Совета министров». Далее Витте даёт нелицеприятную характеристику Щегловитову, назвав его «великим негодником», «душой и мозгом реакции, диким непримиримым реакционером», прозванным в народе «Ванькой-Каином». Так что предположение, высказанное Солженицыным, что «опозорение русской юстиции» при Столыпине «никода бы не состоялось», оказалось выдуманным, особенно с учётом активного вмешательства в детали расследования его «лакея» Щегловитова. Как обычно, Солженицын сознательно уводит читателя от истины в сторону лжи.
Напрасно Солженицын пытается скрыть русское присутствие в организации дела Бейлиса, которое преобладало на процессе с начала и до конца, от следствия до суда. Именно студент В. Голубев, председатель молодёжной организации «Двуглавый Орёл», создал версию об убийстве Ющинского евреем и склонил малолетних детей Веры Чеберяк к даче показаний против Бейлиса. Г-н Н. Полетика свидетельствует: «24 марта (1911) Ющинского похоронили на Лукьяновском кладбище…. На панихиде члены «Союза» и «Двуглавого орла» раздавали присутствующим гектографированные прокламации с призывом «бить жидов». В распространении прокламаций приняла энергичное участие и Вера Чеберяк. …На могиле, среди венков я нашёл прокламацию: “Православные христиане! Мальчик Андрей Ющинский замучен жидами. Поэтому бейте жидов!”» (стр. 36). Убийцам ли не знать, кого выбрать в качестве ответчика!
Именно министр юстиции И. Щегловитов организовал и вел всё дело по ритуальному убийству, в помощь прокурору выступили член Государственной думы Г. Замысловский и московский адвокат и антисемит одновременно А. Шмаков, автор ряда «исследований» соответствующего содержания. Следует назвать ещё ряд русских имён, которые играли ключевую роль в создании подлога и осуждении Бейлиса: профессор Косоротов, директор департамента в Министерстве юстиции А. Лядов, профессор психиатрии Сикорский, анатом Туфанов, судья Ф. Болдырев, уголовник И. Латышев и сотни более мелких чинов, которые обеспечивали ведение процесса и помогали обвинению.
Разбирая архивы царского Министерства юстиции, Чрезвычайная комиссия Временного правительства установила в 1917 году, что Косоротов получил взятку в сумме 4000 рублей за лживую экспертизу, которую вручил ему лично С. Белецкий, директор департамента полиции, а министр внутренних дел Н. Маклаков сообщил на допросе, что на выдачу этой взятки получил личное разрешение царя и списал эти расходы в годовом отчёте по своему департаменту.
Министр иностранных дел Сазонов сообщил царю о подвиге своего подчинённого, посла в Ватикане Нелидова, который задержал заверенную кардиналом Мерри де Валла копию буллы, подтверждавшей, что Ватикан отрицает практику ритуальных убийств у евреев. Этот важный документ не был доставлен в суд вовремя и потому не мог быть использован для опровержения лживых утверждений «эксперта» Пранайтиса. Таким образом, было доказано, что в фальсификации дела участвовали высшие должностные лица государства, а наш «исследователь» прошёл мимо этих существенных фактов!
Следствие опиралось на показания подкупленных уголовников и лжесвидетелей, ни один из них на самом деле не был свидетелем злодеяния. В кармане пальто убитого Ющинского была найдена тряпка, пропитанная спермой, но на эту важную улику следствие не обратило внимания, иначе обвинение в ритуальном убийстве потеряло бы всякий смысл!
При описании дела Бейлиса, которое правильнее было бы называть «делом Чеберяк и её банды», Солженицын приводит факты, которые способны вызвать только противоречивые суждения, поскольку он обильно и многословно цитирует откровенную ложь черносотенцев. Он сознательно вспоминает только второй «мухлёванный» акт медицинского обследования трупа Ющинского, который был сфальсифицирован патологоанатомом профессором Оболонским и прозектором Туфановым под нажимом Щегловитова, прокурора Виппера и следователя Киевского окружного суда В. Фоменко. Щегловитов требовал, чтобы тема ритуала доминировала в медицинском акте, именно этот акт и был положен в основу ритуального обвинения. Объективный акт врача Карпинского, в котором ничего не говорилось о «ритуале», Солженицын даже не упоминает.
О начальнике киевского сыскного отделения Н. Красовском Солженицын говорит, как о «служебном и деловом ничтожестве» (стр. 446). То же самое пишет Солженицын и о сменившем Красовского следователе Е. Мищуке. Н. Красовский, вопреки давлению из Санкт-Петербурга, установил, что Ющинского убила воровская шайка в квартире Веры Чеберяк с целью избавиться от мальчика – свидетеля их деятельности, что Бейлис к этому убийству не имеет отношения.
