Была ли это любовь?

Мысли и чувства советского студента

Кончился период, вызванный добровольным упадком. Сейчас я уже не тот, что был в августе прошлого года. Новая среда, некоторая подтянутость придали мне новые силы. Если бы я мог, я прожил бы ушедший отрезок жизни по-иному. Но прожить что-то заново – невозможно. Почему-то тянет и тянет меня на романтику.  Эта тетрадь будет вместилищем моих мыслей на будущие месяцы. Я пишу новой ручкой с бледным матовым колпачком. Эту ручку я купил на свои  money, заработанные  в продуктовом магазине, где я подвизаюсь  в качестве грузчика.  И это приятно. И тетрадь эта новая и чистая и еще не исчеркана моим неясным почерком. И планы мои далеко идут – хочу  закончить медицинский  институт. И сегодня будущее мне кажется темным и непонимающим меня. И это радует. Потому что при виде светлого будущего у меня опускаются руки и я не вижу препятствия, которое нужно преодолеть и становится скучно.
  Живопись.
  Когда входишь в библиотеку, тебя не замечает никто. Ты идешь, неся книги мимо стеллажей с людскими  чувствами и подходишь к столу библиотекаря. Отметившись, ты идешь в читальный зал. Там очень тихо. За столами сидит народ и листает книги. Почитав, идешь на поиск новых книг и выписываешь формуляры. Ты несешь формуляры. Пальцами, едва касаясь листков, кладешь на стол перед женщиной. Она берет их, как делала это много раз – согнув и подняв ногтем и, ощутив касание бумаги, быстро, наконец, вникает в смысл просьбы. И рука ее неуловимо замирает. Затем ее уже нет, как нет листков. В голове ее только смысл слов. Она поднимает глаза и они открыты немного шире, чем обычно и в них играет что-то, какой-то маленький блеск и углы рта чуть поднялись на мгновение. Затем она изящно повернулась и, чуть склонив голову, вышла.  А что она прочитала? Она прочитала название альбома  «Тициан Вечеллио».
  По телевизору: сидит мужчина. Он выглядит молодо и лоб его не низок. Он рассуждает,  как воспитывать детей. Он хочет, чтобы они хоть немного поняли, что от них хотят. Но он мне не импонирует. Он слишком прям, слишком держится своих принципов. И я подумал: а работал ли ты грузчиком в рядовом магазине?  А видел ли каждый день пьяных, лежащих на асфальте, мимо которых идут и идут люди? Похоже, ты вырос,  не узнав в жизни многого, но тебя это не волнует.
   Вот сижу я вечером один в квартире и на улице темно и прохладно. И я не знаю, чему посвятить время. По телевизору – вечер поэзии и имя писателя я впервые увидел сегодня в программе. А это значит, что должна быть еще сильнее дружба между народами. Поэтому, как это сделали ребята, чьи гитарные звуки доносятся снизу из двора до моего пятого этажа, я стал заниматься тем, что мне нравится. И вот – перо касается бумаги и шелестит и мне вдруг неясно стало – о чем это я пишу? Читать книгу мне в этот вечер не хочется. Все, что есть хорошего в наших книгах, я уже знаю, а читать и вникать в мысли и понимать, что это можно выразить много лучше – слишком утомительно после рабочего дня грузчиком в магазине.
  И вот появляются слова, связанные мной в мысли и я должен писать, что мне хорошо оттого, что я пишу. И что вот так мне нравится. Но это вовсе не так.
  А все же я однажды вдохновился Таней Банлетовой и написал о ней несколько довольно причесанных строк, хотя и не обошелся без знаний по минералогии и цветоводству. Вообще прекрасна платоническая любовь. Чем же она хороша? Она хороша тем, что оболочку привлекательной девушки ты наполняешь духовным содержанием по своему желанию. В «Огнях рампы» Чаплин высказал действительно великую идею, когда сказал девушке, показывая на свою голову: «Вот самая интересная игрушка». Этот смысл, а точно я не помню.
  Записывать надо не тогда, когда уловишь, мысль, а уловив, что эта мысль недурна.
  Ах, да, сейчас не случайно вспомнилось, что есть сети. Я ехал обратно из пионерлагеря, где навестил сестренку. Выбравшись из мокрой глины, я шел по асфальту. Впереди, между зелени кустов, уже виднелась конечная автобуса. Я вышел на широкий асфальт и вдруг понял, что автобус вот-вот тронется. Я подбежал и вошел в него. Обычно становишься к окнам, где двери. Я встал около передних, с надписью «вход», купив билет. Автобус все стоял, словно приглашая оставшихся людей поехать. Люди подходили и подбегали. Их набиралось все больше . И вот нехотя заскрежетали створки дверей и громко захлопнулись. Вход  закрылся и автобус охватило мгновение, очень приятное для пассажиров – мгновение перед неизбежным движением. И вот автобус начал путь. Я держал одной рукой портфель и правой ухватился за круглую ручку. На сиденье прямо передо мной была девушка с маленькой девчушкой на руках. Рядом сидела садоводка лет под сорок, какие бывают женщины на Урале, когда черты лица остаются молодыми, но уже сеть морщинок, слабых и незаметных, выдает в женщине ее настоящий возраст. Она поставила себе на колени корзинку со смородиной. В общем, не так уж это и интересно и единственно, почему я это все записал, это оттого, что девушка, которой было лет двадцать и она мне не нравилась, вдруг с силой стала тискать девочку, обнимать ее своими полными и сильными руками и они шумели на весь салон. Может я и не прав и скорее всего неправ, но мне показалось, что это была невинная хитрость увлечь меня собой, своим здоровьем и молодостью. Но меня такая перспектива не соблазнила и я стоял, крепко сжав железо ручки и делал вид, что вообще ничего не знаю и лучше простого парня оставить. Минут 25 спустя семья их вышла, люди, стоявшие около, окатили меня волной теплых взглядов, делая это незаметно. Сам я вздохнул полными легкими. Наконец, автобус остановился. Город обнял меня своими заботами.
  Таня Банлетова, кто ты и что ты думаешь? И все же темный ливень твоих мягких волос всегда струится в моей душе. Кто же ты, девушка?
  Что мне нравится в культуре Европы. Это, что они имеют в виду каждого отдельного человека. Каждый человек. Тогда как у нас, как на барахолке - духовные ценности малозначительны. Я не точно выразился.
  Когда я впервые взял книгу о фильмах мира – там были собраны лучшие фильмы- мне тогда казалось, что еще немного и станет понятным принцип, выдвигающий ленту из безликости. Ведь стоит вдуматься в сюжет, узнать, как был фильм снят, уловить общую идею, которая импонировала массе, видевшей картину, и я пойму, в чем заключался успех. Поначалу все это казалось просто. Но чем глубже я вникал в эту область искусства, тем больше открывалось мне величие и цельность духа кинематографии, который был воплощен в разных картинах неодинаково, но был един. Это можно выразить, изменив любимое выражение одной вольнолюбивой толпы: «мысли или зрелищ». Но первое в этом действительно может остаться навсегда в памяти, тогда как зрелища будут смотреться, как если бы одетый в шкуры питек с неестественным любопытством наблюдал  битву двух динозавров, погружаясь в бездну первобытного безумия.
  Кстати, о толпе. Толпа в «Городе желтого дьявола», какой увидел ее Максим Горький – это совсем не наша толпа. Если там толпа – это агрессивно-раздраженный зверь, то у нас это и не зверь вовсе. Наша толпа законопослушна, главный ее принцип – это серость. Серость на сером не выделяется. Но это не пушистый зайка. Наша толпа отторгает чужеродное, каждый ее составляющий стремится оттолкнуть  все, что отличается от него, но в то же время и не дать другим таким же обогнать себя. В нашей толпе нет друзей и нет врагов, а есть одно желание – устроиться получше, возможно и за счет других. Но пока до дела дележа не дошло – все серы и одинаковы – в толпе жить проще и спокойней. Меня толпа отторгает.
  Я где-то читал, или мне кажется, но мне необходимо избавиться от груза этих мыслей. Я не понимаю американца, читающего «Исповедь сына Сэма» в то время, когда на свете есть мир Эдгара По.
  Удивительное в людях. Видишь, кто кем мог стать в прошлые века или сегодня и удивительно, когда он согласен. Вот наш староста группы Леня Войцеховский. Как-то я вообразил его этаким средневековым суровым  воеводой, предводителем конной  польской  хоругви. И примерил на него подобную должность. Удивительно, но Леня был абсолютно  согласен в моих мыслях со мной. Его бы действительно должность и роль  пана хорунжего вполне бы устроила. Он был бы хорошим хорунжим, вполне храбро и сурово отстаивавшим от врагов Жечь Посполиту. Еще польска не сгинела. Ну, замечательно, но сегодня Леня – всего лишь староста группы. Несколько мелковато, не правда ли?
  Да, только теперь я начинаю понимать Таню Банлетову. Увидев  ее  впервые я был поражен красотой и романтичностью девушки. Я  увидел ее на фотографии, когда просматривал школьные фото своего друга. Она была в парадной белой форме – друг объяснил – на выпускном, сидела за партой с подругой, от которой был виден край платья, и держала в руке изящную и длинную веточку папоротника, кажется,  веточку, которую добавляют в букет для украшения. Взгляд ее овальных темных глаз был меланхоличен и отвлечен. Девушка-мечта. Для тех, кто понимает, конечно. Я понимал.  Но вот теперь я несколько больше узнал о характере девушки и осознал, сколь нелегка  высота. Мы с ней во взгляде на определенное положение,  а именно – идти своим путем – одинаковы, и поэтому несовместимы. Таня – именная стипендиантка. За отличную учебу ее удостоили стипендии профсоюзов. Она отличница и красавица. Я же – серый троечник, ничем не выделяемый и малоперспективный. Даже стипу я не получаю, потому что тройки получаю. Она очень красива красотой Татьяны Друбич . На нее просто обязаны заглядываться однокурсники на ее факультете.  У меня никаких шансов. Может, и слава Богу?
  Наконец-то я уяснил себе роль Гриффита. Не зная содержания «Нетерпимости» - все же  меня привлекала  Лилиан, баюкавшая человечество. Хотя это, как сказали бы наши плакаты 20-х годов, «опиум для народа». Но главное в этом фильме и то, что не могли понять люди, платившие по 2 доллара за место, то, что Гриффит выдвинул такую идею, вдумавшись в призыв которой буржуазия должна была содрогнуться.  Гриффит сам не знал этого до конца и действовал так, что идея фильма была глубоко в его подсознании и,  пытаясь выразить ее монтажом четырех, по отдельности взятых событий, он только еще более усложнил для понимания то, что проповедовал еще Иисус Христос. Замысел, конечно, был грандиозный и великолепной  была постановка, но он исходил в этом фильме от себя, а не от публики, которая всегда, как гений в сонном состоянии, видит свое и не замечает замысла творца. Публика не понимала, она видела химеры. Этим и объясняется его коммерческий неуспех.
  Свежее ощущение.
  В чужом доме, где я переписывал учащуюся в школе часть нашего населения ( общественное поручение), я спускался по лестнице. На площадке между этажами, спиной к лестнице стоял, твердо выставив ноги, пьяный парень. Он стоял на середине узкой площадки и знал, что наверху я кратко беседовал  с народом. Я спускался и надо было обойти его. Маячить перед его туманным взором, пристально устремленным в пыльную панораму полуразбитого окна, мне не хотелось и я обошел его со спины. Когда я протискивался между его кожаной курткой и железным остовом перил, он почувствовал, что вот-вот и останется в одиночестве и стал клониться ко мне спиной. Я выскользнул без усилий, ибо на мне была нейлоновая куртка, блестящая, как надкрылья бронзового жука и столь же нецепляемая. Когда шаги мои начали отдаваться ниже по лестнице и в его неповоротливом мозгу, он стал говорить о неуважении к старости и изливать потоки слов, имевших площадное значение. Зная, что в  квартире этажом выше его друзья и их подруги собираются сделать вечерний променад в теплых сумерках, я  не боялся его. С его замедленными реакциями и со слепой яростью, если бы он зажег ее, он был бы неуклюж и я мог бы его достать. Ибо если он меня  собирался  побить, то почему я должен был его жалеть? Но мне было даже жаль его, простого парня, удовольствия которого – затуманить ум. И хотя он был зол и в душе его был хаос – все же он неплохой парень – ведь он не кинулся вдогонку с кулаками, а всего лишь, как Цицерон, стал говорить. Единственная его беда, что им мало занимались, ему почти не уделяли внимания и не открыли ему мир, полный красок. И он чувствовал это и что-то нехорошее, как зависть, шевелилось в его душе – ведь и я не мог уделить ему время. Но затем, переходя в другой подъезд, я слышал смех среди его вышедшей гулять компании – там была другая жизнь, были девушки и, я думаю, ему полегчало.
  Иной раз, когда увидишь что-нибудь на экране телевизора новое, сделанное с чувством – становится как-то легко.
  Меня всегда удивляло – почему люди не пишут. Ведь многие имеют время. И удивляло – как мало хороших писателей. Хотя многие умные люди могли бы стать прославленными литераторами. Тем более – это нетрудно. Необходимы две основные вещи – материал об эпохе и время для написания. Как сказал лорд  Дизраэли: «Если вы хотите прочитать хорошую книгу – напишите ее». У каждого свое хобби.
  Иной раз хочется написать такую ужасную фантастическую чушь, чтобы видели, каков он – демон ночи.
  Бывают приступы удушья, когда читать нечего, а делать что-то  неохота. И потом, когда работа сделана,  становится неприятно за себя, за собственную слабость. Жаль, что нам не показывают американские суперпостановки. Наш народ до того прост, что ходит смотреть свои фильмы, да еще и радуется. А вообще-то, конечно, после хорошего фильма лица у всех светлее. Ну вот, план заполнения страниц на сегодня выполнен. Можно спокойно укладываться.
Х
  Мы пишем: «Советское кино в авангарде искусства». (Сегодня у меня критическое настроение, а рядом никого, кто бы понял. Поэтому – пойми меня, моя мечта). Насчет  мечты – наши умные девушки могут все, естественно, понять, но они будут смотреть на это своими глазами, а эти глаза слишком прекрасны.
  Итак, советское кино. Но в чем авангардизм на данном этапе? Почему звучит именно такая формула? Нельзя не сказать, что это стало несколько традиционно – называть советское  искусство передовым. Но отвечает ли фактический материал, что мы имеем в кинотеатрах от советского кино, нашей форме рекламы, говоря неизящно. Несомненно, сравнивая с зарубежными фильмами фильмы наши, можно заметить, что это совершенно различные направления развития. Наше кино имеет определенную оригинальность. Но что же это за отличие? Всего только нравственность. Широкий круг фильмов теперь вольно или невольно вращается вокруг одной темы и опошляет ее своей поверхностностью – это тема любви. В большинстве фильмов, идущих в широком прокате,  показывают, как герои страдают, думают и живут одною любовью. В целом я не против. Я, конечно же, как патриот, за советское кино. Без этого восклицания нельзя шагу ступить. Но народ-то надо воспитывать. И пусть бы любили друг друга, но  недостает этим фильмам романтики. Постановка элементарная, хорошие актеры в большинстве утешаются тем, что дети получают новый велосипед. Все сделано на широкую массу, но давно пора бы понять, что широкая масса теперь не та. Фильмы посещаются от нечего делать, от того, что если не сходить в кино, то куда же еще пойти? Вот мы говорим – американский индивидуализм. Но сами мы по вечерам сидим дома и не выходим на улицу. Почему?  Так вечером на улице ходит молодежь. Но почему в своем государстве мы боимся своей молодежи по вечерам?  Ведь они же только материал природы, продуктом их делает общество. Но что сделало для них общество? Оно дало им работу. Они могут работать. Но они же хотят и отдохнуть от нее. Простым парням хочется культуры, где она? Где они могут общаться и становиться лучше? Вот их воспитывают,  говорят, говорят, но этого мало, необходим пример. Но тут много нюансов. Ничто так не воспитывает, как живое человеческое общение. Так вот наши фильмы можно было бы назвать первыми шагами в этой области. Может быть, так бы и надо было бы, если бы параллельно не показывались зарубежные фильмы. Некоторые сделаны просто блестяще. Если бы их соединить с задушевностью советских фильмов – можно было бы создать незабываемое зрелище. Волна наших фильмов – либо деревенская глушь, либо городская бездуховщина. Пора, пора проникнуть в душу простому человеку из толпы и сделать блестящий, серьезный фильм хотя бы о космосе.
Писал-писал, а что и о чем сам не знаю. Сказывается узость мышления, в некоторых местах потеря мысли.
Х
  Сегодня попытаюсь коротко описать чувства, что я пережил от фильма «Испытание человека»
  «Где же ты, моя соломенная шляпа? Тебя унес ветер по дороге из Яи в Керидзуми. И всю жизнь я бегу за тобой, но ты осталась вдали, там, где были дни моего счастья».
  Вот она, стоя на сцене, читает эти стихи. Это последнее, что выпало ей в жизни, и это были ее самые светлые мгновения, когда грусть всех лет заполнила  ее и стало ясно… Ее словно отпустила пружина, сжавшаяся в ней в тот день «морского конька». И снова она чувствует любовь к сыну, и это было ее счастье, когда он сказал ей «мама», но его уже нет и другой застрелен в Америке. «Где же ты, моя соломенная шляпа? Тебя унес ветер по дороге из Яи в Керидзуми. И всю жизнь я бегу за тобой, но ты упала с обрыва и тебя уже больше нет. Где же ты, моя соломенная шляпа?»
