Глава 4. Открытие Отца Файки

Роберт собирался уходить, когда к нему постучался Михал.

— Идём вместе, — решил старый рыбак, когда Лясовский сказал ему о цели визита. – Почта – на пристани, а мне как раз нужно там кое-что уладить. Попутно проведаю, как там поживает наша панночка. Да, брат, — протянул он с лукавой усмешкой, — не удаётся молодому человеку «из хорошего дома» уединиться с девушкой в такой глуши. Могу помочь сделать предложение. В этом я чертовски опытен.

На пастбище они пришли перед полуднем. Сегодня не нужно было искать прохлады в тени. Погода изменилась, близилась осень. Уже с утра дул сильный ветер, срывал с головы шляпу, терзал кроны деревьев и швырял поломанные ветки. Заслоняя лица руками, они с трудом продвигались вперёд, в то время как ветер толкал их назад и сыпал в глаза песок. Это замкнуло Роберту рот, чему он был не очень рад. С Михала порывом ветра сорвало шляпу и понесло, как птицу со сломанными крыльями. Роберт вытащил из кармана красный платок.

— Держи! Обвяжи себе лоб, а то чуб оторвёт ветер, с него станется! У тебя такая копна на голове, что крышу ею можно покрыть, — бормотал он, становясь на цыпочки, чтобы затянуть уголки платка на голове у Михала. – Тор-реа-дор! – запел он фальшиво, глядя на младшего товарища. – Только учти! Красным дразнят не только быка, ясно? – весело пробормотал он.

Михал нетерпеливо осматривался, но ни Анны, ни её коз и овец видно не было. Стадо, если бы оно даже и паслось поблизости, трудно было бы услышать, ибо ветер ревел так сильно, что заглушил бы любой звук, а не только колокольчики на шеях у животных, которые и в тихую погоду звучали не громче роя пчёл.

Разочарованно он направился  к красной скале, где у Анны было своё укрытие.

— Это здесь? – спросил Роберт, нарочито наивно.

Из-за гранитной стены, которая защищала от северного ветра, показалась девушка. Она остановилась перед Михалом, какая-то другая, не похожая на прежнюю. В волосах цветок, одежда словно только что вынута из шкафа, юбка отглаженная, чистая, хотя и с несколькими тщательно пришитыми заплатами. Только глаза слегка прищурила, застыдившись присутствия Роберта.

— Добрый день, Аня, — Роберт приложил руку к берету. – Не бойся. Я не надолго. А где Мушка? У меня для неё косточки.

— Забралась, наверно, в какую-нибудь щель. Так дует, что даже собака убежала.

— Ладно, найду её, — сказал Роберт. – Ну, а теперь выбирай, Аня. Михал – молодой, неопытный кавалер, а я – наоборот. На выданье… А вернее, вдовец. После всех моих бывших жён собираюсь посадить себе на шею ангела, похожего на… Не знаю только, захочет ли слететь он с неба на мои ещё твёрдые, но немолодые плечи. И не спрашивай, как наш жандармский комиссар: «Пуркуа? – почему?».

Михал вмешался, чтобы прервать поток слов с губ Роберта:
— Хотел бы с ним познакомиться, похоже, ничего себе мужик!

— Век бы тебе его не знать! – сердито бросила Анна. – Постучи по дереву. Комиссара здесь называют не иначе как «Месье Пуркуа».

— От комиссара, да и от его сестёр, держись как можно дальше, — серьёзно сказал Роберт. – Это паук-тарантул. И не почувствуешь, как потеряешь несколько литров крови от его «пуркуа», а глаза застит пеленой, как перед смертью. Это не человек, а машина – без души и сердца.

Наступило молчание. Роберт, не желая мешать молодёжи, просто ушёл. Спустился вниз и, помахав рукой, крикнул Анне:

— До свидания! Пойду к твоим овцам, подменю… собаку! Она, небось, далеко убежала. Наверно, что-то разнюхала, какой-нибудь смачный кусочек!

— Приятных поисков! До свидания! – крикнула весело Анна, счастливая, что наконец останется наедине с Михалом.

Посмотрела на Лясовского и стала серьёзной. Лицо посуровело, глаза потемнели.

«Не получится», — подумал Михал.

Сколько раз он хотел ей признаться, и теперь ничего у него не выходило. А девушка как картинка. Только и любоваться да восхищаться потихоньку.

Она уселась под скалой и махнула рукой, приглашая сесть рядом, но Михал сделал вид, что не заметил этого гостеприимного жеста. Помолчал и сказал, наконец:

— Ну вот! Мы тут болтаем себе, а время идёт…  Ещё нужно…

— Уже? – спросила она с сожалением, не понимая, почему он спешит. – Почему ты сегодня так торопишься, Михал?

