Радость мечты

   РАДОСТЬ   МЕЧТЫ          
   ( рассказ)


       Она шла, будто играючи, от двери, непринужденно и весело…  И светилась от радости. Села легко, закинув нога на ногу,  и смело  посмотрела мне в глаза. Я смущенно отвел взгляд, придвинул  к себе ее карточку, вспоминая где я ее мог видеть и через секунду читаю свою же запись о ней, сделанную пять дней назад. Ну , конечно, - я принимал ее, на прошлой неделе, выдал больничный… Она из породистых . Я прямо это чувствую, разглядывая - ее светло-серые волнистые волосы, сильные ноги, обтянутые  юбкой, черные  пронзающие  до нутра глаза. И уже какая то паутинная сеть, неведомым каким то обаянием, магнетизмом, - обволакивает, обвивает меня всего…
     Я  - участковый врач поликлиники. Желторотый терапевт , несмотря на свои пятьдесят восемь. Соскочил с морей в прошлом годе, пробултыхавшись семнадцать лет, растерявший две семьи, испытав два развода и теперь вознамерившийся вернуться  обратно, к земной и размеренной человеческой жизни… Простуда  пришедшей пациентки прошла и я , сам не ведая того, что творю, выписываю ее «к труду», стараясь не думать о ней как о красивой женщине, кидаю на стол медсестры ее карточку и приступаю к изучению другой. Поток больных не прекращался. Он идет уже седьмой день. Два других терапевта нашей немощной , поселковой поликлиники словно сговорившись , обе предпенсионерки, взвалили на меня, будто  нарочно, эту нагрузку , сами  сбежав на бюллетень, а мне предоставив  сдерживать , в начале весны, напор десятитысячного, с трех участков,  населения. И правда – я буквально, не поднимал  головы за эти дни:  строчил диагнозы, больничные, рецепты… Ведь все остальные в поликлинике, кроме меня , женщины… Сегодня 9 марта, и в перерыв на стол вываливается пиршество   позавчерашних разносолов, предлагают яства и мне, я скромничаю, и выбираю немного…Приходится хлопать еще и 20 грамм коньяка. Иначе напряжения не выдерживаю, эти беспрерывные на перерыв в пятнадцать минут, четыре подряд часа  бешеной писанины. Даже походы в туалет считаю за отдыхи – отвлечения. Да, впервые я в  подобной запарке: вручили ,всучили мне – коллеги…Мне еще после приема надо оббегать вызова, - тоже по всем трем участкам.
     Одно удобство в этой беготне – машина в полном твоем распоряжении. И с шофером сегодня повезло – не развязный неприятный Вовчик, а спокойно-рассудительный Вадим Иванович. Странное сочетание – что то интеллигентное в имени и разудалое русское в отчестве. На моем участке, отдаленном и ближнем к дому , бывает иногда и один вызовок. А в центре, где отъявленно хворые старички и беспросветно безнадежные хроники, приходится заезжать в пять квартир. Ну вот, кажется и все. Я отпускаю шофера, захожу в маркет. Ритуал обязательный, живешь один, всегда приходится держать в голове снабжение, и прежде всего – продовольственное. Беру извечное холостяцкое – пельмени, и не выдерживая искушения, - все таки одну бутылочку пива, заграничного , белорусского, еще не испорченного продукта. Потому что сегодня  еще  и с  ночного и суточного дежурства, в приемном отделении, в праздник женщин отдувался…
     Домик мой на окраине. Пока добираешься, да еще на горочку, чуть не испускаешь дух. А потом это пиво сваливает меня в сон. Но ненадолго, на пару-тройку часов и уже около семи часов я на ногах, когда пора готовить и поглощать ужин  и одновременно смотреть любимую из телевизора на холодильнике, - передачу – о потенциальных женихах и невестах. Зрелище уморительное, хотя и небесполезное - внимаешь этому искусству брачных отношений, как нужно жить и как правильно себя вести. И вот, кажется, все сегодня сделано, остается тот конец вечера, когда идет привычная работа над сценарием и не хочется лезть, но прешься, - в этот насквозь лживый и продажный знакомств сайт…         
     Что то меня сегодня необычно как то утомляет и даже гнетет. Да конечно, догадываюсь, не выходит из головы эта женщина. Ничего ж не знаю про нее , кроме того, что она учительница, но вот замужем ли, томит главный вопрос, не ведаю. Хотя поведение игривое… Но  поведение может быть и обманчиво… Есть женщины, чувствующие свою красоту, так они всегда кокетливы, используют свои  внешние данные, для решения проблем… А тут , я чувствую,  частью ниже спины, что она все таки свободная. Должна быть такой. Мне этого хочется! Пока же  сведения о ней скудные.  Учительница музыки в школе. Завадская, Марина Анатольевна. Фамилия знакомая. Но откуда то, из тьмы лет. Вспомнил лишь к  ночи,  - режиссер театра, имени Моссовета, в семидесятые отстойные годы. Проваливаюсь в сон, будто  успокоившись, решив сложную задачу.