 И долго падает и не может упасть шляпа, брошенная с обрыва.
  Слезы старого негра, для которого не осталось даже воспоминаний, когда он один и сын его не нашел родины. Счастье, почему ты миновало меня?
  Фильм больше учит любить и хранить свою родину, чем многие наши фильмы.
Х
  В кого бы влюбиться? Мое развлечение и успокоение – писать свои мысли. Никогда я не чувствую себя более спокойно и отдыхаю, как в минуты, когда могу открыто поговорить с самим собой. Завтра – снова день с его вниманием к себе, с его напряженностью. Мне же теперь надо лишь зализывать раны и восполнять потери уверенности, понесенные на втором курсе.
  Мне настоятельно предложено заняться подработкой. Все студенты подрабатывают, лишь я сижу без стипендии на шее родителей. Как сказал мой друг, отслуживший в армии с пороком сердца, уезжая из Свердловска в Иваново: «Не дело».
  Завтра я узнаю, что такое работа санитара в полном объеме. Но о работе не хочется думать. Это элементарно – работать. Это также необходимо, как пить воду.

                Х
  Что видит простой советский человек , когда в кинотеатре смотрит  живую фотографию? Широкое поле для критической деятельности открывается перед нами. В этом месяце репертуар наших фильмов по сюжету и постановке – убог. Пример «Кот в мешке». Тяжеловесная, пошловатая, хотя  где-то действительно смешная, но хороших кадров там едва ли наберется на пять минут, кинокомедия. Единственно, за что можно похвалить постановщика, что проводит парень в жизнь элементарные наши лозунги, как то «Пьянству – бой»,  «Алиментонеплательщик – аморал», «Дружная семья – основа счастья», «Любовь – вот что нами движет». Но, товарищи, где  же эстетичность, легкость, утонченность и зрелищность? Ничего этого, даже намека здесь нет. Последний кадр – нравственное самовозрождение пьяницы Тюлькина – наивен до идиотизма, просто до неуважения к зрителю. Переходность этого фильма – его достоинство.
Х
  Критиковать больше нечего. (Все ниже всякой критики).
Х
  Почему негр из Конго имел успех на фестивале политической песни?
Когда объявили его незнакомое имя, зал хлопал из вежливости. Но вот он запел, молодой длинноногий негр и запел песню «Мой адрес – Советский Союз». Первые слова воспринимались под впечатлением исполнения советских ансамблей, где наши ребята пытались, очень абстрактно представляя это себе, показать, что не дом, где они живут, их адрес, и не их улица, куда приходят письма, их интересы, но они смотрят шире и видят весь Советский Союз. И, действительно, они видели Советский Союз.
  В устах негра эти слова звучали совсем по иному. Он пел о своих надеждах на нашу страну и делал это с большой теплотой. Он пел, отметая наш сегодняшний междоусобный день и видел СССР тридцатых годов или СССР воображения нашего сегодняшнего человека. Так любовно давно уже никто не относился к приобщающейся к культуре советской публике. И этому человеку устроили овацию. И правильно – он простой парень, а простые парни нам нравятся.

                Х
  А не покритиковать ли нам советское кино? Покритиковать. И остановимся мы на фильме «Похищение «Савойи»». Интригующее название – ведь нам неизвестно даже, что такое – «Савойя».  А оказывается – это простой аргентинский самолет, который был похищен. На борту его находилось двое бандитов – и давших повод для названия фильма, несколько монахинь и, наконец, наши герои – мальчик поляк со своим взрослым другом, французом и участником французского сопротивления, русская девочка со своей обаятельной мамой и один профессор, поляк, кстати, знаток зеленых джунглей. Горючего до места посадки у угнанного самолета, естественно, не хватает и он, планируя,  опускается среди тропической зелени, почти на болоте. Один из бандитов берет с собой наших героев, кроме мамы русской девочки. Вот они идут по девственным дебрям и с ними случаются забавные приключения. Наконец, они приходят на место. Это поселок среди нетронутой саванны, а поселком заправляют  4 злобных и отъявленных фашиста, 30 лет назад убежавших от Нюрнбергского суда. Эта шайка решает убить наших героев, чтобы они, по прибытии к цивилизации не выдали бы их и не нарушили бы аморальные планы торговли марихуаной, которой четыре старичка предприимчиво занимаются. И вот наши герои и их благородный проводник, которого один фашист заподозрил в измене, попадают в каменный форт из которого благополучно вырываются на свободу. Много взрывов, погоня на автомобилях, пылающие поля марихуаны – вот что преодолевают наши герои.
  А в это время у самолета напарник шведа-проводника занимается тем, чем ему не следовало бы заниматься на экране советского кино. Трудно передать всю черноту души этого наркомана – он захотел сделать то, что можно узнать, посмотрев этот в высшей степени стоящий фильм. Но не дремлют молодые парни-летчики. Услышав женский вскрик в камышах, один из них успевает вовремя, но погибает от жаркого бандитского свинца. Зато второй окончательно успевает. И вот, приоткрыв один глаз, мы замечаем, как стекленеют глаза бандита и над ним стоит простой парень, имени которого мы никогда не узнаем. Но для этого парня выше всего – сознание выполненного нравственного долга. Поступайте также, советские ребята! Тут подоспели как раз и наши герои, вооруженные автоматами. Русская девочка и ее молодая мама плачут от счастья при встрече. Но по следам маленького отряда идут серые охранники, находящиеся на службе у четырех отпетых негодяев. Наши герои залегают в обороне и ведут бой, пока пассажиры заправляют «Савойю» горючим. Один озверелый фашист, больше всего дрожавший за свою жалкую жизнь – вдруг кидается в пешем строю, совершенно, как ни удивительно, трезвый, на автоматы прикрытия «Савойи». Фашист попадает под меткую очередь Леонида Броневого, который произносит слова о превосходстве современного оружия над оружием тридцатилетней давности. Но вот наши герои подбегают к самолету. Отход прикрывает швед – в сущности хороший парень, но… Ведь он ярый индивидуалист, к тому же занимался перевозкой наркотиков, зарабатывая себе на жизнь. К тому же он угнал самолет и в какой-то мере был причиной страданий полюбившихся нам наших героев. Мог ли он жить, отягченный всем этим? Сердца наши говорят нам – нет. И вот этого парня, в сущности хорошего, но не сумевшего нравственно переродиться – срезает автоматная очередь. С пулями в теле он мягко опускается на зелень джунглей и сладко засыпает. Мы же, несколько задумчиво, но оптимистично, говорим ему мысленно: «Boy, для тебя это happy and.  Sleap спокойно, a good boy”.
  Вот и снова салон «Савойи». Несколько усталые, но бодрые пассажиры продолжают свой путь. Некоторые места пустуют – такова жизнь в мире капитала и торговли марихуаной.
  Веселые и радостные мы выходим из кинотеатра под наше небо и полными легкими вдыхаем свой, советский воздух.
Х
  Что мы знаем о жизни? Мы знаем, что она есть. А что такое небытие? Это сон, когда нам хорошо и мы опускаемся на самое дно – с чего начинается жизнь. Все то, что составляло нас – снова составится во времени и мы вновь скажем: что же такое  жизнь? Но то, что было раньше, уже недоступно нам. Разные варианты наших я повторяются в нас  и каждый раз мы испытываем то, что было однажды. Возможно, вновь возникнув и почувствовав – как это прекрасно – дышать, мы смотрим на небытие, чтобы оно наступило позже. Но это лишь инстинктивно, не чувствуя, что за нами стоят тени. Но какое нам дело до теней? Что же такое небытие? Это цепь духа, то погружающаяся во тьму, то вновь сверкающая в осознании себя.
Х
  Греция  древности была культурной страной. Они первые сделали в области развлечений то, что потом было в каждой стране и теперь есть и у нас и в Америке. Как писал Бабель от имени французов – «заслугой нашей является также и то, что мы создали женщину». Но, насколько мне известно, это впервые было в Греции и , это несколько резко звучит, гетеры. Их воспел Ефремов в своей коммунистической повести о прошлом. Сейчас, естественно, не готовят женщин специально для этого. Сейчас еще слишком низка культура нашего общества. Но всегда, говоря с умной, молодой и привлекательной женщиной – испытываешь естественную эйфорию. Тем более при свободных нравах, конечно, в естественных границах, будущего.
Х
  …И темный ливень твоих волос… Сегодня снова было видение Тани Банлетовой. У меня уже нет к ней тех нежных чувств, что были ранее. Да, я ухаживал глупо и неуклюже. В медпункте, где были собраны карточки медосмотров студентов,  я нашел ее адрес. Я написал ей письмо – без подписи и довольно глупое – о своих чувствах, вызванных просмотром американского фильма «Клеопатра». Странно? Глупо? Да. Но я просто хотел доставить ей приятное и написал письмо изысканно красиво.  «И на бескрайней морской синей глади сошлись в битве суда Антония и Октавия…» Несколько раз я поджидал ее после занятий и любовался издали. Такого воздыхателя она не могла не заметить. Однажды я только пришел полюбоваться на нее – о, счастье, она была уже здесь, рядом с окошком гардероба и собиралась одеваться после лекций. Только я было размыслил, что бы приличествующее случаю сказать, как вдруг,  откуда ни возьмись, как из зарослей бамбука,  вылез Валериан. Валера М. – самый матерый мой одногруппник – он давно отслужил в армии,  развит интеллектуально и начитан  и вообще безобиден. Валериан массивен и представителен и вообще  хороший парень. Увидев меня в месте, где я по определению не должен был находиться, он спросил: «А ты что сюда пришел?» Вопрос невиннейший и вполне обоснованный, ибо ни под каким соусом я здесь находиться был не должен. Я растерялся. Вспомнил, что в этом корпусе у нас идет цикл гистологии и ляпнул: «Гисту учить». Валериана это вполне устроило, он кивнул и прошел дальше по своим делам, но я кожей ощутил, как покоробили девушку мои слова. Она зажалась,  и,  пока я делал вид, что собираюсь искать учебник в портфеле – упорхнула, не одарив меня ни взглядом, ни словом. Пришлось несолоно хлебавши действительно идти в библиотеку учить гистологию. Не бежать же за девушкой после такой корявой и неискренней фразы.
  Однако попыток сблизиться я не оставлял. Я знал в какой группе она учится и когда отправляется домой,  откуда  (занятия проходят в разных корпусах и иногда в разных концах города) и во сколько. И вот, точно рассчитав время – иду по тротуару – навстречу – чудо – идет Таня с подругой и они о чем-то мило беседуют. В душе играют колокола, звучат фуги Баха и, очень вдалеке, слышится торжественный марш Мендельсона. Мы сближаемся и я очень искренне, открыто и весело говорю: «Здравствуй, Таня». Молчание. Подруга удивленно смотрит на Таню: С тобой здороваются? Ну?  В ответ Таня прижимается к ней и,  зажавшись,  проходит мимо. В ответ на мои слова я слышу ледяное  молчание и меня обдает с ног до головы бездушный  космический холод. Я замечен, но ничтожен, не нужен, мелок, бессмыслен. Настолько докучлив, что не заслуживаю не то чтобы слова – взгляда. Молчание очень красноречиво и сшибает, как  непроглядно крутой ураган в расселину среди торосов и белого безмолвия.  Ошарашенно прохожу мимо весь исковерканный, смятый и ничтожный. В душе я даже тянусь к подруге Тани за сочувствием. Хотя знать ее не знаю, но она – человечна. Я ощущаю свою никчемность.
  После этих мгновений, сжегших половину души, я больше не досаждал Тане. Девушки вольны делать выбор. Я тоже волен. Слава Богу, что ты так честна и правдива. Я благодарен тебе. Слишком много душевных сил отдано этой девушке и все наткнулось на гладкую отполированную стенку. Оставайся же Таня, без меня. Почему-то мне жаль ее, которая меня отвергла. Более я не искал встреч и мы более ни разу не встретились.
Х
 Без влюбленности жить неинтересно. Я мимолетно влюблялся в девушек знакомых и незнакомых, привлекательных внешне и, как мне казалось, богатых своим внутренним миром. Период  пустоты,  наступивший после краха с Таней Б. длился  до недавнего времени. И вот несколько дней назад  я понял, что Танюша Пламеневская просто милая девушка. Мимо милой девушки нельзя пройти не заглянув в ее глазки. Танюша меня просто поразила. Но если раньше в девушках я искал прежде всего душу, то Танюша Пламеневская вдруг раскрылась как роскошная девушка. Хорошенькая не только духовно, но и как девушка с картин давно ушедших живописцев.
Таня давно моя одногруппница. Еще после сдачи вступительных экзаменов в институт мы были в одной бригаде на уборке картошки в колхозе. Таня уже тогда произвела впечатление. Папа ее был в одной из союзных республик замминистра и его звали Роберт. Да, она Робертовна, так ее иногда между собой называют другие девушки нашей группы.(Больше никого по отчеству – ведь ясно, о ком речь ). Мама ее была красавицей, полячкой и отец ее очень сильно ревновал. Мама рано умерла из-за ревности отца. Отец высылает Тане деньги, но, похоже, немного. Живет она с дедом. С Таней мы и раньше немного общались, но я как-то не искал особого сближения. С девушками из нашей группы у нее были нелады на первом-втором курсах. Она даже призналась как-то, что после одной из вечеринок «я шла домой и рыдала, я рыдала». Да, девушки нашей группы подобрались стервы как на подбор. Говорить им прямо об этом, конечно, нельзя – акулы сожрут. Никто ни с кем не скандалит, но … но иногда я чувствую себя как на дне морском – рядом плавают большие рыбы, но они равнодушны, холодны и им нет никакого дела до окружающих. Они смотрят, но не говорят и мои эмоции им абсолютно безразличны.
   Сейчас иерархия и свободомыслие в женской части коллектива выстроены и подавлены, Таня спокойно общается с подругами.  Я старался ее поддерживать – всегда готов побеседовать, но девушки предпочитают подруг, если не видят готовности посвятить себя им. Я не готов. Недавно попросила меня сфотографировать ее на память об институтских годах. Я иногда приношу на занятия фотоаппарат – в память о замечательном десятом классе, когда я даже на малоформатную кинокамеру снимал одноклассников. Даже кинопроэктор «Луч» принес как-то в школу и фильму про них показывал. В институте к кинокамере не тянуло ни разу. На большом перерыве между лекциями Таня подошла к окну, прихорошилась, переоделась не раздеваясь – о мама миа, как же она стала хороша. Я сфотографировал ее в профиль, когда она не ждала (складывала халатик, подняв и отстранив его перед собой. Под поднятыми руками у нее вполне вольнолюбиво раскинулись, стремясь к свободе, сдерживаемые кофточкой округлые и соблазнительные красивости), затем непосредственно повернулась, всплеснув руками (о, вполне немаленькие формы проявились снова под кофточкой), затем встала прямо -  скромная девушка, руки сцеплены на подоле, затем –открытая ладошка в мою сторону, объясняя, что все, хватит  - и дальше я снять не смог – не захотела. О соле мио, о Сорренто – в своих европейских вещах и темно-рыжих,  локонами, густо ниспадающими на плечи,  волосах,  она была чудо и прелесть одновременно.
  Сегодня мне почему-то захотелось увидеть ее на желтом песке в лучах ясного, поднимающегося солнца. Чтобы это было, как видение, вот-вот исчезающее, но остающееся в эти трепетные мгновения. Таня, девушка на берегу хрустального  синего ручья стояла, задумавшись и сверкающие  прекрасные  блестки скатывались с ее длинных каштановых локонов. Она медленно подняла руку, коснулась своих мягких, ниспадающих на плечи, блестящих волос, обернулась и лицо ее озарилось. Она улыбнулась мне - и эта минута была лучшей в моей недолгой  жизни.
  Вот на что вдохновила умная девушка, когда ей было необходимо общение в духовном плане.
     Нет сахара в трампункте. Ребята шестикурсники, работающие медбратьями, Иван и Алексндр, детскими голосами: «А нам и не хотелось», «Не очень-то и хотелось».
  Танюша Пламеневская – кто ты и для чего я вижу тебя каждый день? Сегодня ты поняла, умная девушка, что я не задержусь в кабинете патанатомии. Таня, твои высокие каблучки, как это ни умильно звучит, вонзались в серебро весенних льдинок на дороге, где обычно витал мой дух, когда я одевался после занятий. Я задержался все-же,  и ты была вдалеке, когда я вышел на улицу и взглянул, ища тебя. Шура Гирин много потерпел, бедняга, в этой гонке, когда  я слушал его и обошел здание, чтобы не встречаться с Иришкой М., и на остановке – о, прелесть, стояла та, которая мне и была нужна.
  Мы шли, уже с Танюшей, по улице, где люди обгоняли друг друга, и мысленно я видел своих друзей – высоких, умных, самолюбивых парней, с которыми я ходил до этого дня.
  Но Таню я так и не понял – что она за человек. По-моему, кроме той жизни, которую я знаю по ее рассказам о себе, мне кажется, она что-то недоговаривает.
Таня немного охлынула от щемящего чувства одиночества и неверия в свои силы. Сейчас она осмелела и ее упругий, нежный голос раздается в перерывах семинаров громче, чем до этого.  Теперь, как это ни удивительно, у нее я являюсь опорой, у кого эта властная девушка черпает силы для уверенности в своих поступках. Но ей должно быть ясно, что нас не сможет связать холодный ум – нужны чувства. Нас может связать только симпатия и осуществление влечения. Но это находится под тяжелой пятой моего рассудка. Хотя понятно, что как женщина, как юное и роскошное златокудрое создание – Таня меня привлекает. Но только меня. Ей необходимо либо полностью стабильное и обеспеченное существование, либо полная свобода.