Имя его она произнесла таким особенным голосом, что он воспринял его как нежную ласку. Это сразу лишило его всех запасов храбрости, с которыми он сюда явился. Он сел рядом с девушкой и молча положил широкую ладонь на её маленькую, шероховатую руку. От её ладони, которую не пытались высвободить из-под широкой мужской руки, вдоль руки и до самого сердца его словно обдало  кипятком, и от этого будто затмение упало на глаза.

Четверть часа прошла, а они словно окаменели, превратились в часть окружающей природы. Наконец Анна удивлённо и слегка разочаровано подняла глаза на Михала. Губы её были полуоткрыты. Он уже собрался её обнять, когда внезапно из-за скалы выбежал Роберт. Лицо его было очень серьёзным.

— Разрази меня гром, если ещё раз дам так себя надуть! – крикнул он со злостью.

Михал сорвался с места, поражённый этим внезапным криком,  который разом сбросил его с небес на грешную землю.

— Что-то случилось? – спросил он дрожащим голосом, предчувствуя что-то очень плохое. Уж такое невезучее у него счастье. Как только начинает что-то получаться, тут же словно  дьявол рогатый становится у него на пути, чтобы показать кукиш.

— Ох! Бон дью, бон дью! – гаркнул старый рыбак, пытаясь совладать со злостью, которая душила его. – Что случилось, спрашиваешь! А то, что тебе пришла повестка, вуаля!

— Куда?

— Куда, спрашиваешь?! Такого и в кино не увидишь! На военную службу, брат, в армию! Ты уже в том возрасте, когда каждый должен надолго оставить родные места. Се ля ви, старик. Тут уж ничего не поделаешь. Власти нуждаются в пушечном мясе и берут без разбора. Африка ждёт! Вьетнам ждёт! Чёрт знает, кто там ещё ждёт таких молодых, сильных парней, как ты!

Михал то краснел, то бледнел. Протянул руку – с ощущением, что  повестка в его руке, этот обычный, покрытый штемпелями листок бумаги, будет сильнее собственной его воли, окажется приказом, который сразу отодвинет в сторону все личные дела и лишит его свободы.

Анна стояла, прислонившись к стене, прикрывая ладонью рот, словно хотела удержать святотатственные слова, готовые сорваться с губ. Этот удар для неё был особенно болезненным. Только теперь, когда  почувствовала опасность и долгую разлуку, она поняла, как сильно полюбила Михала, как он ей необходим для счастья. Лясовский – это её другие глаза, это её свет. Если он уйдёт, наступит ужасная долгая ночь, полная страхов, призраков и смерти. И случилось то, чего Михал не осмелился сделать за целый месяц встреч с девушкой. Она крепко обняла его и поцеловала в губы в присутствии Роберта.

— Отныне ты мой! Что бы ни случилось в жизни, я буду ждать. Клянусь!

Опешивший Михал осторожно освободился от объятий.

— Так как? Какой сегодня день? – спросил он голосом, которого сам не узнавал.

— Восемнадцатое сентября.

— Значит, завтра девятнадцатое. Завтра я уже должен быть в казармах. Завтра в двенадцать ноль ноль должен явиться в Руэн. Меня определили в семьдесят четвёртый пехотный полк. Вход с площади Благой Вести. Чёрт подери! Какая ирония судьбы! Площадь Благой Вести, ха-ха!

Он замолчал, уставившись в пожелтевшую траву, словно искал в ней разгадку счастья и судьбы человеческой. Стараясь успокоиться, он медленно приходил в себя. Это всё-таки его последний день. Отчаиваться он сможет и завтра, а сейчас нужно пользоваться каждой минутой счастья, которая у него осталась. Расстроенное лицо приобрело понемногу новый, нормальный цвет. Он уже спокойно посмотрел на Роберта, который стоял поодаль и делал вид, что наблюдает за манёврами рыбачьей лодки, которая боролась с ветром и сильной волной, пытаясь добраться до пристани.

— Роберт, сходи к отцу и скажи ему, что я получил повестку.

Старик торопливо сделал шаг назад. Михал вскочил с травы и шепнул ему на ухо:

— Я останусь здесь до вечера. Скажи Зосе, чтобы пришла забрать стадо.

Они остались одни. В молчании наблюдали за поединком лодки с волнами, отчётливо видели, как рыбаки  работают вёслами. Лодка то исчезала за большой волной, то снова поднималась на её гребень.

— Это весельно-парусная лодка, — невпопад сказала Анна. Она не хотела щеголять своей осведомлённостью, она только хотела прервать это невыносимое молчание. – Такие лодки рыбаки строят в основном для себя. Чтобы выдержать в наших водах, лодки должны быть из настоящего дуба. Мой брат Ивек шкипер на таком судне.