    Утро началось со скандала, а потом и удачи. Когда то в поселке была больница. И был при ней главный врач. Теперь осталась одна поликлиника, но вот руководителя по-прежнему зовут главврачом. В нашей четырехэтажке это второй «мущина». Может поэтому он меня  и не любит. Придирается по каждому поводу. А уж вид его импозантен – дальше некуда. Тугое брюшко, седые, часто всколоченные волосы, на вороте не умещается галстук. Я работал когда то с ним, лет 15 тому назад, так это был симпатичный поджарый, спортивного вида бодрячок. А теперь он обрюзг, оплыл, хватает за бока молодок. Да  и годами меня помладше, лет на пять.
     Первое что ему не понравилось – какое то несущественное письмо из надзорных органов, каких много по медицинской части. Все контролируется – экспертиза трудоспособности, санитарный досмотр. А  сегодня на оперативке снова выставляется, как я  оплошал. И выплывает фамилия – Завадская! Оказывается , ей нужно выписывать два больничных листа, и я  виноват , что этого не сделал и теперь мне нужно будет брать карточку и заново  оформлять и значит она должна появиться в поликлинике... Прямо садистское вожделение видно на лице главврача, но я то внутри – ликую! Поймана учителка! Полоса продолжается. В комнатке, где выписывают синие бланочки, не строгая неподкупная, с печатью значимости на лице,  Галина Степановна, а давняя знакомая Верочка. Я работал  с ней ровно девять лет  тому назад, вместе на приеме. Когда впервые и попал на работку эту, неблагодарную, еще до эры сертификатной, довольно легко,  в отпускное время… Итак , с Верочкой я договариваюсь, что как только учительница появится, так прямо  же мне и доложить, нужно, мол, ей  кое что важнецкое сообщить, досказать, ну прямо до зарезу, вот так  (ладошкой  у подбородка). Дело должно выгореть… Нужную и  столь важную информацию в кабинете главного врача я уже получил. Обронили. Чего ей на двух работах мотыляться, если  бы была бы она замужем?
      Макова Анжела, моя давнишняя знакомая и верная  медсестричка-ветеранша, выдает мне  уже точные и конкретные сведения. Она заведует деликатным кабинетом, смотровым, и потому самая знающая по части сплетен, в основном по женской  части. Завадская была свободна, в разводе недавно… Она мне подходящая! Верочка предупредить  забыла и я , повинуясь звериному чутью, спускаюсь на первый этаж и чуть не сталкиваюсь с Завадской на пороге – он уже выходила…
     Наверняка она знала и о моем статусе , потому что телефон дала быстро, без размышлений. Оставалось только договариваться на  ближайший удобный вечер с нею встретиться…
     Моя окраина прямо  отдельный, отделенный от всего остального поселка  городок. Прямо так и называется – Зеленый городок. Несколько малоэтажных домов, два-три частных домишка, ряды гаражей. Но самая важная часть , достопримечательность – санаторий. Когда то он был профсоюзный , а сейчас приватный, территорию  под забором и проходить насквозь разрешают только местным, по пропускам. Но их почти не требовали и шмыгает кто может, через автоматические ворота и главные, с вахтером. Но система действовала только до 23-00. Поэтому когда я встретил и привел к себе Марину, все думал, как  буду возвращать ее обратно. Неужели только  до 23? «До» можно, а дальше уже – «иззя…» Идиотизм советских гостиниц.
     Молодость  Марины действует опьяняюще. Мозги затуманиваются. Гладкость ее шеи и перспектива дальнейшей с ней жизни завораживают. Мы договорились об этом так быстро, и с такой  пугающей легкостью, которой я даже не ожидал. Ворота в два часа ночи ей открыли беспрепятственно, охранником был ее знакомый, бывший одноклассник. И остаток ночи, я  размышлял и думал, прикидывал – как быть? Как дальше с ней себя вести и что вообще затевать? Естественно,  я не выспался и на работу пошел с больной головой. Но и придумал, как отвертеться от дальнейших с Мариной отношений. Самоотвод. Сексуально да, сложилось, но ведь это то и может погубить, и я почему то вбил в себя отказаться от нее, о чем мы, конечно, не договаривались.