  Что будет в дальнейшем – мы узнаем из последующих событий в окружающем мой дух мире. Да, работая, сдавая зачеты – мозг очень тяжел, утомляется и хотя романтика также влечет меня, для того, чтобы выразить ее не хватает прозрачности и легкости.
  Тане я был нужен на должность пажа. Со мной приятно и беззаботно можно пройтись и поболтать, ни к чему себя не обязывая. Я не выражал предельно ясно своих мыслей насчет музыки из рассказа «Господин из Сан-Франциско» Бунина – в моих словах была лишь тихая нота, завуалированная мелодия намека, которую приятно слушать и чувствовать себя властительницей перед несмелым менестрелем. Но это была маска с моей стороны. Мне нужна была натура Тани, ее душа, ее характер, тайные ее струны, на которых можно играть – делая человеку приятно и где-то подчиняя себе. Ничто так не расковывает характера, как покорность и согласие с каждым словом. Человек на время, даже на мгновение может потерять над собой контроль и сказать то, о чем бы ему не хотелось говорить. Разумеется, здесь все непредсказуемо и нужно вникнуть в психологию и подготовить человека. Таня попалась на дешевую наживку моего слабого сопротивления.
  Когдя мы шли с ней после одного занятия - я уже знал, что все мои надежды на эту девушку отодвигаются далеко в будущее. Поэтому я не был вдохновлен и все молчал. И Таня сначала шла рядом просто и мы перекидывались словами, чтобы знать – отчего мы молчим. И вот после одной моей глупой фразы ей вдруг стало понятно насколько я еще далек от того парня, какого она воображала во мне. Она «скинула оковы молчания» и, как всегда, наша беседа взвихрилась около темы Таниного былого. Она была красотка, умна и многие мужчины предлагали ей руку (качества сохранились и до сего дня). В Тбилиси, в культурнейшем городе,  ее носили на руках, ей покупали конфеты за 50 рублей  и вместе они затем отдавали шоколад попадающимся на улицах детям. Она бывала на вечерах и ее желания были бы исполнены, захоти она этого. Мужчины, до которых я не дорос, готовы были сбрить усы, если бы она сказала сделать это…
  - А вот я бы не стал сбривать усы, если бы ты сказала сдел…
  - М-м, твои усы меня  нисколько не волнуют, - это было сказано игривым тоном. Она была в воспоминаниях, где была тем, кем она считала себя, кем хотела быть. Ей надо было в ближайшие годы, в ближайшие полтора-два года, устраивать свою жизнь и мои рыжие усы действительно не были ей нужны. Маска слетела только на мгновение. А может быть, это была неудачная подборка слов. Но мне стало неприятно. Идя со мной и считаясь на равных, девушка, позабыв на миг себя, откровенно говорит, что парень, провожающий ее до дому и, может быть, увлеченный ею, ей неинтересен, не нужен и раз его взяли на роль пажа – он должен знать свое место. Он, в отличие от тех, о ком она говорила, ее не волнует. Честно и прямо. Но,  к сожалению, я не ценил себя так низко. Ибо люблю свободу и свое собственное мнение на мир. Мне стало неприятно. Я замолчал. Таня не заметила этого и начала говорить совсем чепуху. Теперь у меня было психологическое право быть свободным. Она не жалела меня – почему я должен ее поддерживать? Я получил по щеке. С ее стороны это можно было бы и не сказать. Я освободился от ее чар и Таня поняла завтра это. Таковы мои мысли в без пяти минут двенадцать ночи в один из обычных дней существования.
 Раскованность и уверенность в себе не доведут до добра. Таня считает, что я прочно занял свое место около нее. Сегодня после лекции впереди меня шли три подружки, объединенные индивидуальностью в сером хаосе толпы. Одна была девушка, которую я под настроение полуигриво про себя называл Поскакушкина (есть у Павла Петровича Бажова сказ «Огневушка-поскакушка»). Это была юная женщина, это была Татьяна Робертовна Пламеневская, хотя это имя подходит созданиям  меньше ее видевшим на своем веку, меньше перебравшим парней (и с Сергеем П. она ходила до меня, по слухам. Сергей – это еврей, очень самолюбивый и ужасно вспыльчивый, хотя в целом и неплохой. Во всяком случае я одно время пытался с ним подружиться – не вышло. А Вова М. как-то сказал про него разочарованно: «Он же еще ребенок». Словом, и у Тани с ним не сложилось), и в чем-то отличающимся от нее. Вновь я понемногу постигаю психологию девушки. (И если кости мои не будут во вторник бегать перед входом в дом какой-нибудь из наших акул, а я всеми силами постараюсь, чтобы этого не случилось, то в будущем уроки Тани, возможно, мне пригодятся).
   Так вот, она чувствовала, что я должен быть сзади и, разговаривая,  она все время помнила об этом и, так как нервишки у нее были потрепаны, через  некоторое  times она обернулась, сверкая в улыбке и с настороженностью в глазах. Глаза растаяли, увидев меня. Она обернулась обратно так быстро, что поднятая моя рука приветственно помахала, надо полагать, чувствительной спине Тани.
  Далее, постепенно подходя ближе, но не очень стараясь делать это, я вдруг снова увидел зубки Тани. На этот раз я получил приглашение: «Иди к нам». Не найдя точного выражения своим чувствам в эту минуту, я сказал невразумительно и громко какое-то слово и присоединился к компании. Три подруги и я двинулись дальше.
  И все это время пригласившая меня Таня не взглянула на меня и не обернулась – продолжая занятный разговор с подругами. Я тащился как дурак и маленькая собачка на привязи, всеми позабытый и если бы не оптимизм, то это было бы неприятно. Но я шел и вполуха слушал, о чем девушки говорили.
  Затем, уже вдвоем, Таня попыталась снова заговорить со мной, исходя из представлений, как о ребенке – мне не было охоты и, развлекая ее, я шел рядом и было нерадостно. Затем я встретил двух друзей, из которых один был друг, а второй его одногруппник Юра Н., и я покинул Таню.
  По взгляду на жизнь, по некоторым повадкам ее поведения и, возможно,  от сладко страдающего самолюбия, мне кажется интуитивно, что Таня – не так проста, не вся наружу и даже то, что она рассказывает, может иметь продолжение ныне. Поэтому, не осуждая девушку, я предоставлю ее собственной ее судьбе и постараюсь отсечь ниточки, которые Таня так старательно привязывала-привязывала, а потом вдруг забыла сделать второй узелок и все старания не пошли впрок. Можно сказать лишь одно – оставь меня, Таня, я не такой дурак и размазня, каким тебе представился.
  С нашей вечеринки, как это ни удивительно, я пришел живой. Все мои страхи насчет моего белого черепа в вигваме одной из одногруппниц, оказались напрасны. Может быть, странно, что я так боюсь этого – может я никому и не нужен и просто ковбой Джо, но инстинкт самосохранения все равно теплится. А мне нравится быть индивидуалистом и судить о вещах с точки зрения собственных умозаключений.
  Вечер был ниже среднего. Была всего одна из двух подгрупп и хотя это объяснялось теснотой, где должен был проходить наш новый вечер, но это лишь пара слов и пусть, выражаясь языком Бабеля, она и останется парой слов. Дух приподнятости отсутствовал. Возможно, это и потому, что не так уже и давно в группе поменялся культорг. Сейчас это неформальный лидер наш – Наташа Ш. Глаза навыкате, нос накривлен и толстая причем. У меня с ней не пошло с первых дней знакомства – вот и пожинаю. А до нее культоргом была –  крутобедрая Эльвира Кобенко.  Симпатичная, про которую друг сказал, глядя на нее со спины: «Есть, что обласкать». При ней и билеты куда-то бывали, да и веселее было. Но… Группа наша странная. Как пел Карабас Барабас на детской пластинке: «Мой народец  странный, глупый, деревянный…»  Вот и на вечеринке была старая музыка под которую плясали еще при Эльвире на вечере поэзии. Не было многого, что делает обстановку теплой, а разговоры раскованными и свободными. На мой вкус – вечер вышел неудачным.
Х
  Последнее время моделью моего нежного вдохновения служит Танюша Пламеневская, одевающаяся так, что ее природные дарования видятся в лучшем свете. Я приношу иногда на занятия «Зенит» - поснимать по  старой памяти. Когда переходили в другое здание,  попросил Таню встать для снимка. Встала, чуть наклонясь,  в белом халате – на одну ножку оперлась, другую,  полусогнув, отставила. Вроде бы и ничего, но вышло красиво.
  Идя в группу, я думаю, - а какими глазами меня встретит златокудрая девушка. И хотя между нами – ничего, но, видимо, Таня стала для меня феей души, которой можно мысленно восхищаться. Но в жизни – ничего, кроме обычных фраз и взглядов. Она меня волнует и как человек (и не только, естественно), но тянет понять, отчего она поступает именно так, отчего ее поступки таковы, какими их видишь – вот что побуждает меня обращать на нее внимание.
  С Таней у нас окончательно оборвалась связь, когда чувствуешь, даже на расстоянии человека. Можно подвести какие-нибудь итоги нашим встречам. Взаимоотношения с девушкой мне стали наиболее понятны из-за долгого общения, чувств и размышлений на эту тему. Итак, что же мы знаем о Тане Огневской, как о человеке? Она рассказывала мне обо всем понемногу при каждой нашей встрече и из этих рассказов у меня сложилось впечатление о ней. Впечатление как о девушке я сделал сам, постоянно общаясь с ней и наблюдая как и каким образом она что-нибудь делает. Ее голос, вздохи все это в соответствии с ее рассказами о себе дало возможность чуть приоткрыть завесу над ее другой жизнью. Хотя, может быть, и что наиболее вероятно, я очень многое упустил, но грусти нет.
   Мы сидели зимой на скамейке и Таня, чувствуя понимание и не зная будущего, напевала мне о первых впечатлениях своей жизни. Ее мать была  душевно тонка и ветрена и очень хороша собой. Она была общительна, имела много друзей и часто бывала среди них. Отец Тани, Роберт, был, видимо, очень цельной натурой. Он любил установленный порядок ( сам он был эстонец. Как-то в трамвае, у нас с ней зашел разговор, кто есть кто. И Таня очень эффектно, словно сбрасывая одежду на сцене в лучах освещения с ослепительной улыбкой и почти  призывно произнесла: «Я- эстонка». Я ободряюще улыбнулся,  ибо как всякий не тупой советский человек, люблю экзотику), любил курить трубку и непомерно, до безумия, ревновал свою жену. В их доме не было драк, Боже упаси рукоприкладства, но постоянные сцены, когда мать Тани приходила со встреч, постоянное давление со стороны мужа, наложило на душу женщины глубокую печаль. Она умерла молодой, не вынеся постоянного молчаливого укора мужа. Так наша Таня в 10 лет лишилась матери. Для девочки это особенно тяжело. Ей не с кем было поговорить, не с кем поделиться своими девичьими секретами. Таня сказала мне, что она бы очень радовалась, если бы к ней сейчас относились как к маленькой девочке. Ей необходима была та утонченная близость, когда родной человек восхищвется, просто восхищается тобой – совсем малышкой  . И ты, только что чуствовавшая себя как-то в стороне, вдруг видишь, что очень нужна и в душе твоей новые чувства, ты бессознательно счастлива, обласканная нежным взором. Этого ей хотелось, но этого не было у Тани. И с этого начинается непонимание ею многих женских тайн. Она чувствовала  себя обделенной среди девочек и ее тянуло к мальчикам. И мальчики были ее друзья. В детстве Таня много ездила со своим папой по Союзу. Она побывала во многих местах и городах, видела много разных людей и научилась в той мере, как это ей доступно, понимать людские характеры. К деньгам и городу у нее нет патологической, в сильно увеличенном смысле этого слова, привязанности. Город  Свердловск, который считается одним из лучших городов РСФСР (когда был в колхозе, местные спросили как-то: «А где живешь»? -  «В Свердловске». Недоверчиво сильно: «В самом Свердловске?» Типа  во дают, с Марса прилетели), Таня не ставит и в грош. Мечты и характер Тани очень противоречивы. Таня любит хорошо жить, модничать, носить дорогое золото. Для этого нужны деньги. И Таня, многим рискуя (хотя, может, я и ошибаюсь) едет этим летом в стройотряд. И хочет получить хорошие деньги в стройотряде. Мечта Тани на публику: «Ах, я уеду на Камчатку, заработаю много денег. А после Камчатки я куплю себе коттедж в  Прибалтике». Так вот, у Тани было много друзей из мальчиков (Я все это должен был выслушивать.  Хотя однажды Таня честно сказала, что я просто нужен ей, как громоотвод). И первый был Шурка Творожкин, который, однажды, стоя на пороге тюряги, кинул ей горящий взгляд и последний привет (слова другие, но смысл такой): «О, если только земля не расколется и вода с небес не зальет землю – знай, что я найду тебя, ты всегда будешь мне нужна». И хотя срок его давно кончился, наша Таня до сих пор так и не может дождаться от него вестей.
Х
  Почему я пишу о Тане? Потому, что вокруг много, о чем можно было бы писать, кроме нее. Но я чувствую какие-то планы у этой девушки. Она отличается от многих девушек, которые мне были знакомы. Но, глядя на нее, улавливая и понимая мотивы ее поступков, я вижу, что духовно Таня где-то сливается с девушкой, которую в детстве я видел во сне. Я уже готов пойти за ней, целовать благоговейно, а не для позы, край ее одежды. Но Таня приходит завтра и лицо ее изменилось. Я ревную, лезет в голову какая-то глупость о ночных оргиях. Но утром, когда она приходит на занятия – лицо ее лишено свежести. Хотя она и пытается как-то умалить следы (о чем я еще могу думать?) оставленные во время минут полного самоотречения, все же лицо ее выглядит сильно потертым,  а изящный нос – вздернутый обычно, но иногда кривящийся вниз, который и украшает ее и придает ей сходство с  «парижанкой» на фреске кносского  дворца, (мой любимый женский образ античности) иногда делает ее непривлекательной – становится пористым и розовым, что совсем не идет девушке 23 лет от роду. Мне кажется, что хотя внутреннее ее содержание остается тем же, но наружность ее почему-то блекнет и увядает. Может, не всегда успевает наложить косметику? Во всяком случае,  мне почему-то кажется, что в последнее время она теряет себя как женщина и как личность. Лицо ее становится грубее и даже прекрасные каштановые локоны не всегда могут оживить его. Как будто каждый раз приходя, Таня теряет частичку самоуверенности и если раньше она бурно реагировала на некоторые мои слова, то теперь замечаешь в ней какую-то подавленность. И все, что она сумела вызвать у меня, я сжимаю и отдаляюсь от нее. Сначала между нами было три года – знающие люди говорили, что для девушки это немало. Затем, как мне кажется, я понял Таню как женщину.  После лета между нами будет стройотряд.  Но меня тянет к ней. Может быть, как к женщине. Но к другим из нашей группы, несмотря на то, что все-таки, ковбой Джо, я холоден и любезен. То есть к другим-то не тянет.  С Таней нас связывает общий взгляд по некоторым аспектам кругозора. И все же мы расстанемся, как это и должно произойти. И Таня, может быть, будет вспоминать обо мне, как о недоразумении в своей жизни. И я буду вспоминать, с какой роскошной девушкой в белой легкой кофточке я был в театре. Это было первый раз, когда я был в театре с девушкой, которая мне нравилась и которая пошла со мной. Жаль, что ничего не получится с Таней, но будем тверды.
  Лев Толстой был не дурак. Он хорошо и вольно пожил, а потом сказал: «Не надо сильно меня хвалить, все-таки, я не всегда держался того, что выдумал под старость».  И сам думал при этом и все сказали при этом: «О, Лев Толстой велик, раз он не побоялся сказать того, что итак всем понятно было, но все молчали».
  С Таней опять все непросто. Мы с ней сидели на длинной лавочке, лицом к гранитному парапету набережной городского пруда. Пруд велик и вдохновляющ. Это было солнечным ярким днем и потоки света лились на нас и набережную. Впереди блистали лучи солнца, беспорядочно отскакивая от беспокойной и ветреной водной поверхности. Таня сидела рядом и была прелестна, легка и немного вальяжна. Такой свободной и слабой я уже давно не видел Танюшу, златокудрую девушку, умницу, для которой еще важен был дух и чувственный порыв и путаницу во взглядах на природу вещей. Таня сидела рядом в новом, похоже, сегодня впервые надетом, розовом от сочетания красного и белого, платьице, распушив свои нежные локоны и напевала мне о том, о чем считала нужным известить меня в данный момент.
  Теперь только чувствуется какая-то связь, льющаяся неосязаемым потоком между Таней и Сергеем П. Очень много недомолвок в их высказываниях друг о друге. Повторения, совпадающие у Тани и Сергея, когда я по отдельности навожу их на определенные вопросы и что-то у них совпадает, хотя все и очень зыбко и невыяснено, благодаря осторожности С.П. и уму Тани. Последняя далеко не дура, хотя иногда и пытается сделать из себя девочку школьного возраста.  То, что не укладывалось. Таня была пионервожатой прошлым  летом и все было хорошо. Она, я это чувствовал, там оставалась той же, какой была на втором курсе. Когда же она могла измениться? У меня выпадал период, когда с ней произошли изменения. И внезапно, хотя это не удивило меня, я остался равнодушен, когда заслуженно получаешь то, что давно ждешь, я понял, что, если изменения были, то они произошли с Таней в колхозе. Все летом ездят в колхоз, Сергей П. тоже ездил в колхоз. Лишь я сначала работал в городском стройотряде, чтобы избежать колхоза, а потом, ввиду того, что командир отряда некто Уйбонов (фамилия такая) как-то много проводил веселых вечеров с некоей Вишеновской, а комиссар отряда , которого все звали «поллитрук» или «замполлитра» купил себе джинсы за пятьсот рублей, после чего начались разговоры, что мы плохо работаем и ничего не заработали, - покинул это замечательное образование и устроился грузчиком в продуктовый магазин. Так я колхоза избежал. Но Таня там была. И, возможно, там что-то было.
