Целая вечность в Брюгге

Кен, я вырос в Дублине. Я люблю Дублин. Если бы я вырос на ферме и был дебилом, Брюгге мог бы произвести на меня впечатление, но так как этого не произошло, то и у Брюгге ни черта не получается.
("In Bruges", в российском прокате "Залечь на дно в Брюгге", Мартина Макдонаха)

Изучение истории -- занятие далеко не праздное и небесполезное, как может показаться на первый взгляд с точки зрения современных реалий, где превосходство методологии правоты парабеллума в решении насущных проблем бытия уже давно и глубоко проникло в сознание масс и не требует необходимости поиска других решений, тем более в далёком прошлом. На мой взгляд, есть ряд ситуаций в жизни, когда изучение истории становится необходимым и эффективным. Например, хотя бы тогда, когда требуется быстренько почитать что-нибудь перед поездкой о местах предстоящей дислокации. Кстати, это занятие всегда даёт ещё дополнительный бонус в размере неизменно возникающего чувства удивления от осознания того, как постоянен наш мир и законы, в нём действующие.
Ну вот, скажем, история Брюгге. Предпосылки для быстрого старта к процветанию просто классические. Во-первых, местоположение -- город-порт на берегу Северного моря. Причём хорошо укреплённый город. В виде крепости, конечно -- это самый верный способ. Во-вторых, градообразующим "предприятием" портового города стала Резиденция первых графов Фландрии (это ж практически стольный город). Ну и наконец, главной фишкой успешного стартапа стала установленная городом монополия на торговлю сукном. Брюгге скорешился с Гентом и Ипром и контролировал торговлю текстилем и изделиями из британской шерсти во всём мире. И стал крупнейшим коммерческим центром Европы и международным портом. Маятник на какое-то время завис, а потом качнулся обратно, когда город стал французским. Те, кто изучают историю и даже те, кто её не изучают, а просто в силу природной наблюдательности, знают, что любая смена власти (независимо от политического окраса и декларируемых грядущих благ гражданам) приводит к ухудшению жизни общества в целом, а иногда даже и к катастрофическим последствиям, в частности. Новоприсоединённую французскую провинцию король обложил солидными налогами (по Сеньке и шапка, как же), и на случай атомной войны взял двух сыновей графа Фландрии в заложники. Атомная война ожидаемо случилась почти сразу в формате больших беспорядков, и чудесным майским утром 1302 года граждане Брюгге перебили всех французов в своём городе напрочь. А потом -- и присланных королём на подмогу знатных рыцарей.
Видимо, это подействовало на город воодушевляюще, и маятник опять пошёл вверх. Брюгге стал штаб-квартирой Ганзейского Союза, а по численности превосходил Лондон в два раза. Это был роскошный город. Я иногда думаю, как бы мне хотелось увидеть его именно таким, прорвавшись сквозь наслоения времён и эпох. Потому что потом всё кончилось. Маятник достиг высшей точки и рухнул, оборвавшись. Причина быстрого и болезненного упадка имела характер природно географический, а потому неустранимый. Главный канал, связывавшей город с морем, заилился и обмелел -- торговля в отрезанном от моря средневековом городе стала, безусловно, невозможна. Бурно развивающийся Антверпен любезно переманил штаб-квартиру Ганзейского Союза к себе. И Брюгге умер и на триста лет стал призраком, безучастно наблюдая как меняются только государственные флаги на Ратуше -- голландский, французский, голландский, бельгийский...
Ну вот, именно это застрявшее в домах, мостах и набережных время, спустя века, и сделало город таким очаровательным и манящим. Правда, чтобы это понять, надо провести в нём целую вечность. Целую относительную вечность. Относительно степени способности каждого увидеть и воспринять, а потом, не спеша на досуге, трансформировать увиденное в бесконечный ряд впечатлений.
У нас эта вечность длилась два дня.
А это те впечатления, которые вспоминаются навскидку и всегда:

Сторожевая башня Белфорд, видимая из окна нашего номера и каждый час низвергающая беспощадный звон своих пятидесяти колоколов в наши уши.

Дома, привычно дежурно (а куда ж они денутся!), на потребу ожиданиям туристов, утопающие в водах старых каналов.

Прогулка на перегруженном публикой катере с франкоязычным рулевым. Который, правда, вежливо осведомился много ли среди его пассажиров только англопонимающих. Все подняли руки, он кивнул и провёл экскурсию на французском. Никто не возразил и даже не удивился. Даже мы.

Колония линяющих лебедей на Острове любви (!?).

Бумажный стаканчик с горячим молоком, в котором медленно тает шоколадная пирамидка, насаженная на лучину -- горячий шоколад по-брюггски.

Июньский холодный день, июньский промозглый вечер, июньский неуверенный дождь.

Неожиданные слёзы девочки в Базилике Святой Крови у хрустального фиала со сгустками крови Иисуса, молчаливое участие её мамы и старшей сестры (они гладили ей руки и долго и терпеливо ждали, когда она успокоится).

"Страшный суд" Иеронима Босха в музее Гронинге, причём -- подлинник. Подлинник, подлинник -- не сомневайтесь. Вон даже их Главный хранитель музея с 1959 года не сомневался. Так что... Ну даже, если и не подлинник, и что? Пробирает ведь всерьёз. Смотришь и не оторваться...

Картины Яна ван Эйка -- там же.

Коллекция живописи Ганса Мемлинга -- не там, а в музее истории Брюгге, но стоило того, чтобы зайти и зависнуть.

Рисунки Пикассо, Шагала, Родена из частных коллекций в безлюдной галерее на излёте визита (просто до кучи), я подозреваю, чтобы оттянуть отъезд.