Как писал Д. Пихно, бывший владелец газеты «Киевлянин» и отчим Шульгина: «Красовский почему-то был устранён от этого дела, а с 31 декабря 1911 года совершенно уволен». На процессе Бейлиса Красовский выступал в качестве помощника адвокатов обвиняемого. Пихно напечатал разоблачения Красовского, но черносотенцы тотчас заявили, что «Киевлянин» перекуплен жидами». У антисемитов всегда так, другой правды, кроме своей, они не признают и считают, что за деньги можно купить все сведения. Так считал и Державин. Каждый судит о других сообразно своему пониманию принципов морали.
Властей не устраивала версия, которую установил следователь Красовский. Начальник Киевской криминальной полиции Мищук также отказался признать ритуальный характер убийства, но прокурор Чаплинский устранил и этого чиновника от дела и отдал его под суд якобы за то, что Мищук был подкуплен евреями: «Был уволен 7 мая 1912 года, заподозренный в подкупе евреями». Однако его оправдывают. А Солженицын не жалеет чёрных красок, чтобы дискредитировать двух полицейских, Красовского и Мищука, которые пошли наперекор официальной версии убийства, диктуемой из столицы, из того самого Санкт-Петербурга, где премьером был Столыпин. Зачем Солженицыну это надо? Неужели не понимает, что такими утверждениями в деле Бейлиса навсегда покроет себя позором? Не понимает, потому что уверен: евреи не посмеют бросить ему в лицо правдивые факты.
29 апреля 1911 года, то есть уже через неделю после убийства мальчика, монархические газеты опубликовали текст запроса правительству, подписанный всеми вождями правых – Пуришкевичем, Марковым, Замысловским и другими (всего 37 подписей): «Что намерено сделать министерство внутренних дел и министерство юстиции «для полного прекращения секты иудеев, употребляющих для некоторых религиозных обрядов христианскую кровь, и для обнаружения тех членов этой секты, которыми и убит малолетний Ющинский» (стр. 37).
Эти черносотенцы уже точно знали, где надо искать убийцу, потому что сами имели непосредственное отношение к созданию версии преступления. Им и суда было не нужно! «4-9 мая в «Земщине» появилась серия статей депутата Государственной Думы Замысловского о ритуальных убийствах у евреев» (стр. 37). Ему ли не знать тонкостей такого дела, если сам фактически принадлежал к той общности людей, которые допускали убийства собственных детей!
«В нашем классе и вообще в гимназии мало кто верил в правдивость этих статей, ; пишет Полетика. - На процессе Бейлиса в октябре 1913 года выяснилось, что дни погрома 1905 года были «золотыми днями» для неофициальной героини процесса Веры Чеберяк и шайки преступников, периодически собиравшихся в её квартире, будущих убийц Андрея Ющинского: Сингаевского (брата Веры Чеберяк), Бориса Рудзинского (жених сестры Веры Чеберяк), Ивана Латышева и других» (стр. 30-31).
Можно ещё добавить с десяток высокопоставленных чиновников с русскими фамилиями, которые выпачкали себя несмываемой грязью в деле Бейлиса. «Курский помещик, дворянин Н. Е. Марков 2-ой, самый правый депутат Государственной Думы, упрекавший Александра II в «преждевременном» и «ненужном» освобождении крестьян от крепостной зависимости, открыл поход против евреев в своих речах в Думе и на съезде объединённого дворянства. «Вы уже знакомы, - заявил Н. Е. Марков 9 февраля в Государственной думе, - с моей точкой зрения на иудейскую расу как на расу человеконенавистническую, расу преступную». «С евреями надо покончить, - потребовал Марков два дня спустя на дворянском съезде… Евреев надо загнать в черту оседлости – это первый акт, а когда это будет выполнено, приступить ко второму – к изгнанию евреев вовсе из России… вот тот минимум требований, который дворянство должно предложить вниманию правительства» (стр. 34).
Пусть читатель сам выносит приговор тому собранию русских дворян, которые могли спокойно внимать человеконенавистническим речам Маркова. «Правительство, ; цитировало «Русское знамя» слова Столыпина, ; обязано признать евреев народом столь же опасным для жизни человечества, сколь опасны волки, скорпионы, гадюки, пауки ядовитые и прочая тварь, подлежащая истреблению за своё хищничество к людям и уничтожение которых поощряется законом… жидов надо поставить искусственно в такие условия, чтобы они постепенно вымирали. Вот в чём состоит нынешняя обязанность правительства и лучших людей страны».
Солженицыну, который келейно предлагает другим покаяться, не хватит и сотни лет, чтобы вымолить прощение у евреев за то русское знамя ненависти, которое до сих пор передаётся из рук в руки от поколения к поколению черносотенцев, словно эстафетная палочка. Таких монстров ещё нужно поискать в нашем жестоком мире, которые смогли бы переплюнуть в ненависти русских предшественников фашистов в прошлом веке.