      А сближение наше, физическое, произошло стремительно, мгновенно, мне  даже кажется и не заметили как… Это меня и тревожило. Смущали годы ее и задор. Хотя родиться настоящему, по настоящему большому чувству за столь  короткое время было невозможно. Вечер субботы и день, столь редкий у меня выходной, от дежурств, так и состоялся , - прошел в наших диалогах. Она прибежала почти сразу же, как  только я заявил о своем отказе. Сидела чуть повыше меня , на табурете, а я перед ней, углубившись в кресле. Моя голова  находилась как раз напротив ее ног… Она почти категорично требовала возвращения к тому , о чем мы так горячо говорили несколько часов назад, и я ,  не выдержав, и поломавшись еще с полчаса , уронил свой лоб на  ее коленки.  Значит , - все! Пропал! И надо менять свою отлаженную, но  горемычную и пустую, в общем то жизнь? Проживем ли в счастье вместе?  У нее дочка, ей всего лишь только восемь лет, второй класс. Ребенок, брошенный, выкинутый отцом. Что  же такое произошло? Как объяснила, «доконали» загулы бывшего супруга, надоело лечить гонорею. И про сам развод, драматичный, упоминала не раз. Ушла с девочкой просто через площадку, вынужденно,   к одинокому соседу - негде было ночевать. А потом – начало дрязг, борьба за квартиру, за отказ родительской опеки отца. Про это говорил в свое время весь поселок. Так она рассказала. И соседа знала давно, был неплохой, пил – не пил, работал – не работал. Но совсем замечательным оказался у него детородный орган, она  захлебывалась прямо, рассказывая, так восхищалась.  25 сантиметров… В  два ночи она снова, как и в прошлый раз, засобиралась, я вызвался проводить, - не разрешила. Дочь дома одна, конечно, ей надо идти. Помогает, правда, ей  одна  старая женщина. У ней тоже проживала, когда уже сбегала от того «супер»-соседа. Тоже стал домогаться, приставать , - с женитьбой. Так, частями, она мне и поведала о своей жизни. И я ей – верил. Сочувствовал.
     Но и проваливался с тех двух ночей в небытие. Днем, после , затаскивал ее в постель, но вот вечером, или тем более, на ночь – допроситься , или, тем более, дозвониться до нее – не мог. Она куда то пропадала. Потом, конечно, выплывала, но так убедительно и правдиво обо всем оправдывалась, что я тому в самом деле и безоговорочно –  снова верил.  Ее , действительно утомляли две работы, да и  ребенок, непослушный, капризный , требовал времени и внимания. Так продолжалось  недели с две.
      Как то , в привычное время днем, около двух, когда я позвонил, надеясь на   очередную встречу, она мне обронила вдруг, будто походя что он спит и ей не хотелось бы его оставлять. Кто  такой и почему это он спит у нее в комнате среди бела дня ? ( она проживала с дочкой  в общежитии). Она не уточнила, но уверила, что в ближайшее  время все разъяснит и объяснит. Это меня заинтриговало. Может быть, это был ее брат? Тогда  кто же еще может у нее быть? Покоя я лишился.
       Нет, это был не брат. А самый натуральный и настоящий ее любовник. Но, но – уточняла она и это меня ублажало, успокаивало, - она хотела бы с ним расстаться, связь ей приевшуюся – разорвать. Вот  так, не сразу, но оказался я, - в капкане любовного треугольника. Но и все таки, очнувшись от двух  ночей бессонья, и логически все рассудив и расставив, я решил, что с Мариной мы вполне сгодимся для совместной жизни, а значит Валеру  этого (так звали  «брата»), несносного, надо с дороги убирать. Он оказался докучлив тем, что пиликал вызовным  сигналом мобильника, и чуть ли ни в самые  ответственные моменты(!), наших с ней соитий! Это было невыносимо. И если раньше  звонки такие  Марина решительно пресекала, выключая телефон, то теперь , когда Валера стал «раскрыт», она трубку брала, и долго, изнурительно разговаривала, увещевала, умоляла, - ее бросить и оставить. Но не на такого она напала. Валера был непримирим, настырен, капризен и настойчив! Но и она , тоже настаивала, уговаривала, ее бросить, что он не подходит ей и не о чем даже базарить. Она так и сказала, - «базарить», а он все не поддавался и не соглашался, а только твердил, да так громко, что даже было слышно и мне : « Я тебя вы…у! вы…у! вы…у!» Мне было непонятно, ведь можно было просто отключиться, и не отвечать на такой явный и наглый шантаж, такое явное давление, но она ходила голая по полусумраку моей квартиры и опять же ,мягко, без надрыва, советовала ее оставить. Но все опять продолжалось, бесконечно. Я тогда не понимал, что ей просто нравился этот напор, она блаженствовала, купалась в этой обнаженной ярости, сама того может, не осознавая и  не определяя… Но мне это все уже порядком надоедало и я придумывал способы от настойчивого соперника отвязаться. Самое верное – идти в ЗАГС, подать документы, а потом и привлечь, за преследование, с ответственностью по закону… Я был уверен, что это все равно временно, что звонки прекратятся и мы избавимся от этого непрекращающегося кошмара… Я даже отдал Марине ключ от своей квартиры, и она безропотно, без стеснения, взяла, заверяя, что все наладится и что Валеру она отрешит. И удивила  еще она тем, что абсолютно не употребляла спиртное. Я ее даже проверял, она с трудом проглотила легкое вино и при этом омерзительно морщилась. Я почему ей не поверил и кое что, нехорошее – заподозрил. Ну не может интеллигентная женщина, сорока двух лет, не пить! Скоро должен был начаться апрель и с новым месяцем Марина обещала с Валерой разойтись. Оставалось ждать совсем немного.