— Мне очень нравится твой брат. мы с ним, собственно, уже договорились. Он единственный из твоих родных знает кое-что о наших делах…

Его прервал крик Анны:
— Смотри, смотри! Лодки не видно! Неужели она… Матерь Божья Отчаявшихся, смилуйся над ними! Не дай им пропасть!

На пристани, видимо, что-то заметили, потому что от мола отплыл мощный моторный катер и через несколько минут был уже на месте происшествия.

Анна, не прерывая молитвы, вытянулась на цыпочках, как струна. Она хотела лучше видеть.

— Одного вытаскивают из воды.
— И второго тоже.  Благодарю тебя, Пречистая Мать, за спасение этих людей!
— А лодка?
— Это «Нимфа». Собственность пана мэра. Страховая касса оплатит ему утрату. Лодка была уже старая. Пан мэр только обрадуется этому. Он сможет приобрести новую, более крепкую, более мощную, такую, какие сейчас  строят в Бресте.
— А почему пан Лабро не вытаскивает старую лодку?
— А зачем? – наивно спросила девушка. – Лодка как конь, тащит до конца, пока не рухнет.
— А если бы это случилось в открытом море? Что тогда?
— Тогда бы рыбакам осталось положиться на милость Защитницы всех Плавающих…

Они снова замолчали. Разговор не клеился. Оба думали об одном и том же, но заговорить об этом не осмеливались.

Молчание нарушил Михал.
— Се ля ви, сказал бы Роберт. Видишь, наше счастье так же ненадёжно, как эта лодка. Волна играла с ней, как кот с мышью, а в подходящую минуту, когда рыбаки были уже уверены, что спаслись от этой напасти – бац! один сильнейший удар, и всё кончено.

— Но у нас впереди целая жизнь, — сказала она, прижимаясь к нему.

Он погладил её чёрные волосы и хотел сказать что-нибудь в утешение, но хотя и очень хотел, ничего у него не получалось.

«Целая жизнь» — подумал он. – «Если бы твои слова, девчонка, да в добрый час».

Злясь на себя самого за это бессилие и отсутствие находчивости, он встал, хрустя от волнения пальцами, к великому разочарованию Анны.

— Зося идёт на смену. Подожду тебя у мостика. Не могу смотреть в глаза этой девушке. Ничем ей не обязан, а всё-таки…
Михал умолк.
         
        ***
Они долго сидели молча. Ветер сюда не добирался. В развалинах  вовсю уже зеленели похожие на пальмы стволы, в стенах гнездились совы и неясыти. Ящерки цвета майской листвы высовывали головки из-под плоских валунов. Нетопыри носились над головами, почти касаясь волос крыльями. Михал и Анна были одни в развалинах.

Они пересели на брёвна.
— Скажи мне что-нибудь хорошее, Аня.
— Всё, что захочешь.

В последнее время она не могла спать. Михал как бы разделил её жизнь надвое. Она радовалась, видя его наяву, но мучилась во сне. Её воображение во сне рисовало картины, которые не давали ей покоя до рассвета.

— Почему же тебе не спится? – спросил её немного погодя Михал. – Неужели потому, что  жизнь у нас такая дурацкая?... – он посмотрел ей прямо в глаза.

— Наша жизнь не такая уж дурацкая, как ты говоришь, разве что мы сами, ты… Это из-за тебя мне как-то… Чувствую себя порой так, будто у меня целое стадо рухнуло в пропасть.

— Почему? Почему у тебя такое чувство? – нахмурился он, не желая пока узнавать причин этой грусти.

— Почему? И это ты спрашиваешь? Я жду тебя целый месяц, ждала тебя всю жизнь, потому что мы созданы друг для друга, а ты будто играешь со мной, не замечаешь, как будто я не из плоти и крови, а из дерева или камня… Смотришь, но не видишь. Или ты ослеп? Или не видишь, что делается со мной со дня нашей первой встречи на пастбище?

Она стояла перед ним, грозно хмурясь. Глаза её сверкали. Он чувствовал, что вот-вот вспыхнет от их огня, как сноп сухой соломы.

— Смелей, Михал! Скажи, что не любишь меня, что я тебе не мила, что я тебе даже… противна! Скажи, слышишь? Скажи. Что просто хотел таким образом приятно провести время. Тебе не хватало общества, а на безрыбье и рак рыба. Пастушка подошла тебе для этого в самый раз. Иди, Михал, за большую воду, туда, где жизнь и люди не такие дикие, как мы. Иди и больше сюда не возвращайся, слышишь?

