Смысл жизни отрывок

***

За окном темно и дождливо, клонит в сон. Сейчас пять утра, до начала утренних правил еще час. Я оделась и подошла к зеркалу. Внешне я изменила себя до неузнаваемости, из представительницы светского мира превратилась в совершенного другого человека. Безразмерная темно-сиреневая юбка в пол, обшита по низу кружевами того же цвета, коричневая рубашка подвязана веревкой, на ногах грубые ботинки, на голове черный платок, надвинутый на лицо, он закрывает мои волосы и лоб. Мне теперь все равно, как я выгляжу, хочу жить без пелены на глазах, хочу увидеть истину этого мира, хочу постигнуть суть. Именно поэтому я решила уйти из мира разврата и потребления в мир духовного и абстрактного, как мне тогда казалось. Под рубашкой у меня спрятан золотой крестик, который подарила моя бабушка, он дорог мне, и, действительно, меня оберегает. Я вытащила его из-под одежды, поднесла к губам и поцеловала: «Господи, спаси и сохрани мою душу грешную!» В монастыре я четвертый год, думаю, проведу здесь остаток жизни. У меня есть еще время до молитвы, посижу немного в тишине в своей каморке, правда, здесь сыро и холодно, но зато я могу побыть одна. На столике стоит глиняный кувшин с водой и кружка, я смотрю на них и невольно в мою голову приходит воспоминание о горячем кофе, который каждое утро варил для меня мой мужчина, я босиком, завернувшись в одеяло, выходила на кухню и пила этот божественный нектар. Ну вот, видите, голова еще не излечилась от потребительских желаний, значит, и душа еще не очистилась. Я налила себе воды, и все еще улыбаясь, выпила ее, будто это был тот самый кофе.

Итак, я здесь, чтобы постигнуть суть. Когда я в отчаянии сбежала из мира, мне казалось, что здесь излечится моя душа. Так оно и произошло, молитва лечит душу. Но в некоторых своих представлениях я заблуждалась, думала, что меня будут окружать женщины, мудрые, сильные и умные. В монастыре оказалось примерно так же, как в мирской жизни, здесь разные люди - мудрые и наивные, сильные и слабые, умные и глупые, есть люди, которым ты нравишься, а есть такие, которые тебя ненавидят и от всего сердца желают тебе зла. Я искала в монастыре обстановку равнодушия - не смысле, что всем на тебя наплевать, а в том виде, что все друг к другу относятся равно душевно. Да и при поиске сути истины отношения отвлекают, мешают концентрироваться на цели, не дают духовно очиститься от лишнего.

Мне пора на молитву. Я снова подошла к зеркалу - выражение моего лица смиренное, но румянец выдает нервное состояние, вроде всё, как всегда, но что-то внутри, в душе, глубоко тревожит, будто грядут какие-то изменения. Я вышла в коридор.

 - Ксения, доброе утро, - мне навстречу двигалась настоятельница, она несла большой таз, наполненный выпечкой и накрытый сверху расшитым полотенцем. Шла в сторону кухни, видимо, кто-то принес пожертвование нам на завтрак.

- Доброе утро, матушка Надежда.

На утренние правила все уже собрались, нас было около тридцати человек - монахини, трудницы, послушницы, несмотря на то, что народу было много для такого небольшого зала, стояла какая-то гулкая тишина, иногда слышалось перешептывание, которое уносилось эхом под купол к фрескам. Все ждут начала молитвы, и я жду, чтобы окунуться в нее как в спасение, каждый раз мне кажется, что вот-вот я что-то найду, увижу, почувствую.

Настоятельница почти бегом забежала в зал, открыла молитвенник, отдышалась с минуту и начала. Все хором подхватили. Женские голоса, единые в молитве, свободные и стройные в своей надежде, лились, как живая река, звонкая, прозрачная, искрящаяся на солнце.

После молитвы матушка подошла ко мне и шепотом сказала:
- После завтрака зайдите ко мне в кабинет.

- Хорошо, - ответила я и направилась в трапезную.
 
Трапезная находится на втором этаже старинного здания, холодные каменные своды побелены нами-послушницами в прошлом году, длинные деревянные столы и скамьи стоят плотными рядами, на стенах висят большие иконы. В трапезной очень холодно, и поэтому едва слышится запах пищи. Я подошла к окошку, где мои сестры выдавали гречневую кашу и компот из яблок. На столах уже стояли блюда с булочками, теми, что настоятельница перед молитвой несла на кухню. Все взяли себе по тарелке каши и стакану с компотом, расселись по местам и затянули: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполнявши всякое животное благоволения».

Со мной рядом сидит послушница Мария, которая не даст поесть молча, постоянно болтает, я из вежливости поддерживаю беседу, отвечая «да», «не может быть» или «нет», в зависимости от ее ожиданий. Наконец трапеза закончилась: «Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас».
 
Как и обещала, после завтрака я зашла в кабинет к настоятельнице, она сидела за большим дубовым столом и что-то записывала в объемную приходо-расходную книгу. Я стояла и спокойно ждала, когда она освободится. Наконец она подняла взгляд поверх очков и внимательно несколько минут смотрела на меня, будто вспоминая, зачем я здесь.
 
- Итак, Ксения, сегодня Вам придется оставить свою основную работу в богадельне и навестить в городе одну особу.

- Я...

- Не спорьте со мной, - сказала она строго, хотя я и не собиралась с ней спорить, она продолжила, - я заметила Вы давно пытаетесь полностью изолировать себя от внешнего мира, меня это начинает беспокоить. Молитесь и работаете с таким усердием, что лицо покрывается нездоровым румянцем, боюсь, уж не становитесь ли одержимой?

- Да я...

- В общем, сегодня у меня для вас особое задание, - перебила она меня, - в городе, вот адрес, - она протянула мне листок бумаги, - находится одна женщина, ко мне обратились ее соседи, она осталась совсем одна, раз в неделю нужно будет ходить к ней, помогать по хозяйству: покупать продукты, готовить, мыть посуду, стирать одежду и так далее. Через месяц, если она согласится, мы сможем определить ее в новый корпус богадельни. У нас ей будет лучше: постоянный уход, общение, защита. А пока, сходите к ней, познакомьтесь и узнайте, в чем ее нужда.

- Да, матушка-игуменья.

Я ушла к себе в келью. Мне было нехорошо, я за несколько лет (матушка права) изоляции совсем забыла, как вести себя там, в этом суетном многолюдном мире. Как страшно! Что же делать? Не зря с самого утра мне было не по себе! Я попыталась взять себя в руки, меня знобило, горло перехватила судорога, нечем было дышать. «Так, нужно успокоиться, все мы люди, все ходим под Богом», - делать нечего, нужно идти.

Я решила переодеться в новую одежду - мне разрешают носить подрясник, матушка игуменья меня благословила, так как я уже давно в монастыре. Я надела подрясник и плат, затянула подрясник широким черным поясом и присела на край кровати, устала от волнения.

Перед выходом из монастыря, я постояла у ворот несколько минут, держась за старые, шершавые от многовековой ржавчины ворота, собираясь с духом сделать первый шаг за столько лет в мир, который покинула безо всякого сожаления. Я от него отказалась. Я думаю, и он от меня тоже.
По дороге до дома Валентины, так звали эту женщину, ничего страшного со мной не случилось, поэтому я немного пришла в себя. Зайдя в лифт, в отражение зеркала я заметила, что улыбаюсь.

- Простите! Подождите, пожалуйста! - услышала я мужской голос, только собралась нажать на кнопку нужного этажа.

Я опустила руку от кнопки и увидела в проеме лифта мужчину примерно моего возраста.

- Спасибо, что подождали, у Вас какой этаж?

- Извините, я, пожалуй, пройдусь, - я уже хотела выйти из лифта, как он меня остановил:

- Поезжайте, я дождусь следующего лифта, - улыбнулся и вышел.

Я нажала на кнопку семь, мне показалось, он обратил внимание на то, какой у меня этаж.

«Неудобно получилось», - подумала я.

Валентина оказалась одинокой старухой, печальной и тревожной. Она потеряла двух своих сыновей, одного за другим, замужем она никогда не была. Дети у нее были от какого-то мужчины, которого она безумно любила, но, к сожалению, любовь не была взаимна. Он и сам, по ее рассказам, был несчастливо женат, при этом любил какую-то другую женщину, которая рано умерла, так и жили все несчастные в этой запутанной любовной истории. Примечательно, что Валентина считает, что та женщина умерла из-за нее, и судьба ее покарала, отняв сыновей. Вот такая сложная жизнь у этой одинокой женщины.

Всё это она мне поведала, пока я помогала ей по кухне.

- Валентина, скажите, какой помощи Вы ждете от монастыря?

- Старая я уже совсем, вижу плохо, в магазин пойду, так, то со сдачей обманут, то заблужусь в своем же дворе. Вот мне соседка и посоветовала к вам обратиться. Денег у меня нет, а помощь очень нужна.

- У нас достраивается новый корпус в монастыре, куда Вы сможете переехать, там Вам будет удобно: и общение, и уход, и защита, - почти слово в слово повторила я за настоятельницей.

- Я подумаю, спасибо, Ксения.

- Когда к Вам в следующий раз прийти?

- Приходите послезавтра, нужно будет полы помыть и белье постирать.

- Хорошо, - ответила я уже в дверях.