       1 апреля, в субботу, я дежурил в приемном покое «день»,- это означало с утра и до восьми вечера. Мы разговаривали, я предвкушал, что появлюсь дома у себя на приготовленный ею ужин и вдруг она обронила, что ключ мой -  у Валеры. Мне стало не по себе. Она отдает мой ключ своему любовнику, пусть и бывшему? С какой целью? Или забыла у него  ключ, как тут  же уверяет, изворачивается? Как можно забывать про такие вещи? И кто он вообще такой?... Снега за отошедшую зиму навалило как никогда много. Я мчался на такси, куда всунулся с остановки , где толпился народ, в выходной вечер, мимо вдоль  улицы стоящих лимузинов. К подъездам было не подобраться,  снег еще не таял так интенсивно.
        В комнате Марины сидел Валера. Его машина с бесовским номером «666» красовалась у крыльца, я это сразу заметил. Ключ перешел в мои руки - я немного приободрился, успокоился. Но теперь можно соперника и рассмотреть. Внешность его была не выдающейся. Одутловатое лицо, седоватые виски, глубокий излом морщин на лбу и состоявшийся тугой живот. Про такой говорят – «пивной». Фразы его отрывисты, односложны, из двух-трех слов. Работа, как я уже знал – таксёрская. В частной фирме. Если учесть, что весь таксофонд захватили выходцы с Кавказа, то понятна его причастность… к нечестному миру. При всем неприятии разговаривал я  с ним любезно, даже за что то нахваливал, но во мне билась неотвязная лихорадочная мысль – учительница и таксёр, интеллектуалка и  «бандит». Такое не укладывалось в голове, в сознании. Конечно, она его оставит. Что она и делает, мягко так, без нажима, «интеллигентно» - и это говорит в её пользу. Расставание тоже делается не враз. Я все таки благородно оставил их наедине. Может, разберутся.
     Я ждал ее  дома на следующий день, в воскресенье. Она обещалась быть. Но прошел уже назначенный час 19, потом двадцать и уже около десяти я решился позвонить. Телефон ее не отвечал. Она  все делала, чтоб я поверил ей. Вот и телефон Валеры она оставила. В меня закрадывается вдруг нехорошее подозрение. Я набираю номер его.
     «Валера, где Марина?»  «Здесь, рядом лежит» - отвечает самодовольный голос. Мне показалось, что  под ногами зашатался пол, в глазах поплыли круги , в сердце вдруг зажало, а  дыхание почти остановилось… Такого поворота  событий я никак не ожидал. Ну никак. Хотелось тут же схватить побольше нож или еще что-нибудь поувесистее, огрянуть соперника по башке, или воткнуть с вожделением жало лезвия… Такого потрясения и  испытания нервов не помнил уже давно. Так меня не подставлял никто. Да и не было такого. Не было.
      Отрезвление и рассудочность появились позже, где то через неделю. После трех дней изнуряющих бесплодных звонков ей, она, наконец-то, отозвалась. Тут же разъяснила, как школьнику, чтобы номер этот ее я забыл и переадресовала меня к Людмиле Николаевне. Та самая , что приходит  каждый вечер к ней, посидеть с ребенком. Вот тогда то и можно мне поговорить, моим звонком. Она меня утешала прежде  всех других слов. Все временно, быть и жить сейчас со мной не может. Надо подождать. Немножечко.  И сколько я  ее пытал,  как долго   мне еще осталось ждать, ответа мне точного она не давала. Ее  теперь  контролировал он. Брал  распечатки у оператора связи. И наверное, бесплатно , или за счет ее. Помню, как сетовал, что пришлось везти ключ в тот злополучный первоапрельский вечер и не получить за это ничего. Скопидомство и расчет были главным содержанием его жизни. И Марину не хотел он отпускать, да та и не принимала от него никакой помощи,  как рассказывала, а только помогала ему, готовила на свои деньги ему еду. Чего я узнавал, конечно, потом. Она в минуты откровенности выкладывала  мне все (этим подкупала?), и даже подсмеивалась над его бестолочью и дебилизмом. С ним не о чем было даже поговорить, только  о конкурсе Евровидения, и она сетовала на то. Что ж, волнуйся, думал я про себя, все еще надеясь ее вернуть, все еще оставаясь в силках ее магнетизма. Легкость суждений ее, и  откровенный оптимизм, сквозили в каждом ее слове – и я этим заряжался. «Почему, почему надо ждать?» - терзался я мыслями, и допытывался до нее. И она мне рассказала.
