Free love

Стоило бы начать с того, что луна с любопытством заглядывала в пыльное окно обглоданного временем трейлера, но, во-первых, окон у трейлера было два, и в одном не хватало стекла, а второе было заколочено фанерой, а во-вторых, никакой луны на небе не предвиделось.
Еще можно было бы упомянуть о зловещем дребезжании пивных банок, катавшихся по полу дома на колёсах. Вот это ближе к правде.
Итак, мятые, разве что не жеванные пивные банки с  дребезжанием рождественских бубенцов летали от стенки к стенке.
Пинающая их ступня, кстати, принадлежит мне. Меня зовут Кимми Бэккет. Знаете, двойные буквы раздражают. Поэтому я предпочитаю представляться Ким. Не сказала бы, что мне приходится часто знакомиться с людьми, особенно в последнее время… Мне  что-то около семнадцати. Никак не больше двадцати, потому что пиво приходится покупать Тэйлору, но не меньше шестнадцати, потому что из дома я свалила как раз в шестнадцать, как только научилась водить.  Меня тогда взял под своё увешанное фенечками крыло Джо. Правда, потом его загребли фараоны, и фургон старика достался мне… Конечно, не очень честно было забирать себе чужое, но у детей цветов всё общее, да и идти мне было некуда… Вряд ли родители узнали бы меня теперь!  Соломенные волосы отросли просто до неприличия (а как еще Джа вытащит меня из любой беды, как не за хаер?), бродяжничество обветрило мою кожу и усеяло её веснушками, а общение с себе подобными вылилось в рукава из фенек и радужный хайратник на бестолковой лохматой башке.
Поначалу, правда, было одиноко. Я уж хотела примкнуть к какому-нибудь братству, чтобы не оставаться одной. Но тут мне повстречался Тэйлор. Ну, как повстречался…
В то утро я проснулась от жуткого грохота за окном  Риппи (Джо звал так свой фургон, потому что он был хипповским и выглядел так, будто доживал последние дни). Единственное, что можно было разглядеть сквозь окно в кромешной темноте  - силуэты и белые полоски света ручных фонарей.
- А ну стой, ублюдок!
В ответ послышался только ехидный смешок.  Понятно. Опять копы за кем-то гоняются. Вот ведь делать нечего! Двадцатый век. Свобода самовыражения. А они – стой… Из темноты донеслись звуки перебранки на каком-то местном сленге и том особом ленивом языке, на котором говорят все копы, когда не хотят, чтобы их поняли. Как будто едят пончик и отсасывают статуе Свободы одновременно. Затем прозвучали выстрелы. Судя по звуку падения, повторенному дважды, либо этот преследуемый пришил копов, либо у него был сиамский близнец и копы порешили обоих.
Неожиданно дверь Риппи распахнулась и преследуемый (а кто это еще мог быть?) вскочил внутрь фургона, сбил меня с ног и выпалил:
- Трогай!
Запаниковав и с опаской косясь на дымящийся ствол в его руках, я ринулась к рулю. Никогда еще трейлер не заводился так быстро. Конечно, то еще средство скрыться от погони, но на безрыбье, как говорится, и палка стреляет.
Риппи несся по гладкой, как язык лабрадора, трассе, навстречу рассвету. Ужасный киношный штамп, конечно, но так оно и было, черт подери!
При свете дня я наконец-то смогла рассмотреть своего попутчика. Он сидел в углу, угрюмый и сонный, бледный, словно в противовес мне коротко стриженный и крепко сложенный. Серые глаза недоверчиво щурились на солнце. Ну и уродец.
- Я, конечно, ничего не имею против автостопа, но это просто ни в какие рамки, знаешь ли. Будь ты хотя бы одним из наших, я бы еще всё поняла. Даже и не одним из наших, ради всего святого! Было бы достаточно просто не махать на меня пушкой, чтоб тебя. Может, хоть представишься, раз уж я спасаю твою задницу? Нет, конечно, я могу высадить тебя у первого же мотеля, но, знаешь, это просто невежливо!
- Тэйлор.
Я фыркнула.
- Угу. Спасибо, что не дядюшка Сэм. Это всё? Как насчет благодарности? Я, кстати, Ким.
- Я разве спрашивал?
Ну и тип, просто мерзость, а не тип. Только договорил, сразу уткнулся в свой альбом с рисунками и принялся греметь банками в рюкзаке.  Может, копам его сдать? Вот уж нет. Конечно, сволочь та еще, но не милитарист, кажется, и  вообще лично мне ничего плохого не сделал. Нельзя так поступать. Еще полчаса он провозился со своим барахлом, после чего сподобился промямлить:
- Спасибо.
Как выяснилось значительно позже,  вежливость вообще не была его сильной стороной. Как и меня, Тейлора воспитывала мать и отчим-псих. Правда, меня мой второй папаша насиловал, а Тэйлора просто унижал,  засовывал в стиральную машинку и пугал палёным армейским «Браунингом». Старик добился своего, и в девятнадцать Тэйлор, недолго думая, стащил из дома всё оружие, часть продал, купив на вырученное краску, а один ствол оставил себе – не из-за ностальгии, само собой.