По дороге в монастырь я размышляла о судьбе Валентины. История печальная, ведь нет ничего страшней в этой жизни, чем потерять своих детей!
В монастыре я зашла к настоятельнице и рассказала о своем посещении. Договорились, что послезавтра я опять пойду к моей подопечной.

Ночью после вечерних молитвенных правил и чтения в уединении Евангелие я никак не могла уснуть, у меня из головы не выходил сегодняшний день. Особенно часто мои мысли возвращались к тому мужчине, с которым я встретилась в лифте. У него красивое лицо, черные пушистые ресницы обрамляли зеленого цвета глаза, он так внимательно смотрел на меня, что никак мне было не забыть этот взгляд. Аромат его туалетной воды до сих пор мерещился мне в моей келье. Я отвлеклась от своей основной миссии — поиска истины, нужно завтра молиться еще усерднее, чтобы выкинуть из головы праздные мысли.

Прошел месяц с моего первого посещения Валентины, я уже совсем привыкла выходить в город и спокойно перемещалась среди людей, машин и всей городской суеты. Иногда мне хотелось прогуляться по Фонтанке или каналу Грибоедова, но я проезжала на троллейбусе мимо, не поднимая взгляда на город, чтобы и искушения не было. Сегодня мое последнее посещение подопечной, она согласилась переехать в монастырь, осталось лишь собрать последние ее пожитки и вымыть пол в квартире. Машина подъедет за нами через несколько часов и заберет нас из квартиры.

Мне сегодня немного грустно, город манит меня к себе, выходя из монастыря я начинаю испытывать ощущение счастья. Примерно недели две назад я поймала себя на этих мыслях, много времени для размышлений мне было не нужно, я стараюсь быть честной сама с собой, мне нравится мирская жизнь. Шум города, как музыка льется по улочкам, в отражении многочисленных окон играет лучами солнышко, люди снуют по своим делам туда-сюда, машины мчатся по проспектам, дома возвышаются над всем этим и где-то на высоте крыш будто переговариваются о чем-то друг с другом — все это город, живой, умный, днем строгий, вечером волшебный, он завораживает своей независимостью и магией. Сегодня я позволила себе пройтись по городу. У меня ностальгия. Ностальгия по родным и любимым местам. Еще в юности я поняла, что срослась с этими домами и улицами, я болею Фонтанкой и Троицким Собором, мои глаза стонут от того, что не видят Измайловского и Вознесенского. Сейчас я хожу по этим улицам, будто чужая, и мне кажется, что я вот-вот встречу саму себя, живущую здесь, как я иду в магазин, как утром бегу в институт, как стою на балконе вечером и смотрю на прощающееся на ночь солнце. Я скучаю по тебе, Петербург! Я в городе скучаю по городу, не надышаться им, не налюбоваться.

Добравшись до дома Валентины, я остановилась перед парадным входом, чтобы немного растянуть момент свободы, навряд ли мне когда-нибудь представится такой случай. Старинное серое здание возвышается над набережной, оно стоит в череде таких же величественных строений, проживших не одну эпоху: когда-то здесь прогуливались под кружевными зонтиками весёлые дамы, в кожаных куртках и скрипучих сапогах шагали суровые революционеры, останавливались во дворах этих молчаливых наблюдателей черные воронки и увозили в ночь умирающих от страха оклеветанных жильцов, во время войны страдали от голода блокадники.

- Здравствуйте, - ко мне подошел тот мужчина, которого я встретила в лифте в первое мое посещение.

- Здравствуйте, - ответила я.

- Вы уже уходите?

- Нет, я собираюсь войти.

- Сегодня Вы также попросите меня освободить лифт? - пошутил он.

- Ну что Вы? Конечно, нет! - мне было неудобно ответить иначе.

- Тогда пойдемте, - сказал незнакомец и открыл дверь, пропуская меня вперед.

- Спасибо, - сказала я и прошла в парадную.

Он нажал на кнопку вызова, лифт очень долго и шумно то спускался, то останавливался на каких-то этажах. Мы молча стояли и ждали. Наконец лифт приехал, открыл двери, мы вошли.

- У Вас, насколько я помню, седьмой этаж, - сказал и, не дожидаясь ответа, нажал на кнопку.

- Да, спасибо, - ответила я.

Двери закрылись, а лифт так и продолжал стоять.

- Похоже, мы застряли, - озадаченно сказал незнакомец.

Я нажала на кнопку открытия дверей, но двери лифта так и остались неподвижны.

- Та-а-ак, - протянул незнакомец, - будем вызывать подмогу.

Он нажал на кнопку вызова диспетчера:
- Алло! Меня кто-нибудь слышит? Алло, диспетчер!  - в ответ мы услышали жуткий скрежет, - та-а-ак, - протянул он в очередной раз.

Я почувствовала, что мне дурно, в ушах зашумело, воздух стал плотным, я не могла дышать, лифт тесный, на меня напала паника, ещё с утра я не успела поесть, так как торопилась в Валентине, и чувствовала слабость. Я изо всех сил старалась держать себя в руках, взялась за стенку, чтобы не потерять сознание.
 
- Ну как Вы? - моя голова лежала на коленях у незнакомца, прохладную ладонь он положил мне на лоб, отчего мне было намного легче, как если бы он ее убрал, - ну как Вы? - спросил он меня повторно.

У меня не было сил ему ответить, я осмотрелась, мы все еще в лифте.

- Вы меня пугаете, - лицо у него, действительно, было обеспокоенным, - как Вы себя чувствуете?

- Хорошо... простите... - еле выговорила я.

- Я дозвонился до диспетчера, к нам скоро придут и вызволят нас. Не волнуйтесь, полежите так спокойно.

Он достал из кожаного портфеля бутылочку минеральной воды:
- Вот, попейте, должно стать лучше.

- Я пока не могу... простите... - ответила я.

- Как ваше имя?

- Ксения.

- А я - Андрей.

Силы постепенно возвращались ко мне, моя голова все еще покоилась на его коленях, мы молчали, говорить было не о чем, в воздухе над нами кружилась неловкость. Андрей, теперь я знаю, как зовут незнакомца, отвел взгляд от меня и делал вид, что рассматривает стены лифта. А я подглядывала за ним из-под ресниц. Мужественное лицо, густые брови сдвинуты, рядом со ртом две складочки, будто он часто смеется.

В парадной наконец появились ремонтники лифта:
- Эй, в лифте? Все живы?

- Да, все живы, - ответил им Андрей.

Он помог мне встать на ноги, я его поблагодарила.

- Я бы хотел с Вами встретиться, - вдруг услышала я, это было неожиданно, ведь он должен понимать, что это невозможно!

- Это невозможно, - сказала я.

Лифтеры открыли двери:
- Надо же! - Воскликнул один из них, когда увидел, что освободил «монахиню».

- Спасибо, - сказала я рабочим и вышла во двор, чтобы пройти через чёрный вход, пришлось подниматься по лестнице на седьмой этаж, что далось мне большим трудом. Андрей остался обсуждать какие-то вопросы с рабочими у лифта.

- Где же Вы так долго, Ксения? - Валентина уже собрала все свои вещи и даже помыла полы. Хорошо, что она справилась самостоятельно, так как у меня совершенно не было сил, - машина уже подъехала, идите вызывайте грузовой лифт, будем перетаскивать вещи.

- Хорошо, Валентина, - ответила я, но подумала: «Вот и всё».

В машине по дороге в монастырь я размышляла: «На Земле наша душа настолько сильно склеена с телом, что порой кажется, что это порывы души, а не зов тела. Я хочу постижения сути существования человека на Земле. Я изучаю множество литературы, по правде сказать, не только религиозной, но и научной и художественной. Мне интересны авторы, которые стремились к тому, к чему и я. Многие труды, да практически все, говорят о том, что нужно освободить душу от тела для постижения Истины. Что тело наше оскверняет душу своим существованием и потребностями, что нужно желать смерти своему телу, чтобы освободить Землю для прихода нового Разумного. В монашестве я могу ближе всего к этому подойти, так как душу свою я не могу освободить от тела законным божьим путем сейчас, я буду стремиться к этому способом, придуманным задолго до меня. Через несколько лет я буду готова к тому, чтобы при жизни отпели мое тело, я буду готова отказаться от всего мирского. Сейчас тяжело, мне сложно отказаться от удовольствий «духовных», так мы думаем в мирской жизни — театр, архитектура, литература, прогулки по городу, путешествия, общение с интересными людьми. Но это и есть телесные удовольствия, ибо душа, сросшаяся с телом, не может определить, что это за удовольствия, и называет их духовными. А телесные удовольствия они потому, что это всего-навсего развлечения, которые отвлекают нас от размышлений об Истине. Или любовь? Любовь — ведь она-то точно проистекает от души! Но нет. Любовь души к душе может называться духовной, но тогда мы не можем любить родителей, детей, мужчину, потому что это любовь плоти — родителей и детей — радость от понимания, что род продолжается, и мы несем в себе одинаковый набор кодов, мужчину, тут уж и совсем плоть».
 
- Вот мы и на месте, - вырвал меня из мира моих размышлений голос Валентины.

- Водитель поможет отнести вещи в Вашу комнату, а мне пора на вечерние правила. После ужина я Вас навещу и посмотрю, как Вы устроились.

Я вышла из машины и поспешила на вечернюю молитву. Мне было радостно отвлечься от бытовых забот Валентины для того, чтобы, наконец, приблизиться истине.