       Они задумали проект – семейный детский дом. Воспитывать взятых из детдома. Своих то у Валеры не было, вот она и решила проверить его  «на вшивость». Но для этого нужна была регистрация. Я помнил, как он твердил – «давай распишемся». Так он делалей брачное предложение. О высоких чувствах понятия не было. Но он богаче и обеспеченнее меня. Хотя , конечно, этот мотив для себя Марина не озвучивала. Но как не крути, они – существенные, они давят на мозги…Как это запросто озвучивает сваха из передачи. Их уже проверяла комиссия, они уже примерялись к какой то  там квартире, кою должен был для них снять отдел образования. Оставалось, может, дело за малым, - этой самой , пресловутой регистрацией. Но вот тут  то что то и тормозилось,- я чувствовал смущение и нерешительность Марины. Ясно, что я тоже кое что  значил для нее, представлял определенную перспективу. Но и Валера держал ее клещами,  и вырваться от него было невозможно. Он ее добровольно, так просто,  ни за что не отдаст. Лишь за деньги можно было сговориться, учитывая его жадность. Я даже выставил ему, понарошку так, сумму - сто тысяч. Он ошеломился , серьезно на меня посмотрел, - в первую нашу встречу, но осторожно все таки спросил – « а ты сможешь?»
     Людмила Николаевна пришла ко мне на прием. Эта сухонькая старушка явно чем то страдала. И точно , сделав анализы, я выявил у ней анемию. Понятно, это был симптом, вторичное проявление какой то болезни , которую нужно было искать. Но обследоваться дальше Людмила Николаевна не захотела. Зато все чаще сама стала общаться со мной по телефону и я знал все стороны жизни Марины и Валеры. Особенно веселило поведение его. Он нашел палас на помойке(!) и Марине – продал(!!).Людмила Николаевна так прямо его и звала – «помойщик»
      Когда женщина врет о своем возрасте – это начисто  от нее отрешает. Я давно уже, с Нового года, поддерживал через Интернет связь с одной женщиной. Она меня чем то держала. Я сразу пригвоздился вопросом – «сойдемся ли?» Да , теперь это называется так. Или любовь, которой не дождешься, или  прямые и ясные интересы и расчет. Разные склонности не притягивают. Мы все таки встретились с ней в феврале. Потом она была занята  целый март, уезжала  на месяц в Питер и вот снова,  мы  увиделись лишь в апреле. И вот тогда то,  сидя в уютном кафе поодаль от центра, я и узнал , что ей не 42,  как она писала на страничке, а  полных 46.Сразу стали заметны и вполне объяснимы морщинки, едва хоть, но видимые,  у глаз,  и в углах рта, ее лица. Мельком она обмолвилась и о надвигающихся болезнях… И все – больше уже ничего, из ее уст, я не воспринимал. Но по учтивости и осторожности прощаться навсегда не спешил и расстались мы с надеждой новых встреч. Звали ее – Вера. И вот это то Веру я и предложил Валере, как альтернативу Марине. Вернее, наоборот, - я ей, Вере, рассказал о Валере. «Завидный жених, 47 лет, трехкомнатная квартира, почти рядом с ней, и даже без детей и алиментов». Про себя  я напудрил о давней связи с другой женщиной, необходимости  определяться и она, Вера, со мной согласилась. Валера «клюнул», познакомился, приезжал к ней, пил кофе. Но что то у них не склеилось. Естественно, об этом узнала Марина и вот как она мне отомстила. Познакомился я в эти же дни еще  с одной женщиной, тоже Верой, но другой - я обозначил ее как «Вера-2», в своем мобильнике.  Вдовой она переехала  из недалекого городка военной зоны, устроилась торговать здесь, в большом портовом городе,  имела свою точку-киоск, и даже подумывала купить магазин. Уже во  второй раз встречи она приехала прямо ко мне. Стоял конец  апреля. Было тепло.
