Раз бычок, два бычок отрывок из повести

                Раз «бычок», два «бычок»

День был солнечный и жаркий. Даже на самых высоких деревьях ни одна веточка, ни один листочек не шевелились
. Одурманивающий запах цветущих лип как будто обволакивал густым сиропом всё вокруг. Воздух от нагретой земли зримо колебался, создавая мираж колеблющейся воды. Такое видение Лёшка видел только ранней весной, когда солнце нагревало влажную землю. Покойная бабушка Марфа всегда говорила, что это Макар телят гонит на пастбище. Лёшка всегда думал: «Что за Макар бестолковый? Кто же по голой пахоте, где нет ни одной травинки, пасёт скотину?» На вопрос внука бабушка всегда сердилась, шлёпала его по затылку и говорила: «Ну, у кого ты такой безбожник, уродился? Ничего – подрастёшь, поумнеешь». Лёшка, поглаживая пятернёй затылок, не мог уразуметь: «Ну, что за люди – эти взрослые? Придумывают себе разных баек, а другие расплачиваются подзатыльниками?»
Вот и сегодня, когда даже куры попрятались в тень и только воробьи, как ни в чём не бывало, купались в дорожной пыли, топал и Лёшка по улице, поднимая, потрескавшимися от «цыпок», ногами, клубы пыли. Воробьи, недовольные вмешательством в их владения, громко чирикая, перелетали на другое место и, осторожно поглядывая своими бусинками глаз, возобновляли свои игрища. Лёшка, заинтересовавшись воробьиными разборками, несколько раз подыгрывал этой, такой домашней, и такой независимой, птице. Воробьям, как бы, нравилось, и они не спешили улетать. В конце концов, Лёхе надоела чирикающая воробьиная компания. Он нагнулся, что бы поднять камень. Воробьи, конечно, птица почти домашняя, почти как курица, но не глупая – недаром возле людей прижилась – мгновенно, всей стаей, снялись и уселись на ближайшую акацию. Лёшка с досады плюнул и запустил камень вслед воробьям. Испуганная стая улетела от греха подальше. Лёшка же со скучающим видом покрутил головой на все стороны. Ни одной живой души. Как будто вымерли все. «И куда это поделись Мазя, Валька, Толик, наконец? Не иначе засели где ни будь в тени, а может махнули в лес. А как же я? Почему меня не позвали? Ну, с Валькой понятно – тот до сих пор не может ему простить «рождественский подарок». Прошло столько времени, а он сердится и обещает, при случае, отыграться. Да-а-а! И смех, и грех тогда случился. Валька тогда ставил на железной трубе почти всю кожу с языка и губ». Наверное, тогда чёрт Лёшку укусил за язык – вот и брякнул, что труба сладкая. А, всё-таки, интересно было смотреть на Вальку, когда он, как муха на липучке, трепыхался на трубе. Лёшка знал, что Валька обид не забывает и не прощает. Несколько раз он пакостил ему, но так – по мелочи. Лёха всегда держал ухо востро, общаясь с ним. Но не всегда удавалось выскочить из Валькиных «капканов».
Правду говорят – помяни чёрта, он не долго заставит себя ждать. Так и в этот раз. Не успел Лёшка домыслить о не простых  своих отношениях с Валькой, как тот «нарисовался» из ворот своего деда Петра.
-Привет, Лёха. Чего шатаешься по улице в такую жару? Смотри, смотри – башка твоя дымится! Плюй на лысину, а то сгоришь!
Лёшка от неожиданности, сразу не поняв подвоха, инстинктивно шлёпнул себя пятерней по макушке головы. Валька «заржал» во всё горло, хватаясь за живот. Поняв, что попался на очередную Валькину «замануху», тем не менее, не очень и обиделся на дружка. Он уже привык к его подвохам, но оставить свой конфуз без ответа не позволяла пацанячая гордость. Ответить ударом на удар – это был закон.
-Ну, ты и придурок. Это же надо такое придумать. А, что это у тебя на губах свисает? Смотри, смотри!
Всё это было произнесено с таким натуральным видом, что Валька мгновенно шлёпнул себя по губам ладонью. Теперь «ржал» Лёшка. Злые огоньки сверкнули в Валькиных глазах. Он понял намек. Зимний конфуз до сих пор не давал ему покоя.
-Ну, ладно, Лёха – один, один. Кто старое помянёт – тому глаз вон.
-Ага! А мамка говорит ещё: «А кто забудет – тому два».
Дружок только головой помотал, как конь, который отгоняет назойливых мух.
-Валька, ну, ты не обижайся. Губы целы, язык зажил. Мир? Давай, заключаем мир и всё забываем. Добро?
Дружок скривил губы в, еле заметной, ухмылке, наверное, сожалея о том, что инициатива осталась не на его стороне. Но, как старший по возрасту, всё же захотел последнее слово оставить за собой.
-Ладно, Клоп, согласен. Мир. Да я уже и забыл, - промолвил он.
Лёшка ничего не заметил. Он был рад, что помирился с Валькой – всё-таки, воевать с другом, да ещё старшим за тебя – себе дороже. Ох, как он был прав! И очень скоро он смог в этом убедиться.
Валька, небрежно похлопав Лёшку по плечу, произнёс:
-Пошли ко мне, вернее к деду Петру. У меня что-то есть такое, от чего ты ни за что не откажешься.
Тот, заинтригованный Валькиным предложением, с готовностью зашагал за дружком. А Валька, заговорчески поглядывая по сторонам, направился мимо дома, сарая и копны сена, через огород в сад. Лёха знал, что в саду у друга есть укромное место, где Валька, когда надо, прятался, хранил свои пацанячие вещи: ворованные яблоки, груши, огурцы, помидоры – словом всё, чем промышляла братва в садах  и огородах. Но, самое главное – там хранились спички и курево. О! Это отдельный случай. Всё дело в том, что все пацаны, за редким исключением, были курящими. Подражать взрослым мужикам считалось особой доблестью. Это подымало престиж и значимость в глазах пацанов. Естественно, папиросы никто из малолетних курильщиков купить не мог. Откуда у малолеток деньги? Не каждый мужик имел деньги на папиросы. Многие пользовались возможностью «стрельнуть» папироску. Но, пацанва находила возможности и способы раздобыть курево. Одним из самых распространенных способов – это собирать окурки, а проще «бычки». Насобирать «бычков», выпотрошить из них оставшийся табак, а потом из кусочка газеты свернуть «козью ножку». Это умел каждый, уважающий себя, пацан, наверное, и пяти, и шестилетнего возраста. Владели этим искусством и Лёха с Валькой. Только вот «бычки» собирал, почему-то Лёшка, а первая затяжка всегда доставалась Вальке. Собирать Лёхе приходилось в самых разных местах, но самыми «урожайными» считались места, где мужики собирались группами. Это возле дворов, где  после работы или в выходные и праздники собирались соседи посудачить о том, о сём, обменяться новостями, поговорить о жизни, возле магазина, где в долгой очереди выкуривалась не одна папироса. Но самым урожайным местом считалась совхозная контора, а также очень перспективными были места, где были какие-либо гулянки, а самый фарт выпадал на свадьбах. В таких местах «бычки» были, как говорили пацаны, полуметровыми, то есть, выкурит мужик половину папиросы и выкидывает. Но, самой большой удачей считалось найти абсолютно целую, а ещё больше – это найти неполную пачку. Это было настоящей удачей. Но, таких случаев бывало очень мало, и они случались очень редко. Так что, основным поступлением табака оставался нудный сбор «тощих» «бычков». А ещё конкуренция была сумасшедшая. Много было охотников. Так что, «бычки» не залёживались. Этим грешили и безденежные мужики, и великовозрастные парни. Так что, Валька не утруждал себя поиском курева. Зачем? Эту работу можно переложить на младшего. Но, это – закон джунглей – старшему и сильному  всегда первый кусок и, естественно, получше. Но Лёха не обижался на это. Такие правила. Это было само собой разумеющееся. Это была жизнь с её хорошими и плохими сторонами.