***

- Наконец, я Вас нашел, Ксения, - Андрей стоял у иконы Николая-Чудотворца и улыбался мне, я зашла в собор, чтобы помочь сестрам разложить свечи, - он продолжал, - после нашей последней встречи прошло уже два месяца, я начал терять веру в то, что когда-нибудь Вас вновь увижу. Мне даже начало казаться, что все это был сон или мираж, который почудился мне в городской пустыне.
 
Я смотрела в его глаза и не могла понять - шутит он или говорит правду:
- Зачем Вы меня искали? Я еще тогда сказала, что не смогу общаться с Вами.
 
- Как друг?

- Нет, Андрей, я выбрала путь, который не предполагает каких-либо отношений с людьми.

- Ксения, мне горько это слышать, ведь Вы совсем молодая для таких жертв, Вы хороните себя заживо.

- Вы правы, хотя не вполне это осознаете. А возраста у души не может быть, для поиска смысла жизни возраст также неважен, простите меня, Андрей, но я не могу больше уделить Вам ни минуты.

Сестры заинтересовано наблюдали за всей этой картиной, мне было неловко так грубо разговаривать с Андреем, ведь он помог мне тогда в лифте, да и впечатление от него у меня самое приятное, если не сказать больше. «Нежное - единственно правильный эпитет моему отношению к этому мужчине» - пришла мне мысль, когда я практически убегала из собора.

Я закрылась у себя келье, взяла Евангелие и стала читать его, ведь в нем собраны все ответы на все вопросы. А вопросов сейчас в моей душе было много.
Через несколько часов чтения я смогла направить свои мысли в нужное русло, я размышляла: «Истина - тонкая материя, едва уловив ее, можно запросто упустить, как легкий шелк, она ускользает из моих пальцев, кажется, вот-вот ухвачу, и смогу постигнуть, но нет! Появляется препятствие, которое меня отвлекает, мне не хватает концентрации. Истина совершенна и безусловна, существует отдельно от всего, и она... существует».

Вечерние правила, затем ужин.
 
Я вошла в трапезную, сестры переглядывались и о чем-то перешептывались, глядя на меня. Я поняла, что в молчании мне не поесть, придется как-то объяснить им все, чтобы из-за моего молчания сплетней не стало еще больше.
На ужин у нас была запеченная с овощами фасоль и чай без сахара. Я медленно подошла к раздаче, взяла себе тарелку с фасолью, стакан для чая и решила подсесть к самой болтливой сестре. Ей я расскажу о том, как этот мужчина меня с кем-то перепутал, и всё!

- Мария, он просто подумал, что я его знакомая. Человек ошибся, извинился и ушел, тут не о чем говорить, - по сути, какая мне разница, о чем они говорят, пусть обсуждают. Я использовала ложь для того, чтобы не рассказывать всё, что произошло, о наших с Андреем случайных встречах. Их любопытство настолько ничтожно и праздно, что удовлетворять его я не считаю нужным.

- Жаль, а мне показалось, что он искал именно тебя, да и ты как-то очень быстро скрылась из виду, - она говорила и наблюдала за моей реакцией. Её толстые щеки перестали двигаться от пережевывания пищи, лицо застыло в надежде уловить малейший намёк на то, что она сказала — это оказалось правдой.

- Мария, кушайте и не отвлекайтесь на светские глупости, которыми у Вас забита голова, - ответила я ей полушутя, полусерьёзно.

Я приняла решение остаться в монастыре до конца своих дней. Смысл жизни может быть заключен в том, чтобы провести свою жизнь в поиске смысла. И от принятого решения мне стало спокойнее на душе, я продолжила свои изыскания.

С момента нашей последней встречи с Андреем прошло несколько месяцев. Конечно, я не могла его забыть, в моих мыслях он возвращался ко мне. Часто я представляла себе, как могла сложиться с ним моя судьба, казалось, что счастливо.

И вот настал день, когда в монастыре всё для меня изменилось.
Я продолжала ухаживать за старушкой Валентиной. Мы с ней много времени проводили вместе, говорили о жизни, о вере, о любви.
Однажды она поинтересовалась, где моя семья:
- Ксения, простите меня, если это бестактно, но Вы никогда не рассказывали о своей семье, где Ваши родители? Есть ли у Вас сестра или брат?
Мне иногда задают этот вопрос разные люди, но я не имею сил рассказывать о своей семье, оцепенение завладевает всем моим существом.
- Это Вы меня простите, Валентина, но я не могу говорить об этом, у меня нет семьи.

Она беспрестанно возвращалась к теме своей несостоявшейся личной жизни с тем мужчиной. История такова, что все трое из этой несчастной истории работали в одном и  том же ленинградском НИИ, обе - и она и ее соперница вместе закончили ординатуру рентгенологии и остались работать в институте, Валентина была ассистенткой в лаборатории общей терапии, в которую заведующим назначили импозантного мужчину, он был военным доктором, то есть закончил военное-медицинский институт, несколько лет отработал в Гаджиево, затем его перевели в Ленинград, соперница работала в другой лаборатории - рентгенологии. Как все неопытные девушки, по уши влюбилась в своего наставника, он тоже был увлечен Валентиной, но он был женат и воспитывал двоих дочерей. Валентина сходила с ума от любви, как полагается забеременела, решила таким образом отвоевать любимого у жены. Но тут, как на зло, он сломал ногу и попал на стол к молодому рентгенологу Лидочке, в которую он влюбился без памяти. Лидочка от него долго пряталась и пыталась как-то отделаться, ей не нужен был женатый человек, да и она не была одна, у нее была дочь, но он бросил семью, беременную Валю, и весь отдался своей любви. От такого напора Лида не устояла, тоже полюбила его. Они начали встречаться. Валя была в страшном отчаянье, всеми способами пыталась вернуть любимого. Жена смирилась и ушла, а Валя нет, она уже воспитывала одного сына от него, как-то раз ей всё-таки удалось затащить его к себе, после этого она родила второго сына. Но он не хотел с ней жить, жил один, так как после измены с Валентиной его бросила Лида, он пил вино и страдал, Валя решилась на последний шаг  — обратилась к колдунье, чтобы вернуть к себе внимание любимого. Она от отчаянья была готова на всё, даже, когда узнала, что единственный выход из ситуации — это сжить со света свою соперницу. Постепенно картинка для меня стала складываться из маленьких пазлов в страшное откровение — та женщина, которая была соперницей и даже не подозревала о том, что она соперница, была моя мать! Моя мама работала в том институте в то время в отделении рентгенологии.

В момент этого открытия меня сразило, будто молнией! Я несколько месяцев помогаю человеку, из-за которого в детстве моя жизнь рассыпалась на куски - умерла моя мама — мой самый дорогой человек во всей Вселенной, осталась сиротой, по сути, моя жизнь была растоптана в тот момент. И сейчас на меня навалились все страшные воспоминания — смерть мамы, глобальное одиночество. А передо мной сидит женщина, из-за которой всё это произошло. Я ей читаю книги, выслушиваю её жалобы, подношу воду. От последней мысли мне захотелось отрубить себе руки.

В голове всплывали воспоминания, они складывались в некий сюжет из прошлого, свидетелем которого я не была, но по рассказам, подслушанным в детстве, от подруг моей матери, мне представлялось именно так.


***

И вот она оказалась в доме у ведьмы. Дому этому было не менее ста лет. Он был построен из бревен и не отделан досками, как это обычно делают в деревнях, и тем более не был окрашен. Крыша, съехавшая немного набок, покрыта рваными кусками рубероида. По лесенке страшно подниматься, так как кажется, что нога вот-вот провалится в трухлявое дерево. Внутри все оказалось ещё более удручающим, чем снаружи: потолок и стены были оклеены, видимо, когда-то имевшими оранжевый цвет обоями, сейчас они представляют собой нечто пузырящееся. С жирными пятнами в местах, где раньше соприкасались со столом и кроватью. Внизу обои были полностью ободраны кошачьими лапами, а сверху кусками почти до пола свисала толи паутина, толи пыль, черная от копоти. У этой старухи живут коты, кошки, котята, штук тридцать, не меньше! Они были везде: на диване, на кухне, под столом, на столе, некоторые спали, другие ели, третьи терлись о ноги. Бабка усадила Валентину за стол, с которого смахнула котов.

Стол был ужасающе грязен, как, впрочем, и всё здесь. Да и сама старуха тоже. Она была похожа на бабу-ягу: седые грязные лохмотья торчали из-под платка в разные стороны, на грязное платье надет грязный фартук, о который она вытерла чашки и налила в них чай. От вони, грязи, всей этой какой-то жуткой антисанитарии Валентине стало дурно, тошнота подступила к горлу. Она в тихом ужасе смотрела в чашку, внутри которой что-то прилипло к стенке, а чай был подозрительного желтого цвета. Старуха уселась напротив, взяла чашку и, попивая чаек, стала рассказывать разные истории о своих котах. Иногда она вдруг застывала, и взгляд её надолго упирался в стену, в этот момент она находилась где-то далеко в своих воспоминаниях, выражение её лица было то печальным, то недоверчивым, молодое и радостное солнце играло на желтом лице, а морщины вокруг глаз и рта были похожи на смятую пергаментную бумагу.  Затем она возвращалась в реальность и продолжала рассказывать. Истории были весьма занимательными, так как она считала, что все эти коты – души её умерших родственников. Валентина не слушала, она была занята своими мыслями, да и голова уже кружилась от смрада и недостатка кислорода. Ведьма вдруг остановилась в своих россказнях и спросила:

- Чего же ты хочешь от меня?

