У самого... мрачного моря...

 
 У самого … мрачного моря…
      Если подняться  по каменным  частым ступенькам на   японский храм, то   с вершины этой  сахалинской  сопки видно весь город : серый, неприглядный, с  трубами, чадящими  из каждого   кривого, мрачного дома, оставшегося с японских времён. А там, вдали,  на  высоких горах, находилась   шахта, и были видны  многие конусообразные  горы, это, вероятно, и были шахты…
       Так как я была почти беспризорным ребёнком, то или после садика, или вообще , когда я   по болезни не посещала сад,   вся округа была изучена мною сполна. То я с ватагой  мальчишек, девочек, таких же беспризорных, то  совершенно одна… изучала жизнь, полную тревог и непонятных для меня вещей.
     Однажды я поднялась высоко на сопку,  вдруг мне стало жутко и одиноко. Я поднималась по буграм, обросшим травой. Кругом простиралось поле, на нём очень много росло огоньков, таких маленьких цветочков, похожих в самом  деле на огоньки. Потом я наткнулась на муравьиные норки. Мне было интересно смотреть на то, как муравьишки тащили на себе каких-то  куколок ( личинок насекомых) и  перетаскивали их в маленькие норки. Позже мне всё наскучило. Я подошла к  электрическому деревянному столбу  и прислушалась. Страшный гул шёл от этого столба… Я убрала ухо от него и увидела-  я одна на этой сопке. Стало страшно. В поисках выхода ( забралась слишком далеко от тропинки), я стала по  отлогому  склону спускаться вниз. Мне казалось,  что за мной кто-то бежит, а это просто сердце стучало. И я бежала, пока не спустилась к морю.
     И вот берег, усыпанный мелкой галькой, вперемешку с песком. Под ногами путаются  мелкие водоросли, выброшенные  серо-коричневыми  волнами с пенистым обрамлением. Пузырьки пены подбираются к ногам прогуливающихся  людей, словно пересчитывают камешки на берегу, потом лопаются, а волны убегают назад, в океан, чтобы принести с собой новые ажурные  украшения. И вновь теряют их.
      А вот и старый-старый пирс. Позже мне рассказали, что до моего рождения к нему подходили морские суда. Он был ровный, по нему  расхаживали люди,  встречая корабли.  Теперь же он, разбитый , расколотый надвое, выглядывал сиротливо из взбунтовавшихся волн. Левый край его затонул в морской  воде, а на правом можно было увидеть то там, то здесь    грустных рыбаков.
     Сознанием трёхлетней девочки я запечатлела, увы, тяжёлую картину, которую уже не могла никогда забыть. Сюда ведь я часто прибегала : участь  почти беспризорной девочки позволяла и раньше совершать набеги к пристанищу романтиков. Здесь вкусно пахло настоящим  « вольногулливым»  океаном.
    В тот день я также прибежала с верхней точки сопки до привычного моря.Возбуждённая от полученных впечатлений, я подхожу ближе к пирсу и вижу, что-то лежит, похожее на собаку. Детское любопытство подводит меня ближе и ближе. О ужас! Оскал зубов, теперь уже оголённых, поразил меня. Туловище бедняги собаки   было совершенно без шерсти и без кожи… по нему ползали крупные опарыши черви, а волны перекатывали   труп животного с места на место… Я смотрела   на смерть, которая почему-то  меня  так сильно  тронула… И  по сей день я не понимаю, почему  так сильно  мне запомнился этот момент.
      Смерть…  страх смерти сопутствовал мне, маленькой девочке, часто остававшейся  на улице. Наверное, для полуголодных детей пятидесятых это было событием , не столько устрашающим, сколько  полным возможности поживиться на  чьих-то поминках чем-нибудь  съестным, например, кутьёй ( рисовой кашей, сладкой на вкус, посреди зёрнышек которой лежал настоящий изюм!).  Помню, как вдруг где-то за углом раздадутся звуки духового оркестра,  играющего похоронный марш… Я, подхватив ноги, бежала в ту сторону, откуда это доносилось. А за мной уже много  босоногих  мальчишек, в серых, замызганных пальтишко, бежали   рядом. Мы сопровождали эту похоронную процессию  на сопку, к  японскому храму , и нам не казалось это расстояние  длинным. Там в наши протянутые руки подавали конфеты, кутью.
      Однажды я  запомнила, как хоронили  старого  корейца. Я бежала рядом и смотрела на лицо покойника и думала, почему у него  уши заткнуты ватой. И вот процессия уже на месте. Там , на воздвигнутых в виде большого колодца из  брёвен, родственники положили  какую-то одежду, а потом водрузили и гроб с покойником. Какие-то люди подошли  с фитилём  к сооружению, облили со всех сторон его бензином и зажгли… Доски, брёвна  трещали, огонь  взметнулся так  высоко….Летели какие-то бумаги, клочья одежды…Домой я возвращалась уже поздно, странное чувство , похожее на то, когда я нашла на море никому ненужную собаку, не  покидало меня.