Вот и в этот раз заинтригованный Лёха топал за дружком. Густые заросли молодняка вишен и слив спрятали друзей от посторонних любопытных глаз. Просторный шалаш, прохладная тень, запахи яблок и груш – это была сказка в эту сумасшедшую жару.
Валька упал на толстый слой травы, застилавший пол шалаша. Лёшка, не ожидая приглашения, повалился рядом.
-У-у-у-х! Красота! Здесь жить можно. Ну, как, Лёха, тебе нравится?
-Ага! Сплошная сказка. Ни тебе жары, ни тебе паршивых мух. Класс!
Несколько минут друзья наслаждались прохладой и тишиной. Валька, с загадочной улыбкой, повернул лицо к Лёшке.
-А что у меня есть? Обалдеть! Покурить хочешь? Смотри, что у меня есть. Если хочешь – будешь первым, первая затяжка твоя.
Хотел ли Лёшка покурить? Ясное дело. Но удивила Валькина щедрость. Он смотрел, как Валька доставал из укромного тайника коробку из-под монпансье. Открыв её, смотрел на дружка с гордой, но, какой-то, хитроватой улыбкой. В коробочке из-под конфет было полно махорки. Вручную нарезанные листья и стебли табака, издавали специфический, ароматный запах. Лёшка понял, что дружок своровал у своего деда Петра самосад. Он часто видел, как Валькин дед, свернув папиросу, прикуривал её, делал две, три затяжки, клал её и шел заниматься своими делами. Потом, через время, подходил, делал ещё несколько затяжек и опять уходил по своим делам. И так довольно продолжительное время. Лёха ни разу не видел, что бы дед выкуривал «козью ножку» за один присест. Даже, отдыхая на лавочке, возле дома и, по сути, ничем не занятый, не изменял своей привычке – выкуривал самокрутку в несколько приёмов.
Лёшка всегда думал, что дед Кудрин растягивает удовольствие. И вот теперь этот знаменитый дедов табак был в коробочке перед ним и издавал такой знакомый и, вместе с тем, какой-то специфический запах. Это потом он узнал, что дед добавлял в табак чабрец и ещё какие-то травы для аромата. А сейчас он с восхищением смотрел на Вальку.
-Ну, ты как? Ты будешь крутить или я? – спросил тот.
Как же Лёха мог отказать себе в удовольствии свернуть самую настоящую самокрутку, с самого настоящего самосада? Да, к тому же, это была всегда прерогатива Валькина, а тут такая щедрость.
-Конечно, я. А то всё ты да ты.
Он аккуратно оторвал прямоугольник газеты, согнул его и насыпал две щепотки табака. Аккуратно расправил и начал крутить папиросу. Эту процедуру он делал со знанием дела. Практика была огромная. Сколько он свернул их из сухого лопуха или листьев подсолнечника. А это бывало частенько, если не удавалось раздобыть «бычков». Тогда в дело шли и сухие листья лопуха, и сухие листья подсолнечника, и ещё некоторые травы, но самыми безобидными были именно эти растения. От них было меньше кашля, и не кружилась голова.
Готовая самокрутка красовалась в Лёшкиной руке. Он, всё же, протянул её Вальке, уступая, как обычно, пальму первенства старшему. Но тот сразу замахал руками.
-Нет! Нет! Сегодня ты первый. Ты же у меня в гостях, - к чему-то добавил он.
Лёшка, всё-таки, немного удивившись, но, тем не менее, в душе остался доволен. Ещё бы – Валька уступает первенство. А это много значило. Он даже загордился собой. Невзирая на то, что покуривать Лёха начал давно, он, всё же, почти не затягивался дымом, а так, – набирал дым в рот и потихоньку выпускал его. Шиком считалось пускать дым через нос. Это и придавало взрослости, и не нужно было затягиваться дымом. Но немножко он, всё-таки, вдыхал и, от этого подступала тошнота к горлу и болела голова. Валька же, хоть и не сильно, но затягивался дымом постоянно. Это давало возможность ему глумиться над Лёшкой, над его робкими попытками курить по-настоящему.
-Ну, ты, Клоп, что ты переводишь табак? Смотри как нужно.
И Лёшке преподавался очередной урок курения. Он пытался добросовестно выполнять Валькины наставления, но организм отторгал пока все попытки закачивать дым в лёгкие.
Держа двумя пальцами «козью ножку», Лёшка наклонился к Валькиным ладоням, в которых тот держал зажжённую спичку. Прикурив папиросу, пустил струйку ароматного дыма Вальке в лицо.
-Ну, ты, давай, не дуркуй. Не переводи курево. Что ты даром дым пускаешь? Давай, как я тебя учил. Набери дыма в рот, глубоко вдохни и скажи – и-и-и, мама идёт, а потом потихоньку выдыхай. А то пыхтишь, как паровоз на подъёме.
-Так, это – башка болеть будет и тошниловка начнётся.
-Ну, ты и фрукт. То всё время хнычешь, что тебе всегда окурки достаются, а тут тебе первому предлагают, а ты в отказ. Ладно, давай сюда «соску». Не умеешь – больше не проси.
-Да, ладно, Валька, не гунди. Я ещё раз попробую – может получится.