Уж и не знаю, дело ли в том, что Тэйлору очень нужно было укрытие и он притворялся лапочкой, или в моём бесконечном, как спагетти, терпении, но я не прогнала его. Во-первых, потому, что мне нужна была компания, а во вторых, с человеком, у которого заряженный пистолет всегда под рукой, особенно не поспоришь.  По правде говоря, я ни разу так и не пожалела о нашей встрече – ни тогда, когда из-за густого белого дыма понятного происхождения в фургоне можно было топор вешать, ни тогда, когда мы воровали еду в супермаркетах, чтобы не сдохнуть от голода. Тэйлор, кстати, научил меня одному простому трюку. Идешь к мусорке возле торгового центра, выбираешь прикид поприличнее, чтобы сойти за цивила. Потом идешь в магазин всяческого электронного барахла, выбираешь вещь по вкусу и прямиком с ней топаешь к отделу обмена товара по гарантии.  Говоришь, вот, мол, ваш тостер совсем не годится. Барышня в штатском улыбается и просит гарантийный талон. Делаешь круглые глаза: как, какой-такой талон? Бабёнка снисходительно замечает, что без талона здесь тебе делать нечего. Пожимаешь плечами, берешь тостер и валишь.
 В конце концов мы стали лучшими друзьями. Как тут не стать, когда всё настолько замечательно? Ты не знаешь, что принесёт завтрашний день, но именно поэтому и чувствуешь, что живёшь. Жизнь была идеальной в представлении каждого из нас - рай длинных дорог, жаркого калифорнийского солнца, марихуаны, нарушения всех возможных законов общества и, главное, беззаботности. Вы, конечно, ни за что не говорите ему, но я просто млела, когда Тэйлор эдак снисходительно улыбался и сквозь зажатую в зубах самокрутку бросал что-то вроде: «Ким, детка, рас-сла-абься… Под Нирвану ничего плохого случиться не может.»  Нирвану любили мы оба, но вот остальная музыка Тэйлора всегда казалась мне бессмысленной трескотнёй. Конечно, я и не думала ему в этом признаваться.
И уж тем более я ни за что не призналась бы ни ему, ни себе,  в том, что, кажется, влюбилась в паршивца по самый хайратник. Это даже больше, чем по уши, чтоб вы знали. Короче, надеяться совершенно не на что, уж слишком мы разные, как пацифа и звезда Бафомета. Да и нравятся ему высокие, смуглые и большегрудые девицы в сомбреро-и-больше-ничего, а не такие, как я – бледная немощь с длиннющим хаером и полным отсутствием музыкального слуха. Хоть бери и пиши «The world’s greatest sex object*» на стене помадой, толку будет не больше, чем от борьбы за права чёрных. Вообще, я всегда считала традиционную, цивильно-моногамную любовь просто выдумкой. Как можно направить свою любовь на одного человека, если вокруг целый мир, который так хочется полюбить целиком и полностью ? А вот поди ж ты…
Вот он придет, я с ним обязательно поговорю. Надо, чтобы кто-то выбил эту дурь из меня.
За подобными размышлениями  и пинанием жестянки я не заметила, как открылась дверь, и в фургон ввалился Тэйлор. Я ждала его весь день – попутчик куда-то ушел, приказав мне оставаться здесь. И вот, наконец, почти с наступлением темноты он вернулся. Пьяный, да что там – синий, как январское утро.
- С возвращением, Баффи. – мрачно приветствовала его я. – Весь день убивала вампиров, пока они еще спят?
- За-аткнись!
- Не-а, брат, так не пойдёт. Ложись-ка спать. Хочешь, за содовой схожу?
- Заткнись! Все бабы – суки.
С этими словами Тэйлор приземлил свою пятую точку на пол и устремил стеклянный взгляд в потолок. В рюкзаке его теперь, судя по звуку, вместо банок дребезжали бутылки.  Судя по самому Тэйлору – пустые.
Я опустилась на пол рядом с ним и сочувственно ткнула кулаком в плечо.
- Может, расскажешь, что там у тебя?
- Я лил… - столкнувшись с моим недоумённым взглядом, он поправился, - Рисовал. Рисовал кус… рисунок. И знаешь, кто меня увидел из окна своего миленького пломбирного домика? Эта сука, моя мамаша. Она приехала сюда, в Сиэтл. Что она сделала, спросишь ты. Наверное, вышла и обняла меня? Извинилась за то, что не развелась с этим ублюдком? Неправильный ответ, Ким! Думай еще! Тупица!
Он взвёл курок и направил дуло на меня. Рука его тряслась, но не напряженно, а лениво. Я почувствовала, как побледнела.
- Тэйлор…
- Она вызвала копов! Моя мать, понимаешь ты это?! Вызвала! Копов!  Чтобы они забрали меня!
Он опустил пистолет и уронил голову на грудь. Мне показалось на секунду, что я услышала что-то вроде тихого шипения, которое из-под капюшона толстовки звучало особенно зловеще.
Я вздохнула. Пусть хоть пристрелит меня, если захочет. Черт с ним.  Я осторожно придвинулась ближе к Тэйлору и неуклюже обняла его.
Конец № 1
Голова райтера переместилась на моё плечо. Я почувствовала, как руки, такие же неуклюжие, как мои, роняют пистолет и осторожно обнимают меня.
Мы сидели, обнявшись, до темноты.
И больше ничего плохого уже не случалось.
 Конец №2
Тэйлор задрожал всем телом. Мне даже показалось, что он сделал попытку обнять меня. На какое-то мгновение во мне поселилась надежда, и жила она ровно до того момента, пока я не почувствовала дуло пистолета, упирающееся мне в спину.
Потом был очень тихий выстрел.
Потом он всё-таки обнял меня и принялся баюкать, как ребенка, тело, из которого постепенно уходила жизнь.
«Я не хотел… Правда» - это я уже слышала с трудом.
А больше не было ничего.