- Я хочу, чтобы муж, которого я люблю, вернулся ко мне от этой, - она показала старухе фотографию моей матери.

Старуха долго вглядывалась в лицо женщины на фотографии и затем сказала:

- Фотография мужа есть?

- Есть, - Валентина протянула фотографию своего мужа.

После разглядывания обеих фотографий, ведьма пристально посмотрела в глаза отчаявшейся женщины.

- Он не муж тебе. А уйдет от неё только тогда, когда она умрёт. Он вернется от горя и слабости, именно у тебя будет искать утешения, но любить он тебя не будет никогда. Ты согласна жить с ним при таких условиях?

- Да, не муж в прямом смысле, но и ей он не муж! Мне всё равно, при каких, лишь бы он был со мной, - Валентина разрыдалась от услышанного, ведь это означало, что он никогда-никогда не будет смотреть на неё влюбленными глазами, как смотрел раньше, он никогда не обнимет её от прилива чувств, никогда его губы не произнесут слов нежности и любви…

- Всё из-за этой проклятой твари! - сквозь зубы прошипела она.

- Ты должна решиться на то, что отпечаток её смерти будет в твоей душе навсегда. Ты не будешь прощена никогда.

- Я готова на всё.

- Хорошо, приходи ко мне в ближайшую субботу, я всё подготовлю, от тебя потребуется немного, в прочем, когда придёшь, я тебе всё по порядку и расскажу.

Валентина попрощалась с ней и ушла. Когда она вышла на улицу, ей показалось, что она только что побывала в аду. А на улице погода стояла восхитительная! Много солнца и летнего воздуха, наполненного душистым ароматом каких-то деревенских растений и цветов! Ароматный нектар вливался в легкие, и от предвкушения счастья всё кружилось вокруг затуманенной головы. Стоял июнь, солнце, уже вечернее, светило радостно, пели птицы. Валентина решила прогуляться по деревне. Деревня располагается на холме, под которым находится кладбище. Она направилась туда. Смерть всегда её завораживала, ей было одновременно и страшно, и увлекательно. Если бы можно было описать это чувство смешения страха и любопытства! Она бродила по кладбищу, читала надписи, рассматривала фотографии. Как всё-таки странно, что люди умеют умирать…

 
Наступила суббота. Валентина подошла к старухиному дому, постучала, за дверью ей сказали, что она может заходить. Валентина протянула руку, но дверь вдруг сама открылась. Оттуда выбежала девушка вся в слезах, она мельком взглянула на входившую женщину, и Валентине показалось, что в глазах этой девушки промелькнула шутовская чёрная усмешка. Она посмотрела ей вслед и подумала: «Какая-то я сегодня мнительная».

- Валентина, заходи, у меня все готово. Ты не передумала?

- Нет, говори, что мне нужно делать?

- Слушай внимательно: возьмешь вот эту шерсть, положишь где-нибудь в укромном месте в её доме так, чтобы никто не мог увидеть раньше времени.  Из этой шерсти проклюнутся белые черви – опарыши.  Вот если они оттуда полезут, значит, получилось, если нет, то придется ещё раз уже на другое колдовать. Это очень сильное заклинание на смерть, должно получиться. Переходит с одного поколения женщин на другое. Одна умирает, переходит на старшую дочь, умирает она, переходит на младшую и так далее. Ничем не остановить. Но со временем ослабевает сила. Да там нам уже и всё равно.

- Спасибо. Я пойду.

Валентина, выходя от бабки, случайно увидела своё отражение в старом потрескавшемся зеркале: перед ней стояла грузная, краснолицая женщина, одетая в безразмерное выцветшее платье и обутая в чёрные ботинки, похожие на калоши.   Не чувствуя ног, не понимая то ли бежит от себя самой, то ли от этого ужасного места, добралась до дома, зашла на кухню, высыпала из коробка спички и положила туда клок жесткой шерсти: «Странная какая-то шерсть, жёсткая такая, как щетина, не понятно, от какого животного, будто от самого чёрта». Ей хотелось скорее доделать всё до конца. Все это происходило в дачном посёлке от НИИ, где у нас тоже была дача. Валентина направилась в наш дом, но там никого не оказалось, соседи сказали, что моя мама у своей сестры. Валентина почти бегом побежала туда. Постучала в дверь, никто не ответил, она взялась за ручку двери, та оказалась открытой. Валентина зашла вовнутрь, прошлась по комнатам, никого не было дома: «Наверно, вышли во двор», - подумала она. Вдруг в коридоре она услышала шаги и голоса, и, не помня себя от страха, зачем-то коробок спрятала в спальне на полке за цветком. В комнату вошли сестры:

- О, Валя, привет, напугала!

- Привет. Да…ммм… зашла, постучала, смотрю никого, уже собралась выходить, и вы тут.

- Мы ходили в огород, набрали клубники к чаю, садись с нами, чайку попьем.

- Я с удовольствием присяду, а то что-то устала, как собака, ног не чувствую, и в горле пересохло.


***

-Валентина, извините, мне нужно сходить к себе.

-Конечно, Ксения, возвращайтесь скорее, - улыбаясь сказала она.

Я от горя не могла найти дорогу к себе, мне нужно было скорее укрыться там, чтобы пережить то, что только что для меня стало откровением.

«Боже, как же ты мог такое допустить? - крутилось у меня в голове, - как же ты мог!?»

Я зашла в келью, опустилась на колени перед своей постелью, закрыла руками лицо, чтобы не видеть этот мир. Слез не было, у меня стучало в висках от страшных мыслей.
 
Через несколько часов я немного пришла в себя, решение уже было принято — я ухожу.

-Матушка Надежда, можно войти? Вы не заняты? - я приоткрыла дверь в кабинет настоятельницы.

-Да, кто там? Ах, это Вы, Ксения, заходите-заходите.

Я набрала в легкие побольше воздуха, чтобы казаться спокойной, будто ничего не происходит.

-Матушка, я ухожу из монастыря.

Для нее это было неожиданностью, она смотрела на меня подслеповатым взглядом и явно недоумевала. Мы обе молчим, стоит такая тишина, что слышно, как тикают наручные часы настоятельницы. Она смотрит на меня, а моё тело бьет дрожь то ли от холода, то ли от нервного напряжения.

-Ксения, - прервала молчание матушка, - мы знакомы уже несколько лет, и я понимаю, что решение Вами принято. Единственное, я бы хотела узнать, если возможно, это причина.

-Матушка, я обязательно Вам объясню причину, но позже.

Я ушла к себе в келью, это была моя последняя ночь в монастыре. Сколько надежд было связано с ним, сколько обращений мной было послано Богу с просьбой пролить свет на ничтожное мое сознание. Всё закончилось. Я сижу на кровати, вещей у меня нет, завтра я уйду в том же, в чём пришла сюда когда-то давно. Думаю, есть ли смысл в том, чтобы зайти к Валентине и сказать ей, кто я? Не знаю. Ничего не знаю.

Бессонная ночь длилась целую вечность, стены, которые были моим укрытием и поверенными моих молитв на протяжении четырех с лишним лет, стали тесными мне, воздуха не хватало, было желание убежать прямо в ночь.
Действительно, есть ли толк находиться здесь до утра? Нет. Я встала, задула свечу и ушла. Навсегда.

***

В кармане старого пальто, в котором я пришла в монастырь почти пять лет назад, моя рука нащупала ключи, серебряные серёжки и клочок пожелтевшей бумажки. Я с удивлением вытащила все это из кармана и подставила ладонь под свет фонаря, на улице еще темно. Все эти вещи я рассматривала несколько минут, сердце колотилось в груди, а на глаза навернулись слезы, будто на свет были вытащены сокровища и не из кармана старого пальто, а из тайника волшебника.
Ключи от моей каморки в многолюдной коммуналке и от старенькой тойоты, которая, наверно, около дома вросла колесами в асфальт, сережки-гвоздики мне подарила мама еще в детстве, мы с ней ездили в Москву, и она мне их там купила в большом красивом магазине, а что за бумажка? Я её аккуратно развернула, это был обычный квадратный листок бумаги, на нем был написан городской номер телефона. Я никак не могу вспомнить, откуда он? Почерк не мой. Я завернула в него сережки и медленно пошла к себе домой. По дороге я размышляла о своей жизни, мне двадцать девять лет, чем я теперь займусь, нужно будет найти работу, денег у меня совсем нет, с родственниками и друзьями я не общалась много лет, где их теперь искать? Много вопросов.

Я тихонько вошла в коридор коммуналки, моя дверь первая от входа слева. Воздух совсем не изменился, смешение запахов старых обоев, натертого мастикой паркета, какого-то супа и постиранного белья. Все еще спят, тихо и темно. Я отперла дверь в свою комнату, вошла в нее и очутилась в своем прошлом. Плотные занавеси на огромных окнах слегка приоткрыты, постель не заправлена, будто я только что встала, на столе две чашки, моя и его, мобильный телефон. Мы расстались в тот день, сейчас мне не больно. Я поставила на зарядку телефон и пошла на кухню варить кофе.

Я не могла дождаться утра, хочу, чтобы город уже проснулся!
Стою у окна, попиваю кофе, которому около пяти лет, и он выдохся и впитал в себя запах нежилого помещения, но его вкус самый великолепный, такого кофе еще не было в моей жизни. Солнце лениво распрямляет свои лучи и, потягиваясь, начинает освещать все вокруг, лучики весело запрыгали по окнам, ночь ушла отдыхать.