Лёшка потянул из самокрутки затяжку побольше и, как учил Валька, затянулся дымом. Сказать «и-и-и» он успел, но слова «мама идёт» - остались во рту, которым он делал манипуляции, сродни рыбе, выброшенной на берег. Он беспомощно зевал ртом, глаза его округлились и выкатывались из орбит. Сделать дыхательное движение он не мог, как ни пытался. От недостатка воздуха его лицо начало приобретать красноватый, а потом и синюшный оттенок.
Валька, смотря на его безуспешные попытки, «ржал», хватаясь за живот. Он был полностью доволен своей шуткой. О! Это было почти полное отмщение. Но по мере того, как Лёшка, не имея возможности сделать вдох, упал на землю и начал дёргаться в конвульсиях, смех сошел с его довольной физиономии, и на лице появилось явное беспокойство.
-Лёха, ты чего? Ну, ладно, заканчивай притворяться. Лёха, ты слышишь меня?
В ответ Лёшка только и смог, что повертеть рукой перед раскрытым ртом. Не на шутку напуганный, Валька нагнулся над дружком и, не зная, что делать, начал стучать ему по спине ладонью. Эти манипуляции, наверное, и спасли Лёшку от удушья. В какой-то момент он издал звук, похожий на выхлоп из тракторной трубы. С его рта вырвался  клубок табачного дыма и вздох облегчения с глубоким вдохом. Дёргавшееся в конвульсиях, Лёшкино тело, начало дышать. Валька облегчённо перевёл дыхание. Он изрядно перепугался, с опозданием осознавая, что поступил, по меньшей мере, необдуманно, а по большому счёту – подло.
Лёшка, наконец, отдышался, но подниматься не спешил. Взгляд его был ещё полу отсутствующий. Ладонью он поглаживал, массируя, грудь. Через несколько минут попытался подняться, но попытка оказалась неудачной. Кружилась голова, ноги были, словно, ватные. К горлу постоянно подкатывала тошнота. С трудом, но сел на пол.
-Гад, ты, Валька. Гад и быдло. А если бы я сдох?
-Ну, живой же? Я и подумать не мог, что ты окажешься таким слабаком. Да ты не очень выступай. Забыл зиму? Рождество? Трубу? Так, что  - один, один, а может ещё и не совсем так.
Лёшка понял, что Валькина месть на этом ещё не закончилась. Злопамятная натура его ещё не успокоилась Что, при случае, он постарается отомстить ещё и, наверное, не один раз.
Постепенно тошнота прошла, глаза перестали слезиться, ноги уже не дрожали и не подгибались от слабости, только голова побаливала.
-Всё, потопал я домой. Нужно ещё отлежаться немного.
-Слышишь, Клоп, пойдём, скупаемся.
-Да, пошел ты к чёрту, а  то ещё вздумаешь утопить меня – у тебя ума хватит.
Махнул рукой и зашагал через соседские  огороды к своему дому. Голова ещё немного кружилась и побаливала. Ноги дрожали, но, всё-таки, шагал он довольно бодро. Полудённое солнце жгло невыносимо сильно, и Лёха хотел, как можно быстрее спрятаться в прохладную тень. Дома его встретил только кот Кузя. Его так разморила жара, что он даже не поприветствовал своего хозяина. Когда тот вошел во двор, кот не кинулся к нему, как обычно, не стал тереться о его ноги, высказывая, тем самым, свою любовь, радость и преданность. Он открыл один глаз, потянулся всем телом, поцарапал передними лапами деревянную лавку и, перевернувшись на другой бок, застыл без движения, часто дыша от нестерпимой жары.
Лёха улёгся на кровать, стоявшую под раскидистой яблоней. Благодатная прохлада окутала его, лёгкий ветерок шевелил, выгоревшие на солнце, волосы. Клонило на сон. Наверное, это было следствием перенесённого стресса после пробы Валькиного табака. Через несколько минут он уже спокойно спал, раскинув руки.
   
Колесо никак не хотело подчиняться Лёшке. Никак не хотело катиться ровно. Всякий раз норовило вильнуть в сторону или наскочить на любое препятствие. «И как это у Вальки так здорово получается?» - подумал он.
Это была отличная забава. Делалось это очень просто – со старого велосипедного колеса удаляли все спицы вместе с втулкой, из проволоки делалась «погонялка». Это было что-то похожее на кочергу, только конец изгибался буквой «П» немного шире обода колеса. Вот тебе и «руль – погонялка». Бежишь и толкаешь «погонялкой» колесо. Вот тут-то и «зарыта собака». Нужно ухитряться держать равновесие колеса, чтобы оно не виляло из стороны в сторону и не падало. Валька владел этим искусством отменно – ведь у его отца был велосипед и старые колёса имелись в избытке. Лёшка, который никогда не имел велосипеда, приходилось выпрашивать колесо и «погонялку» у друзей. Но, как говорится, чужое есть чужое. Это то же самое, что зимой попросить один конёк у кого-то и учиться фигурному катанию. Так и с этим колесом. Но тут Лёхе повезло – его одноклассник, Ванька Половинко, дал ему игрушку на целый день. Это была удача. «Теперь он утрёт нос этому Вальке. Хватит ему выпендриваться», - весело и с удовольствием размышлял Лёшка
В конце - концов, понемногу колесо начало подчиняться ему. Худо - бедно, но он научился управлять им. Но, какое же представление без зрителей? А на улице, как на грех, ни единой живой души. Лёшка катал свой агрегат туда, сюда, дразнил дворовых собак, а зрителей как не было, так и нет. Ага! Вот и калитка стукнула. Вот и Валька выкатил своё колесо.
- Ого! Лёха, ты тоже обзавёлся своим транспортом? Где взял? Наверное, стащил где-то или у малышей отобрал?
- Не-е-е! Ванька Половинко дал на один день. Ты знаешь, а я уже, почти, научился. Так, иногда виляю, но до конца дня буду первоклассным водилой.
-Ну, что – погнали к лесу? Кто первый – тому и приз.
-Какой? Чего ты там ещё удумал? Опять замутить что-нибудь вздумал? Нет, больше я на твои «заманухи» не поведусь
-Ладно, Клоп, не бойся. Я хотел как лучше. Не хочешь, не надо. Давай тогда наперегонки. И, всё-таки, кто первый – тому первому прикуривать папиросу. Смотри – «Казбек». Я у бати достал. Гость у нас был вчера из города. С батей сидели, обмывали встречу, ну и батин друг угощал его «Казбеком». Потом уехал, вернее батя отвёз его на мотоцикле, а «Казбек» остался на столе. Такой случай! Грех было не стащить. В коробке и осталось то всего три штуки – одну я и стащил. Надеюсь, батя не заметит – под «мухой» был крепко.
-Ладно, давай, если не врёшь, погнали.