Несмотря на эти заклинания, в глазах у неё, искрящихся от гнева, блеснули слёзы.

Он взял её за руку и усадил рядом с собой на бревно. Разве он мог признаться ей, что это несмелость путает ему все карты, что он впервые в жизни полюбил девушку, но не сумел сказать ей об этом, что в мыслях у него всё проходит гладко, но как только пытается найти нужные слова, у него ничего не получается?

— Что же я, несчастный, могу тебе сказать? Что я могу сказать, когда ты уже всё знаешь?...

— Что я знаю? – отняла она от лица руки и напряжённо посмотрела на него.

— Знаешь ведь, Аня, что я… должен завтра уехать, на долгие месяцы. И поэтому… Поэтому только…А не потому, что ты мне не нравишься или что-нибудь ещё…

Она приникла горячими губами к его руке, которая покоилась у неё на плече. Он наклонился к ней. Запах волос – какая-то мешанина из сохнущего на солнце сена, птичьих перьев, амбры, ладана, всех благовоний Востока – так ошеломил его, что он утратил на минуту чувство реальности. Он обнял её и припал губами к мягкой, тёплой шее.

***
Он первым оторвался от неё. Анна чувствовала, что с этой минуты тепло его дыхания будет для неё дыханием весны, какой она ещё не переживала, а его сильная рука, стиснувшая её ладонь, будет для неё тихой и безопасной пристанью, опорой и оплотом.

Михал тяжело дышал, опустив голову на грудь, но, наконец, овладел собой.

— Забыл тебе сказать, что мой отец очень хочет видеть тебя невесткой. Мы с ним долго говорили об этом. Завтра надо пойти к твоему отцу и поговорить с ним по-человечески. – Он вдруг нахмурился. – Нет, завтра ничего не выйдет. Уеду, и кто знает? Солдаты смертны…

Анна взяла его за руку.

— Михал! – сказала она хрипло. И больше не смогла ничего сказать – Михал замкнул её губы поцелуем. Сколько дней он представлял себе этот поцелуй! И в этот миг снова ощутил на губах вкус сочной земляники.

Она потянула его за собой. Они остановились на маленькой полянке, защищённой от ветра, с родничком на ней. Уселись на бетонное ограждение родничка, к которому была прикреплена на цепочке кружка. Она молча зачерпнула воды.

— Пей, сперва ты, потом я. Легенда не обманывает. Она гласит, что двое, выпившие воды из этого источника, будут навеки связаны друг с другом.

Михал отпил немного и подал кружку Анне, которая допила остальное  до дна.

Вдруг Анна вскрикнула испуганно, вытягивая вперёд руку:
— Там! Там!

Михал вскочил. Напрягся, как для прыжка, и посмотрел туда, куда указывала Анна. Возле руин ясно виднелось что-то белое, неестественно вытянутое. Словно полоса белого дыма, который вдруг расплылся в воздухе под напором ветра. И он мог бы поклясться, что слышал какой-то странный стон, как птичья жалоба или призыв чайки: «Цир-цир-цея».

— Это она, — шепнула Анна. — Вестница несчастья. Ведьма, привидение. Приходит тогда, когда кому-то грозит опасность. Цирцея. Ведьма нашего острова.

— Будь благоразумна, — ответил он, но и сам поддался странному ощущению. Он слышал легенду и знал, что означает появление ведьмы. – Видимо, что-то вспугнуло стаю чаек, — тихо сказал он. – Какой-нибудь ночной хищник. Впрочем, сейчас посмотрим.

Он крепко стиснул руку Анны, и они пошли к монастырским руинам. Чувствовал, как дрожит рука девушки. Вдруг прямо из-под ног у них что-то вырвалось и с громким шелестом взлетело ввысь.

— Я был прав. Наверно, лисица всполошила отдыхающую в тишине стаю чаек. Отсюда и эта видимость полоски дыма. Отсюда и странные звуки «Цир-цир-цея». Никакая это не волшебница.

Девушке хотелось верить словам Михала. Это только чайки, а никакая не ведьма. Просто Анна слишком впечатлительна. Она покрепче прижалась к нему и закрыла глаза.

***
Они бы не смогли потом сказать, как долго длилось всё это. В этой тихой обители, куда не имели доступа дождь и ветер, они потеряли ощущение времени. Они были одни. Мир забыл о них на время, как и они забылись в своей любви, забыли о существовании других людей. Разбудили их крики в отдалении. Луна давно уже скрылась за тучами. Вдали они заметили мигающий свет фонарей.

— Я, кажется, слышу своё имя, — прислушавшись, сказал Михал.

— Идём. Бежим навстречу. Только не отпускай моей руки.