  Три года – много или мало? Таня чувствует себя по отношению ко мне ангорской киской и желает, чтобы я выполнял попеременно роль – кота из Сибирских лесов, которого можно дурачить и с которым можно чувствовать себя полной хозяйкой и совершенно свободной (сказала мне как-то «Ты у меня вместо громоотвода») и, что вытекает из этого – роль мышки, которую иногда можно хлопнуть мягкой лапкой, иногда – дать побегать, иногда просто загнать в угол, чтобы не семенил на полусогнутых.  Недавно на занятии, когда обе группы сбились возле преподавателя, объяснявшего что-то на макете, я склонился, чтобы лучше видеть, рядом с Таней и получил: «Отойди, ты шумно дышишь и мешаешь». Ну, при всех, кто был рядом и  слышал молчаливо. Отошел, конечно, слонялся потом за белыми спинами товарищей. Но чувствовал себя, как облитый помоями – слова просты, но тон был резок. Иногда девушки не церемонятся. 
  К Тане у меня вырабатывается отрицательное чувство. Может, роль тут сыграл Миша Сивков. Это – парень гигант. Удивительно, но Таня благосклонно на него смотрит. Он с другого курса и вышел к нам после академки. Слухи о нем ходят не вполне рисующие его в виде прозрачного кристалла. Кажется, Таня пойдет с ним, увидит, что я отдаляюсь от нее, кинет Мишу эффектным жестом и побежит за мной и все будет уже напрасно.
  Травмпункт действительно привлекает. В нем есть своя романтика. Травма – второй дом. Он привлекает сменой ощущений, новизной и свободой над людьми, которые ведут себя здесь совсем по-иному, чем где-либо. И люди, с которыми проводишь ночь дежурства, имеют свое «я» и по-своему проявляют его. Это интересно, тем более на фоне льющейся крови, стонов, сшивания ран и гипсования переломов.
  Травма – это непрекращающийся процесс. Некоторые врачи работают днем и остаются на ночь вместе со мной и ребятами- медбратьями, которые вместе учатся на лечфаке. Удивительно, но они простые, душевные и незаносчивые. Зимой я много дежурил по ночам в травмпункте,  я пока санитар и получаю пять рублей за ночь. На следующем курсе меня можно будет перевести в медбратья и я буду получать шесть рублей. Ну, карманы бы не порвать. Заведует нашим богоугодным заведением человек с очень звучной и красивой фамилией, да и имя-отчество не подкачали – София Яковлевна Эйдельнант. Не Эйдельман, не Эдельманн, а вот то, что написано. Женщина она спокойная и незлобивая. Среднего роста, темноволосая, в годах (для меня- третьекурсника) и достаточно симпатичная. Иногда приходит по воскресеньям в травмпункт, усаживает меня напротив себя и мы отмечаем по карточкам больных и их диагнозы. Она диктует, я заполняю «простынь» - форматом в стенгазету бланк с типовыми диагнозами. Почему она выбирает меня из пяти-шести человек бригады (включая меня – санитара) я не знаю - мне не понять, мне не понять, ее мне не понять – как поется в одной песне про девушку, которую сильно тянет танцевать. Отсидев с нами час-полтора – Софочка ( негласная партийная кличка) уходит.
  Травма – это не театр. Здесь не ставят пьесу «Еврей Зюсс». И доктор Рейдерман не исполняет эту роль. Рейдерман – в детстве мальчик, очень любивший рисунки Лемпеля. Бородатый, очкатый. Из бороды у него краснеют пухлые губы, когда он щурит глаза, если ему что-то приятно. Есть у нас и Кука –медбрат – высокий, загорелый, жилистый и сильный, большелобый (или лысый), похоже, тоже еврей. Как-то вечером ( мы пьем чай и ужинаем все вместе в раздевалке, скидываемся, кому чего Бог послал), бригада была небольшая, дежурили вместе Кука и Рейдерман, я и еще одна медсестра, Кука сказал: «На праздники едем на Таватуй (это большое чистое уральское озеро) на дачу – каждый по пол ящика водки…» Рейдерман: «На природе…» Кука: «Да что природа. Выпили – и спать. Проснешься – выйдешь на берег – снова выпил – и снова спать». Это  - жизнь. Я улыбался, выражая понимание того, как люди умеют хорошо жить. Мне не тяжело с ними дежурить. Я познаю в их беседах их психологию, игру мысли, где-то тонкие беззлобные насмешки, над чем им пришло в голову посмеяться. У Рейдермана есть друг или приятель, фамилия которого иногда мелькает в разговорах - Барахман. Иногда мне кажется, что он завидует на эту фамилию. Быть в привилегированной касте куда приятнее, чем где-то опасно рейдировать. Естественно, я ошибаюсь. Видимо, они просто конкуренты на какую-то должность. Оба ведь классные врачи-травматологи. Дежурства с ними  бывают обычные – никакого панибратства, лишь деловые отношения. Но Рейдерман как-то стал в травмпункте сшивать одному парню порезанные сухожилия (хотя не должен был этого делать – для этого есть стационар), много времени потратил, а Кука на Новый год притащил маленький цветной телевизор – хотя и не дежурил и телевизоров -то таких в продаже нет. После дежурства всегда легко разбегаемся.
  За последнее время все мысли о Тане Пламеневской. Как это надоело. Я ее не люблю, она меня не любит, но держит на привязи. Зачем ей это – неясно. Я чувствую в себе положительные симптомы – потянуло на романтику. Сдать только бы сессию. Таня едет в стройотряд – скатертью дорога. По фигуре она стала совсем не та, какой была на 1-2 курсах. Если на 1-2 курсах Таня была стройна и имела гибкий стан, то теперь она изменилась. У нее стало нежное тело (не трогал, так, по виду), она еще сохраняет талию, но зад у нее широкий. Если проводить точное описание наружности этой прелестницы, то сбоку, когда я взглядывал на нее – живота у нее не было. Сбоку она тонка и изящно  широка только, если смотреть спереди. Что нам это говорит – неизвестно. Ясно только, что по сравнению с первым курсом девушка развилась физически. Посмотрим на Таню, когда она приедет после стройотряда . Сергей П. – иносказатель и человек глубины мысли рассказал мне притчу о Вишеновской (я итак это знал, но виду не подал). Неизвестно, что взбрело ему в голову. Или это действительно – подумай отгадай с намеком на некую девушку?
  Простираешься в бездействии, а завтра – патофизиология. Что будет завтра – покрыто мраком, но сдать надо. Голова забита ватой, словно и не учил четыре дня. Авось высплюсь за ночь. Ну все, куцые свои записи надо кончать.
  Вчера сдавали экзамен по патофизиологии. Сдавали его романтично – в большой лекционной аудитории. Получив билет, сидел и грустил. Я немного плавал – Сергей П. внизу, у входа в аудиторию, за спиной преподавателя, пытался показывать мне какой-то плакат с ответом. Я ничего не прочитал, но все равно было приятно, что сдаем как настоящие студенты – с подсказками, помогаем друг другу. Потом, когда сдал – и я что-то ему подсказывал таким же методом. Перед  экзаменом Таня положила в мой портфель свой футляр из-под очков и тетрадку по патофизиологии на случай, что если бы я закончил раньше – то подождал бы ее. Ответила на билет и вышла из аудитории вперед она. Я питал надежду, что не полезет при всех в чужой портфель, дождется меня и мы вместе пойдем по пыльной дороге погулять – хотя бы пройтись в направлении дома. Но увы… Когда я освободился и увидел свой портфель – он стоял строго параллельно и немного отставленный от стены, застегнутый на два замка и производил вполне благоприятный вид. Все это я осознал, когда открыл его – он был пуст от Таниных вещей. Не знаю даже какой можно сделать вывод о Тане.  Она могла бы забыть свои вещи в моем портфеле и я неминуемо бы забрался в этот день к ней на квартиру, чтобы их отнести. Но она этого не сделала, забрала. Я думал, она специально оставила, но нет – мое появление рядом с ней после экзамена не предполагалось. Либо планы изменились – ушла с кем-нибудь из подруг. Вон Лена Курланова – тихушница, тоже раньше меня сдала. Они с Таней ходят вместе и садятся рядом, хотя и совсем разные. Но – отброшены с высот Олимпа  группы и на этой основе объединяются. Если так, то Таня не в спешке бросила мой портфель , а привела его в порядок. Это говорит о ее ко мне уважении. Слабое утешение.
  Вот и кончен третий курс. Сессия сдана, можно радоваться и внимать окружающему и можно быть самим собой и думать, о чем хочется.
  Лето прошло. Прошла и практика в Нижнем Тагиле. Удачно получилось – там же проходили практику мой друг и одногруппник (из параллельной) Сергей П. Жили в помещении детского дома –ребят тоже летом куда-то вывезли. По вечерам смотрели Олимпиаду. Витя Чернец все орал в поддержку Серика  Алтынбаева: «Давай, давай, Серик». Видимо, нравился ему этот спортсмен. Миша Брунфман как-то в мое отсутствие съел мое сало, лежавшее у батареи на подоконнике. Сергей П. сообщил как-то излишне эмоционально: « Брунфман съел твое сало». Видимо, ожидали, что я начну ворчать или разбираться. Но мне-то наоборот хорошо. Сало давно лежало, выбросить было жалко, а есть не хотелось. Так что Миша правильно сделал. Парень он простой, из деревни. Среднего роста, полный и похож на Демиса  Руссоса. После практики поедет к себе в село сено косить. Похоже,  и он был удивлен был моим благодушеством.
  В один из вечеров заявилась к потухшему очагу пара аборигенов. Один все орал: «Где мои котлы?» Это часы так называл. Долго они развлекали нас, но потом кто-то, кажется Гена Гатин, сбегал к телефону,  вызвал милиционера. Тот пришел и мы бросились на защиту ребят: мол, ничего не было. Тот увел все-таки обитателей ареала. Сергей П. написал за меня реферат и я проспорил ему три литра пива. Сидели потом на бережку, попивали. Хорошая практика получилась.
  Сейчас вновь разные (унылые и не очень) будни.
   Первый раз за все время знакомства с непонятно-привлекательной Таней Пламеневской сегодня она показалась мне в моих сновидениях. И хотя видел я ее лишь мельком и украдкой, и перед  этим мне было просто любопытно узнать – как ведет себя и что делает эта изменчивая, но в чем-то неосознанно наивная девушка – от встречи с ней осталось чувство, как будто увидел нечто, что очень приятно и доброжелательно относится к тому, что я живу на этой удивительной земле. Весь сон нет смысла пересказывать – я буду его помнить, как это видится сейчас, но во всем сверкающем празднике выделился этот небольшой эпизод. Мы снова были в Нижнем Тагиле. Нам выделили несколько комнат, похожих на светлые залы в просторном общежитии. Тут же были и девицы из нашей группы – они жили в этом общежитии, похожем на гостиницу. Было много людей и почему-то было подобие бала – все, кто хотел, танцевали, кто хотел – шел играть в волейбол. Встретив Наташу Ш. – нашу доминантную whait shark в группе, около ее комнаты, я сделал то, что полагалось сделать при встрече с ней (то ли поздоровался, то ли перекрестился), и, несколько напряженный, пошел между танцующими парами. Мне почему-то хотелось увидеть между ними Таню Пламеневскую. И я увидел ее. Она была с каким-то парнем. Это несколько охладило мои переживания, но, проходя мимо, я запросто, слегка повернул к ней лицо и, ничего не выражая, посмотрел в ее сторону – чтобы уловить настроение девушки и хорошо ли ей в данный момент. Она потупила глаза и улыбалась. Восьмым чувством я понял, что улыбка эта относится ко мне и что, как и я, не подавая виду о знакомстве, Таня говорила ею о желании продолжить наши дружеские платонически отношения. Это потому, что, мне так кажется, ей нравится мое развязно-осторожное поведение, нежное отношение к ней, как к привлекательной хрупкой девушке и ей хорошо бывает со мной, когда я намекаю ей на сближение и она решает сама и между нами возникает ток понимания, что это-лишь иллюзия.
  Но это сон и в действительности все может быть не так и Таня наверняка другая.
  Сегодня я отдыхал в библиотеке. Это то место, где в наших условиях можно культурно остаться наедине с собой. Чашечку кофе вполне заменяет книга. А главное – не чувствуешь одиночества – рядом ходят люди, интересы которых – познать что-то в духовном плане. Это располагает к созерцательности и, обходя стеллажи, испытываешь волнение – как много здесь всего, что кому-то нужно. Затем, взяв книгу и усевшись в кресле, предаешься отдохновению и не чувствуешь оторванности от мира и от правил поведения, - мы должны для кого-то соблюдать их, для тех, кто рядом, и это тоже приятно. Да, действительно, когда Хэм писал рассказы, ему нравилось быть в кафе и «бутылка вина – хорошая компания». Может быть. Но у нас кафе это место, где можно поесть, а поев – освободить столик, чтобы его занял кто-нибудь, а самому – уматывать и не смущаться. Если остаешься просто так посидеть, на тебя сначала незаметно, но затем все более действенно и недоуменно поглядывают. К чему это я? Библиотека – это кафе Хэмингуэя, только без бутылки вина. В библиотеке никто не обращает на вас внимание, но так или иначе имеют вас ввиду. И вы целый день при желании, сидите наедине и листаете страницы, отдыхая. И вот сегодня я так на свободе провел день.
  Рассвет нал Гангом – красивое сочетание. Недавно во сне я вновь увидел Нину. Когда проснулся – хотелось пойти в адресный стол и узнать, где она сейчас живет. Потом взял давнишние фотографии и смотрел на нее. Там, вместе со всеми она ни чем не выделяется среди остальных. Но снимки более, чем с десяти метров – все вышли нечетко. Это была моя первая немая любовь. Я обожал ее и не смел поднять глаз. Я представляю, что никто другой не будет любить ее так нежно и это было искуплением всех моих ошибок. В девятом классе она засматривалась на одноклассника – ну, да, нормального парня. Но…но он, кажется, не больно-то смотрел на нее. Она переводила  мое обожание на него, ей казалось, что все должны боготворить ее. Она не видела меня, он заслонял, ей казалось, что я слишком бледен и неудачник по сравнению с ним. Девушки вольны находить себе влюбленных, но и я не терял надежды.  Вот на школьном вечере я приглашаю ее на танец. Она не ожидала, соглашается. Мы танцуем медленный танец и я молчу, как дурак – онемел от прилива чувств. С середины танца, когда чуть приутихла музыка, она отходит от меня. Все вокруг кружатся, а я стою  у стены и она стоит. Через танец она уже с кем-то танцует. А когда я снова подхожу к ней – уже прямо отрицательно кивает головой. Отказ. Возможно, даже унижение. Никто ведь не зовет замуж там или в кино. Просто танец – свободна ведь, почему нет? Но – нет. Ну, нет, так нет, найдется кто-нибудь еще.  Удар тяжел, прекрасен и несмертелен. Возможно, и обидеть-то не хотела. Просто дура.  Весьма растрепанным возвращаюсь домой. И все ушло. Четвертый год я даже представить не могу, что с ней. Наверное, вышла замуж, живет с каким-нибудь парнем и, может быть, уже родила. А мне остались сны и воспоминания. Это печально. А около тебя – пустота.
  Новый учебный год. Что мы видим в этом для нашей жизни? Начало, первые дни, было тяжеловато. Но в группе понемногу сглаживаются острые углы и уже иногда можно чувствовать себя человеком, а где-то даже не так плохо. Когда идешь по улице – мимо идет народ, воспитанный в духе равенства и не собирающийся в чем-то потакать тебе. Но в травме ты словно поднимаешь завесу над одной из сторон жизни, которую обычно стараются не оттенять. Там из живых теплых людей идет кровь, там видишь раны на голове, взбухшие от крови. Когда их обследуют пальцы врача – иногда фонтан крови брызгает на халат, на стены. Здесь люди страдают, когда у них щупают переломы. Стены бывают вымазаны кровью и санитар сложенной в комок мокрой марлей смывает кровь со стен. Людей кусают собаки, полосуют хулиганы и сами бывшие зэки вспарывают себе запястье – все они ложатся на стол в нашей операционной и страдают, пока им протыкают дуговой иглой кожу и шелком стягивают края промытой  внутри раны. (Хорошо тем, кто не выпил – на выпивших новокаин не действует, страдают). Рана, до этого с текущей кровью или со скопившимися темными сгустками, липко пристающими к тампонам с фурацилином, после промывки внутри становится белесоватой и видно голые разорванные мышцы. Несколько раз протыкаются иглой края раны и она – зияющая пустотой и бездной, понемногу исчезает, слипается и длинные концы шелковых нитей обрезают скальпелем. В серой скуке видеть темную кровь и людей, смотрящих на тебя с просьбой или же мутными тупыми глазами, с лицом, выпачканным кровью – это несколько бодрит и заставляет чувствовать себя на месте, где все мы нужны друг другу.