      Первый «контакт» прикидочный,- примерка. Что то приятно, что то не очень, приемлемость, отзвук в душе. И вот когда мы уже сидели, умиротворенные, после «постели», на кухне, раздался неожиданный , от Марины, звонок. Я по глупости своей и простоте ляпнул, что сижу не  один и Марина приказала отдать трубку моей собеседнице. Когда Вера взяла телефон, она вдруг резко изменилась в лице, быстро встала и начала собираться. «Что, что она сказала тебе?» - пытался я выяснить, но ответа не дождался. Погода разгулялась. Еще не зашедшее солнце позднего вечера освещало подсохший асфальт дороги от моего дома. Кое где пробивалась свеже-зеленая травка, но я этих красот не замечал, а почти догонял  убегавшую  от меня Веру. Она исчезла за поворотом, и дальше я ее преследовать не стал, потому что теперь точно знал, что остановку она  найдет и на автобусе  спокойно уедет. Во мне  же  постепенно нарастало ликование –  значит что то для Марины я значу! Значит, есть надежда обрести ее вновь! Но я еще не зал тогда того, что Валера ей все рассказал про Веру-1. А происшедшее с Верой-2, объяснил я, конечно, случайностью. Меня все более и более распаляло нетерпение, все сильнее тянуло к Марине. И я решил предпринять  генеральное наступление, смелый натиск, лобовую атаку, последний штурм. Канонаду.
    Она не могла противиться моим к ней приходам. Я выучил расписание работы Валеры. Особенно напряженные у него были смены в «золотые ночи», под выходные, в пятницы и субботы. И вот я, договорившись, врывался в ее общежитие,  даже после строгих 23 часов – вахтерши-старушки своего «дохтура» пропускали. Мы уединялись с ней на общей кухне коммунального  коридора, и вели разговоры. Милый ее ребенок, испытывающая треволнения матери, была очень чувствительна к ее ухажерам. Она заявила безоговорочно, что я – лучше. Поцелуй ребенка , при этом , непорочной маленькой девочки, прямо в губы, был для меня   движением ангела, сладостным и приятным. Я  блаженствовал, потому что никогда ранее такого  не испытывал.  Да и Людмила Николаевна давно и безоговорочно была  на моей стороне. И вот все  мы трое , ее близких и родных людей , уговаривали ее остаться со мной. Мозговая атака ею была отбита. Да  куда деваться – Людмила Николаевна ушла домой ,а  ребенок отправлен был спать. Мы опять остались один на один.  Она – сидя у окна за столом, я – напротив, в глубоком кресле. Ее главный довод  отказа от меня  тот , что она поняла, как «он ее любит». На нее произвело  неизгладимое впечатление его рыдания у ее колен. Но при этом , перед этим , они умудрились подраться, и она с нескрываемым удовольствием об этом рассказывала, как о самой невинной забаве и попутно  при этом уморительно смеялась. Такие разборки у них развивались по прогрессии, и один раз , случайно, днем забравшись на четвертый ее этаж, я позвонил, остановившись на площадке и она выбежала ко мне, плача и причитая, уронив мне голову на грудь , и жалуясь на его увесистые едва не доставшие ее кулаки. Любимую надо было защищать и я смело,  вместе с ней, вошел в комнату. Валера сидел около выхода на стуле, с румянцем на щеках и  с еще не остывшим  гневом и едва переводимым дыханием. Он только что гонялся за Мариной, когда та попыталась выкинуть за окно его куртку. Ее он цепко держал  сейчас в руках. О рукоприкладстве Марина не  сообщала. Я придвинул к себе другой стул, детский, и сел напротив него – своего  отъявленного врага. У него позиция предпочтительней, я на полкорпуса  оказался ниже и чтобы упредить удар, сижу весь в напряжении. «Соскочу под ноги, и дерну за колени» - приходит неожиданно спасительная мысль. Прием, выработанный еще в юности, на тренировках по вольной борьбе. Но по весовой категории я, конечно, уступаю… Пока мы пикируемся. Он отрывисто,  и с нахрапом, - я  спокойно, обстоятельно и весомо. Он: «у нас семья», я ему – « а у меня любовь». Он опять – «это не главное». А я ему – «зато на всю жизнь». Но вот градус наших слов накаляется. И когда на что то особо обидное ко мне я резко возразил и даже обозвал, - он  тут же вскочил и занес надо мной кулаки!..