Когда они покинули укромный уголок, со всех сторон их атаковал сильный ветер. Они шли вперёд, отвечая на оклики.

— Это же голос Роберта! Неужели опять какое-нибудь несчастье?

Он не окончил мысли, ощущая, как холодеет от недоброго предчувствия…

Слух не подвёл Михала. Перед ним стоял Роберт, без берета, хватая воздух ртом, как вынутая из воды рыба, и не в состоянии вдохнуть. У него было поцарапано лицо и окровавлена одна рука. Снова он принёс плохую новость. Второй раз за сегодняшний день.

— Говори же! Говори скорей!

— Твой отец… — выдавил, заикаясь, Роберт. – Пан инженер где-то пропал…

У Анны подкосились ноги. Все сегодняшние переживания окончательно опустошили  нервы девушки.

— Всё-таки она, — прошептала девушка. – Цирцея. Ведьма, которая никому не прощает.

Только отдышавшись, старый рыбак начал рассказывать. У него была для инженера посылка с почты. Прождал его «У Кривого» почти до вечера. Когда наступила ночь, Роберт забеспокоился. Пан Лясо всегда возвращался в трактир до наступления ночи. Старый рыбак уже знал от людей, что инженер с самого утра ушёл. При нём был толстый портфель, из которого торчал конец верёвки. О своих намерениях никому не говорил. Никто не мог даже сказать, в каком направлении он ушёл. Роберт поднял на ноги  Дэниса, потому что комиссар ещё вечером уплыл на материк. Дэнис только пожал плечами, мол, если что-то случилось, то уже ничего не поделаешь, а завтра он сообщит обо всём  на материк. Побывал Роберт и у Ивека, брата Анны. К несчастью, парень с самого утра ушёл в море на лов и ещё не вернулся. И тогда Роберт начал поиски самостоятельно. Может, инженер провалился в какую-нибудь пещеру и лежит там до сих пор? Он искал долго, ходил там, где они бывали вдвоём с паном Лясо. Безуспешно. Спрашивал людей, «Кривого», Молчуна и даже Зосю, но ответы были отрицательными. Никто не видел инженера и не знал, куда тот направился.

«Цирцея! Ведьма, которая никому не прощает», — сказала Анна. Дьявольщина! Предостережение с подписью Цирцеи. Угрожающее письмо. Отец вроде бы легкомысленно отмахнулся от него, и вот тебе! На вопрос, что он сделал с этой запиской, отец ответил, что возвращался в комнату и сам поднял скомканную бумажку. Но лицо у отца было при этом растерянное и встревоженное. Теперь Михал был уверен, что отец обманул его. Когда бы он мог это сделать? Они ведь почти всё время были вдвоём. Только на короткое время он оставлял отца наедине с Робертом. И они вместе вернулись в таверну.  А значит, кто-то хотел уничтожить оставленную улику и при этом имел доступ в их комнату. А может, и к планам строительства маяка.

Вкратце он рассказал Роберту и Анне о содержании записки. И об этой необычной подписи: Цирцея. Чародейка, которая превращает людей в свиней.

— Неужели они сделала это с отцом? – понуро сказал Михал и оглянулся назад, словно хотел окинуть взглядом весь остров. Где-то там, за этим чёрным каменным столбом, или за тем, который рядом, погубили отца. Там остался инженер, сын которого в самое горячее время бросил отца, чтобы заняться любовью. Михал чувствовал, что эта мысль не оставит его до самой смерти, что она будет навещать его даже в любви, судьба которой была уже решена.

— Не время для упрёков, — резко оборвал его Роберт. – Искать. Нужно искать всю ночь. У меня здесь запасной фонарь. Взял его для вас. Михал пойдёт на северный конец острова, а я на южный.

Анна шагнула вперёд.
— Пойду с тобой, Михал! Будем искать, пока не найдём. Остров – моя колыбель. Без меня ты тоже пропадёшь. Это не остров, а лабиринт. Здесь полно внезапных обрывов, оврагов, трясин, провалов и расщелин. Если попадёшь на движущиеся пески, то пропадёшь без вести и ты. Я знаю этот остров с детства, облазила его вдоль и поперёк. Поверь, он не случайно назван Островом Ведьм. Я здесь выросла, я здесь своя. Не пропаду и тебе не дам пропасть! – воскликнула Анна. – Одного тебя не пущу!

— Что скажут люди! Что скажут родители, если вернёшься утром?

Она решительно взмахнула рукой.

— Мой старший брат, Ивек, когда нужно сделать выбор одного из двух, говорит «Ва-банк!» и, конечно, уверен, что делает правильный выбор. Я последую ему. Ты мой единственный, и твоё счастье для меня – всё. А это главное. Остальное меня не волнует. Пусть говорят что хотят. Пусть проклянет ксендз и все на свете святоши. Я верю в тебя. Если бы ты сейчас умер, и я бы не стала больше жить. А потому громко заявляю: ва-банк!