- Алло? - сонный мужской голос по ту сторону телефона.

- Здравствуйте, простите, что так рано звоню, я нашла этот номер в кармане своего пальто и не могу припомнить, откуда он. Может, Вы мне поможете это сделать?

- Интересно. Давайте попробуем, -  ответил мой неизвестный собеседник, - с чего начнем?

- Скажите, как Ваше имя? - спросила я, надеясь, что вспомню этого человека.

- Андрей.

От неожиданности я бросила трубку. Как он мог положить мне в карман свой номер телефона, если это пальто я не носила уже давным-давно? Телефон зазвонил, я поняла, что это Андрей:

- Алло?

- Ксения, не обижайтесь на меня, я не мог Вас отпустить навсегда, не бросайте трубку. Пожалуйста. Ксения. Настаивать на встрече с моей стороны было бы глупо, но можем ли мы встретиться хотя бы на несколько минут?

- Андрей, мне нужно некоторое время, я сегодня ночью вернулась домой, позвоните мне через неделю, я буду готова ответить Вам хоть что-то, сейчас я ничего не могу сказать.

- Хорошо, Ксения. Если Вам нужна будет моя помощь, звоните.

Я положила трубку, удивлению моему не было предела. 

Рассвет занимается за окном, но пока я не могу видеть свет, дух слаб у меня. Тяжелые темно-зеленого, почти болотного цвета, шторы я плотно закрыла, в комнате темно и спокойно. Я пока не знаю, как будет дальше складываться моя судьба, что теперь меня ждет, как мне дальше жить. Лежу на кровати и смотрю в потолок, за дверью уже слышатся шорохи и топотня соседей, все куда-то спешат, кто на работу, кто в институт, слышу, как шорохи замерли у моей двери, видимо, заметили, что нет замка. Соседи в коммунальной квартире – это и семья, и враги одновременно. Чужие люди вынуждены сосуществовать в запертом пространстве.  Когда мне выдали эту комнату от государства после детского дома, мои добропорядочные соседи всеми способами боролись со мной, хотя со мной жить одно удовольствие, ко мне никто не ходит, меня почти не бывает дома, а если я и бываю там, то сижу у себя в комнате, читаю книги или смотрю телевизор, но одинокая девушка вызывает страшные подозрения. 

Однажды, я находилась так же у себя в комнате, только пришла из института и собиралась в ночную смену на работу, ко мне постучали в дверь, я открыла и увидела общее собрание жильцов в коридоре, в центре стоял участковый.  Он обратился ко мне:

- Нам в участок поступила жалоба на Вас.

- Слушаю, - ответила я и оглядела с интересом своих «близких», мужчины курили, опустив глаза, дети с интересом наблюдали за происходящим, а женщины с горящими щеками «били копытом» и готовы были меня разодрать в клочья, только дай команду, лишь одна пожилая особа чувствовала себя прекрасно, она была и сценаристом, и режиссером данного представления, именно она написала послание в участок.

Она поинтересовалась у представителя правопорядка:

- Подскажите, пожалуйста, почему Вы пришли к нам на вызов? – Эта женщина с мелодичным именем Альбина Николаевна была очень вежливой женщиной, но вежливость ее была холодной и двусмысленной, поэтому от ее вежливости мороз шел по спине. - Я вызывала участкового Ивана Геннадьевича.

- Он болен, вместо него я пришел, а Вам какая разница? – спросил участковый, который уже и так всё прекрасно понял.

Он задал вопрос всем присутствующим:

- Жалоба поступила на эту девушку? Озвучьте ее, чтобы мы начали обсуждение прямо сейчас.

В ответ молчание. Я стояла у своей двери, будто у столба позора, но мне было стыдно не за себя, а за этих людей, людям скучно жить своей жизнью, видимо, она им кажется пустой и неинтересной.
Участковый повторил свой вопрос, но никто ему не удосужился ответить. Тогда он начал задавать прямые вопросы:

- Она алкоголичка?

Молчание.
- Она наркоманка?

Молчание.

- Приводит посторонних мужчин?

Молчание.

- Шумит по ночам?

Не последовало ни одного ответа на его вопросы. Он произнес короткую речь о том, чтобы люди добрее относились друг к другу, ведь нам жить всем вместе под одной крышей много-много лет.
Все разошлись по своим комнатам с озадаченными лицами. Сказать, что мне было неприятно? Конечно, было противно на душе от этой истории.



***


Несколько дней просидела дома, собиралась с силами выйти на люди, наконец, я вышла из дома, чтобы немного прийти в себя и привыкнуть к присутствию людей. Идти некуда, потому я приняла решение пройтись по Садовой. Когда я вышла во двор через чёрный выход, так сокращается путь к Измайловскому, то увидела свою старенькую машинку, которая за пять лет моего отсутствия покрылась грязью, а шины были спущены. «Потерпи, Малыш, я устроюсь на работу и займусь тобой, мы еще покатаемся!» - сказала я машине, потрепала ласково по задней двери и продолжила свой путь.


Я неспешно прогуливалась по Садовой, когда ко мне подошли несколько человек - девушки и парни, один из них стал меня расспрашивать, куда я иду, почему одна, я ответила, что прогуливаюсь по городу, так как давно этого не делала. Он поинтересовался, как мое имя, я сказала, что меня зовут Виолетта, так как пока не хотелось никому рассказывать о себе.

- Можно мы к Вам присоединимся? - спросил он немного ёрничая.

- Присоединитесь,  - вынужденно ответила я.

Они шли рядом со мной, этот парень представился, его звали Витёк, он представил и остальных, но я сразу не запоминаю имена людей. Я незаметно присматривалась к ним, они казались искренними, общительными и беззаботными. Молодая компания не вызывала особых опасений, тем более, взять с меня совсем нечего. Я поверила. Мы дошли до Юсуповского садика, уселись на траву, продолжая весело болтать. Кто-то из компании ушел к какому-то знакомому за выпивкой. Солнышко припекало, вода в прудах ярко блестела, посетители садика сидели кто на скамейках, кто прямо на траве, как мы. Мои новые знакомые были весьма примитивными людьми, юмор у них грубый и ограниченный, но выбор у меня на данный момент был - либо с ними, либо одной, поэтому я решила побыть с ними до того момента, когда вернется их приятель с выпивкой. Вокруг было много отдыхающих, я чувствовала себя в безопасности. Да и, если честно, мне было любопытно за ними наблюдать - другая культура, чуждые взаимоотношения, они называют себя друзьями, но в их общении не было теплоты друг к другу, холодные взгляды, грубые шутки, обидчивость.

- Друзья, мне пора, - сказала я, когда заметила перебегающего через улицу к парку того человека, который уходил.

- Нет, Виолетта, я тебя никуда не отпущу, - сказал Витёк.

Выдуманное имя резануло мой слух, я почувствовала себя ужасной обманщицей, но как им признаться теперь?  Тем более, надо уходить, неудобно как-то с этим именем.

- Прости, Витя, мне, действительно, нужно идти домой.

- Ты говорила, что живешь одна, посиди с нами еще немного, мы тебя проводим. Честно. Через час уже пойдем.

Все стали уговаривать остаться, я против воли согласилась.
То, что происходило дальше, было похоже на вертеп: мои новые знакомые разливали по стаканам вино из огромного бесформенного пластикового бутыля без опознавательных знаков, указывающих на то, что за жидкость в данной ёмкости. Конечно же, и мне налили стакан этой вонючей дряни, я извинилась и сказала, что пить не буду, так как крайне негативно отношусь к алкоголю. Мои «друзья» приняли это за кокетство:

- Виолетта, ну ты что? Давай за компанию, не обижай нас!

Мне было ужасно неудобно, они смотрели на меня с надеждой, что я буду с ними, мне пришла мысль: «Ладно, я чуть пригублю». Глотнула этой сладковато-горькой жидкости, тепло начало разливаться по телу, голова немного стала кружиться.

- Ну вот, а то - не буду, не буду! - засмеялись все, - Витёк, налей Виолетте ещё!

Витёк долил вина в стакан до краёв и весело мне подмигнул:

- Ничего страшного в этом нет, наоборот, расслабишься, а то ты какая-то напряженная, сейчас еще в клуб пойдем, по ночному Питеру погуляем, а?

- Я люблю ночной Питер, - сказала я и почувствовала кураж от всего происходящего, мои знакомые мне уже не казались какими-то примитивными и грубыми, мне они начали казаться обычными весёлыми ребятами, которые решили покутить на всю катушку.


На улице начало темнеть и холодать, поэтому было принято решение пойти в клуб, мы вышли из Юсуповского садика и двинулись по Садовой в сторону Коломны, там кто-то из компании сказал, что нужно забежать домой, надеть что-нибудь теплее, мы все поднялись к нему в квартиру и там и остались дальше кутить, я была рада оказаться в помещении, так как у меня голова кружилась всё сильней, ноги не слушались, мысли все были перепутаны. Очнулась я Юсуповском садике, мне было холодно, знобило то ли от мороси, то ли от страха, то ли от омерзения своего поступка. Я никак не могла понять, как я опять оказалась здесь, вокруг не было ни души, по ощущениям было около пяти утра. Я попыталась встать, но ноги так и не слушались меня. Я заплакала от отвращения к самой себе, я не могла понять, как я так могла поступить, мне было стыдно за саму себя. Слабость была не только от отравления, я вспомнила, что не ела несколько дней. Собрав всю волю в кулак, я встала и побрела по переулку Бойцова в сторону своего дома. Сил не хватало, я присела на ступени какого-то старого дома, где и потеряла сознание.