  Недавно привезли на «скорой» полупьяную растрепанную женщину средних лет. Сидя на кушетке возле входа в кабинет с голыми ниже колен  ногами,  она что-то бормотала. У нее подозревали перелом лодыжки,  вошла, сильно хромая. Вдруг она сказала: «Ох, что с нами делают евреи». Я не понял,  что она имела ввиду. Продолжала говорить и несколько слов оказались нецнзурны.  Доктор, который привез ее к нам,  сказал, чтобы она замолчала, а то он отвезет ее в милицию.  Она замолчала, а потом сказала: «Если ты еврей…» Молодой доктор с вызовом ответил (тем более и много храбрости не надо): «Да, я еврей». Видимо, ожидал злопыхательств и нецензурщины в свой адрес. Но она сказала: «Если ты еврей, ты никогда меня в милицию не отвезешь». Вскоре выяснилось, что ее надо везти в стационар и «скорая» забрала ее. Думаю, он действительно не отвез ее в милицию. После ее фразы стал какой-то задумчивый и неагрессивный по отношению к ней.
  На все необходимо вдохновение и если вдруг его не ощущаешь – значит, устал. Необходимо взять и прочитать про Индию, город Виджайянагар.
  Таня далека и холодна. Она более не нуждается во мне, вполне сошлась с Леной Курлановой для общения на занятиях, ладит с элитой группы и учится хорошо. На семинарах в перерывах Таня уединяется с Леной Курлановой, как это умеют уединяться девушки с очень важным видом – если спросишь о чем-то, смотрят так, будто таракан оторвал красавиц от важнейшего дела эпохи – обсуждения косметики или недавно купленного учебника. Таня идет не на красный диплом (это Люда, сестра Лени – исхудала, отощала, но всегда все знает на пять. Зачем ей это? Кто бы мог знать), но четверки только изредка проскакивают. Почти отстранилась, я предоставлен сам себе и только травмпункт дает мне уверенность, что я не в фильме  «Последний человек», где Эмиль Яннингс  исполняет главную роль. С Таней отношения – «к нам не подходи…». Но не со всеми она так. Вот недавно,  когда она протискивалась в узком проходе между столом и стульями в аудитории для студентов перед  семинаром и пыталась спиной  миновать нашего толстяка и добряка, сидящего у стены перед  столом,  Валеру М., он взял и хлопнул ее по пониже спины и она, недоуменно посмотрев на него, ничего не сказала и протиснулась молча на свое место. Я о таком даже мечтать не смею. Но почему никакой реакции? Неожиданность? Старому добряку не то, чтобы можно, но... приравнивается к «случайно зацепилась за стол»?  Как сказали Пьеро с Буратино, услышав впервые про холст и очаг: «Здесь какая-то тайна». С другой стороны никогда в группе Валера не демонстрировал влечение к Тане. У него своя подруга с нашего курса – Виктория. Чудны дела твои, Господи. Мне кажется, что особо у нас с Таней разладилось, когда  в разговоре я упомянул, что зарплату с травмпункта отдаю родителям. Как-то интерес ко мне у Тани после этого заметно угас. Вот сегодня меня волновали страсти Тани Огневской, но потом, подумав, мне не захотелось жаловаться самому себе на сумасбродную Таню.
   Что мы видим в травмпункте? Мы видим, как доктор Рейдерман своими руками сшивает раны людей. Мы видим, как тот же доктор, пришедший на дежурство экзальтированным- успокаивается понемногу и в конце вечера мы уже видим, как блестят его глаза и слышим взгляды на жизнь, им высказываемые. Утром он заходит в одиннадцатый кабинет – основное наше пребывалище, где ведется прием больных, и кладет пальто на спинку стула. Сам он уже без халата в джинсах и теплом свитере. Несколько больных ждут в коридоре, но это вина их самих – они пришли слишком рано и выгадывают лишь место в очереди. Час с семи до восьми утра – священен. Его нельзя заполнять больными, хотя очень настойчивых и истекающих кровью, конечно, находится возможность принять. В этот час доделываются все дела, оставшиеся с ночи. Медбратья звонят в стационар, чтобы узнать судьбу больных, посланных туда накануне. Диагноз выясняется окончательно и вносится в специальный журнал, где заканчивается эпизод жизни больного, коснувшегося на данном этапе нашего травмпункта. Медсестры перекрываются в этот час – убирается стерильный материал с прошлого утра и закладывается новый на медицинском столе  в перевязочной под стерильную скатерть, которая вместе с перевязочным материалом достается из заранее принесенных биксов. Доктор Рейдерман слоняется по кабинетам и доделывает все дела, оставшиеся с ночи. Его шляпа лежит на врачебном столе. Скорее, это полушляпа с загнутыми вверх краями. Это новая шляпа, видимо, теплая и приятная. На боку у нее видишь какое-то украшение, но сразу не замечаешь его в деталях, и лишь когда доктор ненадолго выходит (при нем как-то стеснительно) возникает возможность подробно рассмотреть эту эмблему.  Она состоит из трех небольших перышек какой-то птицы. Но это не вульгарные голубь или воробей – это особая была птица. Перышки ее поражают тем, что выглядят необычно - они светло-коричневые с мелкими крапинками. Это приятные перышки. С ними, покрывая их, находится изображение тирольского ружья и еще нескольких охотничьих атрибутов, выполненных из белого металла. Все вместе это создает довольно необычную в наших местах композицию и вполне  импозантно смотрится. Без пяти восемь приходит новый врач и наш добрый знакомый спешит в день. Он уходит на работу – пожелаем ему успехов.
  Институт много значит в воспитании человека. Это видно, хотя бы, когда смотришь на наших ребят с четвертого курса. Если на втором курсе, когда у нас тоже был спецпредмет, они несли всякую муть, показывая свой тогдашний культурный уровень, то теперь мы наблюдаем иное. Теперь ребята ведут беседы о популярных передачах и обсуждают их и после занятия. А если в кармане слышен звон  стипы – они дружно идут, если в настроении,  в ресторан. На следующий день они обсуждают, что они ели, пили и делали в ресторане. Их разговоры свидетельствуют о повышении их культурного уровня. Хотя не надо много хвалить ребят. Они хотят жить лучше, получать больше удовольствий, а ведь это естественно.
  Мысли, мысли – они уходят, не оставаясь. Что толку, если нет эффекта причастности. Проспер Мериме – такой силы я не ожидал от него. «Этрусская ваза» - просто  трагедия – вот истинная любовь. Даже расстроился, как от событий реальной жизни. Вот холод бездушного общества, холод и грустно.  «Взятие редута» - взгляд со стороны на начало Бородина. Впечатляет мгновение перед залпом – строй русских гренадер, которые сами, несколько минут спустя, будут лежать здесь же, на батарее. Сергей П, тоже читал Проспера Мериме. Ему понравилась «Венера Илльская».
                Последний миг вурдалака.
  В часовне было тихо. В разбитое окно падал луч бледного лунного света. На каменном постаменте посреди комнаты стоял гроб и в нем лежал человек. Кругом было очень тихо и лишь, шелестя,  качались под ветром ветви сирени. Он вошел в часовню, когда до двенадцати часов оставалась четверть . По битой штукатурке и обломкам кирпича его лакированные ботинки громко ступали и стало шумно. Он остановился. Ему показалось, что человек в гробу чуть шевельнулся, силясь повернуться, но потом больше не двигался. Мороз и холод сковали его члены. Руки судорожно сжались, сжимая что-то. Он перевел взгляд на руки – они сжимали молоток и кол, заостренный на конце. Он глубоко вздохнул и сделал громкий шаг. Теперь он видел того, кто лежал там. Лунный свет стекал по розовому лицу. Губы были плотно сжаты, веки закрывали глаза – казалось, он спал. Тогда пришедший переступил и стоял уже рядом, пристально вглядываясь в лицо лежавшего перед ним человека. Это лицо вдруг изменилось, чуть затрепетали ресницы, изогнулись углы рта. Тревога легла на его черты. Пришедший приставил колышек к груди слева и еще раз взглянул на его лицо. Оно изменилось, веки моргали, губы кривились и все черты были охвачены тревожным непониманием – как будто тот хотел проснуться и не мог. Пришедший не вынес этого и, отвернув голову, приставил колышек к груди лежавшего стал ударять по нему – тот медленно погружался в тело. Лицо лежащего исказилось, рот приоткрылся, обнажив страшный оскал зубов, веки поднялись и бессмысленный взгляд блуждал повсюду. Тело содрогалось с каждым ударом, с каждым ударом все сильнее судорожно скалилось лицо, глаза уже смотрели в одну точку – на пришедшего, все еще бессмысленно, словно пытаясь что-то  вспомнить. Вдруг он застонал – из-под кола брызнула кровь. Он сжал губы и скрежетал зубами, словно торопя что-то.  Вдруг, далеко на башне начли бить часы. Он поднял руки и впился ими за плечи пришедшего и начал медленно притягивать его к своему лицу. Из раны на груди хлестала кровь. Пришедший оцепенел под взглядом диких глаз, которые видели его, а взгляд этот горел страшной болью и необычной, неестественной радостью. Притягиваемый к острым зубам, он клонился все ниже и лег на колышек, а вурдалак уже готов был вонзить зубы в его белое горло. Кровь все слабее хлестала на фрак. Две руки рывком притянули обмякшее тело, щелкнули зубы и он упал без сознания рядом. Последним усилием вурдалак притянул его к себе и его безвольным телом  вогнал себе осиновый кол сквозь сердце. Это был его последний миг.
  С травмпунктом установилась тишина – полмесяца не буду дежурить. Подвалило счастье.
  Из всех женщин в искусстве наиболее привлекательны для меня утонченные образы Гейнсборо. Но в Свердловске нет леди.
                Плач по шеду.
  Погибла Ассирия.  Торжествующие мидийцы шли по затопляемому городу, повергая все в прах. Ниневия – прекрасный город, Ниневия, от которого имени вздрагивали цари, Ниневия – слава побед, наводнявшая земли врагов воинами, ужасающими своей жестокостью, Ниневия, город из высушенного на солнце кирпича, который сейчас  размывала вода, оседал и разваливался. Кругом были мидийцы с копьями в руках – они крушили все и убивали, не щадя никого. Ассирийцы умирали – крича или молча, быстро или в мучениях – и все, кто мог, бежали из города. Никто не смел в смятении и резне встать на пути мидийцев. И только войдя во дворец,  они отхлынули – им навстречу шагнули крылатые быки  с головой человека. Они шагнули и встали, глядя пристально в глаза пришельцам. Они встали им на пути. Твердость внушила мидийцам почтение. Они двинулись дальше, убивая Ниневию, не тронув, не разбив  шеду.
  Таня вернулась после стройотряда совсем не изменившись. Никакой потрепанности, дикого блеска в глазах. Все так же аккуратна, скромна. Как ни присматривался – нет следов запойных ночей, дикого блеска в глазах после оргий. Похоже, и оргий не было. «Вроде все, как всегда, то же небо, опять голубое. Тот же лес, тот же воздух и та же вода»- как сказал поэт-певец.  Да и Таня вернулась такою... Как была.  Иногда идем вместе после семинаров. На шее Таня сейчас  носит золотую цепочку, а на цепочке опять же золотой ключик. Когда я спросил – что это за ключик, она ответила: «Это ключик от моего сердца». Разрешила посмотреть поближе. Ну что тут скажешь? Я замялся. Если бы это был замочек, я бы промямлил про ключик, который обязательно найду.   Но ключик? Я потянул цепочку на себя так, что, по-моему, Таня испугалась, что сорву с ее округлой красивой белой шеи вместе с цепочкой. Ключик от ее сердца было бы неплохо заиметь, но не против ее воли. Отпустил с грустью.
  У друга в группе многие джентльмены.  Для них желание девушки – закон. Рассказывал – после занятий толпятся у раздевалки – каждому хочется сбежать поскорее. И тут одна из одногруппниц, торопясь, воскликнула: «Пропустите, пропустите  меня». Корчинский, учащийся в одной группе с другом, тотчас галантно откликнулся: «А что, мужики, пропустим ее по разику?»  Призыв нашел бурное понимание.
   Вообще у друга в группе есть симпатичные  девушки. Вот Галя Перлова – она среднего роста, в очках и довольно симпатичная. Стрижка у нее короткая, волосы темные и прямые. Из-под очков блестят бусинки смышленых глазенок. Как-то мы ехали  с  ним в автобусе и мне вспомнилась Галя. Я спросил друга, желая узнать его мнение об этой девушке: «Как ты думаешь, Галя Перлова, кто она»? Друг заинтересованно посмотрел в мою сторону. «Мне кажется, она – мышонок».  Друг думал недолго: «Нет, медвежонок». «Да нет же, она мышонок – вон и глазками как сверкает». «Нет, медвежонок, она в моей группе, мне лучше знать». «Говорю тебе, мышонок» «Нет, медвежонок». Так мы и не пришли к единому мнению на этот раз. Но мне кажется, что прав я. У друга несколько странный вкус. Ему нравится вторая часть «Поднятой целины». А всем известно, что лучше первая часть, с чем я всецело согласен.  Из всей второй части у меня отложилось, кроме драматичной финальной сцены, написанной сильно, как вся первая часть, только то, как дед Щукарь ползал по болоту в поисках лягушек. Так что, скорее всего, Галя Перлова все-таки мышонок.
  С ребятами из нашей группы я не дружен. Вова М. отирается с Леней Войцеховским, Валера М. сам по себе – солиден, самодостаточен, уважаем элитой  и, когда вместе обе подгруппы, садится рядом с Игорем Л. Тот отслужил в армии в пограничных войсках и носит негласную кличку «пограничник». Игорь Л. как-то настырен. Поэтому мы с ним вообще… Что называется, не любим друг друга. Он неделикатен, хотя открытых конфликтов у нас с ним не было, но чувствуется какое-то подспудное давление с его стороны. Что с него взять – кличка его сама о себе говорит.  Умеет он срезать общественное мнение. Когда я сдал травматологию – трудный экзамен – на пять, профессору и завкафедрой, очень строгой женщине, слышу, все удивляются. А Игорь Л. сказал: « А что хотите, он же в травмпункте работает». Мол, нечего его хвалить. Все и замолчали.
  На младших курсах, когда у нас еще бывали вечеринки, Вова М. даже как-то пел под гитару. Песня его была довольно бесхитростна: «Первую ночь пришел домой – был пьяный в стельку я. Гляжу – чужая лошадь здесь, где быть должна моя. Спросил о том жену свою, жена моя в ответ: (Голос жены) – Эх ты, старый черт, шел бы ты лучше спать. Корова дойная стоит,  что привела нам мать. (Вновь голос вернувшегося) – Пешком прошел я много стран, везде я побывал, но чтоб корова под седлом, нигде я не видал». «Вторую ночь пришел домой, был пьяный в стельку я. Гляжу – чужая шляпа здесь, где быть должна моя…» Ну и так далее в том же духе. Не обошел Вова М. вниманием и студенческий фольклор. «Братцы, я студент провинциальный. Образ моей жизни ненормальный. Мой халатик в чемодане, стетоскоп всегда в кармане, градусник при случае найдем. Целый день брожу я по палатам. Про себя больных ругаю матом – переполнены больницы, стар и млад  хотят лечиться и откуда черти их несут? (Припев) Мама (ударение на последнем слоге)я лезу, мама я лезу, мама я лезу,  лезу сам. Мама я лезу, лезу,  лезу, не долезу, лезу,  лезу, ох и трудная судьба моя, маман...».  Или вот, актуальное - «…А пища его – это хлеб и вода. Бывает еще кукуруза. Но трезвым не помнит себя никогда студент медицинского ВУЗа, но трезвым не помнит себя никогда студент медицинского ВУЗа». Кроме того, шедевральный номер. Сидят рядом в комнате девушки из нашей группы, староста, Леня Войцеховский – приятель поющего и прочие присутствующие. Певец: «На берегу стоит статуя, я поражен размером…» Хор присутствующих девушек (одобрительно) : «Ну вообще, ну, все, молчи, ух-ах- ох». Певец: «… рук». Приятель певца: «Рук, рук, а вы что подумали?» Хор девушек: «Да ну тебя, ох, ах, ух». Сестра приятеля певца Люда про своего брата: «Прост, как двери». Певец (продолжает кантаре): «А девки бегают  вокруг,  свои автографы рисуя».  Хор девушек: «Пошляк, девки? Фу-у. совсем опошлился,  ах-ох,  ну совсем уже…».  Приятель певца: «Не девки,  девченки» . Бард  (на бис): «Девченки бегают вокруг, свои автографы рисуя». Хор девушек: «Уже лучше, хоть допел нормально».
  На субботнике, когда нас послали убирать мусор из недостроенной девятиэтажной общаги, Вова М. стал докапываться. А просто так – проверить, что называется. Ну и в случае успеха всегда приятно глянуть с высока. Причем момент выбрал весьма удачно – я перед этим долго отбивал цемент с пола ломом, был уже усталый. А сам он хоть ниже меня, но любит попытаться стать выше. Физически он развит и крепок. Папа его полковник советской армии и по такому случаю Вова ходит зимой в белом полушубке овчинном до пяток почти. Больше ни у кого такого нет на курсе. Один раз в общаге – еще в стройотряде нашем  долбанутом, докопался – я тогда попытался отмахнуться ногой, он за ногу ухватился – я упал, но отбился потом, отпустил он ногу. На физкультуре  потом еще докопался,  на беговой дорожке стадиона, просторно было – я, отбиваясь, опять ногой, выбил ему палец  на руке– ой-ой,  мы загнулись. Правда потом, через некоторое время,  он на лекции сел рядом и, как бы шутя, ухватил меня за волосы. Пришлось терпеть, боль он мне вернул. Клок волос потом вылез, но и палец у Вовы до сих пор как-то толстовато смотрится. Зато квиты – с его точки зрения. Так и теперь – стал что-то докапываться с правильных позиций – иди, все высыпь в ведро и вынеси – типа, начальник. Я отказался – он  подошел за ворот схватил. Я руки его от себя оторвал, а за лом держусь. Типа, до конца пойду в случае чего. Сергей П. на горизонте маячит, но не подходит, нейтрален. Вова своих друзей не привлекает для моего воспитания. Они – Шура Гирин и Андрей Бабенко тоже здесь,  рады бы помочь (только свистни), но сигнала не слышат, не подходят. Постояли мы с Вовой М. напротив друг друга и разошлись. Видимо, понял он, что не все силы у меня на работу ушли. В принципе не обижаюсь. Вова действует прямо, не из-за угла. Я сам такой, только мне не интересно других гнобить.