Держась за руки, они молча спускались вниз по тропе. Анна впереди, а Михал за ней. Они долго петляли, пока не дошли до конца острова. Хотя день не был душным, внезапно разыгралась буря. Молнии перескакивали со скалы на скалу, голубыми вспышками освещая лодки на пристани. Вспыхивал на мгновение купол пожарной каланчи на молу, и внезапно гас, как задутая свеча. Через минуту хлынул ливень, поэтому они отыскали в скале грот, где Анна нашла местечко для отдыха, защищённое от ветра. Снова сильно задувало с океана, и ветер свистел в расселинах, внизу и на хребтах.

Входя в грот, Анна сняла с себя косынку, куртку и тяжёлые кожаные башмаки, с которых потоком лилась вода. Михал до сих пор как будто ничего не замечал. Только теперь, пройдя такое порядочное расстояние, он заметил, что девушка едва держится на ногах, дрожит от потрясения и холода, промокла до нитки. Она прилегла в гроте на сухих листьях, а он молча присел рядом на плоском камне, подставляя лицо ветру и струям всё усиливающегося дождя, который остужал жар.

Однако он не смог долго усидеть на одном месте. Вой ветра, треск ломающихся веток, гуканье сов – всё это было как бы напоминанием, в этих звуках ему словно слышался крик отца, зовущего на помощь.

Дьявольщина… Отец только что с ним разговаривал, шутил, был рад – а теперь его могло уже и не быть… Михал давно не видел отца таким нежным, как сегодня утром. Или отец чувствовал, что ему предстоит опасное дело?

Охотнее всего он бы спрятал лицо в ладонях и ни о чём не думал, даже о смерти. Но нужно было бодрствовать. Может быть, буря скоро кончится, и они смогут продолжить поиски… Он заглянул в грот и посветил на свернувшуюся клубком фигурку девушки. Анна спала с приоткрытыми губами, как ребёнок, положив ладошку под щеку. Изредка по лицу её пробегала нервная дрожь. Видно, во сне она переживала всё заново.

Буря бушевала всю ночь. Только на рассвете они смогли продолжить поиски. Цель перед ними была нелёгкая. Они карабкались по скользким от дождя скалам, с трудом продирались сквозь колючие заросли. Ветви колючих кустов и цепких стеблей по обе стороны тропинки смыкались над их головами, как скрюченные пальцы. Приходилось раздвигать их, чтобы не цеплялись за волосы и за косынки. И нигде не обнаруживалось никаких следов.

Они двигались ложбинами, бредя по колено в стоячей воде, пока не добрались до козьей тропы, ведущей к их «гнёздышку любви». Там их должен был дожидаться Роберт.

Не доходя до руин, Михал приостановился на минуту, не для отдыха, а чтобы справиться с беспокойством. Он очень волновался, но не хотел этого показывать. А вдруг Роберт отыскал отца, и они вмести дожидаются в руинах? Может, все тревожащие его видения сразу исчезнут в присутствии инженера? Кто знает?

Роберт стоял у выхода из руин. И был он весь мокрый, а одежда его превратилась в лохмотья. Видно было, что он ни минуты не отдыхал, что искал даже тогда, когда бушевала буря. Увидев молодых, он сделал несколько шагов вперёд, но, вглядевшись в их лица, сразу понял, что и они не нашли инженера. Михал стоял перед Робертом с опущенной головой, как провинившийся, а у девушки было такое выражение лица, словно она готова была вот-вот расплакаться. Хотя вообще она не производила впечатления плаксивой, со своей героической фигуркой в пастушеской одежде. Жанна д’Арк – невольно напрашивалось сравнение.

— Ну, и что?

Михал отрицательно развёл руками.
— Нигде ничего!

— Возвращаемся в таверну – это наша последняя надежда.

Наступила угрюмая тишина. Внезапно что-то дрогнуло в воздухе. От посёлка до них долетел колокольный звон. Сперва нерешительный, потом раз от раза всё сильнее и быстрее. Они опустили головы. Для них этот звон означал не новый день, а смерть близкого человека.

***
По дороге они разминулись с Зосей. Задумавшись, та шла за стадом. При виде молодых в глазах её блеснула ненависть, а потом появилось какое-то ироническое удовлетворение. Собака, завидя Анну, бросила стадо и побежала провожать её, несмотря на окрики Зоси. У Анны не хватало совести прогнать её от себя. Наконец через силу вымолвила:

— Прочь, Муха! Твоя собачья обязанность стеречь стадо, а не бегать за моей юбкой!