В очередной раз я пришла в себя в помещении, похожем на тюрьму, но запах лекарств указывал на то, что это лечебное заведение. Рядом с кроватью стояла пожилая женщина, которая спросила у меня:

- Ваше имя?
- Виолетта, - ответила я, но мне показалось, что это чужое имя.

- Фамилия, отчество, адрес.

После попыток вспомнить эти простые вещи, я ответила, что я не могу сейчас вспомнить, так как пока плохо себя чувствую.
Женщина оставила меня в покое, а я стала прилагать все усилия, чтобы вспомнить хотя бы свою фамилию. Но ничего не приходило в голову. Я решила себя не мучить, конечно, я всё вспомню, только немного отдохну. Но прошло несколько дней, а ко мне так и не возвращались воспоминания.

- Мы не можем тебя тут держать бесконечно, никто за тобой не обращается, ты человек дееспособный с физической точки зрения, поэтому пока пойдешь работать в дом престарелых, там тебе выделят койку и питание, - обращение в этом диспансере было крайне неуважительным, мне претила такая грубость, поэтому я с радостью восприняла эту весть, надела предложенную одежду и обувь, моих вещей не было. Меня отвезли на машине в новое место обитания.


Долго не буду повествовать о том фрагменте моей жизни, так как недолгим он был, однажды меня отослали с поручением на почту, обратно я уже не вернулась, так как заблудилась, не смогла найти дорогу ни на почту, ни обратно, попыталась объяснить прохожим на улице, куда мне нужно, но никто меня не понимал, да и мне было неудобно приставать к ним, чтобы мне помогли.


Я стояла у подножия Троицкого собора и не знала, куда мне идти. Растерянность и отчаяние напали на меня, руки и ноги онемели, мне пришлось присесть на ступени собора, чтобы немного отдышаться. Ко мне подсел нищий и спросил:

- Тебе плохо?

- Да, мне плохо, голова кружится, сейчас отдышусь и уйду.

- Принести тебе водички из церкви?

- Если возможно, принесите, пожалуйста, я буду Вам очень признательна.

Он ушел за водой, а я подумала о том, почему все ко мне обращаются на «ты»? Или я молодо выгляжу, или не вызываю уважения? Или последнее время общаюсь с невоспитанными людьми? Хм, «последнее время», интересная мысль, значит, есть и не «последнее время», конечно, есть, но вспомнить я никак не могу. Местный нищий принес мне стакан с водой, отдал мне, а сам присел рядом:

- Пей, - сказал он мне.

- Спасибо, - я отпила несколько глотков, мне стало немного легче.

- Ну давай, рассказывай, - он устроился удобней и внимательно уставился на меня.

- Что рассказывать?

- Всё.

- Мне нечего рассказать, я помню только последние полгода, я работала в доме престарелых за койка-место и обед, меня сегодня отправили на почту, но я заблудилась, - коротко рассказала ему свою историю, к этим воспоминаниям я отношусь очень заботливо, так как это всё, что есть в моей памяти.

- Ты не могла заблудиться, нужно успокоиться, ты начала паниковать от движения и шума города, вот и растерялась.

- Да, Вы правы, наверно, так оно и было, но что же мне теперь делать?

- Придумаем что-нибудь, иди пока погрейся в Троицком.

Я зашла в собор, тишина, приглушённые голоса уносились под купол и там, отскакивая от стены к стене, некоторое время еще звучали гулким эхом. Я присела на скамью, началась вечерняя литургия, в центре собрались верующие, они шептали молитву, крестились на слове «аминь».
Литургия закончилась, народ потянулся к выходу, а я продолжала сидеть на скамеечке и ждать своего «спасителя». Я поняла, почему он не приходил раньше, он стоял на выходе и ждал потока людей после службы, чтобы собрать милостыню.

Наконец, он появился в проёме двери и позвал меня жестом. Мы вышли на улицу, он сказал:

- Как тебя зовут?

- Виолетта.

- Странное имя.

- Но так меня зовут, - я пожала плечами, будто говорила этим, что ничего не могу поделать.

- Ладно, Виолетта, чтобы не оставаться на улице, можешь пойти к нам в ночлежный дом, а там подумаем, куда тебя определить, у тебя документы есть?

- Нет.

Мы пошли в ночлежку, идти пришлось очень долго, она располагалась на площади Александра Невского, мы брели туда несколько часов. По дороге он мне рассказывал о разных людях - обитателях ночлежного дома, говорил с глубоким уважением и к людям, и к месту. Наконец, мы дошли, я спросила:
- А как Вас зовут?

- Сергей Иванович.

- Очень приятно познакомиться, Сергей Иванович, - я приложила руку к груди и театрально поклонилась. Он серьезно посмотрел на меня, я от такой реакции перестала улыбаться и прошла за ним в ночлежку.


Я ожидала увидеть нечто страшное - грязное помещение, тараканов и крыс, неопрятных людей, но там этого не было, пахло постиранным бельем, оно было развешано на веревках, которые были растянуты по всему помещению, расставлено большое количество кроватей, мне выделили одну из них. Я поблагодарила этих людей за предоставленную крышу над головой.
Мы с Сергеем Ивановичем вышли на улицу и пошли общаться на набережную.

- Виолетта, завтра пойдешь в милицию и заявишь о потере документов.

- А заодно и памяти, - посмеялась я, - как я могу заявить о потере документов, если я не помню ни фамилию, ни отчество, ни адреса? Может, я вообще из другого города?

- Да, - протянул он, - и на работу тебе не устроиться без документов.

Мы стояли и смотрели на воду, Нева была беспокойной, стремительно неслась куда-то, её тёмные воды с силой рассекались о мост и потоки кружились в водовороте.
Сергей Иванович продолжил:

- Мы промышляем попрошайничеством, просим милостыню у соборов, на кладбищах, в метро, тебе этому нужно будет учиться, поэтому завтра пойдешь со мной, будем у светофора к машинам подходить и просить.

Я ужаснулась такой перспективе:

- Нет, Сергей Иванович, я не смогу это делать.

- А что предлагаешь делать? Что ты будешь есть? Мы тебя что ли должны кормить? Есть другой способ, но это не к нам, это к сутенерам. Всё, пора спать, пошли домой.

Я была потрясена, мой больной мозг пытался найти выход, что-то вспомнить, но не мог. Я уже в который раз задавалась вопросом, почему меня никто не ищет, неужели я совсем одна в этом мире? У меня нет семьи? Нет друзей? Нет работы? Что я за человек?

- Странно, что тебя никто не ищет, - будто прочитал эти мысли мой «спаситель».
В ночлежном доме выключили свет, я уснула.


***

- Ксения? - из автомобиля на меня удивленно смотрел мужчина, - Ксения?

- Нет, вы ошиблись, я Виолетта, - ответила я ему.

Ему сигналили машины сзади, но он продолжал стоять. Незнакомец вглядывался в моё лицо и повторял:

- Ксения, наконец, я Вас нашёл, наконец, нашёл, сейчас же залезайте в машину.

- Я не Ксения, Вы меня с кем-то перепутали, простите, - я побежала от него, он меня напугал, он знает меня? А вдруг он перепутал? Или что-то хочет от меня? Я за несколько месяцев жизни попрошайки часто сталкивалась с унижениями и грубостью.


Мужчина выскочил из автомобиля и погнался за мной, его машина осталась стоять посреди проезжей части с включенным мотором и открытой водительской дверью. Он мчался за мной, а я от него. За нами побежали какие-то люди, они кричали мне вслед угрозы, так как думали, что я обокрала этого человека. Кто-то мне поставил подножку, и я покатилась по мокрому снегу, на меня накинулись несколько человек и стали избивать. Мужчина подбежал к нам, стал оттаскивать этих людей, обнял меня и разъярённые люди нанесли и ему несколько ударов. Он кричал им:

- Спокойно! Успокойтесь! Она ничего у меня не украла! Разойдитесь!

Мои преследователи внимательно с недоверием посмотрели на нас и разошлись.

- Ксения, не надо мне рассказывать сказки, что я ошибся! Быстро в машину!

Я не стала перечить, мне он показался добрым человеком, может, он, действительно, меня знает.

Мы сели в его автомобиль, мужчина молчал, у него дрожали руки, он пытался успокоиться, периодически глубоко вдыхая и задерживая дыхание.

- Куда мы едем? - спросила я.

- Не знаю, - ответил он.


На перекрестках, когда мы останавливались на красный свет, из соседних машин с любопытством водители и их пассажиры смотрели на нас. Я вдруг заметила, что на шее у меня висит картонка с надписью «Помогите Христа ради, подайте на пропитание!»
Я ее сняла и положила на пол к ногам.

- Сейчас мы поедем ко мне домой, пожалуйста, Ксения, не бойтесь, я не причиню Вам зла.

Он вдруг остановил автомобиль, закрыл лицо руками, а затем изо всех сил стал бить кулаками по рулю, торпеде, дверям, выскочил из машины и кричал: «Год! Целый год! Бесконечный год мучений для нее! Как же так?»
Мы приехали к нему домой, зашли в квартиру, он дал мне свои вещи — халат, тапки, полотенца, спортивные штаны и футболку, показал, где ванна, и сказал:

- Идите пока и приводите себя в порядок, я приготовлю нам кофе и что-нибудь поесть.