Оба включили «четвёртую скорость» и, издавая звуки едущих на подъём машин, покатили свой транспорт по улице прямиком к лесу. Как Лёшка не старался, обогнать Вальку ему не удалось. Правда, в какой-то момент, он догнал его, даже сравнялся с ним колесо в колесо, но, скорее всего, Валька дразнил его, а проще, давал ему фору. В самый последний момент он сделал рывок, и Лёшка был посрамлён.
-Вот так, Клоп, учись, пока я живой. Если хочешь, я тебе дам колесо, но только оно гнутое, ну, понимаешь – «восьмёрка». Попробуй его выровнять и будет у тебя собственный «студебеккер». А ты сходи к Мишке немому. Он ремонтирует колёса. Говорят – ровняет совсем безнадёжные.
Лёшка безнадёжно махнул рукой. Дескать, лишняя морока, да и кто знает, что Валька попросит взамен за своё безнадёжное колесо? С ним свяжись – себе дороже.
Что бы отдышаться, друзья присели в тени. Солнце стояло почти в зените. В лесу слышался хор всевозможной птичьей братии. Вот послышался, как звук флейты, голос иволги, вот дрозд запел свою песню, пролетела кукушка, считая года и, усевшись далеко в лесу, затихла. Дробь дятла разносилась, как бой барабанов на военном параде.
-Ну что, ты проиграл. Первая затяжка моя.
Валька вытащил из-за пазухи папиросу, осторожно размял её пальцами, как настоящий курильщик и небрежно воткнул её себе в правый угол рта. Получилось эффектно. Лёшка с завистью наблюдал за пижонством своего дружка. Тот, заметив Лёшкину реакцию, вдруг, вытащив папиросу со рта, протянул её Лёхе.
-Держи, прикуривай – мне не жалко.
Тот от неожиданности только слюну проглотил, сделав шеей такое движение, как кот Кузя, когда удавится большим куском пищи. С опаской, осторожно взял папиросу двумя пальцами. Эта папироса, с длинным мундштуком, выглядела совсем не так, как тонкий и короткий «Прибой» и «Норд» и, даже, не, приятно пахнущая, «Наша марка». Это был шик!
-А не будет, как в прошлый раз? Я ещё не отошел от твоего самосада.
-Прикуривай же, не тяни резину. Тебя не поймёшь – то ты обижаешься, что тебе достаются окурки, то воротишь нос от «Казбека», - протягивая зажженную спичку, изрёк Валька.
Лёшка, поглядывая с недоверием на дружка, прикурил. Выпустил дым через нос, при этом, немного втянув в себя. Ничего страшного не произошло. Дым как дым и ничего больше. Значит, не обманул Валька. Лёха успокоился и следующую затяжку сделал уже смелее. Наверное, всё-таки, Вальку «заела жаба».
- Ну, ты, Клоп, не зарывайся. Давай, дальше я, а то, я вижу, мне ничего не достанется.
-На, жмот. Я только прикурил и сделал две затяжки. Смотри – почти целая. У, жадина!
Лёшка с обидой ткнул папиросу Вальке в руку и обиженно отвернулся. Валька, не обращая внимания на Лёхину обиду, с наслаждением затянулся дымом. Папиросу держал между указательным и средним пальцами, с кокетством держа пальцы прямыми и с пафосом, после каждой затяжки, отводя руку в сторону. И так бесконечное число раз. Папироса всё уменьшалась и уменьшалась. И вот до мундштука осталось совсем немного. Валька сделал последнюю затяжку и небрежно протянул Лёхе «бычок».
-На, Лёха, здесь ещё много.
С обидой, но в душе, всё же, довольный, что дружок не забыл его, тот взял папиросу. Несколько затяжек и вот уже запахло картоном – табак кончился. Лёшка бросил окурок, стрельнул сквозь зубы слюной. Это тоже входило в ритуал «настоящих» курильщиков.
-Ну, ты и жмот, Валька. Оставил мне одну смолу.
-Ладно, без обид, Лёха. В следующий раз стащу курево – тебе первому и до не хочу. Добро? Ну, не дуйся.
На Лёшкиной физии расплылась довольная улыбка. (Блажен, кто верит). Если бы он знал, чем закончится тот, следующий раз.
Через несколько дней Лёшка, услышав свист на улице, выглянул в окно. На тротуаре стоял дружок и махал ему рукой. Лёха пулей выскочил из дома. Валька, улыбаясь, держал горбушку хлеба в руке, и, время от времени, откусывал от неё небольшие кусочки. Лёшка потянул ноздрями воздух – «с чесноком. Класс! Везёт же некоторым».
Дружок, не долго думая,  отломав от горбушки кусок, протянул Лёхе.
-Держи и жуй. Чем занимаешься?  Чего сидишь в хате?
-Да, так. Сейчас ничем. Мамка дала задание прополоть и прорвать морковку. Так я ещё с утра пораньше поднялся пока по холодку ещё не жарко, сделал дело, и улёгся досыпать, а тут слышу твой свист. Вот и всё. А ты куда намылился?
-А-а. Я тоже с утра задание выполнил – два мешка травы корове заготовил, теперь до обеда свободен. А после обеда ещё два мешка нужно заготовить. Да это ещё не скоро. Айда, погуляем.
-Куда?
-Пойдём на низ, в кущири. Помнишь, мы там шалаш делали? Давно уже там не были. Наверное, всё высохло. Подправим, обновим, а потом заготовим харчей. Натащим туда огурцов, помидор, яблок. Ну, короче – всё как всегда. А там, глядишь, и пацаны подкатят.
-Ладно. Только дверь замкну и погоним.
Через пару минут друзья уже топали по тропинке, ведущей вдоль огорода, на зеленеющий травами, луг.
Шалаш, как и предполагали, имел совсем невзрачный вид. Трава и ветки с листьями от жары давно высохли. Крыша шалаша выглядела, как у взъерошенного воробья перья. Весь шалаш светился насквозь дырами. Короче – уныние и запустение.
-Я же говорил, - промолвил Валька. – Давай начинать. Пошли в посадку, наломаем веток, а потом нарвём на лугу травы.
Дружки с энтузиазмом принялись за работу. Часа через полтора совместного, плодотворного труда, работа была закончена. Сверху шалаш был укрыт свежими ветками, а внутри пол был застелен  луговым, пахнущим разнотравьем. Получилось больше чем хорошо – получилось прекрасно. Друзья, после трудов праведных, залезли во внутрь отдохнуть. Лежать на благоухающей постели было одно удовольствие. Отдохнув немного, принялись выполнять вторую часть задуманного плана.
С огурцами и помидорами проблем не было. Это всё росло на своих огородах. Яблок наворовали из сада деда Пивня. Да – того самого деда, от которого не один раз перепадало хворостиной по спине и часто – ниже. Ну, кто же виноват, что у него были самые лучшие яблоки и груши. А его «белый налив» так и просился сам в рот.