Собака постояла ещё немного, посмотрела, не понимая этих резких слов и повышенного тона. Потом, опустив голову, неохотно пошла к стаду. На прощание хозяйка даже не положила руки на её голову, даже не оглянулась на неё. Этого собака тоже не могла понять. И это она? Она, которая встречала Муху как лучшую приятельницу, и  которая  никогда не уходила, не попрощавшись?

Они остановились перед дверью комнаты, в которой Михал прожил с отцом целый месяц. Михал дёрнул за ручку. Дверь не шелохнулась. Она была заперта. Он вынул из кармана запасной ключ, и минула ещё минута, прежде чем он смог отпереть замок. Раз задвижка на месте, значит, отца в комнате не было. Тут не о чем было даже и говорить. Роберт посмотрел на него и машинально подтянул штаны, которые никак не хотели держаться у него на животе. И он тоже знал, что в комнате они никого не застанут. За открывшейся дверью им сразу бросилась в глаза нетронутая постель, застланная по-вчерашнему. Нет, здесь с вчерашнего утра ничего не изменилось. Дубовый сундук стоял у стены под охраной двух замков. Он был нетронут. Михал заглянул в шкаф. Нехватало только портфеля и верёвки, прежде лежавших в углу. Всё остальное на месте. На полке в шкафу стоит небольшая шкатулка, в которой инженер хранил свои личные документы и деньги. И здесь ничего не тронуто. Нигде не нашлось никаких намёков, никакого письма, которое объясняло бы, куда мог уйти инженер, что он планировал на вчерашний день. Внезапно Роберт вспомнил:

— А документы?
— Лежат, вероятно, в дубовом сундуке, но у меня нет ключа от него. Отец всегда носил ключ с собой, в ладанке на груди. Я видел, как он запирал в сундуке готовый проект.
— И что теперь? – спросил машинально Роберт.
— И что теперь? – повторил, как эхо,  Михал.
— Нужно поскорее вызвать комиссара, — сказала Анна.
— Чем он нам теперь поможет?  К тому же  вернётся с континента  только к вечеру.

Они стояли беспомощные, как дети. Что теперь? Остаётся только ждать. Но чего?!

«Может быть, чуда», — подумала Анна, которая верила в чудо и в Бога. В эту минуту она была глубоко убеждена, что один только Бог может спасти ещё пана инженера и подвергшуюся опасности их с Михалом любовь.

В Михале словно надломилось что-то. Он тяжело опустился на стул, затрещавший под ним, и стиснул руками голову.

Снова разбушевался ветер, ударяя в окна. Он бесновался между постройками, как и вчера. Резко расправлялся с остатками лета. Но они не чувствовали пронизывающего до костей холода. Роберт придвинул к Михалу кувшин с вином. Михал вдруг ощутил жажду, но, прежде чем поднести сосуд к губам, подал его девушке.

В комнате царила тишина. Никто не хотел разговаривать, но каждый с особенной болью и глубоко переживал сказанные здесь слова. Михал, спрятав лицо в ладонях, задумался. Роберт вообще-то был спокойным и флегматичным человеком, теперь же он то садился, то вставал и расхаживал нервно по комнате, ругаясь сквозь стиснутые зубы. Наконец Михал встал. Ни на кого не глядя, сказал:

— Делать нечего, нужно идти туда.

Это его «туда» было каким-то неопределённым, далёким и угрожающим. Это «туда» говорило само за себя, очерчивая широкий круг. Оно было везде: во Франции, в Африке или же в Азии… И не было места на свете, отдельного от этого круга.

Роберт привстал. Анна изумлённо смотрела на Михала.

— Ну, что ж! – снова вырвалось у Михала, к сердцу которого прихлынула новая волна печали. – Ещё два часа, и объявят, что Михал Лясовский – солдат семьдесят четвёртого пехотного полка, размещённого в Руэне на площади Благой Вести — …дезертир.

Роберт направился в угол, за своим фонарём и суковатой палкой, но не притронулся к ним. Присел у стола, словно хотел что-то сказать, но махнул рукой и потянулся за своими вещами. На это раз он не колебался. Роберт хорошо знал, что такое воинский суд. И он в своей бурной молодости, за менее серьёзное преступление, имел дело с воинским судом и до сих пор помнит это. Два года в штрафной роте  под африканским солнцем. Уж лучше вообще не родиться тем, кому предназначено это пекло. Жизни не хватит, чтобы сгладить эти зарубки, которые оставляют после себя солнце и пустыня. Он тащил на себе это проклятое бремя зноя, от которого нет спасения. Толкал, толкал перед собой тачку, наполненную камнями, толкал её двенадцать часов в сутки. Кто испробует этой тачки и этого зноя, тот проклянет отца и мать за то, что произвели его на свет!

