Петербургская рукопись

                I.

Однажды, разбирая ненужный хлам на чердаке бабушкиного дома, я наткнулся на старый, весь потрескавшийся от времени портфель. В нём я обнаружил рукопись. Как выяснилось позднее, она принадлежала моему прапрадеду. История, рассказанная в ней, выглядит поучительной в наше время, когда фальшивые улыбки и желание наживы подменили собой искренние чувства, порывы сердца. Но судить, конечно, только вам. Итак, тем осенним вечером я прочитал следующее…

                II.
                24.09
«За окном льёт дождь. Осенний Петербург всё так же верен себе. Хотя, быть может, так он оплакивает уход целой эпохи в эти роковые дни…
На дворе 1919 год. Повсюду маршируют людские массы  радостными возгласами о победе пролетариата! Чёрта с два! Скорее о победе бандитов да евреев. И как все эти люди не могут понять, что в скором времени эта «химера», которую они создали, сожрёт их самих же? Как глупо…
Зачем я начал вести эти записки? Не знаю сам. Но знаю, что ближайшие дни предрешат мою судьбу. Этого не миновать.

                26.09
Сегодня весь день бродил вдоль Аничкова моста. И сразу вспомнилось всё: то безмятежное лето 1916,проведённое вместе с моей Катенькой. Аничков всегда был нашим с ней местом. Только нашим.
Тогда ведь мы были совсем ещё детьми – выпускниками лицея. Ещё не знали, что уготовила нам злодейка-судьба…Я отчётливо помню, когда впервые увидел её. Как она робко вошла в кабинет перед уроком русской словесности. Её чёрные, как смоль, волосы были заплетены в две косы. Зелёные глаза её смотрели на меня словно изучая, но в то же время, излучая некую надменность. Уже тогда я понял, что готов отдать все земные блага лишь бы ещё раз взглянуть в них хоть один раз. Лицо Катерины было бледноватое и никак нельзя бы было сказать, что внутри неё пылает настоящий пламень жизни. Но он был. Правда, разглядеть его могли только те, кого Катя осмеливалась подпустить совсем близко. Кому могла открыть душу. И этот огонь, этот свет был для меня словно Сизифов огонь для людей: однажды соприкоснувшись с ним, я уже не мог без него никогда.
Помню, она долго и упорно, с некоторым даже удовольствием отвергала все мои попытки пригласить её на прогулку. Но я не сдавался. И однажды у моей «Жорж Санд» (именно так её все прозвали за некоторую схожесть с французской романисткой) вырвалось «Сейчас все мужчины измельчали. Вы совершите для меня рыцарский поступок и тогда я дам согласие». Всё внутри меня трепетало от восторга, и на протяжении ночи я ни разу не сомкнул глаз, всё думал, чем же я смогу поразить её. Под утро я наконец нашёл решение. Глупое, безрассудное, как сейчас кажется. Но тогда….Тогда этот план представлялся мне лучшим из лучших. На следующий день я пробрался в Александровский дворец и нарвал для Кати цветов из личного сада императрицы Александры Фёдоровны. До сих пор никак не возьму в толк, почему же никто из многочисленного конвоя Собственного Е.И.В. меня не схватил… Видимо, знаменитое везение рода Тукниных сработало и здесь. Как бы то ни было, цель оправдала средства: Катя была поражена историей, подаренного мной букета.
И всё закрутилось, завертелось.… В скором времени мы поняли, что нужны друг другу, как вода, как воздух. С ней я мог разговаривать обо всём на свете, но, что гораздо важнее, с ней мы могли часами просто сидеть рядом и молчать. И знать, что сейчас мы просто счастливы. Такое случается, когда встречаешь человека с родственной душой. Время меж тем шло, и вскоре мы окончили лицей. Впереди было лето, наше с Катей лето. Каждый вечер мы встречались у этих грациозных статуй укротителей коней, подаренных городу Клодтом. И гуляли, гуляли, гуляли…
Сколько всего тогда было, как же счастливы мы были! Я помню всё до самых мелких деталей: наш первый поцелуй у мерцающего фонаря, её звонкий смех, её улыбку…. Этого лета у нас никто и никогда не сможет отнять. В самом конце августа я обещал моей Катеньке, что уже совсем скоро, через какой-то год, как только я получу работу в юридической конторе отца, мы обязательно обвенчаемся. Уже тогда мы распланировали всю нашу жизнь. Но судьба распорядилась иначе: в скором времени в городе появились проблемы с продовольствием и её отца, видного политического деятеля Столынина, перевели по службе в Киев. Война, такая далёкая и никому не нужная вмешалась в нашу счастливую жизнь.
Её отъезд стал ударом для нас. Мы клялись писать друг другу каждый день. Но разве могут исписанные листы заменить искренний взгляд друг другу в глаза? Разве могут они заменить её голос, такой родной? Нет, никогда. В письмах мы искренне надеялись, что через год вновь будем вместе. Но этому не суждено было случиться. Обстановка в стране накалялась и в мае 1917 наши письма перестали доходить друг до друга.
О ней я услышал ещё только раз. Одним февральским днём 1918, сидя в кафе «Parc de France» у Елисейских полей, я прочёл в газете следующее:
«Большевиками под Тверью расстрелян Н.П. Столынин вместе с семьёй. Красный террор по всей России продолжается».
Катеньки, моей единственной любви, больше не было.