«Операция» прошла успешно. Целая куча яблок возвышалась в углу шалаша, издавая ароматный запах, который, смешавшись с запахами луговых цветов, создавал непередаваемый микроклимат. Лёха с Валькой были на вершине блаженства. Они лежали на мягкой, с пьянящим запахом, постели, и наслаждались этим блаженством.
Через некоторое время Лёшка, сквозь полу прикрытые веки, увидел, что дружок, поднявшись, сел. Подёргав себя за ухо, он зевнул во весь рот, потянулся до хруста костей и толкнул Лёшку в бок.
Ну, чего затих? Яблоки есть, огурцы есть, помидоры есть. Чего ещё не хватает? Правильно – хлеба и ещё кое-чего. Да и соли, конечно. Ну, кто за чем? У тебя что есть дома?
-Да, особо ничего. Разве что соль есть. А так, больше ничего Хлеб мама спрятала.
-А спички есть? Нужны спички.
-Спички есть. Спички могу притаранить. А зачем?
-Ну, ты и лох, Лёха. Увидишь. Ладно, погнали по домам. Да смотри, не долго.
Они быстро вылезли из шалаша, пролезли сквозь заросли лозняка и клёна, и вышли к своим огородам. Каждый быстро направился к себе.
Через полчаса они уже сидели в шалаше. Не мешкая, принялись за еду. Валька принёс хлеб, Лёшка - соль и спички. Приняв во внутрь по несколько огурцов и помидор, закусили «белым наливом».
-Так, после вкусного обеда, по закону Архимеда, нужно закурить, - изрёк Валька, поглаживая себя по животу.
Лёшка с интересом смотрел на дружка. Тот с загадочным видом полез рукой себе за пазуху и, торжествующе улыбаясь, вытащил что-то, завёрнутое в кусок газеты. Не спеша, стал разворачивать свёрток. Вскоре на его ладони лежала папироса «Казбек».
-Видал? Я же тебе обещал. Помнишь? Вот, держи, ты будешь первым.
Лёха, довольный Валькиной щедростью, взял папиросу, небрежно, как и Валька, прошлый раз, указательным и средним пальцами. Дружок засуетился, зажег спичку. Лёшка прикурил не затягиваясь. В этот момент он почувствовал, что дым имеет не свойственный табаку вкус и запах.
-Это что за табак такой?
-А, чё. Табак как табак, папироса как папироса, - отводя глаза в сторону, ответил тот. – Да ты не напрягайся. Не хочешь не надо. Больше никогда не получишь.
Лёшка с сомнением поглядел на дружка, ещё раз понюхал папиросу и, вздохнув, сделал глубокую затяжку. Сказать, что он сразу ничего не понял, нельзя. Он мгновенно понял, что опять попался на Валькин крючок, но было уже поздно. Дыхание заклинило, выдохнуть, при всём старании, он не мог. В груди жгло, как будто глотнул кипятка. Он начал кататься по полу шалаша, одновремённо стуча себя руками по груди. Наконец ему удалось выдохнуть дым и сделать глубокий вдох. Из глаз ручьём лились слёзы, и он их размазывал грязными ладонями по лицу.
Через некоторое время его дыхание восстановилось. Валька, наверное, не ожидая такого результата, даже не стал смеяться, а только молча смотрел на дружка. Тот, молча, не вымолвив ни слова, вылез из шалаша и, шатаясь, побрёл домой. В груди не переставало жечь, голова кружилась, перед глазами плыли разноцветные круги. Кое-как добрёл к дому и упал на кровать, стоявшую под яблоней. При этом, не заметив кота, придавил его. Кот, заорав благим голосом, выскочил из-под Лёшкиного тела. Отскочив метра на два, остановился, с удивлением поглядывая на хозяина. Такое в их совместной жизни случилось впервые. Хозяин любил его и никогда не обижал, если не считать совместных игрищ, иногда переходящих грань, дозволенную коту и, тогда Кузя иногда получал по ушам или копняка под хвост. Но, чтобы вот так, грубо – никогда. Успокоившись, кот начал приводить себя в порядок, с усердием облизывая помятую шерстку. Лёшка же в полудрёме ворочался с бока на бок, постанывая. В груди болело, дышать приходилось потихоньку, чтобы уменьшить приступы боли и отдышки. При закрытых глазах кружилась голова и Лёшка, как будто, падал куда-то, вниз. При открытых – яркий солнечный свет вызывал боли в голове. Лёшка то открывал глаза, то закрывал, в зависимости от неприятных ощущений в тот или иной момент.
Солнце уже клонилось далеко на запад, когда Лёха попытался встать. Сначала он потихоньку сел на кровати. Когда прошла лёгкая тошнота, подкатившая к горлу, он, держась за спинку кровати, сделал попытку подняться на ноги. Это ему удалось, хотя и с большим трудом. Ноги дрожали, как после продолжительной и тяжелой болезни. Но это длилось не долго. Вскоре головокружение прекратилось, ноги перестали дрожать, но боль в груди не проходила и, даже слюну было глотать тяжело. «Скоро должна мама прийти с работы», - подумал Лёшка. Подошел кот Кузя и стал тереться об Лёшкину ногу, приветствуя хозяина и, наверное, напрочь забыл недавнюю обиду, нанесённую всегда ласковым хозяином. Кот, видать, тоже понимал своим звериным умом, что тот не со зла его обидел. Громкое котячье урчание обрадовало Лёху. Он бережно поднял кота и положил себе на грудь. Кузя совсем растаял от такой ласки, и с усердием стал тереться холодным, мокрым носом о Лёшкино лицо. Это была высшая котячья благодарность.
Вдали, за лесом, слышалась песня, и Лёшка сразу узнал мамин голос – звонкий и чистый. Песня лилась, отдаваясь эхом в лесу.
                По за лугом зэлэнэнькым,
                По за лугом зэлэнэнькым,
                Брала вдова лён дрибнэнькый
                Брала вдова лён дрибнэнькый
            
                Вона брала, выбырала,
                Вона брала, выбырала,
                Тонкый голос подавала,
                Тонкый голос подавала
    
                А Васылько сино косыть,
                А Васылько сино косыть
                Тонкый голос пэрэносыть,
                Тонкый голос пэрэносыть
   
                Бросыв косу додолоньку,
                Бросыв косу додолоньку,
                А сам пишов додомоньку,
                А сам пишов додомоньку…
Песня всё приближалась и приближалась. «Наконец, мама скоро будет дома», - обрадовался он. У него потеплело в груди, и даже боли стали легче – не так донимала отдышка. Опустив кота на землю, вышел на улицу. Стук колёс слышен был уже за садами, напротив их дома. Вот песня умолкла и, вскоре, с переулка показалась мама. Лёшка побежал навстречу и скоро уже прижимался головой к маминой груди. Мама пахла полынью, сурепкой и ещё какой-то травой. Её тело, весь день гревшееся под палящим солнцем, издавало такое тепло, как зимой, хорошо нагретая печка. От неё так и полыхало солнечным жаром.