— Ты куда, Роберт?
— К мэру, — ответил тот коротко. – К мэру.
— Подожди. Пойдём вместе.

Анна с беспокойством следила за Михалом, который после возвращения с пастбища ни разу не посмотрел на неё. Она страдала вдвойне: из-за исчезновения инженера и потому, что Михал не мог явиться по повестке. Она предчувствовала долгую разлуку.

Вдруг Анна воскликнула:
— Нечего здесь дожидаться, и к мэру идти не нужно! Он ничем не поможет. Тут же передаст Михала комиссару. Только пан Лясо может здесь чем-то помочь, объяснить кому нужно, почему Михал не выехал отсюда вовремя. Нужно ещё раз обыскать весь остров. При дневном свете легче будет наткнуться на какие-нибудь следы. Ведь не мог же инженер провалиться сквозь землю. Разве что… — она умолкла, вспомнив о движущихся песках, которые глотают человека бесследно.

Весть об исчезновении инженера облетела весь остров как молния. Местные комментировали её каждый по-своему, но преобладало одно мнение: его настигла заслуженная кара. «Перст Божий» наказал его… И жаль терять время на обшаривание всех уголков острова. Поэтому лишь немногие люди согласились помочь в поисках пана Лясо. У остальных была работа поинтереснее – вчерашняя буря принесла к берегам острова новый урожай, который надо было поскорее собрать.

К Михалу присоединился только брат Анны – Ивек, и её дяди – Рафаэль  и Ленуар. Одни тоже отправились на окраины острова. Михал и Анна – на восток, а Роберт с Рафаэлем – на север. Они должны были встретиться около полудня в таверне «Под Омаром».

Отправились каждый в свою сторону. Михал и Анна подавленные, Ивек с Ленуаром полные добрых надежд, а Роберт с Рафаэлем – чем-то сильно озабоченные.

Узкая горная тропа вырисовывалась в зелени как пробор в гладко зачёсанных волосах. Роберт и Рафаэль спускались друг за другом, помогая себе палками. В фетровых шляпах, затеняющих лица, и в обшарпанных внизу холщовых штанах они больше походили на пастухов, чем на рыбаков.

Роберт с Рафаэлем заглядывали в каждую щель, надеясь найти что-нибудь. Останавливались на склоне и прислушивались. Наконец добрались до самого края острова, где одиноко торчал менгир. Здесь они присели, чтобы немного отдышаться. Бессонная ночь и пережитые волнения сказывались особенно на Роберте.

Друг с другом они не разговаривали. О чём тут было говорить? Прошли свой участок острова, и оставалось только вернуться в таверну. Старый рыбак чувствовал боль на сердце при одной только мысли о том, как ему придётся развести безнадёжно руками и сказать: «Ничего нет».

Рафаэль, видя опустившего голову Роберта, тихонько встал, не желая мешать его раздумьям, и осторожно подошёл к обрыву.

Внезапный крик подбросил старика на ноги. Забыв об усталости, он подбежал к Рафаэлю. Приблизившись, увидел, что Рафаэль показывает на что-то пальцем. Под скалой, потерянный, видимо, во время бури, лежал металлический предмет. Отец Файка сразу узнал его. Эта вещь принадлежала инженеру, сомнений не было. Рулетка, которой Роберт пользовался почти ежедневно, помогая инженеру. Там ещё должна быть выгравирована большая буква «L». С бьющимся сердцем он схватил рулетку, подержал в руках, будто взвешивал, и резко поднял голову. Осторожно подошёл к обрыву и, удерживаемый за ноги Рафаэлем, заглянул вниз. На выступающей из кипящей воды плоской скале лежал инженер Лясовский. У потрясённого старика отнялся голос. Он не мог разглядеть сквозь пелену водяных брызг, жив ли инженер. Только спустя некоторое время он набрал, наконец, воздуха в лёгкие. Крикнул раз, другой. Кричал как сумасшедший, но инженер лежал всё в той же позе. Только сейчас Роберт разглядел, что тело его было неестественно выгнуто. Если бы Рафаэль не держал его крепко за ноги, Роберт неизбежно свалился бы в кипящую воду, так сильно он высунулся вперёд. Когда же совершенно охрип от крика, к нему вернулось сознание. Криком здесь ничего не сделаешь. Нужно привести помощь. Понадобится длинная верёвочная лестница, и нужно найти смельчака, который спустится вниз, до самого рифа. Он вскочил на ноги и, схватив Рафаэля за руку, побежал к посёлку.

— Скорей! Скорей! Через час-другой начнётся прилив, и тогда будет поздно!