Вот что пишет по поводу реальных убийц русского мальчика свидетель тех событий Н. Полетика: «Ещё большей сенсацией явилось сообщение бывшего начальника Киевской сыскной полиции Красовского о том, что Ющинский знал о преступной деятельности шайки Веры Чеберяк и даже должен был принять участие в намечавшемся ограблении Софийского собора. Грабители убили его, опасаясь того, что он донесёт на них в полицию… (стр. 48). «Моя хозяйка – вдова подполковника, убитого во время русско-японской войны, её взрослые дочери и сыновья, один из которых был юнкером пехотного военного училища, открыто издевались над версией о ритуальном убийстве, не верили в виновность Бейлиса и считали убийцей Веру Чеберяк» (стр. 49). А Солженицын, спустя 100 лет, сознательно вводит читателя в заблуждение о «загадочном» убийстве и всё ещё, словно ищейка с атрофированным нюхом, пытается в русском лесу уголовников найти еврейские следы! До сих пор ведь не нашёл и никогда не сможет найти, потому что не там ищет, а имена русских убийц Ющинского были известны российскому обществу ещё в 1911 году.
Известно, что Сингаевский в разговоре с Караевым, который вошёл в доверие к преступнику, признал своё участие в убийстве и подробно рассказал, как был убит Ющинский на квартире Чеберяк. Другой участник преступления, Б. Рудзинский также рассказал своему приятелю в тюрьме, как они «пришили байстрюка», и на очной ставке с Чеберяк всё подтвердил жандармскому подполковнику П. Иванову. И. Латышев на допросе у следователя также стал давать откровенные показания, но испугался сказанного, бросился бежать через окно, но сорвался с четвёртого этажа и разбился насмерть. Его внезапное самоубийство - свидетельство причастности к преступлению.
Таким образом, следствие знало имена всех участников убийства, но пыталось спасти преступников от суда, использовало их ложные показания для осуждения невиновного Бейлиса и тем самым соучаствовало в новом преступлении. Однако Солженицын не в состоянии осудить преступность царского режима, включая его министров и черносотенцев. Он до сих пор пытается запутать факты и представить их таким образом, чтобы реальные преступники выглядели наивными и беспомощными.
Напрасно антисемит Дикий приписывает народным массам способность понять то, до чего они сами никогда не смогли бы додуматься без «толкования» русских чиновников и литераторов. Властям никак не хотелось признать очередное поражение в созданной ими же новой клевете. Поэтому они заставили тёмных присяжных ответить на вздорный первый вопрос прокурора, в котором, благодаря ухищрениям судьи Болдырева, был совмещён бесспорных факт смерти мальчика с указанием неустановленного места преступления: «Доказано ли, что 12-го марта 1911 года в Киеве, на Лукьяновке, по Верхне-Юрковской улице, в одном из помещений кирпичного завода, принадлежащего еврейской хирургической больнице …тринадцатилетнему мальчику Андрею Ющинскому при зажатом рте были нанесены колющим орудием на теменной, затылочной, височной областях, а также на шее раны, из которых вытекли пять стаканов крови, после чего были нанесены новые раны, общее число которых достигло сорока семи? Была ли смерть Ющинского следствием всех этих ран, причинивших ему страшные страдания и приведших к почти полной обескровленности его тела?» - утвердительно: «Да, это было доказано».
М. Самюэль пишет, что после этого вердикта присяжных «у Бейлиса потемнело в глазах; сердце его бешено забилось: “Раз они определили место убийства на кирпичном заводе, значит, они вынесут решение, что одним из убийц был я”».
Солженицын сознательно не упоминает об ответе присяжных на первый вопрос прокурора, процитированный выше, на который жюри в полном составе ответило утвердительно, потому что для них участие еврейского народа в ритуальных убийствах, по указанию свыше, не вызывало сомнений. В самом вопросе проявилась обычная тупость и провокационные намерения русских чиновников. Начать с доказательства, приведённого в суде, что убийство было совершено в другом месте. Солженицын об этом написал так: «Обнаружен убитый был с опозданием в неделю – в пещере, на территории завода Зайцева. Но пещера не была местом убийства» (стр. 445). Если даже тело было обескровлено, то какое отношение этот факт имеет к евреям? Никакого! Он свидетельствует только о жестокости русских убийц и тех, кто их оправдывает.
Солженицын, как и Шульгин, скрывали от читателей важный факт решения присяжных при ответе на этот вопрос прокурора, потому что те «люди из народа» единогласно признали всё еврейство виновным в ритуальных убийствах. Если бы он написал эту правду, то не пришлось бы упоминать о природном чувстве справедливости этих людей.