-Что, Клопик, как дела? Что-то ты такой бледный? Не заболел ли? Может, перекупался в воде? Наверное, целый день  из воды не вылезал? Верба там ещё не выросла? Давай потрогаю голову. Да нет, голова не горячая. Виски ещё попробую. Виски стучат, как при простуде. Ну, так что ты такой бледный? Ты не голодный? Я же тебе оставляла и суп, и хлеб.
-Я его слопал ещё утром. Весь.
-Ну, ничего, Лёшенька, - вздохнула мама. – Сейчас приготовим что-нибудь.
Пройдя в калитку, мама, не откладывая в долгий ящик, принялась за приготовление ужина, да и завтрака одновремённо. Кот, обрадовавшись её приходу, тёрся и путался у неё под ногами, понимая, что с её приходом обязательно будет ужин.
Лёшке стало легче на душе, даже боль в груди отступила куда-то. Он старался помочь маме, предлагая то одну, то другую помощь. Наталья с некоторым удивлением поглядывала на него. Однако, была довольная его желанием и готовностью помочь ей. С горечью вспомнила свою маму. Как хорошо было, когда она была жива. Придёшь с работы – и убрано, и наготовлено, и Лёшка под присмотром. А теперь? Она только горько вздохнула и мысленно махнула рукой. Две слезинки покатились по щекам и, не успев упасть на пол, испарились на горячих щеках, оставив два светлых следа на запыленном лице. «Проклятая жизнь, даже умыться некогда», - вздохнула тяжело. А руки делали своё дело, как будто ими руководила другая голова.
Вскоре ужин был готов. Наталья пошла к рукомойнику, смыла с лица дневной жар и пыль.
-Лёшенька, садись, будем кушать. Давай, давай, подсаживайся быстрее. Я такая голодная, что могу  и миску проглотить.
Лёшка не спеша, уселся на стул и принялся за ужин. Как не был он голоден, но боль в груди давала о себе знать. Он подолгу дул на ложку, осторожно вливал суп в рот и, с видимым усилием, глотал его. К хлебу он даже не притронулся вовсе. Наталья, уставшая за целый день, молча ела и не сразу заметила Лёшкино состояние. Но, в конце концов, она всё же обратила внимание, что с сыном что-то не так.
-Сыночек, что с тобой? Ты, почему почти ничего не ешь?
Лёшка что-то промычал, неопределённо передёрнув плечами.
-Мам, я просто хочу спать, - наконец выдавил он из себя.
Не очень поверив ему, но перечить и расспрашивать не стала.
-Ладно, ладно. Иди, мой ноги, умывайся и в люлю. Утро вечера мудренее. Завтра за завтраком скушаешь  побольше.
Лёшка не стал себя долго уговаривать. Быстро умывшись, нырнул в кровать. Он ещё слышал как мама, моя посуду, гремела тарелками. Вдруг что-то холодное и мокрое дотронулось до его уха. Лёшка в полудрёме нащупал Кузину голову, машинально оттолкнул его и кот, обидевшись, пошел и улёгся у него в ногах. Как мама заходила в дом, как ложилась в кровать, он уже не слышал. Первый сон накрыл его своим крылом.
На другой день Лёшка проснулся поздно. Некоторое время полежал с закрытыми глазами, потом, открыв их, повёл вокруг взглядом, не поворачивая головы. В доме была полнейшая тишина, даже ходики на стене не цокали – гиря опустилась до самого низу. Мамы не было слышно. «Наверное, давно уже на работе», - мелькнула вялая мысль. Попробовал пошевелить головой. Ничего особого не произошло, но голова чуть-чуть болела. На полу, возле печки, сидел Кузя и преданными глазами смотрел на Лёшку. Просто сидел и терпеливо ждал, не смея потревожить хозяина. «До чего же умный у меня Кузя», - усмехнулся про себя Лёшка.
-Кузя, Кузенька, иди сюда, - произнёс Лёшка и похлопал ладонью по одеялу. Кот радостно замяукал и мгновенно оказался на кровати возле Лёшки. Радостное урчание и тут же своей мохнатой рожицей потёрся о Лёшкин нос. Жест верности и привязанности был сделан – теперь очередь за хозяином. Тот ласково погладил кота по спине, а потом почесал его за ушами. Кузиному счастью не было границ. Он заурчал ещё сильнее и усердно тёрся о Лёшкину физию. Тот попробовал подняться. Голова не кружилась, ноги держались и не тряслись. Лёха с шумом втянул носом воздух и резко выдохнул через рот. Лёгкой болью отозвалась грудь. В груди уже не жгло, как вчера, но каждый резкий вдох взывал тупую боль. Настроение Лёшкино упало до нуля. Кузины ласки перестали его трогать. Кот, хотя и животное, но перемену настроения хозяина учуял сразу. Он перестал ласкаться, а сидел и немигающим взглядом смотрел на Лёшку. Тот молча вышел во двор и с неохотой полез в погреб. В доме все харчи сразу портились, варённое скисало, а хлеб черствел. Погреб же служил неплохим холодильником. Там взял кастрюлю с супом, прихватил кусок хлеба, завернутый мамой в полотенце, и вылез на свет Божий. Аппетита не было, но он, всё-таки, поковырял ложкой в тарелке. Жидкость ещё кое-как проходила в горло, а вот всё остальное, а хлеб особенно, вызывало в груди боль. Так что у кота был пир – почти всё Лёшка выложил ему в кормушку. Кузя после такого завтрака ещё долго облизывался и умывал свою морду, а потом, разморенный плотным завтраком, улёгся в тени и, закрыв глаза, уснул, а может просто притворялся.
Побродив по двору, Лёшка взял в руки тяпку и поплёлся на огород. Мамкин наряд никто не отменял, а ослушаться – ему даже в голову такое не могло придти. Управившись с маминым заданием, решил пойти искупаться. Когда проходил через двор, Кузя даже глазом не моргнул – спал в тени, часто дыша.
Весёлые крики, визги, брызги столбом – всё, как на любом пляже. Все знакомые физиономии здесь: Валька, Колька, Ванька и другие – почти вся команда здесь.
-Лёха, привет! Чего долго спишь? Давай, залезай к нам.
-Я уже пол огорода прополол, пока вы здесь свои морды замурзанные отмывали.