В ванной я разделась, залезла под горячий душ, а мысли мои крутились вокруг имени Ксения. Итак, либо он ошибся, и мне придется вернуться в ночлежку, либо меня зовут не Виолетта, а Ксения, и этот человек что-то обо мне знает. Я помылась, точнее, отмылась, надела вещи хозяина квартиры, сверху накинула халат и пошла на кухню. Там на столе уже стоял кофе, на плите что-то варилось в небольшой кастрюле, но есть мне совсем не хотелось.

- Простите, как Вас зовут? - спросила я.

- Андрей.

- Мы с Вами знакомы?

- Да. Знакомы. Будете сосиски?

- Нет, спасибо, я не могу сейчас есть. Андрей, расскажите мне обо мне.

- Расскажу. Пока пейте кофе, мне нужно немного прийти в себя, боюсь, рассказчик из меня на данный момент не получится. И, может, перейдём на ты?

- Хорошо, спасибо.


Весь вечер и почти до самого утра мы говорили: он рассказывал мне о том, как мы с ним познакомились, как он меня искал, нашел мою комнату и машину, но меня не мог найти, поставил весь Петербург с ног на голову, я рассказывала ему о своих злоключениях, которые происходили со мной в этот период.

- Ты думаешь, почему бездомные не смотрят в глаза? Потому что больно, начинаешь задаваться вопросами, почему тебе досталась такая жизнь. Хм, досталась... интересно звучит, будто выдали её тебе в театральном гардеробе. Задаёшься вопросом, может, я плохой человек? Да нет, вроде, не плохой.

Андрей, опустив голову, молчал, было не понятно, слушает он или нет, я продолжала повествовать:

- Самое ужасное, что в каком бы ты ни был положении, всегда есть люди, которым еще хуже, чем тебе. Что можно назвать жизнью? Что можно назвать достойной жизнью? Существует ли разница в смысле существования нищего по сравнению со смыслом существования человека, который живёт в достатке?

- Ты каждый день была вынуждена просить милостыню? - вдруг спросил он.

- Нет, это было всего два-три раза, в основном, я помогала в соборах, в ночлежном доме, на раздаче бесплатной пищи или медикаментов.

- Но в те дни, которые пришлось ходить с табличкой на груди, как ты себя чувствовала?

- Плохо. Ничего мне с собой было не поделать, претила эта ситуация. Но в те дни очень нужны были именно деньги, а едой, одеждой и крышей над головой мы были обеспечены. Просить о помощи посторонних людей очень сложно, в основном относятся с недоверием и брезгливостью, но много и таких людей, которые откликаются на просьбу.

Андрей то внимательно слушал, то бегал по квартире, схватившись за голову.

В четыре утра он уложил меня спать в свою кровать, а сам лег в другой комнате на диване. Мне было хорошо, мягкая постель с чистыми белоснежными простынями, теплое одеяло, такого комфорта я не припомню в своей жизни. Я, конечно, много чего не припомню в своей жизни! Скоро усталость погрузила меня в мир сновидений и грёз.


Пробудилась я от звуков за дверью, по квартире разносился аромат кофе, я была рада, что это всё не сон, что всё происходит наяву.

- Доброе утро, Ксения, надеюсь, удалось отдохнуть?

- Да, спасибо, Андрей.

- Нам нужно будет съездить в магазин и купить тебе одежду, а затем дома приготовим обед и будем опять болтать до утра, согласна?

- Мне неудобно тебя стеснять, ты вчера сказал, что нашёл мой дом, может, отвезешь меня туда? - спросила я, хотя мне очень хотелось остаться у Андрея, мне нужно было чувствовать себя в безопасности.

- Ксения, мы обязательно съездим в твою квартиру, но не сегодня, и даже не завтра. Я пока не уверен, что тебе стоит быть одной, поэтому пока я буду рядом, и ты будешь у меня под присмотром. На следующей неделе поедем в клинику, нужно проверить, куда делась память.

Следующий год я провела в швейцарской клинике, где мне восстановили не только память, но и мной занимались психологи, один из них был русский психотерапевт, который в Швейцарии работал и занимался изучением психоанализа.

После лечения Андрей забрал меня домой.

В период моего нахождения в Швейцарии мы с Андреем виделись редко, он иногда прилетал на несколько дней, останавливался в отеле неподалёку от моей клиники. Мы выходили на прогулку ранним утром, пока нет туристов, чтобы позавтракать, а затем направлялись гулять к Шильонскому замку.  Тишина, чистейшая хрустальная невероятного изумрудного цвета вода в озере и вид на горы оказывали волшебное действие на мои ум и душу. Андрей, который много трудился в России, также восстанавливал силы в этих великолепных местах. Пейзаж и воздух, атмосфера средневекового замка, в стенах которого столько происходило страшного, но, к счастью, уже ушло в лету и превратилось почти в легенду о герцогах и ведьмах, о религии и узниках, о великой чести и низких помыслах.

Прогулки с Андреем умиротворяли моё сердце, мы шли рядом с ним, соблюдая некоторую дистанцию, в полголоса вели беседы на разные темы, но никогда не касались темы наших отношений. Чувствовалось, что между нами что-то есть, красивое и неуловимое, это мог бы прочитать внимательный наблюдатель: взгляд, вздох, движение, поворот головы, паузы и прочие нюансы, которые с головой выдают влюблённых. Я часто размышляла о том, нет ли корысти в моём отношении к Андрею, он столько для меня сделал, может, это не любовь, а благодарность? Когда он уезжает, может, я не скучаю, а боюсь потерять его защиту? Как понять и идентифицировать эти чувства? Люблю или нет? 

Долгими одинокими ночами, сидя на подоконнике, кутаясь в плед, я размышляла о нас. Я откровенно могу сказать, что боюсь отношений. Они отнимают время и силы. Только одиночество может дать спокойствие и возможность рассуждать здраво. Если полагаться на мой опыт, то я не могу допустить того, что было, абсолютной потери разума, того страшного отчаянья, которое мне однажды пришлось пережить. После этого я пришла к выводу, что нельзя так рисковать, нельзя близко допускать людей, ведь они могут уйти из твоей жизни, а ты останешься навсегда с разбитым сердцем.

Поэтому мне должно быть всё равно. Да, пожалуй. Если Андрей решит предложить мне что-то, то я откажусь. Скажу, чтобы он не рассчитывал на меня, что я по жизни отшельник, мне не суждено любить и жить в семье. Я пришла к такому выводу и успокоилась. Хотя мне было немного жаль себя. Но я решила, что смогу это пережить.
 
***

Неделю спустя после прилёта из Швейцарии Андрей пригласил меня в театр на спектакль «Старая дева».

-Надеюсь, это не намёк? - пошутила я, когда прозвенел третий звонок, и зал начал постепенно погружаться во мрак.

Но он не ответил, с серьёзным видом уставился на сцену, весь спектакль и даже в антракте Андрей молчал. Я решила не нарушать его раздумий, так как по его мрачному виду было понятно, что ничего серьезного не произошло, видимо, просто был не в духе.

После спектакля мы пошли пешком гулять по Старо-Петергофскому проспекту.

Когда уже почти дошли до Обводного канала, он резко остановился, взял меня за плечи и уставился на мои губы. Это продолжалось несколько минут, у меня колотилось сердце где-то в районе горла. Он грозно смотрел и всё сильнее сжимал мои плечи. Вдруг я почувствовала, как его губы коснулись моих. Его руки стали нежными, он обнял меня, бесконечно целуя. Его шершавый подбородок и щеки щекотали моё лицо, его запах погрузил меня в состояние неги, оторваться от него не было никаких сил. Мы целовались посреди улицы, мимо проезжали машины, проходили улыбающиеся пешеходы, а мы находились в волшебном мире, где только он и я. Не могу сказать, сколько продолжалось это, сколько мы обнимались и целовались не в самом романтичном месте города. Но могу сказать точно, что этим поцелуем он поломал все мои планы на одиночество. Если бы он начал говорить, то я бы, следуя своему решению, сказала бы ему, что не буду с ним.

Но теперь я не смогу ему сказать это никогда, потому что люблю.

***

Будни потекли своим чередом, казалось, что мы уже всё прошли, чтобы достичь счастья и спокойствия, но бывает так, что не жизнь дает испытания, а жизнь - это и есть само испытание.

***

Я зашла в кабинет. Доктор жестом предложил мне присесть. Пришлось сесть на низкий грязно-желтого цвета больничный диван с двумя продавленными вмятинами, видимо, свои приговоры здесь услышали многие - и родственники пациентов и сами пациенты, да и мебели в кабинете кроме стола, кресла, в котором сидел сам доктор, и этого дивана, больше не было. Так называемый диван был настолько низок, что с таким же успехом можно было бы сесть и на пол, колени были на уровне подбородка.

- Здравствуйте, доктор.

- Здравствуйте.

- Я по поводу Андрея, скажите, как прошла операция?

В кабинете воцарилось молчание. Тикали часы на стене, о стекло с силой ударилась крупная муха и зажужжала. Молчание. Минута. Вторая. Третья. Доктор на меня не смотрел, что-то печатал и казался спокойным, поэтому я просто сидела и ждала, молча, без волнения, ожидая, что он скажет что-нибудь будничное, что говорят обычно доктора в таких случаях, вроде того: «Операция прошла по плану, у него все в порядке, опухоль вырезали, теперь пациенту нужен покой и уход, через неделю выпишем домой».