  На днях у меня был триумф. Мы собрались возле одной из лекционных аудиторий, где заканчивалась лекция старшего курса лечфака. Вот двери открылись и стали выходить студенты. Пятеро из них оказались медбратья из травмпункта, где я работаю. Каждый из них с уважением пожал мне руку. По- моему, это произвело сильное впечатление на Вову М., кажется, он несколько больше зауважал меня. С ним-то никто из старшекурсников не поздоровался.
  Таня Пламеневская приняла новый облик. Она ходит в сильно расклешенных брюках из очень качественной ткани, серо-зеленоватого приятного цвета. Брюки  широкие и очень  свободные. Если смотреть не приглядываясь – кажется, что Таня в весьма расклешенной  юбке много  ниже колен. Но если приглядеться, то при ходьбе видно, что это брючки. Выглядит Таня импозантно. А в холодную погоду водружает себе на голову шапочку, наподобие чалмы крупной вязки. Эту шапочку и сама и другие, обсуждая ее наряды, называют «мозги», сама Таня несколько раз произносила в раздевалке: «Где мои мозги». В нашей группе нет шутников, никто не отзывался.
  Были с Таней в кино. Где-то в середине фильма я попытался приобнять  ее за плечи. Весьма твердо убрала мою руку, как-то недоуменно на меня посмотрев. Я думал, девушка ждет от меня более активных действий. Оказалось – не ждет.
  Законы общаги также священны и нерушимы, как и законы гор. Жэка Бриль проигрался в карты. На что играют бедные студенты? Когда я был в стройотряде, мы играли на уши. Проигравшему сложенными вместе несколькими картами били по ушам столько раз, на сколько был уговор. Я проиграл один раз и Алик Безиновер  нашмякал мне по ушам от души (боялся, что я его отделаю в случае его проигрыша). Было сильно больно. Больнее, чем если руку обожжешь. Потом он продул, но я его несильно нашмякал. Способствовал смягчению нравов. Жэка Бриль  играл «на обриться налысо»  в случае проигрыша. Он честно обрился. Зал ахнул, когда он в таком виде заявился на лекцию. На следующий день в таком же виде пришел Сергей П.  Нет, он не играл в карты. Он проявил солидарность с Жэкой. В паспорте у Сергея написано «русский» (он сам мне показывал). Но, видимо, это с космополитических позиций.  Жэка неплохой парень – приветливый, незлобный. Я и сам было подумал последовать примеру Сергея П. Но у нас же еще есть товарищи – они-то же не побрились. Да и над Жэкой никто не смеялся. Ну, ходит так и ходит. Но солидарность Сергея произвела на него большое впечатление. Они не были дружны и учатся в разных группах. Просто Сергей П. дал понять – кто будет смеяться – тот потом заплачет. Есть что-то у него во взгляде. Да и сам мне рассказывал – когда в школе еще учитель поставил ему двойку – он выследил его, догнал на велосипеде,  ударил по голове резиновым шлангом и укатил. Потом как-то разозлился на одного приятеля и избил его. Показал мне даже как-то его. Тот тоже студент нашего института , только факультет другой,  шел навстречу – высокий, широкоплечий. Смотрел нормально – без боязни или неприязни, но и без добрых чувств. Я как-то тоже стал после этого отдаляться от Сергея – от греха подальше. Лишних проблем никому не хочется. Все хотят закончить институт, а не найти проблем. Хотя вот на третьем курсе я по глупости заваливал пропедевтику три раза. Как-то так получалось, что садился сдавать завкафедрой. А у этой тупой… принцип – либо пять либо два. Четвертый раз договорился с доцентом кафедры сдавать ему. Пришел с утра – гляжу – и Сергей здесь. А ведь я точно знаю, что он сдал уже. Пока никого нет – он подошел к столику с билетами и стал выбирать. Смотрит на меня, будто тоже приглашает. Подошла лаборантка – мол,  нельзя. Он шикнул на нее – она сдулась и уползла в сдутом виде. Я подошел, выбрал билет, который хоть как-то знал. Сдал доценту на «три». Он еще извинился – мол, после трех завалов у профессора больше поставить не могу. Но мне уже главное сдать. Безмерно счастлив. Потом спросил у Сергея – ты чего пришел? Ты ведь сдал уже. Он ответил – тебе помочь. Вот и думай – то ли он действительно приходил мне помочь – то ли свой трояк пытался исправить. Верю ему, но гложет он, червь сомнения.  В любом случае – действительно помог. А нарвись я на незнакомый билет?  Как поет АББА «thank you for you music and for you sining».  Как-то в разговоре Сергей спросил, а какую бы кличку я ему дал. (Друг мой носит кликуху «змей» или «змеище»). Я сказал, что на мой взгляд он напоминает кентавра. Сначала ему понравилось. А потом он посмотрел фильм «Кентавры» – про переворот в Чили (нас, они,  что ли подслушали? Сняли не раньше,  не после),  где кентавры позиционируются  как тупые, жестокие, бессердечные существа – и, кажется, несколько обиделся.  А чего обижаться то? Я лично исходил из того, что кентавры – это смелые, грубоватые, но простодушные,  редкие и свободные существа. Нечто вроде индейцев сиу – дакота. Но не будешь же Сергею это после фильма объяснять. Читал бы мифологию – узнал бы про мудрого кентавра Хирона . Не все же кентавры тупые, как Несс, зачем-то похитивший Деяниру, подругу Геракла. После этого Нессу не повезло. Но Хирон-то мудр, героев греческих воспитывал, как Аристотель Александра. Но, похоже, Сергей П, практичен и мифологию не читает.
  Недавно Таня Пламеневская попросила у меня фотоаппарат – что-то ей понадобилось снять для себя. Фотоаппарат у меня нормальный «Зенит ЕТ» - зеркалка. Не узкопленочный какой-нибудь. Отдал, но потом Таня что-то долго не приносила обратно. Наконец я предложил самому к ней зайти и она согласилась – зашли после занятий к ней домой. Не сказать, чтобы я шел с чувством – мол, попаду в храм богини – просто было интересно, как она живет.  Двушка в пятиэтажке, второй этаж. Живет она с дедом, который без энтузиазма поздоровался и Таня сразу утащила меня во вторую комнату – где сама живет. Я посмотрел – увидел, что по счетчику фотоаппарата есть еще несколько кадров (пленку я, естественно, вставил Тане свою – для девушки это было бы сложно – что-то куда-то вставлять и прокручивать) и предложил сняться на память вдвоем – благо в фотоаппарате есть автоспуск. Установил аппарат на комод. Сам сел на стул напротив. Таня стала сзади (предлагал по другому – не согласилась, бдительная),   надела  на голову свои «мозги» и оперлась локотками в мои плечи  (миа мама, острые же у нее локотки) и так вышло несколько снимков. Дед в это время надсадно и громко кашлял в соседней комнате. Также оттуда доносился аромат экзотических сигарет «Бэлэмэр  кэнэл» - так что для пикника на траве не располагало. Хитрая  моя хитрость не удалась. Таня не дура. На благородный призыв проявить пленку и напечатать ей фотографии, сказала, что сделает это сама, а остаток пленки, где мы вдвоем – вернет. Я вынул кассету и оставил Тане.  Потом кадры, где мы вдвоем,  она вернула, сохранив тайну своей  фотосессии.  Не то, чтобы меня мучает, не то, чтобы цепляет, но смутно витает в уголках души вопрос – согласился ли бы я остаться – предложи мне Таня чашечку чая? Может, дед строг и крут и не любит? По ее рассказам, он был начальником в войну на одном из уральских заводов и весьма справлялся с возложенными обязанностями. Накладывает подобное отпечаток. Как бы то ни было, недолго я был в храме богини. Как это по  русски? По усам текло, в рот не попало.
  Что есть истина? Когда человек сыт в такой степени, что хочет думать, мечтать, завидовать, любить.
  Лука Джордано написал картину «Битва лапифов с кентаврами». Эта битва – из-за женщин. Достойное занятие. Красотки  должны были бы быть покорны и уподобиться сабинянкам, если бы победили кентавры. Жаль ребят, такие же простые, как и сатиры Рубенса. Как мне, несомненно, неправильно кажется, самих женщин не может не волновать первобытная стихийная сила кентавров и новые ощущения в любви с этими необычными людьми. Уже то хорошо, что они чувствуют страсть к женщинам, а не к кобылам. Это уже момент в их пользу. Любопытство должны испытывать юные лапифянки и любовь их с кентаврами должна быть взаимной, страстной гармоничной и естественной. С этих позиций мы не можем не осуждать дубов  лапифов – так хмуро махающих мечами. Грубияны  и разрушители естественности в природе. Однако побеждает сильнейший. Принесла нелегкая Геракла (он-то умом никогда не блистал) и вот результат, и весьма плачевный.
                Восстание
  В год Вепря в провинции Сычуань началось восстание. Во главе их стоял Вэй Бао. Захватив оружие, они осадили усадьбу Сунь Яо. После безуспешной борьбы Сунь Яо предстал у ног вождя восставших.
  - Есть ли закон на этом свете? – спросил Вэй Бао и в глазах его, сверкавших после победы, был ответ.
  - Миг есть жизнь, тысячи были до нас, тысячи будут после нас. Ничто не вернет семицарствия. Закона нет – ты восстал. Закона не будет после твоей победы. Чего же ты ждешь от меня? – морщины покрыли лицо Сунь Яо.
  - Я живу сейчас, - сказал Вэй Бао.
  Усадьба была сожжена. Волна восстания распространялась по Поднебесной.
                x  x  x
Белые облака изменяются в небе
Зеленая  трава стелется под ногами
Мгновения перед битвой –
Они  как целая жизнь.
ХХХ
В битву идет самурай.
Блещут мечами враги.
Душа спокойна
Сердце поет.
Х Х Х
Краткий миг – вот жизнь самурая.
Миг, пока блестит его меч, секущий в ударе,
И меч противника  кровью не расплескался,
Миг, пока обе жизни натянуты, как тетива юми.
ХХХ
Осыпаются цветы сакуры
Прекрасен и краток был их миг.
Души  исполнивших долг самураев
Вновь уходят.
    

                Завоевание Японии 
  Семь лет готовился великий огромный флот. Было учтено все, ибо это была уже вторая попытка. Первую на песчаном берегу залива Хаката провинции Кюсю,  самоотверженные отразили. Потери были велики, воины Хубилай-хана  расстреляли из луков бросившуюся  на них,  сверкающую мечами и стрелами на натянутых юми,  бронированную лавину конных самураев – цвет нации был скошен пешими лучниками монголов.  К ночи,  измотанные неистовством буси, пришельцы отступили на корабли, не желая подвергаться неожиданностям   под бледным светом тревожной луны. Самураи были обессилены и измотаны до крайности, хоть не разбиты, но, даже наблюдая жестокости завоевателей к земледельцам, захватившим в конце дня несколько поселений, под вечер не стремились напасть, понимая всю тщетность, а наутро готовились последний раз встретить восход.  Ночь прошла неспокойно – на корабли монголов налетел тайфун и они  были разбросаны по морю небесной помощью страны Ямато – неистовым ветром с небес – камикадзе.
  В этот раз силы вторжения были намного многочисленнее. Огромный флот  монголов перевозил из Китая и Кореи  более ста тысяч прекрасных бойцов и их боевых коней. Огромные корабли медленно ползли по морским хлябям и воинам казалось, что их путь никогда не закончится.
  Властители Японии понимали, что нападение повторится - на берегу залива Хаката за истекшие семь лет была возведена каменная стена высотой в две сажени и длиной более  десяти верст, за которой укрылись войска самураев.  Флот из Кореи  приблизился к первым островам империи.  Там без особых затруднений были уничтожены  защитники  островов Цусима и Ики.  Далее  огромные корабли двинулись к Кюсю, к заливу Хаката.  Флот из Китая медленно шел к Хирадодзиме.
  Прибрежный песок в заливе Хаката  под вечер дня высадки врага стал багровым, трупы захватчиков и защитников перемешавшись, были повсюду.  Каменная стена не дала монголам разогнать в натиске  свою конницу и так и не была взята нападавшими – отважные буси,  ценой неимоверных подвигов,  удержали на берегу пришельцев и были готовы дать им отпор следующим рассветом  с  величественным восходом огромного красного солнца. Но к вечеру вражеский флот забрал своих воинов и ушел из Хаката. Ведь пока что главной целью вторжения был остров   Хирадодзима, после захвата которого ничто не могло помешать пасть столице империи. О каменной стене на берегу залива Хаката было прекрасно известно монголам и, стянув к заливу отважные самурайские дружины, и измотав их приступом превосходящими силами, они облегчили себе высадку с кораблей там, где и хотели изначально, где их не ждали.               
  Для исполнения дела завоевания далее был захвачен остров Такасима, удобная бухта которого вместила множество усталых кораблей. Остров был захвачен без особых трудов, а немногочисленные защитники и жители – легко  вырезаны. Менее мили отделяло монголов от Хирадодзимы и  нагого берега Кюсю.  Блистательные войска самураев, заслужившие славу, не успевали.
  Тень поражения и уничтожения, позора и порабощения нависла над прекрасной одухотворенной страной. В храме синто божественная рука императора Камеямы начертала призыв к богам о помощи и преоборении.
  Суда монголов, покрыв море подобно охапкам осенних листьев, уже начали выгружать свою победоносную конницу. Меч монголов – килич,  был занесен над  шеей империи, а японский катана, мелькнувший кровью врага и сбивший  ложный выпад,  не был готов отразить пропущенный и гасящий жизнь  второй клинок.
  Воздух над Кюсю стал темнеть.  Боги всмотрелись. Тем, кто жестоко покорил сушу, не позволено было покорить последнее море.  Величественные и грозные морские  валы надвинулись на флот монголов.
  Скрипели, ломались мачты и рвались паруса; огромные, дикие, пенные волны, пронзаемые молниями, бродили в море. Людей и лошадей, охваченных ужасом, каждое мгновение во множестве смывало с кораблей и тысячами увлекало во тьму расступавшейся бездны. Громкие крики отчаяния и неистовое ржание еле слышались в реве урагана. Тяжелые корабли, словно мусор, вились в водовороте.
  Огромный флот был захвачен тайфуном, смят, разбросан по океану и потоплен.
  Бушевал камикадзе.
                х
  Поднимаюсь с потоком по лестнице в аудиторию. Впереди идут две невысокие пышненькие подружки – Марина Фуксман - темненькая и Света Потапова - блонди. Идут они очень вальяжно и дружно, обе одеты облегающе – Марина в джинсах, Света в вельветках. Вдруг некто за их спинами моим голосом произносит: «Марина Фуксман и Света Потапман».  Навроде две подружки из одного альбома. И вдруг в эфире слышу удивленно-медовое «Потапман…». Оглядываюсь – рядом поднимается по лестнице Алик Безиновер, устремив несгибаемый взгляд  девушкам пониже спины .  Как бы то ни было – через полгода Алик женился. И женился он на  Светлане Потаповой, национальная принадлежность которой – блондинка. Сам не ожидал, что Свету сосватаю. Впрочем, возможно, это только мои домыслы и Алик…  Да не обращал он до этого  внимания на Свету. Кажись, я добрый самаритянин. Кажись, так.