    Если бы не Марина, потасовка, драка, была бы неминуема. Она встала между нами птицей, разведя руками как распростертыми крыльями и мы  отпрянули  друг от друга, утихомирились, отошли. Я образумился, отрезвел, отступился, на рожон  лезть  не стал. Марине досталось бы за инцидент, от коменданта. А если бы вылезло все наружу ,вся поликлиника, если не весь  поселок – обсуждали бы и смаковали это событие.  Врач, писатель, интеллигент - кидается на обидчика своей возлюбленной. То , что я повел себя достойно , Марина оценила. И особенно ей понравились слова о любви – вечной и глубокой, «на все времена». Хорошо, что не было рядом ребенка,- она не пришла еще со школы,- а то напугали бы девочку, до полусмерти…
      Продолжался май. Заканчивался второй месяц без Марины, а она все просила: «еще немножко», «еще чуть-чуть», «совсем немного… надо обождать, потерпеть…».Я верил ее словам, потому что наши разговоры по телефону Людмилы Николаевны были чуть ли не через день, по часу, а то и более, но я все чаще и чаще сомневался, будет ли что  у нас с Мариной… Отчаивался… Я клал на номер денежку и потому разговаривал без стеснения. Еще и надеялся на ее сестру, старшую, что она , «вот-вот», «должна приехать», и Марина с ней посоветуется. Сестра была одинокой, - вдовой и разведенной, - работала майором милиции, жила одна в трехкомнатной квартире, в Туле. Но эта мифическая сестра так и не приехала, не появилась - ни в июне, ни в  июле, ни в августе. Наступило отпускное время и у Марины. И тут она выкинула еще один фортель. Валера ее устраивал в свою фирму таксомоторов, диспетчером, ночным. Но сначала она должна была стажироваться, изучать географию города, по карте. Это известие меня подкосило, уж на летний то сезон, я думал, она уедет. А тут – брошенный больными почками ребенок, плохо питавшийся, оставался  по целым суткам дома один, а сама она зашибает в часе автобусом, да по ночам, - деньгу. И готовится к судам – отвоевывать  жилплощадь  у бывшего мужа…
       Ее восторгали сплетни о нас. Она и сама их создавала. Тешила самолюбие. Я , это поняв, всячески поддерживал такие настроения. Мы ходили по базару в поселке, выбирали продукты, я заявлялся к ней в школу, чуть ли не громогласно вопрошал вахтеров, учительниц, где отыскать Завадскую, учительницу музыки… Но все же раздвоенность я ощущал, она откровенно меня держала на поводке, и одновременно – не хотела порывать  связи с удобным во всех отношениях Валерой. Хотя о проекте с ним она уже не заговаривала. Но обещания мне она  давала такие убедительные и искренние, что я не хотел  расставаться от радостных мыслей будущего с ней.
       Короткое северное лето вступило в свои права. Но тепла все не было. Теперь моя постоянная жизнь в этих краях раздражала меня и я подумывал вообще уезжать из эти мест. Не так далеко, но где действительно чувствуется лето, где загорают и купаются, спят на верандах,  в летних домиках. Это был тот город, где я учился,  на врача, счастливейшие шесть лет, старинный порт, на берегу Белого моря,  успевший основаться еще при Иване Грозном. Главврач поликлиники укатил в отпуск, впервые поехал за кордон, в примитивную Турцию, а я договорился на несколько дней скататься в Архангельск, на тридцатилетие выпуска  моего курса института. Ежедневное  почти общение с Мариной решил пока оставить, отдохнуть, разобраться в себе и в ней.  Правда, тут выпадал, на воскресенье , день ее рождения, но я подумал, что когда вернусь , тогда и поздравлю и, конечно, куплю и вручу подарок…Я еще не знал какой, но  символичный и не простой, это точно…
      Погода в моем  почти родном городе разительно отличалась. Дни были жаркими, а вечера теплыми. Листья высоких тополей в сквере драмтеатра, в центре города, приятно шелестели под мягким ветерком, и асфальт  под ногами постепенно остывал. Я вкушал, сидя на скамейке, прохладное пиво, наслаждался сигариллой и вспоминал прошлое, проведенное здесь. Внимание привлекла парочка и ребенок, лет пяти. Они сидели поблизости, но так, что меня не видели, вели между собой напряженный и нервный , громкий разговор и я невольно заслушался и даже боялся себя обнаружить. В основном это был монолог, потрясший меня своими болью и упреками, сожалениями и уговорами, - молодого человека, - на свою непутевую, как я понял , -жену. Я все таки скосил немного глаз и увидел – сидящую на поваленном дереве, - производилась как раз их чистка, выбраковка, - модно разодетую, разукрашенную, самодовольно  курящую и с бутылкой пива в руке девицу, и перед ней стоящего парня, в неброской одежде, с простым и рубленым, деревенским лицом. Неподалеку, на дорожке, играл ребенок. Мне стало отчего так невыносимо грустно,  так досадно за  этого парня, и так  отчаянно стыдно за девушку, что я, чтоб поскорее забыть этот эпизод, ушел. Подумал отчего то о Марине, как она там, бессонными ночами, обеспечивает доставку пассажиров такси...