                30.09
Как же быстро жизнь меняет людей! Сегодня мне, наконец, удалось разыскать Марию Николаевну – мать моего друга Дмитрия. Откровенно говоря, я не сразу узнал её. От той богемной красавицы, человека искусства, не осталось практически ничего. Она значительно исхудала, лицо изрыли морщины, а её роскошные локоны превратились с сгусток поседевших волос.… Вот что принесла революция: лишь гибель и страдания, но никак не освобождение! Петербург изнывает от голода!
Конечно, я помог ей, чем только мог – накупил продуктов у старого еврея-лавочника. Даже творящийся кругом беспредел не мешает им наживаться. Впрочем, так было всегда.
От Мити всё ещё никаких вестей. По словам матери, в последний раз она получала от него письмо около года назад, в июне 1918 –перед самым разгромом армии Деникина на Дону. И с тех пор тишина...
С Димой мы знакомы с самого детства, он стал для меня словно родной брат. Многое мы пережили с ним: и прогулы уроков, и драки, была даже шуточная дуэль. У меня на плече до сих пор остался шрам в память об этом. Эх.… Но сейчас, сидя в промозглой каморке, я особенно ярко вспоминаю эпизод, произошедший с нами осенью 1906, кажется. Это было время Первой революции. По всему городу были стачки, манифестации, забастовки. Тогда даже зажиточные слои населения начали испытывать проблемы с продовольствием. И вот одним днём нам с Дмитрием чудом удалось умыкнуть от заботливого ока гувернанток. Мы целый день провели, просто слоняясь по улицам, были поражены неуёмной энергией бездумной людской массы. Уже возвращаясь домой под вечер, я и Дима случайно забрели в переулок, неподалёку от Сенной площади. В этом переулке мы увидели отряд совсем ещё молодых гвардейцев, выстроенных цепочкой. Так они разгружали телегу, доверху набитую арбузами. Настоящими большими зелёными арбузами. Мы были заворожены этим действом и стояли, не двигаясь, минут пять. Всё у них так ловко получалось, словно это были не живые люди, а механический конвейер. Но неожиданно раздался громкий хруст – один светловолосый юноша видимо замечтался и пропустил свою очередь – арбуз незамедлительно полетел вниз. Гвардейцы уже давно заметили нас и, переглянувшись, позвали нас. Один из них, что постарше, сказал улыбаясь: « Ну чего стоите  молодчики? Забирайте подарок и несите домой угощаться».
Тот вечер выдался воистину незабываемым. Мы собрались двумя семьями, а стол украшал полуразбитый арбуз – настоящая диковинка в голодающем городе. Было и пение под фортепиано, и чтение стихов модного тогда в среде интеллигенции Анненского. То был настоящий праздник, с искренним смехом и улыбками. Праздник, который сегодня, увы, вряд ли возможен…
Судя по всему, жизнь Дмитрия кинута в фундамент нового, лучшего мира. Но кому это нужно? Зачем? Ведь прощаясь с Марией Николаевной, я прочёл в её глазах такой страшной силы вопль, что услышав его, и красные, и белые побросали бы оружие и побежали бы, куда глаза глядят. Я прочёл вопль матери, потерявшей единственного ребёнка.

               
               


