Звучание сфер

Иван Максимович – духач в третьем поколении. Старожилы помнят еще его деда – Афанасия, по прозвищу Мундштук. Это потому, что он всегда носил в нагрудном кармашке медную трубочку для губ от своего сияющего альта. Когда Афанасий умер – мундштук перешёл к сыну Максиму, тоже альтисту. А отец, отходя в мир иной, вручил фамильную редкость Ивану. Ивану Максимовичу. У него тоже из карманчика всегда выглядывает сияющий кончик мундштука, хотя сам музыкант изменил дедовскому выбору – он играет на саксафоне.
А я вам доложу, что городской духовой оркестр нужен чаще всего на похоронах. В прочие дни – что там?- майские праздники, райнные юбилеи. Сбор раз от разу. А похороны – тут иное. Тут, как по тревоге .
И почти каждый день.
Оркестр давно сложился,спелся, спился. Духачи так чувствуют друг друга, что могут разом грянуть, не договариваясь, и без всякого дирижёра – хоть «Осенний сон», хоть «Славянку». Да у них и похоронная музыка какая-то… с подозрением на вальс. Когда они идут за гробом со своими рыдающими трубами, то кажется, что музыка подгоняет процессию. Скорое бы уж в автобус, и по стакану…
Нет, оркестр, и впрямь, хороший. В городском парке все расцветает, когда он играет – цветы, женщины, небо. И никем не назначенный руководителем Иван Максимович с гнутой трубой саксафона притягивает к площадке даже тех, у кого нет музыкального слуха. Я сам летом хожу в парк только послушать Максимовича и его громкозвучную команду.
И мне всегда казалось, что эти музыкальные середнячки и в жизни такие же незаметные, не очень интересные люди. Ну, какие интересы могут быть у вон того, высоченного и худого, с подвижным кадыком, трубача,только и заучившего в жизни десяток полек и вальсов, да еще тягучий похоронный марш?
Собственно, на поминках городского художника я оказался рядом с Иваном Максимовичем случайно. Как-то подвыпившая и наглая соседка с правой стороны все двигала и двигала меня крутым бедром по скамейке – и так я присоседился к Ивану Максимовичу. Он меня понял, улыбнулся, и сказал, кивнув на разбитную бабу:
-Глиняная свистулька.
Застолье уже гудело полупьяным накалом , и я, повысив голос, переспросил:
-Не понял?
-Соседка ваша, говорю, словно глиняная свистулька.
-Скорее - наковальня, - отшутился я, чувствуя толчок в бедро слева. А Иван Максимович тоже прокричал, уже с трудом перекрывая общий шум:
-Я ж не о характере её. Я о звучании…
Спустя полчаса я стоял на крыльце, вдыхая свежий воздух, и уже совсем решил отправиться домой, ибо поминки плавно переходили в праздник. Но тут рядом оказался Иван Максимович. Он тоже вышел, глотая ноябрьскую прохладу. Хотя тут же из кармашка с торчащим мундштуком достал тоненькую черную сигарету и закурил. Жадно, затягиваясь, так, что щеки проваливались и кожа их повторяла изнутри выпуклости челюсти и зубов. «Как у покойника» - с неприязнью подумал я,и совсем уже решил уходить. Ногу занес над ступенькой.
Он выпустил дым и сказал:
-Потому что каждый человек есть музыкальный интструмент. А все человечество - огромный оркестр. Вот соседка ваша звучала, как глиняная свистулька.
-А вы, небось,- саксафон? – против собственного желания съзвил я.
Он раздавил-погасил о перила сигарету, прицелившись, метнул окурок в клубок бурьяна у крыльца. Ответил, будто объясняя очевидное:
-Не.Я альт. Как дед и отец. Но натуре.
-Так у интструментов есть натура?
-Ещё какая! – Иван Максимович откашлялся и продолжил. - Вот будь я камертоном – сразу бросил бы курить. Камертону нельзя ни фальшивить, ни болеть.
Разговор становился интересным. Я спросил, уже словно у самого себя:
-А глава района у нас – какой инструмент?
Ответил не задумываясь, уверенно:
-Гитара. Шестиструнная, концертная. Может звучать и отдельно, но гораздо лучше – в оркестре…
-Так можно о любом начальнике сказать! – попробовал усомниться я. Иван Максимович погрозил мне пальцем:
-Э-э, нет. Тут все от человека зависит. Вот прежний районный глава был барабан. Причем – без палочек. По нему можно было бить чем угодно – отвечал одинаковым пустым гулом. Да, собственно, должность человека никак не влияет на его соответствие музыкальному инструменту. Если родился барабаном – барабаном и умрешь.
Дверь распахнулась – выскочила разгоряченная свистулька, таща за собой за руку трубача с кадыком. Не глядя на нас, повисла у трубы на груди и впилась губами в его губы. Иван Максимович громко прокашлялся и спросил обоих сразу:
-Ничего, что здесь люди?
Баба озорно зыркнула на нас и выдохнула с присвистом:
-Игде тут люди?... Хвутляры для очков. За своей женой глядите, Иван Максимович.
Но тут из-за двери протянулась длинная, словно кулиса, жилистая рука и за шиворот втянула женщину в дом. Наверное – муж. Труба с кадыком покачался над краем крыльца, помочился и тоже ушел в дом. Иван Максимович тихо рассмеялся:
-Прямо не сценка, а законченное музыкальное произведение. Соло для свистка с трубой.
И я решился:
-Иван Максимович, а я – кто?
Духач махнул рукой:
-Тут ведь не угадаешь.Тут каждый должен определиться сам. Что удивительно – внутреннее ощущение всегда видно и внешне. Я сейчас напишу на бумажке, кто вы – а вы определите себя вслух. Потом сверим.
Из того же кармашка с мундштуком Иван Максимович достал маленькую записную книжку и ручку с перламутовым набором. Коротко черкнул что-то. Я подумал и ответил, как на экзамене:
-Пожалуй – я труба. Ну, потому что могу играть и без оркестра. Даже еще точнее – горн. Не угадал?
Иван Максимович развернул бумажку. Четыре буквы : горн.
Тут я начал заводиться:
-Коли так,- сказал я – то все наши действия – это грандиозный концерт. Вот, скажем, Россия. Да ежели разом грянем одну мелодию – это же горы сдвинутся с мест! Тогда выходит, что наш президент – огран?
-Э, нет! – опять погрозил пальцем духач. – Я ж говорил, что от должности тут ничего не зависит. А наш президент – это вообще барабанные палочки. И в оркестре России его можно заменить пальцами.
-Но кто-то задает мелодию ! ОргАн в России есть?
-Да, конечно. Но, видимо, он неисправен, ибо после смерти Иоанна Крестьянкина молчит. Зато хорошо слышны рояли. Алексей Баталов, Дмитрий Хворостовский. Есть изумительные флейты и громогласные бомбардоны.
-А вот, скажем – Государственная дума?
Собеседник обреченно махнул рукой:
-Китайский синтезатор. Выдерни из розетки – куча пластика.
Договорить нам не дали. Дверь широко распахнулась, и на крыльцо вывалилось все окружение покойного художника. Они размахивали руками, шумели, и я с изумлением видел теперь в них расстроенный оркестр. Потные басы, пестрые фаготы, пьяненькие скрипки , широкозадые балалайки.
А рядом со мной на крыльце стоял камертон. Но оркестр его не слушал. Потому что этот оркестр настроен по барабанным палочкам…