    Возвращался я самолетом. Всего то пятьдесят минут в воздухе давало мне возможность сэкономить время, и прямо с аэропорта я ринулся в поликлинику, на прием во второй половине дня, с 14 до 18, не отдохнувший, с больной головой и пустым желудком. Назавтра я встретился с Мариной,  в той же поликлинике, - она пришла за направлением для дочери,- детская консультация была на четвертом этаже. А на втором перед  женской было пусто и безлюдно. Мы сели напротив друг друга, на топчаны и я вытащил для нее золотую цепочку. Она горячо запротестовала и не хотела поначалу принимать подарка, но я ее уговорил. Мне было сладостно от мысли, что подарок ценный, вечный и она будет помнить , должна , хоть иногда, своего бедного доктора. Все таки в дни рождений многое определяется и я верил в это. Валера ей подарил, - брелок для ключей. С фонариком. Ну а из диспетчеров она ушла – работа оказалось слишком нервной и ответственной, за гроши. Куда она устроилась  после этого,  на сезон, –  она не сказала. Пока что , с неделю, будет жить у него, пока ребенок будет лечиться. Позднее я узнал, от верной агентши Людмилы Николаевны, что Марина «подбирает бутылки, в офисе…» Что ж, труд уборщицы был действительно не обременительным, без ночных смен и душевной нагрузки.
     Снова мы встретились ровно через неделю. Я подловил ее дома, мы снова сидели на привычных местах на кухне, и  опять  я заводил «песнь своей торжествующей любви». Она лениво  отказывалась,  с ответами не торопилась, видно, уже подумывала Валеру бросать, что то другое искать… Я чувствовал, что  ее надо дожать, дотерпеть, дождаться.  И вдруг она повернулась ко мне боком, я узрел ее в профиль и поразился как не замечал того ранее , что у нее чуть-чуть, слегка, но явно скошенный, чуть загругленный книзу носик, и  волосы, около лба , отчетливо и ясно, обозначились,  волнистой линией… Этими чертами она было  схожа с моей первой женой, наглой и коварно меня обманувшей, забравшей в полное владение квартиру, машину; подававшая на меня в суд… Мне стало отчего то не по себе. Вспыхнуло последним огнем чувство к ней и стало… затухать, гаснуть, постепенно пропадать...
     Но что то еще теплилось, еще что то шевелилось, проворачивалось в сознании. И я еще  возьми да  напоследок и позвонил Валере, все ему рассказал, как она водила его вокруг пальца и все  время общалась со мной и не ставила его ни в грош и надсмехалась над ним. Наверно, это было жестоко, но я мстил , отыгрывался, рассчитывался за свои слезные бессонные ночи,  глухую беспросветность, бесплодные мечтания, стенания. Мне осточертели эти игры – в «кошки-мышки» со мной.
    Следующим  после звонка Валере днем, перед концом приема я увидел на дисплее номер Марины, чего давно уже не случалось, очень этому удивился и вышел для разговора в коридор. Такого исступления злости и ненависти я никогда ни от кого не слышал. Это был  грозный звериный рык, вопль, готовый растерзать, удушить, растоптать меня! Безостановочным беспрерывным потоком лилась на меня грязным мутным и удушающим сознание потоком зловонная грязь!.. Я нажал на кнопочку «отбой». Почему  то на душе стало легко…
      
    Где то месяца  через четыре, в конце декабря, накануне своего отъезда на новое место работы за границей, на стоянку в ближнюю Европу, я все таки захотел сказать ей на прощание,- несколько слов. Она ответила, будто бы ничего между нами и не происходило, весело и беспечно болтала, будто рассталась со мною вчера. Это был конец того суматошного, потрясшего меня года, она уже договорилась с января о работе и новом месте жительства, за триста километров, в детском доме, учительницей и завучем, с предоставлением жилья. О Валере она не сказала ни слова. Но я про него знал и так ,и не стал спрашивать о его здоровье. Он пролежал осенью в инфарктном отделении городской больницы, где я когда то работал. Об этом мне докладывала, - и я потом, повинуясь необъяснимому чувству проверил – Людмила Николаевна.
- Ду-ур-а-а… Какая же ты  была дура …- неожиданно вырвалось  у    меня, и поразился  ее ответу.
- Как хорошо ты это сказал – засмеялась она, - и правильно.
- Ну, а за кого ты теперь будешь выходить? – не унимался и домогался ее планов я , уже не утерпев и не сдержавшись.
-  Я хочу выйти  замуж за хорошего начальника, - певучим дискантом, само собой разумеющемся тоном  сказала она - точно отрепетированную и давно обдуманную   осмысленную фразу .
      
      Потом я был в долгом  утомительном рейсе,  домой вернулся к следующей осени, и в октябре меня направили на учебу,  по специальности, в Санкт-Петербург. Но перед этим я, повинуясь какому   необъяснимому порыву, наудачу позвонил Марине и на нее
попал! Она сказала ,что тоже собирается перебираться в Петербург, - жить. Я опрометчиво не спросил ни адреса  ее там, ни места работы - вообще ничего. И сколько в Питере потом не названивал ей, - ответа не дождался – телефон не реагировал, не отвечал. Я  спрашивал всех возможных ее знакомых, родственников,  подруг, Валеру даже – никто ничего не знал. Она  испарилась. Исчезла, пропала с горизонта, будто бы ее и не было  и не существовало… никогда…

 Дакар, Сенегал. Май 2012 г.