    
                7.10
Сейчас меня не покидает мысль, что моё место должно быть рядом с Дмитрием  - на полях сражений Гражданской войны. Я должен был, так же как и он записаться в добровольческую армию, когда весь этот кошмар ещё только начинался. Должен был принять итоговое сражение за то, что принято называть дворянской честью, а не сбегать вместе со своей семьёй в Париж. Но как я мог бросить мать, сестёр? Они бы не пережили моего ухода на фронт. Я не знаю, как было верно. Но сейчас решение принято – я вернулся в Петербург и обязательно совершу, что задумал. Назад пути уже нет.
А был ли он у меня вообще хоть когда-нибудь? Сложно сказать. Разве есть путь назад у пассажиров корабля, терпящих бедствие в открытом море? Так и корабль моей эпохи медленно, но верно шёл на дно. Казалось бы, судьба бросила мне спасательный жилет – дала возможность уехать в Париж и начать всё по-новой.
Париж…Я до сих пор с трудом могу понять, как нашей семье удалось выбраться живыми из охваченного революцией Петербурга. Повсюду были паника, произвол людей с оружием, страх. Если бы не старые знакомства отца, то мы бы так и остались в этом кипящем котле и рано или поздно сварились бы в нём заживо. А так граф К. благополучно провёл нас в свободные каюты корабля «Oberb;rgermeister Haken» и Тукнины покинули Родину.
В самом Париже мы быстро нашли своё место, сойдясь с другими русскими эмигрантами. Удивительно, как их много оказалось здесь. Были и мои лицейские преподаватели, и наш семейный доктор Вертер, и просто знакомые.… Только вот друзей, людей по-настоящему близких не было.
Как бы то ни было, в скором времени я нашёл работу в уважаемом французском банке. Жизнь начала налаживаться. Днём я с головой уходил в работу, а вечера проводил в компании русской интеллигенции. Так и тянулась череда одинаковых дней. Пока в моей жизни не появилась Жизель…
Она стремительно ворвалась в мою жизнь и переворошила всё в ней. Рядом с этой белокурой француженкой мне вновь удалось почувствовать вкус жизни, любовь к жизни. Я всегда буду благодарен ей за эти минуты беззаботного счастья во время наших прогулок по маленьким улочкам, набережной Сены. Мне было действительно интересно рядом с ней. И, естественно, вскоре я решил жениться на ней. Она ответила согласием. Но это как раз и была наша роковая ошибка.
Женитьба всегда даёт нам спокойствие, семейный уют. Но этим самым она разрушает любовь, ведь последней необходимы тревоги и сомнения. Спустя всего пару месяцев после нашей свадьбы Жизель стала мне совершенно чужой. Она была ослепительно красива, умна, умела держать себя в обществе.… Но она не была родной, она была холодной. Как яркий месяц в летнюю ночь, она всегда светила, но совершенно не грела.
Вскоре я узнал о гибели Кати…
И совершенно перестал понимать своих соотечественников. Каждый раз, когда мы собирались на различных званых ужинах, речь всегда заходила о том, что нельзя оставлять нашу Родину, что мы должны бороться за неё, должны очистить её от коммунистического разложения…. Но дальше простых разговоров речь никогда не заходила. Я так устал от всего этого лицемерного патриотизма. Пора бы уже предпринимать действия. Вот ради чего я вернулся в родной Петербург, покинув семью, супругу, спокойную и благополучную жизнь. 
Коммунисты…Они отняли у меня всё: Родину, друзей, любовь всей жизни. Теперь же я заберу в ответ их жизни. Или они заберут мою…. В любом случае это принесёт мне покой. Покой, которого у меня нет уже давно.
Завтра Ленин и другие видные партийцы выступают перед рабочими на Старо-Петергофском проспекте. И я буду там!»


               
                III.
На этом его записи обрываются. Желая узнать, что же произошло в тот роковой день, 8 октября 1919 года, я сразу же полез искать информацию в интернете. Всё, что мне удалось найти, это лишь информация о том, что в этот день на Ленина и правда было совершено покушение. Но ничего больше там не упоминалось.
Тогда я решил отправиться в Российскую национальную библиотеку и попробовать узнать что-нибудь в архивах. Библиотекарша, выслушав мою просьбу, посоветовала мне поискать информацию в книге «История покушений на советских вождей». Удача улыбнулась мне – там оказалась глава «Случай в октябре 1919».
Открыв книгу на нужной странице, я прочёл следующее:
 « 8 октября на дружеской встрече руководителей РКП(б) во главе с товарищем Лениным и рабочими Путиловского завода было совершено покушение на жизнь вождя советского народа. В тот самый момент, когда Владимир Ильич спустился с трибуны, чтобы лично поприветствовать собравшихся, из толпы раздались выстрелы. Завязалась перестрелка. Два доблестных бойца РККА были ранены. Товарищ Ленин в перестрелке не пострадал. Нападавший был расстрелян на месте».

                IV.
Тогда,в далёком 1919, Николай Тукнин не знал многого. Он не знал, что его гибель станет лишь началом в длинной цепочке бессмысленных смертей от рук тоталитарного режима.Он не знал, что этот режим рухнет, не просуществовав и столетия.Он также не знал, что перед самым отъездом в Россию его французская супруга, Жизель, собиралась сообщить ему важную новость – Николай в скором времени должен стать отцом.Он не знал, что она с ребёнком на руках отправится на поиски любимого в такую далёкую и загадачную Россию, а потом, найдя только эти мемуары, осядет где-то под Тверью и переживёт там все испытания, выпавшие на долю русского народа в двадцатом веке. Всего этого он, конечно, не знал да и знать не мог. Но он знал, что нельзя жить в противоречии со своими внутренними убеждениями. Он был в состоянии задать себе один короткий,но многозначащий вопрос: «А правильно ли я живу?». Думаю, этим вопросом должен задаваться каждый из нас. Хотя бы иногда.