  Говорил, говорю и не устану говорить – травма- второй дом. Ночую там по восемь дежурств в месяц как данность, а летом, случается, и по двенадцать и по четырнадцать. Просты там люди, просты их чувства. Теперь я уже медбрат и у нас есть санитар или санитарка каждое дежурство. Санитарка, посвятившая меня в свое время в тонкости великого искусства мытья полов,  у нас баба Люба – она член партии. Иногда сама удивляется: «И чего мне в этой партии? Только взносы плачу». Дежурить с ней хорошо. Она всегда приносит и варит картошечку, а летом и огурчики с помидорчиками или лучок свежий. Разливает чай по стаканам и приговаривает: «Чай, чай – выручай».  Она вежливая и добрая, с ней люблю дежурить. Сам я не таков – что взять со студента без стипы? Притаскиваю почти на каждое дежурство банку суперконсервов «Путассу в томате». Это относительно не маленькая банка и стоит недорого – сорок копеек. Вполне себе вклад в общий котел. К концу нашего ужина путассу всегда исчезает, поэтому я приношу ее каждый раз. Хотя сам пользуюсь иногда более изысканными продуктами. Лучше всего дежурить с доктором Казаком. Фамилия у него такая –Казак. Очень интеллигентный , грамотный и скромный доктор. Всегда приносит на дежурство что-нибудь вкусное. В его дежурство я впервые попробовал охотничьи колбаски. Ну где еще их попробовать? В магазине их не продают. По слухам, у него жена какой-то важный человек то ли в райкоме, то ли в горкоме. Ну и ладно. Всегда трезвый и всегда правильно ставит диагнозы, шьет очень аккуратно. Не все доктора такие. Вот доктор Скворцечихин (фамилию изменяю) един в двух лицах. Когда приходит под  хмельком – приятный, добрый, одно удовольствие с ним дежурить. Зато трезвый – строг и требователен. Как-то даже книжку запретил читать до десяти вечера- мол больные идут, об  их надо думать. Ну они же с перерывами идут, не конвейером. Ну, нельзя, так нельзя. На другого доктора – Шматцова , я обижен. Когда эта сво… разбила поллитровую банку с краской в коридоре – я тогда был еще санитаром – я очень все аккуратно вытер и вымыл. А потом как-то захотел людям проявить уважение – притащил в травмпункт бутылку садового вина – угощайтесь. Вино-то хорошее. Но Шматцов стал выкомуривать – «Так себе вино, на дрожжах». Я говорю – нет, садовое же, зачем дрожжи? Повыкомуривал Шматцов, понюхал-понюхал, а потом вылил в банку, где у нас ложки и вилки стояли. Сидел я как истукан – вот что значит униженные и оскорбленные. Присутствовавший при этом медбрат со старшего курса лечфака Коля Демин – милейший человек, сказал потом мне: «Ну, сам не хочешь – оставь, другие выпьют». Но Шматцову от моих обидок, похоже, ни жарко, ни холодно. Иногда и с бригадой не ужинает – типа, дела у него. Птица ШОА весьма упитанна, тяжело летает по-над  пустыней  травмпункта и всегда сыта и довольна.  Да и ладно, с моей точки зрения воздух за столом чище. Якомлева Татьяна Ивановна – молодая, симпатичная, строгая, но справедливая. Иногда какая-то грустная. Кажется иногда какие-то у нее нескладушки на личном фронте. То ли неудачный роман , то ли еще что. Есть еще у нас доктор Исламов. Хороший человек – всегда нормально что-нибудь на ужин принесет, ведет себя уважительно. Сам, правда, иногда не шьет – руки дрожат, но на то и медбратья – сами сошьем все, что нужно. Он приехал из Казахстана и теперь дорабатывает до пенсии. Еще доктор Дылдин есть – добрейшая душа. Как-то затеял со мной дискуссию о профсоюзах. Есть у него знакомый – шьет из остатков сырья какого-то завода хорошие кожаные куртки. Эти остатки все-равно идут на свалку. Но в нашем распередовом государстве оного нельзя. Почему? – агитировал меня доктор. А чего меня агитировать? Я итак на его стороне. Отбился только тем, что мол, товарищ, шьющий куртки, не платит налоги. Вот в Штатах, к примеру, неуплата налогов - кощунство над  демократией. Доктор не стал спорить, но странно на меня посмотрел.
  Вообще в травмпункте у нас собрался интернационал под славным руководством Софии Яковлевны. Есть украинцы (как-то Вова Батрак  - когда я еще был санитар – укрыл меня на ночь расстерилизованной простыней – приятно было от  такой заботы. Просто по доброте – видит, я еще комплексую, поддержал), евреи, грузинка, татарин, (национальности доктора Исламова я и не знаю)и, наконец, русские.
  Как-то утром, после ночи, у меня возник чисто административный вопрос к старшей сестре Валентине Павловне. Я стоял у стола, тогда как Валентина Павловна водила пальцем по графику, отыскивая мои смены. В это время к нам подошла Нина Бахрадзе с журналом (да, в Тбилисский мединститут поступить невозможно, без всяких «почти»). Прочитав что-то, она засмеялась. Я и Валентина Павловна посмотрели в ее сторону и она сказала: «Грузин упал с лыж». (Обстоятельства травмы всегда  фиксируются в журнале приема). И засмеялась снова. Смех ее был такой, когда действительно смешно, но просят на смеяться. По моему, она в этот момент представила, как гордый сын Колхиды упал с лыж и смотрит на нее, ища сочувствия. У кого же еще он будет искать сочувствия – ведь она грузинка. И взгляд мужчины, упавшего с лыж показался ей несовместимым с его обычным гордым и независимым видом. Она была нужна, как своя, которая поймет и поддержит и смех ее не был обидным смехом. Но это был смех привлекательной девушки и упавший грузин, несомненно, был бы польщен ее вниманием. Его взгляд заставил ее потупиться и отчего-то по-доброму засмеяться. Она еще раз сказала : «Грузин» и отошла от нас. Меня привлекла ее живость и непосредственность, ее воображение и доброжелательность. К сожалению, у нее есть уже ухажер, она не одинока. А то бы… Симпатичная она, а самое главное – интеллект.
  Закончен четвертый курс и нас направили на практику в Алапаевск. Судьба распорядилась так, что мы жили в общаге с группой. Но всех раскидали в разные города. Мне досталась элита нашей группы – Наташа Ш и ее подруги. А Таню Пламеневскую отправили в другой город – может, она и сама напросилась в деканате – еще и летом проводить время в компании холоднокровных – невыносимо для нее, видимо. Я не со столь содранной кожей. Жили в одной комнате с нашим старостой – Леней Войцеховским. Леня – бард. Все время песни пел под гитару и пел хорошо, приятно было слушать. Закрутил роман с Иришей Мищенко, обжимались и миловались постоянно. Репертуар у Лени разнообразен – от «Люди идут по свету, им вроде немного надо… играют в ребячьих душах Бетховенские сонаты и нежные песни Грига переполняют их ,… и шепчет во сне бродяга кому-то не позабудь» или  «вот легла уж на землю ночная прохлада, но колени мои ты не трожь. Ты мне прямо скажи, че те надо, че те надо, я те дам, я те дам че ты хошь», ну и конечно, незабываемый 1918-й: «Созрели вишни в саду у дяди Вани, у дяди Вани в саду созрели вишни. А дядя  Ваня моет тетю Груню в колхозной бане на Колчедане. А  мы с тобою погулять как будто вышли. А ты Григорий не ругайся, а ты Петька не спеши, а ты с кошелкою не лезь поперед всех. Куда ты прешь?( этим «прущим» почему-то каждый раз ощущаю себя). Созрели вишни в саду у дяди Вани,  а вместо вишен один веселый смех» или «Папочка у нас с ума сошел – он опять в поход ушел…» Особенно с душой пел Леня из телефильма  по рассказам Джека Лондона о Смоке Беллью и его друге Малыше: «… люди золота жаждут, чтоб его тратили (Леня прекрасно знает, как потратить), вечно в мире суровом бродят старатели, кострами небо грея…» и так далее. Однако же не пел другую песню из этого телефильма: «Кто-то проигрался, кому-то везет, кого-то выносят ногами вперед. Ставка – жизнь, ну-ка, держись. Ветер бьет в лицо». Ириша Мищенко почти всегда присутствовала, а я валялся на кровати.  Слава Богу хоть про кобылу не пел – ее как то на одной из ранних вечеринок исполнил его товарищ, пошловатая песня, прямо скажем: «По степи, зноем опаленной, в полночной синей полумгле Семен Михайлович Буденный скакал на рыжей кобыле…» ну, и тому подобное. Однажды, когда Леня уехал на выходные к себе домой – сестра Люда родила маленького, Марина Фуксман вместе с Эльвирой Кобенко   пришли ко мне вместе покушать. Выложил, что Бог послал – консервы, колбасу какую-то и прочую снедь.  Марина угостила вишневым компотом, причем с размахом – трехлитровую банку привезла из дома. У нее сад. Хорошая девушка. Наши акулы тогда разъехались по домам, некому было на девушек широко открытые значительные взгляды бросать. Потом пошли на реку, на лодочную станцию – на лодке девушек покатал. Беззаботные вышли  выходные.
  Потом как-то приезжал Игорь Л. Про него Валя Косолапов, один из наших возрастных студентов сказал при мне, но без Игоря: «Че он приехал? Кому он здесь нужен?» Игорь сгонял меня за водкой, устроил пьянку. Сначала я сидел за столом со всеми, чокнулся, первую выпил, потом стало скучно. Вокруг разговор идет к которому ну никакого отношения не имею. Прикинулся осоловелым. Наташа П., подруга Наташи Ш. сказала: «Ну, Шура, совсем окосел – ложись давай». Лег к стене на своей кровати, а Игорь с кем-то тут же сидят на кровати и продолжают разговор – чувствую себя на обочине жизни.  Я достаточно долго так  лежал , притворяясь пьяным, и компания сидела за столом, хоть бы девушки к себе его что-ли увели. Но не уводили – зачем он им у себя? На кого-то из элиты Игорь глаз положил, что ли? Из этой ситуации меня убрал Александр Захаров – увел меня в другую комнату, где я на матрасе продрых до утра. Александр – староста нашего курса. Хороший, оказывается, человек. С утра проснулся и думаю – Игорь еще здесь, опять пьянка. Но Игорь оказался человек благородный и ненавязчивый – с утра его уже и след простыл. Видать с дамами из нашей группы не обломилось. Эх…  Вечером этого  дня, уже без Игоря, воспоследовало продолжение банкета. Валентин Косолапов, сибиряк, выразил свое отношение к происходящему: «Дома расскажу – не поверят. Мужики в тапочках танцуют».
  Когда ехали после практики обратно, в поезде Леня все хотел оставить меня круглым дураком в карты. Девушкам было все равно, но Лене хотелось. Не вышло у него, ничья, вылез  я.
  В Алапаевске мне вспомнился Эль Греко. Его единственный пейзаж вспоминался как взгляд в мир, где в гордых замках невидимые в холоде взглядов кипят, мятутся, сплетаются страсти. Огромное серое небо клубится и покрывает Толедо. Нет ни одного луча, падающего на город. Ничто не может согреть тех, кто нуждается в тепле среди возвышающихся неприступных холодных замков. Величественны крепости и башни Толедо и между ними вьется тонкая каменная дорога. Кто поскачет по ней и что ждет его впереди?
  Испанки Эль Греко прекрасны. В них чувствуется женское нежное начало. Молодые лица  очень одухотворенны и в них – печаль и готовность внимания. Их лица очень  духовны, нежны и, сколь ни удивительно, чувственны.  Глаза, большие и темные открыты вам навстречу и в них – нечто живое, весеннее.  У Эль Греко свой тип красавиц. Ничего общего с колоритом и роскошной выразительностью художников Итальянского Возрождения. У Эль Греко – трепещущее, изящное начало, готовность самоотречения в цветущие годы и строгая плавность в линиях. «Взгляните на их души – это лучшее, что вы увидите в этом мире»,- взывает он страстно к столпившимся вокруг грандам. Но тяжело небо, душен воздух, холоден и сер гранит замков Толедо.
                х
   В параллельной группе у нас учится Люба Плохих. Как-то на одном из семинаров кто-то ее искал из другой группы. Зашел к нам в аудиторию на перерыве и простодушно спросил: «Вы не видели Плохих?»  На что гордая славянка и красотка Эльвира Кобенко ответила: «Здесь нет плохих, здесь все хорошие».  Вскоре потом  Любаня вышла замуж. Очень была красива в своей предсвадебной прическе. Все эти локоны и эти завитушки… Но потом больше таких причесок не делала, ходила, гладко  и прямо причесывая серые волосы. Уже не та, уже смотреть можно замыленным глазом. Все, женщина замужем, заботы и хлопоты. А я все вспоминаю ее перед свадьбой…
               
                КОНКИСТА
Конкиста! Конкиста!
 Вперед – через горы и сельву – возьмем города ацтеков!
Под бешеным солнцем блестят наши латы, пот льется ручьями, свинцовые ноги, но сердце у каждого бьется в задоре. Мы видим их пирамиды, их высокие стены вокруг городов, как из мира другого, дома их из камня. Их идолов, облитых кровью людскою.
  Конкиста! Конкиста!
Мы первые. Мы видим, с восторгом вокруг озираясь, то небывалое, что не видел никто в Старом Свете ! Ацтеки богаты, их золото близко. В дворцах обреченных оно так заманчиво блещет, мерцает! Ах, золото – необычный и вечный желтый металл – ты зовешь нас и манишь. Ты тянешь к себе, ты влечешь, обещая блаженство и только лишь взять тебя надо. И взамен ничего ты не просишь, лишь душу до дна исподволь выпиваешь.
  Мы лезем на стены, мы рубим ацтеков – не знающих Бога, бездушных, как звери – и красная кровь их стекает на латы и крики ацтеков задорят нас вдвое!  Стучат в наши латы кремневые стрелы, грохочут по шлемам дубины с камнями, пытаются сбросить их темные копья и трубы ацтеков как демоны воют! Таким ли оружием нас одолеют! Мы рвемся на стены, мы колем и рубим и нет нам преграды и нет горизонта. Никто и ничто повернуть нас не сможет, никто и ничто нас не остановит!
Конкиста!
  Все бросим под ноги, развеем, сожжем и погубим во имя конкисты – великого нашего духа!
                х
  В последнее время гуляем с Таней Пламеневской редко. Я как-то ей сказал, что еще в школе снимал мультики на исторические темы. Она заинтересовалась  и однажды по весне  мне удалось затащить ее к себе. Родители были в саду. Настроив проектор в коридоре – запустил фильмы и про десятый класс и неудачные мультики. Во время просмотра вновь попытался приобнять Таню – и снова недоуменное и твердое убирание моей руки с ее плеч. Она здесь не за этим. Ей действительно интересно посмотреть, что за мультик я снимал. Разочарована. Плоховато-с. Потом еще немного поболтали. Поснимал я ее так сказать в естественном виде. Ножки ничего (отдельно снял и долго потом фотографии разглядывал, изучал, можно сказать) но платье ниже колен. Вот крупным видом – портрет – роскошная Таня в пышной локонами прическе – довольно холодна, хотя взгляд открыт и ясен – богиня позволяет собой любоваться, не более. Ни усмешки, ни огоньков во взгляде. Может, сессией и учебой измотана? Таня идет почти на красный диплом, не то что я – троечник. Как бы то ни было – спокойствие и уверенность Афродиты Книдской, в более юном возрасте, естественно. Чай пить отказалась. Проводил до автобуса задумчивую Таню и потом долго грыз себе локти.  Видимо, громоотвод, не более. Так, слегка развлечься от будней, несущих знания, но не радость бытия. Увы и ах, но что же делать – отдаться ты не захотела…
  А что же было дальше? А дальше – о, мама, мама, мама, была такая драма. На пятом курсе я стал серьезно подумывать о дальнейшем сближении с Таней. Ну и что, что она старше, ну и что, что не все, как у Ромео и Джульетты. Интеллект и женская красота весьма притягивают. И вот как-то идя мимо парка вечного огня – эта дорога ведет к главному корпусу института, лето, узкий тротуар – навстречу шла Таня вместе с незнакомым мне парнем в очках. Таня была задумчива, вполоборота повернув к нему голову, она что-то говорила и не замечала меня. Но, Боже мой, парень-то был швах. Полный швах и ничего иного. Эпитет я определяю исходя из своих понятий, потому что по общепринятым понятиям он был, что называется «нормалек». Достаточно высокий, несколько выше Тани, широкоплечий и физически развитый, он был и одет неплохо – в какую-то светлую рубашку и джинсы. Но, ужас, взглянув в глаза его, я охолынул. Это был взгляд человека толпы. Толпа воззревалась на меня из-за стекол его очков. А Танюша-то – индивидуальность, штучный и достаточно редкий товар. Трагедия этого товара в том, что он совершенно не разбирается в людях. Она подвержена  усредненному мнению окружающих и, видимо, под воздействием этой эманации и выбрала себе мужскую особь. Не было во  взгляде особи теплоты, любви, скромности, привязанности и всего того, устаревшего в наш век, что не нужно толпе, но что нужно отдельным индивидуальностям. О, драма, она не понимает, с кем идет. Во взгляде парня была одна забота – устроиться получше в жизни. И, видимо, она выболтала ему, что живет в двухкомнатной квартире с дедом, который жутко кашляет и дышит на ладан. Парень сделал стойку.
  Я не стал отговаривать Танюшу. Во-первых, - а если это судьба? Никогда не знаешь, что принесут в мир слова твои. Во-вторых, женщина по природе свободолюбива и, пока лоб не разобъет, никогда не признается, что ошиблась с выбором. И,  в третьих, я был уязвлен. Предпочесть мне, пусть и балаганному менестрелю,  серого зрителя из толпы? Что ж, каждый сам выбирает свою дорогу. На этом наши отношения заглохли и Таня вышла замуж за того парня.
                х
  После пятого курса ездили на месяц в Еланские лагеря. Месяц жили в палатках – бетонированные полуземлянки и сверху – сами брезентовые палатки. В полуземлянках неструганные доски – пол, на уровне колен те же  доски – нары. На них и спали, укрываясь шинелками по ночам. Хотя и друг был здесь, но жили в разных палатках – разные взвода попались. Зато Вова М. и его друзья Шура Гирин и Андрей Бабенко были рядом. Шура безобиден, Андрей тоже хлопот не доставлял, а Вова вполне удовольствовался парой плиток «Пальма», которые я физически не мог съесть из-за их правильного названия. Но Вова не так придирчив во вкусах. Сблизился немного со студентом с педфака, Андреем Б. (Палатки стояли поблизости). В разговорах я часто называл его пан Анжей  и нам было интересно друг с другом поболтать. Чувствовалось, ребята из его отделения были ему не вполне. Как-то, когда мы после тихого часа стояли с ним возле палаток,  кто-то спросил его - где остальные из его отделения. Он ответил, кивнув на палатку: «Отдыхают после сна». Интеллигент и умный человек.