Подбежал Колька с вопросом – чего это Лёшки со вчерашнего дня не было видно? Он то ничего не знал о Лёшкиных злоключениях. Валька, пряча глаза, стоял в стороне, не решаясь подойти. Лёха, не спеша, снял майку и полез в воду. Летняя вода окутала тело прохладой и он, ни с кем больше не общаясь, поплыл от берега подальше, туда, где была чистая вода. Поплавав немного, он вернулся к берегу. Боли в груди при каждом глубоком вдохе давали о себе знать. Он вышел на берег и молча улёгся на траве. Закрыв глаза, окунулся в блаженство летнего дня, в теплоту солнечных лучей, в прохладу лёгкого ветерка, обволакивающего мокрое тело.
Сквозь закрытые веки, он почувствовал, что ему заслонили солнце. Открыл глаза. Над ним стоял Валька с виноватой улыбкой на лице.
-Лёха, ну, как ты? Злишься на меня? Понимаешь, я не думал, что так получится. У меня самого, когда попробовал кленовый лист покурить, чуть глаза на лоб не вылезли. Но я затянулся немного, а ты хватанул дыма, как будто не курил целый месяц. Я ведь знал, что самокрутку ты от меня можешь и не взять. Ну, ты понял, о чём я? Вот я и выдул из папиросы табак, а туда натолкал сухого, кленового листа. Ну, не дуйся. Давай мир.
Лёшка посмотрел на дружка из-под прикрытых глаз. Виноватое Валькино лицо немного смягчило его злость. Он понял, что в душе Валька сожалеет о происшедшем, но его мстительная натура в тот момент не думала о последствиях. Лёшка лежал, по-прежнему, молча. «Всё равно обманет когда-нибудь, гад», - мелькнула мысль. Валька стоял над ним в позе вопросительного знака, потом опустился на траву и сел рядом с ним. Сидели молча, думая каждый о своём. Первым не выдержал Лёшка.
-Ты хоть знаешь, идиот, что ты меня отравил? У меня не перестаёт болеть грудь. Вдохнуть глубоко не могу. Мамке, правда, я не признался, а то бы получил ещё в придачу и от неё взбучку. Жрать ничего не могу. Голова болит. Постоянно тошнит. Вот только в воде немного легче стало.
-Ладно, Лёха, забыли. Виноват. Знаю. Больше такого не будет.
-Ну, да. Ты по полной отомстил мне за зиму. Но я тогда чисто машинально брякнул, что труба сладкая, а ты два раза планомерно старался меня угробить. Это у тебя не плохо получилось. Ну, да ладно. Теперь больше папиросу в рот не возьму. Хватит. Наелся.
-Ну, вот и ладно. Забудь. Надо придумать, чем бы заняться сегодня.
-Тебе что, нечем дома заняться? Родаки никакой работы тебе не дают?
-Почему же? Ты же знаешь – каждый день нужно нарвать два мешка травы корове. После обеда – ещё два. С утра я уже два приволок, до вечера ещё далеко – успею нарвать. У меня тут идейка нарисовалась в, - постучал себя по голове Валька. – Витька деда Рыжего вчера приходил ко мне с рацухой. Он предлагает проверить совхозную бахчу. Я, в общем, не против, но я слышал, как мой батя разговаривал с дядей Павлом. Ну, ты понял – Алика отец, мой родной дядька. Так вот, он говорит, что в этом году бахчу посеяли поздно и арбузы, и дыни ещё зеленей, зелёных. Так-то вот. Но есть одна зацепка. Витька проговорился, что у деда возле дома посеяна небольшая бахча. Там не так уж много. Три рядка арбузов, да два – дынь. Но всё дело в том, что дед посадил свою бахчу очень рано. Она находится на солнце, а от огородов защищена кукурузой. Короче – дед создал идеальные условия. И сейчас арбузы больше твоей головы. Дыни, правда, ещё зелёные. Так вот, Витька говорит, что дед трясётся над этим баштаном, как Кощей Бессмертный над своим золотом. Читал сказку? Витьку он и близко не подпускает к огороду. Предупредил его – если пропадёт хоть один арбуз – оборвёт его конопатые уши. Витька расстроен дедовым жлобством, но обижать его не хочет. Он уже очень старый, да и Витьку, в общем, любит. Ну, так как? Предоставляется случай «убить медведя». Ну, что, соглашаешься? Никакого риска. Я уже проверял. Дед, правда, сидит почти целый день на огороде. То траву порвёт руками, то листьями лопуха накроет арбузы, чтобы на солнце не попеклись, а больше времени сидит на скамеечке, греется на солнце и дремлет. Старый уже, слабый. Но не будет, же он целый день сидеть? Так и зад отсидеть не долго. А ещё попить воды, или сходить в туалет. Вот мы в это время и обтяпаем своё дело. Ну, что, согласен?
Лёшка молча лежал, обдумывая Валькино предложение. Он уже представлял себе, как ведёт наблюдение из зарослей кукурузы, как ползёт по-пластунски. О-о-о! Это он умеет делать отлично. Представил себя сидящим в тени – конечно, с Валькой, куда же его денешь? – и жуёт красную, сладкую мякоть, выплёвывая чёрные семечки. От этих мыслей у Лёхи даже слюнки потекли. «Фу, ты – наваждение, - мотнул он головой. – Надо ещё этого «медведя» убить».
Он открыл глаза, резко сел. Грудь отозвалась тупой, но терпимой болью.
-Хорошо, я согласен. А кто полезет?
Ты, Лёха, - виновато выдавил из себя Валька. – Ты маленький ростом и у тебя получается лучше всех.
Другого Лёшка и не ожидал, но маленькая лесть всё же тронула его сердце.
-Ладно, была – не была, полетела и сбила. Только, чур, чтобы Витька рыжий не знал. А то, знаешь, может обидеться за деда. Как-то, не по пацанячи это, но если сам Витька жаловался – то можно.
- Тогда погнали, а то мне ещё траву корове рвать.
Друзья резко поднялись и быстро зашагали по пляжу. Колька, сидевший в воде, прокричал в след что-то такое – куда пошли, почему его бросили? Но Лёшка резко отмахнулся рукой и тот снова присел в воду – только голова торчала как у буйвола. На его лице видна была горькая обида, что его «прокатили» в этот раз, не взяли с собой. А то, что они затеяли что-то интересное, он понял  из того, как они долго и тихо о чём-то договаривались.
А Лёшка с Валькой были уже далеко, на другой стороне плотины. Ближайший путь к цели – это пройти через двор деда Кудрина. Что они и сделали, стараясь не попасть ему на глаза. Дед хоть и любил внука, но и гонял его за всякие пакости. Вот и за тот табак, когда Лёшка чуть не задохнулся, он вычислил Вальку. И Валька, соответственно, получил по полной, но Лёхе не признался. Неудобно как-то.