- Мы не смогли провести операцию.

- То есть? Вы её отменили?

- Нет, мы сделали надрез, но опухоль оказалась злокачественной и такого размера, что проросла в полую вену, задела часть сердечного мешка и поразила восемьдесят процентов легких. Эта опухоль несовместима с жизнью…

Что говорил дальше этот человек напротив, я уже не слышала. Удар был такой силы, что я не смогла его выдержать, горло перехватило, дышать стало нечем, какая-то кромешная глухота овладела всем моим существом, только сердце стучало и стучало в горле. Мое тело, окаменевшее, словно на меня взглянула Горгона, и пустое, как глиняный сосуд, сидело на диване и слепыми глазами смотрело сквозь доктора.

- … он сейчас находится в реанимации, пока под наркозом…

Моя душа медленно вывалилась из тела, упала на пол и стала в неистовстве кататься по полу, рвать на себе бестелесную плоть и орать от боли. Её крика никто не слышал, её корчившегося существа никто не видел, только оболочка сидела и ждала, слёз не было, слёзы бывают у живых людей, а я только что умерла на этом диване.

- … после того, как потревожишь злокачественную опухоль, она начинает разрастаться ещё быстрее…

Душа человека не может не надеяться, она поднялась, заполнила тело и сдавленным голосом спросила:

- Что можно сделать, чтобы он жил?

- Ничего. Я позвонил своим знакомым профессорам из других институтов, они не возьмутся за операции. Слишком запущенная ситуация.

- Он слишком молод для таких болезней, ему только тридцать три, мы даже подумать не могли, что у него может быть рак, его полгода лечили от пневмонии!

Всё. Опять молчание. У меня в голове не было никаких мыслей, кроме одной навязчивой, как та муха на окне: «Что же делать? Что же делать? Что же делать?»  Я накрыла лицо холодными руками, перед моим взором стали проплывать картины последней недели: он, молодой и здоровый, мы обсуждаем, что будем делать, когда он оправится от операции: «После операции, - говорила я ему, - ты будешь себя чувствовать всё лучше и лучше». Передо мной его зеленые глаза, веселая улыбка, когда я тянула его за руку и говорила: «Ну, хватит притворяться, пойдём домой, главное верить, что ты здоров, и само собой всё пройдёт!». И последний вечер перед операцией… он положил голову мне на колени и долго молчал, я гладила его волосы и постоянно повторяла: «Всё будет хорошо». Я пыталась через свои ладони, как через проводники, передать ему все свои силы и веру, чтобы поддержать его, я была готова отдать ему всю жизнь, только бы он выздоровел.

- Скажи, что у меня не рак, - спросил он у меня, взяв моё лицо в свои ладони и заглядывая в глаза.

- Да какой рак, ты что?! Посмотри на себя, ты же здоров, как огурец! – на тот момент я могла так уверенно говорить потому, что не знала, что у него рак.

- Вот именно, такой же зеленый и в пупырышках! – он засмеялся, обстановка вроде бы немного разрядилась, но в его глазах я видела страх.

- Меня уже приготовили к операции, - он подмигнул, и я поняла, на что он намекает.
Мы вместе весело рассмеялись, и я подумала: «Всё будет хорошо». Страшные мысли, которые пытались заползти ко мне в голову, я отметала…

***

По затянувшейся паузе, я поняла, что пора уходить. Ноги были еще холодные и онемевшие, я с трудом встала и пошла к выходу. В коридоре сидела его мать, я подошла к ней, присела рядом на кушетку. Она смотрела на меня и улыбалась, я не могла произнести ни слова, а из её глаз потекли слёзы. Она всё поняла.

- Мы не будем ему ничего говорить, - сказала она.

Я промолчала, поэтому она повторила:

- Мы не будем ему ничего говорить.

- Надо было спросить у доктора, когда Андрея можно будет увидеть, - я еле выдавила из себя эту фразу.

Она встала и пошла спрашивать, когда мы могли бы его увидеть. Через несколько минут она вернулась и сказала, что увидеть его мы сможем только завтра.

Мы сейчас находимся в том же самом здании, что и он. Где-то сквозь лестничные клетки, пролеты, этажи, бесконечные коридоры можно было бы протянуть невидимые руки и обнять его, но таких сил не существует, поэтому я мысленно добралась до его постели, где он лежал, погруженный в тяжелый сон, он спит и пока ничего не знает.

 
Мы вышли из института, как в кошмарном сне - весь мир изменился, он стал каким-то другим, странным, то ли искусственным, то ли призрачным. Хорошо, что нас ждала машина, сама бы я не смогла сейчас сесть за руль.  Мы ехали по Питеру, я сидела на заднем сидении и смотрела в окно, мимо проплывали проспекты, каналы, дома, я любила этот город, но любил ли он меня, горькая усмешка над собой вырвалась из моей души.

   

 * * *

 
Я, его мать и отец пришли в институт, нас встретил доктор, который был ассистентом на операции, и провёл в отделение реанимации.

- Вы пока здесь подождите, я схожу узнаю, как он там.

- Хорошо… конечно, - отозвались мы.

Родители сидели молча, я ходила по коридору туда-сюда, доктора не было целую вечность, за это время я успела рассмотреть все трещины в стене, окрашенной ужасной зелёной краской, которая во многих местах облупилась и свисала кусками, я успела изучить пол, покрытый серым дешёвым линолеумом, меня удивили довольно высокие пороги между дверьми, когда провозили пациентов на каталках, эти пороги очень мешали их передвижению, поэтому санитары увеличивали скорость перед порогами и с силой передёргивали каталки через пороги, пациенты подпрыгивали, в эти моменты я могла только подумать: «Странно», так как мне было совсем не до этого. Наконец вышел доктор и сказал, что можно пройти в отделение.

- Я пойду первая и посмотрю, можно ли вас туда пускать, - неудачно пошутила я, мне было страшно идти, но то, что я увидела, оказалось гораздо страшнее.

Я зашла в палату, он лежал на высокой железной кровати, отовсюду торчали какие-то трубки, запах в палате стоял ужасный, за полотняной бело-грязной ширмой лежала старая толстая тётка, которая ёрзала от боли, рыдала и просила пить, но медсестра сказала, что пить ей пока нельзя и меня предупредила, чтобы я не давала пить Андрюше. Андрей был бледным и обессилевшим, он был будто в бреду, меня он видел, но не мог ни смотреть, ни говорить, я стояла посреди комнаты и не знала, что делать, я просто стояла и смотрела на всё вокруг. На пальце у Андрея была надета прищепка, которая соединяла его с аппаратом, на экране которого высвечивались различные цифры. Он снял прищепку, что-то запищало, прибежала медсестра и надела её обратно со словами: «Не хулигань!» Затем засунула руку под одеяло и что-то там поправила, у меня в душе неприятно шевельнулась ревность, но я её заглушила, сказав себе: «Ты о чём думаешь в такой момент? Совсем что ли сошла с ума!?» Я подошла поближе к Андрею и спросила:

- Тебе чем-нибудь помочь?

- Дай попить, а то они не разрешают.

У меня в пакете как раз были бутылочки с водой, я думала, что после операции наоборот нужно пить, поэтому принесла их с собой.

- Да, конечно, - я открыла бутылочку и дала ему напиться, - пей, если что у меня ещё есть.

***

Лечение длилось несколько лет, иногда казалось, что Андрей умрет от самого лечения, настолько страшное оно было. Череда бесконечных капельниц с химией и операций превратила активного молодого человека в совершенно дряхлого лысого липкого старика. Но он пошел на поправку, его выписали домой. Родители забрали его к себе, они оба были на пенсии и имели возможность ежечасно следить и ухаживать за сыном. Он был очень слаб, с постели не мог вставать без посторонней помощи. Я приходила к его родителям, но они мне не давали возможности видеться с Андреем, говорили, что он очень сильно устает от посетителей и потом плохо спит ночью. Через некоторое время мне уже напрямую сказали, чтобы я не ходила к ним, пока он не поправится окончательно.

***

Вот уже два года я живу в своей комнатке и работаю в небольшой компании секретарем. Раскладываю какие-то бумаги, пишу письма, отвечаю на телефонные звонки. За это мне платят какое-никое жалование, и я живу на него.

Однажды я возвращалась на своем стареньком автомобиле с работы, стояла тёплая осень, на улице было еще светло, немного покружив вокруг дома в поиске парковочного места, я наконец припарковалась. На набережной я заметила мужчину, который стоял и смотрел на Фонтанку. Что-то сжалось у меня в груди, я узнала его, это был Андрей. Я подошла к нему, мне хотелось его обнять и плакать от счастья! Он смотрел на меня и молчал. Я не решилась проявить свои чувства, стояла и ждала, что он скажет.

- Ксения, - голос был хриплый, стало понятно, что Андрей тоже волнуется, - Ксения, я пришёл узнать, как ты поживаешь.

- Андрей, я рада тебя видеть, - сказала и бросилась ему на шею, пусть думает, что хочет, но я не могу больше стоять и ждать чего-то!

Он тоже обнял меня. Мы долго не могли оторваться друг от друга.

Я ему бесконечно шептала: "Пожалуйста, не уходи больше никогда от меня, пожалуйста, я прошу, останься со мной навсегда!"