  В конце сборов были проведены полевые учения. Сначала я был в «коммандос», которые противостояли наступающим советским войскам. Потом нас побрали в плен и пришлось таскать раненых на носилках. В конце учений был взорван настоящий большой фугас. Не такой, как в боевом марше: «Медленно ракеты уплывают вдаль. Встречи с ними ты уже не жди. К новым приключениям спешим друзья, лучшее, конечно, впереди. Скатертью, скатертью  хлор-пикрин стелется и забирается в мой противогаз. Каждому,  каждому выжить-то хочется, падает, падает ядерный фугас». Нет, взрыв был много меньше, но все равно поднялся на высоту пятиэтажного дома. Никто не пострадал. Водили нас и в солдатскую баню, строем за несколько километров от нашей дислокации, которая оказалась обычным душем. По дороге студенты, вполне себе бравые солдаты,  утешали себя опять же народным творчеством. Бравурно пели: «Дочка комбата залезла на стол. Маленький пальчик кнопку нашел. С ревом взлетела ракета «Оскар». Хороший был остров Мадагаскар». Или уже совсем триллер: «Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах. Ее обугленная тушка внушала долго птичкам страх». Кто-то пытался петь «в солдатских опытных руках». Но это нелогично. Каким солдатам нужна старушка? Извращенца не поддержали. В конце сборов с другом шутили: «Ты знаешь, где-то есть места, где люди в рубашках и джинсах ходят» «Нет такого, врешь все» «Не, там еще и девушки ходят» «Это че, солдаты в парадке?» «Не, они другого пола» «Бетонного, что ли? Как в душевой?»
  Не все студенты нашего курса были на сборах. Некоторым повезло – в городе что-то красили на военной кафедре. Я вообще не понимаю – зачем сборы для тех, кто отслужил? Но многие, прошедшие школу жизни студенты были в лагерях. Был и Игорь Л. Слава Богу, в другом взводе. Его премировали поездкой домой на выходные за какие-то заслуги. Примета времени – когда вернулся, кажется, Андрей Бабенко, задал ему важный вопрос: «Что ел?» Ответ был достоен: «Фаршированную щуку». Больше вопросов не было. Человек не зря домой съездил.
  Кстати, поваром нашим на кухне солдатской был Миша Брунфман. Кто-то, может и удивится, но куски утятины в солдатской столовой были большими (пусть и костлявыми, но это не вина повара), а начальник сборов перед строем даже как-то похвалил Мишу – сказал, что не ворует он. Действительно, супы были наваристы и еды вполне достаточно. Миша был уважаем и на своем месте.
  Под конец сборов и Вова М. с подельниками перенесли стресс. Некоторое время у Вовы под подушкой мелькала банка сгущенки. Это плод редкий. Видимо, из пустыни веют суховеи и вместе с рощами плодовых сгущенных деревьев сушат мозги начальникам этих рощ. Крайне неблагоприятные условия. Поэтому плоды сгущенных деревьев уже давно исчезли с прилавков продуктовых магазинов и остались только в легендах – столь же недоступные, как и идеалы революции. (Нет деревьев и нет мозгов, чтоб понять как их удобрять и поливать). А у Вовы имелся такой плод и вдруг исчез. О, какой был переполох. Вова и подельники буквально перерыли всю округу. Даже на меня косые взгляды бросал. Но я – на виду, у меня алиби. Наконец было найдено место, где лежала пустая банка и Гена Гатин вскоре смог прекрасно передвигаться ночами. Фонарь под правым глазом помогал ему в этом. Гену можно понять, он, по слухам, детдомовец. Может, и сгущенку-то первый раз в жизни попробовал. 
   Самый лучший день сборов какой? Люди со звездами покрупнее на погонах скажут – день присяги. Оно конечно. Каждый курсант получил в этот день пачку печенья. Но несознательные скажут – день окончания сборов. Наш батальон покидал Еланские лагеря нестройной колонной. Я плелся где-то в хвосте. И вдруг почти рядом раздался громкий и густой бас одного из курсантов: «Товарищи курсанты, разрешите поздравить вас с тем, что сборам Свердловского государственного ордена трудового красного знамени медицинского института пришел большой п…ц. Пришел большой (уже все находящиеся рядом максимально громко, с чувством) п..ц, пришел большой (все, очень громко и сурово, по-солдатски) п…ц».  Так троекратно и повторили. И я со всеми. У друга потом спросил – не знает ли, кто это так пафосно провозгласил завершение паравоенных приключений. Друг, который отчего-то всегда знал больше, чем я, ответил: «Это Дьяков. Что ему, у него трехкомнатная квартира в Нижнем Тагиле от родственнков». Independent. Человек независим от родного государства. Нас держали месяц. А вот парней из Уральского университета – три месяца. Они оставались в сосновом лесу доживать после нас. Так что у нас была поистине радость вернуться к цивилизации.
  Шестой курс это почти сплошная лафа.  Стипу дают даже троечникам. Практику проходим вместе с другом по одной специальности. Долго на занятиях не держат. В травмпункте новые лица. Смена поколений. Я уже других обучаю и помогаю. Ранняя весна. Скоро госы и потом выдача дипломов. На одном из дежурств к нам пришла за помощью девушка. Девушки к нам не часто, но заходят. Они тоже люди и иногда страдают от гололеда и хулиганов. Эта оказалась студенткой с педфака. С того же курса, на котором учится пан Анжей. Очень симпатичная. Без кольца на руке. Доктор Дылдин направил ее сделать снимок костей носа в рентген кабинет. По какому-то делу я прошел мимо, когда она ждала возле кабинета. Сидела на стульчике. Был поражен. Одета во все светлое – бежевая вельветовая юбочка обтягивала крутые бедра, оставляя открытыми высокие, чуть полноватые голени. Светлая же облегающая кофточка прикрывала вполне колоритные светотени над  изящным торсом . Чуть широковатые плечи. Лицо правильной овальной формы в обрамлении пышных волос сусального золота. Чуть полноватые чувственные губы. Прямой небольшой носик с чуть намеченной горбинкой. Большие синие глаза с тяжеловатыми верхними веками . Золотые овальные очки, причем немаленькие, очень шли.  Взгляд  доброжелательный и чуть растерянный. Нас посетила девушка мечты.
   Доктор посмотрел снимки, определил перелом костей носа, назначил лечение. Красавица удалилась.  Поделился своим впечатлением с Иваном Смирновым. Он тоже медбрат, студент,  около года работает. Иван говорит: «Нравится? Иди да познакомься». «Ну, как же, а где адрес, а удобно ли?» «Адрес в журнале. Смотри – девушка живет в общежитии педфака. Номер комнаты указан. Придешь типа справиться о здоровье, познакомитесь» «А вдруг у нее парень?» «Нет, тоже вряд ли. Сюда-то бы точно с парнем пришла бы. Смотри интеллигентная такая. Одна пришла. Нет, похоже,  у нее парня. А если и есть – тебе-то что? Попытаешься хотя бы» Я задумался. Верно ведь. И имя приятное – Лена Челкушина.
  Через день я был в общежитии педиатрического факультета СГМИ. Мне повезло. Я спросил у подвернувшейся девушки где живет Лена Челкушина.  Мне точно ответили. Я направился к комнате и пока набирался духа,  она вышла из кухни в полураспахнутом  халатике, неся в руках небольшую кастрюльку. Что-то там аппетитно парилось. Смысл состоявшегося диалога состоял в следующем: О, синьорита, я есть медбрат из травмпункта, где вы были недавно. Я есть пришел осведомиться о вас – как вы себя чувствуете (Я типа всегда интересуюсь кто как себя чувствует после посещения травмпункта, хожу вот справляюсь о наших клиентах-пациентах. Неравнодушен я к их судьбам). Она чувствует себя лучше. Я бы мог предложить  познакомиться и прогуляться под весенним небом как-нибудь. Ибо как будущий врач хотел бы добиться ее скорейшего выздоровления. Она не против. Мы можем созвониться и встретиться на днях как-нибудь. Записал ее номер телефона (номер телефона общежития, куда ее могут вызвать и время,  когда она может быть у себя).
  Скажите, девушки, подруге вашей…  Мы встретились. Погуляли, правда, недолго. Я справился, что за инцидент произошел с ней. Ответила глухо – некто малознакомый ворвался в общагу, не то место, не то время. Есть ведь еще придурки пьянствующие в нашем обществе. Ей неприятно об этом говорить. Пригласил домой. Скромна и умна. Родителям понравилась. Еще несколько раз прошлись. Я очарован, я околдован. Ах, какая девушка. Несколько заставила работать мысль ее фраза: «Скажи, а ты можешь быть добытчиком?» Какие-то ассоциации в голову полезли – добытчик, налетчик, тихушник, домушник. Ответил честно: мол, парень я простой, непробивной. Добытчиком вряд ли сумею быть – талантов таковых как-то не имею. Задумалась. Как-то в холле третьего корпуса повстречался вновь с паном Анжеем. Спросил,  учится ли на их курсе Лена Челкушина? Он ответил утвердительно. Тут я задал странный вопрос, сам не знаю почему: «Она хорошая?» Теперь уже пан Анжей странно посмотрел на меня и неопределенно ответил: «Хорошая…» И тут кто-то позвал его, он попрощался.
   На сессию уехала к себе в Нижний Тагил. Учить-побыть дома, а перед сдачей экзамена возвращаться в общежитие. Я ее понимал. Писал ей письма, что вспоминаю каждую нашу встречу и жду не дождусь, когда мы вновь «встретимся с тобою». Почему-то «с тобой» не писалось. Видимо, хотел выразить большее преклонение. Госы сдал нормально. Не завалил. Нам-то больше ничего и не надо. Договорились встретиться в день принятия присяги врача Советского Союза. О, это было действительно эпохальное событие. Собрали все шестые курсы. В президиуме был ректор Климов. Масса празднично одетых, празднично настроенных молодых людей . Все дружно повторяли слова присяги. Причем громче те, кто сидели в первых рядах. А я и те, кто в самых задних как-то небрежно и тихо. После присяги все повалили на улицу. Я дождался и нашел Лену в толпе. Предложил прогуляться. Она сегодня не может. Почему? У них прощальная вечеринка группы сегодня. Может, и мне с ней пойти? Нет, не надо. Там будут только свои, я буду себя неловко чувствовать. Действительно, что мне там делать? Но потом встретимся? Обязательно.
   Созвонились. Договорились отметить окончание института на берегу озера Шарташ. Она придет с подругой. Я тоже приду не один, с другом. Ну и чудесно.
  Все-таки интересные девушки учились в нашей группе.  Принята  так называемая клятва Гиппократа,  хитро переименованная в Присягу врача Советского Союза. Потом больные часто ссылались: вы же давали клятву Гиппократа. Образованные шибко. Не клятву, а присягу. Причем врача Советского Союза. Гиппократ в это время в гробу переворачивался. Он-то думал, что труд врача должен хорошо оплачиваться. А Присяга врача подразумевает прежде всего моральные качества и стремление к почти бесплатному труду. Естественно,  потом,  кого ни спросишь – никто ее не принимал, все молчали. Ну, кроме совсем уже «тук-тук – каменный звук».
  Получены дипломы, проведено распределение –словом, соблюдаются последние формальности. Возвращаюсь из деканата и на проходной, возле турникета встречаю Лену Курланову (симпатичная, замужняя, высокая и очень длинноспинная, полгода не виделись – осваивали разные специальности) и игриво приветствую: «Здравствуй, Лена» (Типа, нарываюсь на разговор,  как у тебя, как у меня,  как ты, как я – ничего не обязывающий, пять с половиной  лет в одной группе учились – давай пожмем, что называется, друг другу руки…) И в ответ слышу: «И прощай»  (Даже поздороваться не захотела. Чувствую, будто послали на три буквы и эти буквы не слово «мир»).  Отвечаю  уже равнодушно и в тон ее: «И прощай».  Типа, и вам того же. Встрепенулась,  самой-то не понравилось, что-то сказать хотела, но поняла, что уже нарвется на симметричный ответ и, возможно, грубость,  и ничего не сказала. Вот с такими невоспитанными девушками  и учился в медицинском ВУЗе.
  С очаровательной Леной встретились, как и договаривались. Я с другом, она с подругой у которой тоже друг-приятель и почти муж. Прошлись по берегу. Устроились на деревянных лавочках, между которыми свежеоструганный стол. В ларьке я сбегал купил на всех по две бутылки пива. Посидели, поболтали о том, о сем. Я пофотографировал всех. Погода хорошая, но ветреная, купаться рано еще. Отправились обратно. И тут… И тут я оказываюсь один. Нет, не совсем один. Я иду вместе с другом подруги Лены и с ее подругой. Причем идем мы как-то медленно, неторопливо. А Лена в джинсах, свободной и легкой клетчатой рубашке и мой друг тоже в джинсах и рубашке импортной с длинными рукавами (красивая гармоничная пара) идут значительно впереди и о чем-то разговаривают. Причем очень задушевно, не отвлекаясь. Беседа их течет беспрерывно, а я как-то говорить с ее друзьями не в настроении. Попытался присоединиться, но очень вежливо был отстранен, получив совет пока пройтись с ее друзьями. Ей с моим другом надо поговорить.
   Это наша последняя встреча перед  распределением. Я должен буду ехать в Курганскую область. Как-то думаю оттуда писать и развивать отношения. До этого мы все-таки урывками виделись. Прекрасная возможность побыть поближе.  Но друг у меня весьма представительный. Он выше меня, худощав, тоже носит очки в хорошей оправе и выглядит значительно серьезнее меня. Внешне он похож на Джона Леннона, только прическа у него короткая. И так мы идем по лесной дорожке, усыпанной сосновыми иголками,  минут тридцать – почти до трамвайной остановки. Лишь почти на остановке Лена покидает друга и возвращается ко мне,  как ни в чем не бывало. Я тоже вежлив. Ничего ведь не случилось? Верно?   Но поговорить уже не удается. Садимся на трамвай и вскоре, на своих остановках,  расходимся. Она к друзьям, провожать ее не надо. Потом спросил друга – о чем они говорили. Но он ответил как-то слегка раздраженно, что – ни о чем, так, просто разговаривали. Ну и Бог с ним.
  Каждый сам выбирает свою дорогу. Я более не звонил и не писал Лене. С другом они, видимо, тоже телефонами не обменялись. Она в его разговорах более не упоминалась. Хорошо все-таки выглядеть  в глазах окружающих простым человеком, без амбиций и особых талантов. Они перестают тебя опасаться и раскрываются. А может просто она отменила на меня планы. И это тоже неплохо. Потом, когда я уже отбывал по распределению в селе Целинном Курганской области – пришло ее письмо. (Она знала, куда распределяюсь).  Написала, что помнит меня, у нее все хорошо и родила дочку. Одинока. Дочке уже столько-то месяцев. Я подсчитал – это был месяц окончания института. Месяц, когда вся жизнь впереди, дни восторгов, дни только что полученного диплома, дни, к которым стремились шесть лет.  Что она хотела сказать этим письмом? Что возбудить? Что на последнем вечере после присяги отдалась кому-то, возможно, во множественном числе? Да так, что и отца-то определить затруднительно? Как говорилось в одном стихотворении, которое в детстве мне прочитала одна девочка, встретился девушке «такой хороший парень – ну как ему не дать?» Иначе, логично рассуждая, была бы уже замужем. Девченка-т симпатичная.  Да и мне-то писать зачем тогда?  Или, что я пожелаю ответить по великой любви? Но, синьора, не лучше ли найти истинного папу? Или, что узнав про ее  дочу,  я начну закладывать с горя? Но тоже странно. Земфира не верна? Но это ее личное дело, я не блюститель нравов, предложения не делал (слава тебе, Боже) и не вправе требовать верности. Она свободна и тоже человек. Мы современные люди, врачи, – великая любовь? Как сказал впоследствии один мой коллега по работе: «Я, конечно, дурак, но не до такой же степени». Что же,  что заставило ее написать мне? До сих пор не могу найти ответа. Вся любовь испарилась на дорожке в сосновом лесу, по которой мы возвращались с озера Шарташ. Поняла ли она это? Не знаю.
 Танюша Пламеневская распределилась с мужем  в Свердловске, как замужняя пара, имеющая здесь жилье. Я же был заброшен судьбой в село Целинное Курганской области, откуда через три года бежал. Главный довод для бегства был таков: «Да, люди там хорошие, обстановка спокойная, уклад  мирный, жилье есть, девушки смотрят. Но… но быть похороненным на целине? Извините».
  По возвращении в пенаты в Свердловске вновь случайно встретился с Таней. Она работала в той же ведомственной системе, куда и я устроился . При первой встрече она напела мне, как любит ее муж и какое вкусное варенье из земляники он для нее варит. Таня располнела, хотя была все также привлекательна.  Перенесла какую-то операцию, что-то с гнекологией . Но в целом казалась довольной, собиралась в Венгрию по путевке. Через несколько месяцев мы вновь встретились и я узнал, что мужа она выгнала. Вернувшись из Венгрии она застала его на квартире с любовницей и выгнала обоих. Еще через некоторое время я узнал, что муж при разводе требует раздела квартиры. Таня была удручена. Квартира была целиком ее и требовать хоть что-то себе было со стороны мужа хамством. Да он и был хамом по сути, просто раньше она этого не знала. Я к тому времени собирался жениться. Узнав это, Таня с легким удивлением сказала: «Да кому ты нужен?» Вскоре я уехал из Свердловска.
  Такова история блистательной Танюши, сказавшей мне как-то: «Нам надо было родиться в другое время. А сейчас все так приземленно и плоско».


                Александр Красинский