Вот уже и дедов сад с Валькиным лежбищем. Но туда потом, когда добыча будет в руках. Выйдя через сад на дорогу, потопали вниз, к усадьбе деда Рыжего. Вот и дедов огород, почти до половины засеянный кукурузой. Пройти незамеченным по кукурузе, было делом нескольких минут. Вот и огород впереди светится. Участок, засаженный картошкой, тянулся до самой бахчи. Последние метров пять преодолели на четвереньках. Мало ли что. Вот и вся панорама на виду. Дед Рыжий сидит на скамеечке посреди огорода. Голова его свисает на грудь. Дремота одолела восьмидесятилетнего старца. На голове соломенный брыль, в руках клюка с кривой ручкой, на которую он опирается. Видно, как дед борется с дремотой – поднимая, время от времени, резким кивком голову. Через минуту она опять клонится к низу и падает на грудь. И так до бесконечности.
Долго Валька с Лёхой наблюдали эту картину. За это время они удостоверились, что дома никого, кроме деда, нет. Видать, старик остался сам на хозяйстве. Это обнадёживало. Время от времени, скорее всего, чтобы размять свои немощные мышцы, дед поднимался, обходил огород по периметру, но дольше всего задерживался на своём детище – баштане. Трогал каждый арбуз, нежно гладя рукой. Потом шел к забору, разделяющего два соседних участка, где росли лопухи с широкими листьями, нарывал их целую охапку. Это были шляпы для каждого арбуза. Он любовно укрывал каждый, на котором высохли старые листья. Управившись с этим, трудоёмким для себя, делом, с облегчением уселся опять на скамейку. И всё повторилось сначала.
Лёшке с Валькой уже, порядком, надоело созерцать дедову идиллию. Время бежало быстро. У Вальки были свои дела, а дед сидел и сидел на своей скамейке, погрузившись в дремоту и грея свои старые кости на солнце.
Но вот он зашевелился, встал и побрёл во двор, прямо к «хитрому домику». Друзья, понимающе, переглянулись. Наконец, деду приспичило, и он побрёл в туалет. Только за дедом закрылась дверь туалета, Валька кивнул головой и Лёха, как уж, пополз среди картофельных кустов. Вот и арбузы, выставили свои бока с лопуховой шляпой сверху. Лёшка выбрал два самых больших и покатил их таким же способом – по-пластунски, толкая их по очереди, впереди себя. Вот и стена кукурузных зарослей. Ещё одно усилие и уже Валька, с довольной физиономией, принимает эстафету. Ещё мгновение и Лёшку спрятали заросли.
-Ну, как, всё путём? Дед ещё сидит в будке?
-Сидит. Куда он денется? Кто-то, правда, в соседнем дворе шляется. Но, кажется, не заметили.
Заскрипела дверь туалета. Дед, поправляя штаны и одёргивая рубаху, направился на своё «почётное место». Друзья, с замиранием сердца, наблюдали за дедом. Что же будет дальше? Дед шаркающей походкой приближался к своему «трону». Вдруг внезапно остановился, как будто уткнулся лбом в стенку. Поворачивая головой то в одну то в другую сторону, внимательным взглядом осматривал свои владения. Наконец, наверное, в его голове что-то щёлкнуло, и до него дошел смысл ситуации. Его ограбили. Исчезли два самых больших арбуза. Два самых спелых. Наверное, дед собирался поставить их вечером на стол, когда соберётся вся семья к ужину. Но, увы!
Из дедовой груди вырвался не то крик, не то всхлип обиженного ребёнка. Потом, из его беззубого рта посыпались слова, которые дед накопил за всю свою долгую жизнь. Лёшка с Валькой и не подозревали, что существуют такие красочные выражения. Витиеватый мат слетал с дедовых уст. Воришки с восторгом слушали дедовы заклинания и пожелания в их адрес. Их нутро распирал смех от дедового словоблудия и они, чтобы не выдать себя, на четвереньках поползли по кукурузе, толкая впереди себя по арбузу. Подальше от греха, а то, не ровен час, дед пойдёт искать своих обидчиков. Догадаться, откуда беда свалилась – особого  ума не надо было. Естественно, заросли кукурузы были всему виной. Но дед был настолько стар, что о преследовании и не помышлял, а только с горечью взмахнув руками, уселся опять на скамейку. Что происходило дальше, Лёшка с Валькой уже не видели. Они, вскочив на ноги, обняв двумя руками по арбузу, улепётывали подальше от греха. И только возле Валькиного шалаша смогли перевести дыхание. Как две загнанные лошади, тяжело дыша, упали на землю. Какое-то время даже не могли вымолвить и слова – только молча смотрели друг на друга. Наконец, дыхание восстановилось, вернулась речь и Валька, махнув головой, сказал с, видимым усилием:
-Полезли вовнутрь. Там отдышимся.
-Ага, - еле выдавил из себя Лёшка.
Оба, как ужи. Нырнули в прохладную полу темень шалаша. Здесь был рай. Прохладный, опьяняющий воздух высушенной травы быстро привёл их в чувство.
-Ну, что, пробуем? – изрёк Валька. – Пора и полакомиться.
Вытащил из кармана свой знаменитый, перочинный ножик, взял в руки арбуз. Только воткнув лезвие в мякоть этой большущей вишни и, пытаясь срезать с арбуза шляпку, как тот треснул по всей своей высоте, от хвостика, до самой нижней части. Свежий сок побежал по Валькиным пальцам. Да-а-а! Это было лакомство что надо. Недаром дед больше всех  обхаживал именно эти два.
Валька, прямо на траве разрезал арбуз, отрезал по большому ломтю и пир начался. Без слов, только мурлыча, словно коты, воришки уплетали вкуснейшую мякоть за обе щеки. Сладкий, липкий сок бежал по пальцам, рукам, капая с локтей. Но это никого не волновало. Они наслаждались ворованным лакомством и у них, даже, в мыслях не возникало подумать о том моральном ущербе, да и физическом тоже, который они нанесли старому человеку.
Управившись с арбузом, друзья легли отдохнуть. Но не тут то было. Арбуз – штука мочегонная. Лёшка несколько раз выскакивал из шалаша и бегал за заросли молодняка. Валька тоже не меньше рейсов сделал туда же. Но, в конце концов, организм успокоился. Друзья отдохнули какое-то время. Но, тут Валька засуетился. У него же ещё кусок работы. Оставшийся арбуз Валька спрятал в углу шалаша, накрыв его травой, а шкурки съеденного Лёшка закопал в саду. Короче, попрятали концы своих похождений.
Не торопясь, пошли узенькой тропкой из сада, а потом через огороды – Лёшка к себе, Валька к себе. День ещё не закончился, а, сколько событий произошло!